ХАРАКТЕРИСТИКИ ИДЕНТИЧНОСТИ В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ

Автор(ы) статьи: Хамнаева А.Ю.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

идентичность, социум, человек, картина мира, трансформация общества.

Аннотация:

В статье показано, что обращение к проблемам идентичности стало сигналом нашей неуверенности: связанные между собой человек и общество в меняющейся современности оказались в состоянии сомнения и подверженно¬сти тревожности, в состоянии поисков идентичности, в процессе которых сплелись социальные, психологические, экзистенциальные аспекты.

Текст статьи:

Всеобщий характер стремительных общественных трансформаций, неста­бильность структуры общества, усложнение социальных процессов, размыва­ние границ взаимодействий, — все это говорит о том, что мы живем в «усколь­зающем мире» (Э.Гидденс), в эпоху «новой неопределенности» (Ю. Хабермас), в «конце знакомого мира» (И. Валлерстайн). Связанные между собой человек и общество в меняющейся современности оказались в состоянии сомнения и под­верженности тревожности, — в состоянии поисков идентичности. 3. Бауман за­метил, что многие аспекты современной жизни рассматриваются и изучаются через проблематику идентичности, словно сквозь «призму» [2, С. 176-177]. Экономические, политические, культурные аспекты жизни человека и общества оказываются вопросами об идентичности.

Целью данной статьи является попытка проанализировать обстоятельства, приведшие к состоянию поисков идентичности в контексте современного об­щества. Поставленные перед нами задачи связаны с определением понятия «идентичность», с выделением его структурных компонентов и с рассмотрени­ем контекста, то есть современного общества, в котором имеют место поиски идентичности, будучи обусловлены социокультурными факторами. А также, нельзя не отметить, что особая роль в поисках идентичности отводится кризису идентичности.

В самом общем смысле, идентичность понимается как тождественность индивида или группы самим себе, как совокупность характерных особенностей, как интегрирующее свойство личности или группы.

На уровне индивида идентичность выражается через социальный и лично­стный аспекты, которые можно представить как два измерения: горизонтальное и вертикальное. Как замечает И.П. Ильин, представление о человеке стало строиться на том, что человек уже не есть нечто тождественное себе, своему сознанию. Исследователи стараются не употреблять понятия «личность», пред­почитая идентичности — «персональную» и «социальную», считают, что соци­альные, персональные и биологические функции и ролевые стереотипы поведе­ния человека кардинально не совпадают [10].

Горизонтальное измерение, или направленность вовне, то есть на общест­во, связано с тем, что на протяжении всей жизни человек включен и формиру­ется в разнообразных общественных группах: семье, классе, этносе, нации и др. Многоярусное социальное пространство влияет на социальные аспекты идентичности. Принадлежность ко многим большим и малым группам, позволяет говорить о наличии нескольких социальных идентичностей у одного человека. Идентичность человека может иметь аскриптивные (возраст, пол, кровное род­ство, раса, национальность), культурные (клановая, племенная, языковая, на­циональная, религиозная, цивилизационная принадлежности), территориальные (ближайшее окружение, деревня, город, провинция, регион, климатическая зо­на, континент, полушарие), политические (партийная принадлежность, группы интересов, идеология), экономические (работа, профессия, должность, рабочее окружение, экономические секторы, классы, государства) и социальные (дру­зья, клубы, социальный статус) источники [20].

Личностный аспект, вторичный по отношению к социальному, направлен на индивидуальную уникальность, связанную с биографическими параметрами и жизненным опытом. Выражаясь словами К. Клакхона, «нет двух людей одно­го и того же возраста, пола, социального положения и одной субкультуры, ко­торые бы имели идентичный жизненный опыт» [11]. В отличие от социального аспекта, который представляет собой типизацию личности другими людьми на основе принадлежности к определенной группе, личностная идентичность включает уникальную комбинацию фактов и дат истории жизни отдельного че­ловека.

Взаимодействие между личностной и социальной идентичностями приво­дит к самоидентичности, или иначе Я-концепции. Здесь баланс выполнения различных социальных ролей и связности истории жизни человека связан не столько с фактом, сколько с качеством существования.

Идентичность присуща не только индивидам, но и различным коллективам и группам. Ответом на вопрос: «Каким образом вместе взятые индивиды со­ставляют некую коллективность?» могут стать слова Ч.Кули о соотношении понятий общества и индивидов, которые представляют «не отдельные явления, но лишь коллективный и дистрибутивный аспекты одного и того же явления» [13], то есть одно выражает целую группу, а другое — членов группы. Коллек­тивная идентичность имеет более четко очерченные границы по сравнению с индивидуальной идентичностью и основана на заданных параметрах. К коллек­тивной идентичности в основном прибегают в вопросах религии, нации, этнич-ности, социальных движений, подразумевая некую общую принадлежность, сплоченность и солидарность, формирующуюся на основе общности интересов и ценностей.

За непродолжительную историю употребления, идентичность использова­лась в разнообразных контекстах, приобретая новые смыслы и неравноценные значения. Многозначность употребления и амбивалентный характер понятия привели к тому, что оно означает или слишком много, или слишком мало. Не легче ли, поэтому, задаются вопросами Р. Брубейкер и Ф. Купер [5], распутать этот клубок значений «идентичности» с помощью менее нагруженных терми­нов. Так, «идентификация» и «категоризация» с необходимостью отражают внутреннее сходство, внешнее различие, внутригрупповую общность, но в то же время они ситуационны и контекстуальны. Термин «самопонимание» в ка­честве альтернативы «идентичности» несет в себе когнитивный и эмоциональный смысл. «Самопонимание» направлено на самоощущение, концепцию себя, не имеет явных привязок к сходству или различию. Наконец, группа терминов, таких как «сходство», «связанность» и «групповая принадлежность», заменяет «идентичность», помогая отличать прочно связанные от слабо связанных форм взаимоотношений.

Несмотря на различные коннотации, связанные с употреблением этого термина, можно выделить несколько моментов. Прежде всего, идентичность основана на фундаментальном сходстве индивидов, групп и исторических пе­риодов. Подобное значение находит свое проявление в солидарности, в общих склонностях, самосознании коллективов, применяется часто к расе, этносу, по­лу, а также обозначает нечто глубинное, основательное, значительное, состоя­ние индивида и коллектива. С другой стороны, идентичность, напротив, отри­цает фундаментальное и подчиняющее сходство, подчеркивая процессуальное, интерактивное развитие коллективного самопонимания, солидарности или групповой сплоченности, а также подчеркивает нестабильную, многогранную, изменчивую природу современного «я». Наконец, идентичность может вклю­чать в себя три связанные и в то же время различные дихотомии: самопонима­ние — личный интерес, частность — универсальность, а также дихотомия между двумя способами социальной локализации, обозначающей позицию в много­ярусном пространстве [5].

Итак, по мере развития и уточнения понятия, были выделены значения, имеющие отношения к различным видам идентичности. Неопределенность и расплывчатость понятия придает сложность его измерению и анализу в различ­ных процессах. Все вышеизложенное позволяет говорить, что за терминологи­ческими различиями идентичности скрываются более глубокие проблемы.

История интереса к проблемам идентичности возникает в обществах эпохи модерна, отсчет которых идет с XVIII столетия, в связи с актуализацией вопро­сов «Кто я?» и «Кто мы?». О том, что идентичность предстала как проблема, возникшая сравнительно недавно в западной истории, пишет еще Э. Эриксон [22]. Не найдя лучшего объяснения, он считает, что в результате отчуждения от идентичности Бога, идентичность человека была привязана к производству, труду, технологиям и социуму, а местом ее пребывания оказались индивиды, общности, классы и социальные группы. Развитие науки и техники, увеличение промышленного и сельскохозяйственного производства, развитие средств мас­совой коммуникации, рост населения, повышение мобильности, сложное раз­деление труда, централизация государства, сглаживание горизонтальной диф­ференциации и рост вертикальной дифференциации населения, — черты, на фоне которых идентичность становится задачей, требующей внимания и решения.

За последние несколько лет мы имеем возможность наблюдать настоящий бум к проблемам идентичности, вызванный тем, что в конце XX века в старой проблеме появилось нечто новое, что снова вызвало интерес и обеспокоен­ность.

Пытаясь осмыслить социальную реальность, которая начала складываться в западном обществе на рубеже 60-70-х годов XX века, исследователи обраща­ются  к  современности  как  особой  стадии  в  историческом  и  социально-экономическом развитии. Происходящие сегодня в мире стремительные изме­нения отражают сущность современного общества. В экономической сфере по­стиндустриального общества превалирует производство услуг, доминирующим производственным ресурсом является информация и знание. В сфере политики возрастает роль международных и наднациональных организаций и уменьшает­ся роль национальных государств. В управлении обществом участие принима­ют неправительственные организации и движения за мир, экологию, демокра­тию и т.д. Изменяется и социальное пространство. Классовое разделение, кото­рое строится на отношении к собственности, роли организации труда и размере дохода, уже не отражает реальной дифференциации. Наличие или отсутствие собственности в современном мире заменяется обладанием информации. Про­исходит уменьшение доли физического труда и увеличение умственного. Не­квалифицированные, плохо подготовленные люди оказываются невостребован­ными. Особое внимание уделяется обучению и образованию. Не случайно, по­этому, что в качестве самостоятельной подсистемы, наряду с телекоммуника­ционными технологиями, которые дают возможность непосредственного уча­стия в жизни общества, стали выделять образование не просто как социальный институт, но как стратегический ресурс функционирования государственных и политических структур.

Символом современной культуры, которую Ж.-Ф. Лиотар назвал «постмо-дернистким состоянием», становится «ризома» (Ж.Делез), представляющая со­бой множество линий, «луковицу» без начала и конца, которая развивается в разных направлениях и принимает любые формы. Классифицируя основные черты постмодерна как состояния общества, Н.Н. Козлова выделяет следую­щие: полицентричность; релятивизация разума, естествознания, техники, ин­дустрии; отказ от веры в Прогресс, осознание возможности нового варварства; культурный и социальный плюрализм; отказ от понятия личность в пользу по­нятия «персона» и «маска» [12].

Принципы плюрализма, фрагментарности, децентрации вошли в жизнь со­временного общества, определили его внутреннее содержание, и придали в ка­кой-то степени независимость друг от друга личности, культуре, экономике и политике. Принцип децентрализации выражается в отсутствии центра, который являлся бы символом и вокруг которого выстраивались бы сферы обществен­ной жизни. Все прежние центры в образе национальных государств, партий, профессий, институтов утрачивают свое значение. Фрагментированное общест­во становится похожим на мозаику: многообразие этносов, языков, государств, форм правлений и территориальных устройств, религий, культур, националь­ных и местных традиций, образов жизней и стилей поведения.

Тенденции фрагментации выразились в разложении всеобщих структур и в распаде иерархий на бесчисленное множество разнородных фрагментов. «Рое­вые сообщества» (Ж.Делез, Ф.Гваттари) подрывают четкую структуру, не под­чиняясь жестким законам. Все большая дифференциация общества, по мнению М.Маффесоли, вызвана пресыщением людей «абстракциями, навязанными ценностями, нагромождением экономических и идеологических построений» и как следствие внимание людей сосредотачивается на том, что «находится в не-

 

посредственной близости, на действительной общности чувств, на всех тех ве­щах, что составляют целый мир привычек, ритуалов, мир, принимаемый таким, как он есть» [15].

В свою очередь в мире имеют место и противоположные тенденции. Наря­ду с диверсификацией, наличествуют тенденции к интеграции, децентрализа­ция сопровождается централизацией, а кроме фрагментации имеют место про­цессы, ведущие к связанности. Вместе эти диалектические противоречия входят в пространство процесса глобализации. Придя на смену идеи «универсализа­ции», выражавшей решимость наведения всеобъемлющего, глобального поряд­ка и намерения сделать мир лучше и равным для всех, концепция глобализация скорее выражает «неуютное ощущение» и означает «то, что со всеми нами происходит» [1, С. 86-94].

Отношение к процессу, выходящему за пределы локальности, не одно­значно. Так, рыночную модель глобализации можно выразить словами: «глоба­лизированное богатство, локализованная бедность» (З.Бауман). В результате деления стран по экономическому признаку, происходит навязывание экономи­чески слабо развитым странам норм и образцов. Классифицируя людей на бога­тых и бедных, мир был поделен на первый и второй. Богатые первого мира жи­вут в вечном настоящем вне пространственных границ, бедные второго мира живут, придавленные лишним временем, в гнетущем пространстве. В данном контексте глокализация, совмещая в себе корни глобализации и локализации, заново распределяет привилегии и бесправия, богатства и бедности, перспекти­вы и безнадежности, силы и бессилия, свободы и рабства

Другое понимание процессов глобализации строится на признании много­образия культурных проявлений, возможности транслировать локальные куль­туры, сохраняя многообразие. В отличие от культурной экспансии, выраженной в массовой культуре и рассчитанной на массового потребителя, речь идет о вкладе различных культур, субкультур в так называемую глобальную культуру. Согласно парадигме инклюзивного различения нет подчинения одной культуры другой, границы миров, пространств, культур мыслятся одновременно опреде­ленными, подвижными и переплетенными. Мировое общество мыслится не как огромное государство, но общество, понимаемое как многообразие без единст­ва.

Глобализация является «неустранимым условием человеческой деятельно­сти» [4, С. 34]. Нарушая пространство обществ, существующих в границах на­циональных государств, глобализация затрагивает повседневную деятельность в сферах хозяйствования, информации, экологии, культуры, сферы организации труда, транскультурных конфликтов, гражданского общества. Наряду с глоба­лизацией, считает У.Бек, появляется «не только новое многообразие связей ме­жду государствами и обществами; в куда большей мере рушится структура ос­новных принципов, на которых до сих пор организовывались и жили общества и государства, представляя собой территориальные, отграниченные друг от друга единства» [4, С. 45]. На фоне процессов глобализации происходит стира­ние граней и образование новых пересечений, соотношений, конфликтов, си­туаций и процессов.

Пространство идентичности становится центральным аспектом «усили­вающегося беспорядка» (Дж. Фридмэн). Принцип единства культурной иден­тичности пространства и государства, присущий эпохе модерна, не действите­лен для постсовременности. Факторы определения, разделения и поддержания коллективных идентичностей в виде государственных границ и культурных барьеров переопределяются. Нации дробятся, резкое усиление получили про­цессы этнификации и все чаще о себе дают знать фундаменталистские религи­озные движения.

Несколько десятков лет назад Э. Тоффлер в работе «Футурошок» [18] пи­сал о том, что интерес представляет не столько конечная цель или направление происходящих перемен, сколько скорость этого процесса. Скорость — это свой­ство перемен, которое необходимо учитывать, определяя их суть. Многообра­зие и скорость создают такую ситуацию, в которой нет баланса ни между мас­штабами разнообразных перемен, ни между скоростью перемен в окружающей среде и ограниченной скоростью человеческой реакции. Таким образом, созда­ется «настолько преходящая, окружающая среда, настолько незнакомая, что она угрожает миллионам людей полным развалом всего» [18, С. 261].

Вместе с неопределенностью и непредсказуемостью, характерных для жизни в современном обществе, обостряется сознание рискованности. Совре­менное общество становится «обществом риска», в котором «прошлое теряет свою детерминирующую силу для современности. На его место — как причина нынешней жизни и деятельности — приходит будущее, т.е. нечто несущест­вующее, конструируемое, вымышленное» [4, С. 175-176]. Если раньше бедст­вия, такие как голод, эпидемии, опасности, проистекающие от природы, чело­век воспринимал как ниспосланные свыше, то риск в современном понимании связан с принятием решений и ответственностью людей, — изменилось отноше­ние к пониманию риска. Для современности характерна калькуляция риска. Риск институализируется, подвергается постоянному мониторингу, экспертные системы и общественность анализируют риск в разных сферах при определен­ном состоянии дел и знаний — направленность на будущее предполагает попыт­ки осмысления грядущих событий как подвластных контролю. Мышление в понятиях риска дает индивиду ощущение безопасности жизни, обеспеченной в повседневной жизни абстрактными системами, но оборотной стороной совре­менности стал «риск событий со значительными последствиями» (Э. Гидденс), прогноз которых представляется затруднительным. У. Бек пишет, что атомные, химические, генетические и экологические угрозы подрывают возможность ис­числения рисков: глобальный и непоправимый ущерб нельзя ни ограничить, ни измерить; смертельные глобальные угрозы подрывают идею безопасности на основе предвидения наихудшего; и, наконец, само понятие «бедствие» теряет смысл, отражая событие, которое имеет начало, но не имеет конца [3]. То, что должно было сделать нашу жизнь более определенной, приводит к противопо­ложному результату.

В условиях неопределенности, увеличения числа ситуаций риска, которые неблагоприятно влияют на состояние человека и общества в целом, человек ут­рачивает свое место в мире. Существование в контексте стремительных социально-экономических изменений, фрагментировано. Представления человека о себе «рассыпаются на ряд моментальных снимков, каждый из которых должен вызывать в воображении, нести и выражать собственное значение, чаще не за­висящее от соседнего кадра, чем связанное с ним» [2, С. 109]. Что можно при­знать, так это то, что «мы живем во вселенной неопределенности, единствен­ным величайшим достоинством которой является постоянство этой неопреде­ленности…» [6]. Человек просто не успевает приспособиться к условиям окру­жающей его реальности, настолько стремительны изменения. Не случайно за­мечание, что политику можно изменить за несколько месяцев, на смену эконо­мику потребуется несколько лет, а чтобы сменить социум необходимо несколь­ко десятилетий. Результатом перегрузок и невозможности решать поставлен­ные проблемы в условиях нестабильности былых устоев: религии, националь­ности, общества, семьи «под ураганным толчком ускорения» [18, С. 30], явля­ется кризис современного мировоззрения.

Стоит заметить, что обращение к проблемам идентичности часто связано с темой кризисов и в частности с констатацией кризиса. Э.Эриксон считал, что кризисы носят запланированный характер в формировании идентичности, а отождествление понятия «идентичность» и вопроса «Кто я?» досадно в том смысле, что человек задается подобным вопросом или в болезненном состоя­нии, или в состоянии внутреннего конфликта, или в юности. В отличие от по­добного понимания, в современных условиях кризис идентичности связывают именно с невозможностью дать ответ на подобный вопрос большинства людей. Кризис идентичности носит постоянный характер, будучи присущ как индиви­дам, так и группам. Из-за несоответствия человека или группы требованиям со­циальной реальности, он проявляется в росте пессимизма, повышенного инте­реса к иррациональным проблемам, неадекватности восприятия себя и других, обострении и актуализации проблем поиска основ для идентичности.

Кризис, понимаемый как резкий, крутой перелом, тяжелое переходное со­стояние или острый недостаток, этимологически восходит к греческому слову, которое обозначало «решение», «поворотный пункт», «исход». Следуя конст­руктивному значению, кризисная ситуация может быть понята как ситуация, требующая решения. Понимание того, что кризисы случались и раньше, а со­гласно некоторым гипотезам кризисы неизбежны в развитии, позволяет наде­яться на преодоление современного кризиса идентичности. Кризис дает надеж­ду, что исход будет хорошим. Кризис вынуждает людей предпринимать поиски новых возможностей.

Сущность кризиса коллективной идентичности выражается в уменьшении количества индивидов, идентифицирующих себя с коллективом, который они прежде поддерживали. Причиной могут стать: отрицание символов, распад коллективной памяти, утрата общего будущего, дисгармония между описатель­ным и нормативным образами, прерывность в истории, дисбаланс между пред­ставлением о себе и представлением другими, чувство неполноценности по сравнению с более совершенной идентичностью [21].

Проблема поисков идентичности поднимает вопросы оснований. Приме­ром могут стать вопросы, когда дело касается этнической и национальной принадлежности: являются ли они данностями, основанными на аскриптивных или структурных элементах, или созданными и постоянно находящимися в процес­се становления конструктами?

Представители эссенциализма предполагают, что коллективные идентич­ности имеют некий набор характеристик, которые являются сущностью коллек­тивности. В этом смысле на фоне неконтролируемых и беспорядочных измене­ний к идентичности взывают как некому гаранту общественного порядка, не­изменности человеческой сущности, общности со своими ценностями, природ­ными или историческими атрибутами.

Сторонники конструкционизма видят в идентичности не постоянную ве­личину, а обусловленный исторически в ходе взаимодействия и опыта конст­рукт. Например, Э. Тоффлер определяет нацию не как духовное единство, или социальную душу, или ментальную общность, но как конструкт, соединение двух компонентов: объединенной политики и объединенной экономики [17]. Коллективная идентичность как взаимосвязанная система конструктов видится неопределенной, «воображаемой»: как отдельные составные элементы, так и система конструктов в целом могут иметь различные проявления.

Неопределенность коллективных идентичностей мы наблюдаем в вопро­сах нации, этноса, класса. Границы этих пространств не остаются постоянными, они двигаются и меняются. Попытки сохранить свою идентичность за счет пре­увеличения различий между группами, за счет концентрации внимания на ре­альной или воображаемой угрозе, приобретают не только идеологический ха­рактер, но, прежде всего, являются симптомом кризиса. В свою очередь кризи­сы коллективной идентичности влияют на возникновение кризисов идентично­сти на уровне индивидов, которые теряют ориентиры в социокультурном про­странстве.

Кризис социальной идентичности понимается как утрата определенности большинства социальных категорий и ценностей. В условиях дегомогенизации господствующих иерархий и перехода к культурному плюрализму, на фоне многообразия сообществ и дробления национального пространства задача оп­ределения своей позиции также осложняется появлением новых социальных категорий, групп и идентичностей. Человеку только и остается подвергать все сомнению, когда распадаются системы общностей с устойчивыми ценностями и нормами, когда связи между ними ослаблены, и даже вопрос о прирожденных статусах, таких как пол, раса, национальность, считавшихся еще недавно в принципе неизменными, стал в некотором смысле неопределенным.

Трансформации подвергаются не только положение людей в обществе, но и сами места. Вопрос паломника: «Как добраться туда то?» сменяется на недо­умение бродяги без определенного места жительства и документов: «Куда ид­ти?». В обществе со стремительным усложнением экономических процессов и все более явной фрагментацией человеческого существования поиски идентич­ности, как индивидуальный проект, считает 3. Бауман [2], меняют свое содер­жание и облик. Ощущая неуверенность, теряя контроль над настоящим, чело­век не строит планов на будущее. На смену долгосрочности приходит «кратко­срочная» ментальность.

Эпизодичность стала принципом восприятия действительности и образом жизни индивидов. Разнообразные жизненные события и ситуации, в которых участвует современный индивид, не способствуют достижению идентичности как устойчивого внутреннего состояния. В то же время немаловажный аспект идентичности связан с ощущением и осуществлением личного тождества, са­моидентичности, своей жизненной ситуации, непрерывности и своеобразия.

Существование человека различно по направленности: на обладание и на бытие [19]. Для людей с направленностью на обладание, с установкой «иметь», «Я» определяется через объект. В процессе установления себя через собствен­ность, человек воспринимается как некто, кто обладает чем-то, а не тот, как он просто есть. В контексте модуса обладания чувство идентичности и безопасно­сти основывается на собственности и вещах, воспринимаемых как нечто ста­бильное и поддающихся описанию. Напротив, направленность на бытие, свя­занная непосредственно с фактом существования, с тем, что человек есть, под­разумевает, что человеческий опыт описанию не поддается. Как некий образ или атрибут, описывается персона человека, некая маска, которую каждый че­ловек носит.

Направленность на обладание современных людей выражается в опреде­лении современного общества как общества потребления, в котором значимы принципы удовольствия, развлечения и наслаждения. Не имея четких привя­занностей, для человека значение приобретает способность забывать, искать и не находить, быть в постоянном движении. Направленность на обладание и приобретение — это не жадность к приобретательству и владению в осязаемом смысле, не стремление накопить материальные богатства, это скорее стремле­ние к новым, никогда до этого не испытываемым ощущениям.

Однако, гипертрофированное, постоянно меняющееся «я» людей с уста­новкой на обладание, не гарантирует им «самости» и чувства идентичности. Если человек определяет себя как то, что он есть, а не то, что он имеет, ничто не угрожает ни его безопасности, ни чувству идентичности: центр его сущест­вования находится в нем самом. Таким образом, чувство идентичности прису­ще целостной и аутентичной личности, направленной на бытие.

Будучи связано с самим существованием человека, тождество личности раскрывается через качество существования. С помощью экзистенциального мышления вопрос об идентичности оказывается вопросом о личном осознании собственной конечности, незавершенности жизни, ответственности и свободы. Прежде всего, речь идет о самом бытии человека в мире. Человек не может от­носиться к реальности объективно, поскольку она затронута человеческой субъективностью. С. Кьеркегор считал, что быть собой означает, несмотря на тревогу, способность двигаться дальше. В страхе, тревоге, беспокойстве выра­жается человеческое бытие в противоположность небытию: «никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизвестным или перед чем-то, о чем он даже не осмеливается узнать, — страх перед чем-то внешним или же страх перед самим собой» [14]. Через тревогу приходит осознание своих возможно­стей, ощущение своего бытия.

Что может человек, так это иметь мужество самоутверждения бытия про­тив небытия. Угроза небытия связана с тревогами судьбы и смерти, с пустотой и отсутствием смысла, с виной и осуждением. Эти тревоги заданы конечностью человека и, таким образом, неотделимы от существования. Преодоление своей конечности, человек ищет в мужестве самоутверждения. Для этого, считает П.Тиллих [16], существует несколько способов мужества: мужество быть ча­стью, утверждая себя в вечном коллективе, мужество быть собой, то есть тем, кем решил быть сам человек, и, наконец, мужество в силе бытия.

Особая роль в утверждении самоидентичности отводится пространству ин­терсубъективности, которое понимается как основа общности и коммуникации. Проблемы взаимосвязи субъекта и объекта уникальным образом переплетаются с обнаружением вещей и самотождественностью индивида. Чистое «Я» по от­ношению к направленностям на объекты сознания представляется неизменным и тождественным в изменениях восприятия опыта, «абсолютно тождественным при любой действительности и возможной смене переживания» [8]. Это то я, по определению Гуссерля, которое включает в себя и трансцендентное, и психоло­гическое тождество я, различия которых состоят лишь в смене установки. В феноменологическом потоке идентичное «объединяет все временные фазы по­тока благодаря единству общей сущности, следовательно, родовой, общно­сти…» [9]. Наконец, самоидентичность понимается как чувство непрерывного личностного тождества и исторической непрерывности личности. Это тождест­во, которое не является некоей «устойчивой субстанцией», необходимо все время поддерживать, осмыслять, постоянно ставить под вопрос.

Если идентичность индивида является сложной системой взаимодейст­вующих элементов и в случае переживания кризиса социального Я, внутренняя самотождественность, культурные и социальные ресурсы могут помочь пре­одолеть кризис и достичь новой позитивной идентичности, то возникает про­блема: как это сделать, если нет ориентиров, если жизнь человека проходит на фоне постоянно меняющегося мира, если сама внутренняя самотождествен­ность под вопросом?

Проблема самоидентичности, по мнению Э.Гидденса [7], неразрывно свя­зана с онтологической безопасностью, основанной на базовом доверии. В кон­тексте современной неопределенности базовое доверие постоянно подвергается сомнению, жизнь индивида проходит в ожидании постоянного присутствия не­предвиденных событий. Но именно в современности как никогда прежде стала возможной целостность созидаемой траектории «Я»: на основе открытого жиз­ненного пути, овладения социальными отношениями и обстоятельствами путем включения их в постоянно создаваемую самоидентичность. Являясь одной главных задач, осуществление самоидентичности базируется на том, что только сам человек отвечает за то, что он из себя представляет. Траектория «Я» стро­ится на идее многоэтапного жизненного цикла, на включении опыта прошлого и предвидении будущего. Всеохватность и непрерывность рефлексивности «Я» осуществляется на фоне исторической рефлексивности, обладающих одинако­вой природой. Целостность идентичности основана на связном биографическом повествовании и охватывает сферу телесности. Самоактуализация выражается как аутентичность, как верность самому себе, требует дифференциации истин­ного и ложного «Я», эмоционального преодоления прошлого и осмысленного прогнозирования будущего.

Итак, условием существования в меняющемся мире стало фиксирование неопределенности, одним из симптомов которой является кризис идентичности. Как на индивидуальном, так и на коллективном уровне кризис выражается в ряде негативных явлений: утрата стабильности, дезориентированность, распад представлений о себе, недействительность всеобщих норм и ценностей. Но именно в этой среде неопределенности перед человеком и обществом открыва­ются новые возможности для определения себя. Поиски идентичности являют­ся открытым вопросом меняющегося мира. Мы не можем дать ответ, каков бу­дет результат этих исканий — альтернатив много, а состояние современных об­ществ далеко от равновесия. Но мы можем говорить, что поиски идентичности становятся подготовкой к освоению нового мира, поисками форм, смыслов, ос­нований для дальнейшего развития и формирования другой перспективы как человека, так и общества в целом.

Литература

  1. Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004.
  2. Бауман 3. Индивидуализированное общество. М., 2002.
  3. Бек У. От индустриального общества к обществу риска // Thesis, 1994, вып. 5. С. 166.
  4. Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма — ответы на гло­бализацию. М., 2001.
  5. Брубейкер, Купер. За пределами идентичности // Ab Imperio, 2002. №3.
  6. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., 2004. С. 332.
  7. Гидденс Э. Модерн и самоидентичность/ Реф. Е.Ф. Якимовой// Совре­менная теоретическая социология: Энтони Гидденс. Реферативный сборник/Под ред. Ю.А.Кимелева. Серия «Социология». М., 1995. С. 95-113.
  8. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологической философии. Книга I.М., 1999. С. 126.
  9. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994.С. 148.
  10. Ильин И.П. Постмодернизм: от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998. С. 77-78.
  11. Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. СПб.,1998. С. 230.
  12. Козлова Н.Н. Введению в социальную антропологию. М., 1996. С. 134-135.
  13. Кули Ч. Человеческая природа и социальный порядок. С. 34.
  14. Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993. С. 262.
  15. Маффесоли М. Околдованность мира или божественное социальное //СОЦИО-ЛОГОС. М., 1991. С. 278.
  16. Тиллих П. Мужество быть// Тиллих П. Избранное. М., 1995. С. 7-131.
  17. Тоффлер Э. Третья волна. М., 1999. С. 150.
  18. Тоффлер Э. Футурошок. СПб, 1997.
  19. Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990.
  20. Хантингтон С. Кто мы: Вызовы американской национальной идентич­
    ности. М., 2004. С. 58-59.
  21. Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Во­
    просы философии. 1994. № 10. С. 121.
  22. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996. С. 48-49.