культура, старость, противоречия, социальное, биологическое, идеальное.

Абстрактного образа (идеала) старости, пригодного для всех времен и народов, не существует. Каждая культура прошлого порождала собственный идеал как некий итог природно-социального и мистического единения человека с миром, начиная с языческих племён, поедающих своих стариков и приобщающихся через это к жизненной силе рода, что имело место и у славянских племён, приносящих стариков в жертву в качестве посланников Богам-покровителям.

Текст статьи:

Идея старости трансформируется в исторически различные образы, которые являются ее глубинным смыслом, обретающим в той или иной культуре свою парадигмальность и становящимся тем образцом, на который, как на смысложизненный регулятив, ориентируются этносы, народы, личности. В самой идее старости скрыт ряд противоречий между биологическим, социальным и духовным содержанием жизни человека, разрешение которых представляет собой своеобразную меру личностного развития, утверждения воли к жизни, стремления к долголетию. Старость, взятая в системе «мир человек», т.е. рассматриваемая в контексте универсума, в который погружено бытие человека, имеет символический смысл, глубоко укорененный в системе «мир человек», отражая и раскрывая их двухстороннюю сакральную связь, священный и нерасторжимый союз. Этот смысл отчетливо прослеживается в различных культурах, он же придает значимость старости как определенному жизненному этапу на уровне отдельной личности. Для старости характерна разнонаправленность ее биологической и духовной эволюции. В первом случае подразумевается, прежде всего, увеличение средней продолжительности жизни. Достижению этого способствуют многие разнообразные факторы: уровень культуры, экономические, политические, бытовые, демографические, медицинские   и т. п. Общество, где продолжительность жизни людей растет, может считаться благополучным во многих отношениях. Но для полного осуществления старости и долголетия в целом необходимо развертывание и утверждение глубинного бытийного и символического значения старости, выводящего человека за пределы его непосредственного прагматического существования. Видимо, это и обеспечивало повышение адаптивной способности поколений, потому что в каждом из последующих поколений и генетически, и социокультурно накапливался этот смыслоутверждающий потенциал, побуждающий бережно относиться к старым людям, воспитывавший почтенное отношение к старости как содержательному этапу жизни. В то же время духовная эволюция протекает гораздо более сложно, неравномерно, не имеет устойчивой прогрессивной формы, в результате чего данный потенциал действовал то сильнее, то ослабевал, а, значит, колебалась и адаптивная способность к жизни, как у отдельных людей, так и у целых народов.

Абстрактного образа (идеала) старости, пригодного для всех времен и народов, не существует. Каждая культура прошлого порождала собственный идеал как некий итог природно-социального и мистического единения человека с миром, начиная с языческих племён, поедающих своих стариков и приобщающихся через это к жизненной силе рода, что имело место и у славянских племён, приносящих стариков в жертву в качестве посланников богам-покровителям. Известен восходящий к Платону античный образ старости — созерцающие бога умудрённые правители государства. Далее идет христианский идеал старости  — аскет, пребывающий в вечной молитве за род человеческий. Ближе к современности обозначается идеал старости, исследованный И.И. Мечниковым и предполагающий долгую жизнь человека вплоть до того момента, когда у него утрачивается индивидуальное желание жить. Нетрудно видеть, что эти идеалы — образы укладываются в общем и целом в мировоззренческие парадигмы соответствующей культуры и эпохи. Но вместе с тем есть у них и нечто метафизически общее: идеал старости, как всякий раз становится видно, имеет как бы два конца: одним он упирается в жизнь, в бытие человека, другим указывает на тот или иной образ смерти, небытия. С.Л. Франк говорил: «Бытие можно скорее уподобить спутанному клубку — и притом не клубку, который можно было бы развернуть в одну простую нить, а клубку, который будучи развернут, оказывается сложным взаимопереплетающимся узором. Начало и конец всякого частного явления или содержания принадлежит не ему самому, а лежит в другом  — в конечном счете, в целом как таковом»[4]. Квинтэссенцией любого образа старости является то, что его содержание составляет подведение итогов жизненного пути и на этом фоне обозначение высшего смысла, назначения жизни. Старость явление, исполненное глубокого смысла. По степени значимости оно никак не может быть причислено к разряду второстепенных событий хотя бы уже потому, что старость это завершающий этап человеческой жизни. Проблема старости и связанного с ней процесса старения сопрягается с проблемой продолжительности жизни, с определением длительности самого процесса старения. Последний же во многом обусловливается длительностью жизни, ее событийной насыщенностью, факторами не только биологического и социокультурного, но и космического порядка. Цицерон в трактате «О старости» оставил классический образец философии заката жизни. Он показал, что это  — не ленивая и плаксивая старость, вызывающая лишь сострадание и жалость: нет, она предстает тем пунктом назначения жизни, к которому приходит человек гордой внутренней осанки как исполнивший свой нравственный долг и призвание «гражданина мира». Старость, как бремя прожитых и достигнутых лет, ищет для себя утешения. Утешением в старости, пишет Цицерон, служит авторитет, приобретённый с годами. Но авторитет — всего лишь внешнее выражение внутреннего достоинства и цельности личности, посвятившей свою жизнь служению высшим идеалам. Старость  — последний акт драмы человеческой жизни, в которой «удовлетворенность жизнью делает своевременным приход смерти»[5]. Этими словами Цицерон предвосхитил теорию ортобиоза И.И. Мечникова, суть которой в том, что насыщение жизнью подготавливает у человека возникновение естественного желания, или инстинкта смерти. Отношение к старости и старикам один из важнейших показателей степени развития культуры и духовности не только индивида, но и целых народов, и даже социумов. Согласно теории    К.Г. Юнга, образы мудрого старика и мудрой старухи заложены в архетипе человека. Если это действительно так, то к настоящему времени данный архетип основательно деформирован. Современным людям в большинстве своем не приходится надеяться на обретение авторитета в старости по двум основным причинам. Одна из них имеет, так сказать, региональный характер, и заложена в своеобразии современной российской жизни как последовательном низвержении всех кумиров и авторитетов. Рушатся святыни собственного рода и собственной истории, усиливаются нравственные испытания. Все это тяжёлым грузом ложится на плечи старых людей. И уходят они из жизни, нередко во всём разуверившись. Там, где нет между людьми чувства внутреннего единения, «исчезает и род, а вместе с ним и народ, народ, принимающий в свое лоно каждого уходящего из жизни согласно таинственной и величавой библейской формуле: «И умер Авраам, и приложился к народу своему … », « … и умер Исаак, и приложился к народу своему … », « … и умер имярек, и приложился к народу своему … »». [3]. Здесь обнажается экзистенциальный смысл старости: она осуществляет внутреннюю связь, обеспечивает внутреннюю сопричастность не только и не столько между поколениями живущим и уже ушедшим из жизни, сколько между поколениями живущими; она раскрывает мудрость жизненного пути человека как основания непрерывности человеческой истории. Л.П. Карсавин писал, что человек есть множественность, стремящаяся утвердить единство личности, но апогей единства почти всегда совпадает с концом ее земного существования. Старость в этой связи обладает двуединым смыслом: она есть, во-первых, этап духовного устроения и самосостояния личности и, во-вторых, момент «самораскрытия бытия в особом его образе, из коего и с коим бытие соотносит иные образы» [2]. Почтенное, уважительное отношение к старости это не чей-то запрос, а признак связности исторической судьбы народа на любом этапе его жизни. Нет поколений святых и праведников, равно как нет поколений злодеев и преступников. Это — всегда отдельные люди. Потому в самом образе старости следует усматривать в качестве важнейшей ее составляющей момент всепримиряющего единства поколений, и следования мудрым заветам. Старость по своему экзистенциальному смыслу есть непосредственно подготовительный период, который дан человеку для восстановления, как уже отмечалось выше, утраченной в рождении связи с вечностью, с Абсолютом. Потому-то старость неизмеримо выше всех предшествующих периодов человеческой жизни, и, с этой точки зрения, возрасты жизни далеко не равнозначны. По степени насыщенности событиями, по глубине памяти, по единению с историей со старостью никакой возраст не может сравниться.

Список литературы:

1. Ильин И. А . Поющее сердце. Книга тихих созерцаний //Ильин И. А . Собрание сочинений в десяти томах. Т.З. М., 1994. — С. 286
2. Карсавин Л. П. Религиозно-философские сочинения. Т.1. М., 1992. — С. 30
3. Мяло К. Посвящение в небытие //Новый мир. — 1990.-  №8.-  С. 230
4. Франк С . Л . Непостижимое // Франк С . Л . Сочинения. М., 1990. — С. 228
5. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1993. — С. 28

культура, исторические развитие, культруный мир.

В статье рассматриваеотся науное понимание культуры, сравниваются разные аспекты ее трактования.

Текст статьи:

В ХХ в.  культура большинством ученых и исследователей осознавалось лишь как следствие исторического развития общества. Человек выступал как творец  культурного мира, но не как его продукт и результат самой культуры. В конце XX в. активная роль культуры начинает все более фиксироваться общественным сознанием и привлекает к себе внимание специалистов различных отраслей социально-гуманитарного знания. Человеческая история отличается от биологических процессов тем, что она рефлексивна, и человек (как общественный субъект) способен делать свою историю, культуру и даже  самого себя предметом своей воспроизводственной деятельности.

Философия мировоззрения является сегодня важнейшим элементом духовной культуры человечества. Здесь прослеживается диалектика взаимосвязи философии, культуры и культурологии. В ряде существенных отношений культурология в своем понятийном аппарате использует категории   социальной философии,  общие философские, исторические, социологические подходы, а также и категории смежных дисциплин  – антропологии, социальной психологии и др.

С нашей точки зрения, интересными и спорными являются   положения о  категории «культура» двух ученых:  теоретик культуры Л. Е. Кертман  утверждает следующие основные подходы к определению «культуры» (1):

– антропологический, суть которого состоит в признании самоценности культуры каждого народа, а также в признании равноценности всех культур на земле;

– социологический, в котором  культура трактуется как фактор организации и образования жизни какого-либо общества. Культурные ценности создаются самим обществом, но они же затем и определяют развитие этого общества, жизнь которого начинает все больше зависеть от произведенных им ценностей;

– философский подход, который путем анализа в жизни общества выделяет некоторые черты, характеристики, закономерности и культура понимается как «содержание» или как «способ бытия» общества;

– социокультурный подход складывался на протяжении становления методологии  научного исследования с конца ХVIII в. до конца ХХ в.

Одной из программных работ евразийского учения о культуре стала  концепция Л. П. Карсавина,  который в культуре выделял следующие  главные сферы: 1) сферу государственную или политическую, в которой преимущественно осуществляются единство культуры и личное бытие ее субъекта; 2) сферу духовного творчества или духовной культуры, духовно-культурную сферу; 3) сферу материально-культурную или сферу материальной культуры (2).

Тем не менее, позиции данных ученых  весьма полезны и в теоретическом и практическом плане. Они дают гуманитарным наукам то, что они сами, порой,  синтезировать не могут  –  мировоззрение и методологию, обще гуманистический смысл и культурологическую значимость.

Литература

1. Лурье С.В. Историческая этнология.- М.,1998.- С.138 – 139.
2. Карсавин Л.П. Основы политики //Мир России — Евразия, 1995. — С. 125.

регионализация, пространство страны, социокультурная модернизация

Региональная и национально-региональная культура в полиэтническом обществе объективирует формирование региональной культурной политики, предполагающей концептуальные подходы, методологию и принципы, стра­тегию и тактику, учитывающие общественные и индивидуальные интересы различных социальных групп и этнических общностей.

Текст статьи:

В 90-е гг. ХХ в. Россия пережила процесс регионализации социокультурного, экономического и административно-политического пространства страны. На базе индустриального в своей основе единого народнохозяйственного комплекса и однородного (гомогенного) государственно-правового пространства возникли восемьдесят девять субъектов федерации, каждый из которых получил в свое ведение большую часть экономических объектов, расположенных на его территории, и сформировал собственную политическую и правовую систему. Отсюда весьма болезненный для нашей страны кризис идентичности, вызванный поиском своего места в новой геоэкономической и геополитической глобальной ситуации.

Однако созданные в результате освоения индустриального, территориально-географического и социально-политического наследства Советского Союза новые регионы России сформировались как административно-интегрированные сообщества, главными действующими субъектами которых стали региональные органы власти, а главной управленческой практикой  – администрирование. Если в индустриальную эпоху таким образом организованные государственно — (административно)- территориальные сообщества еще могли быть конкурентоспособными, то уже в середине 1990-х годов явственно обозначились пределы их роста. В глобализирующемся мире, совершающем переход от индустриальной экономики к постиндустриальной и от административной интеграции к культурной, российские регионы оказа­лись неконкурентоспособными. Началось “свертывание” пространства “административных” регионов России. Эксперты отмечают, что в России практически отсутствуют так называемые обыденные (исторические, венакулярные) районы (Мещера, Поморье и некоторые другие). Российские регионы имеют государственно-административные границы. Поэтому последние так изменчивы, так «привязаны» к административно назначенному их центру  – городу. Статус региона определяется статусом «государственно уполномоченного» на выполнение определенных функций административного центра. Поэтому же подчеркивается, что для русской культуры характерна пониженная реакция на географическое пространство (так называемая «аспатильность»), «равнодушие к месту и границам», что именно государственные гра­ницы определяли пределы самоорганизации россиянами своей жизни в про­странстве.

Региональная и национально-региональная культура в полиэтническом обществе объективирует формирование региональной культурной политики, предполагающей концептуальные подходы, методологию и принципы, стра­тегию и тактику, учитывающие общественные и индивидуальные интересы различных социальных групп и этнических общностей.

Однако в России конца 90-х гг. ХХ в. развернулось строительство не социокультурных регионов (или социокультурного пространства региона), а “культурно-экономических” регионов. Последние формируются как со­общества, основанные на пространственной локализации определенных видов экономической деятельности, центром которой является управление финансами и собственностью, разработка новых технологий и продуктов, а также создание необходимой для этого информационно- коммуникационной инфраструктуры и сферы социально-культурных услуг. Эти сообщества ориентированы на переход к постиндустриальной экономике и культурной интеграции. Процесс модернизации некоего социума всегда подразумевает хотя бы два компонента: развитие и единство, единство и усиление многообразия. Без этого процесс саморазвития и самоструктурирования социума невозможен, возникает взрыв, хаос и откат. Поэтому полноценная модернизация, носящая структурный характер, всегда сохраняет культурную самобытность социума.

Новые “культурно-экономические” регионы не покрывают всю карту страны как единое гомогенное пространство, вытесняющее все другие притя­зания на присвоение этого же пространства.

Если попытаться охарактеризовать процесс пространственного развития России в последнее десятилетие, то суть его может быть выражена понятием “регионализация”. Для характеристики различий пространств, установления между ними границ нередко используется термин “локализация”. Однако, в содержании последнего внимание акцентируется на самоопределении и активном участии населения в принятии государственных решений. Речь идет о новой регионализации, которая зачастую осуществляется при минимальном участии государства и нередко выходит за пределы государственных и административных границ. Поэтому в дальнейшем при описании пространственного структурирования процесса, выделения в пространстве экономических, политических и социо-культурных сообществ, будет использоваться термин “регионализация”. Соответственно, «регион» — это не пространственно ограниченная форма территориальной характеристики чего-то более крупного и обширного, а самостоятельное пространственно локализованное сообщество, основанное, с одной стороны, на единстве политической, организационной и бизнес-культуры, с другой стороны, имеющий единую экономическую базу в виде кластеров взаимосвязанных и/или взаимодополняющих хозяйственных деятельностей. В стране нарастает правовое, государственно-административное, социокультурное и экономическое своеобразие отдельных территорий. Прежняя регионализация целенаправленно задавалась государством и опиралась на стратегию и практику размещения про­изводительных сил, вырабатываемую Советом по размещению производительных сил при Госплане СССР. Формировавшиеся при этом регионы являлись частями единого народнохозяйственного комплекса, их границы, как правило, совпадали с государственно-административными. При этом однородная система государственного управления, единая правовая система делали существование этих регионов комплиментарным друг по отношению к другу. Регионы не вступали в прямую экономическую и политическую конкуренцию между собой. Более того, за счет своей народнохозяйственной специализации они выступали в виде взаимодополняющих звеньев единых технологических и социально-культурных цепочек. Главными принципами государственной региональной политики советского государства были комплексность социально-экономического развития (цель — самодостаточность регионов, страны, социалистического содружества) и выравнивание его уровня в различных регионах.

После распада СССР постсоветское пространство было заново переструктурировано. Оно больше уже не представляло гомогенную площадку индустриализации, на которой производительные силы располагались комплексно и равномерно, с учетом специализации каждого региона в рамках единого народнохозяйственного комплекса. Фактически, в последнее десятилетие XX в. произошла новая регионализация России.

Причем эта регионализация была, по сути дела, административно-политической. Ее основным инициатором выступили органы власти субъектов федерации, ставшие своего рода “каркасными структурами”, вокруг которых сформировались территориально замкнутые сообщества. Именно они получили в руки инструмент для “сборки” из территориальных сегментов ранее единого народнохозяйственного комплекса самостоятельных государственных единиц, получивших статус субъектов федерации. Среди этих инструментов в первую очередьнеобходимо выделить приватизацию. Предприятия были приватизированы таким образом, что большая часть акций, к тому же дисперсно-рассеянных, оказалось на руках у членов трудовых коллективов. Последние, будучи в силу разного рода причин лишенными социальной мобильности, оказались в полной юрисдикции административных органов, контролирующих соответствующие территории проживания. Базой для административно-политической регионализации стала государственная реформа, в результате которой, с одной стороны, края, области, автономные образования получили государственно-правовую самостоятельность как субъекты федерации, с другой – стало возможным участие высших должностных лиц субъектов федерации в работе общефедерального парламента и оформление их в виде очень мощной группы давления на федеральную власть. Органы власти субъектов федерации постепенно “стянули” на себя экономический, административно-политический и культурно-символический капитал, что в конечном итоге позволило в границах зоны своей юрисдикции создать своеобразные административно-интегрированные сообщества.

родовая община, порядок, наказание, поддержание порядка, охрана.

Правоохранительные органы возникли в результате естественно-исторического развития, одновременно с государством (как его необходимый атрибут). Первичная родовая организация общества позволяла обходиться без специальных органов, призванных обеспечить порядок. Бесклассовая родо-племенная общность людей основывалась в начале на кровнородственном принципе - “единая семья”. Сами условия ее существования предопределили участие подавляющего большинства членов рода в осуществлении функций, обеспечивающих общественные интересы. К таковым относилось и поддержание сложившихся обычаев и порядка, а также наказание нарушивших его.

Текст статьи:

В современной юридической литературе под правоохранительными органами понимаются специальные государственные органы, основной функцией которых является охрана и обеспечение конституционной законности, правопорядка и защита национальных интересов и безопасности Российской Федерации, защита прав и законных интересов человека и гражданина, а также раскрытие и расследование преступлений и правонарушений в области экономической, финансовой, налоговой и таможенной сферах.

В настоящее время существует много учебной юридической литературы по курсу правоохранительных органов Российской Федерации, где незаслуженно мало внимания уделено изучению истории возникновения правоохранительных органов, их традиций и взаимосвязи с современностью.

Итак, рассмотрим органы обеспечения правопорядка древности.

Правоохранительные органы возникли в результате естественно-исторического развития, одновременно с государством (как его необходимый атрибут). Первичная родовая организация общества позволяла обходиться без специальных органов, призванных обеспечить порядок. Бесклассовая родо-племенная общность людей основывалась в начале на кровнородственном принципе — “единая семья”. Сами условия ее существования предопределили участие подавляющего большинства членов рода в осуществлении функций, обеспечивающих общественные интересы. К таковым относилось и поддержание сложившихся обычаев и порядка, а также наказание нарушивших его. Социальные нормы родового общества, формами выражения которых являлись обычаи, традиции, ритуалы, тотемы и табу, предусматривали в качестве высшего наказания изгнание провинившегося из рода, что само по себе приводило к смерти. Их общей особенностью являлась “мононормность”; они в большинстве не отделяли прав от обязанностей, поскольку права индивида сливались с обязанностями.

Власть в родовом обществе принадлежала вождям, совету старейшин и опиралась на авторитет вождя и его силу (потестарная власть от лат. potestas -мощь, сила). Эта власть распространялась на эгалитарное общество, члены которого были равны.

Постепенно, около 4-3 тыс. лет тому назад, естественно-историческое развитие общества привело к замене родовых образований территориальными, к классовому расслоению, зарождению государства. Классовые противоречия, социальная напряженность в связи с углубляющимся имущественным неравенством, усложнение взаимосвязей по мере развития экономики объективно вели к усложнению механизма отношений как внутри родового общества, так и между отдельными родовыми обществами. Как в том случае, когда государство предшествовало возникновению частной собственности и классов (“восточный путь”), так и тогда, когда оно появилось в результате социальной дифференциации общества, порабощения и господства, функция обеспечения правопорядка выступала как важнейшее средство обеспечения стабильности общества.

Образование функции обеспечения правопорядка связана с образованием государства и формированием права.

Археологические раскопки свидетельствуют о существовании в 2000 г. до н. э. в городах Индии специальных групп инспекторов по контролю за мерами и весами, по надзору за состоянием улиц, водостоков, отрядов ночной стражи.

Отличительной чертой Китая являлось то, что довольно значительное время на низовом уровне обеспечение порядка возлагалось на само сельское население.

Достаточное количество указаний по существованию особых отрядов людей, выполняющих охранительные функции, можно найти в Ветхом и Новом заветах: “На стенах твоих, Иерулисалим, я поставил стражей, которые будут бдить и ночью и днем” (Исайя, гл. 11, 740-700 гг. до н. э.) (18). В “Песне песней” Соломона (200-100 гг. до н. э.) говорится: “Встретили меня стражи, обходящие город; избили, изранили меня, стерегущие стены”.

Характерной особенностью при формировании правоохранительных органов (в России — период 9-15 вв.) является сохранение достаточно долгое время в организации обеспечения существующего порядка (правопорядка) общих черт, характерных для родового строя. Функции обеспечения порядка долгое время были объединены с функциями управления, представленном великим князем как высшим звеном государственной иерархии — верховным управителем, имеющего свою дружину и подчиненными ему князьями племенных союзов и князьями племен, имеющими собственные дружины. Государственные полномочия и управление осуществлял великий киевский князь и его военно-дружинная знать, либо посредством специально назначенных наместников, либо через князей союзов племен и племенных князей, имеющих свои дружины и подчиняющихся великому киевскому князю. Дружины представляли собою специальные военизированные образования с подчинением и субординацией; они делились на две части: старшую дружину, в которую входили бояре и младшую, состоящую преимущественно из служилых людей (отроков). В функциях дружин прослеживаются элементы правоохранительной деятельности — дружины наделялись особым правом охранять подвластные им территории, собирать централизованную дань в пользу военно-дружинной знати — полюдье, осуществлять суд, наказывать виновных и облагать их штрафами-вирами.

В период образования единого централизованного Русского государства (вторая половина 15- первая половина 16 вв.) полицейские функции осуществляли органы дворцово-вотчинного управления вотчинная полиция (в центре), а также наместники и волостели (на местах). С конца 15 в. к ним присоединились так называемые временные уполномоченные великого князя, направляемые на места с самыми различными поручениями, в том числе для борьбы с разбоями.

С середины 16 – конца 17 вв. система органов, выполняющих полицейские функции существенно расширилась, в основном за счет формирования так называемой приказной системы государственного управления. Несмотря на полифункциональность этих органов, в их числе можно выделить несколько приказов, выполнявших преимущественно судебно-полицейские функции. Так, Разбойный приказ занимался сыском и судом по “разбойным” делам и через органы губного и земского управления осуществлял руководство местной полицией. В Москве и Московском уезде функции борьбы с преступностью, пожарами и др. были возложены на Земский приказ.

Земская реформа 16 в привела к дальнейшему развитию системы “губного” самоуправления, представляющих собой дворянские сословно-представительные органы местной власти. В первой четверти 17 в. в целях укрепления власти на местах и охране общественного порядка Разрядный приказ с утверждением царя и Боярской думы производит назначение в 146 городов с уездами специальных должностных чинов — воевод. Во всех наказах предписывалось смотреть, чтобы нигде не было “бою, грабежу, корчмы и табаку, распутства и недозволенной игры”. Воеводы наряду с осуществлением полицейских функций контролировали выезд из своего города и уезда, выдавали паспорта для выезда за границу, организовывали регистрацию всех приезжих в съезжей избе; если по расспросам последние оказывались подозрительными людьми, проводили следствие и доносили о его результатах царю. Следует отметить, что к числу полифункциональных обязанностей воевод относились наряду с обязанностями “объезжих голов” надзор за соблюдением правил пожарной безопасности, контроль за санитарными нормами, соблюдением правил торговли, дорожное дело и почтовая связь, а также наблюдение за нравами населения.

Подводя итог вышесказанному необходимо отметить, что специальных органов полиции в России 10-17 вв. не существовало, а полицейские обязанности выполнялись большинством органов государства как в центре, так на местах. Следовательно, термин “полиция” необходимо употреблять применительно к рассматриваемому периоду весьма условно, более правильно будет говорить об органах, которые решали вопросы, составившие впоследствии особую полицейскую функцию, вычлененную из общей охранительной функции государства.

Таким образом, правоохранительные органы возникли в результате естественноисторического развития, одновременно с государством (как его необходимый атрибут). Однако особенности становления государственности в той или иной стране не могли не накладывать отпечатки на эти процессы. Так, где доминирующим началом оформления государства являлось разделение общества на классы на основе частной собственности, появляются формирования, специально призванные особыми методами разрешать коллизии и противоречия, возникающие на почве классовой дифференциации.

Источники возникновения правоохранительных органов и данные об их функционировании свидетельствуют о том, что нет прямой зависимости их от типа государства. Так, если в Риме, Греции и Египте состязательный процесс и соответствующие ему органы существовали в период рабовладельческого государства и на начальном этапе феодализма, то в России они возникли на ранних стадиях феодализма и сохранялись продолжительное время. Это является убедительным свидетельством относительной самостоятельности правоохранительных органов. Наиболее характерными особенностями для периода возникновения правоохранительных органов является то, что они, во-первых, в ходе длительного процесса дифференциации функций государственного управления как бы “выросли”, “отпочковались” от государственных органов общей компетенции, и во-вторых, в значительной мере как результат первого, продолжительное время объединяли в себе как собственно полицейские, так и судебные, а равно и карательные (исполнение собственных судебных решений) функции.

экономический обмен, дарообмен, символический обмен, информационный обмен, диалог культур

В статье представлен обзор подходов к определению обмена в культурологии; рассматриваются и сравниваются экономические теории обмена, социально-антропологические, межкультурные. Обосновывается культурологическое значение исследуемого понятия.

Текст статьи:

Современной наукой исследуются энергетические, биологические, информационные, экономические и другие виды обменов. В задачу нашего исследования входит рассмотрение социо-культурных оснований обмена.

В экономике обмен сводится к обмену товарами и изначально исходит из того, что любая вещь имеет свою цену, которая устанавливается рынком.   В первобытном обществе, при господстве коллективного производства и непосредственного распределения продуктов, внутри общины существовал  обмен деятельностью, связанный с половозрастным разделением труда.

К. Менгер (один из основоположников субъективной теории предельной полезности) говорит о том,  что принцип, приводящий людей к обмену — стремление к возможно более полному удовлетворению своих потребностей. «Удовольствие же, испытываемое людьми при экономическом обмене благ, есть то общее чувство радости, которое овладевает людьми, когда благодаря какому-либо обстоятельству удовлетворение их потребностей обеспечивается лучше, чем это было бы при отсутствии его» [5,с.28].

Рост общественного разделения труда делает всё более необходимым развитие обмена товаров и превращает его в регулярный общественный процесс. Возникает производство специально для обмена — товарное производство. Труд, как некое понятие,  оказывается в центре внимания экономистов. У. Петти видит в труде вложение сил  человека — сил, направленных на изготовление определенного предмета, где «…естественная дороговизна или дешевизна зависят от того, больше или меньше требуется рук для удовлетворения естественных потребностей. Так, хлеб дешевле, если один производит на десятерых, чем, если он может снабжать хлебом только шестерых» [9,с.73].

Адам Смит, в свою очередь, уже осознанно подвергает изучению труд, вкладываемый каким-либо народом в создание совокупного национального достояния, при этом труд оказывается основой уже не «естественной цены», а собственно меновой стоимости, выступая настоящей сокровищницей любого из народов[10,с.38]. Труд, императивом которого становится производительность,  узаконивается в социальных институтах и закрепляется в социальном поведении как единственное средство превращения стоимости в капитал. Именно в рамках капитализации труда вещь может оцениваться с точки зрения ее стоимостного содержания, а само это стоимостное содержание выступает в качестве порождающего принципа по отношению к любым знакам социальной принадлежности. Перспектива эквивалентности обмена стоимостями подтверждается самим фактом существования денег. В той мере, в какой тот или иной предмет воспринимается как «товарное тело» [4], любой обмен становится экономическим обменом. Т.о., согласно экономической версии обмена, человек рационально стремится максимально увеличить совокупность своих материальных благ в процессах обменных (деловых) операций, осуществляемых в рамках рынка.

Теории социального обмена имеют давние корни, обмен дарами здесь трактуется как символический обмен, противостоящий обмену  экономическому. В этих теориях обмен – общеструктурная универсальная модель отношения «отдавания» и получения ценностей. Как отмечает немецкий антрополог Хайко Шрадер:   «Экономически каждый дар может рассматриваться как двухсторонняя сделка обмена товаров на услуги, но обмен дарами  имеет не только экономическую функцию, цель такого обмена – установить или вновь подтвердить социальные связи индивидов или групп[7,с.84].

Б. Малиновский вводит  понятие символического обмена. Описывая культуру жителей острова Тробриан в Тихом океане, он показал, что обмен браслетами и ожерельями между островитянами не приносил им прямой материальной выгоды, не делал их богатыми или бедными. С точки зрения Б. Малиновского, «функция» этого обмена заключалась в интеграции людей в социальную систему, а обмен удовлетворял общественную (а не личную) потребность в социальной интеграции и солидарности.  Вознаграждения, получаемые людьми в ходе обмена, не могут быть поняты только в сопоставлении с их личными интересами, но должны быть оценены в более широком социальном контексте [3].

По М. Моссу, дар – целостный феномен и его основная функция — установление контакта. Исследователь отходит  от чистого эмпиризма, описания разных форм взаимодействия как форм обмена, и предлагает  объяснительную модель социального взаимодействия:  все объекты наделены душой и  в процессе взаимодействия люди обмениваются своей духовной сущностью; любая вещь, полученная в процессе обмена, должна быть возвращена или возмещена (получивший дар  и не ответивший тем же будет находиться в долгу перед дарителем). Подарок – это не вещь, а ситуация, вплетенная в социальные отношения, элементом которой является акт дарения. Марсель Мосс особо отмечает, что даже покинутая дарителем вещь является в какой-то степени его частью. Соответственно, именно символическое, в первую очередь, выступает «плотью» и «кровью» человека, которыми он делится в момент дара, именно символическое, в первую очередь,  делается наиболее осязаемым элементом его натуры. Исследователь   выделил три основания обмена: «давание, получение, возмещение» [6,с.86].

Теории социального обмена утверждают, что социальная система возникает в результате индивидуального взаимодействия, понимаемого как обмен, в основе которого лежат открытые в бихевиоризме психологические закономерности. При этом, основным источником вознаграждения (подкрепления) считается другой человек (группа), а само вознаграждение понимается очень широко (включая любые услуги, внимание, улыбку и т. д.).

П. Блау выделил четыре основных вида вознаграждений (деньги, социальное одобрение, уважение, уступки) и основные моменты в отношениях обмена между любыми социальными единицами (взаимное притяжение, конкуренция, дифференциация, интеграция и оппозиция). В теории  освещаются отличия обмена на микро-  и  макроуровне: сложный обмен между макроструктурами происходит только благодаря общеразделяемым ценностям, тогда как простой обмен между микроструктурами возникает благодаря межличностному притяжению.  Если в первом случае отношения обмена институционализированы то, во втором  -  стихийны. В обмене между микроструктурами – элементарный уровень обмена,  а между макроструктурами – сложная (многоуровневая) структура. Особое значение исследователь отводит определению ценностей, ведь именно они  являются главным условием возникновения, развития и распада сложных систем обмена (индивидами, группами, организациями). Соотношение норм и ценностей, по Блау, характеризуется тем, что нормы относятся к уровню обмена между индивидом и сообществом, а ценности – к анализу отношений между сообществами. [2].

В исследованиях теории  культуры, культурологии понятие обмена синонимично понятию «межкультурная коммуникация», «диалог культур».

Анализ истории человеческого общества показывает, что одним из важнейших условий существования и дальнейшего развития культу­р является возможность обмена духовными ценностями между людь­ми. В каждом новом поколении человек становится духовно зрелым человеком только в  результате усвоения им культурного богатства человечества. Лич­ность формируется в общении с другими людьми и в постижении куль­турных ценностей. Эти процессы происходят благодаря передаче и приему информации, ее интерпретации и усвоения, т. е. на основе ком­муникации. Коммуникация теснейшим образом связана с культурой и состав­ляет один из важнейших ее элементов. В современном мире, с его все нарастающими тенденциями к интеграции и диалогу, все большую значимость приобретает вопрос о полноценном понимании людьми друг друга, различных по форме и содержанию культур мышления, ценностей и поведения.

А.Я. Флиер, М.А. Полетаева, рассматривая  межкультурную коммуникацию, обмен определяют как цель и один из механизмов означенного явления: «Межкультурные коммуникации -  информацион­ные связи между различными локальными (этническими, националь­ными) культурами, осуществляемые как на государственном, так и на общественном и индивидуальном уровне и ведущие к взаимообмену культурными формами, техническими новациями, идеями, ценност­ными установками и т.п., т.е. социальным опытом, накопленным кон­тактирующими народами» [11,с.252.].

По поводу определения «диалог культур» в словаре по культурологии читаем: «обмен культурными идеями, ценностями и смыслами, происходящий между двумя культурами» [8]. Диалог культур основывается на взаимодействии, осуществляемом на различных уровнях: межличностном (встречи людей разных культур), профессиональном (деловые контакты представителей различных профессий), этническом (контакты этносов, больших и малых наций), государственном (сотрудничество государственно-политических структур), международном (деятельность международных организаций). Диалог культур осуществляется в различных формах. Простейшим видом связей являются обмен товарами, информацией, эпизодические контакты, которые, однако, могут не затрагивать предпочтения и образ жизни культур. Изменения во взаимных оценках культур происходят в результате обмена культурными элементами — идеями, ценностями, правовыми нормами, обычаями, традициями. Каждая из культур выступает в качестве донора, предоставляющего культурные элементы, и реципиента, заимствующего их. Результатом общения культур является понимание и принятие людьми «инакости» другой культуры, заимствование ценностей ее духовной и материальной жизни. В процессе взаимного культурного обмена создаются новые, межкультурные ценности.

По М. Бахтину, каждая культура живёт только в «вопрошании» другой культуры, великие явления в культуре рождаются только в диалоге различных культур, только в точке их пересечения. Способность одной культуры осваивать достижения другой — один из источников её жизнедеятельности. Чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже. «Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом, между ними начинается  диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур. При такой диалогической встрече двух культур они не сливаются и не смешиваются, они взаимно обогащаются» [1,с.354].

ЛИТЕРАТУРА:

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М., 1986.
2. Блау П. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель // Американская социологическая мысль. – М., 1994.
3. Малиновский Б. Избранное. М.: РОССПЭН, 2004.
4. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии.Т.1. – М.: Госполитиздат, 1953.
5. Менгер К.  Избранные работы. — М.: Территория будущего, 2008.
6. Мосс М. Очерк о даре // Общества. Обмен. Личность. М.:  Восточная литература, 1996.
7. Нанси Ж.-Л. Corpus.- M.: Ad Marginem, 1999.
8. Овинникова Ю. А. Культур диалог.// Культурология. Краткий тематический словарь . — Ростов-на-Дону: Феникс, 2001. .// www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Dict_Tem/].
9. Петти У.Экономические и статистические работы.- М.: Соцэкгиз, 1940;
10. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов.- М.: Соцэкгиз, 1962,
11. Флиер А.Я. Полетаева М.А. Тезаурус основных понятий культурологи.- М.: МГУКИ, 2008.

культура управления, организационная культура, деловая культура, категория, корпоративная культура, тезаурус, общество

Ученые отмечают пока недостаточно разработанную теоретико-методологическую и практическую базу исследования культуры управления, что приводит к отождествлению этого концепта с деловой культурой и культурой производства. Культура управления – комплексная константа, включающая множество составных элементов. Фундаментом культуры управления корпорации, внутренним стержнем ее руководителя, является мировоззрение – сплав знаний, убеждений и практического действия, которое базируется на знании науки управления и умении эффективно использовать ее в практических целях.

Текст статьи:

Не нужно доказывать, что культура управления комплексная константа, весьма актуальная в современном обществе. В него органично входят концепты «культура личности», «культура предпринимательства», «организационная культура», «деловая культура руководителя», «профессиональная культура», «корпоративная культура» и др. Главная составляющая всех этих концептов – «культура», которая имеет множество содержательных особенностей и трактовок.

Это — исторически конкретная совокупность тех приемов, процедур, норм, которые характеризуют уровень и направленность человеческой деятельности [1]; универсальное свойство общественной жизни [2]; культура личности, которая определяется тем, насколько широко способен специалист осмысленно решать частные профессиональные задачи, чутко реагировать на условия и требования социума, насколько свободно он владеет наукоемкой техникой и высокой технологией, насколько развиты в нем чувство нового, способность «не отстать» от темпов развития общества и при этом, насколько эти качества пронизывают понимание общечеловеческих приоритетов [3] и т.д.

Культура управления базируется на рассмотрении её как совокупности всех факторов, оптимизирующих условия развития личности в сфере трудовой деятельности (Г. Бюль, Ф. Штауфенбиль, Р.А. Злотников, Г.Н. Черкасов, Ф.А. Громов, В.Н. Лужбин). Большинство из них, считают, что культура управления включает принципы формирования коллектива в процессе трудовой деятельности, внедрение инноваций в сфере производства, экономическую культуру, и др.

Ученые отмечают пока недостаточно разработанную теоретико-методологическую и практическую базу исследования этого феномена, что приводит к отождествлению его с концептами «деловая культура» и «культура производства».

Культуру управления можно назвать специфическим способом человеческой деятельности, включающим сложную и многогранную систему внебиологически выработанных механизмов, благодаря которым стимулируется, программируется, координируется и реализуется активность людей в обществе, происходит функционирование их общественной жизни людей [4]. Это — система социальных механизмов, благодаря которым стимулируется, программируется, координируется и реализуется деятельность субъектов труда» [5].

Согласно имеющимся исследованиям, можно выделить два вида категории «культуры управления»: объективные и субъективные. К категориям объективного плана относятся: инновации в труде, культуру предпринимательства, профессиональную культуру, деловую культуру. К категориям субъективного плана — инновационную активность личности, удовлетворение трудом, трудовую мотивацию, и др. [6].

Культура управления, таким образом, должна отражать качественный аспект способа производства, которым руководит специально созданный коллектив во главе с руководителем, самореализующимся в трудовом процессе.

Мы уже отмечали, что культура управления – комплексная константа, включающая множество составных элементов. Так, раскрывая особенности концепта «профессиональная культура» можно отметить, что, она представляет собой подсистему культуры, обладающую по отношению к ней структурным подобием. Однако в содержательном плане она уже общей культуры и обладает специфическими ценностями и нормами, которые могут быть согласованы с ценностями и нормами общей культуры, в частности, общечеловеческими, а могут и противоречить им. Данное обстоятельство определяет характер соотношения между общей и профессиональной культурой. Кроме различий в содержательном плане общая и профессиональная культура имеют разграничение по субъекту. В качестве носителя общей культуры в равной степени могут выступать конкретное общество, социальная группа, личность. Носителем профессиональной культуры является личность профессионала или профессиональная группа. Она характеризуется формальной квалификацией (диплом, аттестат, удостоверение) об окончании учебного учреждения, реальной квалификацией, а также профессиональным опытом руководства [7].

Прочное положение в сфере изучения культуры управления занял другой концепт — «организационная (корпоративная) культура» [8]. Деловая культура — это культура получения и распределения прибыли [9].

Исследования отечественных и зарубежных ученых свидетельствуют о том, что пока ещё существует терминологическая путаница по поводу смысловой нагрузки понятий «организационная культура» и «корпоративная культура» Существует несколько точек зрения: одни считают, что данные концепты – синонимы [10], другие [11] разделяют эти концепты, считая, что корпоративная культура специально формируется, как правило, первыми лицами в корпорации и объединяет ценности этой организации, а организационная культура образовывается спонтанно через взаимодействие ценностей самих работников. Третьи — используют концепт «корпоративная культура» при исследовании крупной корпорации, а организационную культуру используют при анализе деятельности небольшой корпорации.

Таким образом, корпоративная культура целенаправленно создается без учета организационной культуры, которая является неформальной системой, приводит к «культурной близорукости», когда менеджеры не понимают, почему персонал не разделяет ценности корпоративной культуры [12], а также, почему она зачастую не в полной мере выполняет свои функции. Под организационной культурой В. Михельсон-Ткач и Е. Скляр понимают неформальную систему, которая формируется спонтанно при взаимодействии сотрудников в организации, а под корпоративной культурой, которая является смесью формальных и неформальных правил и норм деятельности, обычаев и традиций, персональных и групповых интересов, особенностей поведения, ценностей они понимают систему адаптированных стратегией навыков и знаний персонала, а также всей корпорации в целом. Следовательно, каждая корпорация в процессе становления, развития и функционирования обретает специфическую ценностно-нормативную систему, соответствующую своим целям, учитывающую организационные и корпоративные ценности. Причем, рассуждая о ценностях как основе корпоративной культуры, необходимо помнить, что нет корпоративных и организационных ценностей, одинаковых для всех корпораций, поскольку культура каждой из них почти всегда является оригинальной смесью ценностей, отношений, норм, привычек, традиций, форм проведения и ритуалов.

Мониторинг корпоративной культуры при осуществлении экономического анализа восходит к традициям М. Вебера, Т. Парсонса, Ф. Тейлора, А. Файоля и других. Но говорить о введении термина «корпоративная культура» в научный оборот можно лишь с 70-х годов XX века [13].

Различия в понимании генезиса и сущности корпоративной культуры нашли отражение в формировании ее определений, которые мы выделили, осуществляя анализ феномена «организационная культура». Итак:

- корпоративная культура – это разделяемая членами корпорации система оценок и представлений, позволяющих получить представление о ситуации [14];

- корпоративная культура – это набор разделяемых ценностей, образцов поведения, определяющих символов, установок и принятых способов целедостижения, которые отличают одну корпорацию от другой [15];

- корпоративная культура – это совокупность базовых представлений, которые данная группа изобрела, обнаружила или достигла каким-либо другим способом в результате попыток адаптироваться к внешней среде или решать задачи, связанные с обеспечением внутренней интеграции, которые достаточно хорошо «сработали» в определенной ситуации, чтобы быть признанными этой группой целесообразными, и, следовательно, достойными передачи их новым членам данной группы как правильного способа восприятия и осмысления действительности и как правильного пути решения подобных проблем; набора поддерживаемых всеми членами организации установок, ценностей, представлений, которые направляют поведение членов данной организации [16];

- корпоративная культура – это разделяемые членами организации философия, идеология, ценности, нормы, которые связывают корпорацию в единое целое [17];

- корпоративная культура – это целостная система, существующая для придания смысла, как результату, так и процессу деятельности, создающая формы взаимодействия и постоянно воссоздаваемая через это взаимодействие [18];

- корпоративная культура – это базовый набор представлений, взглядов и внутренних правил, которые постоянно направляют поведение на рабочем месте [19];

- корпоративная культура – это ценности и представления, которые определяют содержание отношений организации с окружающей средой [20].

Такое многообразие взглядов на корпоративную культуру, сформированных на основе мониторинга источников по организационной культуре, может быть существенно сужено, если положить в основу ее понимания не атрибутивные характеристики, разнообразие которых просматривается в приведенных определениях, а нечто более существенное — систему общих методологических принципов.

В целом, концепции корпоративной культуры, с известной долей условности, в научной литературе делятся на две большие группы [21].

В первую группу Е. Шейн, И. Ансофф, Т. Питерс, Р. Уоттермен вносят определения, рассматривающие этот концепт как атрибут конкретной корпорации (предполагается возможность влиять на ее формирование). Этот подход исследования можно условно назвать «рационально-прагматическим».

Во вторую группу можно внести определения корпоративной культуры, трактующие ее как обозначение самой сути корпорации. Этот подход чаще всего ассоциируется с «феноменологической моделью организации» и отрицает возможность целенаправленного прямого воздействия на формирование корпоративной культуры.

С точки зрения представителей первой группы корпоративную культуру можно рассматривать в качестве одной из переменных, выступающих регулятором поведения работника в организации, наряду с другими (например, такими, как формальная или неформальная структура, организационный климат, технология). Формирование этой культуры связывается по преимуществу с процессами, происходящими внутри организации, хотя последние могут побуждаться и изменениями состояния среды. Несмотря на разнообразие версий, представленных в первой группе, ее общей чертой является то, что корпоративная культура рассматривается, во-первых, как фактор, который может быть использован руководством для максимизации эффективности корпорации, укрепления ее целостности, улучшения механизмов социализации работников, повышения их производительности и мотивации; во-вторых, формирование корпоративной культуры рассматривается как итог внутренних процессов, протекающих в организации, причем в той или иной степени управляемых.

В основе версий ученых этой группы лежат базовые положения, разработанные Е. Шейном [22]. Основываясь на его точке зрения, можно утверждать, что корпоративная культура представляет собой процесс формирования ценностей. Это — интегрированный набор базовых представлений, который данная корпорация изобрела, раскрыла, позаимствовала или достигла каким-либо иным путем в результате попыток решения проблем адаптации к внешней среде и внутренней интеграции, которые достаточно эффективно послужили ей, чтобы быть признанными, действенными и достойными закрепления и передачи новым поколениям членов организации [23].

Корпоративная культура может проявляться на нескольких уровнях. Первый, самый доступный для исследователя, составляют видимые культурные артефакты: формально-иерархическая структура корпорации, система лидерства, технология, устойчивые способы отношений со средой, поведение членов корпорации. Эти проявления культуры в большей или меньшей степени доступны для наблюдения и описания, гораздо труднее дать ответ на вопрос, почему в данной корпорации они приняли именно такую форму. Второй уровень анализа — корпоративные ценности. В качестве метода их описания Э. Шейн предлагает экспертные оценки интервьюирования с ценностями, неосознанными, «базовыми представлениями», которые составляют третий уровень корпоративной культуры.

Каждая корпорация, по мнению М. Сухорукова, осуществляет свою деятельность в соответствии с теми ценностями, которые имеют существенное значение для ее сотрудников. На основе взглядов Д. Леонтьева, он выделяет три основные формы существования корпоративных ценностей («пирамиду ценностей»):

1. идеалы, выработанные руководством и разделяемые им обобщенные представления о совершенстве в различных проявлениях и сферах деятельности: идеалы философии фирмы: девиз, мифы, символы;

2. воплощение этих идеалов в деятельности и поведении сотрудников в рамках корпорации: воплощение ценностей в конкретных действиях; правила и нормы поведения сотрудников в корпорации;

3. внутренние мотивационные структуры личности сотрудников корпорации, побуждающие к воплощению в своем поведении и деятельности корпоративных ценностных идеалов. Эти формы имеют иерархическую структуру осознания работниками и постепенно переходят одна в другую: организационно-культурные идеалы усваиваются сотрудниками и начинают побуждать их активность в качестве «моделей должного», в результате чего происходит предметное воплощение этих моделей. Предметное воплощение ценности в свою очередь становится основой для формирования организационных идеалов и так далее до бесконечности. Этот процесс повторяется, непрерывно совершенствуясь на каждом новом витке развития корпоративной культуры организации.

Особенностью базовых представлений является их «априорность», ультимативность. Руководители корпорации, поддерживая те или иные ценности в течение более или менее длительного времени, трансформируют их в a priory, обладающие наибольшей мотивирующей силой. М. К. де Врис и Д. Миллер установили, что во всех корпорациях прослеживается тенденция к тому, что один или два человека из руководства корпорацией определяют стратегию и создают особый структурный климат [24].

В результате можно выделить следующие характеристики корпораций:

- «Параноидальные» корпорации с климатом чрезмерного контроля, информационные системы, которых подчинены задаче своевременного определения внутренних и внешних опасностей, а сотрудники проявляют консерватизм из страха показаться слишком изобретательными, авантюристами и растратчиками ресурсов; здесь не допускаются спонтанные действия, установка делается в основном на защиту; климат в таких корпорациях обычно холодный и рациональный.

- «Принудительные» корпорации с любовью к мелочам и постоянным стремлением к совершенству, решения, в которых принимаются множеством инстанций; отойти от утвержденного плана практически невозможно, все систематизировано и утверждено; в них решающую роль играют иерархия и как следствие — отношения подчиненности; «принудительные» организации вследствие привязанности к определенным рынкам, методам работы и схемам мышления не готовы к осуществлению стратегии гибкости.

- «Драматические» корпорации, где все гиперактивны, импульсивны, предприимчивы и непринужденны; для принятия решений факты не обязательны, а отвага, риск и самостоятельность приветствуются; стратегические решения являются средством укрепления ореола грандиозности руководителя; нормальное руководство воспринимается как скучный и нетворческий процесс; систематическое принятие решений заменяется внезапными идеями руководителя; структуры такого поначалу быстрорастущего предприятия не успевают развиваться, практически отсутствуют системность и контрольные механизмы; человеческие отношения нестабильны: либо работники идеализируют друг друга, либо принижают заслуги.

- «Депрессивные» корпорации выживают в стабильном окружении, без существенной конкуренции; для них характерны пассивность, отсутствие уверенности в будущем; высшее руководство при своей низкоэффективной работе, прежде всего, заинтересовано в сохранении статус-кво; в масштабе организации доминирует внутренняя направленность; новые разработки и новые течения не играют практически никакой роли; желание удержаться в сегодняшних условиях за счет вчерашних разработок и методов работы является не осознанной минимизацией риска и издержек, а проявлением общей апатии.

- «Шизоидные» корпорации в значительной степени зависят от руководителей, лишенных контактов с окружающими, беспомощных в экстремальных ситуациях и скрывающихся под маской неприступности; от них не исходит никаких четких указаний относительно работы предприятия; образ мыслей «шизоидных» руководителей можно сформулировать таким образом: «Человеческие отношения недолговечны, реальность слишком быстро меняется и невозможно уследить за ней, поэтому самый надежный выход — сохранять дистанцию и переложить всю ответственность на нижестоящих руководителей». Менеджеры среднего звена в шизоидных организациях гиперактивны, их политика преследует личные цели и направлена на завоевание благорасположения руководителя. Информация становится инструментом власти, происходят взаимные нападки, возникают и исчезают коалиции, тогда как шаги в направлении развития корпорации минимальны.

Совокупность базовых представлений об указанных корпоративных формах образует так называемую «культурную парадигму» корпорации, которая в силу своей общезначимости в рамках данной корпорации помогает избежать неопределенности и формирует представления индивидов: об отношениях с внешней средой; о совокупности правил поведения и языковых норм; об отношении к своему труду и обязанностям; об активном либо пассивном исполнительском поведении; о приемлемых способах взаимоотношений в коллективе, степени конкурентности между его членами, характере властных отношений.

Анализ вышеизложенного позволяет утверждать, что корпоративная культура выполняет как минимум две функции: разрешение проблемных ситуаций, связанных с адаптацией организации к внешней среде, и внутренняя интеграция. Эти функции реализуются посредством следующих компонентов корпоративной культуры: общности языка членов организации; представлений о границах организации (свои — чужие); показателях распределения власти и статуса; критериях «близости» между членами организации; идеологических установках, позволяющих стойко переносить ситуации неопределенности. Подход, предложенный Э. Шейном, — это рационалистический взгляд на характер и функции корпоративной культуры, как средства повышения эффективности организации.

По заключению Е. Фрэника [25], исследуемая культура выражает не только отношения между индивидами внутри корпорации, но и представляет собой комплекс представлений об этой организации в целом и ее частях. Культура не поддается произвольному манипулированию со стороны руководства, а сама определяет стиль и характер лидерства; культура выражает суть самой корпорации, ее функциональные последствия зависят от конкретных условий; механизм влияния культуры на эффективность сложен и пока не описан достаточно обоснованно.

Альтернативный взгляд на природу и функции корпоративной культуры создан в рамках феноменологического подхода в теории социальной организации. Его сторонники трактуют корпоративную культуру как сущность социальной организации, а не ее атрибут; они не рассматривают ее как фактор, прямо программирующий поведение индивида, но скорее как фактор, обеспечивающий условие конвенционально согласованного восприятия реальности и согласованного группового поведения людей. Интерпретация поведенческих актов — одна из важнейших функций корпоративной культуры. В вопросе об источнике появления рассматриваемой культуры представители данного подхода сочетают экзогенную и эндогенную логику ее формирования. Трансформация корпоративной культуры — длительный процесс, влияние на который всегда носит опосредованный характер и требует от руководства достаточно глубокой рефлексии по поводу ее особенностей и истории. В качестве основного метода изучения корпоративной культуры ученые выделяют метод включенного наблюдения: исследователь, по сути дела, живет внутри, изучает корпорацию и, наблюдая за повседневным поведением ее членов и их поведением в нестандартных ситуациях, пытается определить ее ценности.

Феноменологическое направление исследований корпоративной культуры восходит к теоретическим разработкам Д. Сильвермана [26]. Д. Сильверман утверждает, что к человеческим институтам нельзя подходить с точки зрения здравого смысла, поскольку это приводит к поведенческому детерминизму индивидов лишь как «марионеток культуры». Он предлагает отказаться от взгляда на нормальную организацию как инстанцию, предопределяющую поведение работников, а сосредоточить внимание на том, как участники используют формальные правила для определения и интерпретации своего поведения и поведения окружающих.

Эти теоретические положения Сильвермана были использованы А. Пенигрю [27]. В его концепции человек является «творцом и распорядителем знаний».

При изучении корпоративной культуры важно сосредоточить внимание на рассмотрении роли личности в социальной среде и прошлом опыте этой корпорации. Корпоративная культура формируется путем преломления через представления и действия ее основателей и содержится в значениях, символах, идеологии, языке, ритуалах, мифах. Символ трактуется как объект, действие, отношение или лингвистическая форма, имеющая разное значение в разных ситуациях, пробуждающая определенные эмоции или побуждающая к действию. Таким образом, символы выполняют функцию придания смыслов элементам организационной структуры, деятельности, организационным целям и организационной среде.

Таким образом, можно говорить об основных характерных чертах культуры управления и составляющих ее компонентах. Она формируется независимо от нашего участия и отличается, с одной стороны, формальным, механистическим, административно-организационным, жестким характером, с другой, — неформальностью, органичностью, мягкостью. Значит, с одной стороны, ей свойственны строгая иерархичность, связь между подразделениями, расположенными на одном уровне организационной структуры, осуществляющиеся через центр, жесткие должностные инструкции, исчерпывающие задания, поощрение исполнительности; с другой, — наоборот, — не запрещается действовать, перескакивая через ступеньки служебной лестницы, дается простор горизонтальным связям; сотрудник формирует свою должность сам, невзирая на инструкции; подчиненному лишь ставятся задачи, и его дело, как он будет их решать. Кроме того, поощряются инициатива и инновационный подход к делу. Главное для сотрудника — решить проблему и представить результат. Таким образом, руководитель участвует в постановке самой задачи, которую ему предстоит решать. Если формальная система управления опирается на организационную структуру предприятия, то неформальная — на его микрокультуру. Неформальная система вытесняет формальную по мере того, как проявления деловой культуры более высокого порядка вытесняют проявления деловой культуры более низкого порядка. Причем, формальный подход работает только в том случае, когда деловая культура поддается регламентации, количественной оценке и сопоставлению. Такие условия действуют в массовом индустриальном производстве, которое до недавнего времени, особенно в нашей стране, было типичным. Однако, в связи с трансформацией индустриального общества в постиндустриальное, информационное, во-первых, происходит уменьшение в экономике доли промышленного производства в пользу сферы услуг, научных исследований, во-вторых, в промышленном производстве уменьшается доля массового производства в пользу гибких технологий; в-третьих, в самом массовом производстве повторяющиеся операции возлагаются на машины. Наконец, по мере изменения содержания трудовых процессов и роста благосостояния, включая социальное страхование, происходят динамичные изменения в деловой культуре, меняются ценностные установки и ориентации людей, которые все более склонны относиться к работе не как к средству получения прожиточного минимума, а как к средству реализации своих жизненных устремлений. Это изменяет сущностную сторону культуры управления.

Таким образом, коренное отличие формальной системы управления от неформальной заключается в том, что первая опирается на иерархическую подчиненность и стандартизацию, вторая — ориентируется на индивидуальность, извлекая из нее наибольшие для себя выгоды. Более того, неформальная система управления даже следит за тем, чтобы сотрудники компании проявляли свою индивидуальность в работе.

Следующий элемент культуры управления – деловая культура. Особенностью познания корпоративной культуры является «терминологическая прозрачность изучаемого феномена». Корпоративную культуру можно описывать в концептах «организационная культура», «организационная субкультура». Корпоративная культура – это то, чем является организация как социальный феномен. Она представляет собой специфическую совокупность норм, ценностей, убеждений, верований, мифов, ритуалов, санкций, ожиданий привычек, которые предопределяют поведение работников и которые отличают их от любой другой организации. [28].

Культура управления включает следующие характеристики деловой корпоративной культуры:

- иерархичесность – неукоснительное следование регламентам и нормам организации;

- клановость – семейственность, чувство общности, практика пожизненной занятости и наделения работников акциями компании, позволяющими им реально участвовать в принятии решений;

- рыночность — максимальная производительность, забота о росте конкурентоспособности, удовлетворении потребителей и повышении прибыли компании;

- адхократичесность – деловая корпоративная культура сотрудников, которая отличается новаторством и неординарными вариантами решений, обязательное требование — предвидеть будущее и не бояться рисковать для завоевания в нем передовых позиций [29].

Культура управления включает и такое качество, как умение подбирать персонал различного уровня, чувствовать их деловую корпоративную культуру, часто определяющуюся сферой деятельности/

Культура управления может иметь как положительные, так и отрицательные черты, причем отрицательные — обычно оказываются весьма стойкими, и для их преодоления требуются значительные усилия и длительное время. Необходимо понять, кто является источником генерирования этих отрицательных качеств. Если это неформальный лидер, можно попытаться повлиять на его позиции, поменять его на другого специалиста или изменить социометрическую позицию. Если это традиции, их надо медленно, с учетом особенностей отношений к инновациям, менять, постепенно, вводя новые.

Нововведения в культуру управления — процесс сложный и болезненный. Надо не просто понять все тонкости, но и «впитать» их в себя. Адаптация к этой культуре — один из самых сложных моментов. В это случае обычно основную помощь оказывает менеджер по персоналу. В некоторых корпорациях специально проводятся адаптационные тренинги, но минимальное требование сводится к тому, что новый сотрудник не должен оказаться в условиях информационного голода или получать неверную информацию.

Следовательно, культуру управления можно представить как совокупность типичных для руководителя ценностей, норм, точек зрения и идей, которые сознательно формируют образец поведения и соответствуют уровню и ориентациям развития общества [30].

Руководитель не вправе ожидать однородности в своей работе. Скорее характерным для него будет кратковременность, разнообразие и фрагментальность осуществляемой деятельности, — писал Г. Минцберг [31].

Определяя деловую культуру «как культуру получения и распределения прибыли» П.Н. Шихирев выделил экономический подход в ее анализе.

Культура управления всегда учитывает формы движения капитала: производство, торговля и финансы. Естественно, что люди, которые работают в этих сферах, различаются системами ценностей, нормами и правилами поведения. При этом концепт «деловая культура» отождествляется с концептом «организационная культура». Для иллюстрации составляющих деловой культуры П.Н. Шихирев использует образ русской «матрешки». Самая маленькая, но самая главная – «матрешка», которая представлена общечеловеческими нормами, ценностями, догмами. Она содержится внутри следующей по размеру – цивилизационной «матрешки», которая в самом ярком виде представлена цивилизациями Востока и Запада. Внутри каждой цивилизации существуют определенные социокультурные регионы. Это — следующая «матрешка». Когда мы говорим о российской деловой культуре, то имеем в виду социокультурный уровень, который вместе с тем содержит и нашу специфику — евроазиатскую цивилизационную культуру и общечеловеческие ценности. Если взять конкретный регион, там мы находим следующую самую большую «матрешку» — профессиональную. Но есть еще одна «матрешка». Это так называемый ситуационный профиль всех норм, ценностей и знаний, где на первый план выдвигаются проблемы морали и этики.

П.Н. Шихирев относит деловую культуру к «отношенческому типу» культуры и считает, что центральная проблема в культуре управления — как найти рациональное сочетание ориентации на эффективность производства и прибыль, с одной стороны, и на особенности отношенческой культуры, с другой стороны. В связи с этим он выделяет четыре основных объекта культуры управления:

- первый – личная культура в данной организации, мотивация, цели;

- второй – социально-функциональная группа: ближайшие сотрудники, начальники, подчиненные; применительно к руководству фирмы — клиенты, поставщики, потребители;

- третий — социум, представленный его процессами и результатами усвоения культуры индивидами;

- четвертый — важнейший объект, который еще только проникает в наше сознание через международные торговые стандарты, это культурный аспект экологической деятельности людей, с каким ущербом для природы и в мировом, и в региональном плане получается прибыль.

Итак, включая в систему константы «культура управления» деловую культуру, можно выделить следующие ее черты:

- Культура управления представляет собой меру и способ творческой самореализации личности в разнообразных видах управленческой деятельности, направленной на освоение, передачу и создание ценностей и технологий в управлении организацией [32].

- Культура управления — мера совершенства деятельности руководителя по реализации объективных управленческих функций при решении конкретных задач управления [33].

- Культура управления — отношение специалиста к своей деятельности, понимание ее сути, своей роли и своего места в управлении, стиль управленческой деятельности, общения, поведения, отношение к самосовершенствованию; как специфически профессиональное явление, она представляет собой определенную степень овладения специалистом управленческим опытом человечества, степень его квалификации, достигнутый уровень развития личности именно как руководителя и, наконец, его стремление к непрерывному совершенствованию своей деятельности [34].

- Культура управления обладает «акмеологическим» характером, который позволяет обогащать и развивать каждый ее элемент [35].

Продолжая характеристику культуры управления, нужно отметить ее напряженность. Учеными замечено, что большая часть рабочего дня (66,2%) протекает в обстановке разноплановых ситуаций общения с участниками инновационного процесса, организации и проведения совещаний, методических мероприятий, руководство деятельностью коллектива и др. Как итог у 45% руководителей чувствуется разбитость, подавленность [36].

Следующая особенность культуры управления — инновационный характер управленческой деятельности, который обусловливается тем, что специалист сам создает среду своей деятельности, организуя коллектив и руководя процессом функционирования и развития. При этом его деятельность постоянно изменяется: обновление содержания деятельности, появления новых идей и методов инновационного менеджмента и их совершенствование. Анализируя специфические особенности управленческой деятельности, исследователи этой проблемы, выделили ее отличия в зависимости от:

- содержания (преобразовательная деятельность, направленная на изменение плана развития, методов управления производственным процессом, а также многих сторон личности самого специалиста-управленца);

- формы (коммуникативная деятельность, включающая непосредственное и опосредованное общение в процессе принятия управленческого решения);

- структуры (ценностно-ориентационная деятельность, направленная на формирование системы ценностей специалиста и переноса ее на участников производственного процесса Некоторые ученые называют культуру управления организацией «метадеятельностью», когда деятельность руководителя как бы надстраивается над сотрудниками. Цели, которые ставит перед собой руководитель, формируются как потенциальные эффекты продвижения коллектива [37].

В процессе этой деятельности руководитель выполняет разнообразные управленческие функции. Подсчитано, что в течение дня руководитель осуществляет около двухсот управленческих функций, т.е. специализированных видов управленческой деятельности, отличающихся однородностью содержания выполняемых работ (операций) и их целевой направленностью. Среди них — управление социальным развитием коллектива, управление трудовой и технической безопасностью, управление общим делопроизводством, управление кадрами, управление материально-техническим снабжением, управление текущим ремонтом, организация и совершенствование управления, планирование управления производством и др. [38].

Одновременно, И.Н. Герчикова считает, что теория управления имеет четыре основные функции: маркетинг, планирование, организация, регулирование и контроль Причем, се они имеют две общие характеристики – требуют принятия решений и коммуникации [39].

Одним из условий успешного осуществления культуры управления считается наличие у руководителя соответствующих способностей, которые развиваются в процессе его деятельности и определяют пригодность к ней. По определению К.К. Платонова, «способности – это степень соответствия данной личности в целом требованиям определенной деятельности, раскрывается через структуру требований к личности данного вида деятельности с учетом возможной комбинации одних качеств с другими» [40].

Выделяются также общие способности как основа успешности выполнения различных видов деятельности (работоспособность, настойчивость, активность и т.д.) и специальные (профессиональные) способности как основа успешности выполнения конкретных видов деятельности.

Формирование культуры управления предполагает также наличие таких способностей как коммуникативность, решительность, лидерство (организаторские способности), настойчивость и др. По элементам новизны в выполняемой деятельности различают способности исполнительные и творческие. Несомненно, творческие инновации — необходимый компонент деловой культуры. Ядром психологической структуры личности руководителя являются организаторские способности, которые в сорок раз реже встречаются в индивиде, чем математические и художественные способности [41].

Специалисты школы Л.И. Уманского объединили, выделенные им 18 свойств личности, присущих способным организаторам, в три основные подструктуры организаторских способностей:

1. Организационная проницательность, которая включает:

а) психологическую избирательность (внимание к тонкостям взаимоотношений, синхронность эмоциональных состояний руководителей и подчиненных, способность поставить себя на место другого);

б) практическую направленность интеллекта (прагматическую ориентацию менеджера использовать данные о психологическом состоянии коллектива на решение педагогических задач);

в) психологический такт (т.е. способность соблюдать чувство меры в своей психологической избирательности и прагматической ориентированности).

2. Эмоционально-волевая действенность рассматривается как гипнотизм «влиятельности», способность воздействовать на других волей и эмоциями, которая включает:

а) энергичность, способность «заражать» и заряжать окружающих своими желаниями, устремленностью, верой и оптимизмом в продвижении к цели;

б) требовательность, способность добиваться «своего» при постановке и реализации требований к окружающим;

в) критичность, способность обнаружить и адекватно оценить отклонения от намеченной программы в деятельности исполнителей.

3. Склонность к организаторской деятельности включает:

а) готовность к организаторской деятельности, начиная от мотивированных факторов и заканчивая профессиональной подготовленностью;

б) самочувствие в процессе деятельности, удовлетворенность и работоспособность

Таким образом, фундаментом культуры управления корпорации, внутренним стержнем ее руководителя, является мировоззрение – сплав знаний, убеждений и практического действия, которое базируется на знании науки управления и умении эффективно использовать ее в практических целях. При этом предполагается не просто знание теории науки управления, ее логики, основных принципов, понятий, а как управленческая деятельность сказывается на эффективности развития производства [42].

Следовательно, культура управления — специфическое проявление общей культуры членов коллектива и его руководителя. Но не всегда специалист, достигший высокого уровня общей культуры, обладает и культурой управления, так как она имеет свои аспекты и черты. Сущность ее лежит в области органического единства и переплетения тех феноменов, к которым относится управленческое сознание с его общественно-историческими, психологическими и политическими элементами, и практических феноменов, к которым относятся все разновидности управленческой деятельности. Каждый из этих аспектов необходим и составляет содержательную сторону акмеологической теории развития деловой культуры, разработанную А.А. Бодалевым [43].

Итак, важнейшим методологическим принципом построения теории развития культуры управления является производство ценностей в области управления, необходимых для развития производства. Культуры управления выполняет главную культурологическую функцию – нормативно-регулятивную, при помощи которой гуманизируются отношения в коллективе. Культуры управления  – социальное образование, которое может быть предметом теоретических исследований в области экономических, философских, социологических, психологических, педагогических и др. областей знания. Так, в гносеологии культуры управления выступает как познавательная деятельность, направленная на постижение закономерностей развития эволюции управленческой мысли; в аксиологии культуры управления выступает своеобразной реализацией принципа взаимосвязи между нравственными ценностями и процессом их освоения; в социологии культуры управления представляет тип управленческого сознания и управленческой деятельности, ориентированный на формирование отношений в области «человек — человек»; в педагогики и психологии, культуры управления представляет внутренне согласованную систему развития и становления ценностных качеств личности и т.д.

Продолжая размышления о константе «культура управления», мы обратились к ее структуре, под которой можно понимать совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе, т.е. сохранение основных свойств при различных внутренних и внешних изменениях. В структуре этой культуры присутствуют специальные (управленческие), символические, психологические и гуманитарные элементы.

Исходя из этого, в основных компонентах структуры культуры управления присутствуют ценностно-нравственные основы:

- система аксиоматических, общечеловеческих норм нравственности: «делай добро», «не укради», «старайся быть лучше», которые кажутся формальными, поскольку не могут быть строго доказаны и выделены из каких-то более общих норм, но вместе с тем, они являются той основой, без которой не могут существовать более конкретные, частные нормы, а именно, нормы деловой культуры;

- система относительных норм нравственности, соответствующих социальной принадлежности человека, уровню его духовного развития, его конкретной социальной роли (роли управленца);

- совокупность нравственных чувств, т.к. они опосредуют управленческие нормы, принимаемые управленческие решения, поступки, придают целостность всей управленческой деятельности;

- совокупность нравственных ценностей (надежда, доброта, справедливость, вера), которые выступают как компоненты духовно-нравственной жизни. И в этом смысле они уникальны, нормативны, их невозможно уложить в рамки должного [44].

Таким образом, многоаспектные проявления культуры управления, дают право выделить основные  уровни ее модели, а именно:

- базовый уровень, представляющий систему управленческих знаний и интересов личности, образующих кругозор, который формируется на широкой базе информационного знания (его показателем служит тезаурус личности – активно действующий понятийный запас);

- мировоззренческий уровень, образующий систему убеждений, формирующихся на интересах и ценностных ориентациях в процессе аксиологической деятельности, рефлексии, формирования самосознания;

- уровень практической деятельности, представляющий собой систему умений и развитых на их основе способностей, формирующийся на базе социально-управленческих потребностей и установок в процессе накопления и реализации управленческого опыта;

- уровень регуляции управленческого поведения специалиста, образующий систему индивидуальных норм поведения и освоенных методов управленческой деятельности, реализующийся в поведении, а также творческой активности специалиста в процессе управления;

- эмоциональный уровень, представляющий систему социально-управленческих чувств и формирующийся на базе переживаний руководителем процессов управленческой деятельности и поведения, реализующийся в гуманистической направленности личности [45].

Вышеизложенное свидетельствует о том, что культура управления как интегративный показатель инновационного начала управленческого поведения и деятельности складывается в единстве и взаимодействии всех составляющих:

- профессиональный тезаурус и кругозор специалиста характеризуют его познавательную емкость, интеллектуальный потенциал в области управления;

- диапазон интересов обеспечивает уровень потребностей в процессе управленческой деятельности;

- мировоззрение обусловливает социальную направленность деловой культуры личности;

-умения и способности задают широту предметно-практического и теоретического управленческого опыта специалиста;

культура чувств, показывающая развитие и гуманистическую направленность эмоциональной сферы личности, определяет эмоциональную насыщенность поведения и управленческой деятельности.

Продолжая размышления о культуре управления, обратимся к исследованиям Д.Б. Эльконина, который выделил в ней три взаимосвязанные подсистемы:

- интеллектуальную (когнитивную, гностическую, научно-теоретическую),

- эмоциональную (мотивационно-ценностную, эмоционально-психологическую);

- волевую (практическо-деятельностную, операционально-технологическую) [46].

По мнению Т.М. Горюновой культура управления включает три основных компонента:

- аксиологический,

- гносеологический

технологический

Следовательно, о наличии собственно культуры управления, со всеми присущими ей результатами можно говорить в нескольких аспектах:

- в аксилогической сфере – интерес к предпринимательской деятельности, склонность взаимодействовать с людьми и удовлетворенности от этого, несмотря на трудности;

- в гностической сфере – информированности в области инновационного управления, степени осознания его значимости;

- в технологической сфере – осознания своих реальных умений и возможностей влияния на предпринимательский процесс.

При всех различиях в нюансах понимания деловой культуры руководителя, наиболее существенными ее атрибутами признаются: глубокое, обоснованное и уважительное отношение к наследию прошлого опыта в эволюции управления, способность к творческому восприятию управленческих традиций, пониманию и преобразованию отношений и окружающей действительности в процессе управленческой деятельности.

Таким образом, культура управления — выражение зрелости и развитости всей системы социально значимых личностных качеств членов коллектива и руководителя, продуктивно реализуемой в деятельности организации. Это — итог качественного развития управленческо–экономических знаний (гносеологический компонент), интересов, убеждений (аксиологический компонент), норм управленческой деятельности и поведения, способностей (технологический компонент) [47].

Культура управления – соединение особенностей проявления культуры предпринимательства, профессиональной и организационной культуры, которые логически образуют категориальную систему, соотносясь как категории общего, особенного и единичного. проявления. Культура предпринимательства характеризует качество совокупного труда (живого и общественного, воплотившегося в средствах и предметах труда). Профессиональная культура – качество человеческой деятельности (сила личности в действии). Организационная культура – социально–профессиональное качество субъектов деловой культуры. При соединении в единую систему, каждая из этих сфер может, одновременно? рассматриваться как относительно самостоятельное системное образование.

Концептуальное единство культуры управления с другими культурами, действующими в корпорации, состоит в том, что для характеристики их развития в современном знании используются категории опредмечивания и распредмечивания, выражающие противоположности. Качественная сторона этих процессов определяет, каким образом средства труда распредмечиваются человеком, становясь достоянием его способностей, знаний, навыков, и каким образом они переходят в предметы и воплощаются в нем, благодаря чему предмет становится социально–культурным или «человеческим предметом» [48].

Выражая активный созидательный характер человеческой деятельности, культура управления функционирует и развивается. Она обладает объективными характеристиками, которые представляют собой технико-технологические и социальные нормативы, требования к человеку как исполнителю трудовых функций.

Как правило, развитой культурой управления обладают многие достаточно крупные организации с длительной историей существования и большой численностью работающих. В их культуре управления отражены практически все грани «пирамиды ценностей» организации.

Разделяя и развивая взгляды современного отечественного психолога Д.А. Леонтьева, можно составить следующую «пирамиду существования ценностей культуры управления:

1) идеалы – сформированная руководством культура управления и разделяемые ими обобщенные представления о совершенности в различных проявлениях и сферах деятельности организации;

2) воплощение этих идеалов в культуре управления сотрудников в рамках организации;

3) внутренние мотивационные структуры личности сотрудников организации, побуждающие к воплощению в своем поведении и деятельности корпоративных ценностных идеалов.

Эти элементы пирамиды имеют иерархическую структуру осознания работниками и постепенно переходят одна в другую: культура управления усваивается сотрудниками и пробуждает их активность, в результате чего происходит предметное воплощение этих моделей. Предметно воплощенные ценности в свою очередь становятся основой для формирования организационных идеалов и так далее до бесконечности. Этот процесс повторяется, непрерывно совершенствуясь на каждом новом витке развития культуры управления крупной корпорации.

Таким образом, анализ источников и литературы по нашей проблеме подтверждает тот факт, что в настоящее время в отечественной теории и практике управления стал активнее проявляться интерес к изучению культуры управления. Ученые и специалисты больше уделяют внимания культуре организации, отводя ей особое место в управленческой деятельности всех уровней. Так, овладение новейшими управленческими технологиями невозможно без освоения основ организационно-культурного подхода, дающего комплексное понимание процессов эволюции и функционирования различных организаций с учетом глубинных механизмов поведения людей в многофункциональных, динамически изменяющихся контекстах.

С одной стороны, концепт «культура управления» вошел в научный оборот совсем недавно, еще несколько лет назад практически никто  не использовал этих словосочетаний. С другой стороны, все классические атрибуты управления в советских предприятиях и организациях, а именно «доски передовиков труда», значки, почетные грамоты и т. д. можно без сомнения назвать культурой управления.

Символика, традиции, стиль одежды – это внешний уровень  проявления культуры управления, воплощенный в семиотически значимых артефактах. Многослойность культуры управления сравнивают с многослойностью почвы. Только верхний ее слой предметно наблюдаем, но он составляет ничтожно малую ее долю. Глубинные же пласты отражают сложившиеся стереотипы, иерархически сложные взаимозависимости уровней взаимодействия структурных подразделений организации, ее внутренней и внешней среды, с трудом поддающиеся наблюдению.

Став членом корпорации, каждый из сотрудников постепенно усваивает ее правила и нормы поведения, а также идеалы, которые могут в дальнейшем стать его ценностными и жизненными ориентирами. Невозможно не согласиться с А.Л. Кочетковой, считающей, что культура управления, в рамках которой продолжается социализация и формирование личности, несет огромную ответственность за дальнейшую судьбу своих членов [49].

Итак, результаты анализа источников и литературы позволяют выделить следующее:

Культура управления представляет собой меру и способ инновационной самореализации личности специалиста в разнообразных видах управленческой деятельности, направленной на освоение, передачу и создание ценностей и технологий в управлении и организации предприятия. Установка специалиста воздействовать на объект управления заменяется потребностью во взаимодействии в процессе производственной деятельности, что позволяет говорить о критически допустимом, достаточно оптимальном, высоком уровне культуры управлять коллективом сотрудников.

Ученые предлагают несколько подходов изучения культуры управления:

Первый – философский, представляющий теоретическое осмысление концепта культуры управления, но не имеющий адекватного выражения в системе эмпирических показателей (А.И. Арнольдов, Е.М. Бабосов, Э.А. Баллер, Н.С. Злобин, Л.Н. Коган, В.М. Межуев, Э.В. Соколов);

Второй – конкретно-социологический анализ культуры управления, который, как правило, не дает необходимых теоретических обобщений (Г. Бюль, Ф. Штауфенбиль, Р.А. Злотников, Г.Н. Черкасов, Ф.А. Громов, В.Н. Лужбин).

Третий – сосредотачивает свои усилия на разработке принципов системного подхода к исследованию концепта «культура управления» как искусственной технологии человеческой деятельности (В.Е. Давидович, Ю.А. Жданович, М.С. Каган, Э.С. Маркарян, З.И. Файнбург, Г.Н. Соколова).    Четвертый — экономический подход (П.Н. Шихирев), который сосредотачивает внимание на экономических критериях этого феномена;

Пятый — аксиологическая теория (А.А. Бодалев), в основе которой находятся ценностные установки по формированию концепта «культура управления».

Список используемой литературы

1. Культурология. ХХ век: Энциклопедия: В 2-х т. / Гл. ред., сост. Левит С.Я. — СПб, 1998. -Т.1. – С. 336.

2. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука (Логико-методологический анализ). — М., 1983; Коган Л.Н. Теория культуры: Учеб. пособие для вузов. — Екатеринбург, 1993.

3. Коджаспирова Г., Коджаспиров А. Педагогический словарь / Ред. В.Е. Якун. – М., 2000. – С. 25.

4. Маркарян Е.С. Системное исследование человеческой деятельности // Вопросы философии. – 1972. — № 10 — С. 85,87, 97.

5. Соколова Г.Н. Социология труда. – Минск, 2000. – С. 216.

6. Там же. — С. 217.

7. Бочкарева Т.В. Экологический джинн урбанизации. – М. 1988; Крылова Н.Б. Формирование культуры будущего специалиста. – М.: Высшая школа, 1990; Шаталова Н.И. Трудовой потенциал работника. – М., 2003; Амбарова П.А. Профессиональная культура офицеров российской армии в условиях трансформации российского общества: Дисс. канд. соц. наук. – Екатеринбург, 2002; Кравченко А.И. Культурология: Учебное пособие для вузов. — 3-е изд. — М., 2001.

8. Сухорукова М. Ценности как ключевой элемент организационной культуры // Управление персоналом. – 2000. – № 11; Козлов В.В., Козлова А.А. Корпоративная культура: костюм успешного бизнеса // Управление персоналом. — 2000. – № 11; Cоломанидина Т. Организационная культура компании и лояльность персонала // Управление персоналом. – 2003. — № 5. – С. 45-48 и др.

9. См. интервью с Шихиревым П. Н., директором Центра социальных и психологических исследований Высшей школы международного бизнеса АНХ при Правительстве России // Управление персоналом. — № 11. – 2000. и др.

10. Козлов В., Козлова А. Корпоративная культура: «костюм» успешного бизнеса // Управление персоналом. – 2000. — №1(53). – С. 35-38), другие (Михельсон-Ткач В., Скляр Е. Процесс согласования ценностей: проблемы и оценка // Менеджмент в России и за рубежом. – 2002. — №1. – С. 71.

11. Михельсон-Ткач В., Скляр Е. Процесс согласования ценностей: проблемы и оценка // Менеджмент в России и за рубежом. – 2002. — №1. – С. 71.

12. Седун С. Миссия профессионала (Работник в роли философа. Рассуждения консультанта по созданию индивидуальной профессиональной миссии) // Управление персоналом. – 1999. — №12(42). – С. 53-56.

13. Penigrew A.M. On Sluing Organizational Cultures // Administrative Science Quarterly. — Dec, 1979. — V. 24. -P. 579-581; Shein E.H. Sloan Management Review From // Sloan Management Review. — Fall., 1981. — P. 55-58.

14. Kilmann R.H. Gaining Control corporate Culture. — S.F., 1985; Smirich D. Concept of Culture and Organizational Analysis // Administrative Science Quarterly. — 1989. — V. 28. — P. 339-358.

15. Sathe V. Some Action Implications of the Corporate Culture Organizational // Organizational Dynamics. — 1983. — V. 12. — №2. — P. 5-23.

16. Kilmann R.H. Gaining Control corporate Culture. — S.F., 1985; Smirich D. Concept of Culture and Organizational Analysis // Administrative Science Quarterly. — 1989. — V. 28. — P. 339-358.

17. Kilmann R.H. Gaining Control corporate Culture. — S.F., 1985; Smirich D. Concept of Culture and Organizational Analysis // Administrative Science Quarterly. — 1989. -V. 28. — P. 339-358.

18. Sathe V. Some Action Implications of the Corporate Culture Organizational // Organizational Dynamics. — 1983. — V. 12. — №2. — P. 5-23.

19. Deal Т., Kennedy A. Corporate Culture: the Rites Rituals of Corporate Life. Reading. — Addisson-Wisley, 1982.

20. Quinn R.E. Beyond Rational Management. — S.F., 1988.

21. Sathe V. Some Action Implications of the Corporate Culture Organizational // Organizational Dynamics. — 1983. -V. 12. — №2. - P. 5-23.

22. Shein E.H. Coming to a New Approaches of Organizational Culture // Sloan Management Review. — Winter, 1984. — P. 3-14; Shein E.H. Organizational Culture and Leadership // Academy Management Review. — 1986. — V. 11. — № 3; Shein E.H. Sloan Management Review From // Sloan Management Review. — Fall., 1981. — P. 55-58.

23. Shein E.H. Sloan Management Review From // Sloan Management Review. — Fall, 1981. — P. 55-58.

24. Карташова Л.В., Никонова Т.В., Саломанидина Т.О. Организационное поведение; Учебник. — М.: ИНФРА-М, 2002. — 220 с.

25. Franic E. Organizational Culture Some Implications for Managers and Trainers // Journal of European Industry Training. — 1987. — № 7. — P. 29-32.

26. Сильверман Д. Некоторые игнорируемые вопросы о природе социальной реальности: Методология и значение // Новые направления в социологической теории / Под ред. Г.В. Осипова. — М; Прогресс, 1978. — С. 272-327; Siherman D. The Theory of Organizations. — New York, 1970) и П. Бергера (Berger P., Lukmann T. The social construction of reality. — New York, 1966.

27. Penigrew A.M. On Sluing Organizational Cultures // Administrative Science Quarterly. — Dec, 1979. — V. 24. — P. 579-581.

28. Красовский Ю.Д. Организационное поведение. – М., 2004. – С.465 – 468.

29. Cоломанидина Т. Организационная культура компании и лояльность персонала // Управление персоналом. – 2003. — № 5.

30. Кочеткова А.Л. Управленческая культура и составляющие её элементы // Управление персоналом. – 1998. — №1. – С. 24.

31. Henry Mintzberg. The Nature of Managerial Work. – N.Y., 1985. – Р. 31.

32. Сластенин В.А. Формирование профессиональной культуры учителя: Учеб. пособие для ст-тов педвузов.- М., Новая школа, 1993. – С.439-440.

33. Таланчук Н.М. Системно-функциональная теория управления воспитательным процессом // Воспитание – синергетическая система ориентированного человековедения: Базисная концепция воспитательного процесса в школе / Сост. Н.М. Таланчук. — Казань: Изд-во «Дом печати», 1998. — С. 69-76.

34. Горюнова Т.М. Развитие управленческой культуры будущего педагога дошкольного образования. – Нижний Новгород, 2002.

35. Сухорукова М. Ценности как ключевой элемент организационной культуры // Управление персоналом. – 2000. – №11.

36. Пикельная В.С. Теоретические основы управления. — М, 1990.

37. Абдуллина О.А. Мониторинг качества профессиональной подготовки // Высшее образование в России. — 1998. — № 3. — С. 35-39; Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности: Монография. – М., 1980; Вудкок М., Френсис Д. Раскрепощенный менеджер: Для руководителя-практика: Пер. с англ. – М., 1991.

38. Мескон М.Х, Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента: Пер. с англ. — М.: Экономика, 1992. – С. 76; Koontz H., O’ Donnel C., Wiehrich H. Essentials of Management. — MsGraw-Hill, 1986.

39. Герчикова И.Н. Менеджмент. – М., 1995. – С. 140; Мескон М.Х, Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента: Пер. с англ. — М., 1992.

40. Платонов К.К. Структура и развитие личности: Учеб. пособие для ст-тов / Отв. ред. А.Д. Глоточкин. – М, 1992.

41. Шепель В.М. Человековедческая компетентность менеджера: Управленческая антропология: Профессиональная энциклопедия для менеджера. — М, 1999. – С. 40.

42. Барабанщиков А.В. Проблемы методологической культуры // Педагогика. — 1981. — №7. — С. 72-73; Генов Ф. Психология управления. Основные проблемы: Пер. с болгарского / Общ. ред. Б.Ф. Ломова. – М, 1982; Гуревич П.С. Философия культуры: учеб. пособие для студентов гуманит. вузов. — М., 1995; Зигерт В., Ланг Л. Руководить без конфликтов: пособие для руководителей. — М., 1990; Крылова Н.Б. Формирование культуры будущего специалиста. — М., 1990.; Лихачев Б.Т. Философия воспитания. – М., 1995; Управление по результатам: Пер. с финского. — М., 1993; Шепель В.М. Управленческая этика: Пособие для руководителей организаций. — М., 1989; Шепель В.М. Человековедческая компетентность менеджера: Управленческая антропология: Профессиональная энциклопедия для менеджера. — М., 1999 и др.

43. Бодалев А.А. Личность и общение: избр. труды. — М.: Педагогика, 1983.

44. Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности. М., 1980; Генов Ф. Психология управления. Основные проблемы: Пер. с болгарского. М., 1982; Журавлев А.Л. Факторы формирования стиля руководства производственным коллективом // Социально-психологические проблемы производственного коллектива / Отв. ред. А.А. Зворыкин. — М., 1983; Крылова Н.Б. Формирование культуры будущего специалиста. — М., 1990; Крылова Н.Б. Культурология образования: учеб. пособие для вузов. — М., 2000).

45. Ваутин В.М., Аронов Э.Л. Современный руководитель: проблемы, решения, советы. – М., 1994.

46 См. Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды: Проблемы возрастной и педагогической психологии / Под ред. Д.И. Фельдштейна. – М., 1995.

46. Горюнова Т.М. Развитие управленческой культуры будущего педагога дошкольного образования: Дисс. канд. пед. наук. – Нижний Новгород, 2002.

48. Соколова Г.Н. Социология труда. – Минск, 2000. – С. 218.

49. Кочеткова А.Л. Управленческая культура и составляющие её элементы // Управление персоналом. – 1998. — №1.

Экранная культура, культурный опыт, социокультурный процесс, коммуникация, социум.

Актуальность исследования настоящей статьи непосредственно связана с возрастающим интересом современной психологии, лингвистики, истории, теории коммуникации к понятию экранной культуры как способа передачи социокультурного опыта. Аспект анализа непосредственно экранной страницы как неокультурной книжности в широком смысле этого слова, с помощью которой происходит передача социокультурного опыта, раскрывается автором статьи с привлечением некоторых исторических фактов и культурологического анализа.

Текст статьи:

Безусловно, одной из важных направляющих осей координат данной статьи является анализ компьютерной технологии неокультурной книжности, которая в настоящее время полностью зависима от многоликого экрана и превращается в необходимое логическое звено в эволюции культуры, компьютер же, в данном случае, становится феноменом самовоспроизводства культуры.

Таким образом, оценивая компьютерную страницу как опору нового типа зрелой формы кинематографической культуры, которая развивает возможности культуры книжной, исследователи размышляют об использовании социокультурного диапазона современных возможностей экрана: «… Наряду с двумя традиционными типами культуры – личным контактом (культурой непосредственного общения – базовым слоем человеческой цивилизации) и книжной культурой – на наших глазах складывается третий тип культуры, а именно – экранная культура. Складывается на основе синтеза компьютера с видеотехникой, средств связи и каналов передачи информации, образующих в совокупности информационный космос».[i]

Безусловно, так называемый информационный космос, столь быстро развивающийся в наше время, требует соответственных себе новых масштабов адаптации современного человека. Последний аспект вызывает к жизни неизбежный новый виток социокультурного контекста исследования кинематографической и книжной культуры. Безусловно, изолированно от современного технического прогресса кинематографическая культура не может быть рассмотрена, однако, на наш взгляд, необходимо уточнить это понятие, мы считаем, что его можно рассматривать в широком и в узком смысле.

Интересно, что представителем первой точки зрения можно назвать авторский коллектив фундаментального труда под редакцией К. Э. Разло­гова: О. В. Грановскую, Е. В. Дукова, Я. Б. Искевича, Н. П. Петрову, А. В. Прохорова, П. Г. Сибирякова, В. В. Тарасенко, Н. Ф. Хилько. Согласно их мнению, существует не кинематографическая, а так называемая «экранная или аудиовизуальная («звукозрительная») культура – новая комму­никативная парадигма, которая дополняет и воспроизводит традиционные формы общения между людьми — культуру непосредственного общения и культуру письменную (книжную)».[ii]

К. Э. Разлогов в связи с  этим отмечает: «Родовым качеством аудиовизуальной культуры является ее зависимость от технических изобретений, их совершенствования и соответствующей индустрии».[iii]

Отчасти соглашаясь с автором исследования аудиовизуальных технологий, от­метим, что в данном случае, в нашей работе, как раз именно этому аспекту уделено вто­ричное место. Под «экраном» мы традиционно понимаем, в первую очередь, экран киноте­атра и телевизора, «культура компьютерной страницы», а следовательно, культура компьютерной экранной книжности  не является непосредственно ин­тересующим нас аспектом исследования. Однако, основываясь на мнении ряда современных ученых, мы вынуждены учитывать ее влияние на современные социокультурные процессы и рассматривать кино, компьютер и телевидение в контексте безусловной взаимосвязи с «компьютерной страницей».

В этом смысле можно сказать, что мы рассматриваем понятие экранной культуры в широком смысле, как культуру, возникшую на технической базе книжности, кинематографии и объединяющую в себе возможности  пространственных и временных коммуникативных парадигм.  В отличие от иного понимания книжной компьютерной культуры, предлагаемое нами делает акцент на некоторой специфичности, качественно отличающей телевизионную и кинопродукцию от информационного космоса компьютерного экрана. В некотором смысле это расширяет аспект нашего исследования, включая в него непосредственно технические процессы, порождающие и порождаемые экраном компьютера. Однако, с другой стороны, подобный более «крупный ракурс» рассмотрения различных граней появления и существования новой книжной экранной культуры позволяет увидеть многое из того, что не сразу заметно в контексте современного технического прогресса.

Таким образом, несколько обобщая  вышесказанное и проводя существенную границу между непосредственно книжностью и экранной компьютерной книжностью, отметим, что кинематограф как средство массовой коммуникации обладает не только художественной правдивостью и документальной достоверностью. Фильмы, как и книги, сделались фрагментом овеществленного культурного самовоспроизводства, в этом состоит громадное культурно-историческое значение кинематографа как современного носителя культурного опыта.

В рамках статьи необходимо также остановиться на том, что в  50-е годы началась вторая техническая революция в сфере социальных коммуникаций, главными достижениями которой было появление двух важнейших для современного человечества коммуникационных каналов: телевизионного вещания и компьютерной телекоммуникации, началась подготовка к бифуркации, т. е. переходу к мультимедийной коммуникационной культуре на основе электронной коммуникации.

Все эти процессы, безусловно, формировали достаточно высокий уровень русской книжности, впоследствии легко деформируемый компьютерной страницей и так называемой экранной культурой. Однако продолжим рассмотрение данного не всегда позитивного процесса: во второй половине XIX века литераторы и художники все больше превращаются в служащих по найму. В условиях массовой коммуникации зависимость «вольных художников» от финансового капитала обнаружилась в полной мере.

Интересно в данной связи отметить, что так называемыми символами становления любой нации являются не только национальные языки, но и такие проявления зрелости книжной культуры, как формирование национальных библиотек и национальной библиографии. Национальные библиотеки — крупнейшие книгохранилища страны, осуществляющие исчерпывающий сбор и вечное хранение произведений письменности и печати; таким образом, все они символизируют достижения национальной культуры и являются классическим транслятором лучшего, что создано культурой, а также способом ее самовоспроизводства. В этом ряду стоит особо остановиться на огромном значении архивных фондов экранной культуры, которая со временем, кроме своего непосредственного художественного достоинства, станет базой дальнейших научных исследований.

Еще одним важным факторов в этом ряду является национальная библиография, в наполеоновской Франции, например, в кайзеровской Германии и в царской России XIX в. библиографический учет отечественной книжной продукции осуществлялся государственными ведомствами с целью цензурного контроля. Другой стороной, заинтересованной в оперативной и полной библиографической информации о выходящих в свет изданиях, оказались книготорговцы, которые организовывали свои библиографические издания, при этом символьная и культурно-историческая функции национальной библиографии, оказывались «за сценой», учрежденные национальные библиотеки часто брали на себя обязанности библиографического центра национального значения.

Интересно в данной связи, что успешное решение национально-библиографической проблемы было найдено в России, где в 1907 г. была образована Книжная палата, начавшая выпуск «Книжной летописи», учитывающей всю книгоиздательскую продукцию Российской империи. В советское время была организована государственная библиографическая система во главе с Всесоюзной книжной палатой. Кроме «Книжной летописи», издаваемой в виде еженедельных бюллетеней (52 номера в год), с 1926 г. издается «Летопись журнальный статей», с 1931 г. — «Картографическая летопись» и «Нотная летопись», с 1934 г. — «Летопись изоизданий», с 1935 г. — «Летопись рецензий», с 1936 г. — «Летопись газетных статей». Один раз в несколько лет публикуется «Летопись периодических и продолжающихся изданий», которая сообщает о новых журналах, сборниках, газетах и т. п.

Известно также, что Книжная палата была ответственна за подготовку и выпуск кумулятивных указателей «Ежегодник книги в СССР», издавала печатные каталожные карточки для библиотек, вела государственную статистику печати, хранила Архив печати СССР. В систему государственной библиографии входили республиканские книжные палаты, хорошо продуманной и четко организованной системой.

Однако стоит признать, что несмотря на усилия Книжной палаты и крупнейших библиотек страны, не удалось создать национальный репертуар книжной продукции, т. е. ретроспективный библиографический указатель продукции русского книгопечатания. Точнее, имеются лишь его фрагменты, важные для самовоспроизводства культуры, например, «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века, 1725-1800» и др.

Понятно, что образование национальных библиотек, экранных архивов и органов национальной библиографии по сути дела является венцом библиотечно-библиографической систему в условиях книжной культуры, завершением ее структуры. Однако создание хорошо организованной  системы учреждений еще не означает полного преодоления коммуникационных барьеров, свойственных документной коммуникации.

В этой связи вместе с Соколовым А.В. будет уместным вспомнить лозунг Всемирной парижской выставки 1900 г., который звучал так: «От общества производства — к обществу потребления». Экономика индустриальных стран в начале XX века была озабочена предоставлением товаров и услуг, делающих жизнь людей комфортабельнее, разнообразнее, интереснее. Основными потребителями этих товаров и услуг стали городская буржуазия и рабочие, которые располагали определенными денежными средствами и досуговым временем. 4

Согласимся с автором «Общей теории социальной коммуникации» в том, что культурные требования потребителей этого рода были не высоки, ибо не высок был уровень их образованности, интеллектуального и эстетического развития, их привлекали незамысловатые развлечения и игры, компенсирующие монотонность труда и повседневной жизни за счет возвышенных иллюзий и мифов. Однако это был массовый спрос, на который стало ориентироваться массовое производство, это была массовая аудитория, представляющая собой будущего массового потребителя для средств массовой коммуникации.

Таким образом, экранная страница как способ передачи социокультурного опыта являет собой одну из существенных вех самовоспроизводства культуры, не только транслируя социокультурный опыт, но и определенным образом программируя его дальнейшее развитие.

Экранная культура, кино, социокультурный процесс, коммуникация, социум.

Актуальность исследования настоящей статьи непосредственно связана с возрастающим интересом современной науки в самых разных плоскостях научного знания к понятию самовоспроизводства культуры. Аспект анализа самовоспроизводства культуры непосредственно как экранной культуры, с помощью которой происходит передача социокультурного опыта раскрывается автором статьи с привлечением некоторых исторических фактов и культурологического анализа.

Текст статьи:

Актуальность исследования настоящей статьи непосредственно связана с возрастающим интересом современной науки в самых разных плоскостях научного знания к понятию самовоспроизводства культуры. Название данной статьи несколько провоцирующее. Оно, на наш взгляд, должно заставить задуматься многих не только творцов, но и потребителей современной экранной продукции о тех процессах, которые происходят в этом виде экранного творчества. Аспект анализа самовоспроизводства культуры непосредственно как экранной культуры, с помощью которой происходит передача социокультурного опыта раскрывается нами с привлечением некоторых исторических фактов и культурологического анализа.

При написании данной статьи мы  руководствовались рядом исследований, в том числе, в первую очередь, работой Соколова А.В. «Общая теория социальной коммуникации», трудом Петрова Л. В. «Массовая коммуникация и искусство», Владимирова Л. И. «Всеобщая история книги», а также фундаментальным исследовмнием «Средства массовой коммуникации и современная художественная культура». В библиографическом списке нами приведены только те источники, из которых нами непосредственно почерпнуты цитаты для нашей статьи.

Возвращаясь к истокам самовоспроизводства экранной культуры, необходимо остановиться на важном аспекте, который представляет собой не только технический, но и художественный канал трансляции культуры. Иными словами, речь идет о фотографии, «отцом» которой был французский художник Луи Жак Дагер (1787-1851). В 1839 г. совместно с химиком Жозефом Ньепсом они продемонстрировали первый практически пригодный способ фотографии — дагеротипию, где светочувствительным веществом служило соединение серебра и йода. Как известно, предпосылкой появления и быстрого распространения фотографии была общественная потребность в простом и дешевом получении изображений, поэтому во времена ее первооткрывателей фотографию снисходительно называли «живописью для бедных».

Как явление самовоспроизводства культуры дагерротипия развивалась в традиционных живописных жанрах: вначале натюрморт, затем пейзаж, наконец, — портрет. Цветные фотоизображения были получены в конце 60-х годов, тогда же и возникла конкуренция между «рукотворной живописью» и «машинными изображениями». Преимущества фотографии проявились в документном фоторепортаже, который до конца XIX в. использовался иллюстрированными газетами и журналами.

Безусловно, развитие фотодокументалистики открыло перед фотографией громадное разнообразие тем, сюжетов, ракурсов, возможность эстетического взгляда на живую действительность. Следующим способом трансляции культуры стало открытие телефона. В 1876 г. патент на изобретение телефона получил американец Александр Белл (1847-1922). Несколько позднее, в 1877 г. была образована «Белл Телефон Компани» и началась коммерческая эксплуатация изобретения. Компания была монополистом, сдавала в аренду телефонные аппараты и облагала абонентов  платой в размере 4-6 долларов в месяц.

В России первые городские телефонные станции начали действовать в 1882 г. в Петербурге, Москве, Одессе и Риге. В 1892 г. была построена первая автоматическая телефонная станция, интересно, что в России один телефон приходился на 340 жителей. Следует также отметить, что к концу XIX века планета была буквально опутана телеграфными кабелями и телефонными проводами, которые в 1880-е годы объединились в единую сеть. В настоящее время эта сеть используется не только для микрокоммуникации между людьми, но и для компьютерной связи.

Известно, что звукозапись впервые была осуществлена Т. Эдисоном (1847-1931), который в 1877 г. запатентовал устройство фонограф, значительно улучшенный вариант фонографа — граммофон (от греч. «грамма» — запись + «фон» — звук) с записью звука на граммофонную пластинку создал в 1888 г. немец Ганс Берлинер. Портативный вариант граммофона — патефон  в 50-х годах XX века был вытеснен электрофоном. В XX веке получил распространение магнитный способ звукозаписи, который впоследствии был реализован в профессиональных и бытовых магнитофонах.

В 1886-1889 гг. Генрих Герц (1857-1894) экспериментально доказал существование электромагнитных волн и установил тождественность их природы со световыми волнами. Впоследствии А. С. Попов (1859-1906) построил приемник электромагнитных волн и продемонстрировал его 7 мая 1895 г., используя в качестве источника излучения вибратор Герца. В 1897 г. он начал работы по беспроволочному телеграфу; в том же году передал   свою первую радиограмму, состоящую из одного слова «Герц».

Известно также, что независимо от А. С. Попова с электромагнитными волнами экспериментировал итальянец Гульельмо Маркони (1874-1937). Он  изобрел беспроволочное телеграфирование, в том же году организовал акционерное общество по использованию беспроволочного телеграфа. В 1909 г. ему была присуждена Нобелевская премия, однако стоит заметить, что беспроволочный телеграф — это не средство массовой коммуникации; таким средством является радиовещание.

Впоследствии, после первой мировой войны массовые масштабы приобрело радиолюбительство, объем продаж радиотоваров составил в США в 1922 г. — 69 млн. долларов; в 1923 — 136 млн.; в 1924 — 358 млн. долларов. В конце 20-х годов появились частные и государственные радиостанции, использующие микрофоны, ламповые приемники вытеснили примитивные детекторы, большинство граждан превратились в радиослушателей. Радиовещание превратилось в средство массовой коммуникации, причем  пользовалось общественным доверием. С радиовещанием связывались надежды на демократизацию общества; на интеллектуализацию общества; на эстетическое воспитание молодежи. Таким образом, первые шаги этого транслятора культуры были весьма продуктивными и позитивными.

Традиционно известно, что радио доверяли и доверяют больше, чем прессе, ибо оно работало в прямом эфире, передавало живые голоса политиков и свидетелей текущих событий. Прессу всегда считали продажной и лживой. В 1934 г. Франклин Рузвельт, умело использовавший возможности радиовещания, выиграл президентскую гонку, хотя 80 % газет было против него. В пропагандистской машине Гитлера радио всегда отводилось одно из центральных мест, наряду с кино. В Советском Союзе радиовещание, как известно, было важным идейно-воспитательным инструментом.

Следующий шаг нашего краткого рассмотрения – кинематограф, который как вид искусства и средство массовой коммуникации ведет свою историю с 28 декабря 1895 г., когда перед посетителями парижского «Гран-кафе» на бульваре Капуцинок произошла демонстрация «движущейся фотографии» на полотне экрана. Авторами изобретения считаются Луи Жан Люмьер (1864-1948) и его брат и помощник Огюст Люмьер (1862-1954).

Один из первых трасляторов ценностей культуры — немое кино – это принятое обозначение кинематографа в первое десятилетие его развития, когда изображение было лишено синхронно записанного звука. Но буквально с первых сеансов кинопоказ сопровождался импровизированным музыкальным аккомпанементом, а позже — декламацией или грамзаписями. Несмотря на скудость изобразительных возможностей в свое время, немое кино и в России, и за рубежом быстро стала излюбленным зрелищем народных масс. Выделилось немного позднее художественное кино (мелодрама, приключенческий фильм, комедия, боевик), знающее выдающихся режиссеров и актеров, и документальное кино.

Впоследствии звуковое кино в середине 30-х годов вытеснило своего немого предшественника, впервые был достигнут синтез визуального и аудиального коммуникационных каналов, появилось аудиовизуальное сообщение. Кинематографисты с 30-х годов упорно экспериментировали с разными цветовыми включениями, в качестве примера стоит отметить эксперимент С. Эйзенштейна, который во второй серии фильма «Иван Грозный» в 1945 г. ввел цветовой эпизод «Пир опричников». Одним словом, со второй половины 60-х гг. цветное кино стало господствующим в мировом кинематографе; синтез звука и изображения обогатился цветом.

Безусловно, киноискусство – универсальный мир искусства в 20 столетии, породивший образцы мировой культуры и шедевры элитарного экспериментального характера. Именно в истории развития киноязыка и его главных результатах очевидны парадигмы развития культуры эпохи, а также трансляция основных ценностей культуры. Подчеркивая наличия в кино двух парадигм, типичных для кинематографической культуры – цивилизационной и космической – необходимо так же подчеркнуть и тенденции их того или иного комбинирования. Благодаря кинематографу пафосом самовоспроизводства культуры 20 века стала программа нового типа: защищать культуру от хаоса дикой природы (в том числе, в собственной душе) можно и должно посредством возвращения к первоначалам, к дочеловеческому героизму, состоявшему в подвигах насилия без правил, эротического желания без ограничений.

Подобный, отчасти, шаманский принцип утверждения норм культуры посредством выхода за ее рамки и нарушения ее запретов, характерен для всей истории кинематографа. Оставляя без комментариев данный процесс, отметим лишь в нем указание безусловной связи кинематографа как явления культуры с традиционной и новой индустриальной неокнижностью и их взаимным влиянием друг на друга.

Проанализировав имеющуюся литературу в этой области, мы пришли к выводу: самовоспроизводство культуры, рассмотренное на примере культуры кинематографической требует, прежде всего, точных и ясных формулировок, несмотря на то, что большинство исследователей считают, что принципиально новая парадигма коммуникации – экранная культура – начала свое развитие с конца ΧІΧ века. На наш взгляд, все из имеющихся определений экранной или кинематографической культуры крайне уязвимы, поскольку в  данной связи уместно говорить об искусстве кино и непосредственно о культуре, в контексте которой может быть рассмотрено и искусство, но отнюдь не будучи переименованным в культуру.

Отметим также, что одно из фундаментальных исследований кинематографа в контексте новых аудиовизуальных технологий увидело свет в 2005 г. До этого времени разрозненные исследования, посвященные проблеме кино можно условно разделить на два основных периода:

1. Гуманитарные проекции этой проблематики  до 1980 г.
2. Рассмотрение экранной культуры в ракурсе развития электронно-вычислительных и коммуникативно-технических средств.

Отметим, что первый период дает возможность увидеть ряд проблем, связанных с современной кинематографом, как результатом эволюции неокультурной книжности, в социокультурном контексте, правда, несколько устаревшем, по­скольку, основные исследования датируются временем до 1980 г. Второй период подробно представлен в исследовании «Новые аудиовизуальные технологии» под редакцией К. Э. Разлогова. Безусловная целостность и всеохватность данной работы позволяет увидеть путь от письменной к современной экранной культуре, являющий сво­его рода «компьютерную страницу экрана», которая, по сути, превращается в «трансфор­мированную книжную культуру, современный итог эволюции книги».[i]

Намеченные нами аспекты исследования открывают перспективу анализа самовоспроизводства культуры в непосредственной связи с самовоспроизводством искусства, что на наш взгляд, открывает неисследованные страницы как в области культурологии, так и искусствоведения.

информационный социум, информатизация России, социокультурное развитие, медиакультура, личность.

Информационный социум стирает государственные и культурные границы, однако для его стабильного развития нужно, чтобы все государства отвечали уровню мировых стандартов: технических и технологических, правовых и культурных и многих иных.

Текст статьи:

На своем уникальном и долгом историческом пути человечество миновало различные  стадии социокультурного развития. Весь этот путь ученые – исследователи делят, традиционно и, главным образом, на три  периода: аграрный, индустриальный и постиндустриальный.

Аграрный  период  занял наибольший отрезок историко-культурного времени, вплоть до ХVII в. С появлением машин и промышленности  наступил индустриальный период, который  достиг своего  ярчайшего  экономического и финансового расцвета в конце ХIХ в. Мощнейший информационный взрыв на  рубеже ХХ – ХХI вв. позволяет утверждать, что появившееся информационное общество координальным образом отличается от предшествующих, а именно: широким  потоком всевозможной информации, уникальными техническими средствами ее хранения, использования и распространения, а также доступностью данной информации для  социума и любого человека.

В настоящее время благодаря Интернету информационное пространство расширяется и совершенствуется. Это подтверждают и такие новые понятия, как социальные сети, информационное общество, язык и культура социальной информации, медиакультура и др.

Информационный социум стирает государственные  и культурные границы, однако для его стабильного развития нужно, чтобы все государства отвечали уровню мировых стандартов: технических и технологических, правовых и культурных и многих  иных.

Если, например, взять Российскую Федерацию, то ее современные возможности пока не отвечают высоким стандартам как по оснащенности цифровой техникой, так и по возможностям беспрепятственного доступа к информации для каждого человека. Безусловно, в последние годы в   РФ быстро развиваются информационные и цифровые технологии, постепенно Веб появляется даже в глубинке, тем не менее, всемирное информационное пространство для русскоязычного населения, как и раньше, остается полузакрытым. Это объясняется, прежде всего, еще не достаточно широким  распространением и знанием английского языка большей части россиян. Конечно, у нас есть Рунет, но доступ к  глобальному англоязычному Web открыт для весьма небольшого числа пользователей электронной сети.

Наша страна  совершает  колоссальный   прорыв к на-на технологиям,

однако  цель ускорения интеграции в мировое информационное общество,  прежде всего, решается через  проблему о языковом обучении населения.     Еще одним  фактором развития информационного социума является социальная информация, которая представляет собой  совокупность знаний, сведений  и сообщений,  формирующихся и воспринимающихся  различными социальными институтами общества и людьми, для регулирования социального взаимодействия, общественных отношений и процессов в социуме.

С нашей точки зрения, к социальной информации следует относить информационные модели, а также информационные и реальные действия отдельных людей по отношению к социальному окружению. Широко распространенные  информационные социальные модели ученые делят на нижний и верхний  уровень информации. Социальная информация низшего уровня представляет собой модели хотения, опасения, намерения, информационного и реального действия одного человека на другого.  То, что хочет один человек передать другому человеку, каким образом это передать и исполнение намерений информационным и реальным действием — это только одна сторона обменных процессов, происходящих между двумя людьми. Другая сторона обменных процессов будет представлять собой информацию о том, что ожидает этот человек от другого человека в качестве его хотения, его опасения, его намерения, его информационного и реального действия. Такой обмен социальной информации, есть управление человеком человека.

Социальная информация верхнего уровня, находящаяся в информационных центрах,  является отражением с интегрированной информации, включающей в себя все нижележащие уровни социальной информации, и, вместе с тем,  подверженной воздействию общечеловеческого уровня социальной информации.

Каждый  человек обладает своим собственным социальным опытом (индивидуальной информацией),   социальным опытом группы или  нации, к которой он принадлежит, можно сказать также, что и определенным социальным опытом всего человечества. Индивидуальный социальный опыт может быть оценен как культурный феномен, или как количество информации большее или меньшее в сравнении с социальным опытом другого человека в группе, нации, во всём человечестве.

Культурные модели представляют собой, так называемые, общие понятия, например: «добро-зло», «красота-безобразие», «высокое-низкое» и др. В силу своей всеобщности эти модели вечны, и никогда до конца не могут быть наполнены конкретной социальной информацией, оказаться  информационным полем. В силу своей всеобщности они и воспринимаются, и передаются индивидумом в социум интуитивно, поскольку восстановление логической конструкции оказывается чаще всего невозможным. Теоретические основы применения информационного подхода к социальным явлениям были разработаны в рамках Брюссельской школы во главе с бельгийским ученым русского происхождения Ильей  Пригожиным, лауреатом Нобелевской премии, работы которого, в частности, посвящены рассмотрению науки и философии XIX и XX вв. с позиций  второй половины двадцатого столетия.  Одна из целей научных  исследований Ильи Пригожина и его учеников – осмыслить путь, пройденный наукой и познанием, изложить требования современной науки и общества, восстановить союз человека с природой на новых основаниях, в котором будет не только единство природы и человека, но и науки, культуры, социума [1].

С позицией российского ученого Н. Б. Кирилловой о том, что термин «медиакультура» – это детище современной культурологической теории, и оно введено для обозначения особого типа культуры информационного общества, мы согласны, поскольку он наиболее точно выражает суть категории. [2, С. 8]. Однако составляющие  ее  элементы сегодня не четки и структура еще размыта. В частности, С. Н. Ильченко в контексте процессов глобализации  информационного общества определяя особенности современной медиакультуры в электронных масс-медиа  отдает предпочтения вербальным и визуальным аспектам [3]. Если воспользоваться определением все той же Н. Б. Кирилловой, то медиакультура объединяет в себе все виды печатных, аудийных, визуальных и аудиовизуальных средств массовой коммуникации [4]. По мнению А. Фролова, важнейшей структурной частью медиакультуры является медиаобразование  как условие эффективного средства развития творческой, самостоятельно и критически мыслящей личности в культурной среде интенсивного увеличения информационного потока [5].

Таким образом, важнейшей задачей современных исследований медиакультуры является вопрос структурирования ее элементов, при этом следует иметь в виду, что развитие медиакультуры – процесс, исторически обусловленный формированием  и распространением  определенного языка взаимопонимания. И таким универсальным языком медиакультуры может стать язык социальной информации, выступающий системой разных  уровней развития личности, способной считывать, анализировать и оценивать медиатекст, заниматься медиатворчеством, усваивать новые знания посредством медиа.

Исторически слово в человеческом языке несёт в себе двойную возможность сообщения: может обозначать социальную энтропию (например, «социальная справедливость/несправедливость») и может нести  негэнтропийную директивную информацию (например, «отдай/возьми»). В любом случае человеческий язык общения  служит для управления  человека или общества. Современное информационное общество выделяет две составляющих управления – энтропийную и негэнтропийную.

Энтропийная составляющая управления относится к тому свойству управления, которое называется предвидением. Негэнтропийная составляющая относится к непосредственному директивному управлению (от энергетического до силового).

В любой семье, как в социальной ячейки общества,  языки управления детьми на ранних стадиях существования семьи континуальны, затем начинают доминировать силовые способы управления и информационные. В социуме континуальность языков управления также соблюдает свою последовательность: разновозможные, силовые, информационные.

Если для примера взять путь политического, экономического, культурного развития Европы, то мы имеем яркую  сущность развития западного социума, понимаемого с точки зрения «информационного подхода» как последовательную смену фаз доминирования силовых и информационных способов управления человеком человека.

Несмотря на то, что изменение социальных языков управления в различные периоды существования информационного социума, уводит в тень функции других социальных языков, они, сформировавшись, продолжают существовать и употребляться незаменимо. Это относится к собственно человеческому языку, который, разделившись на множество специфических этнических языков, все же сохраняет общую коммуникативную функцию, особенно в контексте мировых и национальных  культурных ценностей. Сложный переход к иной, чем в советский исторический период,  культурно-ценностной системе информационной цивилизации усугубляются в современной Российской Федерации  значительными социальными и культурными трансформациями. Одна из ключевых  функций отечественной культуры – сохранение, воспроизведение и трансляция от поколения к поколению опыта и знаний, ценностей и норм культуры, сегодня очень ослаблена.  Многочисленные культурные проекты  свидетельствуют, на наш взгляд, о  глубоком кризисе.

По нашему мнению, неясность типа культуры, воспроизводить которую предстоит современному информационному обществу, неочевидность идеалов и целей, адекватных формирующемуся информационному социуму, вызывают различные, порой, прямо противоположные философские концепции об интенсивном воздействии средств массовой коммуникации на становление типа российской культуры в целом. Вероятно, этот новый тип культуры вводит медиакультуру в область своих приоритетных интересов.

Литература:

1.Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой //Пер. с англ./ Общ. ред. В. И. Аршинова, Ю. Л. Климонтовича и  Ю. В. Сачкова. – М., 1986.

2.Кириллова Н. Б. Медиакультура: от модерна к постмодерну.  – М., 2005.

3.Ильченко С. Н. Деловая журналистика в электронных СМИ. – СПБ, 2007.

4.Кириллова Н. Б. Медиакультура как объект исследования // Известия Уральского государственного университета. – 2005. – № 35. – С. 63 – 74.

5.Фролов А. Медиа и современная социокультурная ситуация // www.mediaeducation.ru/…/media_k.htm 

Рассматривается одна из актуальных проблем  философской мысли – роль медиакультуры  информационного общества в формировании культурных ценностной современного человека. Раскрывается механизм сохранения и распространения социальных ценностей средствами массовой информации. Заслуживает внимания то, что именно в информационном обществе Российской Федерации  ряд средств массовой информации приобретают индивидуализированный характер, чтобы быть адекватными  обществу, каковым оказывается современный информационный социум.

норма, культурная норма, национальные нормы, конфликт, правовое поле

В статье рассматриваются культурные нормы международного и национального права, решаемую – в процессе применения норм международного права было бы вернее, как представляется, назвать проблемой конфликта, поскольку на данном этапе, в отличии от этапа формирования норм международного права, вступают в противоречие уже действующие нормы. Подобный конфликт возможен как следствие невыполнения государством своей обязанности по приведению национального законодательства в соответствие с нормами международного договора участником которого оно выступило.

Текст статьи:

Несмотря на глобализацию и усиление интеграционных процессов главными действующими лицами на международной арене по-прежнему выступают национальные государства, самостоятельно определяющие и свое внутреннее право. Законодательство, регулирующее отношения в области промышленной собственности, при этом, может сильно различаться от государства к государству, что обуславливает необходимость регулирования на межгосударственном уровне. С проникновением норм международного права в национальные правовые системы вопрос о соотношении норм международного и национального права становится все более актуальным. Как подчеркивает И.И. Лукашук, по мере расширения влияния международных договоров на внутреннюю жизнь государств вопрос о взаимодействии двух систем права — международного и внутригосударственного — становится все более значимым. «В прошлом считалось, — пишет он, — что государство свободно осуществлять свои международные обязательства, лишь руководствуясь принципом добросовестности. В результате оно свободно выбирало пути и средства реализации обязательств и, в частности, определяло, следует ли применять международный договор во внутренней правовой системе. В новых условиях эта проблема регулируется как международным правом (прежде всего Венской конвенцией о праве международных договоров), так и внутренним правом значительного числа государств. В данный момент юристы ставят под вопрос существовавший ранее порядок и придают происходящим переменам существенное значение» [[1]].

Представляется, что вопрос о соотношении норм международного и внутреннего права нельзя сводит к простой преимущественной силе норм международного права над нормами национального права или наоборот. Как отмечал по данному поводу Г.И. Тункин: » Правильное решение проблемы соотношения международного и национального права может быть дано только на пути выяснения реальных связей между ними, в процессе формирования норм международного права, с одной стороны, и в процессе применения норм международного и национального права — с другой» [[2]]. Проблему несоответствия между нормами международного и национального права, решаемую – в процессе применения норм международного права было бы вернее, как представляется, назвать проблемой конфликта, поскольку на данном этапе, в отличии от этапа формирования норм международного права, вступают в противоречие уже действующие нормы. Подобный конфликт возможен как следствие невыполнения государством своей обязанности по приведению национального законодательства в соответствие с нормами международного договора участником которого оно выступило. Приведение же государством национального законодательства в соответствие со взятыми по международными договорами обязательствами в современном мире диктуется не только принципом добросовестности, но и общепринятыми в международных отношениях правилами поведения.

В преамбуле Устава ООН провозглашается решимость «создать условия, при которых могут соблюдаться справедливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров и других источников международного права»[[3]]. В Декларации принципов Хельсинского Заключительного акта подчеркивается, что государства при осуществлении своих суверенных прав, включая право устанавливать свои законы и административные правила, будут сообразовываться со своими юридическими обязательствами по международному праву[[4]]. «…Государство должно строить свою правовую систему таким образом, — подчеркивает И.И. Лукашук, — чтобы обеспечить выполнение международных обязательств»[[5]]. Е.Т. Усенко, ссылаясь на ст. 27 и 46 Венской конвенции о праве международных договоров[[6]], подчеркивает: «Заключая международный договор, государство обязано учитывать свои внутренние правовые нормы, наличие внутригосударственной возможности, в случае необходимости — их изменения в целях выполнения своего международного обязательства. Поэтому в международном праве существует презумпция: если для выполнения международных обязательств государства необходимо осуществить определенные законодательные меры, то они должны быть им осуществлены, даже если это прямо не предусматривается договором. И эта презумпция, так же как и приведенные статьи из Венской конвенции о праве международных договоров, направлена на обеспечение согласованного взаимодействия обеих правовых систем»[[7]]. С.В. Черниченко отмечает: «Внутригосударственное право должно быть согласовано с международным таким образом, чтобы обеспечивать осуществление последнего»[[8]]. О.И. Тиунов пишет: «Право на демократическое развитие сочетается с обязанностью государства учитывать свои международно-правовые обязательства, отражать определенные их требования во внутригосударственных актах, устанавливать порядок применения международно-правовых норм»[[9]].

Действующее российское законодательство, несмотря на значительную переработку всего массива законодательства, содержит в себе множество норм, которые не в полной мере соответствуют международным договорам в которых Российская Федерация участвует.

Так, например, Россия, как правопреемник СССР является участником Парижской конвенции об охране промышленной собственности[10]. Данная конвенция устанавливает, что объектами охраны промышленной собственности являются патенты на изобретения, полезные модели, промышленные образцы, товарные знаки, знаки обслуживания, фирменные наименования и указания происхождения или наименования места происхождения, а также пресечение недобросовестной конкуренции.

Вопрос о правовой охране фирменных наименований и коммерческих обозначений — один из самых сложных и запутанных как в правовой литературе, так и в законодательстве большинства стран мира[[11]]. Положение осложняется также отсутствием международных договоров, посвященных специально фирменным наименованиям и коммерческим обозначениям; имеются лишь отдельные положения об этих объектах в Парижской конвенции и в Конвенции, учреждающей ВОИС[[12]].

Российское законодательство для индивидуализации юридического лица, являющегося коммерческой организацией, определяет фирменное наименование (  § 1 и 4 главы 76. ГК РФ [[13]]), исключительное право на которое, связанное с включением его в единый государственный реестр юридических лиц, возникает со дня государственной регистрации юридического лица, и распоряжение которым как отдельным объектом права не допускается. Здесь формально соблюдена норма ст.8 Парижской конвенции, согласно которой фирменное наименование (nom commercial, trade name) охраняются во всех странах Союза без обязательной подачи заявки или регистрации, (и даже без указания на возможность такой охраны) вследствие факта первого использования.

По существу, происходит подмена понятия «фирменное наименование» понятием «коммерческое обозначение» (commercial name), известным из перечня объектов интеллектуальной собственности ст. 2 (1) (VIII) Конвенции, учреждающей ВОИС. Указанный объект имеет вспомогательный характер по отношению к фирменному наименованию. Он известен во многих странах под различными названиями, например, вывеска (Испания, Италия, Португалия, Франция), вымышленное или неофициальное наименование (США), вторичный символ (Финляндия, Швеция). Основная особенность подобных обозначений в том, что они, как правило, не подлежат регистрации, территориальная сфера их действия ограничена местом нахождения торгового предприятия (т.е. они имеют локальный характер), охрана их осуществляется либо общими нормами гражданского права, либо нормами о пресечении недобросовестной конкуренции.

В целом ГК РФ реализует схему, согласно которой фирменное наименование замещает наименование юридического лица, которое индивидуализирует юридическое лицо в совокупности его прав и обязанностей как самостоятельный субъект права (вне сферы рыночного оборота), коммерческое обозначение замещает фирменное наименование, которое должно индивидуализировать предприятие юридического лица (в сфере рыночного оборота).

Таким образом, можно сделать вывод, что законодатель не учел зарубежный опыт правового регулирования таких объектов, а также им были проигнорированы нормы международного права в этой области.

Другое несоответствие — признание исключительного права на использование наименования места происхождения товара (ст. 1519) не соответствует как законодательствам государств с развитым правопорядком, так и международному праву (ст. 5 Лиссабонского соглашения об охране наименований мест происхождения товаров и их международной регистрации[[14]]).

Коллективный характер этого якобы исключительного права со всей очевидностью проявляется в п. 2 ст. 1518: исключительное право использования наименования места происхождения товара в отношении того же наименования может быть предоставлено любому лицу, которое в границах того же географического объекта производит товар, обладающий теми же особыми свойствами. Кроме того, как указывает В.И. Еременко «…какое же это исключительное право, если распоряжение этим правом, в том числе путем отчуждения или предоставления другому лицу права использования этого наименования, не допускается (п. 4 ст. 1519)?»[15]

Несмотря на усилия законодателя, в настоящее время существует проблема несоответствия действующего российского законодательства международным договорам, способная породить конфликт норм международных договоров и национального законодательства. Подобное положение может привести к негативным последствиям, а следовательно требует приведения российского национального законодательства, части четвертой ГК РФ в вопросах касающихся промышленной собственности, в соответствие с международными правовыми нормами.