Автор(ы) статьи: Сёмина В.С.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

История культуры располагает таким интересным феноменом как творчески «универсальная» личность, заявившая о себе не только в искусстве, но и в научном творчестве. В чем выражается необычность этого явления? Является ли это особым способом творческой самореализации или это всего лишь сумма частных фактов, скомпанованных по признаку внешнего сходства? Примеров, свидетельствующих о данном феномене, множество. Они щедро рассыпаны по страницам философской, культурологической, искусствоведческой литературы и популярных изданий.

Между тем, богатый эмпирический материал не получил достаточного научного анализа. Об этом свидетельствуют статьи в энциклопедиях, посвященные биографиям «универсально» творческих художников, композиторов, ученых, литераторов (Леонардо да Винчи, М.Ю.Ломоносов, Й.Гете, А.П.Бородин, В.И.Вернадский, А.Л.Чижевский и др.).

Как правило, в них творческая жизнь разбивается на две, практически не связанные между собой рубрики: в одной из них описывается один вид творчества, во второй – другой. При этом создается впечатление, что жили и творили как бы два разных человека.

Для преодоления указанного «дуализма» необходимо начать с уточнения понятия творчества. Творчество можно рассматривать в узком и широком смысле. Творчество в широком смысле представляет собой творческое начало человеческого бытия и выступает как основная способность человека разумного. В узком смысле под творчеством понимается определенный вид деятельности, направленный на создание новых культурных ценностей.

В философии проблема творчества личности связана с изучением универсальных творческих начал бытия человека и ограничивается рассмотрением творчества в единстве человеческой сущности и условий ее реализации. Поэтому определение творчества включает в себя в качестве главного элемента «способ самобытия человека».

Такой подход к определению творчества не нов, его исповедовал в рамках религиозно-философской парадигмы Н.А.Бердяев, который утверждал, что творчество (в его тексте «гениальность») неискоренимо из человеческой жизни, и потому проникает во все ее сферы. Отсюда Гениальность есть целостное качество человеческой личности, а не особый (специальный) дар: «Гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, … забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правды жизни».

Казалось бы, в противоположность Н.А.Бердяеву творческий универсализм имплицитно должен содержать в себе понимание творчества в узком смысле. Между тем, это не так. Во-первых, универсальное творчество нельзя ограничить рамками какого-либо из существующих видов творчества; во-вторых, исследование творческого универсализма предполагает его целостное постижение, соединяющее в себе анализ научного и художественного видов творческой деятельности, а также рассмотрение смысла и сущности творчества как особого человеческого дара.

Известно, что люди, универсально творчески одаренные, проявляли себя в различных областях творчества не одинаково (Гете – как величайший поэт мира и практически никому не известный ученый-натуралист). Закрепившиеся однажды в общественном сознании оценки какого-то вида творчества личности затем, постепенно, а иногда и резко меняются в соответствии со сменой социокультурной ситуации или научной парадигмы. Так, М.В.Ломоносов был высоко чтим как поэт и предтеча новой русской литературы. При этом он был практически забыт как ученый и только спустя 100 лет, когда Московский, Казанский, Харьковский университеты помянули годовщину его смерти, а Академия наук издала материалы его научных изысканий, он стал интересен как родоначальник отечественной науки. Позднее случилось так, что авторитет и репутация М.В.Ломоносова-ученого стала расти, а о ценности его литературного наследия стали отзываться все более сдержанно.

В основе подобных суждений об универсальном творчестве лежат опредмеченные мысли и чувства творца, т.е. продукты его творчества, тогда как внутренний мир художника, ученого остается без внимания. Отрыв внутреннего мира творческой личности от результатов ее творчества не позволяет дать объективной оценки ни ей, ни ее творчеству. К примеру, сегодня широко рекламируются научные идеи и изобретения А.Л.Чижевского («люстра Чижевского»), при этом остаются в тени его лирико-философские стихотворения и пейзажная живопись. Нам не известно, как сам ученый, поэт, художник оценивал свои творения, и какие из них были для него менее или более значимы.

Таким образом, творческая универсально одаренная личность не может рассматриваться и оцениваться сквозь призму простейшей арифметики и объективированной оценки (велик как ученый и слаб как поэт), т.к. в этом случае насильственно делится на составляющие определенная целостность единого внутреннего мира человека-творца. Поэтому «универсального» деятеля одновременно надо рассматривать и как ученого, и как художника (музыканта, поэта). При этом следует опираться на то, что в основе и научного, и художественного творчества лежат субъект-объектные отношения. В научном творчестве превалируют объектные источники, а в художественном – субъектные. Ученый стремится к теоретической «стерильности» и объективности во имя постижения истины (объекта), художник в противоположность первому, сливается с миром, сочувствует ему, сопереживает с ним и эмоционально-образно отражает его. Можно сказать, что феномен творческого универсализма – это непротиворечивое соединение дискурсного и образного начал во внутреннем мире творца, которые и по существу, и по выразительности глубоко отличны друг от друга. Именно они и должны лежать в основе изучения творческого универсализма в культуре.

Автор(ы) статьи: Рыжов А.В.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Слово – основное орудие производства телевизионного журналиста. На ТВ оно такой же обязательный компонент информационного сюжета, как и кадр.

Язык тележурналиста является не просто средством общения, коммуникации, он имманентен самой журналистской профессии, поскольку корреспондент доносит информацию до медиапотребителя, преимущественно вербально – языковыми средствами. Поэтому, естественно, что журналист должен отлично владеть русским литературным языком, который выступает как упорядоченная, правильная и обязательная норма, опирающаяся на языковой узус (принятое употребление, речевой обычай). Норма литературного языка объединяет в единое целое все его разновидности, стилистические богатства, диалектные и профессиональные отклонения. В этом смысле литературная норма является общенародным языком. Поэтому укрепление и распространение нормы литературного языка является предметом особой заботы общества. Роль социальных институтов, которые выполняют данный общественный заказ, наряду с учреждениями образования, выполняют средства массовой коммуникации, в том числе и электронные. Социологи отмечают, что роль последних в этой сфере в настоящее время всё более возрастает. Тележурналисты, параллельно с главной своей функцией – информационной, донося до широкой аудитории нормативную русскую речь, выполняют образовательную и воспитательную функции.

Но если внимательно посмотреть программы новостей в различных регионах, то сразу можно обратить внимание, насколько уникальна речь тележурналистов в различных социокультурных образованиях. Имеется в виду не характерный для той или иной местности акцент, сотрудники телевидения уже давно берут за образец произношение своих столичных коллег, хотя и здесь существует масса нюансов. Обращает на себя внимание в первую очередь построение фраз, использование характерных «метких» выражений, широко применяемых жителями этого региона в повседневном обиходе, и прочее…

Не вызывает сомнения то, что речь журналиста должна быть чёткой, грамотной, соответствовать литературным нормам русского языка. Но определённая стилистическая окраска, содержание специфических для данного населенного пункта выражений, диалектизмов, топонимов, которые вольно или невольно используют корреспонденты на местах, придаёт региональным новостям уникальность, непохожесть на «вычищенные до запятой» информационно-аналитические программы центральных каналов. Почему же, несмотря на некоторую анахроничность отдельных выражений, региональные журналисты используют их в своих репортажах, хотя имеют реальную возможность заменить их современными нормативными синонимами?

Заведующая кафедрой тележурналистики Нижегородского Государственного университета Н.В. Зверева пишет: «в родной местности человек, ставший журналистом, вполне может говорить так, как здесь принято. Конечно, надо стараться произносить слова грамотно, литературно чуть-чуть «ближе к Москве». Но вы только обидите своих зрителей, если титаническими усилиями овладеете «масковскими» стандартами и тем самым проведёте между собой и зрителем совсем не нужную границу». (Зверева Н.В., «Школа регионального тележурналиста», М., 2004 – с.95).

Большое влияние на речь журналиста накладывает социокультурная среда, в которой функционирует та или иная региональная телевещательная компания. Являясь продуктом той среды, в которой журналист вырос, воспитывался, постоянно вращается, он часто подсознательно, автоматически, а порой, наоборот, намеренно использует типичные слова и выражения, обороты речи, свойственные данной местности, территории. Подсознательно это происходит именно вследствие языкового влияния среды на речь отдельного индивидуума. Речь населения любой местности отличается языковыми особенностями: говоры и наречия являются элементом и составной частью сформировавшейся социокультурной среды. Корреспонденты без специального журналистского или филологического образования, с недостаточным опытом и навыками работы нередко допускают речевые погрешности в виде неоправданного и неуместного использования диалектизмов или орфоэпических отклонений.

Например, для города Кольчугино (Владимирская область) типично употребление таких лексических диалектизмов, как: «балясник», «тын» вместо «изгородь»; «кубышка» (трёхлитровая банка); «тряпенник» (вместо «тряпичник»); «дайче» (некоторое время тому назад) и др.; фонетических диалектизмов: «завяртывать», «выдяргивать» вместо завёртывать, выдёргивать; «кочень капусты» вместо «кочан», «яблонка» вместо «яблонька» и т.д. Указанные слова, типичные для повседневной речи жителей региона, вследствие привычки (невольно) периодически произносятся журналистом на телеэкране.

Русское литературное произношение является умеренно акающим. Это значит, что /о/ произносится как /а/ только в первом предударном слоге, в других же безударных слогах происходит ещё большее сокращение качества гласного, то есть его сильная качественная редукция: /вада/-вода, /малако/ — молоко. Во Владимирской области очень сильно распространено оканье. Если корреспондент коренной житель того или иного населённого пункта ему чрезвычайно сложно избавиться от данного варианта произношения, который он слышит с детства. Многие журналисты на владимирских региональных телеканалах страдают как раз избыточным оканьем. В данном случае влияние культурной среды весьма существенно. Журналист вынужден постоянно контролировать свою речь и иметь хорошую речевую практику.

Намеренное употребление в своей профессиональной деятельности особенностей говора родной местности также имеет место. Это применяется для большей экспрессии, когда журналисту требуется наиболее точно и понятно довести до отдельной аудитории какую-либо специфическую информацию.

При беседе с жителем сельской местности журналист старается приблизить свою речь к индивидуальному стилю собеседника. Это требуется для избежания контраста, а также является приёмом психологического воздействия на собеседника, у последнего создаётся ощущение, что журналист «говорит с ним на одном языке», а стало быть, у человека возрастает доверие к нему.

В передачах регионального ТВ также оправданно употребление местных народных топонимов (собственных названий отдельных географических мест) вместо официально закреплённых в документах.

Журналисты телеканала «СанСИ-ТМ» (г. Кольчугино, Владимирской обл.) применяют местные названия микрорайонов города: «Аэродром», «Сахалин», «Малашиха»; исторически сложившиеся и культивирующиеся в данной среде названия объектов соцкульбыта и жизнеобеспечения: «Белышев», «Шушай» и др. При уместном использовании вышеназванных наименований корреспондент может быть уверен, что местная телеаудитория его поймёт. Из практики известен случай, когда областная телерадиокомпания ВГТРК «Владимир» попросила предоставить ТК «СанСИ-ТМ» ей социальный репортаж, журналистам пришлось редактировать готовый материал, адаптировать его применительно к областному зрителю, изымать из сюжета народные топонимы, воспринимаемые городской телеаудиторией и непонятные медиапотребителям за пределами отдельно взятой культурной среды.

При осуществлении описываемого процесса происходит расширение общественных функций литературного языка, изменяются его соотношение с диалектами, стилевая структура. В литературную норму региональной культурной среды фактически на официальном уровне, проникает разговорная речь, идёт смещение граней между литературной нормой и просторечием. Также в литературную речь, и в разговорный язык проникает общественно-политическая и научно-техническая лексика, элементы книжного языка. Профессиональный язык региональных тележурналистов в последнее время обогатился многими новыми терминами, обозначающими те или иные понятия и явления, которые появились на вооружении местного ТВ и стали неотъемлемой частью творческого процесса. Например, такие слова и выражения как «видеоряд» (небольшой материал, видеосюжет), «синхрон» (прямая речь, включённая в информацию или репортаж), «no comment» (без комментариев) и многие другие. Эта социально дифференцированная лексика служит не только для внутрицехового употребления сотрудников ТВ, но постепенно распространяется в среде телезрителей.

Благодаря использованию подобного уникального сплава и разнообразия языковых средств журналист выражает свою коннотацию и, профессионально следуя методическому принципу доступности и доходчивости, добивается нужного воздействия на аудиторию. Кроме того, как раз вследствие богатства языковых красок и оттенков в каждом населённом пункте программа новостей обладает уникальной самобытностью и во многом отражает менталитет людей той социокультурной среды, где выходит программа новостей.

Тот же вывод делают американские лингвисты Э. Сепир и Б. Уорф, которые в своей «гипотезе лингвистической относительности» утверждают, что используемые людьми слова и грамматические конструкции оказывают самое серьёзное влияние на их способ мышления.
Тот факт, что региональные журналисты в своих передачах используют близкие медиапотребителям по смыслу и форме построения лингвистические фразы, играет немаловажную роль в сохранении местной культуры, её неповторимых особенностей и колорита. По наблюдениям можно также отметить, что именно региональные телевизионные журналисты, используя в своих репортажах специфические местные особенности языка, предохраняют его от воздействия столь широко сейчас применяемых иностранных слов и выражений, которые обильно используются журналистами ЦТВ. На наш взгляд, региональные корреспонденты более бережно обращаются с лексическим запасом «великого и могучего русского языка», чем их столичные коллеги. В отличие от последних нужно отметить их менее фамильярное обращение со словом, более точные интонационно-смысловые подтексты. Так формируется облик, индивидуальность телеканалов, а вместе с ними информационное и культурное поле региона.

Не стоит, конечно, идеализировать провинциальных журналистов, они допускают и речевые ошибки, и неправильные ударения, но провинциалы более, чем столичные, избегают арготизмов и вульгаризмов, заполонивших экран ТВ.

Достаточно проанализировать речь ведущих иных центральных каналов, вещающих на всю страну и нетрудно услышишь от них слова: «тусовка», «разборка», «отслеживать» и т.д. А на такие мелочи, как «памятный сувенир», «молодая девушка» или «постоянная константа», все давно перестали обращать внимание.

В язык прессы, радио и телевидения всё больше вживляются вульгаризмы (жрать, морда, смотаться), жаргонизмы (клёвый, крутой) и арготизмы (рвать когти, фуфло толкать, крышевать). Происходит словесное эпатирование общества. Наблюдается засилие и неуместно частое употребление в речи журналистов иностранных слов, особенно американизмов (о кей, саммит, тинейджер, бэби, и т.п.). И если на центральных телеканалах подобная негативная тенденция стала уже чуть ли не нормой, региональные телеканалы, в силу большего консерватизма телеаудитории на периферии, пытаются противостоять новым вышеназванным отрицательным факторам.

Опыт работы автора данного материала в области региональной журналистики и многолетние наблюдения за языковой практикой в этой сфере свидетельствуют, что сложившаяся социокультурная среда в данном небольшом городе является сдерживающим фактором, барьером против проникновения в речь журналистов местных телеканалов элементов, стоящих за нормой русского языка.

В лингвистике есть такое понятие — пиджинизация, что означает крайнее оскудение словарного запаса, язык опускается до такой степени, что превращается в эрзац. В качестве примера можно привести язык портовых городов, где изъясняются на своеобразном сленге матросов, который включает сотни четыре английских, испанских, немецких слов плюс русские крепкие выражения — с помощью этого набора можно поддержать любую тему разговора.

Некоторые учёные опасаются, что русский язык стоит на пороге перехода в эрзац. И чтобы сохранить его, необходимо на государственном уровне более активно издавать законы, которые будут действенно защищать национальный язык от засорения. Но в настоящее время местное телевидение без подобных законов пытается сохранить язык своего региона. Характерные для данной местности меткие выражения придают языку свежесть, силу, не оскорбляют слух медиапотребителя. Обладая большими сведениями об аудитории, воспринимающей телепрограмму, региональный тележурналист, в отличие от своего коллеги из центра, знает речевую специфику своих зрителей, их лексикон. Отсюда стремление говорить на понятном для людей языке, избегать большого количества новых непонятных большинству, профессиональных терминов, а при использовании малознакомых слов и выражений непременно пояснять их значение.

Тележурналист, личность чаще всего известная, авторитетная в небольшом городе, оказывает определённое влияние и на языковую составляющую социокультурной среды своего региона. Встречаясь почти ежедневно на телеэкране с одним и тем же корреспондентом и с продуктом его творческой деятельности (репортаж, интервью, новости), реципиент невольно попадает под влияние (личное обаяние, телегипноз) знакомого местного журналиста, который, как уже говорилось выше, является авторитетной личностью в населённом пункте, в том числе привыкает и усваивает манеру и стиль речи, которую иногда даже принимает за эталон. Зритель запоминает и цитирует отдельные слова и выражения (чаще всего остроты, удачные сравнения, меткие фразы), делая их как бы уже общим достоянием, вводя их в речевую практику какого-то сообщества индивидуумов, тем самым обогащая языковую среду данной местности.

Таким образом, происходит двоякий, взаимосвязанный коммуникативный процесс, который, думается, вполне оправданно можно обозначить как взаимовлияние: социально-культурная среда влияет на построение речи регионального журналиста, а его речь, в свою очередь, накладывает отпечаток на зрителей и слушателей телерадиопередач.

Тележурналист выступает своего рода хранителем социотерриториальных особенностей языка как элемента культуры (орфоэпических, лексических, стилистических и пр.). Он, как субъект данной культурной среды, распространяет и пропагандирует — речь того населенного пункта, где вещает соответствующая телекомпания, охраняя её от засилия иностранной и ненормативной лексики, тем самым сохраняя чистоту и уникальность языка.

Автор(ы) статьи: Ромах О.В.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Изучение понятийного аппарата культурологии дает сведения о том, что термин «культура» первоначально появляется в античные времена, где трактуется как «обработка почвы и возделывание». По другой версии, более древней, относящейся к ведической индийской традиции, он характеризуется как «связывание светом». Известные современные культурологи утверждают, что он вошел научный обиход очень недавно, полтора-два столетия тому назад, и тогда же попал в русский язык, где и стал характеризовать определенные явления.

Однако последние изыскания в этой области демонстрируют иные позиции, которые ориентированы на лингво-культурологическое исследование и уточнение сущности термина «культура», раздвигающее время его пребывания в русском языке.

Рассмотрим эти позиции более подробно.

Стало традицией говорить о том, что термин «культура» употребляется в русском языке сравнительно недавно и в первоначальном варианте заменялся другими, схожими по смыслу. Для углубленной корректировки этого утверждения, само понятие «культура», как представляется, нуждается в дополнительном расшифровывании. Это позволит более детально вникнуть в его смысл и трансформировать в целый свод правил-действий, которые значительно сказываются на чисто эмоциональном формировании личности.

Итак, «культура» в ведическом понимании трактуется как состоящее из корней Культ + ур, переводимое как «соединение светом», о чем подробно говорилось ранее, в частности, в авторском учебнике по теории культуры (Тамбов, 2002). Однако дальнейшее изучение показывает, что этими позициями не исчерпывается объем слова «культура». Из поля зрения ушел слог «Ра». Выяснилось, что игнорировать его совершенно невозможно, так как значительное число слов в русском языке включает его в себя или начинается с него. Вспомним такие слова, которые наполнены совершенно конкретным оптимистическим, радостным содержанием – РАдость, пРАздник, кРАсный, кРАсота, пРАвда, спРАведливость, бРАт, РАвенство, РАбота, РАвновесие, РАдуга, РАдушие, РАзмышление, обРАз, обРАзование и др. Помимо этого, слог РА может склоняться, и тот же смысл приобретают слога РО, РИ, РЕ, Ру и др. Все они, по данным В. Гладышева есть производное, от РА. Если просчитать это, то в русском языке они займут более трети его состава. Кроме этого, значительное число традиционных русских имен включают в себя Ра и его производные. Все они освещены слогом РА, который в египетской традиции, мифологии обозначает не просто имя Бога Солнца Ра, но и светлые эмоции радости и ликования. Последнее слово «ликование» – одно из ключевых в христианских молитвах – призыв к всеобщей радости (не буйству, переходящему в беспредел), высоким эмоциям, основанных на торжестве, гордости, восхищении каким-то явлением, к восприятию которого призываются присутствующие. Получается, что изначально присутствие слога «Ра» окрашивает и само слово и явление, которое оно обозначает, возвышенными мощными эмоциями.

К числу распространенных, можно отнести слово «красота», которое в обыденном языке часто ассоциируется с цветом – красным и вслед за ним транспонируется в определение – красное, красная, красно (с ударением на последнем слоге), под которым понимается все красивое. Оно перерастает в качественную категорию и предполагает применение его не только и не столько к человеку (хотя во всех фольклорных позициях используется известное словосочетание «красна девица»), но и к множеству созданных предметов. Следовательно, созидание в качественном ключе – есть красивая (красная, с ударением на «на») деятельность – творчество, то есть сумма таланта, деятельности, созидания нового, вносящего в окружающее пространство красоту и возвышенность.

В буквальном прочтении слово «культура» можно расшифровать и как составленное из корней культ + у + ра, где «культ» — известное слово в русском языке, употребляемое многократно и используемое в религиозном смысле прежде всего, а слово – ура – исходное из египетского – прославление Бога Ра – издревле применялось как призывание победы, возглас восторга, ликования. Военные до сих пор троекратно произносят «ура», чтобы выразить не только приветствие, поддержку, но и эмоции торжества, восхищения. Кроме этого, на полях сражений – «ура» — это поддержка боевого духа. Таким образом, напрашивается вывод, что слово культура в русском языке существует чрезвычайно давно в виде разделенных, самостоятельно существующих слов – культ и ура. Соединенные вместе они дают не только понятие и слово «культура», но и вводят нас в пространство ликования-победы-восторга по поводу сотворенного.

Следовательно, в данном варианте слово «культура» переводится как культ соединения радостным, ликующим светом, пребывание под покровительством Бога Солнца — Ра. И в свете сегодняшних знаний, основанных на данных информациологии, научном обосновании теории вакуума, теории торсионных полей, становится ясно, что «объединение светом» – всегда вызывает радость и ликование. Потому что это присоединение к высоким светлым вибрациям, которые не просто производят очищение физического проводника (тела), но и дают ясные ощущения, переводимые в эмоциональную платформу (наполнение его чистотой) и вызывают чувства радости, ликования, безопасности.

Поэтому весь пласт культуры и ее творений изначально – есть подключение к радостным ликующим вибрациям. Это и восприятие произведений искусства, которые в разном смысловом содержании всегда вызывают восхищение созданным; это и изучение научных теорий и конструкций – восхищение интеллектуальной стороной человеческого гения; это и вхождение в религиозные потоки, которые сами есть светоносные вибрации; это и собственное творчество в любых сферах и областях. Любое собственное творение обязательно вызывает в творце – создателе эмоции восхищения собой, умиления перед созданным (вспомним знаменитое пушкинское оценивание «Капитанской дочки»: «Ай да Пушкин, ай да …. сын»).

В данном случае речь не идет о качестве созданного произведения. Естественно, оно различно, так как в творчество погружены и гении, и обычные люди. Но сам факт созидания, преодоления себя, «удвоение себя» в творчестве-деятельности, вызывает именно такие чувства, именно такие эмоции. Это первоначальный акт завершения запланированного, оценка которого впоследствии может многократно меняться, но связанность созданного с радостью и ликованием не исчезнет никогда. При любом уровне восприятия – это переход на новую ступень собственного развития и фиксирование созданного состояния высокими эмоциями, закрепленными в комплексной (психо-физиологчисекой) памяти.

Во всех случаях – восприятие-изучение созданного или собственное творчество – становится механизмом саморазвития. Последнее (саморазвитие) может существовать как в социально-ретроспективном плане, имеющем личностно-когнитивное звучание, так и в зрелом творчестве – персонифицированном социальном аспекте.

Дальнейший лингво-культурологический анализ дает еще более интересную детализацию. Обратимся к словарям, в частности «Словарю русского языка» В.И. Даля. В нем приводится само слово «культура», которое определяется как имеющее французские корни. Но разложение его (термина «культура») на составные части показывает нечто иное. Рассмотрим его как состоящее из следующих позиций: куль+т+у+ра. Слово «куль» – давно известное в русском языке и переводимое как мешок-пакет, емкость, куда складываются, ссыпаются продукты, предметы и др. Помимо этого, оно описывается В. Далем, как «оборачивание, обертывание, покрывание». Соединенное с остальной частью слова оно чрезвычайно проясняет сущность его русского эквивалента. Если мы оставляет понимание слогов «ура» как призывание Бога Ра – радости и света, то получается, что речь идет об оборачивании, обертывании, покрывании человека светом. Отдельно стоящая буква «Т» переводится как «твердость, несокрушимость». Следовательно, весь перевод будет звучать как «оборачивание несокрушимым радостным светом». Подобное трактование происходит из простейшего анализа известных позиций, существующих в словарях.

Если же обратится к работам известного лингвиста и В. Гладышева и включится в его размышления, где он утверждает, что русский язык – изначально является основой всех земных языков, то очень многое значительно меняет свои позиции. По его мнению, проторусский язык основан на использовании первоначальных слогов. Думается, что в наше время эта древняя тенденция сохранилась в частом использовании аббревиатур – начальных слогов или букв в названии явлений, предприятий и др. Такое фиксирование языка в письменных памятниках называется слоговым письмом и составляет фундамент почти всех известных сейчас древних языков – египетского, шумерского и др., сущность которых становится ясной по мере применения к нему изначальной проторусской конструкции. Используя предложенную им алгоритмизацию, термин «культура» можно прочесть следующим образом. Культура – состоит из многих корней: ку+ль+т+у+Ра. При фрагментарном расшифровывании получаем следующее: ку (ка) – душа (сравните – египетское «ка» – душа), ль – ле – лежать, пребывать, т – твердый – несокрушимый; — у – петь, прославлять – Ра – Бога Ра (солнце, радость). Следовательно, культура в этом понимании переводится как: «душа пребывает в несокрушимом прославлении радости». Если же мы присоединим к этому пониманию слов «свет, радость», то они использовались изначально как определение мысли, творчества, которые изначально – есть радость познания и самодостаточности. Ра – солнце – символ мысли и мышления. Ментальность – мышление – мысль — солнце обозначается единицей и означает сущность и направленность их движения и качества. То есть, культура – изначально понимается как творение (творчество) несущее радость, дающее человеку несокрушимость. Она должна создавать для этого необходимые условия, в которых человек будет благоприятным образом развиваться. В этой транскрипции становятся понятными многие слова, которые сложно проанализировать и дать им определение. Слово «мудрость» расшифровывается следующим образом му-д-ро-сть. Му – мой, д – дом, ро – Ра (солнце) сть – стоит. Мой дом у солнца (Ра) стоит. Это показывает и социальное положение – у солнца – высоко, у солнце, читаемого как знания, мысли — необходимые знания, которые позволяют это сделать. Следовательно, знания выводят человека на высокий интеллектуальный уровень, где помыслы сосредоточены на солнечном уровне понимания окружающего или, говоря языком древних «мгновенного проникновения в изначальную суть вещей» и, одновременно, высокий социальный уровень, где ему позволительно иметь дом у солнца; или одновременное сочетание обеих позиций. В языке скрыты смыслы, где слова являются командами, фиксирующими и явные и скрытые его аспекты. Поэтому каждое конкретное слово обозначает не просто локальную определенность, но и всю окружающую это слово инфраструктуру. Язык — носитель смыслов-конструкций, смыслов-действий, несущих определенную программу.

Думается, что подобный анализ не только имеет право на существование, но и поддерживается современными изысканиями, которые утверждают первородность праславянской культуры и, следовательно, праславянского языка по отношению к развитым мировым культурам, в том числе и древне-индийской. Последняя, по мнению многих ученых (Юзвишина, Асова и др.) фиксировала и тщательно оберегала знания (Веды), в которых впервые встречается слово «культура». Сам характер использования последнего говорит о том, что это понятие не имело в данной традиции поступенного развития, а фиксировало сразу совершенно определенные явления, закрепленные в конкретном знаке-слове. Этот факт подтверждает его включение в санскрит как уже сформированного, опробированного, символизирующего комплекс явлений-терминов. Дурга Прасад Шастри — известный индийский знаток санскрита косвенно подтверждает это, говоря, что наиболее близок санскриту именно русский язык. Более того, индийские ученые-лингвисты до сих пор могут понимать современный русский язык, в особенности говоры Архангельской и Вологодский областей, сохранившие звучание санскрита.

Эзотерическая культура вообще утверждает, что слово «культура» пришло на землю в уже готовом виде (А. Бейли, Шри Ауробиндо, Е. Блаватская, Рерихи и др.) и использовалось как «обережение ауры» и Земли и человека. Под ней понималось не просто фиксирование названия явления, а весь комплекс эзотерических знаний, который позволяет сохранять, развивать, передавать энергию и вообще существовать на этом уровне. В такое трактование входит колоссальный объем знаний, объединенных эзотерической культурой, которая начинает изучаться и анализироваться многими отраслями науки чрезвычайно тщательно. Сейчас именно она определяется как основной механизм развития сверхспособностей человека, очевидно рассматриваемых древними как обычные навыки и способности, требующие для своего формирования специфических знаний, которые были детализированы, упорядочены и выстроены в строгую систему.

Вследствие этого, термин «культура» и есть не просто понятие, а целый комплекс заключенных в ней смыслов, действий, эмоций, каковые и становятся движущей силой и постоянным притяжением к лакуне творчества-радости, саморазвития и самосовершенствания. Опираясь на вышеприведенный анализ, можно говорить о том, что слово «культура» исходит из прарусского, проторусского языка, символизирует и, более того, закрепляет целостность подхода к человеку, социуму и природе, что чрезвычайно важно для развития русской ментальности, определяет ее направленность, содержание и качество.

Автор(ы) статьи: Ромах О.В.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Культурология как интегральная дисциплина, где качество интегративности стало аксиоматичностью, очень органично встраивается в процессы, происходящие сейчас в мире. Перестройки мышления, попытки создания его универсального типа, где бы, наконец, были соединены множественные взгляды на мироздание, претворяется именно в ней (культурологи). В силу этого она феноменологична и всепроникающа, так как культурологизация (процесс преобразования человека культурой) — процесс, который не может быть обойден ни одной личностью, что становится слишком очевидным.

Интеллектуальность культурологии, в отличие от множества других отраслей знания обладает яркой специфичностью. Напомним, что рациональная наука ориентирует человека на развитие способностей и действий преимущественно левого полушария мозга – логического; искусство – оперирует к правому, эмоциональному. При этом эти направления часто антогоничны друг другу именно по способу восприятия и познания мира. В культурологии же невозможно гиперболизировать что-то одно. Для ее продуктивного развития и деятельности в этом поле необходимо не только слаженные усилия обеих его ипостасей. Здесь начинает развиваться соединительная структура – мозолистое тела мозга, который соединяет все импульсы, давая им новое качество целостности. Маленький экскурс в физиологию позволяет понять, что ценности культуры необходимо познать, прочувствовать и прожить всеми возможными способами. Только такое соотношение делает их (ценности) усвоенными (своими).

Все достойные, а, тем более, великие ценности культуры во всех сферах и областях созданы при участии целостного восприятия и целостного творчества. Крупнейшие научные открытия окрашены ярчайшими эмоциями. Не случайно В. И. Вернадский говорил, что «наукой движет воспламененная мысль, без эмоций она не может родиться». Произведение искусства создается на основании четких расчетов, которые облекаются в прекрасные формы. Исследователь сакральной геометрии Друнвало Мельхиседек отмечает, что все органические формы земли соответствуют математической пропорции «фи», которая присутствует как в теле человека, так как в животном и растительном мире, создавая необыкновенно красивые формы. Отступление от них разрушает гармонию. Более того, наблюдая ее в визуальном плане (не осознавая этого), мы находимся в душевном комфорте. Д. Мехиседек отмечает, что там (имея в виду скульптуру), где утрачивается знание пропорции «фи» искусство приобретает грубость и скатывается в примитивизм и близкое к нему. Он рассматривает это на примере греческого и римского искусства, отмечая, что «греки хорошо понимали пропорцию «фи». Как и многие древние народы. Когда они создавали произведение искусство, они фактически одновременно использовали оба полушария мозга. Они применяли левое полушарие для очень тщательного измерения всего – я хочу сказать действительно точного измерения, а не приблизительного. Они проводили измерения, чтобы убедиться том, что математически все точно соответствует пропорции «фи». А чтобы делать это настолько художественно, насколько они этого хотели, они использовали правое полушарие. Они могли придать лицу любое выражение или создать статую, выражающую любое чувство. Греки творили, соединяя правое и левое полушарие» (1, с. 268.)

То же самое соотношение математической пропорции «фи» мы находим в культурологии, которая предполагает очень четкое понимание структуры, параметров, прогнозов развития культуры и облекает это в изящные, духовно светлые и выдержанные формы, что позволяет не только по-разному постигать окружающий мир, но и преобразовывать одновременно себя в этом направлении. Это осуществляется на уровне понимания, что миром движет свет и любовь, добро и мудрость.

Культурология позволяет оперировать ценностями всего созданного человечеством, мысля культуру как сплошное самодостаточное пространство, в которое сплетены нити науки, искусства и религии, которые нелегко а, часто и невозможно, разъединить и рассматривать локально. Соотношение начал этой триады определяет очень многое, однако далеко не всегда ясно, имеет ли то или иное явление четкое научно-искусственно-религиозное происхождение. Невозможность разделения и необходимость интегрирования воспитывает особый ракурс мышления в буквальном смысле. Он подобен или близок мудрости, то есть высшему самопознанию, важнейшему аспекту подлинного всеохватывающего знания. Не случайно в древних традициях культуру рассматривали как Сферу Божественной Мудрости. Естественно, что такое понимание культуры обуславливало и ее качества, ставшие родовыми качествами высокой культуры.

К сожалению, от раннеисторического этапа развития культуры до современности выявлено сущностное свойство, характеризующее процесс ее преобразований. Оно выражено в увеличении формализма и уменьшении духовности метрологического, технологического и нормативного аспектов. В большей степени эта тенденция представлял собой увеличение формальной логики, ритуальности, схоластики. Почти во всех типах знания этот процесс приводит к трансформации живых мер целостного знания в закрытые системы узкопрофессионального языка и опыта. Естественно, от этого страдает равноценность логики в своих семи основных видах (формальная, мистическая, рациональная, цикличная (ритмическая), интуитивная, расчленения, полярности-противопоставления), являющимися основными, высшими типами мер и путей познания.

Сейчас человечество переживает своеобразный ренессанс целостного подхода к себе, Планете, мирозданию. Культурология в этом процессе в силу своей природы, воссоединяет многие утраченные позиции, является одним из ведущих направлений, могущим восстановить, объяснить, проследить и реализовать эти подходы.

Она основывается на законах веры-надежды, любви-мудрости, воли, сочетает в себе все знания, которые “покоятся” на трех телах великой истины — науке, искусстве, религии и способствует совершенствованию человека, то есть включать в себя: человека — деятельность – преобразование. Именно здесь человек, преобразовывает себя, нарабатывая в процессе деятельности способности, возможности и умения. Эти взаимопроникающие и обуславливающие развитие друг друга блоки триединств, были характерными признаками носителей высокой культуры – мудрецов, которых рассматривали как любимых, уважаемых и почитаемых всеми людей, слово которых — закон для остальных. Именно они становились наставниками людей, основывали роды, племена и другие сообщества. И в наше время мудрецы, старцы, старейшими во многих культурах окружаются почетом, уважением, слово которых определяет многие позиции.

Человечество всегда рассматривало культуру как самое грандиозное явление, им созданное, используя для нее символ трех соединенных колец, где неразрывно соединены создаваемые ценности. Это проистекает из того, что базовое свойство культуры – творчество, где человек проявляет себя целостно, функционально соединяя и, одновременно, выделяя функциональную направленность духовных структур. Отсюда созидание – функция сознания; гармония – функция духа; любовь – функция души.

Важно отметить, что существенными в этом изображении (тройственности культуры) становятся несколько моментов: во-первых, каждое направление изображается кругом-кольцом, который всегда во всех традициях рассматривался как кодификатор совершенства, во — вторых, все направления — имеют кольца идентичного диаметра, следовательно, они равны; в третьих, они переплетены друг с другом, следовательно, опосредуют (не только дополняют) развитие друг друга.

Более того, при наложении трех колец друг на друга внутри образуются и другие эллипсовидные структуры – напоминающие глаза – то есть, это триединство взглядов на мир, равнозначных и равноценных, которые могут существовать только одновременно друг с другом, создавая необходимый кругозор (мировидение), обеспечивающее целостность и гармоничность, а, следовательно, понимание, любовь и мудрость.

Обратившись к нумерологии, становится ясно, что троичность – одна из самых прочных структур, где каждый элемент, выполняя собственную миссию в составе остальных, утраивает силы друг друга. Триочность буквально заложена в знании. Стремление к нахождению и освоению образцов, эталонов и высших мер поведения свойственно человечеству на всех этапах его существования. Это позволяет характеризовать весь процесс создания опыта и знания как метрологический (образцы и высшие меры); технологический (освоение этих образцов социумом, социальной группой); нормативный (превращение тенденции в традицию, а затем в социальный закон).

Метрологический, технологический и нормативный аспекты целостного знания триедины. Это триединство определено тем, что всякий истинно-творческий факт культуры создается в соответствующих благоприятных условиях. Далее созданный образец (образцы) осваиваемые социумом, неизбежно преобразуются в технологии (традиции, способы). Освоение технологий обязательно рождает систему нормативов (ритуалы, правила, законы). На основе такого триединства вновь прорастают, ответвляются иные образцы, создавая основы культуры.

Продолжая далее рассматривать культуру и, следовательно, культурологию как науку, ее изучающую, как три триединых блока в оптическом варианте, мы наблюдаем что геометричность фигуры не только значительно усложнится, она изменяет свое качество. По сути дела, девять, соединенных вместе колец, образуют совершенно новое построение, которое может быть рассмотрено в нескольких вариантах, в том числе и как тор – соединяющую вращающуюся фигуру, которая включает в себя абсолютно все, в том числе формы, пространство и время.

Если же рассматривать ее с прежних позиций, как объединительную структуру, в которой все эквивалентно друг другу, то получается совершенно новое свойство, первое впечатление от которого – эстетическое. По форме это совершенный цветок с центром — человеком. «Три тройки создают девятку – самую мобильную, жизнеспособную и неуязвимую структуру» (2, с.91). Здесь каждое из колец-качеств-форм (вера-надежда, любовь-мудрость, воля; наука, искусство, религия; человек — деятельность – преобразование) есть не только условие развитие другого кольца-качества-формы, которые все воплощают, вмещают, но они очень мощно воздействуют на развитие человека – центр цветка, зависят от человека, направлены на его преобразование, реализую свою миссию, каковая и есть смысл культуры, которая его (человека) культурологизирует, где от уровня последнего (культурологизации) зависит и развитие и существование культуры. Тороидальное движение постоянно творит само себя.

Следовательно, культурология представляет собой органичную целостность, дающую человеку целостный инструмент познания бытия, себя в нем, умения гармонично существовать в мире и продолжать созидать его.

В силу последнего – созидания — культурология выступает как синтез множественных методов познания в науке, искусстве, религии.

Для того, чтобы уметь транформироваться из одной сферы познания в другую, необходимо усовершенствовать свои способности, возможности и умения, развить их качества, то есть проявить себя как многогранная кристаллическая личность. Сравнение с кристаллом очень убедительно, так как он (кристалл) и особая совершенная форма, имеющая множество граней, и прочная структура, могущая без ущерба для себя светиться всеми цветами радуги (трансформироваться) в разных направлениях. Иными словами, следует научиться трансформировать одну форму в другую. Это достаточно сложно, так как эмоция очень отличается от мысли по качеству, по частоте вибраций. (Д. Мельхиседек указывает, что мысль имеет электрическую природу и частоту вибраций 34, а эмоция – магнитную природу (эмоции заразительны), и частоту вибраций – 21).

В качестве критериев познания науки, в частности, герменевтических методов познания выступают ценности культуры, на основании анализа которых и осуществляется проверка знаний, необходимость творчества. При этом сознание, осуществляя процесс эквивалентизации, изменяет себя. Если понятие не соответствует предмету, то сознание изменяет свое понятие. Изменяя его, сознание тем самым изменяет и свое знание о предмете, т.е. свое осознание предмета. Следовательно, изменяя осознание предмета, сознание тем самым изменяет и сам предмет. Возникает то, что Гегель называл «диалектическим движением», из которого возникает новые знания, опыт, основы собственной творческой лаборатории. Создается тор – тороидальное кружение, где кольца, понимаемые как кольца-формы-ценности, приводят к постоянному изменению всего блока позиций, в котором сознание все глубже проникает в герменевтическую сущность ценностей культуры. Измененное сознание видит в предмете уже иную сущность, хотя при этом не замечает необходимости возникновения нового предмета. Человек всегда стоит перед новыми свершениями и познанием, почти не осознавая причины этого процесса, так как находится внутри его, является сутью этого преобразования. Благодаря своему опыту, осуществляя себя, человек через культуру охватывает и вбирает в себя все более и более широкие сферы. При этом в кружении (торроидально) постигаются все новые сферы культуры, где постоянно познавая новое (чужое), и, одновременно, новое в-себе, человек становится этим новым процессом, т.е. делает чужое своим родным. Одновременно с этим центральная область, образованная всеми окружностями становится округло вогнутым квадратом – новой фигурой и одновременно центральной частью человека. Это — есть область творения-познания-незнания, из которой произрастает все новое. Углы этого квадрата представляют собой лучи-мысли, ориентированные во все стороны. Отсюда получается, что, коль скоро это центр, сердцевина человека-культуры, то именно она и стимулирует потенциальное развитие и человека, и человечества, делая творчество, творение его базовой чертой.

Если наука в большей степени познается логикой, то искусство оперирует эмоциями, доводимыми до катарсиса, который позволяет прочувствовать события и образы произведения. Восприятия произведения искусства в сообществе людей усиливает действие, так как эмоции, имея магнитную природу, усиливаются, многократно увеличиваясь в большом количестве людей. Сильнейшие чувства испытывают и люди в концертном, театральном зале, когда художественное произведение в буквальном смысле «переворачивает» душу, а эффект «фанатов» шоу-бизнеса, всем известен. Более того, не секрет, что толпа, охваченная выраженной эмоцией, полностью подчиняет себе конкретного человека, который после выпадения из нее, не может объяснить свои действия.

Постижение же религии как жизни духа, особой формы бытия, можно познать (прожить его), лишь, поднявшись в определенный уровень существования, где высвобождаются глубина и плотность тонкого восприятия. Когда этого происходит, то происходит на всех уровнях бытия экстатическое сознание всего сущего, преобразуя сознание в целостное (космическое). В этом заключается смысл соединения единства – и — постоянства (гомеостаза).

Это хорошо описано известным японским интерпретатором дзен-буддизма Судзуки. Религиозный или всеобщий метод познания он описывает в следующих словах: “Подход заключается в том, чтобы прямо войти в сам объект и увидеть его как бы изнутри. Познать цветок – значит стать цветком, быть им, цвести, как он, радуясь солнечному свету и дождю. Если это произошло, то цветок говорит со мною, а я знаю все его тайны, радости и страдания – все биение его жизни. И не только это. Вместе с моим “познанием” цветка я узнают все тайны вселенной, включая и тайны моего собственного Я” (3. с. 57).

Сложность такой трансформации познавательных способность личности очевидна, но постижение культуры, изучение культурологии возможно лишь в этом русле. Попытка мыслить ее чем-то вроде деталей детской головоломки, которая при «правильной» работе образует единственный рисунок — непреодолимое искушение, но падение в примитивизм. Оно основывается на представлении о каких-то элементарных позициях (неважно, существуют ли они уже или их можно сконструировать), которые нужно только собирать, чтоб получать то одно, то другое.

В нашем же случае целостность есть единственный способ познания, творения и преобразования и культурологии и человека в ней. Ее пространство, жизненная среда выступает как достаточно объемная самосохраняющаяся структура, выстроенное одновременно и цельно и дифференцированно, которую культурологизированный человек может освоить в метрологическом, технологическом, нормативном смыслах.

Литература:

1.Мельхиседек Д. Древняя тайна цветка жизни». София, 2005. Т. 1.
2.Калагия. М., 1993.
3.Судзуки. Дзен-Буддизм в пространстве познания. М., 1996.

Автор(ы) статьи: Ромах Н.И., Полякова Т.А.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Миропонимание и мироощущение личности, её менталитет формируются под воздействием структурных особенностей культуры. Культура, в свою очередь, складывается в процессе исторического развития определенного народа. Таким образом, исторический опыт, переработанный и отложившийся в культуре, влияет на формирование глубинных особенностей мироощущения человека, осваивающего мир посредствам восприятия культуры и культурных ценностей. Образ мышления может рассматриваться как опыт культурной истории.

При изучении российского менталитета в свете исторической культурологии и социологии, можно выделить, по меньшей мере, пять релевантных исторических периодов: языческий, дохристианский; христианский допетровский; российско-имперский; советский; новороссийский.

Можно предположить, что каждый период оставил след в российском менталитете в виде, «отложений» в ценностно-смысловом ядре. Периодизация подразумевает доминирующую роль разных форм культуры и сфер общественной жизни на стадиях исторического развития. Сначала в роли системообразующей общественной доминанты выступает миф, потом религия, затем политика, экономика и, наконец, информация. Соответственно, каждый из элементов в структуре российского менталитета, берущий свое начало в одной из перечисленных стадий, требует специального исследования одной или несколькими гуманитарными науками. При этом задача учёного — рассматривать российский менталитет как относительно устойчивое целое (систему) в связи с общественными и историческими изменениями, не сводя его к исторически неизменной ментальной константе.

Наше исследование посвящено менталитету как культурологическому феномену, раскрывающему проблему миропонимания личности в историческом аспекте.

Автор(ы) статьи: Ромах Н.И.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Проблемы взаимоотношений позиций интеллекта и культурологии, которые взяты в качестве базовых в данной конференции, можно решать разными средствами. Тем не менее, в вузовском процессе многое, если не все решается через личность преподавательского корпуса, того состава педагогов, которые осуществляют учебный процесс.

В первую очередь вузовский профессор – лоцман в огромном море массовой культуры, в котором находятся студенты. Смыслообразующая палитра современной культуры представляет собой образование особой сложности, разобраться в которой без достаточной подготовки сложно. Понимая ущербность части из этой продукции, преподаватель должен знать ее. Слыша от многих пренебрежительное отношение к сериалам и зачастую разделяя подобную точку зрения, он просто обязан быть в курсе части из них хотя бы для того, что более 80 % студентов их зрители. И в данном случае, целесообразнее с профессиональной точки зрения проанализировать эту продукцию и перевести ракурс внимания студентов на другие, более ценные произведения.

Миссией преподавателя становится ограждение студентов от тотального пессимизма, насыщающего средства массовой информации, которое трансформируется в постоянный негатив, который переносится на все видимые сферы человеческой деятельности, в том числе и на образовательные процессы. Сейчас нет практически ни одного школьника и студента, которые бы позитивно воспринимали процессы образования. И семья, и массовая культура, и сами образовательные учреждения навязывают стереотип восприятия их как тяжкое бремя.

Между тем, формирование позитивного восприятия образования чрезвычайно важны, хотя бы потому, что занимают значительную часть жизни во временном и силовом аспекте, не говоря уже о том, что именно они — есть основа профессиональной и социальной состоятельности человека.

Многочисленные методики игрового обучения, использовавшиеся ранее, сейчас канули в лету. Причин тому несколько: это и большая затрата времени на предварительную подготовку кадрового и содержательного аспекта, это и явный перекос в сторону создания легковесности самого процесса образования и др., что в целом исказило логику их построения. Тем не менее, эмоциональный фон, сопровождавший их, был высок.

Помимо многочисленных методик, решающих эти проблемы, чрезвычайное и базовое значение здесь принадлежит личности профессионала, который своим видом, отношением к проблеме, преподаваемой дисциплине, умением обращаться с мыслью и др. создает у студентов нужный настрой и стремление к знаниям. Тезис «Познание – есть радость», «Радость познания» как никогда актуален в современном вузе.

И личность преподавателя становится тем носителем привлекательности знаний и в целом интеллектуальной деятельности, которые в совокупности определяют не только настрой, но и дальнейший жизненный путь студента. На этой позиции следует остановиться особенно подробно. Сложившаяся тенденция ориентирования молодых преподавателей прекрасна, но несколько тенденциозна. Известно, что качественным профессионалом, преподаватель становиться лишь через 10-15 вузовской деятельности. Наличие молодых остепененных преподавателей, подтверждающих ценз кафедры и вуза в целом – прекрасная тенденция, но они лишь начинают свой педагогический путь и процесс освоения ими читаемых дисциплин, приобретения мастерства находится в самом начале. Таким образом, целесообразно сочетать в составе кафедр разновозрастной контингент, который бы взаимозаменялся естественным образом. Исследования, в частности, исследование «Преподаватель глазами студента» прекрасно подтверждают эти позиции. Профессоры и доценты, имеющие 20 и более стаж вузовской деятельности оцениваются студентами в 8 баллов (по 10 бальной системе) и более баллов, молодые преподаватели не выходят за рамки 6,8 баллов. Это как раз и говорит о качествах зрелости, интеллектуальности и многих других, которые необходимы в вузе.

Личность преподавателя, в особенности культуролога, особенно важна, так как через нее студенты формируют отношение не только к дисциплине или блоку дисциплин, но и целой сфере, качественному стержню всех явлений, к каковым относится культура. Многочисленные мировые исследования обращают самое пристальное внимание на связь личности преподавателя вуза и качество образования студентов. В процессе общения с мастером (профессором) студенты учатся обращаться с мыслью, приобретают культуру ее использования, навыки-умения ее подачи и анализа — всему тому, чему невозможно научиться с помощью иных форм обучения. Следовательно, главной основой интеллектуальности студентов становится интеллектуальность и личностные качества преподавателя. Следовательно, не только мощная эрудиция, научная подготовка, но и умение создавать благоговейное отношение к самому процессу приобретения знаний, трансформировать его в позитивное, радостное настроение, стимулирующее образование и превращающее его в радость – одно из важнейших профессиональных черт вузовского преподавательского корпуса. Поэтому личность преподавателя должна быть образцом интеллигентности, глубокой культуры, тех высоких эталонов русских ученых, которые и становились носителями наличной культуры своей дисциплины, своей специальности, кафедры и др. Само общение студентов с людьми такого ранга – облагораживает и возвышает. В этом случае сочетание интеллектуальности на фоне мощной культуры, преломленной в культурологическое восприятие действительности, в более частном виде, к своей науке и своей дисциплине обязательный компонент профессиональной состоятельности.

Автор(ы) статьи: Розенберг Н.В.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Изучение культуры повседневности принадлежит к числу наиболее актуальных направлений современного гуманитарного знания. Выделившись в 70-80-х гг. ХХ века в самостоятельное культурологическое направление, культура повседневности стала объектом научного интереса целого ряда гуманитарных дисциплин и тем самым превратилась в междисциплинарное исследовательское пространство. Сегодня противоречивость множественной, разнокачественной и динамической действительности достигла такого уровня, когда даже самая точная, подробная и ответственная теория не в состоянии придать ей концептуального единства.

Проблемы, которые новое столетие поставило перед человеком, выдвинули на первый план поиск новых техник анализа, новых точек зрения и методологических точек отсчета, заставили существенно расширить область изучения и само понятие объекта наук о человеке. Именно с этим обстоятельством связано то, что в сферу современного исследовательского интереса прочно вошла и уже успела обрасти собственной традицией тема повседневности. Для анализа проблем повседневности используется весь арсенал методов и приемов, применяемых в эмпирической социологии и культурологии, поэтому нет оснований противопоставлять качественные и количественные методы исследования. Необходимо только ясно понимать, при каких условиях, какие методы лучше применять и при каких они будут более или менее эффективны. Однако помимо традиционных методов, при изучении повседневности используются методы смежных наук, в частности методы психоанализа, методы интертекстуального анализа и деконструкции текстов, методы биографий, насыщенных описаний, кейс-стадиз и др. Именно такой подход позволяет осуществить «прочтение» структур повседневности.

Культуролога повседневность интересует как таковая: повседневность в контексте своего наличного бытия как способ существования человека в мире, как конкретное смаслообразование, как общечеловеческая ценность. В культуре повседневности, независимо от ее исторических и региональных особенностей, рассматриваются всеобщие субстанциональные и функциональные элементы, без которых она не существует. Единство универсума культуры повседневности вовсе не означает его абсолютной субстанциональности: целостность мира повседневности определяется объективной природой ценностей и значений, заложенных в явлениях повседневности.

В повседневной культуре социальное взаимодействие невозможно без устойчивых символических форм. Существование в символической среде вообще является отличительной особенностью человека. Эта среда характеризуется не столько физическими, сколько социальными параметрами и масштабами. Наличие символической метрики обнаруживается во всех феноменах человеческого мира: одежда прикрывает тело от холода и одновременно выполняет дисциплинарные функции, выражает его социальное положение. Даже современная мода при всей ее свободе выполняет репрессивную роль регулятора человеческого поведения. Аналогичное символическое значение имеет человеческое жилище, устройство которого обусловливается не только потребностью в физическом выживании, но общественными представлениями о богатстве, славе, влиянии его владельца. Люди создают и накладывают на мир фактов и процессов свой смысловой и ценностно-символический порядок. Кроме того, культура повседневности организуется в таких символических формах, как позитивный опыт, имеющий свойство передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях и словах, формулах, образах, технологиях. Эти проявления существуют в областях совместной жизнедеятельности людей, межличностной вербальной и невербальной коммуникациях, письменных текстах, сферах невербальных эстетических объектов. Для участия в такого рода коммуникациях человек должен обладать определенной культурной компетентностью [6, с 65].

Во многих современных научных теориях человек рассматривается не со стороны своих абстрактных (моральных и рациональных) идеалов, а в единстве с биологическими, социальными и повседневными структурами жизнедеятельности. Нормы, верования, образцы поведения, речи, ритмы труда и отдыха образуют основу порядка как общественной, так и индивидуальной жизни человека. В частности, социологи Бергер и Лукман пишут: «Я полагаю реальность повседневной жизни как упорядоченную реальность. Ее феномены уже систематизированы в образцах, которые кажутся независимыми от моего понимания и которые налагаются на него. Реальность повседневной жизни оказывается уже объективированной, т.е. конституированной порядком объектов, которые были обозначены как объекты до моего появления на сцене. Язык, используемый в повседневной жизни, постоянно предоставляет мне необходимые объективации и устанавливает порядок, в рамках которого приобретает смысл и значение и эти объективации, и сама повседневная жизнь» [3, с.41].

Повседневная коммуникация имеет сложное строение и регулируется на основе иных критериев, чем в науке. Прежде всего, в ее составе следует выделять неявные цели и стратегии, которые чаще всего отнюдь не сводятся к поискам истины, а направлены на подчинение людей, самоутверждение или реализацию иных потребностей. Французский философ и литературовед Р.Барт писал: «Языковая деятельность подобна законодательной деятельности и язык является ее кодом. Мы не замечаем власти таящейся в языке, потому что забываем, что язык – это средство классификации есть способ подавления: латинское слово ordo имеет два значения: «порядок» и «угроза» [2, с. 548].

Исходя из всего вышесказанного, на наш взгляд, язык как одна из культурных универсалий, объединяющая семиотическая система повседневности в большей степени характеризует саму культуру повседневности. Причем язык может проявляться в культуре как в вербальной, так и невербальной формах (язык жестов, моды, костюма, ритуалов, этикета и т.д.), и в последнем случае он в какой-то степени включает в себя другие семиотические системы повседневности. Такие семиотические системы строятся на основе как вербальных, так и визуальных элементов. Как вербальная форма коммуникации язык выступает средством общения, кодом, на котором люди передают друг другу информацию. Сам процесс общения, то есть процесс передачи информации в этом коде осуществляется посредством речи.

Язык и речь понятия взаимосвязанные, но не тождественные. Так, например, разграничение языка и речи было фундаментальным для Фердинанда де Соссюра, которому принадлежит честь создания «новой» науки семиологии. Вероятно разграничение это было совершено под воздействием учения Дюркгейма о языковых фактах [4, с. 126]. Однако, в понимании языка Соссюром мы находим много уже известных положений: в паре речь — язык речевая деятельность «является социальным продуктом… Взятая в целом речевая деятельность многообразна и разнородна… В противоположность этому язык представляет собой целостность сам по себе…» [7, с. 47-48]. Язык, который должен обеспечить своей системой все возможные высказывания, здесь выступает «готовым продуктом» по отношению к речи. Будучи социальным явлением, он есть система, существующая «лишь в силу своего рода договора, заключаемого членами коллектива» [7, с. 51-53]. Соссюр призывает заниматься не историей языков, но конкретной речевой деятельностью носителей живого языка [7, с. 44]. Изучаться должна языковая синхрония, а не диахрония, по причине чего Соссюр стремился установить связи не с историей, а с социологией, понимая под ней науки о функционировании социальных институтов.

Язык возникает в повседневной жизни и тесно связан с ней. Это объективная семиотическая система, которая оказывает на человека свое принудительное влияние, подчиняя человека своим структурам. Язык типизирует переживание и опыт, позволяя распределить их по более широким категориям, в терминах, в которых он приобретает значение для всех людей. Благодаря своей способности выходить за пределы ситуации «здесь-и-сейчас», язык соединяет различные зоны повседневной жизни в их единое смысловое целое [3, с.67-68]. Повседневная жизнь – это жизнь, которую я разделяю с другими посредством языка. Понимание языка существенно для понимания реальности повседневной жизни, поэтому язык может стать объективным хранилищем огромного разнообразия накопленных значений, жизненного опыта, которые можно сохранить во времени и передать последующим поколениям.

Не случайно, поэтому, в традиции лингвистического анализа Л. Витгенштейн обратился к обыденному языку, вернув ему самостоятельное значение. Круг источников для изучения повседневности весьма разнообразен, но вероятно неслучайно большую роль здесь играют различные письменные документы (источники личного происхождения – дневники, переписка, мемуары, художественная литература, публицистика, пословицы, поговорки, анекдоты, модные журналы, разговорники и т.д.). среди этих источников выделяются наиболее информативные, а встречаются и специально созданные для описания (фиксации) реалий повседневной жизни, например, дневниковые записи, письма. Назначение ведущихся изо дня в день записей различного содержания заключается в накоплении и сохранении информации для анализа ее в будущем.

В повседневной речи в скрытом виде заключены все основания конкретного социального действия и взаимодействия. Сказанное отражает лежащий в основе порядок. С этим связан специфический прикладной метод Гарфинкеля – метод документальной интерпретации: исследования конкретных диалогов и выявление через них имплицитных социальных фактов. В свою очередь наша соотечественница Н.Н. Козлова для изучения повседневности создала оригинальную методологию, которую называла «чтением человеческих документов». В действительности, за этой краткой формулой стояла труднейшая, кропотливая работа с языком. В ходе такой работы социально нормированный язык, например, язык идеологии или риторический язык искусства, — сопоставлялся с ненормированной повседневной речью. Дискурс сталкивался с недискурсивными предпосылками языка: природой, телесностью, трудом, дисциплинарными практиками власти и насилия, инстинктами пола.

Проблема дискурса связана, прежде всего, с пониманием той фундаментальной роли, которую в социальной жизни играет язык. Работы Гуссерля, Хайдеггера, Соссюра, Фуко произвели на Западе в буквальном смысле лингвистическую революцию, последствия которой мы еще в полной мере не осознали. «Язык – дом бытия», — писал Мартин Хайдеггер. Он определяет феноменологический горизонт общественного и индивидуального сознания, задает систему первичных таксономий и классификаций. Язык образует «картину мира», в том числе мира социального. Формулируя идею предельно жестко, можно было бы сказать так: то, что не может в данный момент быть высказано с помощью языка, того для функционирующего, актуального сознания, как бы, не существует. Любой социальный факт, а также его научная фиксация и теоретическое описание становятся возможными только в определенной языковой системе.

Большое значение языка для повседневной жизни заключается еще и в том, что он, выходя за пределы повседневной реальности, может объяснить нечто недоступное и неизвестное. Язык конструирует грандиозные системы символических представлений, которые возвышаются над реальностью повседневной жизни подобно явлениям из иного мира. Религия, философия, искусство, наука – наиболее важные системы такого рода. Язык может не только конструировать крайне абстрагированные от повседневного опыта символы, но и «превращать» их в объективно существующие элементы повседневности. Так что символизм и символический язык становятся существенными элементами реальности повседневной жизни и обыденного понимания этой реальности. Каждый день мы живем в мире знаков и символов [3, с.69-71].

Степень «культурности» конкретного человека обычно оценивается по его словарному багажу, который он использует систематически. Поэтому, социокультурное расслоение людей в обществе определяется, прежде всего, типом языка, которым пользуется та или иная социальная группа [5].

«С самого начала повседневность предстает перед нами как смысловой универсум, совокупность значений, которые мы должны интерпретировать для того, чтобы обрести опору в этом мире, прийти к соглашению с ним» [8, с.130]. Устойчивые представления человека об окружающей действительности помогают ему вписаться в структуры повседневной жизни и ориентироваться в них, формируя системы автоматического поведения.

Поведение является важной частью процесса познания места человека в конкретном культурном пространстве повседневной жизни. К. Гирц считал, что через поток поведения, который у него выступал как социальное действие, формируется культура. Мир культуры – есть повседневность, объединяющая в единое пространство природный, социальный и субъективный миры, именно в пространстве повседневности и образуются нормы, правила, различные формы поведения людей.

Поведение человека в повседневном культурном пространстве сложно и многогранно. Ю. М. Лотман дает высокую оценку сфере поведения как важной части национальной культуры, указывая на сложность ее изучения из-за столкновения устойчивых и неустойчивых поведенческих черт. «В русском культурном пространстве человек находится как бы на границе разрыва между стремлением восхождения к одухотворенному Бытию и реальностью, которая чаще всего не отвечает таким устремлениям» [1, с.9].

К субъективным факторам и условиям, влияющим на образ жизни людей, их поведение, относятся, с одной стороны, восприятие и оценка представителями различных социальных групп объективных условий своего существования, а с другой – их потребности, запросы, побуждения, мотивы, интересы, ценностные ориентации, цели и т.п. Специфика взаимодействия субъективных и объективных факторов и определяет различия в содержании, структуре и форме образа жизни людей в одном и том же обществе.

Можно сказать, что любая из культур – это определенный «калейдоскоп» стилей. Стилевая система воссоздает портрет каждой конкретной социальной группы. Он трансформирует социальные ориентиры в знаково-символические тексты культуры. Несмотря на многовариантность поведения мы можем увидеть общие стилевые характеристики индивидов, принадлежащих к одной социокультурной группе. Выбор индивидуального стиля – принятие определенных ценностных ориентаций. Те или иные социальные слои имеют различную степень возможностей стилизации своей повседневной жизни и стремления к ней.

Человеческое взаимодействие протекает не в мире вещей и природных объектов, а в символической реальности, в мире значений вещей и значений природных объектов, как практика символического обмена. Реальность не столько «задается» извне, сколько конструируется в процессе взаимодействия, в форме социального знания. Реальность конструируется в языке, а не отражается, не воплощается и не опосредуется им. Язык есть практика символического обмена, но в то же время он есть и арена, средство, цель и критерий символического обмена. Воплощая в себе коллективную память, язык становится средством приобщения к традиции, он представляет собой важную форму культурного и социального капитала.

Список литературы:

1. Бабаева А.В. Формы поведения в русской культуре (IX –XIX века). — СПб., 2001.
2. Барт Р. Избранные работы. — М., 1989.
3. Бергер П. Лукман Т. Социальное конструирование реальности. — М., 1995.
4. Капитонов Э.А. Социология ХХ века. — Ростов-на-Дону, 1996.
5. Минюшев Ф.И. Социальная антропология. — М., 1998.
6. Орлова Э.А. Культурная антропология. — М., 1994.
7. Очерки феноменологической философии. Ред. Я.А. Слинин, Б.В. Марков. — СПб.,1997.
8. Щютц А. Структуры повседневного мышления. — М., 1998.

Автор(ы) статьи: Розенберг Н.В.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Одним из способов преодоления сложностей, которые возникают при осмыслении культуры России в целом становится обращение к изучению ее отдельных регионов. Это может стать основой серьезного междисциплинарного исследования, где многообразие связей типологически подобно общероссийскому, но в силу локализованности во времени и пространстве они носят более очевидный характер.

Итак, термин «регион» является одним из многозначных и распространенных терминов в современных научных исследованиях и в публицистике. Актуализация использования этого понятия связана с нарастанием процессов «суверенизации» в постсоветском государственном устройстве, в том числе и на территории России. Оно имеет несколько общепринятых трактовок, зафиксированных в справочных изданиях универсального и отраслевого характера.

Так, например, экономисты определяют регион как хозяйственно-экономическую общность, географы подразумевают под ним административно-территориальную единицу, краеведы – историко-культурную область, культурологи рассматривают регион как культурно-цивилизационное, духовно-нравственное пространство. Общим для всех определений является ссылка на исторически обусловленный процесс формирования региона (в административном смысле или в виде территориально-поселенческой единицы).

Т.А. Чичканова предлагает рассматривать регион как субъект исторический и как «всю остальную Россию» [3, с. 7], кроме столиц, ставя, таким образом, знак равенства между регионом и провинцией.

По мнению Н.И. Ворониной, понятие регион связано с непохожестью, своеобразием, «чья уникальность базируется на специфике географического положения, природных и исторических условий» [1, с. 90]. Своеобразие же «провинциального» проявляется лишь по отношению к центру. Со своей стороны добавим, что своеобразие может проявляться как по отношению к центру, так и к другим провинциям, поскольку провинция все же предполагает определенную местность с присущим ей набором природно-климатических, культурно-бытовых, конфессиональных, социально-психологических особенностей.

Историко-культурные границы региона могут не совпадать, а в большинстве случаев и не совпадают с административными. Регионами называют такие обширные территории, как Урал, Сибирь, Центр, Верхнее, Среднее и Нижнее Поволжье, включающие в свой состав несколько национально-территориальных и территориально-административных образований. По мнению А.В. Даринского, выделение достаточно крупных регионов, объединяющих область, края и республики, осуществляется по комплексу факторов, в первую очередь, «по общности географического положения, исторических судеб, близости национального состава населения, его культурных традиций, природных условий и связанного с ними направления экономического развития и характера хозяйственной деятельности» [2, с. 19].

Таким образом, регион – это наиболее устойчивая историко-географическая единица, обладающая рядом константных признаков (социально-экономический, историко-культурный, географический и др.), которые позволяют раскрыть ее своеобразие по отношению к другим регионам. Следовательно, в отличие от провинции, термин «регион» имеет статус научного, делового понятия.

Региональные различия в России уникальны для мировой практики. Различия повседневной культуры и повседневных ценностей населения регионов России можно объяснить как исходя из геоклиматических, конфессиональных, этнических, цивилизационных концепций развития, так и из современной экономической, социальной и политической ситуации.

Важнейшая функция региона – обеспечение оптимальных условий хозяйствования и проживания населения, воспроизводство трудовых, инфраструктурных, природных ресурсов с учетом потребностей людей. Регион, по сути, является той значимой (и социальной, и экономической, и географическо-климатической) мезосредой, которая в интересах своего активного (нередко пассивного) развития влияет на все стороны функционирования людей, подчиняя их интересы своим, тем самым, вынуждая людей менять образ жизни, вносить заметные изменения в семейно-бытовые, национальные отношения, социокультурную сферу. Ценностные ориентации населения региона находятся во взаимозависимой связи с уровнем и качеством жизни в регионе. Под уровнем жизни населения понимаются обеспеченность его необходимыми материальными благами и услугами; достигнутый уровень их потребления и степень удовлетворения разумных (рациональных) потребностей.

Это понятие дополняется условиями жизни; труда; быта и досуга населения, состояния его здоровья, образования, природной среды, т.е. характеристикой качества жизни населения.

Социокультурная составляющая понятия «регион» выделяется как детерминанта общественного развития, исходя из следующих обстоятельств: во-первых, большинство действующих в социальной системе факторов представляют собой специфически человеческие способы деятельности, т.е. феномены культуры; во-вторых, все факторы, действующие в обществе или воздействующие на него (в том числе природные), даже в тех исторических ситуациях, когда они выходят на первый план, опосредованы общественной психологией.

Специфика исследований региональной культуры заключается в том, что они в большой степени смыкаются с историко-краеведческими, делая акцент, по преимуществу, на культурные традиции отдельных народов или групп населения, закрепившиеся в их повседневном бытии, на истории открытия или бытования отдельных артефактов, уточняя факты биографии отдельных деятелей региональной истории. При всей значимости такого подхода актуальным видится создание теории региональной культуры, рассмотрение генезиса, структуры, функционирования, логики развития региональной культуры. В силу множественности задач, которые стоят перед учеными – представителями различных наук, сегодня можно сказать, что для создания целостной картины жизни отдельных регионов необходимы междисциплинарные исследования, интегрирующие различные аспекты изучения, опирающиеся на представление о культуре как уникальной форме бытия человека в конкретных историко-географических условиях.

Что же следует иметь в виду, когда говорят «культура региона». Традиционной моделью, в рамках которой рассматривается региональная культура, является противопоставление «столицы» и «провинции». Тем не менее, появление вместо слова «провинция» «регион» не просто игра в слова. За ним кроется идущий сегодня процесс осознания собственной значимости и значительности каждым регионом, попытка преодолеть однолинейность в описании исторического развития, признания поликультурности как качества современной жизни, а значит, признание ценности региональных культур.

Специфика информационного поля региона есть не только фактор сохранения этнонациональных традиций. Определенная замкнутость порождает усиление национально-психологических особенностей в восприятии действительности, характерное для представителей провинциальной культуры, вследствие ее меньшей восприимчивости к инородным культурным влияниям по сравнению со столичной культурой. Отсюда большая открытость вовнутрь, способная формировать феномен «духовной оседлости». Это своеобразный путь преодоления духовной стагнации, весьма опасной для культуры.

Поэтому актуальность изучения культуры отдельного региона сегодня заключается, с одной стороны, в выяснении ее характерных черт и факторов, влияющих на возникновение и развитие, типологию и своеобразие, а с другой, обозначение в общественном сознании тех особенных черт региональной культуры, которые в современных условиях могут способствовать духовному развитию личности, вписываться в систему современных ценностных ориентаций, особенно молодежи, и, следовательно, быть востребованы.

Литература

1. Воронина Н.И. Провинциальная культура как исследовательская проблема // Регионология. – 1993. — № 2.
2. Даринский А.В. Региональный компонент содержания образования // Педагогика. – 1996. – №1.
Чичканова Т.А. Развитие российской провинции: культурологический подход. – Самара, 1997.

Автор(ы) статьи: Рещикова И.П.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Тематизация культурологии была и остается проблемным в методологическом отношении предприятием. Данная статья представляет попытку выяснения тех имманентных причин, в силу которых позиционирование культурологии в качестве дисциплины непродуктивно, и попытку обоснования ее рассмотрения как интердисциплинарного поля.

Генезис культурологии обусловлен процессами эпистемических трансформаций ХIХ-ХХ вв. В сфере гуманитарных наук длительный период аккумуляции разнообразного фактического материала, сопровождавшийся процессом углубления и академической дифференциации отдельных дисциплин, сменился критическим периодом осмысления и обобщения эмпирических данных. Так начался поиск нового общего гносеологического базиса, поскольку великие метадоктрины ХIХ в. с их макроаналитическими интенциями, последовательным монизмом, телеологизмом и европоцентризмом уже не обеспечивали адекватной интерпретации накопленного материала. Поиск затянулся до настоящего времени: на роль нового базиса пробуются различные парадигмы. В целом эта ситуация уже традиционно определяется как перманентный методологический и мировоззренческий кризис, изначально локализованный в сфере истории, поскольку с ХIХ в. именно история была «царицей наук» [2; 12]. Заметим, что статус «венца гуманитаристики» история не утратила и в следующем столетии – несмотря на мощные потрясения самих основ исторического знания; в ХХ в. по-прежнему «история образует «среду» гуманитарных наук» [3; 389].

Тем не менее ситуация кризиса имела глобальные для науки в целом последствия. Транзитивный период ее существования сделал небесспорной ясность и прозрачность универсума, созданного классическим философствованием; проект познаваемой, предсказуемой, о-граненной в своей завершенности и совершенстве реальности был исчерпан к концу ХIХ в.

Прибегая к метафоре, можно сказать, что «эра невинности» ушла в прошлое, а «греховный плод» предстал в виде методологической рефлексии по поводу оснований гуманитаристики. Результатом стало «осознание собственной наготы»: более не могла оставаться адекватной новым эпистемическим условиям знаменитая максима Л. Ранке о том, что долг историка – описывать прошлое «как собственно это было»:

1) подверглась переосмыслению центральная «священная» категория исторического исследования – исторический факт. В связи с этим стала очевидной необходимость наполнения новым содержанием такого фундаментального критерия исторического знания, как объективность;
2) этот импульс породил цепную реакцию по всему пространству научного знания, заставив ученых усомниться в статусе факта как основы теперь уже любого научного исследования, а также и в статусе знания, оперирующего фактами (подлинность и несомненность результатов исследования перестали быть конститутивными характеристиками научного знания): «Никакое знание в условиях модернити не есть знание в «старом» смысле, где «знать» – значит быть уверенным. Это относится в равной степени и к естественным, и к гуманитарным наукам» [5; 106];
3) в результате рефлексии о природе исторического познания возникло понятие гуманитарные науки, что отразилось в опытах классификации наук с постулированием принципиального (на тот момент) различия двух типов научного познания;
4) таким образом, появилась собственно гуманитаристика как интеллектуальный феномен и началось активное определение ее предмета, методологии и категориально-понятийного аппарата. Итогом стала профессионализация входящих в состав гуманитарного знания дисциплин.

Крупный гносеологический сдвиг в истории не мог не стать причиной аналогичных изменений в смежных дисциплинах. Уже в сер. ХIХ в. обозначилось свойственное гуманитарной области познания интердисциплинарное взаимодействие. Сначала оно было оформлено как идея «колонизации» историей смежных дисциплин, зачисляемых в разряд вспомогательных; позже – как их союз и формирование новой социально-исторической науки. К рубежу ХIХ-ХХ вв. возник первичный синтез, который был дезинтегрирован уже к 1960-м годам появлением множества субдисциплин с бесконечными взаимопересечениями объектов и методов исследования.

Общим вектором описанных процессов стало движение к междисциплинарности (впрочем, понимаемой различно на разных этапах этого движения); общим контекстом явилось переосмысление рациональности как фундаментальной категории западного мышления. Различение наук о духе и наук о природе достаточно быстро сменилось постулированием возможности их интеграции: новое решение проблемы субъект-объектных отношений привело к снятию жесткого бинаризма в соотношении «гуманитарного» и «естественного» знания, причем импульс к такому «смешению языков» был дан физиками.

В целом научное знание эпохи «эпистемического переворота» описывается как пребывающее в стадии формирования единой общенаучной картины мира; при этом сам образ науки, базирующейся на новом типе рациональности, определяется как «постнеклассический» [4; 29].

Следует отметить, что «тотализация» науки как таковой сопровождается параллельным процессом усложнения дисциплинарного разнообразия в пределах обоих ранее выделенных типов познания. Общей чертой этого умножения дисциплин стала расфокусировка исследовательской точки зрения с макро- на микроаналитическую перспективу, с внеличностных законов на процессы конструирования жизненной конкретики. Тем не менее попытки осуществления декларированного нового исторического синтеза не привели к формированию монолитной объектно-методологической целостности и, как отмечают исследователи, вряд ли приведут в ближайшем будущем. Одной из причин этого является определенная ригидность академической системы и консерватизм этоса, консолидирующего научные сообщества. Однако это не самая важная причина.

Новый образ науки – это огромное исследовательское пространство, которое образовалось за последние 100-150 лет в результате многократных дифференциаций и реинтеграций субдисциплин и смежных наук. Постмодернизм через серию «вызовов» и «поворотов» («антропологического» начала 1980-х, «лингвистического» и «семиотического» конца 1980-начала 1990-х) сформировал к концу ХХ в. новую исследовательскую парадигму – культурологическую: складывается особый «социокультурный подход к изучению исторического прошлого с новой масштабной задачей – раскрыть механизм социального взаимодействия» [1].

В этой связи культурология вряд ли вообще должна рассматриваться как специальная четко очерченная отрасль знания. Культурология – результат тематизации гуманитаристики на новых основаниях: это исследовательское поле, в пределах которого любые дисциплинарные разграничения весьма относительны. Именно поэтому непродуктивны традиционные попытки демаркации субдисциплин внутри культурологии; в частности, последовательное проведение дихотомии история культуры–теория культуры результируется порожденной культом «объективного факта» механистичной бинаристской оппозицией.

Постмодернизм инициировал отход от понимания науки как системы с центрированной структурой: это уже не столько система производства и трансляции знания, сколько децентрированное и плюралистичное в предметном отношении дискурсивное поле, требующее переопределения объекта исследования. Понятие культура напряженно интерпретировалось в течение всего ХХ в., одновременно производилась калькуляция его определений с растущим пониманием невозможности терминологического дефиницирования. Главная причина, по которой данное понятие вряд ли может оставаться центральным в пространстве новой парадигмы, – это его вписанность в прежнюю эпистемологическую модель и отягощенность напластованиями прежних интерпретаций.

Более адекватным категориальным базисом культурологии как дискурсивного поля может стать и фактически уже становится повседневность. В отношении специфицированности эта категория вряд ли благополучнее, чем категория культура, но ее дискуссионность детерминирована уже не столько фундаментальностью природы понятия (как это имеет место в проблеме определения культуры), сколько вписанностью повседневности в современную научную ситуацию, связью с решением обозначенных выше гносеологических проблем эпохи «кризиса» едва ли не всех гуманитарных наук.

В спорах относительно перспектив развития истории после «культурологического поворота» постепенно формулируется сфера ее современной компетенции: ею должна стать «культурная история социального», объединяющая макро- и микроаналитические подходы различных дисциплин. «Обновленная» история будет заниматься анализом «конструирования социального бытия посредством культурной практики, возможности которой, в свою очередь, определяются и ограничиваются практикой повседневных отношений» [1]. Такая новая наука (исследовательское поле), судя по всему, лишь в силу традиции сохранит название «история», поскольку ее предметно-методологическая определенность будет конституироваться с помощью установленной совокупности правил, позволяющих не «отражать» объект, тем самым «спасая» факт и фактичность, а создавать его репрезентации [6; 58].

Повседневность, все чаще становящаяся центральной категорией исторических, антропологических, социологических и прочих «культурологических» исследований, предстает как явленное воплощение трансформации гуманитаристики, как историзированный вариант понятия культура. Повседневность наилучшим образом позволяет синтезировать и теоретико-методологические аспекты современных исследований, и их очевидный интерес к ткани жизненной конкретики.

Список использованной литературы

1. Репина, Л. П. Междисциплинарность и история [Электронный ресурс] / Л. П. Репина. — http://images.humanities.edu.ru/pubs/2003/11.
2. Могильницкий, Б. Г. История исторической мысли ХХ века [Текст]: курс лекций / Б. Г. Могильницкий; под ред. В. М. Мучника. – Вып. 1: Кризис историзма. – Томск: Изд-во Томского ун-та, 2001. – 206 с.
3. Фуко, М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук [Текст] / М. Фуко. – СПб., 1994.
4. [Обсуждение книги В. С. Степина «Теоретическое знание»: материалы круглого стола] // Вопросы философии. – 2001. – № 1.
5. Гидденс, Э. Последствия модернити [Текст] / Э. Гидденс // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999.
6. Эксле, О. Г. Факты и фикции: о текущем кризисе исторической науки [Текст] / О. Г. Эксле // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории / Под ред. Л. П. Репиной. – Вып. 7. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 392 с.

Автор(ы) статьи: Пронина Л.А.
Раздел: не указан
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

К концу ХХ века в рамках кибернетики, а позднее информатики стала складываться информационная картина мира, которая рассматривает окружающий мир под особым, информационным углом зрения, дополняя вещественно-энергетическую картину. В современных условиях строение и функционирование сложных систем различной природы: биологических, социальных, технических и пр. — невозможно объяснить, не рассматривая общих закономерностей информационных процессов. В окружающем нас мире получение и преобразование информации является условием жизнедеятельности любого организма. Даже простейшие одноклеточные организмы воспринимают и используют информацию (например, о температуре и химическом составе среды) для выбора наиболее благоприятных условий существования. Данные процессы биологи образно называют: «живое питается информацией». Любой организм создает, накапливает и активно использует информацию.

Современное общество называют информационным, в котором информация приобретает особый статус, а информационные ресурсы играют важную роль. В таком обществе увеличивается доля интеллектуального труда, существенно меняется любая сфера деятельности. Можно утверждать, что без информации нет человека, нет личности и субъекта деятельности. Именно приток информационных импульсов самого разнообразного характера формирует его как личность, а в качестве источников выступают как природа, так и социальная практика. Структура личности в качестве компонентов включает сознание и самосознание, мировоззрение, характер, систему взглядов и ценностных ориентаций, совесть, духовный мир, потребность в самовыражении и творчестве, способность рефлексии. Данные феномены не являются врожденными. Они формируются и видоизменяются в ходе жизнедеятельности человека на базе определенных наследственных качеств. Врожденные вещи связаны исключительно с генетической информацией, которая хранится во всех клетках организма в молекулах ДНК, состоящих из отдельных участков (генов). Каждый ген отвечает за определенные особенности строения и функционирования организма. В то время как упомянутые нами феномены, формирующиеся в ходе жизнедеятельности человека, связаны преимущественно с информацией в социуме. Важнейшая роль в их детерминации принадлежит общению с другими людьми и деятельности. Очевидно, что эти процессы принципиально невозможны вне информационного пространства социума. Лишь разнообразная деятельность, общение с себе подобными формируют каждого конкретного человека как личность. Данные процессы, с одной стороны требуют исходной информации, постоянно питаются ею, а с другой – непрерывно генерируют новую информацию. Благодаря этому реальная жизнь людей всегда представляет собой информационное взаимодействие. Любые коррективы в жизнедеятельности людей объективно требуют информационного обеспечения. Ведь информация имеет отношение ко всем без исключения стадиям и аспектам человеческой деятельности: это и замысел, и планирование, и реализация определенных действий, и прогнозирование, и оценка результатов и т.п. Кроме того, следует выделить информационное содержание технологического аспекта деятельности. Внутренний, духовный мир человека невозможен без субъективного переживания деятельности, которое формируется также на соответствующем информационном фундаменте. В связи с этим можно сделать следующий вывод: информация буквально пронизывает социальное пространство, постоянно влияет на личностное содержание каждого из нас. Мера соответствующих изменений, и их направления всегда конкретны и индивидуальны. Частично они определяются наличным опытом жизнедеятельности, имеющимся уже личностным тезаурусом и другими сугубо внутренними, интимными для каждого человека факторами. Таким образом, современный человек предстает как продукт длительного и сложного процесса изменения глобального информационного пространства от древнейших исторических эпох до наших дней. Обогащая человека как личность и субъекта социального творчества, информация тем самым проявляет себя в качестве важнейшего фактора, способного влиять на устойчивость развития, причем и в индивидуальном плане, и в социальном. Анализируя информационную сферу, связанную со всем социумом, можно сделать вывод, что она неоднородна, многообразна и может неоднозначно преломляться сквозь призму личностной индивидуальности человека. Данные процессы еще более усилились в эпоху постиндустриального общества. Сегодня мы имеет дела с качественно новой информацией и качественно иным информационным пространством.

Глобализация и информатизация оказали значительное влияние на развитие окружающей нас среды. Современная глобальная информационно-коммуникационная система повлияла на многие сферы деятельности: появились новые условия для культурного обмена и взаимодействия, образования, бизнеса, межличностного общения и т.д. Это приводит к стиранию пространственных, временных, социальных, языковых и иных барьеров, а в мире развивается единое информационное пространство.

Формирующееся мощное информационное пространство оказывает значительное влияние на различные сферы и на каждого его участника. «Именно таким путем рождается возможность включения в индивидуальный тезаурус личности и в ее деятельность любых достижений науки, техники, социальной мысли, искусства, культуры в самом общем смысле. Принципиальное значение имеет тот факт, что только через инфильтрацию в универсум информационного пространства общества… любой информационный феномен может стать моментом образовательных программ» [2, с.5]. «Информационное пространство весьма неравномерно…: оно состоит из бесконечного множества информационных полей различной сложности, генерируемых и излучаемых разными источниками информации» [3, с.4]. Каждый человек существует одновременно в различных информационных пространствах, которые могут быть связаны или автономны. Среди них можно выделить региональные, национальные, профессиональные и т.п. На пересечении этих пространств и находится человек, где формируется его личное информационное пространство.

В современных условиях существенно меняется среда обитания человека, в том числе и информационная. Под информационной средой мы понимаем часть информационного пространства, ближайшее внешнее по отношению к индивиду информационное окружение, совокупность условий, в которых непосредственно протекает его деятельность. Информационная среда обитания человека является следствием действия множества факторов: она создается и развивается в непосредственной зависимости от многих причин — развития технических средств и технологий, новых экономических условий и социальных и т.п. Но среда и сама активно влияет на человека и условия его жизнедеятельности. В настоящее время реально существующая информационная среда представляет собой сложное многоаспектное образование. Ее можно охарактеризовать как своеобразную результирующую всех информационных потоков, на пересечении которых находится человек.

Ведущей тенденцией в развитии информационной среды сегодня является ее глобализация, которая происходит на основе развития сетей связи, телевидения и информационно-телекоммуникационных компьютерных сетей. Так, объем информации, хранящейся на серверах сети Интернет, по некоторым данным увеличивается в два раза ежегодно. Следовательно, создается принципиально новая высокоавтоматизированная информационная среда, максимально насыщенная информационно, доступная разным категориям пользователей в любое время и в любом месте. Изменения коснулись не только объема информационных ресурсов: в среде происходят значительные качественные изменения и обновления. В последние годы существенные перемены произошли в составе информационных ресурсов: появились электронные каталоги, базы данных, массивы электронных документов, включая гипертекстовые и мультимедийные. Кроме того, происходят изменения и в способах пользования ими: появился удаленный доступ к цифровым электронным массивам, интерактивный поиск информации, передача файлов, электронная доставка документов и другие результаты внедрения Интернет-технологий. Следует отметить также, что высокая комфортность (получение информации на рабочем месте) и оперативность становятся неотъемлемыми атрибутами интерактивного информационного поиска. Таким образом, информационная среда изменяется, причем очень быстро, и человек должен учитывать данные тенденции в своей жизни и деятельности. Активное использование новых информационных технологий в последнее десятилетие привело к созданию принципиально нового концептуального информационного поля.

Информационная среда характеризуется материальным, информационным и коммуникационным обеспечением. Большое значение для развития информационной среды имеют информационные ресурсы, состояние которых представляет особый интерес на региональном уровне, так как, являясь составной частью интеллектуальной среды территории, они выступают в качестве системообразующего фактора ее развития. Создаваемые и используемые ныне информационные ресурсы позволяют всем категориям пользователей не только эффективно осуществлять свою деятельность за счет местного информационного потенциала, но и использовать информационные возможности страны и мира. В тоже время информационные ресурсы сами являются сложной организационной системой, взаимодействующей с внешней средой, представляя собой саморазвивающийся динамический объект. Современная региональная информационная среда также меняется, но не такими темпами, как в крупных регионах. Если сравнить информационные возможности многих регионов с инфраструктурой мега полисов, то мы видим, что идет отставание. Можно сделать следующий вывод: происходит расслоение территорий по информационному признаку. Поэтому в настоящее время актуальным является создание и развитие информационной среды территории. Но создать такую среду еще не значит повысить качество жизни и деятельности. Решение данной проблемы возможно только в случае эффективного использования всех возможностей среды всеми субъектами. В качестве главного условия выступает повышение уровня информационной культуры всех членов общества. Так, готовность специалиста к самостоятельной информационной деятельности зависит от его информационной культуры, которая является средством гармонизации отношений между информацией и личностью на основе регулирования взаимодействий. Э.П.Семенюк отмечает взаимозависимость информационной культуры субъекта (личности, класса, нации и др.) с информационным пространством, в котором он функционирует, подчеркивая, что достаточный уровень информационной культуры, без которой нельзя обойтись в анализе социальной роли информационного пространства, дает возможность субъекту информационной деятельности лучше в нем ориентироваться и адекватно использовать его компоненты [1, с.6].

Именно информационная культура определяет эффективность информатизации общества, в результате которой происходит накопление информационного и интеллектуального потенциала. Знание, накопленное в обществе, и информация, доступная через информационную среду, характеризуют возможности данного общества решать стоящие перед ним задачи и правильно ставить новые. Данные два понятия можно объединить в одно – информационно-когнитивный потенциал, которое целесообразно использовать для характеристики процесса информатизации. Субъектом информатизации выступает личность, значит, процесс информатизации проходит через когнитивный экран тех индивидуумов, для которых знания являются ценностью. Поэтому надо учитывать не только мир объективных знаний, но и феномен личностных (субъективных) знаний.

Интеллектуальный потенциал охватывает знания и творческие способности личности, которые связаны с феноменом сознания. Вне личности, вне духовного начала знания невозможны, мы будем иметь дело только с оболочкой знаковой системы – информацией, которая не имеет никакого отношения к культуре. Если отсутствует феномен знаний и культуры, информация теряет свое значение, свой смысл. Поэтому важно понять сущность и значение интеллектуального и информационного потенциалов. В процессе накопления, использования и распространения знаний первостепенную роль играют именно личностные импульсы. Накопление информационного и интеллектуального потенциала в результате информатизации и есть культурная аккумуляция. На наш взгляд, данный потенциал выполняет две важнейшие функции: документальной памяти земной цивилизации и образования культурного наследия, а главный итог – портрет цивилизации. Информационно-когнитивный потенциал создается людьми, поэтому следует говорить об информационном взаимодействии субъектов и субъектов – объектов. В данном случае целесообразно обратиться к идеям информологии. В условиях активизации информатизации общества целесообразно использовать фундаментальные информологические положения — представления об инфофонде и инфопотоке, которые можно рассматривать как основные категории, характеризующие данное явление. Под инфофондом понимаем всю информацию, которой располагает общество на данном этапе его развития. Под инфопотоком понимаем ту информация, которая в данный отрезок времени циркулирует в обществе, передается субъектом инфовзаимодействия объекту и используется последним в качестве метасредства социальной деятельности.

Инфогенез имеет в качестве стимулирующих начал «социальный заказ» и действие внутренних информологических законов. Так, не вся производимая в обществе информация социально необходима, и не все входит в активно используемую часть инфофонда. Некоторая информация может быть и вообще не используется в человеческой практике. Но тот факт, что информация не используется здесь и сейчас не означает, что она не потребуется в будущем. Поэтому данный фактор следует учитывать при сохранении культурного наследия. Для нас представляют интерес участники инфовзаимодействия, в котором субъект и объект отличаются по модальности. Под содержанием модуса понимаем соотнесенность его с конкретной социальной или демографической группой. Групп можно выделить несчетное количество, поэтому велико и число вариантов модусов. Что же касается объема модуса, то в роли, как субъекта, так и объекта выступают представители четырех количественных разрядов — индивид, социальная группа, данная социальная система, все человечество. В связи с этим модусы субъекта или объекта могут быть индивидуальными, групповыми, социальными и глобальными. Для прогнозирования и моделирования различных аспектов информатизации это очень важно: модальность необходимо учитывать, ибо она непосредственным образом влияет на все стороны инфовзаимодействия — на количество и качество производимой и потребляемой информации, на ее надежность, активность, эффективность протекания информационных процессов, их ориентацию в координатах пространства и времени. Обмен информацией (с обратной связью) обеспечивает синхронное движение информации, диахронное движение гарантирует передачу (трансляцию) информации от поколения к поколению. С позиций информологии, важным становится синхронное измерение культуры, так как оно позволяет понять отношения между информационными потоками, отношения как внутри, так и вне. Каждый факт культуры можно рассматривать как сообщение, информацию. Трансляция социального опыта – это передача по вертикали блоков информации, содержащих элементы накопленного социального опыта в его общекультурном виде. Именно инфопоток обеспечивает эффективность культурной трансмиссии, а информационное взаимодействие можно рассматривать как механизм человеческого общения. В этом случае язык используется как знаковая система, связывающая людей в единую субъектно-объектную инфоцепь. Облечь в знаковую форму — значит закодировать сведения, а наличие кодирования всегда предполагает декодирование. Эти операции по сути можно определить как потребление информации. Следующий шаг предполагает понимание передаваемого содержания, выявление смысла поступившего сообщения. Здесь особое значение имеет формирование тезауруса — запаса информации, который, постепенно пополняясь, является фундаментом, служит инфобазой любого вида деятельности. Закладка, формирование и развитие тезауруса можно рассматривать в филогенезе (речь идет об общем информационном запасе) и в онтогенезе (когда обсуждается формирование тезауруса отдельного человека). Тезаурусы представляют собой весьма пеструю картину. Таким образом, тезаурус является индикатором уровня развития информационной культуры личности и общества.

В процессе информатизации происходит создание, накопление инфофонда, который и используется в дальнейшем для трансляции культурных образцов. В тоже время инфопоток и инфофонд – это компоненты инфосферы, которые при ряде общих черт несут в себе и существенные различия, касающиеся важных сторон их складывания, функционирования и динамики. Развитие инфосферы следует считать главным результатом информатизации общества, ибо мы стремимся к созданию информационной оболочки Земли.

Для определения сущности информатизации необходимо выделить показатели, которые характеризуют эффективность данного процесса. Данные показатели можно использовать для характеристики информационной среды, определяя степень ее комфортности, доступности, удовлетворения информационных потребностей личности и общества и т.п. Отношения между любым ресурсом и адресованным к нему запросом имеют информационную природу и, соответственно, подчиняются закону сохранения информации, тогда сумма телесных и духовных потребностей (запросов) человека постоянная и равна сумме его телесно и духовно ориентированных возможностей (ресурсов). Саморазвитие любой формы культуры, сводящееся к накоплению ценной информации и ее упорядочению, приводит к росту информационных возможностей социума и индивида. Для культуры, как системы, память – это динамический процесс накопления, хранения и забывания культурных традиций и ценностей. Поэтому в качестве показателя эффективности информатизации по созданию культурного наследия и документальной памяти можно предложить объем духовно-ориентированных ресурсов.

Уровень инфовзаимодействия в рамках диахронных и синхронных связей можно охарактеризовать культурной перпецией. Под культурной перпецией понимаем восприятие традиций и ценностей чужой культуры, отношения к представителям чужой культуры и оценка последней.

Целью информатизации является наиболее полное удовлетворение информационных потребностей общества, личности во всех сферах деятельности, улучшение условий жизни населения, повышение эффективности общественного производства, содействие стабилизации социально-политических отношений в государстве на основе внедрения средств вычислительной техники и телекоммуникаций. Поэтому культурное наследие создается и развивается с ориентацией на потребности общества. В связи с этим мы предлагаем использовать в качестве показателя успешности данной функции информатизации «культурную пертинентность». Культурную пертинентность мы определяем как соответствие культурного наследия действительным потребностям тех, кто в этом наследии заинтересован (индивид, социальная группа, данная социальная система, человечество в целом). При этом учитывается модальность субъектов, о чем мы говорили выше. Представители этих четырех количественных разрядов определяет содержательные параметры инфофондов, инфопотоков, структуру интеллектуального и информационного капитала.

Мы предлагаем также для оценки эффективности информатизации использовать такой показатель, как «культурная релевантность». Культурную релевантность мы определяем как соответствие информационно-интеллектуального потенциала требованиям, выраженным в различных запросах. Тогда культурная релевантность, определяющая эффективность документальной памяти, – объективное понятие (документы релевантные запросу можно подсчитать), релевантность культурного наследия (в оценке которого важное место принадлежит информации) – понятие субъективное.

Человек, создавая новые информационные системы, одновременно становится объектом их обратного воздействия, формирующего тип обратной связи в системе «человек — информационные технологии». В связи с этим можно предвидеть новый виток спирали развития гуманитарной культуры. Для этого витка спирали будут характерны синтетичность рационального и чувственно-образного компонентов восприятия и передачи информации, распространение новых коммуникативных стандартов (общение на вневербальном, мультимедийном уровне), зарождение новых видов искусства (мультимедиа-арт) и т.д. Все активнее будет распространяться виртуализация жизни. В виртуальной реальности у человека появляется возможность непосредственно создавать, творить «внешний мир», окружающую среду, культурное пространство. Сегодня многие отмечают, что происходит замещение реального виртуальным, человек отрывается от конкретных вещей, теряется непосредственная связь с другими людьми и т.д. В связи с этим человек плохо адаптируется к изменениям, но это происходит не только в связи с распространением новых технологий. Компьютерная виртуальная реальность требует от человека и такие важные качества, как целеполагание, творческое мышление, импровизация. Если раньше для выхода в иные миры культуры или для соприкосновения с ними требовалось определенное усилие, фантазия, творчество, интеллектуальное конструирование мира, медитация, аутотренинг, то теперь частично эти функции выполняет компьютер.

В настоящее время процесс информатизации представляет собой сложный и закономерный процесс расширения сферы действия и ускорения информационных процессов, превращения информации в такой же важный вид ресурсов, какими являются материальные и энергетические ресурсы. Эти процессы скрыты от поверхностного наблюдения. Часто они заслонены быстрыми успехами и распространением компьютерных технологий, но именно они являются определяющими в этих успехах. Обеспечение сбора, обработки, хранения, поиска, распространения и использования возрастающих объемов информации становится все более важной и трудной задачей системы научной и технической информации. Поэтому можно утверждать, что сегодня происходит расширение информационных связей между регионами, странами, народами и т.д. В результате контакты и взаимовлияние разных социокультурных систем усиливаются, что может привести и приводит к процессам изменений материальной культуры, обычаев и верований, то есть к аккультурации.

Информатизация, как сложный процесс, имеет и положительные, и отрицательные последствия. В процессе информатизации общества необходимо стремиться к использованию всех его преимуществ, вытекающих из принципиально новых технических и технологических возможностей для индивидуумов и целых сообществ. На уровне отдельного человека – это высококачественные и доступные услуги, на уровне предприятий — это развитие инновативности и эффективности труда с целью обеспечения большей конкурентоспособности. На уровне региона и страны речь идет о максимальном использовании творческого и культурного потенциала, в том числе с помощью развития мультимедийных средств и наполнения их соответствующим содержанием. Успех во многом зависит от уровня информационной грамотности людей, от формирования информационного образа жизни. Развитие информационного общества влечет за собой создание новых видов занятости, а значит, требует специальной подготовки и переподготовки кадров. В этих условиях необходима специальная образовательная кампания. Модернизация образования предполагает, что обучающийся имеет дело не с готовыми системными знаниями, а с информацией, из которой новое знание нужно еще суметь получить. Поэтому обучающиеся должны не просто владеть умениями и навыками работы со все возрастающими по объему и усложняющимися по содержанию информационными потоками: поиск, переработка, распространение. Они должны обладать способностью «с их помощью «добывать» это новое знание, самостоятельно выстраивая целостный познавательный процесс в окружающей информационной среде (восприятие – мышление – применение), переводя из хаотического состояния в упорядоченное» [3, с.81-82]. Причем, чем более готов специалист к самоуправлению познавательным процессом в информационной среде, тем успешнее его профессиональный рост, возрастает его социальная востребованность, тем успешнее он адаптируется в быстро меняющемся мире.

Таким образом, современные технологии в области обработки, передачи, хранения и использования информации стимулировали интенсивность информационного обмена. В этих условиях определяющими факторами развития общества становятся сфера информационных технологий, образование и культура. Мы столкнулись с ситуацией, когда человека часто окружает искусственная информационно-символическая среда. Принцип ноосферизации жизни мирового сообщества позволяет рассматривать вопрос о роли информации в общесоциальном и гуманитарно-личностном аспектах [4,5]. Как показывают исследования, степень мотивационной готовности населения к использованию новых технологий составляет 72,7%, а практической готовности – 57,2%. Компьютерная грамотность россиян не соответствует необходимому уровню, информационный образ жизни не является нормой жизни в России, а информация пока не занимает высоких позиций в системе человеческих ценностей. Информационное сознание находится лишь на стадии становления. А ведь именно информационное пространство является культурной средой современного цивилизованного человека. Возможность и способность человека существовать в этом пространстве – это нормы современной культуры цивилизации. Поэтому можно утверждать, что современная информационная среда – это новая форма бытия человека.

Литература:

1.Семенюк, Э.П. Информационная культура общества и прогресс информатики // НТИ. Сер. 1. Орг. и методика информ. работы. — 1994.- №1.- С. 1-8.
2.Семенюк, Э.П. Научно-техническая информация и образование: поиск новых парадигм /Э.П.Семенюк //НТИ. Сер.1. Орг. и методика информ. работы. – 1998. — №1. – С.1-15.
3.Семенюк, Э.П. Развитие информационного пространства и прогресс общества /Э.П.Семенюк //НТИ. Сер.1. Орг. и методика информ. работы. – 1997. — №1. – С.1-12.
4.Урсул, А.Д. Путь в ноосферу (Концепция выживания и устойчивого развития цивилизации) /А.Д.Урсул. – М., 1993. – 275 с.
5.Урсул, А.Д. Переход России к устойчивому развитию. Ноосферная стратегия /А.Д.Урсул. – М., 1998. – 500 с.