Автор(ы) статьи: Мягченко Г.Ю.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова: повседневность, социология повседневности, культура и культурология повседневности, типология поведневности.
Аннотация: в статье анализируются основные предметные сферы культурологи повседневности, к каковым относят предметы быта и обихода, конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п.
Текст статьи:
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
Начиная с 70-х годов ХХ века слово «повседневность» замелькало в названиях книг и статей западногерманских социологов, став обозначением направленности исследовательского внимания и теоретико-методологической принадлежности авторов к неакадемическим постулатам социологической теории. Исходным положением представителей этого течения стало требование принимать во внимание только те области социальной жизни, которые входят в мир «маленького человека», приватную сферу «дома» и событий повседневной жизни, т.е. явления, составляющие собственно предмет забот, интересов и желаний «обычных членов» общества. В отличие от «академической» науки, интересовавшейся главным образом судьбой больших социальных образований, институтов (экономики, права, управления, армии, искусства, религии и т.п.), в центре интересов социологов этого типа стоят конструкции социальной реальности, создаваемые пониманием и интерпретациями самих «профанных» членов общества, их определения ситуаций, вещей, ролевого поведения партнеров и т.п. Предметные области социологии повседневной жизни - сфера текущих, рутинных ежедневных взаимодействий, неформальных отношений, конфликтов, компромиссов, т.е. сфера личных отношений на работе, дома, в больнице, школе и т.п. Теоретически социолог повседневной жизни стремится выйти на те способы (методы) понимания, которыми обычный человек объясняет себе и другим, окружающим его людям свою жизнь, свои поступки, выбор вещей и свое поведение, свои интересы и планы на будущее, то, что он сам считает важным и значительным. Ставится цель зафиксировать, как складывается тот общий «запас или фонд обычного знания», который и определяет поведение человека в самых различных ситуациях его будничного существования (работы, еды, потребления, воспитания детей, семейных отношений).
В этом случае идея «повседневности» задает как бы нулевой уровень, точку отсчета в изучении ценностно-нормативных структур, определяющих социальное поведение, поскольку быт, «обыденщина» становились основанием для выделения явлений и значений небытового плана – сферы желаемого и его модусов – фантазии, «возможно достижимого», «праздничного», необычного, экзотического и др. Благодаря этому возникала возможность описания тех семантических структур, которыми обозначалась повседневная жизнь, оказывающаяся в поле ценностного напряжения между отдельными идеальными образованиями, служащими ориентирами поведения, ресурсами понимания и истолкования, а также просто ресурсами действия.
Социологи повседневности сделали чуть ли не впервые предметом социологического анализа повседневные ритуалы – приветствия, свадьбы, переговоры, семейные обеды и визиты гостей, домашние развлечения, встречи в местном кафе, на улице, а также уделили много внимания этикету и униформе (одежде, ее семантике, смене обстановки квартиры и пр.), также значимыми стали проблемы, связанные с бытовым использованием и функционированием техники, отношениями к кухонной и радиоэлектронной аппаратуре, телефонам, музыкальным инструментам и автомобилям.
В целом эти исследования пока ограничивались четырьмя типами технических устройств: автомобиль, его социально-экономическое и символическое использование (выяснялась ролевая принадлежность и предписанность пользования машиной, семантика автомобиля в отношении к мужским и женским ролевым стереотипам, значение марки для статуса владельца, влияние пользования автомобилем на частоту и интенсивность социальных связей и т.п.) Затем аудиовизуальная аппаратура (телевизор, видеотехника, , DVD –плейер, аудиоплейер, CD- плейер и т.п). Изучалось ролевое распределение пользования ею внутри малых неформальных групп, связь с лидерством в группе, а также взаимоотношения поколений, касающиеся владения той или иной вещью.
К этому изучению близко примыкает и социологическое обследование пользователей домашним и мобильным телефонам как основой опосредованных социальных контактов (влияние «невизуальности» на характер общения, обозначение зоны приватности, кода коммуникации – делового, личного, исповедального, характера социального дистанцирования в пользовании мобильным телефоном и пр.)
И, наконец, четвертый круг вопросов касался взаимоотношений со сложным кухонным оборудованием (миксерами, блендерами, комбайнами, холодильниками, таймерами, посудомоечными машинами и др.): рассматривались процессы рационализации собственного поведения, разрушения традиционных ролевых распределений в семье, вызванные использованием сложной техники и ее ремонтом, формы отчуждения.
Наряду с подобными исследованиями большой размах приобрело изучение повседневности, пытающееся сохранить связь с исследованиями социальных трансформаций традиционной культуры.
В качестве примера приведем работу директора института социологии медицины, одного из наиболее известных специалистов в этой области, равно как и в области истории и методологии социологического знания, Х.Ф.Фербера «Привычки питания: к социологии питания». Знание норм, культурных значений еды и питья, социальных ожиданий, определение действий в подобных ситуациях, ритуалы, социальный контроль в отношении злоупотребления едой и питьем, способы адаптации к инновациям, формы потребления, установление общения в процессе трапезы, характер изменения этих норм и т.д. все это имеет важное значение и отнюдь не только в чисто академическом плане (как аспект исторической или этнологически ориентированной социологии культуры), но и вполне прагматическое. С этими моментами впрямую связано здоровье и благополучие населения. От ответов на ряд вопросов, поставленных в социологии питания, зависит выбор той или иной политической программы в области здравоохранения, социального обеспечения и т.п. Фербер формулирует три проблемы, подлежащие детальному изучению и в чисто эмпирическом, и в теоретическом плане.
1. В какой степени питание (рассматриваемое как поведение)
стабилизировано во времени и пространстве, т.е. в качестве обычая
или привычки остается независимым от среды и устойчивым к отдельным ее воздействиям? (Институциональный аспект социального действия).
2. Может ли питание рассматриваться как поведение в специфи-
чески стратификационном смысле, т.е. быть детерминированным обстоятельствами принадлежности к определенному социальному слою, сословию или группе? (Стратификационный аспект социального действия).
3. В какой форме сегодняшнее питание (взятое как поведение)
может анализироваться в социально-генетическом отношении, т.е.
быть поставленным в перспективу изучения социальных изменений, обусловленных, например, процессами индустриализации и урбанизации?
(Социогенетический аспект социального действия).
Как и многими другими формами телесно-физического проявления человека (как правило, татуированными, такими как секс, физиологические отправления и т.д.), социология до недавнего времени практически не занималась питанием, и сама постановка вопроса о подобных предметах для нее неожиданно оказалась шоковой, ошеломляющей. Между тем, все события такого рода отражают социальную динамику культурных представлений и подчинены таким же социологическим закономерностям, как и другие формы социального поведения. Еще М.Вебэр подчеркивал социальное значение отделения места потребления и отдыха от места работы, т.е. социально-пространственного и социально-временного отделения места жилья и отдыха от места работы, домашнего хозяйства и имущества от фабрики, бюро и т.п., приведшего к тому, что отношения, имеющие связь с телесностью человека, оказались удаленными из области публичного и вытеснены в сферу, отмеченную интимностью, закрытостью. Этим отчасти и объясняется отсутствие информации о таких взаимодействиях и очень опосредованный характер знания этих явлений.
Привычки питания — это институциональные способы поведения, ежедневно повторяющиеся действия, с которыми связано соответствующее оборудование и техника, планирование деятельности большого количества ладей в течение короткого или продолжительного времени. Социальными санкциями закреплена не только периодичность, но и «стилистика» еды (характер помещения, столовые приборы, правила общения за едой, формы застолья, отношение к «меню», включая нормы национальных кухонь и т.п.), произведена стандартизация времени и расходов на еду. Иными словами, отчетливо выделяются все те элементы взаимодействия, которые могут быть названы «образцами поведения». Изменения «поведения» питания следуют только по «пороговым величинам» и связаны главным образом с оправданием или отвержением тех или иных форм.
Согласно исследованиям Х.Ф.Фербера, важнейший аспект современного питания — временное и пространственное обобществление еды (почти четверть из 20,6 млн. домашних хозяйств в ФРГ используют в той или иной форме кантины, т.е. столовую, буфет предприятия, кафе. Главным образом это служащие, а из них - преимущественно те, семьи которых состоят из 2 человек). Место еды зависит от дохода, места проживания, величины семьи, социального статуса индивида и семьи в целом (чем выше статус, тем чаще едят дома).
В символические социальные компоненты процесса еды входят также, наряду с продолжительностью и местом еды (дома, в кантине, в кафе или ресторане, на рабочем месте и т.п.), состав участников трапезы (один или с партнерами, в качестве которых могут выступать коллеги, деловые люди, домашние или друзья. В каждом случае выбор партнера очень важен для социальной оценки еды). Решающим является вопрос о том, кто готовит еду: сам «едящий», члены семьи, прислуга или она готовится в промышленном режиме, в кантине и т.п.
В настоящее время в развитых странах фактически нет различий в собственно товарной и энергетической номенклатуре продуктов питания. Социальное неравенство проявляется в культуре еды, ее разнообразии, числе блюд и составе участников трапезы, а также выделенности ритуала еды в пространстве и времени. Важен не состав того, что находится в «продуктовой корзине» на кухне или в холодильнике, а качество и разнообразие форм приготовления, качество самих продуктов; стиль еды, ее обстановка, а не различия в доходах. Фактически в настоящее время исчезли исторически существовавшие социально-стратификационные различия в характере потребляемых продуктов.
Исследователи приходят к заключению, что более важной в социальном плане сегодня становится возможность освободиться от нерациональных или малоценных затрат на приготовление еды, домашнюю работу и т.п., то есть освободить время для иных социальных занятий. Однако самое важное изменение (настоящая революция в характере питания) заключается в смене способа производства продуктов питания, освобождении от самообеспечения. В связи с введением промышленной технологии и индустриализацией производства продуктов (новые способы консервации и пастеризации, применение новых химических и электронных, вакуумных и т.п. способов антисептики) произошло резкое, радикальное изменение характера рыночного обеспечения продуктами, полностью вытеснившего натуральную систему хозяйствования. Впервые в истории оказалась возможной стабилизация снабжения населения продуктами питания. Промышленный режим технологической обработки сельскохозяйственной продукции (как и сама перестройка сельского хозяйства) способствовали независимости потребления от сезонных колебаний и типов пищевого рациона.
Наряду с формированием систем массового обслуживания (массового по типу, времени и месту) развивается и небывалый в истории «рынок» альтернатив пищевого поведения. Традиционный тип питания (жесткий по характеру ассортимента продуктов, времени трапезы и т.п.) сменился целерациональным (характерным для фаз форсированной индустриализации — наиболее эффективный и скорый способ насыщения, потребление главным образом богатых жирами, сахаром и белками продуктов, предполагающих тяжелый физический труд), а сейчас он, в свою очередь, вытесняется ценностно рациональными образцами питания, т.е. имеет место постановка индивидом собственных целей и критериев питания — гедонистических, диетических, стремление к достижению (или сохранению) идеальной фигуры, здоровья, нравственных или религиозных целей и т.п. Альтернативные типы питания — сыроедение, диета или, напротив, потребление энергетически богатых или витаминизированных продуктов, отказ от преобладания в рационе картофеля, сахара, жиров и т.п. — создают условия не только для освобождения от традиционных ритуалов и обычаев еды (поскольку исчезают пищевые табу, связанные с традиционными предписаниями), но и от ее рационального планирования.
Все это становится возможным, разумеется, благодаря появлению новой технологии приготовления пищи — использованию консервов, — продуктов быстрого или глубокого замораживания, полуфабрикатов и т.п., обеспечивающих свободу от однозначной ситуации прежнего питания. Все это значит, что типы поведения, прежде свойственные только высшим слоям («свободно выбираемый рацион питания и меню»), а также типы поведения в особых социальных состояниях (праздники, экстраординарные ситуации — поминки, чествования и пр.) утратили свой «демонстративно-роскошный» характер.
