Раздел: МОРФОЛОГИЯ КУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА
Ключевые слова:
мифологема Жанны Д Арк, массофикация в социальном сознании, психологическая мифологическая устойчивость, парадигмы мифологемы.
Аннотация:В статье дается культурологический анализ образа национальной французской героини в свете мифологической (Е. М. Мелетинский, А.Ф. Лосев) и психоаналитической (К.Г. Юнг) теорий. Прослеживается процесс генезиса и изменения во времени и в общественном сознании мифологемы и архетипа Жанны д’Арк. На примере трех произведений французской литературы, посвященных национальной героине, показывается, как одна и та же мифологема, один и тот же архетип породили совершенно разные литературные образы.
Текст статьи:
Образ Жанны д’Арк несомненно является знаковым в истории мировой кудьтуры. За пять веков он стал неотъемлемой частью массового сознания и постоянным объектом художественного творчества. Что делает его столь плодотворным? Обратимся к понятиям мифа, мифологемы, архетипа, широко используемым для анализа распространения некоторых сюжетов в искусстве.
Рассмотрев как зарубежные, так и отечественные концепции, которые можно применить для интерпретации феномена Жанны д’Арк, остановимся на двух возможных вариантах подхода к теме. Первый обозначим как сведение сюжетов, связанных с Жанной д’Арк, к первичным образам, культам, ритуалам. Здесь возникают темы Девы, Матери, Героя, обрядов узнавания, испытания и т.п. — своеобразные лучи семантического пучка, исходящего от древнейших, первобытных мифов [[1]]. Второй связан с возникновением новых мифологем в общественном сознании на более поздних этапах развития человечества. Исходя из натурических, лунарно-солярных и прочих теорий возникновения мифов, можно считать, что главным фактором здесь является столкновение человеческого сознания с непознаваемым, с чудом.
Из многочисленных концепций мифов теория А.Ф. Лосева кажется нам наиболее интересной и плодотворной в отношении мифологемы Жанны д’Арк. По А.Ф.Лосеву, миф есть непосредственное вещественное совпадение общей идеи и чувственного образа. Он настаивает на неразделенности в мифе идеального и вещественного, следствием чего и является появление в мифе стихии чудесного, столь глубоко для него специфичной. Лосев противопоставляет миф и науку, считая, что миф — не идея или понятие, но жизненно ощущаемая и творимая вещественная, телесная реальность. В мифе, по его мнению выпирает аффективная сторона, которая может доходить до экстатичности. Он подчеркивает, что миф не схема или аллегория, а символ, и специфика мифа тесно связана с личностью. Миф не сводится к догматам и таинствам, а к субстанциональному утверждению личности в вечном. В отличие от догмата миф историчен как инобытийное историческое становление личности в идеальном синтезе этого становления и первозданной нетронутости личности, что составляет истину «чуда». Только через историческое инобытие «личность» достигает самопознания, осуществляемого в «слове» [[2]].
Личность, история, слово и чудо – таковы, по мнению ученого, основные моменты мифа. По Лосеву, миф есть в словах данная чудесная личностная история. Все, что мы знаем об истории Жанны д’Арк, включая и исторические факты, и домыслы, и литературные сюжеты, прекрасно укладывается в данную концепцию.
Что касается архетипа ( в переводе с греческого – начало образа, в позднеантичной философии – прообраз, идея), этот термин в XX веке был использован К.Г. Юнгом в его аналитической психологии и подразумевал изначальные психологические структуры, образы (мотивы), составляющие содержание так называемого коллективного бессознательного и лежащие в основе общечеловеческой символики сновидений, мифов, сказок и других созданий фантазии, в том числе и художественной. Это понятие близко тому, что в мифологии принято называть «мотивами», а во французской социологии «коллективными представлениями». Е. М. Мелетинский в своем фундаментальном труде «Поэтика мифа» рассматривает идеи и, в частности, теорию архетипов Юнга, наряду с идеями многих филологов и философов, как плодотворные для развития мифологического подхода к генезису литературы [[3]]. Действительно, искусство, по мнению Юнга, тесно связано с процессом духовной саморегуляции. Психический процесс проявляется в постоянном порождении символов, имеющих смысл (рациональное начало) и образ (иррациональное начало). Истинный художник может поднять свою личную судьбу до уровня судьбы человечества, и происходит это за счет того, что художник имеет прямые и интенсивные отношения с бессознательным и умеет их выразить в художественной форме. Юнг выделяет в подсознании два слоя: более поверхностный – персональный, связанный с личным опытом, и более глубокий – коллективный, который не развивается индивидуально, а наследуется и может стать сознательным лишь вторично. В снах и фантазиях человеку являются некие образы, напоминающие образы или мотивы мифа и сказки. Глубокие коллективные недра подсознания, по мысли Юнга, являются вместилищем архетипов. Юнг сравнивает архетипы с комплексами, но личные комплексы проявляются в истории индивида, а общественные комплексы архетипического характера – в истории человечества. Они дают жизнь мифам, религиям и философским концепциям, воздействующим на целые народы и разделяющим исторические эпохи. При этом личные комплексы активизируются в моменты невроза. Аналогичная ситуация происходит с архетипами, которые всплывают, активизируются в моменты так называемых общественных или исторических неврозов, а проще говоря в кризисные моменты истории [[4]].
Говоря об образе Жанны д’Арк в художественном творчестве, нельзя не заметить, что авторы наиболее часто обращаются к нему как раз в переломные периоды жизни общества. Ярким примером тому могут служить литературные произведения, созданные во Франции в начале XX века на линии разлома двух эпох, в период национального, духовного, религиозного кризисов, в преддверии мировой войны.
Остановимся на трех произведениях французской литературы, посвященных национальной героине и использующих различные парадигмы мифологемы Жанны д’Арк. Это «Жизнь Жанны д’Арк» А. Франса (1908), «Мистерия о милосердии Жанны д’Арк» (1910) Ш.Пеги и оратория П.Клоделя «Жанна д’Арк на костре» (1935). Покажем, как одна и та же мифологема, один и тот же архетип вызвали к жизни столь различные произведения и породили столь непохожие литературные образы.
Шарля Пеги, родившегося в предместье Орлеана, культ Девы окружал с детских лет. Этот сложный, бескомпромиссный, порой впадающий в крайности, никогда не находящий душевного покоя поэт и публицист всю свою короткую жизнь посвятил, в первую очередь, двум главным сюжетам: Делу Дрейфуса и Жанне д’Арк. Эти темы, казалось бы, столь несходные между собой, принадлежащие двум разным пластам его творчества публицистике и поэзии, на самом деле имели для Пеги много общего. Борьба за справедливость, поиски правды, стремление к духовному, нравственному и историческому возрождению Франции и то совершенно особое отношение к понятию мистики, в котором сливается и привычное нам мистическое мироощущение, свойственное художнику, и новый смысл, вносимый Пеги в это слово: бескомпромиссность, неконьюнктурность, бескорыстие, жертвенность – антиномия политике. Известная французская исследовательница творчества Пеги Ф. Жербо считает, что Дело Дрейфуса в сознании Пеги стало «секуляризованным мифом о Христе» [[5]]. В «Мистерии о милосердии Жанны д’Арк» также явно прослеживается параллель между образами Жанны и Христа. Все это указывает на то, что в творчестве Пеги нельзя провести четкую грань между публицистикой и поэзией. В «Мистерии», которую Пеги создал как итог своих духовных, религиозных исканий, героиня во многом повторяет героиню юношеской драмы Пеги «Жанна д’Арк». Они обе в каком-то смысле еретички, ибо позволяют себе вопрошать небо, доколе же продлятся страдания родной земли, позволяют усомниться в праведности и патриотизме святых апостолов, позволяют не принимать с кротостью один из основополагающих догматов церкви — идею ада. Они обе готовы идти в бой и спасать [[6]]. В ранней драме Пеги показал свою Жанну в действии: сюжет развивается в соответствии с хронологической канвой и заканчивается костром в Руане. Для зрелого Пеги действие и историческая канва совсем не важны. Не менее сильный образ можно создать, дав только лишь диалоги Жанны с монахиней г-жой Жервезой, олицетворяющей для Пеги институт католической церкви. Понимая, что миф о Жанне живет в сознании каждого читателя, что всем знакомы ее подвиги и ее трагическая судьба, Пеги углубляет этот образ, погружая его в сферу философских, этических, религиозных исканий. При этом его художественный дар позволяет ему создать живой, обаятельный, земной образ, вызывающий и восхищение, и острую жалость. Пеги наделил устойчивый архетип новой парадигмой, ранее ему несвойственной –милосердием и показал, что это качество не менее важно для всеобщего спасения, чем героические подвиги. Возможно, когда-нибудь эта парадигма станет столь же устойчивой в коллективном архетипе Жанны как ее героизм и божественные голоса, руководившие ею.
Шарль Пеги и Поль Клодель были современниками. Но Пеги погиб в самом начале первой мировой войны, а Клодель успел прожить несколько лет после окончания второй. Обоих писателей объединяет глубокая вера, хотя пришли они к ней совершенно различными путями и их религиозные воззрения имеют больше различий, чем точек соприкосновения. Тем не менее парадигма святости Жанны д’Арк безусловно имела решающее значение для выбора сюжетов у обоих авторов. При этом, как многие католики, Клодель не принял «Мистерию» Пеги: «Из Жанетты он сделал твердолобую протестантку, которая только и знает, что упрекает Бога» [[7]]. В его сознании этот архетип имел совсем другое преломление. Когда Ида Рубинштейн впервые предложила Клоделю создать произведение на данный сюжет, поэт сначала отказался. Он счел, что история Жанны слишком хорошо известна и не дает простора воображению художника. Более того, он считал, что писать о канонизированной святой не нужно и даже кощунственно. Заметим здесь, что этот вопрос уже возникал в связи с полемикой Жака Маритена и Шарля Пеги вокруг образа Жанны д’Арк [[8]]. Клодель говорил по этому поводу: « Мы не можем делать с образом Жанны д’Арк все, что захотим, напротив, это она, девушка-святая, делает с нами, что хочет. Одно ее присутствие вынуждает нас быть всего лишь свидетелями и проводниками ее идей» [[9]]. Но, как он сам вспоминал, перед ним вдруг явился образ Жанны на костре, причем ее связанные руки рисовали крест. Писатель понял, что не нужно описывать историю и деяния Жанны. Нужно писать об их высшем смысле. Сам того не сознавая, Клодель пошел тем же путем, что Пеги, опираясь на существование устойчивого архетипа Жанны в общественном сознании. В оратории нет ни конфликта, ни борьбы. Все уже свершилось, все известно. До смерти остался один миг, когда нужно все осмыслить и оценить. Это осмысление происходит сверху в прямом и фигуральном смысле. Смерть Жанны – это вершина ее жизни. Действие же оратории разворачивается перед зрителями внизу, на нижнем уровне, под помостом с костром.
Поэт дает два аспекта истории Жанны – политический и религиозно-мистический. Первый решается в фарсовом ключе: суд над Жанной вершат не люди, а злобные и глупые животные – Свинья, Осел, Тигр. Политика властей выглядит как карточная игра, где короли просто меняются местами, королевы остаются постоянными величинами – их величества Глупость, Гордость, Жадность, Сладострастие.
История же самой Жанны полна чудесных символов и аллегорий: ее жизнь до того, как в ее душе прозвучали божественные голоса, похожа на холодную зиму, когда кажется, что природа умерла. Но вот появляется надежда, начинают петь птицы, природа оживает: «Все становится белым! И розовым! И зеленым!» [[10]]. Звучат голоса святых Екатерины и Маргариты. Вера и надежда сильнее смерти. Костер в финале – символ гибели земной Жанны, девочки, которая боится боли и смерти, и воскрешение ее для иной жизни. Пламя сжигает цепи, которые приковывают ее к земле, душу – к телу, Жанну небесную – к Жанне земной.
Надежда, святость, отстраненность от земной жизни, жертвенность – вот основные парадигмы мифологемы Клоделя. Они не противоречат концепции Пеги, но дают совершенно другой образ. Общей при этом выступает парадигма патриотизма и национализма. У Пеги Жанна заявляет, что французские святые не допустили бы гибели Спасителя. Она призывает: «Пусть со всеми французами в святой поход \ Выступят все христиане» [[11]]. Сама она в последних строках «Мистерии» устремляет свой взгляд в сторону Орлеана. У Клоделя Жанна восклицает: «Это я спасла Францию! Это я объединила Францию! Все руки Франции – в одну десницу! И да будет она единой!» [[12]]. Такое совпадение не случайно. Оно связано с другим совпадением: мистерия была написана за четыре года до начала первой мировой войны, оратория – за четыре года до начала второй. По-видимому, в сложные исторические моменты в сознании нации активизируется тот или иной архетип. Здесь это, скорее всего, архетип Девы-Спасительницы.
Произведение А. Франса в данном ряду стоит особняком. Если говорить о Жанне д’Арк как о мифологеме и о мифе, то «Жизнь Жанны д’Арк» Франса направлена на то, чтобы развенчать этот миф. Ведь по верному замечанию Вильяма Дугласа, автора работы «Значения понятия «Миф» в современной критике», «миф» в XX веке стал употребляться в таких смыслах, как: иллюзия, ложь, лживая пропаганда … Он стал больше полемическим, чем аналитическим термином [[13]]. По-видимому, именно в таком аспекте воспринимал миф о Жанне Анатоль Франс. «Жизнь Жанны д’Арк» – это отклик писателя на события во Франции начала XX века, связанные с так называемым «католическим возрождением» и усилением клерикальной реакции. Франс, будучи последовательным противником клерикалов, намеренно разрушает историческую и церковную легенду. Низводя святую на землю, он несомненно во многом продолжает традиции Вольтера. В свете же мифологической науки XX века отношение Франса к мифу о Жанне близко концепциям французской социологической школы, предложившей понятие «коллективных представлений», в частности, идеям Л.Леви-Брюля, который считал, что коллективные представления оказываются предметом веры, а не рассуждений и носят императивный характер [[14]].
Оперируя огромным историческим и литературным материалом, Франс убедительно доказывает, что на протяжении длительного времени имя Жанны было окружено непроницаемой завесой лжи. С беспощадной силой и иронией он разоблачает церковные легенды о «святой из Лотарингии» В предисловии к ««Жизни Жанны д’Арк», имеющем остро злободневный публицистический характер, Франс пишет: «После войны 1871 года под двойным влиянием патриотического духа, разжигаемого поражением, и католических настроений, процветающих в среде буржуазии, культ Орлеанской Девы возрождали с удвоенным рвением. Литература и искусство завершили преображение Жанны. Католики… по рвению и энтузиазму соперничают в этом со спиритуалистами» [[15]]. Сам Франс рассматривал свой труд как научно-историческое исследование и в ходе работы над ним консультировался со многими известными историками, в частности, с Э.Лависсом и П.Шампьоном. Однако, несмотря на скрупулезный анализ исторических фактов, книга Франса носит скорее публицистический характер, нежели характер научного исследования. С первой и до последней страницы автор подходит к образу Жанны с позиций, противоположных церковным, Развенчивая «святость» Жанны, писатель убедительно показывает, что в основе легенды, освященной веками, кроются тайные политические махинации церковников. Франс отвергает божественное вдохновение в поступках и мыслях Жанны, утверждая, что они были инспирированы некими лицами духовного звания. Он описывает продуманную скрытую работу по подготовке «чуда». Развенчиваются все ритуалы и обряды, связанные с мифом о Жанне (узнавание короля, явление святых голосов, чудесные победы героини на поле брани). Франс последовательно пытается доказать, что в Жанне видят то, что нужно и выгодно увидеть, прежде всего исходя из соображений политики. Но что же видит в Жанне сам писатель? Только ли жалкую игрушку в руках политиканов? Объясняя характер Жанны, Франс опирается на данные медицины и в данном случае следует за главой натуралистической школы, при том, что он всегда обвинял Золя в недостатке вкуса и отсутствии идеалов. Более того: Жанна Франса легко сравнима с Бернадеттой из «Лурда», а доктор Боклер из романа Золя имеет прототипом доктора Шарко, на труды которого опирался Франс в описании истерического и экстатического характера Жанны. Тем не менее, неверно было бы утверждать, что Франс характеризует Жанну как обычную истеричку. Автор пытается нарисовать более сложный образ. Если Жанну и можно, по его мнению, отнести по ряду признаков к группе галлюцинантов, то она резко выделяется среди них своими прекрасными душевными качествами. «Они настолько же неуклюжи, — пишет Франс, — насколько она прекрасна, и неоспоримо то, что они терпели неудачи в то время, как она возвысилась благодаря своей внутренней силе и расцвела в легенде» [[16]].
Франс пишет, что Жанна прекрасна, но образ, выведенный им в книге, лишен красоты. И дело здесь не в том, что Франс сам считал, что создает не художественное, а историческое произведение, и не в том, что мы рассматриваем это произведение как публицистическое. Вспомним здесь образы, созданные историком Мишле и всегда ангажированным, всегда публицистичным Пеги. Причина на наш взгляд кроется в другом. Приведем слова Юнга об архетипе: «Энергетику архетипов можно почувствовать по особому очарованию, сопровождающему их появление. Они как будто завораживают. Эта особенность характерна и для личных комплексов, только последние появляются в истории индивида, а общественные комплексы архетипического характера – в истории человечества» [[17]]. Нам кажется, что если в рассмотренных нами очень кратко первых двух произведениях толчком для их генезиса послужил именно архетип, то для Франса миф о Жанне д’Арк был только мифом в пежоративном смысле.
Мы рассмотрели различные варианты трактовки одной и той же мифологемы. Для Пеги, таким образом, основной парадигмой становится идея милосердия, для Клоделя — жертвенности, у Франса образ Жанны вовсе лишен мифологичности. Активизация архетипа в сознании Пеги и Клоделя позволила им создать произведения, вошедшие в золотой фонд мировой литературы, которые, в свою очередь, обогатили устойчивую мифологему новым содержанием.
Литература
[1]. См. об этом: Chakhnovitch M. , Taimanova T. L’image de de la “pucelle guerrière” dans les mentalités française et russe // Le Porche. Bulletin de l’Association des Amis du Centre Jeanne d’Arc — Charles Péguy de Saint Pétersbourg. 2001, № 8. P. 86-89.
[2]. См: Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С.134-160.
[3]. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976. С.60-63, 155-157.
[4]. Юнг К.Г. Человек и его символы. М.,1997. С.343.
[5]. Gerbod F. Les voies de la redécouverte de christianisme entre 1897 et 1905 // L’Amitié Charles Péguy. Bulletin d’informations et des recherches. Paris, 1987, N 40. P.203-204.
[6]. Péguy Ch. Oeuvres poétiques complètes. Paris, 1975. P.43, 369.
[7]. Feuillets mensuels de l’Amitié Charles Péguy. Paris, 1971. № 165 P. 27.
[8]. См.: Владимирова А.И., Тайманова Т.С. Спор о Жанне д’Арк: переписка Ш.Пеги и Ж. Маритена \\ Вопросы филологии. CПб., 1998. Вып.4. С.114-121.
[9]. Claudel P. Théâtre. En 2 vol. Paris, 1965-1968. T.II. P. 1517.
[10]. Ibid. P.1137.
[11]. Péguy Ch. Op. cit. P.47.
[12]. Claudel P. Op. cit.T.II. – P.1134
[13]. Douglas W.W. The Meanings of “Myth” in Modern Criticism //Modern Philology.1953, I. P.232-242.
[14]. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Москва, 1930. С.6.
[15]. France A. Vie de Jeanne d’Arc. En 2 vol. Paris, s.a., T.I. P.LXVII.
[16]. France A. Op. cit. T.I. P. XXXVII.
[17]. Юнг К.Г. Цит. соч. С. 76.