Раздел: Социальная культурология
Ключевые слова:
культура, искусство, прогнозирование, социум, человек, общение.
Аннотация:современное исследование проблем прогнозирования социального и культурного пространства нуждается в разработке новых футурологических теорий, в которых значительное место уделяется именно изменениям, происходящим в культуре. В данном аспекте статья представляется важной, открывающей неисследованные ранее аспекты культуры и искусства.
Текст статьи:
Поскольку современное исследование проблем прогнозирования социального и культурного пространства нуждается в разработке новых футурологических теорий, в которых значительное место уделяется именно изменениям, происходящим в культуре, необходимо рассмотреть также некоторые особенности и составляющие социокультурного прогнозирования на современном этапе. На наш взгляд, типичной для современности важнейшей составляющей актуальных футурологических концепций становятся именно этические проблемы (проблемы поиска новых ценностей, норм и целей индивида и общества).
Отметим, что к числу разработчиков именно этого направления следует отнести труды в области философии и культурологии немецкого социолога Юргена Хабермаса. Притом, что его позиция носит несколько пессимистический характер, ученого традиционно относят к некоей оппозиции современного футурологического мейнстрима. Согласно мнению ученого, биотехнологии существенным образом изменяют этику человечества, об этом он писал в работе «Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике?».
Согласно концепции этого ученого: «Прогресс биологических наук и развитие биотехнологий не только расширяют известные возможности действовать, но и позволяют осуществлять новый тип вмешательства в человеческую жизнь. То, что прежде было «дано» как органическая природа и, в крайнем случае, можно было «вырастить», сегодня превратилось в сферу целенаправленного вмешательства». [1]
По мнению ученого, принципиальное различие между «быть телом» и «иметь телесную оболочку» суть некая граница между природой, которой мы «являемся», и органической оболочкой, которой мы «наделяем» себя, расплывается. Таким образом, данная логика размышлений приводит к тому, что искусственно созданные субъекты вследствие этого наделяются новым видом отношения к самим себе, глубоко затрагивающий их органический субстрат.
Характеризуя особенности этого нового вида отношений, трудно не заметить, что эти субъекты захотят использовать богатые возможности новых игровых пространств принятия решения. Таким образом, со временем, происходит их вписывание в социальный и культурный контекст, причем происходит это двумя основными путями:
v автономным, соразмерно нормативным соображениям, принимающим участие в демократическом формировании воли,
v произвольным, опираясь на субъективные предпочтения, умиротворяемые посредством рынка, – зависит теперь именно от самосознания и самопонимания данных субъектов».[2]
Отметим, что в данной связи становится актуальным вопрос о том, что такое сознание человека на онтологическом уровне. Классическим является определение сознания, принадлежащее Д. Деннету, которое цитирует Фукуяма в книге «Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции», а также активно использует в своих трудах Бартелми: «Человеческое сознание само есть огромный комплекс мемов (точнее, действий мемов в мозгу), что лучше всего можно представить себе как работу некоей «фон-неймановской» виртуальной машины, реализованной в параллельной архитектуре мозга, который не был спроектирован в расчете на такую работу».[3]
Для того чтобы определить, какое из понятий более емко и глубоко, необходимо провести последовательный анализ в целом содержания концепций ученых, специализирующихся в данной области научного знания. Исследование всех, наиболее значимых, модных концептуальных подходов может стать основой для многих томов, поэтому, компилируя их и обобщая, мы, безусловно, вносим свое авторское интерпретирование этих концепций.
В данной связи мы считаем необходимым подчеркнуть, что одним из основателей как таковой науки философского прогнозирования стоял автор концепции культуры информационного общества М. Кастельс. В своем исследовании «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (1996) Кастельс предлагает концепцию информационной культуры, философии и искусства, основанную на обобщении происходящих в обществе и культуре процессов, а также научном анализе экономических, социальных, культурных, эстетических, моральных и иных аспектов и перспектив развития современной философии и культуры. Его концепция исследуется Лиотаром, высоко ценящим исследования Кастельса.[4]
Подытоживая и значительно обобщая основные из имеющихся концепций в данной области научного знания, отметим следующие их основные особенности:
v большинство из них опирается своими первоначальными предположениями на исследования американской экономики первой половины XX века, основателями данной ветви теорий являются Солоу и Кендрик,
v большинство ученых, исследующих социальное прогнозирование, подчеркивают, что качественного различия между обществами индустриальным и постиндустриальным нет, что рост производительности на базе знаний был чертой индустриальной экономики, но присущ не только ей,
v характеризуя существенные особенности постиндустриальных обществ, в частности, приоритет сферы услуг и сокращение производственной сферы, в том числе предприятий, отмечается, что уровень массовизации – то есть концентрации рабочей силы – достаточно велик, что всегда позитивно влияет на ее качество,
v многими учеными подчеркивается, что современные услуги, как в экономике, так и в культурной жизни зависят от прямых связей с промышленным производством и что промышленная деятельность (отличная от промышленной занятости) является критически важной для производительности и конкурентоспособности экономики,
v исследователи также выделяют две наиболее распространенные модели современного экономического, социального и культурного развития: модель экономики услуг, которую представляют Соединенные Штаты, Соединенное Королевство и Канада, и модель индустриального производства, распространенная в Японии и Германии,
v исследователи также отмечают, что в странах, которые делают ставку на экономические прибыли в сфере услуг, от добавленной стоимости промышленных фирм поступает 24 % ВНП, а другие 25 % ВНП – от услуг, непосредственно связанных с промышленностью, что превращает постиндустриальную экономику в новый миф,
v ученые также подчеркивают, что современной экономике, обществу и культуре свойственны демассификация производства, которую шаг за шагом констатируют в своих трудах теоретики постиндустриализма,
v социальная структура общества трансформируется за счет количественного роста управленческих, профессиональных и технических страт, представляющих собой ядро некоей новой структуры,
v последние процессы сопровождаются ростом неквалифицированных занятий в сфере услуг на нижних ступенях социальной лестницы, причем по абсолютной численности эти рабочие места могут составлять существенную долю постиндустриального социального организма,
v все это приводит к тому, что постепенно и неизбежно расширяется интеллектуальная и управленческая элита, что поляризует социальную структуру.
Подчеркнем, что описанные выше процессы порождают рост потенциальных потребителей продукции массовой культуры со свойственным им невысокими этическими и эстетическими запросами: в традиционных формах она востребована преимущественно низшими слоями неквалифицированных работников, а в новых формах, связанных, в частности, с новыми информационными технологиями, – средним классом и элитой.
Особого исследования требует проблема возможности и социально-экономической обусловленности существования и развития массовой культуры в рамках информационного общества, где трансформировалась, атомизировавшись, и сама масса, и культура, ее обслуживавшая. Анализируя своеобразие бытования и функционирования культурной индустрии, следует подчеркнуть свойственные ей особенности:
v культурная индустрия основывается не на удовлетворение креативных потребностей личности, а ориентируется на «экономику здравого смысла»;
v при этом новые экономические формы традиционно стандартизированы, что становится основой для некоей унификации культурного продукта;
v так называемая метакультурная индивидуальность, свойственная современности, основывает собой новый тип культуры и характеризуется способностью дифференцировать поступающую информацию;
v быстрые темпы развития метакультурной индивидуальности приводят к тому, что последняя существенным образом нуждается в рекреации, сублимации и психологической разгрузке.
Отметим также, что доминирующая стратегия в обогащении культуры, связанная с потенциалом новых коммуникационных технологий, направлена не на области здравоохранения, образования, а на разработку гигантской системы электронных развлечений следующего типа:
v «видео по заказу», на которое покупатели западных стран тратят свыше 350 млрд. долл. в год,
v тематические парки виртуальной реальности, привлекающие сегодня наибольшие инвестиции,
v сфера электронных развлечений в сети Интернет продолжает выступать в качестве одной из наиболее прибыльных отраслей экономики, поскольку ему свойственны такие черты, как интерактивность и индивидуализация, в отличие от средств массовой коммуникации в «галактике Маклюэна», встроены в новейшие коммуникационные системы технологически и культурно.
Трудно не согласиться с тем, что все растущий потенциал потребности в подобного рода развлечениях не всегда обеспечивает новые структуры социальной коммуникации. Так, в новой информационной культуре, со свойственной ей массовой культурой, выделяются собственные страты, становящиеся потенциальными производителями и потребителями либо массовой, либо элитарной продукции.
В данной связи необходимо отметить, что в виртуальных сообществах намечается формирование двух основных популяций:
v малого меньшинства жителей электронной деревни, со специфичным языком компьютерной коммуникации как нового средства, предполагающего неформальность, спонтанность и анонимность;
v некоего бродячего сообщества, для которого случайные выходы в различные сети равносильны исследованию нескольких, хотя и эфемерных, существований.
В наше время было бы ошибкой считать компьютерную коммуникацию как таковую принадлежностью исключительно образованной и экономически обеспеченной части населения наиболее развитых стран. Отметим, что чаще всего она используется в больших, наиболее высокоразвитых метрополисах, в глобальном масштабе выступающей в качестве элиты. Эта та часть общества проявляет способность выбирать свои мультинаправленные цепи коммуникации и интерес к использованию мультимедиа для доступа к информации, политической деятельности и образованию.
Впоследствии подобные элиты образуют некое собственное сообщество, формируя символически замкнутые общины, и определяют себя как пространственно ограниченную межличностную сетевую субкультуру. Так со временем образуется персональная микросеть элиты, откуда посредством глобального множества взаимодействий ее интересы передаются в функциональные макросети.
Однако было бы неверно считать, что элита информационного общества отнюдь виртуальна, существует и иное ее пространство, где сконцентрированы доминирующие функции и откуда возможны мобильные перемещения к иным культурным комплексам искусства и развлечений. Подобная сеть организована для того, чтобы «низы» имели возможность прикоснуться к потребностям элиты, и были бы, таким образом, более легко управляемы.
Впоследствии всеобщим пространством пребывания элиты, имеющей открытый доступ к информации, становится глобальное цифровое пространство, что и определяет культурную универсальность этой субкультуры, нацеленной на «унификацию символического окружения», гомогенизацию стиля жизни, нивелирование культурных границ.
Безусловно, процесс развитии общества и культуры идет таким образом, что узкий круг корпоративной элиты добивается гомогенности, в частности, посредством пребывания в универсальных, изолированных пространствах неких международных отелей, убранство которых, от дизайна комнат до цвета полотенец, должно создавать ощущение принадлежности к внутреннему кругу. Отметим, сто символы этой специфической глобальной, интернациональной культуры, игнорирующей культурное разнообразие, создают определенную идентичность, связанную с принадлежностью к структурам управления информационной экономикой.
Для другого круга потребителей предлагается, кроме общения по электронной почте и политики (в том числе электронного голосования), «традиционные развлечения» – от садистских видеоигр до бесконечных спортивных матчей, погружающий в виртуальную реальность.
Трудно не согласиться с тем, что эти социальные слои, остающиеся основными носителями национальных культур, через мир массовых коммуникаций и массовую культуру аналогичным образом унифицируются. Однако в отличие от мировой информационной элиты, осознанно стремящейся к самоизоляции и гомогенности, вторая часть общества вынуждена принимать эти унифицирующие стратегии через потребление универсальной продукции, в том числе культурной, а также посредством приобщения к новым коммуникационным технологиям.
Поскольку социальной основой массовой культуры в информационной социальной системе остается та часть общества, которая отчуждена от структур управления экономикой нового типа и вынуждена соответствовать стратегиям подчинения и «включения во взаимодействие», а также часть «технической элиты», имеющая возможность выбора между разными формами и типами культуры, перспективы развития культуры отнюдь не всегда позитивны.
Мы согласны с тем, что в качестве социальных предпосылок распространения массовой культуры в информационном обществе выступают напряженный ритм деятельности, экзистенциальные проблемы, проблемы адаптации, проблема свободного времени, а также отсутствие у части общества навыка и определенного типа сознания, соответствующего восприятию сложных проблем и феноменов высокой культуры. Сами же информационные технологии развиваются в большой степени как технологии развлечений, в определенном смысле снимающие напряжении человека современной культуры, с одной стороны, но с другой, порождающие и развивающие тенденцию глобализации современной культуры.
Список использованной литературы
[1] Habermas J. Modernity. An Incomplete Project // The Anti-Aesthetics. Essays on Postmodern Culture. Port Townsend, Wash., 1986, 36 р.
[2] Habermas J. Modernity. An Incomplete Project // The Anti-Aesthetics. Essays on Postmodern Culture. Port Townsend, Wash., 1986, 36 р.
[3] Barthelme D. Unspeakable practices, unnatural act. – N. Y., 1968, 28 р.
[4] Liotard J. Answering question. – Madison, 1984, 148 р.