Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
субкультура, религиозность, крестьянство, крестьянская религиозность, типы религиозности, образно-обрядовый тип
Аннотация:В статье обосновывается возможность применения субкультурной методологии к исследованию религиозности крестьянской субкультуры, носителями которой в основном являются сельские жители старшей возрастной группы. В нынешней ситуации она не имеет прямой связи с язычеством, далеко не тождественна каноническому православию, в то же время отлична от православия других социальных слоев. Специфическая «окрашенность» крестьянской субкультуры – семейное хозяйство, хозяйствование на земле как базисный способ проявления природы человека и основа цивилизации, деревенский традиционализм и консерватизм, низшее положение в системе социальной иерархии – образуют семантические границы сельского локуса, в рамках которого формируется особый тип образно-обрядовой религиозности.
Текст статьи:
В настоящий момент осуществляется переход к постклассической методологии социальных теорий, позволяющих уйти от парадигмальных универсальных характеристик общества как тоталитарного или демократического к его реальному многообразному послойному изучению. Рассмотрение общества как субкультурного образования с одной стороны, обоснованно учитывает состояние нестабильности и неустойчивости, характерное для кризисных периодов, а с другой стороны, не исключает, а наоборот, предполагает изучение человека вместе с его жизненным миром в контексте конкретных форм бытия. Таковы на сегодня исследования в жанре «cultural studies». Внимание переключается на повседневные практики: дискурсивные, поведенческие, ритуальные и т.д. [2]. Никакого однородного абстрактного общества больше нет (да и не было никогда), мир разделен на подсистемы, структуры, анклавы, подгруппы и т.д. Реальность неоднородна и многообразна. Сегодня говорить об обществе и не говорить о его представителях – личностях, разнообразно и уникально это общество представляющих – невозможно. Тем более, когда речь идет о таких сложнейших ментальных репрезентациях общественного мировоззрения, как духовно-религиозное сознание. И методология использования субкультурной дифференциации кажется нам наиболее плодотворной и обоснованной.
Вслед за Т.Б. Щепанской, следует отметить, что «понятие «субкультура» сформировалось в результате осознания неоднородности культурного пространства, ставшей особенно очевидной в урбанизированном обществе. Оно первоначально обозначало явления, воспринимавшиеся как не- или вне-культурные. Со временем, однако, оно получило иной смысл. Обнаружилось существование и других культур, отличающихся от официальной, но вполне реальных, со своими нормативными и символическими характеристиками. Это придало новую жизнь понятию «субкультуры», впрочем, в несколько измененном значении. Теперь оно прочитывается как обозначение «подсистемы» культуры, указывая на мультикультурный характер современного общества. Субкультура не представляет собою самостоятельного целого. Ее культурный код формируется в рамках более общей системы, определяющей основу данной цивилизации и целостность данного социума (ее мы и обозначаем словом «культура»). Субкультуры, как ее подсистемы, опираются на ее культурный код (общий для большинства их и обеспечивающей их взаимопонимание), а кроме того, ориентированы на постоянный диалог с нею. Этот диалог может принимать формы «обновления культуры», ее «развития», «восстановления традиций» – или «противостояния», «разрушения» и проч., но он необходимый элемент самосознания и самоопределения субкультур. Каждая из них определяется, прежде всего, по отношению к культуре (господствующей, общепринятой, материнской и т.п.), противопоставляя ей свои нормы и ценности, либо черпая в ней обоснования этих норм» [3]. Именно в таком прочтении концепция «субкультуры» понимается автором и представляется чрезвычайно плодотворной как в научно-эвристическом (программа описания различных сегментов и вариаций православной религиозности), так и в практически-прикладном отношении.
Очевидно, что современную российскую культуру можно представить как единую систему, основанную на субкультурных подсистемах, принципиально отличных друг от друга, в том числе, и в сфере духовного развития, что даже при единой самоидентификации верующих как православных создает различные по своим социальным характеристикам варианты воплощения православной религиозности. В данном контексте, православие в России мы рассматриваем как материнскую культуру, порождающую многообразие прочтений в рамках различных социальных субкультур, аккумулировавших тот набор условно-знаковых и поведенческих атрибутов человеческой жизни – которые непосредственно выросли из Церковной традиции — но сами ею не являются. Получается, что если ядро идентификационной матрицы («я – православный») у всех верующих является одним и тем же, то другие социальные характеристики, входящие в ее состав, хотя и непременно взаимосвязаны с ядром, однако в каждом случае имеют свой неповторимый облик. Вышесказанное дает повод рассматривать православную религиозность не только в объективированном (т.е. отстраненном от ее носителя) виде, описывая ее через нормы и ценности религиозной доктрины, но и как принадлежность конкретного сообщества верующих, или ее субкультуру. Это позволяет за общей, «соборной» религиозностью русских как отдельной нации, которая имеет свои особенности, обусловленные своеобразием православного христианства, общим характером российской ментальности и психологии, увидеть удивительную вариативность интерпретаций религиозной «нормы», выделить специфические типы, за которыми стоят определенные социальные множества индивидуумов со сходными духовными обликами и социальными качествами (субкультура).
Типы религиозности – это понятия, которые отражают определенный ее характер, общий для некоторого числа людей, и на этой основе выделяют соответствующие классификационные группы [4]. В основу типологии можно положить принцип консолидации соответствующих общностей – что определяет и характерные особенности той или иной общности – ее облика, социальных интересов, мировоззрения, языка и проч. – становятся основой «языка» формирующейся в этой среде субкультуры. Субкультура в этом случае просто формирует или обозначает границы вокруг людей со схожим опытом и взглядами на что-либо. Посредством нее человек «формирует» собственный облик мира, бога, морали, которые определяют его поведение и религиозную практику. В результате, вместо классификации, взятой по одному признаку, можно получить многомерную типологию современной религиозности как суммы верований и практик той или иной определенной группы. На наш взгляд, это позволяет определить место религии в экзистенциональном определении личности, поскольку, ее понимание не всегда означает принятие конкретного вероучения и религиозных практик. Поэтому типология, основанная на субкультурой методологии, учитывает не только активно верующих, но и тех, для кого идея Бога носит скорее умозрительный характер. Религиозность имплицитно присутствует в языке, устройстве жилья, одежде, бытовых нормах, по сути дела, неявно окружает повсюду, оказывая влияние на человека независимо от его желания и степени сознательной религиозности.
Попытки осмыслить и проанализировать многослойность формирующегося нового общества в начале XX века были предприняты Марией Скобцовой [5], которая составила собственную типологию религиозных сознаний, и порожденных ими типов религиозного благочестия в православии с точки зрения их «исторического возникновения, нравственных свойств, ее быта, даже ее искусства, силы ее распространения, творческих возможностей, заложенных в ней…». Будучи православной подвижницей и глубоко переживая то состояние духовного неблагополучия, заложником которого стало русское православие, она на несколько интуитивно-чувственном уровне она выделила пять типов благочестия: евангельский, уставщический, эстетический, аскетический, синодальный, чем, по сути, охарактеризовала особенности религиозной жизни различных субкультур того времени: русских мигрантов, старообрядцев, интеллигентов и духовной элиты общества. «У каждого духовного типа есть своя, подчас очень сложная история, свой собственный генезис, каждый определяется разнообразнейшими условиями своего возникновения. Человек не только по внутреннему тяготению оказывается в одной или другой группе, но как бы и предопределяется к ней той средой, из которой он вышел, воспитанием, научением, влияниями».
Религиозность русской эмиграции и церковной иерархии М. Скобцева определяет через синодальный тип, который отличается достаточным уровнем знания священных символов, регулярностью культовой деятельности, ставшими суть «неизбежным атрибутом великодержавной русской идеи». Эта религиозность есть каноническая (официальная, институционализированная, идейная), для которой не характерна интенсивная религиозно-духовная жизнь. Для того, чтобы чувствовать и сознавать себя полноценным православным христианином, достаточно своевременно выполнять обряды, исповедоваться и причащаться. Этот тип демонстрирует конфессионально-социальную позицию замкнутости и самодостаточности. Традиция, на которую он опирается, — застывшая, неподвижная, отказывающаяся от развития. Она вносит в его мышление и деятельность непомерную дозу охранительного консерватизма. Уставнищеческая религиозность старообрядцев выражается в акцентированном внимании к внешней атрибутике, сосредоточенности на форме, а не на сути ритуалов и обрядов, чрезмерной приверженности архаическим образцам поведения. Особенностью религиозности интеллигенции является эстетизм, в котором «церковное благолепие, красота песнопений, слаженность богослужений, — становится самоцелью, заменяет самого Христа». Стремлением спасти собственную душу, отгородиться от тлетворного влияния среды с помощью усиленного исполнения обрядов и ритуалов изнуряющего характера отличается аскетический тип религиозной жизни, внутри которого «растет своеобразный возвышенный духовный эгоцентризм». Идеалом М. Скобцевой является евангельский тип, понимаемый как интериоризированная религиозность, вошедшая в экзистенциональный мир человека; как религиозный опыт, исключительно состояние индивидуального сознания, выражающее чувство единения с высшим, божественным началом. В его основе — жажда «охристовления» жизни, иными словами, собственная жизни имеет у евангелистского типа христоцентрическую ориентированность. Евангелистскому типу присуще такое миропонимание, которое в полной мере опирается на Священной Писание.
Мысль М. Скобцевой ценна тем, что имеет прямое отношение не только к идеалам церковного вероучения и наиболее ярким представителям российского христианства, но и позволяет использовать данный подход к рядовым христианам России. В размышлениях о религиозности значительный интерес представляют не только подвижники, митрополиты и патриархи, но и простые верующие. Поэтому одним из наиболее продуктивных направлений развития современной антропологии выступает анализ наиболее распространенных в русском обществе религиозных типов. Познавательный интерес к ним позволяет подойти к пониманию сущности религиозной жизни со стороны ее антропологического измерения.
Ближе к современности предстоит классификация академика Н.И. Толстого [6], в которой ученый выделяет в рамках русской национальной культуры четыре субкультуры – элитарную, народную, «третью культуру» (мещанскую) и традиционно-профессиональную. Очевидно, что авторы выделяют наиболее яркие эмпирические типы религиозности, улавливая связь между спецификой проявления религиозного чувства в зависимости от принадлежности к тому или иному социальному окружению, сообществу/субкультуре. Опираясь на предшествующую историографическую традицию, научно и творчески переосмысливая ее в категориях современного опыта в связи с изменением социокультурной ситуации, сегодня можно выделить гораздо больше субкультур, которые потенциально могут продемонстрировать какие-то особенности религиозной идентификации: городские жители (жители столицы и провинции), сельские старожилы, творческая интеллигенция, учащаяся молодежь (студенты ВУЗов, ПТУ), служащие и т.д.
Один из наиболее самобытных и традиционных типов религиозной жизни выработан крестьянством. В нынешней ситуации он не имеет прямой связи с язычеством, далеко не тождественен каноническому православию, в то же время отличен от православия других социальных слоев и потому нуждается в самоидентификации и самоназвании, отражающем его сущность. Чтобы показать специфику образно-обрядовой составляющей крестьянской религиозности, необходимо осмыслить сущность крестьянской субкультуры в философско-методологическом, социокультурном и историко-научном аспектах. Тем более, что становление современной российской цивилизации сопровождается агрессивным разрушением традиций, распадом аграрного общества, относительно стабильного, привычного уклада, выразителем которого является такая крупная субкультура как крестьянство, т. е. люди, занимающиеся традиционным крестьянским трудом. Несмотря на то, что по статистическим данным за
В современных условиях идет процесс становления многоукладной структуры сельского населения страны. Нынешняя ситуация, конечно, очень сильно отличается от той, которую описывали собиратели фольклора, этнографы и теоретики второй половины XIX — первой трети XX в. Крестьянство менялось на протяжении веков и особые трансформации претерпело в XX столетии. Пережив годы атеизма, коллективизацию, Великую Отечественную войну, послевоенную разруху, «укрупнения» и другие эксперименты эпохи хрущевской оттепели и, наконец, так называемую «перестройку» и последовавший за ней крах колхозно-совхозной системы, современного работника на земле, конечно, весьма условно можно соотнести с понятием «крестьянин», что отмечается в научных дискуссиях.
В данной работе культура современного крестьянства представлена как «субкультура» по отношению к общерусской национальной культуре XXI века. Вместе с тем, применение термина «субкультура» в данном случае, как и в ситуации анализа субкультуры старообрядчества, ставшими весьма популярными в последние десятилетия, требует особого такта. Отмечая предельную открытость крестьянства, многие говорят о социальной группе, страте. Однако, это категории социологии, отражающее социальную структуру общества с акцентом на экономических, а не на социокультурных характеристиках. Следует учитывать, что, «субкультуры», «среды», «социальные круги», «социальные страты» или «жизненные стили» – понятия, которыми обычно оперируют культурологи и социологи – в определенном смысле, это всегда модель, схема, стремящаяся представить существующие в реальности, предельно переплетенные социокультурные сети, где есть пересечения различных дискурсов и типов микрокультур, четко разграничение которых не возможно. Так, выделяя субкультуру крестьянства, надо всегда иметь в виду, что на современном этапе она весьма многослойна. Происходит процесс движения сельского общества от унификации к разнообразию социальной жизни. «Особенно это проявляется в сфере производства (многообразие организационных форм сельскохозяйственного производства, многообразие и социальных статусов для отдельных работников и в целом трудовых коллективов; снятие ограничений на выбор хозяйственных партнеров (раньше в основном было государство), возможности по изменению размеров личных подсобных хозяйств населения и др.). Связанная с выше указанным аспектом, усиливается дифференциация сельского населения и рост числа факторов, обусловливающих эту дифференциацию» [10]. С точки зрения прогноза и анализа перспективных проблем, интересным и весьма обсуждаемым объектом исследования сегодня выступают инновационные группы, такие как: фермеры и работники сельскохозяйственных предприятий. Фермерский сектор, доля которого в общем объеме невелика, ориентирован на создание товарного хозяйства, высокий доход и уровень жизни, на наиболее полное удовлетворение личных и семейных потребностей. По возрастному составу эта группа одна из самых молодых. Коллективный (корпоративный) сектор образуют крупные сельхозпредприятия – преемники колхозов и совхозов. В отличие от фермерского, семейный сектор (личные подсобные хозяйства) ориентирован на ведение натурального или полунатурального хозяйства, напряженный труд, обеспечивающий известную полноту органического существования крестьянской семьи. «Наряду с сохранением традиционных (ЛПХ) и появлением новых самостоятельных хозяйственных единиц (фермерских хозяйств, агрокомплексов) в современном российском селе возникла специфическая армия наемного труда из числа уволившихся или уволенных из коллективного хозяйства (поденщики нового типа). На этом фоне растет число семей, в большинстве случаев молодых, намеренно отказывающихся от ведения подсобного хозяйства. К этому такие семьи принуждает нехватка времени, если на постоянную работу им удается устроиться за пределами села, или они стремятся порвать с крестьянскими привычками и традициями предшествующих поколений» [11]. Данные последних десятилетий иллюстрируют отличия в структуре жизненных ценностей различных возрастных и профессиональных когорт сельского населения. Выше обозначенное позволяет говорить о складывающихся альтернативных способах жизни нескольких «соседских», но совершенно различных социальных групп, — носителей и выразителей разных социокультурных качеств. Очевидно, что фермерские хозяйства и агрокомплексы – относительно молодые и развивающиеся явления в сельском хозяйстве России – формируются на новых принципах, отличных от «натурального» крестьянского хозяйства в классическом понимании, представляют собой «мощную тенденцию посткрестьянизации, интеграции в систему рыночных отношений» [12].
Крестьяне в традиционном понимании этого слова (в отличие от наемных сельскохозяйственных рабочих, крупных, средних и мелких сельских предпринимателей, фермеров, самостоятельных сельских производителей, объединенных в кооперативы и товарищества) не являются по определению предпринимателями (ориентация в производстве, прежде всего, на удовлетворение потребностей семьи), характеризуются склонностью к традиционализму и изоляционизму. Безусловно, особого крестьянского уклада хозяйственной жизни в той форме, в которой об этом можно говорить в начале XX века, на сегодняшний день не существует. Но в более ограниченном смысле, связанном с укладом повседневной жизни сельского населения, с жизнью в небольших сообществах, с работой на земле, он, конечно, остался. Этот тип отличается от других значительной долей лиц пенсионного возраста (60 лет и старше), уровень образования которых зачастую ограничивается начальной школой и которые генетически связаны с землей не только местом проживания и характером труда, но и особой культурой, укладом жизни, взглядом на мир. Именно данную группу как выразителя традиционной крестьянской культуры, хранителя национальных традиций в современных социокультурных реалиях мы будем подразумевать, говоря о крестьянской субкультуре в диссертационном исследовании.
Территория Центрального Черноземья, которую мы обследуем, в прошлом была известна как крупнейший очаг традиционного бытования народной художественной культуры, которая имела свое своеобразие песен, инструментальной музыки, хореографической пластики, говоров, обычаев, праздников, обрядов, одежды, и которая сегодня преимущественно стала достоянием прошлого. Это типичный регион Центральной России, считающийся оплотом православной Церкви: здесь активно восстанавливаются и открываются храмы, широко отмечаются религиозные праздники, церковные службы транслируются по телевидению, руководители госструктур посещают церковные службы, а церковные иерархи – светские приемы. Несмотря на то, что духовенство позиционирует себя как единственного легитимного интерпретатора христианского учения – дискурс «каноническое» — «народное православие» латентно присутствует в православной провинции и наиболее ярко разница между «традиционным» и «книжным» православием проявляется на примере отношения сторонников той и другой традиции к обрядам и таинствам православной церкви, церковным праздникам и в особенностях почитания святых и святынь.
Деревенская субкультура, как правило, отличается малочисленностью и стабильностью состава, что в свою очередь порождает ограниченность коммуникативного пространства, прозрачность жизнедеятельности: жизнь каждого субъекта проходит на виду у односельчан, субъекты практически не могут обособиться, прибегнуть к избеганию, дистанцированию и переключению: деловые рабочие контакты тесно переплетаются с бытовыми. Относительно автономизированная сельская субкультура даже в эпоху Интернета оставляет более или менее стабильными обычаи, нормы, представления и ценности сельских жителей, и во многом остается обществом устной культуры. Культура семьи и сельского социума гораздо сильнее интериоризируется детьми, чем их городскими сверстниками. Она основана на эмоциональной близости, общинном типе взаимоотношений, постоянном социальном контроле, трансляции таких ценностей как «семья» и «труд». Среди наших информантов преимущество составляют люди с начальным и средне-специальным образованием, в основном – женщины за сорок и бабушки — пенсионерки. Однако деревенское сообщество, которое мы наблюдаем, во всех отношениях далеко и от замкнутости, и от архаики. Реальная сфера, которая в недавнем прошлом регулировалась народной верой, значительно сузилась. Развитие медицины способствовало снижению роли народной медицины и знахарства, сокращению сферы родильной магии и утрате профессии бабки-повитухи. Уходит в прошлое профессия пастуха, а заодно и поверья, связанные с пастушеством вследствие сокращения поголовья скота. Народная традиция начинает подпитываться и популяризироваться масскультурой, средствами массовой информации: деревенские женщины узнают о средствах народной медицины и заговорах из издающихся сборников и газет. Очень часто дети и внуки наших информанток живут в районных центрах или крупных городах, приезжая на лето к своим бабушкам в деревню, они способствуют смешению городской и деревенской культуры. Некоторые люди работают в городах, некоторые горожане свои деревенские дома используют как дачи. Пожилых родителей дети зачастую забирают в город. Таким образом, городская культура со всеми своими атрибутами активно проникает в деревню, а само деревенское население столь же активно устремляется в города. Миграция по оси «деревня – город» способствует проникновению в деревню городской культуры и, одновременно, подтверждает реальность урбанизационных процессов. Одна из них – размывание территориальных границ между деревенской и городской субкультурами. Границы субкультуры постепенно смещаются из пространственной плоскости в иное, личностное измерение. Не место проживания или сословная принадлежность становятся, в новых условиях, определяющими факторами культурной идентичности индивида. Ими все чаще выступают образовательный уровень, социальный опыт, личные предпочтения.
Таким образом, крестьянская (сельская/деревенская/земельная) субкультура или, как осторожно говорит Ю. Лотман, «инокультура» – наследие традиционного общества в обществе современном. Пройдя путь через крепостное право и катаклизмы XX века, она сохранила такие характеристики как единство природного, хозяйственного и социального — подчинение хозяйственно-трудовой деятельности природным ритмам, тесное переплетение хозяйствования с отношениями в семье и с соседями, отсутствие ярко выраженной индивидуальности, преобладание социальных связей личного типа. Природосообразность и традиционность сельской жизни породила совершенно особый – образно-обрядовый тип религиозной духовности, отличный как от «правильного», канонического православия, так и от «народного православия», формирующегося в условиях города с его иновационностью, насилием, настраиванием искусственных процессов над естественно-природными.
Представляется, что доминантой крестьянской религиозности является образно-обрядовая составляющая. Мир здесь воспринимается как взаимосвязанное таинственное целое, в котором действуют закономерности, которыми надо научиться пользоваться. Основная интенция этого типа религиозности направлена к глубинам природно-стихийного бытия. Этот тип религиозности очень связан с интуитивно-чувственно-природной сферой человека. В социальной плоскости важны чувства своего родного дома (национальности), своей территории (родины). В религиозном понимании значительное место занимает суеверные представления: вера в гадания, сны, знахарские способы лечения. Для образно-обрядовой религиозности характерно такое состояние сознания и поведения субъекта, которое отличается повышенным уровнями эмоциональности, нерефлексивности, легкостью ассимиляции любых верований, даже противоречащих основному символу веры. Поэтому такое понимание вряд ли можно связать непосредственно с православием.
Информанты имеют светские профессии и начальное образование. События их жизни приходятся преимущественно на советский период. По их словам, религиозные убеждения и желание строить свою жизнь сообразно традиции была привита в семье. Таким образом, сегодняшнее понимание православия во многом определяется тем, что дали им в семье. Поэтому их понимание Бога не по-философски книжное, но основанное на религиозной практике. Религиозное «Я» актуализируется во время главных жизненных событий, для которых предусмотрены специальные православные обряды: рождение ребенка, свадьба, похороны. Поэтому в их понимании православия главный акцент делается на внешних атрибутах и соблюдении обрядов и обычаев. Для них православие выступает традиционной основой повседневной жизни. Старики не задаются вопросами о правильности толкования тех или иных обрядов, они живут этими обрядами. Они в большей степени ценят не мнение официальных духовных деятелей, а опыт своих «отцов и дедов». Правильным для них является то, что говорили и делали их предки.
В целом, субкультурная парадигма дает возможность отойти крайних бинарных оппозиций и разобраться в многообразии духовных практик, представить современную религиозную ситуацию как открытую и динамичную реальность, учитывающую широкий спектр равноправных феноменов – «от глубоко интернализованного трансцендентного опыта до знаковой, эмблематической религиозности и даже религиозной моды» [13]. Очень вероятно, что только совокупность всего множества субкультур создает целостный облик современной многогранной православной жизни россиян. Нельзя утверждать законченность процесса формирования различных субкультур. Напротив, мы подчеркиваем, что отдельные черты существующих субкультур являются следствием резкого изменения сегодняшнего общества в России в сторону глобализации, модернизации, некоторые типы будут усложняться и видоизменяться, некоторые исчезнут совсем.
Список литературы
- Работа выполнена при поддержке Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы, госконтракт № П-861 от 18.08.2009 г.
- См., например: Козлова Н.Н. Советские люди. — М., 2005.; Судьбы людей: Россия XX в. Биография семьи как объект социологических исследований. – М., 1996.
- Щепанская, Т.Б. Традиции городских субкультур // Современный городской фольклор. — М., 2003. – С. 117-121.
- Введение в общее религиоведение: Учебник / Под ред. Проф. И.Н. Яблокова. – М., 2001. – С. 301.
- Мать Мария (Скобцова). Типы религиозной жизни //Вестник РХД, 1997, № 176. – С. 23-72.
- Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995.
- Регионы России. Социально-экономические показатели. 2009: Стат. сб. / Росстат. — М., 2009. — С. 66.
- Кулик Г.В. Выход из тупика есть. – М., 2003. – С. 53.
- Рефлексивное крестьяноведение: Десятилетие исследований сельской России / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина, В. Данилова. – М., 2002 .
10. Мартынова И.Н. Социально-экономическая оценка инноваций в сфере организации и стимулирования сельскохозяйственного труда. Канд. дис. ИЭиОПП СО РАН. Новосибирск, 1992. – С. 19.
11. Фадеева О.П. Хозяйственные уклады в современном российском селе //Социологические исследования. 2007, № 11. – C. 66-68.
12. Возьмитель А.А. Социальные типы фермеров и тенденции развития фермерского движения //Социологические исследования. 1994, № 10. – С. 49.
13. Религиозные практики в современной России: Сборник статей /Под ред. К. Русселе, А. Агаджаняна. – М., 2006. — С. 17.