Автор(ы) статьи: Ванченко Т.В.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

гедонистичность, любование, музыка, визуальное удовольствиен, праздничное поле-пространство, эмоциональные элементы позитивности.

Аннотация:

В статье рассматриваются составные гедонистичности, соединенные в особое праздничное поле, волновым образом связывающее их между собой, вызывая у присутствующих особое состояние радости, наслаждения, любования и др.

Текст статьи:

Понимание текста праздника в контексте его языков, нахождение к атмосфере общего веселья, смеха  приводит (или является первопричиной)  к его мощной гедонистичности. Рассуждения о первопричинности или вторичности ее не случайны, так как связаны с самой сутью праздника и его ожиданием.  Почти всегда, за редким исключением (траурные церемонии), праздники воспринимаются как радость, удовольствия, наполненные мощными  позитивными эмоциями, которые предвосхищают и, собственно, определяют само восприятие семантики праздника. Это осуществляется на уровне и визуального любования,  и эмоционального наслаждения, и комплиментарной коммуникативности, и позитивной  энергийности и др., что в совокупности приводит людей в   состояние близкое к состоянию социофизиологического удовольствия.

Как указывает Е. Скородинская, праздники – это физитческая потребность, хотя в основе он имеет духовное начало, но тем не менее, он физически и физиологически обставлен чрезвычайно конкретно. Более того, каждый праздник имеет конкретное психофизиологчисекое направление. Новый год – праздник веселья и живота, День Независимости – патриотизм в совокупности с некоторой агрессивностью и др., День Святого Валентина – свою специфику и др. (15: 42). Эти состояние с одной стороны, реализуют функцию  релаксации, расслабления. С другой – более оптимально ее можно охарактеризовать как возможность замещения эмоциональных доминант. В обычной жизни (за редким исключением) человек пребывает в состоянии озабоченности, переживания существующих и мнимых проблем и др., на время праздника эти позиции переходят на задний план и замещаются позитивом, поэтому всегда после праздника человека насыщен именно указанными эмоциями. Все это приводится в действие естественными средствами разрядки — смехом, шутками, комплиментами, радостными ожиданиями и др. Все индивидуальные формы вплетены в ткань праздника, который является объединяющим совокупным полем, трансформирующимся в полевое пространство праздника, обладающего множественными свойствами. Именно социальное поле праздника выступает как стилизованная формы снятия на­пряжения.

Схематически это можно изобразить следующим образом:

Значение схемы подразделяется на 2 вектора – строение общей атмосферы и составляющие его структуры.

По первой позиции можно сказать, что внутренняя звезда (синяя – голубая) семантика праздника, его смысловая сценарная (ритуальная) основа, она дублируется синими кругами, объединяя все праздничные действа в общее поле.

Оранжевая внешняя звезда – эмоциональное гедонистическое поле, которое одновременно есть и эмоциональное основание праздника, так как сердцевина его находится в самой природе, транслируется через сценарий, презпраздничные предвкушения, мотивации, саму ориентацию на праздник.

Блоки-ленты – гедонистические формы составные замещения эмоциональных доминант праздника, куда включены: 1 – эмоциональная позитивная установка на сам факт праздника;  2 – визуальное любование красотой праздника; 3 – вербальные удовольствия; 4 -  коммуникативные – комплиментарные – оценочные удовольствия, 5  — понимание смысловых особенностей праздника; 6 -  усиление полевыми его особенностями; 7 – эмоциональная эффективность праздничной атмосферы.

Рассмотрим эти позиции более подробно.

Эмоциональное поле – атмосфера праздника – где присуствующие взаимодействуют с другими. Причем это взаимодействие осуществляется  лишь одной из множества сторон личности. Каждый человек бывает добрым и злым, умным и глупым, болтливым и молчаливым, симпатичным и отталкивающим. Но праздничная атмосфера выдвигает на передний план самые привлекательные личностные черты, которые наслаиваются на привлекательные черты других людей и, соответственно, многократно умножаются. В ситуации взаимодействия индивид поворачивается к другим участникам той или иной своей стороной, реагируя не на их личности во всей их полноте, а на конкретные стороны, которые проявляются в данный момент. Именно в празднике наблюдается эффект умножения хорошего настроения, множественности улыбок, радости и др., происходит многократное наложение и усиление  аналогичных реакций.

Принципы трактовки этой проблемы были заложены в «функциональной психологии» Джона Дьюи, исходившей из того, что поведение человека — это ответ не на какой-то единичный объект, стимул, событие и даже не на произвольно изолированное множество объектов или событий, а на оценку ситуации в целом, опирающуюся на весь контекст накопленного опыта (4:8). В теореме Уильяма Томаса (1863 — 1947) эта идея развивается до категории «определение ситуации»: «Если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны по своим последствиям» (там же).

Курт Левин попытался описать эту проблему в терминах «ситуационного анализа». Суть его состоит в тезисе: социальный контекст побуждает к жизни мощные силы, активизирующие или тормозящие поведение людей. При этом он подчеркивал роль внешне незначительных, но в реальности очень важных факторов, которые он называл «канальными факторами», способными развязать действие причины или блокировать ее.

В ситуации взаимодействия важны не только участники, но и те условия, в которых они встретились, те материальные ресурсы, которые в данный момент используются, конкретный момент времени и др.  При подробном анализе этих позиций в отдельности выясняется, что ни одна из них не производит подобного действия, они могут быть эффективны лишь в совокупности, когда создают единое поле.

В ходе взаимодействия, разворачивающегося в определенной материальной среде и в определенный момент социального и физического времени, возникает новое системное качество, признаки которого отсутствуют в элементах ситуации. Сама ситуация праздничного взаимодействия выступает в качестве причины конкретного типа поведения участников.

Таким образом, можно сказать, что эмоциональное гедонистическое поле — это ситуация взаимодействия, порождающая новое надындивидуальное (системное) качество. В результате не отдельные элементы, а совокупность последних предопределяет поведение человека, которое в свою очередь превращается в элемент поля, размывая границу между причиной и следствием, субъектом и средой. Категория поля не является синонимом «ситуации», это разновидность ситуации.

Попав в праздничное поле-пространство, люди, разные по своему характеру, взглядам и манерам поведения, начинают вести себя сходным образом. При этом, одни на доминирующую программу поля переключаются мгновенно, другие пытаются ей сопротивляться. Этот эффект наблюдается в театре, который благодаря эффекту поля продолжает существовать в условиях мощной конкуренции со стороны кино и телевидения. Эффект поля – порождение эмоционального состояния людей, что не может быть в настоящее время осуществлено техническими средствами. В театре есть атмосфера поля, которая не может пока быть обеспечена с помощью технических средств. На этом эффекте базируется массовый праздник, создающий бурлескную атмосферу всеобщей радости, ликования, где каждый может приобрести и приобретает совершенно иные качества, нежели в обычной жизни.

В основе концепции поля лежит простая идея: поведение индивида является результатом влияния некоторого числа факторов. Однако в отличие от традиционной позитивистской методологии исследований, стремящейся проследить воздействие каждого фактора на индивида, концепция поля исходит из того, что масса взаимодействующих факторов порождает системное качество поля, которое не сводимо к однолинейной сумме влияний всех факторов. В результате причины  данного  выбора   индивида   могут  лежать не в действии факторов а в атмосфере, которая возникла в результате взаимодействия всех этих факторов и индивидов, находящихся в данном поле.

Таким образом, атмосфера праздника, выстроенная содержательно и структурно, тем не менее, представляет собой нелинейную структуру, где происходит переплетение эмоциональных, поведенческих процессов, которые образуют более или менее плотные по эмоциональной насыщенности участки пространства, где возникают пустоты или, напротив, средоточие многих и разно ориентированных ситуаций. Они подчас заполняются иными, или мало сходными с праздничными, ситуативными решениями. Здесь программы праздника изменяются, создают своеобразные бифуркации, которые  трансформируются в новое, системное качество, несущее характеристики, отсутствующие в каждом из исходных процессов. В этих узлах формируется новые действия, которые трансформируют праздники во вражду, драки и прочее. Таким образом, процессы, протекающие в праздничном пространстве, приобретают ту или иную конфигурацию, порождая неоднородную его плотность. Таким образом, его прерывистость и распадение на множественные поля-пространства – естественное, а не экстраординарное явление, в значительной степени зависящее от доминантных элементов:

Качество общего пространства, единая эмоциональная атмосфера, основанная на сценарии, ритуалах и предписаниях праздника. Она присуща полю любого типа, хотя ее характер сильно варьируется: сценарная основа и ритуализация разно ориентированных массовых праздников предполагает разграничение их на светские, религиозные, предписывающие либо бесшабашное веселье и дурачество, либо формирование в себе светлого и возвышенного духовного состояния. Это не зависит от того, знает ли каждый участник праздника общую суть действа. Каждый пытается узнать у более, как ему кажется, просвещенных в этом вопросе людей, что и как нужно в конкретной ситуации делать. Значение режиссеров и их помощников в светских праздниках разного уровня, священников разных рангов и  их помощников в религиозных,  невозможно переоценить. Знание и руководство в данном случае имеет надындивидуальный характер, где иерархизируются отношения, складывающиеся в эмоциональном праздничном пространстве.

Сценарии и ритуалы создают целенаправленные программы праздничного поведения людей, которым все присутствующие подчиняются, так как вся энергийная атмосфера позитивно запрограммирована. Содержание его программы — совокупность ценностей и норм поведения, не только запрещающих, но и предписывающих, что и как делать.

Внутренние процессы взаимодействий праздника обусловлены характеристиками его как текста культуры, расшифровывая которые люди сами превращаются в объекты интерпретации, в соответствии с этим знанием конструируют свои практики как тексты, обращенные к другим. Множественность внутренних процессов – текстов ранжирует общее поле праздника на слои, каждый из которых представляет собой более или менее заряженное общими позициями полевое пространство. Естественно, что внутри слоев взаимодействие участников осуществляется более интенсивное, чем между ними.

Однако само праздничное поле не безгранично, оно имеет свои границы – состояние эмоциональной пустоты, где создаются поля отчуждения или стихания праздничных эмоций. Праздник сохраняет свое пространство в том случае, когда все его слои находятся в состоянии динамики, напряжения, сценарно и ритуально выстроены, охвачены единым или сходным настроем. Границы его распадаются (праздник заканчивается) в случае отсутствия взаимодействия внутри слоев и общего поля; завершении доминантной программы; ограничении или отсутствии понимания общего текста праздника, в котором утрачивается единый тезаурус.

Праздничные слои единого поля соотносятся друг с другом по принципу вкладывания элементов друг в друга. Так, одно пространство становится элементом другого, и само включает в себя более мелкие праздничные слои. Кроме того, они формируются в разных плоскостях и в результате переплетаются друг с другом самым причудливым образом. В результате этого, действие их имеет разную силу воздействия, поэтому их влияние на попавших в них индивидов может сильно варьироваться, одно поле может оказывать нейтрализующее воздействие на другое и т.д.

Коль скоро праздники — особо торжественные моменты, где накопившееся напряжение снимается в возвышен­но-эстетической и эмоционально-восторженной фор­ме, то это моменты наибольшей радости, причем радости дозволенной, регламентированной, поскольку праздничные дни заранее объявляются и к празднику гото­вится все общество.

По мнению выдающегося отечественного культуро­лога М. Бахтина, в праздничные дни все переворачива­ется вверх ногами. Анализ «смеховой культуры» эпохи Возрождения убедил его, что в праздничные дни позво­ляется делать то, что под страхом смерти запрещается в обычные, — подвергаются осмеянию божества и патрио­тические чувства, идеологические идеи и политические кумиры. Это время дозволенной критики.

Сходную роль выполняют и праздничные ритуалы, количество и направленность которых разнится в зависимости от направленности праздника. Им (ритуалам) свойственна особая торжественность, ритмическая и интонацион­ная насыщенность. Базовым средством эмоциональной наполненности здесь выступает игра. Ее сущность заключается в удовлетворении вле­чений символическими средствами. Играя, люди одно­временно верят и не верят в реальность происходя­щего. Они осознают «ненастоящность» игры, но отдают ей все силы, как будто это реальное состязание или действо. Символика игры создает особую психологи­ческую установку испытания человеческих возможно­стей: по-настоящему убить человека нельзя, а в игре можно. Игра не только расслабляет, она тренирует мас­терство, умение находить выход из критических си­туаций, усиливает мотивацию к достижению. Игра хороша тем, что вызволяет спрятанные внутри бессоз­нательные импульсы, тайные влечения и пристрастия, запрещаемые культурой. Таким образом, и во время игры можно обходить нормы. Через игру реализуют­ся скрываемые сексуальные мотивы и пристрастия (игры в бутылочку, «я садовником родился» и т. п.), мотивы смерти (игра в войну, гладиаторские бои, коррида).

Перечисленные гедонистические векторы по-разному воздействуют на личность человека. В частности, под особый контроль социума поставлены употребление наркотиков, алкоголя, азартные игры и др. На другом полюсе воображаемой шкалы нахо­дятся позитивные, одобряемые обществом средства релаксации, например, посещенное театров, музеев, созерцание природы, отдых на природе и т. п. Приоб­щение к высокому искусству оказывает на личность не разрушающее, а созидающее влияние.

Эстетичность праздников представляет собой особое качество, которое наполняет сам праздник (иногда и часто) в утрированной форме, доходя до кича, но тем не менее – она – сама природа праздника, где доминирует красота в разных пониманиях, интерпретациях, транслировании и др.

Понимая прекрасное, как нечто присущее самому празднику, и разлитое по всему его пространству, можно утверждать, что красота — это согласие и созвучие его частей, что особенно свойственно праздничному ритуалу, отвечает строгому числу, ограничению и размещению, которых требует
гармония. В связи с этим на первое место выдвигается сам сценарий праздника, его семантическая основа, а средствами его достижения выступают все семиотические возможности, именно они украшают праздник, однако по Альберти, выразительные средства — это высшее и древнейшее украшение, а «всякое украшение есть как бы некий вторичный свет красоты <…> ее дополнение» (1:178).

В умении сочетать чувственное и умозрительное воздействие, видеть в
праздничной реальности скрытый миропорядок позволяет подготовленному сознанию усматривать в нем причину возвышенного удовольствия.
Подобное понимание праздника чрезвычайно близко гуманистическим описаниям восприятия искусства, которые основывались на изучении и
переосмыслении традиций античного и средневекового понимания чудесности природы. Как справедливо заметил Э. Панофски: «Ощущение «метаморфозы»,
свойственное человеку Возрождения, было бы большим, чем просто
перемена в его сердце: эту метаморфозу можно описать как опыт,
интеллектуальный и эмоциональный по содержанию, но почти религиозный
по характеру.< .. .> Когда люди Возрождения, вместо того, чтобы описывать
новый расцвет искусства и литературы просто как renovatio прибегали к
религиозным понятиям возрождения, просветления, пробуждения <…>
можно предположить, что они испытывали чувство второго рождения
<…»> (14: 37).

Продолжая эти аналогии, следует отметить, что гуманистическая традиция вкладывала в эстетику зрения новое
универсальное содержание. Природа (бытийный мир) являлись не только
отражением божественного бытия и божественной силы, но скорее
становились Книгой, собственноручно начертанной Богом. Поэтому ни
субъективное, ни мистическое чувство недостаточны для того, чтобы
осмыслить и понять значение этой Книги природы; а потому она должна
быть исследована и расшифрована: слово в слово, буква к букве. Сам мир
уже больше не может оставаться божественным «иероглифом», священным
знаком; наоборот, этот знак подвергался самому тщательному анализу и
толкованию.

Визуальные удовольствия, доставляемые созерцанием красоты во всех проявлениях, в том числе и сконцентрированных в пространстве праздника, вообще создают специфическую эстетику зрения. Философы и художники Возрождения (Р. Гроссетест, Р. Бэконом, Данте, Джотто, Ф. Петрарка, Н.Кузанский) рассматривали визуализацию как самостоятельную структуру, воздействующую на становление личности, указывая, что зрительное впечатление есть путь к благочестию.

Н.Кузанский подвергает анализу художественный образ, как результат слияния зрительных лучей в точке схода. Зрительное впечатление от созерцания прекрасного порождает оптическую иллюзию (apparentia), которая и есть путь к благочестию: «Если я, человек, собрался вести вас к божественному, пишет Н.Кузанский, то это можно сделать только посредством уподоблений. Но среди человеческих произведений я не нашел более удачного для нашей цели образа Всевидящего, чем лик, тонким живописным искусством нарисованный так, что он   будто бы смотрит сразу на все вокруг. Таких много <…> картина превосходного живописца Рогира в брюселльской ратуше, другая в Кобленце в моей капелле св. Вероники… удивительно, что взор движется не двигаясь<.. .> через такую вот чувственную кажимость, любезные братья, словно через некое упражнение в благочестии, я предполагаю подвести вас к таинственному богословию (5: 2-4)».

Естественно, что центром прекрасного в праздничном пространстве становится сам человек, его преобразованное праздничным состоянием настроение и, следовательно, зрительный образ, который увязывает все вокруг себя и становится центром, из которого исходит все происходящее и для которого все готовится.  Л.М. Баткин, анализируя антропологические аспекты пространственного восприятия у гуманистов,  указывает на особую роль понятия varitas которое являлось выражением универсальной идеи взаимосвязи единства и многообразия и широко обсуждалось в философии, в теории искусства и рассматривалось как методологическое и эстетическое обоснование вспомогательных приемов украшения в художественной практике. Особый интерес в контексте истоков появления теории линейной перспективы представляют затронутые  в  упомянутом   исследовании суждения   гуманистов  о совпадении в человеке всех фигур, открытости и замыкания (верха и низа), подвижности и неподвижности. Рассматривая концепцию Марсилио Фичино и Пико делла Мирандоллы, Л.М. Баткин отметил, что, рассуждая в духе антропоцентрических воззрений, Фичино «<…> обосновывает чудесную роль человека его срединным положением между небесным и земным на иерархической вертикали мироздания <…> Все стягивается к человеку и обретает в нем единство. Главное ударение Фичино делает именно на центростремительности, на встрече в человеке разных и даже противоположных начал бытия. В конечном счете, речь идет о встрече духа и плоти, творца и творения. «Бог и плоть в природе составляют ее крайности, в наибольшей мере разнятся между собой». А между тем, в «Божьей вселенной должна быть положена величайшая связность частей, дабы вселенная была единым творением единого Бога». Осуществить это и есть предназначение человека…. Если у Фичино центробежность человеческой
природы  - идея как будто бы дополнительная, подчиненная, скрывающаяся в
тени, отбрасываемой идеей центростремительности <…> то у Пико делла
Мирандоллы, напротив, центробежность выставлена на первый план
<…>.Дело в том, что у Пико, как и у Фичино, обожествление человека
понимается в двух совершенно разных и даже несовместимых смыслах,
которые все-таки смешиваются и совмещаются, словно бы по странному
логическому недосмотру<.. .>. Человек божественен, потому что он вверху и
потому что он в центре, а значит всюду; потому что он — существо небесное
и бессмертное и потому что он — небесное в земном и бессмертное в
смертном; потому что он возносится над природой, трансцендируется —
остается природным <…>» (3: 44-45). Более того, наблюдения за природой у Альберти включены в натурфилософский контекст, благодаря которому гармония звуков пленяет слух, а удовольствия зрения преисполняют глаз и дух чудесным наслаждением. Здесь все доставляет удовольствие — свет Солнца, как истечение божественного является природным проявлением бестелесной красоты. Поэтому функции света и освещения подобны глазу, а глаз, это «окно души». Именно праздничное освещение преобразует и делает видимыми невидимые вещи, так и душа, прозревает, благодаря зрению. Эстетика праздничного пространства, так же как эстетика живописной поверхности   мыслится как   система зеркальных отражений идеи высшего совершенства, проявляющей себя в изяществе пропорций, форм.

Подобные высказывания позволяют сослаться на древних, в частности,
интерпретациям Аристотелевского трактата «О душе» (3). Аристотель первый
сформулировал проблему когнитивных функций зрительного восприятия, и
отнес это раздел наук о душе — психологии. Эмоциональное восприятие красоты, имеет здесь эволюционное значение как кратчайший путь адаптациогенного интуитивного познания. Зная это, философы, начиная с древнейших, анализировали этот феномен. Красота всегда привлекательна и предельно эмоциональна. Она вызывает по отношению к себе самые возвышенные эмоции и, вследствие этого, обладает громадной силой воздействия. Платон, в частности, утверждал, что красота имеет множественную природу выражения и, одно из главных – человеческий ум, который он тщательно отграничивает его от всего материального, вещественного и становящегося: «ум» интуитивен и своим предметом имеет сущность вещей, но не их становление. Наконец, диалектическая концепция «ума» завершается космологической концепцией. «Ум» есть мысленное родовое обобщение всех живых существ, живое существо, или сама жизнь, данная в предельной обобщенности, упорядоченности, совершенстве и красоте. Этот «ум» воплощён в «космосе», а именно в правильном и вечном движении неба.

Третья субстанция — «мировая душа» — объединяет у Платона «ум» и телесный мир. Получая от «ума» законы своего движения, «душа» отличается от него своей вечной подвижностью; это — принцип самодвижения. «Ум» бестелесен и бессмертен; «душа» объединяет его с телесным миром чем-то прекрасным, пропорциональным и гармоничным, будучи сама бессмертной, а также причастной истине и вечным идеям. Индивидуальная душа есть образ и истечение «мировой души». Он говорил о бессмертии или, вернее, о вечном возникновении также и тела вместе с «душой». Смерть тела есть переход его в др. состояние. Самым прекрасным, по Платону, являются идеи  — это предельное обобщение, смысл, смысловая сущность вещей и самый принцип их осмысления. Они обладают не только логической, но и определённой художественной структурой; им присуща собственная, идеальная материя, оформление которой и делает возможным понимать их эстетически. Прекрасное существует и в идеальном мире, это такое воплощение идеи, которое является пределом и смысловым предвосхищением всех возможных частичных её воплощений; это своего рода организм идеи или, точнее, идея как организм. Дальнейшее диалектическое развитие первообраза приводит к уму, душе и телу «космоса», что впервые создаёт красоту в её окончательном виде. «Космос», который в совершенстве воспроизводит вечный первообраз или образец («парадигму»), прекраснее всего.  Именно из этого проистекает учение о пропорциях, которые насквозь пронизаны красотой и имеют ее в своей основе. В созданной Платоном эстетике красота понимается как абсолютная взаимопронизанность тела, души и ума, слиянность идеи и материи, разумности и удовольствия, причём принципом этой слиянности является мера. Познание не отделяется у него от любви, а любовь – от красоты. («Пир», «Федр»). Всё прекрасное, т. о., видимо и слышимо, внешне или телесно, оно оживлено своей внутренней жизнью и содержит в себе тот или иной смысл. Это, считает Платон, есть правитель и вообще источником жизни для всего живого. (6). Прекрасное, категория эстетики, характеризующая явления, обладающие высшей эстетической ценностью. Как эстетическая ценность прекрасное отличается от нравственных и теоретических ценностей (добра, истины) тем, что оно связано с определённой чувственной формой и обращается к созерцанию или воображению; в отличие от утилитарно-полезного, восприятие его имеет бескорыстный, но не незаинтересованный характер. По своей сути, оно духовно-практично. Наиболее влиятельным
средневековым комментатором этого учения Аристотеля был Авиценна.
Авиценна исследовал роль общего чувства — sensus communis, и его схема
была адоптирована с небольшими изменениями последующими авторами,
включая Альберта Магнуса, Роджера Бэкона и Мондино, все эти источники были известны Леонардо.

Более того, сама возможность познания, по Леонардо да Винчи, основана на изоморфизме структуры света и сознания. Эти структуры позволяют сознанию видеть посредством глаза и через глаза воспринимать объекты внешнего мира. Таким образом, визуальная оптика, это, прежде всего,
интеллектуальное упражнение, прививающее особый вкус к специфике прекрасного, узнавания,  привыкания и любования им.

Леонардо да Винчи говорил о том, что свойства
света и зрения аналогичны, природа которого объясняется механистическими законами, что определяли античное и средневековое понимание физиологии и психологии зрения. Согласно им, мозг (разум) оперирует тремя везикулами, которые определяют этапы восприятия. Первая везикула — sensus communis, это место сбора всех ощущений совместно с воображением {imagination, fantasia). Вторая везикула содержит род внутренних ощущений -cogitation. Cogitation — помыслы, размышления, некий род «рационального» воображения, включают познание, представление (мнение), суждение, изобретательность, благоразумие. Затем, процесс обдумывания переходит в третью везикулу, центрально-мозговое (церебральное) хранилище — memoria. Основываясь на средневековых представлениях, Леонардо дает собственную интерпретацию зрения. По его мнению, зрительный образ самостоятельно проникает в первую везикулу, которая называется разум {intellect) , в то время как меньшие чувства, попадают во вторую везикулу. Разум под руководством души извлекает сокрытые смыслы, а мозговые реакции приспособлены именно для этого, говорит он.  Исходя из этого, глаз — это инструмент, оперирующий законами геометрии, основанной на замысле природы, поэтому зрение — благороднейшее из ощущений (3:353).

В соответствии с этой концепцией была оформлена и обоснована особая роль зрения, как главного источника познания, каковая объединяет фантазию и интеллект, что ассоциируется с концепцией художественного воображения. Следование, созерцание и любование праздничным убранством и пространством, чрезвычайно значимы в общей гедонистичности.

Вербальные удовольствия праздничной атмосферы связаны со звуковым оформлением праздника, которые в первую очередь выстроены посредством музыки. Как известно, музыка всегда называлась одной из самых эмоциональных искусств. На самом деле, в отличие от других видов она, в силу своей временной специфики мгновенно включает слушателя в поле своего звучания. Музыка в большей степени, чем другие искусства способны изменять уже существующий эмоциональный строй личности и, по сути дела, выступать по отношению к человеку как агрессивный фактор мощнейшего воздействия.

Ее эмоциональное воздействие, как выяснили физиологи, основывается на анатомических позициях строения человеческого организма. Совсем недавно исследователи выявили связь между участками головного мозга и слуховым аппаратом человека (18). Серое вещество, расположенное во фронтальной части головного мозга, демонстрирует активность во время прослушивания музыкальных тонов. Эта часть мозга, именуемая rostromedial prefrontal cortex, даже может различить фальшивые ноты в определенной мелодии. Нейрохирурги изучали мозги профессиональных музыкантов, которым во время опыта предлагалось прослушать музыкальные отрывки. Аппаратура исследовательского центра в это время фиксировала активность внутри человеческого мозга. Более того, указанный участок мозга непосредственно отвечает за эмоциональное состояние индивида. Подобная близость двух функциональных центров дает научное подтверждение теории зависимости нашего настроения от прослушиваемой музыки (11).

Присутствующие на праздники люди буквально «насыщаются» музыкой, испытывая состояние  катарсиса (греч. kátharsis — очищение). Напомним, что катарсис — есть термин древнегреческой философии и эстетики для обозначения сущности эстетического переживания. Его использование восходит к древнему пифагорейству, которое рекомендовало музыку для очищения души. Гераклит (12), по свидетельству стоиков, говорил об очищении огнем. Платон (13) выдвинул учение о катарсисе как об освобождении души от тела, от страстей или от наслаждений. Аристотель (2) отмечал воспитательное и очистительное значение музыки, благодаря которой люди получают облегчение и очищаются от своих аффектов, переживая при этом «безвредную радость». Идеи аккумулирования искусством высших значений, а именно, красоты как идеализированной эмоциональной информации, получили дальнейшее обоснование на современном уровне исследования и осмысления, что чрезвычайно интересно, но выходит за границы данного исследования.

Отметим, что в процессе переживания прекрасной музыки праздника, которая всегда чрезвычайно оптимистична, радостна, громко звучит, люди объединяются единой эмоцией и становятся личностно причастными к общественному значению. Вследствие этого эмоциональное восприятие красоты и прекрасного становится важнейшим аспектом адапциогенеза и непереоценимо в процессе развития праздничной культуры человечества. (12).

В процессе восприятия и переживания с праздничной музыкой, люди, естественно, переживают явление музыкального катарсиса, что зависит от вида и типа музыки. Он (катарсис) дает возможность и очиститься от аффектов и, как следующий шаг, гармонизовать свое состояние (13). Одновременное достижение этих двух позиций крайне затруднено вследствие необходимости выброса негативных эмоций, что само по себе представляет сложную и долговременную работу, после которой, естественно ощущается пустота, каковая и заполняется другой по содержанию, в том числе и эмоциональному, музыкой. В данном случае уместна аналогия с обычной уборкой, когда первоначально удаляются нечистоты, хаос, а затем придается эстетический вид, достаточно комфортный для всех домочадцев. Но в праздничной атмосфере, замещение эмоциональных доминант происходит много быстрее, так как сопряжено с восприятием множественных ее языков, что повышает скорость и качество эмоциональных замещений. Следовательно, здесь катарсис можно рассматривать как двуступенчатый процесс, во время которого люди переживают состояние очищения от аффектов, подобного переживаниям при холотропной терапии, где выбрасываются эмоции прежних переживаний с тонкими структурами их содержащими и последующим наполнением освободившихся мест позитивными (гармонизирующими) структурами (17: Т.5).

Особое качество праздничной музыки заключается в том, что она воспроизводит энергии чрезвычайного жизнелюбия, оптимизма, счастливой любви и др. Здесь на передний план выходит ее важнейшая функция  - эмоционального заражения, включения всех в свою информационно-волновую палитру, адаптацию и компенсацию эмоциональной составляющей культуры. (16). Именно в этом ключе категория катарсиса на самом деле может выступать как основной критерий ценности искусства, наивысшую категорию эмоционального действия музыки. Это умозаключение позволяет рассматривать вопросы адаптациогенеза в связи с информационным значением музыкального искусства. Музыке наиболее близко отношение к эмоции как разуму сердца, который, по выводам современных философов, и по Евангелию, представляет ядро Софийного сознания (10).

Одновременно с катарсисом, музыка содержит в себе явления и иного порядка, называемые мимезисом, или искусством подражания, воспроизводства действительности. Идея мимезиса — была всесторонне разработана в античной эстетике. Впервые она была высказана Демокритом, в дальнейшем развивалась Сократом, Платоном, Аристотелем. Согласно идеалистическому учению Платона, искусство подражает не миру вещей, а миру идей; в данном случае это -  слабое и неполное отражение абсолютной красоты вечных идей. В противоположность Платону Аристотель развивает материалистическую концепцию подражания как сущности искусства. Миметические формы сознания выражаются в искусстве, а в особенности, в музыке как важнейшие первичные, до-вербальные, до-понятийные смыслы человеческого бытия, пронизывающие все более сложные структуры человеческого сознания (16:5). Они же являются основными направляющими значениями в организации всей системы форм и жанров музыки, как и форм и систем человеческих сообществ.

Все виды искусства по природе своей являются подражательными, в силу чего выполняют функции познания и эстетизации (17:156). С их помощью люди приобретают первые знания о мире и вместе с тем получают удовольствие. В силу этого, музыка включает в себя подражательную миместическую основу, которая позволяет личности воссоздать образы, созданные композитором ее применительно к себе. В этом случае музыкант (композитор, исполнитель) отражая свой духовный мир, включает в свои переживания и видения мира слушателя. Именно он меняет эмоциональный настрой последнего в вектор своих ориентаций (16). Эта позиция чрезвычайно важна, так как эффект «эмоционального дублирования», становящийся деятельностью есть выстраивания привычек, черт характера. Действие эмоции связано с явлением мимезиса как выраженными подражательными формами поведения как адаптационном механизме человека в человеческих сообществах . Музыка, массовое танцевальное действо психологически способствует формированию миметического коллективного единства, поскольку синхронные ритмодвижения, организованные хотя бы простейшими звуковыми ритмо-сигналами, организуют и создают особое психическое единство.

Музыка формирует особое полевое образование, в котором преобладает имитационный характер поведения и закрепляет его, а эмоционально-звуковой резонанс выступает как основа полевой формы сознания. Эти выводы на современном научном уровне уточняют древнейшие положения античной эстетики о мимезисе в философии Платона и Аристотеля. Основа этого подражания соответствует не тем или иным формам жизни, а эмоционально-ритмическим формам поведения человека в обществе.

Сознательное подражание подкрепляется совпадением результата действия с представлением заданного образца (в частности, при мимезисе в художественном творчестве). Вместе с тем у человека сохраняются и такие формы биологического подражания, как взаимная стимуляция (например, «заразительный» кашель или смех или возникновение общего ритма совместных действий и др.). Музыка наиболее активно влияет на формы имитационного поведения людей, организует круги сценарно выстроенного общения социальных сообществ, создает резонирующие эмоциональные формы коммуникаций.

В рамках теории эмоций можно отметить, что в обществе эмоции встраиваются в особый банк данных и закрепляются в специфических  человеческих формах познания мира, особых эмоциональных феноменах, к каковым относятся искусства и, в особенности, музыка. Эмоции, связанные с ней, встраиваются в социальную жизнь, и, соответственно, в нормативную плоскость всей культуры. В силу этого, музыка регулирует эмоциональные проявления, эмоциональные коммуникации и их качества, что в целом позволяет воспитывать весь спектр эмоциональных проявлений общества – эмоциональность контактов, коммуникаций, эмоциональный резонанс, воспитывающей эмоциональную культуру, создающей традиции как школу эмоций. При этом становится очевидным, что школой эмоций становится не только искусство, но и все формы культуры — обряд, обычаи, религиозные формы ограничений. Искусство же придает им ритуализированную форму полевой организации. При этом операциональность музыки естественно трансформируется в регулятивную плоскость, распространяя социально одобряемые эмоции и формы их выражения, по сути дела именно этот механизм возвращает человека в сферу позитивного поведения (В. Медушевский).

Эмоциональное воздействие музыки зависит в настоящее время не только от самого ее качества, содержания, исполнения, но и таких прозаических, но чрезвычайно важных позиций, к каковым относятся чисто акустические параметры. Все чаще отмечается, что именно качество техники и ее соотносимость с помещением – есть не только эмоциональный, но и биофизиологический показатель. Только гармоничное сочетание хороших головок с грамотно построенным акустическим оформлением в результате обеспечивает прекрасный звук акустической системы. Звучание радостной праздничной музыки в больших помещениях или на открытых пространствах создает невероятные эмоциональные эффекты. Когда полевое пространство охвачено звуком оно, в буквальном смысле слова  не выпускает присутствующих из-под своего воздействия.

Таким образом, вопрос взаимотранслирования, взаимооформленности и вкладывания друг в друга эмоций и музыки чрезвычайно важен. Праздничная музыка – есть концентрированное выражение позитивных эмоций, транслирующая множественные показатели разнообразных векторов ее направленности. Она концентрат психо-эмоционально-физиологического удовольствия.

На этом фоне чрезвычайно значимым становится особый тип праздничных межличностных коммуникаций, который уместно назвать комплиментарной формой коммуникации.

В праздничной коммуникации люди передают друг другу ту или иную информацию, те или иные смыслы, которые, тем не менее, имеют доминирующий праздничный оттенок. Все праздничные коммуникативные акты осуществляются в соответствии с ритуалами – привычками, сформированными конкретной культурой. В обычной жизни они не замечаются, так как входят в нормативную ее плоскость. Заметным становится как раз их нарушение, обращение на  “ты” с малознакомым человеком, случайная невтимательность по отношению к другу и др. В большинстве случаев, праздничное общение характеризуется комплиментарной насыщенностью, которая обладает специфическими чертами и выступает как значимая функция создания оценочных ориентиров.

Правила праздничных коммуникаций регулируются этикетом   сложившейся в языке и речи системой устойчивых выражений, применяемых в ситуациях установления и поддержания контакта. Это ситуации обращения, приветствия, прощания, извинения, благодарности, поздравления, пожелания, сочувствия и соболезнования, одобрения и комплимента, приглашения, предложения, просьбы совета и мн. др. Сфера коммуникаций здесь охватывает собой все, что выражает доброжелательное отношение к собеседнику, что может создать благоприятный климат общения.

Праздничное комплиментарное общение воспринимается адресатом как социальное “поглаживание”. Эта позиция исследовалась биологами, которые объясняют ее чрезвычайную значимость следующими позициями. В одном из экспериментов они анализировали, являются ли в животном сообществе прикосновение, вылизывание, выискивание и т.п. лишь гигиенической необходимостью или это “социальная” потребность животных в контактах. Были взяты две группы крысят, одну из которых сотрудники лаборатории постоянно поглаживали. Эти крысята выросли более крупными, умными, устойчивыми к заболеваниям животными, чем те, которых не гладили, не ласкали.  Исследователи сделали вывод, что потребность в прикосновении в ласке у животных столь же значима, как и другие жизненно важные потребности. Еще более развита эта потребность у человека. В педагогике и психологии подобные позиции постоянно исследуются, в национальной культуре, эти позиции выражены в дуальности «кнута и пряника», в языке огромное множество словесных поглаживаний – комплиментов, бытование которых прочно включено в культуру повседневности: Здравствуйте — будьте здоровы; Благодарю — благо дарю. Спасибо — спаси вас Бог за доброе дело; Извините — признаю свою вину и прошу снять с меня грех и т.д. Вот типичный диалог, которым обмениваются приятели при встрече:

-Привет, как дела?

-Все в порядке, а у тебя?

-Тоже. Ну всего!

-Пока.

Никакой другой информации, кроме той что “я тебя замечаю, узнаю, признаю, хочу с тобой контактов, желаю тебе добра” в таком обмене репликами нет, и, тем не менее, это очень важный ритуал “поглаживаний”. Новогодние открытки, как правило, чрезвычайно стереотипны: Поздравляю… Желаю счастья, здоровья, успехов…  Но без этих поздравлений, без знаков внимания, без “поглаживаний” человек чувствует себя обездоленным, лишенным внимания.

Важнейшей позицией комплимента и праздничного коммуникативного акта является то, что произнесение поздравлений представляет собой речевое действие, или речевой акт, т. е. выполнение конкретного дела с помощью речи. Известно, что для осуществления множества действий, состояний речь не нужна. Человек шьет, или режет, или пилит, или ходит,— и для “производства” этого ему не нужно ничего говорить. Но целый ряд действий осуществляется именно с помощью акта речевого действия с использованием инструмента — языка, речи. Как осуществить действие “совет”, или “обещание”, или “благодарность”? Для этого надо сказать советую, обещаю, благодарю… Исследования выявили, что зафиксированных в словарях названий речевых действий до тысячи, способов же непосредственного выражения — великое множество.

В ситуации праздничного действа, коммуникации обладает высокой степенью вежливости, чего может быть лишено повседневное общение. С одной стороны вежливость   это моральное качество, характеризующее человека, для которого проявление уважения к людям стало привычным способом общения с окружающими повседневной нормой поведения. С другой стороны — это абстрагированная от конкретных людей этическая категория, получившая отражение в культуре. Вежливость нужно именно выражать, демонстрировать при общении (как и любовь), потому что если человек внутренне относится к кому-то с уважением, но не проявляет этого внешне, уважительность к человеку окажется нереализованной явно. Особенно важно это в официальной речевой ситуации или при общении с незнакомыми людьми. Вступая в контакт с родными, друзьями, знакомыми, мы, заранее зная “меру” любви и уважения друг к другу, имеем множество способов это подчеркнуть, с незнакомыми же людьми мера хорошего отношения — это вежливость. С точки зрения коммуникаций,  вежливость предполагает “ненанесение ущерба” речью (иначе — не оскорбление), оказание знаков внимания, одобрение (по возможности) партнера и в то же время отведение от себя комплиментов, проявление скромности в самооценках и даже некоторое преуменьшение собственных достоинств, проявление такта, не позволяющего вторгаться в личную сферу собеседника, задавать нескромные вопросы проявление желания оказать услугу, помочь тому, кто в этом нуждается. Вежливые люди в разных ситуациях и по отношению к разным партнерам ведут себя корректно учтиво, галантно.       Степень вежливости и комплиментарности характеризуется и конкретной культурой личности и праздничными традициями культуры народа, более того, она – есть и продукт и инструмент культурной деятельности человека.

Именно здесь осуществляется искусство практического словесного воздействия, предоставляющее возможность мастерски использовать слово как инструмент мысли и убеждения. Смысловая законченность каждого из этих ответов определяется тем, что все они будут оформлены соответствующей интонацией. Праздничная интонация отличается чрезвычайной позитивной насыщенностью, когда люди, наполненные позитивными эмоциями, раздают окружающим свое настроение, в том числе и в виде поздравлений, комплиментов, окрашенных радостным фоном.

Теснейшая связь, существующая между интонацией и смыслом предложения, делает ее одним из важнейших факторов коммуникации. Известно, что для понимания предложения не обязательно узнавание всех составляющих его слов. Контекст часто помогает восстановить нерасслышанное слово, а если даже такое «восстановление» и не происходит, то понимание смысла предложения в целом отнюдь не исключено. Не подлежит сомнению, что интонация играет при этом немаловажную роль. Праздничное общение, не предусматривающее параллельное решение деловых вопросов, почти всегда направлено на позитив, и, если собеседник не может услышать все из-за громкой музыки, он восстанавливает смысловые провалы с помощью восприятия других – невербальных языков коммуникаций – мимики, жестов, мелодики речи и др. общим эмоциональным наполнением.

Эмоциональный аспект интонации не обязательно связан со смысловым содержанием высказывания. Многие фразы (погода такая-то) могут быть произнесены по-разному, но сама эмоция высказывания, связана со смысловой модальностью. Это связано с тем, что в каждом акте коммуникации отражено не только то, о чем идет речь (денотативный аспект), но и отношение к сообщению со стороны говорящего (коннотативный аспект).

Энергийные эмоциональные люди, хорошо владеющие словом и речью вообще, могут производить своей речью неизгладимое впечатление. Если из их уст слышаться комплименты, то они высказаны таким образом, что слушающий воспринимает себя соответственно высказанной оценке. В данном случае комплимент выполняет важную социальную роль. Он, одновременно и характеристика субъекта и программа его дальнейших действий, которые не высказываются прямо, но содержаться «внутри» комплимента.

Проходя четырехступенчатую фазу восприятия (смущение, недоверчивость, формирование веры в правдивость сказанного, затем твердая уверенность, что именно так все и есть на самом деле) праздничный комплимент не только придает сил, но и доставляет колоссальное удовольствие, которое, наслаиваясь на все, указанные ранее средства воздействия, чрезвычайно усиливают гедонистическую направленность праздника.

 

Список литературы:

1. Альберти Л.Б. О пропорциях живописи. Т.1. М., 2001.
2. Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957
3. Баткин Л.М. Леонардо да Винчи. М.,1990.
4. Ковалев В.С. Пространственное видение и пространственное созерцание. 2008
5. Кузанский Н. О видении Бога. 2 – 4
6. Лосев А.  История античной эстетики. Софисты, Сократ, Платон, М., 1969
7. Медушевский В. Музыкальное произведение и его культурно-генетическая основа // Музыкальное произведение: сущность, аспекты анализа. – Киев: 1988.
8. Медушевский В. Музыкальный стиль как семиотический объект // Советская музыка. — 1979. — №3.
9. Медушевский В. Музыковедение: проблемы духовности // Советская музыка. – 1998. — №5.

10.  Минаев Е. Музыкально-информационное поле в эволюционных процессах искусства. Авт. дис. на соиск. уч. ст. д, искусствоведения. М., 2000

11.  Москалюк А. Звуки Ру 15  декабря 2005

12.  Музыка. Большой энциклопедический словарь. М. 1998

13.  Музыкальный энциклопедический словарь. М., 2000),

1. Панофски Э. Ренессанс и «Ренессансы» в искусстве Запада. М.,1998.

15.  Скородинская Е. Бесконечный праздник. М., 2008

16.  Суханцева В.К. Категория времени в музыкальной культуре. – К.:, 1990).

17.  Философская энциклопедия: В 5 т. М., 1970. Т.5).

18.  Шашорджан В. Музыка и здоровье. М., 2003