Раздел: ИСТОРИКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИИ
Ключевые слова:
не указаны
Аннотация:не указана
Текст статьи:
Первой попыткой реализации идеи «общественного договора» между помещиком и крестьянином в России был «Большой Наказ» Екатерины II, в котором она предлагала основать новое законодательство на началах просветительской философии. Основой этой философии был труд Ж.Ж.Руссо «Общественный договор». Впоследствии дворяне, ссылаясь на «Наказ императрицы» пытались подтолкнуть Александра I к радикальному решению вопроса об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Сам император в именном рескрипте от 5 июня 1801 года, направленном на имя графа П.В.Завадовского при назначении его управляющим Комиссией о составлении законов, обращал внимание на то, что можно заимствовать от других народов, «более известных в просвещении», «примерные узаконения» и ими подтверждать твердость собственных законов. При этом Александр I особенно отмечал, что предложения в «Наказе» Любезнейшей Бабки Моей Государыни императрицы Екатерины II помещения, содержат в себе избраннейшие в сем роде истины и могут пролить великий свет на упражнения Комиссии.
В 1826 году декабрист П.Г.Каховский, характеризуя состояние крепостных крестьян, писал генералу В.В.Левашову: «Во внутренних губерниях государства имения, принадлежащие богатым помещикам, пользуются довольною свободою, хотя и зависят совершенно от хозяев своих, но образованное дворянство не гнетет себе подобных, и земледельцы управляются мирскими сходками. Я был на многих из сих совещаний маленьких республик. <…> На сих сходках я в первый раз слышал изречения из «Наказа» Великой Екатерины». Таким образом, прогрессивные идеи «Наказа», будучи, по сути, изложением прогрессивной философии французского Просвещения, вдохновляли русскую передовую мысль в течение многих десятилетий и после смерти императрицы.
Так из 526 статей «Наказа» более 250 заимствованы из «Духа законов» Монтескье, а около ста заимствованы из сочинения Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764). Заимствования осуществлялись как в виде буквального перевода, так и в виде компиляции. Императрица сама признавалась в этом в письмах к своим зарубежным корреспондентам.
Сама же идея договора между помещиками и крестьянами, восходит, безусловно, к теории общественного договора Ж.Ж.Руссо. Согласно, которому «основою любой законной власти среди людей могут быть не только соглашения». «Слова право и рабство, – пишет он в «Общественном договоре», – взаимоисключают друг друга», а подчинение «закону, который ты сам для себя установил, есть свобода». Право сильного, столь распространенное в реальной жизни, не может считаться основой гражданского общества и, сбрасывая с себя насильственное ярмо, народ поступает верно, ибо «возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать». На русской политико-правовой почве была предпринята попытка применить, одну из основных идей просветительской философии на микроуровне отношений помещика и крестьянина.
Идея «Договора», регулирующего отношения в обществе, изначально заложена в тексте «Наказа» Екатерины II, однако в окончательный вариант она не вошла: «Надлежит, чтобы законы гражданские определили точно, что рабы должны заплатить за освобождение свое господину, или чтоб уговор об освобождении определил точно се их долг вместо законов». Та же мысль вновь была сформулирована императрицей в «Начертании о приведении к окончанию комиссии о составлении проекта нового уложения» (опубликовано 8 апреля 1768 г.) Во второй части Начертания, посвященной особенным правам граждан, т.е. правам каждого сословия, в третьей главе «О обязательствах» Екатерина пишет, формулируя исходный постулат: «Обязательство, значит, вообще союз по правде и по справедливости содееваемый <…> Обязательства происходят от разных причин, как то например: от договоров, или (то есть – иначе говоря) контрактов… Договор вообще есть взаимное согласие лиц, обязующихся между собою…». Возможно, по мысли императрицы, именно «добровольный договор» мог стать «основанием, могущим произвести нечувствительно некоторое полезное в состоянии нижняго рода поправления и пресечь всякие злоупотребления, удручающия сих полезных членов общества». В начертание вошло и следующее рассуждение, вычеркнутое из печатного варианта «Наказа»: «Если государственная какая причина или польза частная не дозволяет в некоторых державах сделать земледельцев свободными, во опасении, чтобы земли остались не оранными чрез их побег, то можно сыскать средство, чтоб так сказать к земле привязать и утвердить на ней сих самых землевладельцев, оставляя им их землю, самим и детям их также, на так долгое время, как они ее обрабатывать будут по договору с ними учиненному, за цену или дань, сходственную с плодами той земли». Заметим, кстати, что Александр I учел уроки своей бабки и, не узаконивая освобождение крестьян, указом 1803 года о вольных хлебопашцах узаконил возможность заключения договоров (условий), его предусматривающих.
Императрица в «Наказе» и позднее – в записках по русской истории – прежде всего утверждала, естественность и, следовательно, благотворность для России самодержавного правления.
Как известно, «Наказ» не воплотился в закон. Мечтая о том, чтобы это произошло, Екатерина в 1765 году писала Даламберу: «В «Наказе» я «на пользу моей империи обобрала президента Монтескье, не называя его…». По изящному определению Н.М.Карамзина, «Наказ» «долженствовал быть для депутатов Ариадниною нитью в лабиринте государственного законодательства…», демонстрируя, как можно «согласить частную пользу с общею, <…> после высочайших умозрений <…> спуститься в обыкновенную сферу людей и тончайшую Метафизику преобразить в устав гражданской, понятный для всякаго!».
С точки зрения историков культуры, «Наказ» представляет собой «теоретический трактат», «общие философские начала права», поэтому при желании в нем можно было найти подтверждение чуть ли не прямо противоположных воззрений». Так, например, кн. М.М.Щербатов положение об «умоначертании или характере» народном, которому должен соответствовать закон, истолковывал в пользу сохранения рабства, утверждая, что суровый климат формирует грубый, наглый и стремительный в предприятиях характер россиян, усугубляемый природной ленью, и следовательно, вожделенная свобода приведет только к ухудшению положения самих крестьян, «грубых несмысленных и захватчивых», нуждающихся в принуждении добрых попечителей-помещиков…
Сама категория пользы, так настоятельно подчеркиваемая, очень важна, и безусловно, характерна для просветительского, рационального мышления. Уже в 1766 году эта категория стала предметом дискуссии в недавно образованном Императорском Вольном Экономическом Обществе. В конце 1765 года Общество получило за подписью «И.Е.» вопрос «о значении поземельной собственности в успехах земледелия и о владении участковом, на правах полной личной собственности». Этот вопрос не был заявлен в собрании и, как пишет секретарь и историк Общества А.И.Ходнев, был лишь случайно пришит к журналам. В 1766 году императрица повторила свой вопрос, сформулировав его определеннее: «В чем состоит собственность земледельца, в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то или на другое для пользы общенародной иметь может?» На этот раз задача была объявлена Обществом, получившим 160 ответов почти на всех европейских языках. Корреспондентам, как и самому Обществу, было ясно, что решению вопроса о собственности крестьянина должен предшествовать вопрос о свободе. Поэтому полученные ответы, так или иначе, затрагивали вопрос об освобождении крестьян. Награду Общество получил член Дижонской академии Беарде де л’Абей, выступавший за право крестьян на недвижимую собственность. Однако, прежде, по его мнению, нужно сделать раба свободным, а свободе в свою очередь, должно предшествовать народное образование. Обещание земли и воли будет стимулом для крестьянина. Собственность сделает труд крестьян производительнее, что приведет к улучшению земледелия, увеличению народонаселения и внутреннему спокойствию в государстве.