Автор(ы) статьи: Саранчева Н.В.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

вещь, семиотика вещи, символ вещи, структура вещи, знаковость вещи.

Аннотация:

. В статье рассматривается принцип конструирования вещи как ее символ. Подчеркивается, что хотя символ вещи есть ее отражение, но не всякое отражение вещи есть ее символ. Символ вещи есть также ее выра¬жение, т.е. символ вещи есть внутренне-внешне выразительная структура вещи и ее знак. Проанализирована знаковая природа символа, тождество и различие символа с его предметом. Приводятся девять моментов, необхо¬димых для понимания и определения символа, как порождающей модели ве¬щи.

Текст статьи:

Символический мир ярче всего проявляет себя через материальную культуру, и символ вещи является принципом ее конструирования.

Всякий символ вещи есть прежде всего ее отражение. Однако не вся­кое отражение вещи есть ее символ. Когда стена отражает брошенный на нее резиновый мяч, или когда зеркальная поверхность отражает попавший на нее луч света, или когда мы инстинктивно отдергиваем палец, случайно попав­ший в кипяток, и кипяток в данном случае тоже отбрасывает, т. е. отражает наш палец, то все такого рода отражения ничего символического в себе не содержат. Ни луч света, попавший на поверхность зеркала, ни само зеркало, ни отраженный луч, ни сам факт светового отражения не суть символы и мыслятся вне всякого понятия символа и без употребления термина «сим­вол». Все физиологические рефлексы тоже суть отражения, и в них тоже нет ничего символического. Дело в том, что всякий символ указывает на некото­рый предмет, выходящий за пределы его непосредственного содержания. Он всегда содержит в себе некоторого рода смысл, а не просто смысл самих ве­щей, отражающих друг друга.

Смысл всегда указывает на нечто иное, в то время как смысл мяча, от­скочившего от стены, содержит в себе только свой собственный смысл и ни на что другое не указывает. Когда же мы говорим, что данная картина вы­держана в холодных или в теплых тонах, или говорим о холодных или теп­лых музыкальных звуках, или о высоких и низких тонах, везде в таких случа­ях в данную вещь мы вкладываем то, что ей на первый взгляд совсем не свойственно, но что ее осмысливает и делает для нас особенно понятной. Это можно сказать и о таких пространных и цельных произведениях слова, как мифы, сказки, легенды древних цивилизаций. Населявшие с глубокой древ­ности Индию, Иран, Месопотамию, Египет и другие страны и области Ближ­него и Среднего Востока народы на протяжении многих столетий своей бога­той истории творили замечательный фольклор, сюжеты и образы которого вследствие широкого культурного обмена становились всеобщим достояни­ем. Одна из популярных книг мира — знаменитый свод сказок, рассказов и повестей, известный под названием «Тысяча и одна ночь», впитал в себя тво­рения многих народов и поколений. В «Рассказе про Ала-ад-Дина и волшебный светильник» и «Рассказе о Маруфе — башмачнике» трактуется проблема везения и волшебного талисмана. Ал-ад-Дин — сын бедного портного, удача которому предначертана самой судьбой при помощи волшебного предмета -светильника. Маруф — бедный сапожник. Волшебный предмет — кольцо и ог­ромные богатства не предопределены ему его судьбой. Они попадают ему в руки, когда он помогает трудом оказавшему ему гостеприимство крестьяни­ну. В этих рассказах волшебные силы — это своеобразные волшебники -функционеры, слепо подчиняющиеся талисману — символу власти — и меха­нически исполняющие волю своих повелителей.

Однако тут же выясняется, что если всякий символ вещи есть ее смысл, то далеко не всякий смысл вещи тем самым есть и ее символ. Смысл вещи есть нечто более общее, чем ее символ; и чтобы стать символом, он должен быть еще определенным образом разработан и организован. Напри­мер, «символы в мистериях являются не только инструментами познания. Они пробуждают, направляют и обуздывают могучие эмоции: ненависть, страх, любовь и горе» [1. С.4].

Не всякое изображение вещи есть ее символ. Фотографический снимок какого-нибудь пейзажа есть его изображение. Но он в смысловом отношении остается в пределах этого пейзажа, так как он его точно воспроизводит и, следовательно, в нем тоже нет ничего символического, как нет ничего сим­волического и в самом пейзаже. Для символичности ему не хватает обобще­ния, поскольку всякий символ всегда есть некоторого рода обобщение. Люди «Тысячи и одной ночи» — это типы и «амплуа». Герои рассказов — красивые, щедрые, талантливые и образованные люди, во всех отношениях отвечающие нравственному и эстетическому идеалу, являясь обобщенным символом жи­телей большого арабского города.

Символ вещи и ее изображение. Символ вещи, как уже указывалось, не есть просто ее изображение. Во-первых, существует сколько угодно изобра­жений вещи, не являющихся каким-нибудь ее символом. Так, фотоснимок вещи есть ее изображение, но он ничего символического в себе не содержит. Танец может изображать охоту, ловлю зверя, умыкание невесты, сражение и даже бытовые сцены, т. е. такие моменты, в которых нет ничего символиче­ского, а потому их изображение тоже ничего символического в себе не со­держит, причем чем точнее изображение, тем оно менее символично. Во-вторых, существует сколько угодно символов, не содержащих в себе ника­кого изобразительного момента. Опадание листьев осенью многие называют символом осени. На самом же деле это не символ осени, а только ее признак или примета. Многие называют символом пограничные столбы, проволоку и другие предметы, отграничивающие одно государство от другого или вообще одну местность от другой. Но для такого рода предметов достаточно назва­ние «знак», «примета», «указание», «обозначение». Здесь нет никакой необ­ходимости употреблять термин «символ». «Аттестат зрелости», получаемый школьниками после окончания школы, тоже не есть символ зрелости, а толь­ко ее удостоверение или засвидетельствование. При этом ни в пограничных столбах, ни в аттестатах зрелости нет ничего изобразительного. «К тому же некое изображение лишь тогда вырастает в символ (и здесь точки зрения теологов, психологов, символистов и этнологов совпадают с определением Юнга), когда в картинке присутствует что-то помимо его непосредственного и очевидного значения. В нем должен содержаться еще и некий «неосознан­ный» аспект, который никогда не может быть однозначно пояснен или опре­делен» [2. С.9].

Итак, символ вещи есть ее закон, и в результате этого закона опреде­ленная ее упорядоченность, ее идейно-образное оформление. В целях ясной ориентации в этом темном лесу литературно-теоретических и литературно-исторических понятий необходимо иметь в виду следующее.

Символ вещи есть оформление ее идейно-образного построения. Но идейная образность, взятая сама по себе, вовсе еще не есть символ. Фотосни­мок есть буквальное воспроизведение вещи со всем свойственным ей идейно-образным построением. Эта идейно-образная сторона вещи и фиксируется при помощи фотоснимка. Но взятая сама по себе идейная образность еще не есть символ. Чтобы быть символом, она должна указывать на нечто другое, что не есть она сама, и даже стать для этих других предметов законом их по­строения. Как отмечают В. Бауэр, И. Дюмотц, С. Головин: «Чтобы подоб­раться к потайному «божественному» смыслу символа, необходимо иметь опыт общения с ним» [2. С.9].

Символ вещи и ее выражение. Символ вещи есть ее выражение. С этим определением символа мы входим в самое существенное разъяснение нашего понятия, хотя и здесь существует небрежность, которая запутывает научную терминологию и настоятельно требует частной дифференциации. Самым су­щественным является то, что выражение вещи всегда так или иначе есть ее знак, а без момента знаковости невозможно добиться существенного опреде­ления символа. И если всякий символ есть выражение, то далеко не всякое выражение есть символ; и если всякий символ вещи есть ее знак, то опять-таки далеко не всякий знак вещи есть ее символ. Тут огромная путаница и терминов, и понятий. Хромота есть признак болезненного состояния ног у человека, а, следовательно, и выражение переживаемого им несчастья; не­нормальный пульс или сердцебиение у больного является для врача резуль­татом или выражением болезненного состояния человека; гудок отходящего поезда есть указание на немедленное отбытие поезда. Во всех этих случаях мы никогда не употребляем слова «символ», но говорим о «результате», «следствии», «проявлении», «симптоме», «сигнале», «команде» и пр. Однако, здесь имеется то, что для символа весьма существенно, а именно выражение вещи или события. Как отмечает Л.В. Уваров, «связь знака и обозначаемого, как и символа с символизируемым, всегда осуществляется через отража­тельную деятельность нашего мира» [3. С. 107].

Чтобы выражение вещи стало символом, нужно понимать его не как-нибудь обывательски, смазано или стерто. Выражение вещи есть такая ее внутренняя жизнь, которая проявила себя внешним образом, и такая внешняя сторона вещи, которая указывает на ее внутреннюю жизнь. Выражение вещи есть сразу и ее внутреннее, и ее внешнее, причем то и другое должно пониматься достаточно оригинально и существенно, а не бегло, обыденно и слу­чайно. При этом не обязательно, чтобы внешняя сторона символа была слишком красочно изображена. Это изображение может быть даже и незна­чительным, схематическим, но оно обязательно должно быть существенным и оригинальным, указывать на нечто совсем другое и все время под­черкивать, что внешнее здесь есть не только внешнее, но и внутреннее, суще­ственное; а внутреннее, как бы оно ни было глубоко, здесь — не только внутреннее, но и внешнее, даже чувственное.

Царство мрачного Аида для древних греков было символом ужаса, страха и печали. Они представляли себе царство Аида, царство душ умерших мрачным и страшным, а загробную жизнь — несчастьем. В «Легендах и ска­заниях Древней Греции и Древнего Рима» дано подробное и очень изобрази­тельное описание этого царства: «Катят свои волны Коцит и Ахеронт; души умерших оглашают стенаниями их мрачные берега… носятся бесплотные легкие тени умерших… тихо раздаются их стоны, подобные шелесту увядших листьев… Нет никому возврата из этого царства печали» [4. С. 25].

Поэтому символ вещей или событий, являясь их выражением, вовсе не есть просто их выражение. В «Сказке о Джиллиаде и Шимасе», которая от­носится к древнейшему индийскому слою сказок «Тысячи и одной ночи», Шимас рассказывает историю о рыбаке, который, увидев в реке большую рыбу — символ житейских соблазнов, поплыл за ней и поймал ее, но попал «в пучину водоворота», а когда стал молить о помощи, то услышал ответ: «Что же помешало тебе выбросить то, что было у тебя в руке, и спасаться». Для символа вещей или событий необходима как их внутренняя жизнь известной степени напряженности, так и их внешняя сторона, по которой можно было бы судить об этой напряженности, причем для нее не обязательна какая-нибудь красочная разрисовка, достаточно только схематического изображе­ния или структурного объединения составляющих ее элементов. «Чаще всего в качестве символа выступает конкретно-чувственный зрительный образ…» [З.С.1О5].

Самое же главное, что получается от выразительной трактовки симво­ла, это то, что он теперь становится знаком. О значении изобразительности или закономерности изображений в общей форме уже говорилось и выше. Структурная выразительность является только конкретизацией упомянутой выше закономерной упорядоченности, но о символе вещи как о ее знаке еще не говорилось, говорилось о смысле вещи, необходимом для ее символа. Но символ вещи может и не выходить за пределы самой вещи. Гром и молния тоже имеют свой собственный смысл, а именно тот самый, который реализу­ется в нашем слухе и зрении; но это не символ, потому что иначе любая вещь окажется символом, поскольку в ней есть ее идея (в столе имеется идея сто­ла, в стуле имеется идея стула и т. д.). «Символ менее произволен, чем такие виды знаков, как сигналы к действию, различные условные обозначения» [З.С.1О5].

Называть всякое выражение или осуществление идеи каким-то симво­лом этой идеи противоречит чувству языка. Для символа, как его понимают все культурные языки, необходима такая идея, которая не имела бы ничего общего с непосредственным содержанием самого символа. У древних греков на о. Икаре Артемида почиталась в виде полена. Полено — это, несомненно, символ Артемиды; и не только потому, что в данном случае Артемида — не­что внутреннее, а полено нечто внешнее, но еще и потому, что полено и Ар­темида по содержанию этих образов не имеют ничего общего между собою. Античная мифология говорит нам о представлениях богов и в виде камней, и в виде геометрических фигур. Гера на Самосе почиталась, например, в виде доски, Эрос в Беотии — в виде огромного камня. Это действительно когда-то были символы. Правда, символ в данном случае уже переходит в миф.

Итак, символ вещи есть внутренне-внешне выразительная структура вещи, а также ее знак, по своему непосредственному содержанию не имею­щий никакой связи с означаемым содержанием.

Сигнификация, или обозначение — это не полагание предмета, даже ес­ли бы он был и объективным, не его воспроизведение, даже если бы оно бы­ло правильным, не мышление о предмете, не сознание предмета вообще. Это совершенно специфический акт; и потому знак, его результат и внешнее вы­ражение не являются ни чувственным познанием или мысленным утвержде­нием предмета, ни сознанием о нем, ни просто отнесенностью к нему, ни его представлением, ни его понятием, ни словом о нем. Слово, например, может пониматься как знак. Но далеко не всякий знак является словом. Следова­тельно, если символ является знаком, то ему присущи и все свойства знака. Он — не чувственное ощущение вещи, не чувственное представление вещи и не ее сверхчувственное представление, не мышление вещи, не понятие вещи, не объективирующее ее полагание, не мысленное ее утверждение, не слово о вещи. С.С. Аверинцев пишет: «Переходя в символ, образ становится «про­зрачным»: смысл «просвечивает» сквозь него, будучи дан именно как смы­словая глубина, смысловая перспектива». «Смысловая структура многослой­на и рассчитана на активную внутреннюю работу воспринимающего. Смысл символа объективно осуществляет себя не как наличность, но как динамиче­ская тенденция; он не дан, не задан. Истолкование символа есть диалогиче­ская форма знания: смысл символа реально существует только внутри чело­веческого общения» [5.С.581].

Символ, знаковая природа символа, тождество и различие символа с его предметом. Понятие знака входит в центральную область всего учения о символе. Однако точность описательного метода требует еще очень многих четких разграничений. Как уже указывалось, символ является знаком, но не всякий знак является символом. Проанализируем, что такое знак.

Знак вещи или события указывает на их смысл. Знак является не про­сто смыслом, а таким смыслом, который осуществлен, воплощен или дан на каком-нибудь другом субстрате, но не на том, который является субстратом осмысляемых вещей или событий. Кипарис или можжевельник у древних яв­лялся символом смерти или обстоятельств, связанных со смертью (например, погребение, оплакивание умершего, память о нем и пр.). Но кипарис, взятый сам по себе, никак не связан у нас с представлением о смерти. Это  просто красивое дерево. Следовательно, субстратом его является не смерть человека, а живая растительная ткань. То же самое можно сказать и о митре, клобуке, камилавке, мантии, сутане, которые являются символами разных званий у духовенства; о короне, скипетре, державе, которые являются символами ко­ролевской или царской власти; о фате, которая является символом вступле­ния девушки в брак; обручальных кольцах — символе состояния в браке; о трагической маске у древних — символе застывшего ужаса; о преподнесении цветов как о символе значительности события в жизни человека (рождение и смерть, годовщина или юбилей, та или другая памятная дата) или вообще до­брых отношений между людьми. Везде в этих случаях символы являются ли­бо вещами неорганической природы, либо растениями, либо животными, т. е. по своему субстрату не имеют ничего общего с тем, что они обозначают, а обозначают они человека в разные моменты его жизни.

Следовательно, если символ является знаком, то он базируется совсем на другом субстрате, а не на том, который он символизирует. В символе смысл некоего предмета переносится на совсем другой предмет, и только в таком случае этот последний может оказаться символом первичного предме­та. Б.В. Бирюков пишет: «Различают предметное, смысловое и экспрессивное значения знака. Знак обозначает данный предмет (или предметы) — предмет, обозначаемый знаком, называется его предметным значением и выражает свое смысловое и экспрессивное значение. Смысловое значение (смысл) зна­ка служит для выделения его предметного значения — для задания предмета, обозначаемого знаком. Смысловое значение знака — это его свойство пред­ставлять, фиксировать определенные стороны, черты, характеристики обо­значаемого объекта, определяющие область приложения знака; это то, что понимает человек, воспринимающий или воспроизводящий данный знак. Под экспрессивным значением знака понимаются выражаемые с помощью данного знака чувства и желания человека, употребляющего знак» [6.С. 199].

Самое интересное, однако, то, что смысл, перенесенный с одного предмета на другой, так глубоко и всесторонне сливается с этим вторым предметом, что их уже становится невозможно отделить один от другого. Символ в этом смысле является полным взаимопроникновением идейной об­разности вещи с самой вещью. В символе обязательно находится тождест­во, взаимопронизанностъ означаемой вещи и означающей ее идейной образ­ности. С.С. Аверинцев пишет: «Предметный образ и глубинный смысл вы­ступают в структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символ» [5.С.581].

Предложенный выше анализ понятия знака предохраняет от обыва­тельской терминологической путаницы в представлениях о символе. Именно этот анализ обнаруживает как различие в символе символизирующего мо­мента с символизируемым предметом, так и их тождество. Выше уже совер­шенно правильно подчеркивалось полное различие в символе обозначающего момента и обозначаемого предмета. Но в специальном анализе понятия «знак» был выделен сигнификативный момент, который требует как раз пол­ного отождествления того и другого. Однако это противоречие возникает

только на путях формально-логической и метафизической методологии, не понимающей диалектического единства противоположностей [7]. Но факт остается фактом: в символе означающее и означаемое обязательно смы­каются в одной точке, как бы различны они не были сами по себе. По своему субстрату они — разные, а по своему смыслу они — одно и то же. Только подробная теория знака может здесь помочь установить точное понятие сим­вола. Учение об обозначающем и обозначаемом в символе уточняет понятие символа также и в других отношениях.

Приведем несколько примеров, как обозначаемая вещь (или событие) и обозначающий образ сливаются в одно целое, когда речь заходит о символе. До какого-то предела обозначаемое и обозначающее в символе остаются раз­дельными и как бы диспаратными. Но в таком случае обозначаемое не полу­чало бы никакого обозначения, а обозначающее не давало бы никакого обо­значения. В конце концов, а иной раз и очень быстро то и другое оказывается вполне тождественным, и это самотождественное различие обозначаемого и обозначающего впервые как раз и делает символ именно символом.

Исследователи немало потрудились над выявлением источников раз­личных сказочных мотивов «Сказки о Синдбаде-мореходе». Предполагается, что мотив огромной рыбы, которую путешественники принимают за остров, проник в сказку из «Жизнеописания Александра Великого» псевдо-Каллистена; приключения с великаном-людоедом и антропофагами, кормя­щими пленников сводящей с ума пищей, проникли в сказку, возможно, из сирийского перевода «Одиссеи»; захоронение Синдбада живым вместе с же­ной — реминисценция рассказов путешественников об обычаях Индии.

Для символической характеристики этого героя приведем еще несколь­ко описаний. В центре повествования — типичный багдадский купец, пред­приимчивый, любознательный, склонный к риску, но вместе с тем благора­зумный и, как всякий купец, стремящийся к обогащению. Синдбад — человек действия. Он сознает, что богатство недостижимо без усилий и преодоления опасностей. Немалую роль в судьбе предприимчивого Синдбада играет «слу­чай», этот помощник и спаситель беспомощного перед силами природы бес­правия человека. Когда случай благоприяиствует избавлению от очередного бедствия, Синдбад умеет им воспользоваться. Так, напоив вином шейха мо­ря, он ловко избавляется от оседлавшего его злодея. Потеряв своих спутни­ков и оказавшись в бедственном положении, Синдбад однажды «случайно» встречает корабль, на котором оказывается его имущество; во время кораб­лекрушения, когда все спутники Синдбада гибнут, ему везет, и волны выбра­сывают его на остров, где оказываются рощи с плодами и проточные пресные воды; во время странствий, сколь бы трудной ни оказалась ситуация, Син­дбаду всегда «случайно» встречаются правоверные мусульмане, готовые прийти ему на помощь. Синдбад — человек, энергично и умело использую­щий ситуацию, которую создает для него судьба, и в борьбе за существова­ние ловко избегающий грозящих ему со всех сторон опасностей. Таким об­разом, все действия и поступки этого героя очень символичны, и сам Син-дбад является символом, в котором отражена вся действительность того вре­мени.

Тут важно только самотождественное различие обозначаемого и обо­значающего в символе и важно разложение единого символа в бесконечный ряд. Как полагает С.А. Азаренко: «1. Символ есть функция действительно­сти. 2. Символ есть смысл действительности». 3. Символ есть интерпретация действительности в человеческом сознании… 4. Символ есть сигнификация действительности. 5. Символ есть переделывание действительности» [8.С.615].

В свете сформулированного автором символа вещи как принципа ее конструирования или как порождающей ее модели необходимо понимать и следующие моменты в определении символа, о которых говорилось выше, в стремлении дать описательную картину символа.

1. Символ вещи действительно является ее смыслом. Однако это такой
   смысл, который ее конструирует и модельно порождает.
2. Символ вещи является ее обобщением. Однако это обобщение не
   мертвое, не пустое, не абстрактное и не бесплодное, а такое, которое позволяет, а вернее, даже требует вернуться к обобщаемым вещам, внося в них смысловую закономерность. Другими словами, та общность, которая имеется в символе, implicite уже содержит в себе все символизируемое, хотя бы оно и было бесконечно.
3. Символ вещи является ее законом, но таким законом, который смысловым образом порождает вещи, оставляя нетронутой всю их эмпирическую конкретность.
4. Символ вещи является закономерной упорядоченностью вещи, дан­ной в виде общего принципа ее смыслового конструирования, в виде порождающей ее модели.

5.               Символ  вещи является  ее  внутренне-внешним  выражением,  но оформленным согласно общему принципу ее конструирования.

1. Символ вещи является ее структурой, но не уединенной или изоли­рованной, а заряженной конечным или бесконечным рядом соответствующих единичных проявлений этой структуры.
2. Символ вещи является ее знаком, однако не мертвым и неподвиж­ным, а рождающим собою многочисленные, а может быть, и бесчисленные закономерные и единичные структуры, обозначенные им в общем виде как отвлеченно данная идейная образность.
3. Символ вещи является ее знаком, не имеющим ничего общего с не­
   посредственным содержанием тех единичностей, которые тут обозначаются, но эти различные и противостоящие друг другу обозначенные единичности определены здесь тем общим конструктивным принципом, который превращает их в единораздельную цельность, определенным образом направленную.
4. Символ вещи является тождеством, взаимопронизанностью означаемой вещи и означающей ее идейной образности, но это символическое тождество является единораздельной цельностью, определенной тем или другим единым принципом, его порождающим и превращающим его в конечный или бесконечный ряд различных закономерно получаемых единичностей, кото­рые и сливаются в общее тождество породившего их принципа или модели как в некий общий для них предел.

Литература

1. Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов / Е.Я. Шейнина. — М.: ООО
   «Изд-во ACT»; Харьков: Торсинг. 2003
2. Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов. М.: Крон
   Пресс, 2000. — 504с.
3. Уваров Л.В. Образ, символ, знак. — Минск: Наука и техника, 1967. -
   120 с.
4. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима. — М.: Правда,
   1987
5. Аверинцев С.С, Араб-оглы Э.А., Ильичев Л.Ф. и др. Философский
   энциклопедический словарь / 2-е изд. М.: Советская энциклопедия. 1989.
6. Бирюков Б.В. Знак. Философский энциклопедический словарь. 2-е
   изд. М.: Советская энциклопедия.
7. Диалектика символы и его познавательное значение // Известия
   ОЛЯ.М., 1972.-Т.31.-№3.
8. Античная литература. Греция. Онтология. — М.: Высш. шк., 1989. Т.1