Раздел: Теоретическая культурология
Ключевые слова:
книга, аскетическая традиция, византийской православная духовно-ценностная система, механизм стратегического отбора иностранных культурных образцов, идейно-ценностное ядро национальной культуры, кризис современной книжной культуры.
Аннотация:Основанием русской книжности является аскетическая традиция, заимствованная из Византии. Уже на ранней стадии формирования русской культуры был выработан стратегический механизм отбора иностранных элементов для перенесения их на русскую почву: заимствованию подвергались только элементы в рамках православной духовно-ценностной системы. Современный кризис духовной сферы отразился на состоянии книжной культуры, привел к трансформации литературных ориентаций читателя и писателя художественного текста. В данной статье автор фокусирует внимание на рефлексии состояния современной книжности на страницах «Литературной газеты», и, анализируя публикуемые в ней материалы, обозначает первостепенные проблемы книжности. Актуальность темы обусловлена опасностью утраты книжной традиции, что может привести к существенным изменениям ядра национальной культуры. В статье утверждается необходимость сохранения русской книжной традиции как величайшего достояния народной мысли и силы духа.
Текст статьи:
УДК 008.168.522
ПОЛУЕШИНА Н. А.
Современное состояние культуры в России заставляет все чаще искать ответы на вызовы эпохи в историческом опыте. Многие традиции культуры, государственности и общественных отношений были заложены еще в допетровскую эпоху и нашли отражение в древнерусской словесности.
Русская культура – словесная, текстовая. С момента возникновения книгописание и чтение книг становятся общественно престижным делом, а книга переходит в категорию культурных ценностей, не знающих старения. Понятия «книга», «книжная культура», «книжность» являются «сущностными, системообразующими в системе традиционной культуры и отражают, формулируют и обучают важнейшим постулатам православной веры и социальной жизни, этики и эстетики» [1, с. 330]. Книжная культура является своего рода индикатором состояния национальной культуры в целом и наоборот: кризисные явления в литературе незамедлительно отражаются на ходе культурного процесса.
В основе русской культуры лежит красота аскетического идеала, привнесенная в нее византийской литературной традицией. Византийское наследие проявилось в обширном корпусе переводов с греческого языка текстов религиозного содержания, и целью этой стратегии было создание идеологии на основе православной веры и укрепление ее нравственных основ. Чтобы понять принцип отбора текстов для перевода древнерусскими книжниками, нужно рассмотреть, что представляла собой к X в. византийская культура. Она не была гомогенной, в ней ясно просматриваются две традиции, противостояние которых определяет динамику византийской культуры того периода. Эти традиции выходят за рамки привычных категорий: светская – духовная / христианская — языческая, и представляют собой более широкое противостояние аскетической и гуманистической традиции [2, с. 76].
Аскетическая традиция получила распространение намного раньше гуманистической и к X-XI вв. период ее расцвета уже миновал. Для нее характерна ориентация на аскетический и экклезиологический опыт, взгляд, обращенный скорее вовнутрь и в горний мир, чем направленный на благоустроение физического окружающего мира [3, с. 60], равнодушие к античному интеллектуальному наследию и имперской идее.
В гуманистической традиции определяющими были повышенный интерес к античному наследию, попытки синтезировать христианский опыт и ученую традицию, универсалистское имперское сознание, при котором империя и всеобщность церкви оказываются двумя взаимосвязанными аспектами вселенской роли христианства [2, с. 76].
В X-XI вв. гуманистическая традиция в Византии играла доминирующую роль, отражала культуру византийской элиты и лежала в основе сформировавшегося «высокого» имперского культурного стиля. Несмотря на это Русь переняла лишь одну из византийских культурных традиций – аскетическую, практически полностью проигнорировав другую.
Свидетельством доминирования духовно-аскетической традиции в русской культуре на этапе ее становления является характер переведенных с греческого языка текстов, заложивших фундамент древнерусской книжности. Постоянным подтекстом в них служили Священное писание и патристическая литература (сочинения «отцов церкви» — Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого и его брата Григория Нисского, Григория Богослова, Афанасия Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Епифания Кипрского, Исидора Пелусиота, Исихия Иерусалимского, Иоанна Синайского — автора «Лествицы», Феодорита Киррского, Кирилла Скифопольского, а также рано переведенных на греческий язык Ефрема Сирина, папы Григория Великого).
Стратегическую важность переводов для Древней Руси отмечали многие исследователи: «…Эти чужие переводы сыграли большую роль для России, особенно при начале ее книжности, научив ее славянской литературной речи, послужив для нее руководством к повествовательному изложению, что обусловило возможность к самостоятельной переводческой деятельности в России. Вскоре после появления иноязычных повестей и русские книжники испытали свои силы: принимались частью натурализовать их изложение, подвергали его переработкам в соответствии с современностью, частью же подражали чужим повестям, извлекая отсюда для своих произведений то сюжет, то идеи, то поэтические образы» [4].
О важности переводных текстов как образцов изложения, мастерского использования слова для древнерусских книжников часто говорит один из самых заметных исследователей переводной литературы Московской Руси, А. И. Соболевский: «По стилю, внешней форме и внутренней силе первые переводы служили образцами для будущих оригинальных произведений. Они гораздо более читались и оказывали сильнейшее влияние на народную фантазию» [5, с. 5]. В течение нескольких веков русские книжники обращались к сюжетам, идеям, художественным образам, почерпнутым из первых переводов. А. И. Соболевский даже приходит к следующему выводу: «новые эпохи в истории древнерусской литературы составлялись также переводами; иначе говоря, культурные движения в Московской Руси находили себе выражение не в оригинальных произведениях, а в подборе переводов, в стремлении заимствовать переведенные у южных славян произведения известного содержания или в усилиях организовать в Москве переводные работы в определенном направлении» [5, с. 5]. Теоретики истории перевода в России Л. Л. Нелюбин и Г. Т. Хухуни полагают, что «именно благодаря переводам в сознание славянских народов, в том числе и древнерусского, вошло много ранее не существовавших понятий религиозного, философского и научного содержания» [6, с. 11].
Уже на этапе становления русской культурной традиции на Руси был сформирован механизм стратегического отбора: к переводу принимались лишь произведения, подчиненные задаче духовного совершенствования человека в перспективе православного идеала праведности и святости, но незатронутым оставался целый срез светской художественной литературы. Именно эта ценностная специфика определила общую направленность оригинальной древнерусской литературы, возникшей по мере «преодоления переводами своей инокультурной сущности и их использования в качестве элементов активной истории» [7, с.. 262]. Особенности содержательной и формальной сторон древнерусских письменных текстов позволяет разграничивать два, на первый взгляд, синонимичных понятия: литература и книжность, различие между которыми носит принципиальный характер для русской культуры. По мнению И. В. Кузнецова, понятие «литература» подразумевает под собой тексты, «наделенные художественным заданием», то есть, на первом месте в них стоит идеал красоты и прекрасного, в то время как «книжность» есть исключительно «душеполезные» сочинения, проникнутые идеями спасения души, направленные не на развлечение читателя, но на его приобщение к благочестивым взглядам и намерения [8, с. 6]. Таким образом, употребление термина «литература» в отношении древнерусских памятников письменности видится И. В. Кузнецову не вполне правомерным.
Отличительной особенностью русской книжности на протяжении всего ее существования стал дух аскезы, проникнувший в культурное пространство Руси через первые переводы с греческого. Единая система православно-славянской письменности, книжности и культуры, пропитанная духом аскезы, на протяжении веков способствовала активному формированию уникальной русской книжной традиции, положенной в основу идейно-ценностного ядра национальной культуры.
Несмотря на то, что преемственность книжной традиции есть залог формирования и укрепления культурных оснований нации, ей не раз угрожало пренебрежение со стороны власти, народное забвение и даже полное исчезновение.
В петровскую эпоху степень важности каждого предмета или явления определялась их практической пользой. Петр не видел применения «душеполезной литературы», поэтому на смену православной традиции древнерусской книжности приходит обучающая литература обычно переводного характера: учебники, энциклопедии, справочники и руководства по истории, политике, артиллерии, архитектуре. Но поскольку «читали для ученья, а учились по долгу службы, то эта литература разновозрастных учебников не могла стать популярной …, не могла привить читателям внутренней потребности в ней, которая пережила бы ее внешнюю принудительность» [9]. Таким образом, «испытание обучающими переводами» книжная традиция выдержала.
Вторая волна кризиса книжной традиции наметилась уже через несколько десятилетий. Особо образно и метко по этому поводу высказывается В. О. Ключевский: «… С половины царствования Елизаветы Петровны на ниву русского просвещения, все более очищавшуюся от засаженных Петром тощих цифирных и технических порослей, пал сначала редкими каплями освежительный дождь амурных песенок… . А за песенками полился поток назидательно-пресных мещанских трагедий и сентиментально-пикантных романов, в изобилии изготовлявшихся на Западе» [9]. Так происходило проникновение на Русь, воспитанную в духе православного аскетизма, светской литературы. Казалось бы, опасность весьма ощутимая, ведь по свидетельствам современников в 1772 г. «романы раскупаются вдесятеро больше наилучших переводных книг серьезного содержания» [9]. Поворот от православной «душеполезной» книжности к светской фривольной литературе грозил коренным образом изменить ценностные основания русской культуры. Однако за семь веков существования древнерусской книжности в ней сформировались защитные механизмы, препятствующие доступу к «ценностному ядру» национальной культуры иных, противоречащих исконно русским идеалов и идей. Вновь очень меткую метафору к данному явлению нашел Ключевский: «В нашей культуре, как в решете, сор мысли как-то сам собою отсеивался от ее зерна» [9].
Книжная традиция выстояла и перед «испытанием светскими романами», чтобы еще ярче проявиться в XIX – начале XX вв. в передающих национальный колорит поэмах А. С. Пушкина, духовно-нравственных сочинениях Л. Н. Толстого, текстах патриотического характера А. Н. Толстого, нравственных исканиях Ф. М. Достоевского, софиологии Владимира Соловьева и Сергея Булгакова.
Обращение к проблематике книжной традиции не случайно. По прошествии десяти столетий с момента появления в русской культуре духовно-нравственного ориентира, заложенного православной книжной традицией, Россия вновь находится в состоянии кризиса идейно-духовной сферы, схожем с положением Руси в X в. Ценности национальной культуры рискуют быть подмененными идеалами глобализованного мира. Вне культурного поля все позитивные инициативы приводят к отрицательному результату: «демократия, свобода приводят к вседозволенности, красота – к разнузданности, стремление к прибыли – к культу денег и насилия. Благодатные зерна, брошенные в болотистую почву, не прорастают» [10, с. 38].
Книжная культура, являющаяся на протяжении многих веков наиболее мощным выразителем духовного потенциала нации, также переживает упадок. Об этом говорит С. С. Аверинцев: «Что касается культуры в более узком смысле, мне хотелось бы отметить распространенное зло – утрату вкуса к подлинности. Оборвалась естественная связь с традицией. Иные поэты и особенно переводчики пользуются русским языком так, как если б это был язык мертвый, последний носитель которого умер много веков назад» [11, с. 40]. О читательском непрофессионализме, влекущем за собой изменение отношения к классической серьезной литературе, рассуждает В. А. Подорога: «Время чтения резко сокращается; массмедийный информационный поток доставляет необходимое знание о мире грубо и просто, и всеми возможными техническими способами. Нужда в чтении, в той физиологически замкнутой позе, тишине, недоступности, полной сосредоточенности, и главное, в страстном желании читать проходит. Чтение серьезной литературы стало невозможным для основной массы читателей. Классическая литература в своих лучших образцах больше не литература для чтения – она предмет изучения. Необходима долгая специальная подготовка, чтобы научиться читать трудный литературный или философский текст» [12, с. 75].
Высокая символическая роль книги как кладезя духовных смыслов представляется утерянной: «литература не культивирует книгу, она даже не способна представить страсть «написать книгу и умереть» [12, с. 75]. Исчезает представление о книге как неком сакральном, труднодостижимом по своей духовной высоте объекте. Особый статус древнерусского книжника как избранного Богом, занимающегося богоугодным делом, остался историческим фактом. Проблема примитивизации читательского вкуса затрагивается на страницах «Литературной газеты»: Когда современный Филиппок с навороченным мобильником забредает в книжный магазин, что же он покупает? Наверняка не «Азбуку» Толстого и не его сказки, а какое-нибудь очередное продолжение «Гарри Поттера»… Да и необязательно ребёнку заходить в книжный магазин: нужные ему тексты он может скачать из интернета» [13].
Причиной отхода от книжной традиции является почти полное игнорирование, забвение содержания этой традиции, которая через обращение к культурным образцам и моделям обеспечивала связь с византийской православной духовно-ценностной системой. Отход от нее неизбежно ведет к замене фундаментальных концептов русской культуры (добро, истина, праведность, святость, благочестие и др.) материально-практическими.
Проанализировав материалы «Литературной газеты», мы классифицировали проблемы современной книжной культуры следующим образом:
1) Снижение качества оригинальной российской литературы;
2) Беспорядочное, не подчиненное никакой культурной стратегии заимствование иноязычных литературных элементов;
3) Ориентация русскоязычного автора, издателя и читателя на западные образцы (проявляется в выборе тем произведений, отборе текстов для публикации, принципах вручения литературных премий и наград, системе организации книжных выставок и ярмарок);
4) Невнимание государственных структур к проблемам современного автора и упадку книжности в целом (сокращение количества книжных магазинов по стране, закрытие серьезных литературных журналов, отсутствие поддержки библиотек и оскудение библиотечных фондов, заброшенность литературных мест и памятников).
По данным статистики в России один книжный магазин приходится в среднем на 50 000 – 55 000 жителей, тогда как в европейских странах этот показатель составляет один магазин на 5 000 – 6 000 жителей. Количество книжных магазинов уменьшается стремительно – почти на 12% за год [14]. Но проблема заключается не столько в том, как много читает современный россиянин, а в том, что он читает. На книжном рынке наблюдается засилье разножанровой переводной литературы. Казалось бы, история повторяется: в Древней Руси именно переводы сформировали национальную книжную традицию. Однако тот уникальный механизм отбора, с помощью которого в древнерусской культуре произошло отделение «сора мысли от зерна», не приведен в действие, не наблюдается стратегичности культурного заимствования. Если в Древней Руси основным критерием отбора текста для перевода была степень его «душеполезности», то сегодня наиболее значимый критерий – предположительная востребованность (рейтинг) книги у читателя. Эту схему можно условно изобразить следующим образом:
(стратегия)
Книжник текст перевод читатель (Др. Русь)
(рейтинг)
Читатель текст издатель / переводчик перевод читатель (современная Россия).
Русские классики не раз говорили о выдающейся особенности русской культуры: ее открытости мировым достижениям, терпимости и радушии в отношении других культур. Ф. М. Достоевский в «Подростке» вкладывает в уста Версилова такую мысль: «Один лишь русский получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец» [15, с. 218]. Об отношении русских к Европе размышляет и А. А. Блок: «Мы любим все», «Нам внятно все», «Мы помним все» [16, с. 630-631]. Широко известна речь Достоевского на открытии памятника А. С. Пушкину: «Мы не враждебно, а дружественно, с полной любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное» [17, с. 147]. Но этот природный космополитизм русского человека несет в себе огромную опасность при условии отсутствия культуроориентированной стратегии заимствования в области культуры, что мы и наблюдаем сегодня. «Допущенное наступление на основу нашей национальной идентичности – русский язык – стало, пожалуй, самой большой ошибкой. Мы рискуем получить поколение информированных потребителей, лишённых богатства родного языка, не способных воспринять ничего из мировой и отечественной классической культуры, презирающих и прошлое, и настоящее своей страны и не связывающих с ней своё будущее. Возможно, именно так по чьему-то замыслу должны выглядеть граждане мира, но подлинными гражданами своей страны – России – они при этом точно не станут. Это вовсе не означает, что нам нужно отгородиться от всего мира, не замечать и не признавать лучшего, что есть в великих культурах других стран: и западных, и восточных» [18].
М. Ганди сказал: «Я не желаю, чтобы мой дом был обнесён высокой стеной и чтобы мои окна были наглухо заколочены. Я хочу, чтобы волна культуры всех стран свободно проникала в мой дом, но я не желаю, чтобы она захлестнула и сбила меня с ног» [18]. Именно такой и должна быть государственная культурная политика нашей страны, приветствующая всё свежее, новое, здоровое и талантливое, но при этом твёрдо стоящая на страже тех ценностей и основ, на которых испокон веков зиждется Россия.
Рабиндранат Тагор в лекции «Душа Японии» высказал мысль: «Долг каждой нации – выразить себя перед миром. Если ей нечем поделиться с другими народами — это надо рассматривать как национальное преступление… Нация обязана сделать всеобщим достоянием все лучшее, что есть у нее, посылая всему миру приглашение принять участие в празднике ее духовной культуры» [19, с. 34]. Книжность по праву считается величайшим достоянием русской мысли и силы духа, благодаря чему культура России известна и высоко ценима по всему миру. Через книжное слово, художественную словесность проявляется дух народа, его национальное сознание, поэтому важно, чтобы книга способствовала духовному единению нации, чтобы в ней незримо присутствовал элемент сближения всех членов общества на основании общности исторического, идеологического и культурного пути. Принцип преемственности, реализуемый посредством книжной традиции, — залог возрождения и возвеличения русской культуры.
- Поздеева И. В. Книга — инструмент сохранения, передачи и воспроизведения традиции // Книжная культура. Опыт прошлого и проблемы современности: К 285-летию основания Академической типографии в России: Материалы V Международной научной конференции (Москва, 24-26 октября 2012 г.). — Т. 1. — Наука Москва, 2012. — С. 330-345.
- Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М.: Яз. славян. культуры, 2002. 740 с.
- Савова Л. Красота кириллической цивилизации //Кириллица и глобализирующийся мир (материалы круглого стола). – София, 2007. С. 60-64.
- Орлов А. С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII — XVII веков. Л., 1934.
- Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси 14-17 вв. С.-Петербург: Типография императорской академии наук, 1903.
- Нелюбин Л. Л., Хухуни Г. Т. История и теория перевода в России. М.: Изд-во МГОУ, 2003. — 140 с.
- Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной литературе. Т. 1. М., 1995.
- Кузнецов И. В. Книжность Древней Руси (XI-XVII вв.). Учебно-методическое пособие для студентов театральных ВУЗов. — Новосибирск, 2013.
- Ключевский В. О. Воспоминания о Н. И. Новикове и его времени // В. О. Ключевский. Сочинения в 8 томах. Т. 8. Исследования, рецензии, речи (1890-1905). М., Издательство социально-экономической литературы, 1959.
- Григорьева Т. П. Путь культуры // Человек №6, 2006. С. 35-44
- Аверинцев С. С. Попытки объясниться: Беседы о культуре. – М.: Правда, 1988. 48 с.
- Философия и литература: проблемы взаимных отношений (материалы «круглого стола») // Вопросы философии, № 9, 2009.с. 56-97.
- Титов А. После воли // Литературная газета № 37 от 18.09.2013
- Потапова П. За год в России число книжных магазинов сократилось на 12% http://www.the-village.ru/village/hopesandfears/news/149661-books от 17.04.2013
- Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972 – 1990. Т.16.
- Блок А. А. Собрание сочинений. Гос. изд-во худ. литературы. Москва-Ленинград, 1960.
- Достоевский Ф. М. Пушкин (Очерк) произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / АН СССР. Ин-т рус. литературы (Пушкин. дом). – Л.: Наука, 1984. Т. 26. С. 136-149.
- Толстой Вл. Необходимо титаническое усилие // Литературная газета № 40, 09.10.2013
- Кавабата Ясунари «Существование и открытие Красоты», Токио, 1969. С. 34