Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
декаданс, субкультура, пост-культура, постмодернизм, аллюзии, искусство
Аннотация:В данной статье рассматривается проблема художественной интерпретации философских идей Ф.Ницше в культурном пространстве декаданса и готической субкультуры, в частности, идей о сверхчеловеке и смерти Бога. Так же будет уделено внимание сюжетным реминисценциям и аллюзиям на произведение «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» в искусстве декаданса и готической субкультуры.
Текст статьи:
Декаданс как последний большой стиль[1] порождает не только исключительно художественные формы, но и собственную философию, представителями которой становятся велеречивый поэт, философ и историк культуры Вяч.Иванов и вечно-мучительный философ Ницше, о котором и пойдет речь далее. Декаданс как социокультурное явление имеет свой способ (метод) институализации в культуре, которым, как и методом готической субкультуры, является искусство, которому подчиняется не только бытовая и художественная действительность, но покровительница «семи свободный искусств»[2], она сама приобретает формы художественного литературного произведения, ярким примером чему служит «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого». Именно это произведение Фридриха Вильгельма порождает огромное количество произведений на тему странствующего поэта, друга мертвеца, змеи и орла, это и симфоническая поэма Штауса, и многие стихотворения солнечного Бальмонта, проскальзывает тень Заратустры и в поэме «Художник-Дьявол», и в стихотворении «Скорпион»[3].
Скрябин, музыкант, имевший страсть к философии, и построивший собственную религиозно-философскую систему, будучи тем, кем был, не мог не увлечься идеями Фридриха Вильгельма, еще в юности композитор проникся чувством трагического, и суждение Ницше о том, что страдание и счастье идут рука об руку: «От вас, мои дорогие мертвецы, нисходит на меня сладкое благоухание, облегчающее мое сердце слезами. Поистине, оно глубоко трогает и облегчает сердце одинокому пловцу.
И все-таки я самый богатый и самый завидуемый — я самый одинокий! Ибо вы были у меня, а я и до сих пор у вас; скажите, кому падали такие розовые яблоки с дерева, как мне?»[4], не могло не затронуть тайных глубин сердца музыканта, так же обращается он к своим воспоминаниям, ищет в них счастья, но не находит: «В жизни каждого человека весна бывает лишь раз. А как люди спешат отделаться от чарующего обмана, от этих дивных грез! Наконец, искал утешения в воспоминаниях, но и к ним привык, т.е. утратил их»[5]. Все же, как и мучительнейший из философов, он в страдании и через страдание находит счастливые минуты: «Чтобы стать оптимистом в настоящем значении этого слова, нужно испытать отчаяние и побудить его»[6], верным этим убеждениям он остается и на пороге смерти.
Нет сомнения и в том, что наиважнейшей книгой была для Скрябина «Так говорил Заратустра», именно после прочтения этой книги рождаются у него идея «Мистерии», после заветов Заратустры хочет явить он собою «сверхчеловека», могущего погружать миры в бездну и способного преодолевать любые препятствия своею волей: «Создаем мир мы нашим творческим духом, нашей волей, никаких препятствий для проявления воли нет, я могу броситься с этого моста и не упасть головой на камни, а повиснуть в воздухе благодаря этой силе воли»[7]. В дневниках Александра Николаевича можем встретить мы и запись, где под впечатлением недавно прочитанного Ницше, он невольно ассоциирует себя с самим Заратустрой, оставившим Бога (а не мертв ли он?), нашедшим истину и несущим ее людям, тем же пророком, что и Заратустра становится Скрябин: «Я иду возвестить им победу над тобой и над собой, иду сказать, чтобы они на тебя не надеялись и ничего не ожидали от жизни, кроме того, что сами могут себе создать. <…> Иду сказать им, что они сильны и могучи, что горевать не о чем, что утраты нет! Чтобы они не боялись отчаяния, которое одно может породить настоящее торжество. Силен и могуч тот, кто испытал отчаяние и победил его»[8]. Даже далее Заратустры идет он, он чувствует себя уже сверхчеловеком, но не «молнией», должной возвестить о нем, и идет к людям не как вестник, но идет сделать их сверхлюдьми.
По шагам Заратустры следует и драма «Земля, сцены будущих времен» рассудительного поэта Брюсова, где главный герой Нетваль, видевший солнце, спускается с верхних этажей обиталища человечества, пришедшего в упадок, чтобы нести погибающим истину, подобно тому, как спускался с горы, обласканный солнцем, Заратустра, неся людям дар, благословленную светилом дневным истину-чашу, «готовую пролиться, чтобы золотая влага текла из нее и несла всюду отблеск твоей [солнечной] отрады»[9], оба героя хотят преобразить человечество, но истина их смертельна для «слишком человечного» человека, Заратустра говорит о спасении в гибели, Нетваль говорит о спасении, принесшем гибель. Художественная фантазия Валерия Яковлевича идет несколько дальше философской поэмы погибшего Икара декадентства[10] из «проповедников смерти» и «потусторонников» делает он особый тайный Орден Освободителей, культ служащий Великой богине Владычице Смерти., в отличии от первых, члены брюсовского ордена наделены благородными чертами, культ их величествен, об этом говорит сцена повящения неофита:
«Теотль. В чемцель Ордена?
Интланель. Освободить человечество от позора жизни.
Теотль. В чем обязанности братьев Ордена?
Интланель. Быть освободителями. Разрешать единый дух от условности множественных тел.
Теотль. В чем последняя надежда братьев?
Интлантель. Когда наступит жданный день последнего освобождения, и не будет на земле никого, кроме тринадцати братьев, — принять и самому с ними освобождение и возвратиться в Великое Все мира»[11]
но те же паучьи лапы и липка серая паутина методов, те же чувства, что чувства «потусторонников», рождают их мысли:
«Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только страдающий больше всех. Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти, достигнуть конца…» [12], что явственно следует из «веселого» гимна Ордена:
Смерть, внемли славословью!
Ты – нетленно чиста!
Сожигают любовью
Твои уста.
Всем однажды предстанешь
Обнаженною ты,
Не солжешь, не обманешь
Ничьей мечты.
Ты на каждое ложе
Припадешь, вся в огне.
Лик свой пламенно-Божий,
Яви и мне!
С лаской строгой и нежной
Наложи поцелуй,
Уязви безнадежно –
И уврачуй!
Счастлив тот, кто изведал
Лезвие твоих губ,
Кто свободен, кто предал
Огню свой труп![13]
Разница произведений лишь в том, что Ницше предвещает пришествие последних людей, а Брюсов являет их нам, смеющихся, должных погибнуть и гибнущих, без всякой надежды на Сверхчеловека.
На этом мы считаем возможным закончить с аллюзиями образов Ницше и обыгрыванием его идей в искусстве символизма и перейти к искусству готической субкультуры.
На сегодняшний день множество культурных текстов готической субкультуры опелирует к философу декаданса, в целом, и его книге «Как говорил Заратустра», в частности, как самой популярной философской книге, поспорить с которой может лишь экзистенциалисты, впрочем, скорее всего французам придется уступить Фридриху Вильгельму, редкий готический сайт не отсылает нас поплясать весте с Заратустрой, «журнал сумрачной эстетики RIP» даже пытается разобраться «почему Ф.Ницше считал, что с декадансом нужно бороться?»[14]. Ницше появляется в готической субкультуре практически с самого ее рождения, Элдритч лидер группы Sisters Of Mercy, стоящей у истоков субкультуры, творческий настрой своей группы охарактеризовал так: «Ницше однажды сказал, что самая великая сила человека – сила выбрать время собственной смерти, и это кажется вполне резонным».[15]
Примером такого культурного текста субкультуры служит песня «Я — Пущенная Стрела» группы Пикник, она несет в себе скрытую цитату из Ницше: «Человек — это стрела, пущенная через бездну отчаяния»[16], так же песня содержит в себе призыв Заратустры, принятый Бальмонтом как основа многих своих произведений, призыв этот заключается в уподоблении стихиям в их могуществе и безразличии, в их вечности, при прохождении между людьми, что заняты своими желудками более, чем великими идеями, чем поиском пути к сверхчеловеку:
Я — пущенная стрела
И нет зла в моем сердце, но
Кто-то должен будет упасть все равно.
А нищие правят бал,
Они хотят, да не могут дать
И то, что зовут они кровью, только вода.
А, зачем, зачем мне эта земля?
Зачем мне небо без ветра и птиц?
Я — пущенная стрела. Прости.
Я не могу этот город любить
Пусть будет сердце из чистого льда
И то, что зовут они кровью, только вода.[17]
Снова возникает образ города, основного знака в первой части книги, этот знак, вообще можно назвать одним из культурных кодов декаданса и готической субкультуры, город-спрут как символ, город как мистическое пространство где происходит либо основное действие, либо становление героя.
Вот что говорит сам Эдмунд Шклярский, лидер группы Пикник, поэт и композитор, относительно истории этой песни и своего ознакомления с центральным философским произведением декаданса: «Мне кто-то подарил книгу [«Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого»], я ее прочитал и как послесловие к прочитанному появилась песня. Сейчас я помню скорее ощущения, а много конкретного не помню. Тогда на меня это произвело очень сильное впечатление. Мне было удивительно, как один человек может это все вместить и написать такое».[18]
Не избежала влияния философа декаденства и группа Агата Кристи, весьма странно, сумрачно и полно апокалипсисческих мотивов представление Глеба Самойлова о пришествие Сверхчеловека, о наступлении его мира и его царствия:
Давайте все сойдем с ума,
Сегодня ты а завтра я,
Давайте все сойдем с ума,
Вот это будет ерунда ,
Мы будем дико хохотать,
Мы будем крыльями махать,
И покорится вся земля
Таким как ты таким как я.
Мы сядем в белый пароход ,
Сегодня ты а завтра я,
Мы сядем в белый пароход,
И поплывем наоборот,
И в неизведанной земле
Увидим Ницше на коне,
И он обнимет нас, любя,
Простой как ты простой как я.[19]
Пространство «по ту сторону добра и зла» представляется ему деонисическим действом, где безумие становится особой, высшей формой познания и высшей формой свободы. Путь перехода из мира обыденного в мир Сверхчеловека схож, по своему принципу, с тем, что предлагает нам Ницше, это переход из бытия в инобытие, мост у философа есть мистериальный символ перехода, он то, что связует миры, он же является барьером, через который не сможет пройти тот, кто не готов еще к Сверхчеловеку, кому недозволенно пройти в пространство «по ту сторону добра и зла». То же видим мы и в песне «Ты и я», казалось бы, в ней нет того точного обозначения, что дает нам погибший Икар декаденства, но река, которая тонкими бликами просвечивает сквозь слова, есть тот же символ перехода, река всегда разделяет грани миров, путешественник между мирами должен воспользоваться лодкой, помним мы из многих мифов, и обнаруживаем «белый пароход», еще одной подсказкой становится нам строка «и поплывем наоборот», ведь всякому визионеру известно, что реки иных миров текут «наоборот», в обратную сторону. И уже по ту сторону встретит нас сам Фридрих Вильгельм, первым преодолевший мост или первый, павший на нем, впрочем, постмодернистский прием, что вплетает автора, к произведению которого обращается постмодернист, в тело текста, мы рассматривали выше.
Рассмотрим еще один пример влияния Ницше на культурные тексты готической субкультуры на примере песни Lacrimosa «Кубок жизни», которая в нескольких строках невольно описывает путешествие Заратустры, сливая героя книги с лирическим героем текста песни:
Отныне я так себя чувствую.
Я человек и я тоже хочу говорить,
Я хочу преклонить колени у подножия горы,
Я благословляю море словами
Которыми звал меня ветер,
Которыми осмеял меня шут.
Теперь мне не нужно имя
Никто не позовёт меня
Я никогда не услышу ответ
Вот мечта, которая вела меня.[20]
В лирический герой текста так же, как и Заратустра начинает чувствовать себя «пересытившимся своей мудрости», он видит, что он не солнце, и он хочет «говорить к людям». Заратустра говорит с морем перед тем как вернуться к горе, на которой жил он. И действительно шут обзывает Заратустру мертвецом и могильщиком: «Но уходи прочь из этого города – или завтра я перепрыгну через тебя, живой через мертвого»[21] и «Заратустра уносит с собой мертвую собаку: браво, Заратустра обратился в могильщика»[22]. Ветром называет себя ветер Заратустра: «Подобно ветру я однажды пронесусь среди них, и вместе с доим духом возьмите дыхание из их духа: так велит мое будущее. Воистину сильный ветер — это Заратустра»[23]. «Никто не поймет меня», говорит новоявленный Заратустра, ведь люди не могут понять Заратустру, ибо Заратустра говорит о том, чего нет, Заратустра говорит о Cверхчеловеке, это и есть мечта «которая вела» Заратустру.
Если огромный пласт декадентского искусства, если не сказать декадентской эпохи, чем по праву можем назвать мы эпоху fin de siecle вмещает в себя все наследие Ницше, что был его главным философом, все же избирая своим любимцем и баловнем Заратустру, то субкультура не может принять того огромного наследия культуры, она делает выжимки, выбирает лишь то, что совпадает с ее культурным кодом, а он не может быть столь обширным, он специфичен, несмотря на заимствование части картины мира культуры, потому, неспособная к большему, выбирает она Заратустру и дионисическую культуру.
Начиная говорить о философии, потом всегда бывает трудно остановиться, потому сказав о философии Ницше стоит сказать и о «ницщете философии»[24]. Готическая субкультура, сама по себе, не способна дать собственной философии, сколь бы ни выражалась она в искусстве и не связывала себя с прежними эпохами, перед ней, как перед всякой молодежной субкультурой, пусть даже адвентивного уровня, стоят другие задачи, она мост между «подростковостью» и «взрослостью», ее функция – социализация молодого человека, перед ней не стоит задачи созидания или низвержения миров. Однако это не значит, что она не может делать попыток систематизировать и синтезировать тексты той части культуры, чью картину мира она считает собственной, приводить их к общему знаменателю с непосредственно субкультурной и художественной действительностью. «Ницщета философии» — очень верный термин, можно сказать определяющий для готической субкультуры, Ницше как культурный знак и тщетность попытки выстроить собственную философскую систему, потому главный философ декадентсва присутствует во всех художественно-философских построениях, а иных в данной субкультуре a priori не может существовать. Конечно, нельзя говорить о присутствии одного лишь Ницше, экзистенциалисты не могли остаться незамеченными как одно из «упаднических» течений философии, но они не оставили такого глубокого следа, сильным подводным течением является Шпенглер, по странному стечению обстоятельств, не пользующийся популярностью в готической субкультуре (возможно, в силу некоторой политизированности своей главной книги), и недооцененный наукой. Его вклад в культуру декаданса остался почти незамеченным, быть может, в силу того, что слишком малыми временными рамками ограничены представления о его (декаданса) существовании, тогда как книга Мережковского «Тайна Запада: Атлантида — Европа», написанная на десять лет позже выхода в свет «Заката Европы», испытала сильнейшее его влияние, как и другие произведения символистов. Не стоит забывать, что Шпенглер был учеником Ницше, именно Фридрих Вильгельм напитал его этой особенной чувствительностью к культуре и ее безднам, той болью, что заставляет страдать от судьбы культуры «как от открытой раны», потому его, хотя и скрытое наследие так заметно в готической субкультуре. В отблесках его заката купается она, любящая все заходящее и сумрачное, его болью, болью «Das Abendland» болеет она, чувствительная ко всякой боли:
Веришь, любая боль
Пройдет, но не Abendland?! [25]
Поэт верно чувствует Шпенглеровское понимание современной культуры-цивилизации:
Мы, похоже, друг в друге застыли.
Мы друг друга застали,
Заставили слиться,
И похожи стали на прах
Наши старые лица
На наших молодых телах.[26]
Впрочем, едва ли оно могло быть ошибочным, готическая субкультура ретроспективна, она всегда тяготела к трагическому и руинам, теперь облик этих руин представляют лица, чьи очи «испили закат», стали сопричастны европейской культуре и ее decadance.
Придав легкие очертания фигуре философских влияний на субкультуру, нам необходимо вернуться к Ницше и его влиянию на «философские» воззрения готической субкультуры. В первую очередь, определим, что под философскими воззрениями субкультуры мы будем понимать художественную интерпретацию и дальнейшее развитие идей философских Ницше в контексте художественного произведения. Именно идей, тогда как ранее, мы рассмотрели интерпретацию художественных образов его произведений, аллюзивное и цитатное обращение к ним и непосредственной структуре произведения.
После объявленной Ницше смерти Бога, главной проблемой философии и искусства становится вопрос, что делать с образовавшимся вакуумным пространством в теле культуры, этот вакуум много занимал Хайдеггера, другие отрицали возможность смерти Бога, при такой позиции, проблема вакуума разрешалась сама собой, декаденты заменили бога художником-демиургом или же Красотой, иногда, воспринимаемой как Воля, т.е. как абсолют или же божественный абсолют, в контексте культуры декаданса это могло означать лишь одно, абсолют, замещающий или подменяющий Божество. Пилявский разрешает этот вопрос вполне в духе декаданса (конечно, изрядно приправленного постмодерном, но о постмодерне позднее): «рассматривая автора (одна из реальностей, кроящихся под маской Меня), который, если бы он попал в пространство этого занимательного европейского анекдота, я бы выбрал между пустотой и реанимацией Бога… мертвого Бога. Да, вместо нового свежего бублика или дырки от него, я бы скромно оставил себе бублик испортившийся. Нет, конечно, это не попытки застыть в модерне. Какое мне дело до модерна!
Возможно, таков мой вкус. Или, возможно, «последний остаток Бога» — это мой метод гибели и перехода, мой способ внутреннего путешествия «высшего человека», пункт и задача моего (пост)метафзического Эксперимента.»[27] В эссе автор сам отсылает нас к исходному тексту, объясняя тем самым свое положение:
«…ибо он сам находится на пути к тебе, последний остаток Бога среди людей, а таковы именно: все люди великой тоски, великого отвращения, великого пресыщения…»[28]
Впрочем, такая позиция вовсе не снимает проблемы вакуума в теле культуры, она скорее превращает культуру в вакуумное пространство, где в определенном порядке расставлены фигуры (тела, объекты), которые внутри себя так же представляют пустое, вакуумное пространство, они являют собой нечто схожее с красивой и качественной упаковкой, в которую забыли положить содержимое:
Звери умерли.
Приходят куклы
пожирать в свой новый мех
всех не тех
и тех,
и круглы
рты их, полные утех.
Их глаза – лишь позолота –
чтоб убить любой Восход.
Как фарфор они без пота,
и без смысла их завод,
и невинный ход их стоп –
он не по стопам свобод -
по лафетам горл, ведь
так ходил сам Заратустра.
Жизнь дана, чтоб умереть
от искусства…
Не дана…
Чтоб бесконечность…
Не дана…
Доев его,
смотрит золотом беспечным
на фарфор своих колен –
там, свернувшись промеж ног,
умер Бог…
- Сверхманекен.[29]
Ницше убивая Бога оставляет «Ничто», пустоту, тогда как поэт облекает эту пустоту в форму, из «Ничто» абсолютного он делает «Ничто» внутреннего начала. «Бог привлекал меня всегда, особенно Мертвый и Красивый (три вышеназванные вещи – суть одно)»[30] эти слова образуют сакральную форму – «Красивый Мертвый Бог!»[31], которая является ключом к художественно-философским воззрениям поэта, Бог становиться куклой – манекеном, а если быть более точным — Сверхманикеном: «Тебя невозможно убить, не потому что Ты Вечный, а потому что Ты вечно Мертвый. Это отнюдь не значит, что Тебя нет – напротив… а то, что могло бы быть на Твоем месте, то, что принято называть Пустотой, тоже мертво. Ты и есть МЕРТВАЯ ПУСТОТА.
Я люблю Тебя, Господи…»[32]
Что же может ответить Бог на такую любовь? Казалось бы, Пустота, «Ничто» должно мертво промолчать, однако, мы снова сталкиваемся с одной из основных доминант декаданса, дионисической культурой, поэт утверждает, что
Бог любит любить по Ницше –
сходить с ума и умирать.[33]
Таким образом, Пилявский замыкает круг, ставший заколдованным кругом искусства декаданса, да и всей культуры после Ницше: эрос, смерть и безумие, этому кругу становится подвластен даже Бог.
Но обратим внимание на то, какой интерпретации подвергается концепция сверхчеловека. Ее вполне может объяснить мифологическая форма «что вверху, то и внизу», за объявлением Ницше смерти Бога, последовала «череда метафизических «смертей» культуры, человека, автора»[34], то же происходит и со Сверхчеловеком, теперь главной ценностью становится умение находиться вне, вне культуры, вне разума, вне Бога и даже вне себя: «и свое и божье подобие стер я походя – как набойку на каблуке»[35], теперь даже Бог учится забывать[36]. В мире, где Бог есть «Ничто», «мертвая пустота», Сверхчеловеку не остается ничего иного, как стать «Сверхничто». Это, пожалуй, даже попытка преодолеть Бога, а точнее «переиграть» его:
Сам Абсолют склонил коленце,
Подумав: «кто же эпигон?»
(Пусть Он не вытоптает пыли,
склоняя вежливый поклон,
подумав: «Кто же, кто – я или…»)[37]
Но в отличии от главной надежды Фридриха Вильгельма Сверхникто Пилявского, вполне в духе постмодернизма, становится не преодолением «Ничто», а уподобление, подражание этой пустоте:
Мой метод бытия – подражание,
Потому что сам я не знаю, как быть,
Как убыть,
И ощупью учусь убить,
Чтобы иногда подражательно не-быть.
Мне оставили лишь стилизацию
И ославили как героя,
Умершего в декорации,
Эрегированной винтовкой стоя.[38]
Уподобление не ценно само по себе, оно лишь метод преодоления себя, для погружения себя в тело «Ничто» и растворения в нем, что трудно поддается вербализации и показательно только в действии, «Даже говоря, что меня нет, я лгу, как любой говорящий. Но меня нет, я – Шут, который может быть каждым, тем самым будучи никем»[39].Что же остается от Сверхчеловека, мертвого Бога и пространства культуры? Только пустота помноженная на себя:
И в там же найденном Ничто
Мне так же тесно как здесь.
Я стал Сверхникто
Слишком весь.[40]
Такое представление о мире вполне характерно для пост-культуры, где стирание старых границ, не породило ничего принципиально иного (и находится в ожидании иного), оставив после себя некие руины культуры, не способные к созидательной деятельности на новых принципах. В таком культурном пространстве человек, в особенности человек, склонный к decadence, обостренно чувствует образовавшуюся пустоту, расставленные фигуры в вакуумном пространстве кажутся ему руинами и незаполненными оболочками, неспособный к созиданию принципиально новых форм и убежденный в ненужности и невозможности реставрации культуры, он чувствует себя подражателем пустоты, бесплодным ростком бесплодного дерева пост-культуры. Это ощущение конца культуры и конца истории бесконечно созвучно Шпенглеру.
Конечно, Ницше имел ввиду совсем не это, ему не было надобности подменять живого Бога куклой. Попадая в мир художественно-философских воззрений Нестора Пилявского мы попадаем в мир симулякров, мир современного постмодерна, в котором и существует готическая субкультура, здесь Бог, даже не кукла, скорее мумия, мертвец со свежим и красивым телом, с которым можно «танцевать и забывать»[41], сверхчеловека заменил сверхманикен и сверхникто, который обладает идеальной формой, но внутри него мертвая пустота, способная пожрать и мертвого Бога, и автора и самого Ницше. «Жизнь дана, чтоб умереть от искусства»[42], от искусства искусственности, превосходящей жизнь, торжество которой представляет собой Сверхманикен. Нельзя сказать, что все эти художественно-философские построения являются пародией на философию Ницше, но можно ли сказать это закономерное продолжение его идей? Пожалуй, это тоже окажется не совсем верным. Можно сказать, что это постмодернистская игра, но следует помнить, что «играющий в игру ни во что не играет»[43] — все же здесь побеждает Воля к гибели (Ты стремишься дать мне жажду, Душа – жажду однажды погубить тебя, Душа![44]), которую Ницше лелеет куда более, чем Волю к власти, только находит она иную форму, форму лучше приспособленную к современной культуре. Но не более ли пессимистична эта интерпретация? Через гибель и бездну должен преобразиться человек Ницше в Сверхчеловека, тогда как кукла, манекен может стать лишь Сверхникто, только освободиться от самого себя, «устать от своей усталости»[45], стать не духовной сущностью, а всепоглощающей пустотой. В конечном итоге, все вышеприведенные тексты Пилявского являют собой пост-адеквации на тему Ницше, о которых невозможно судить с полной точностью ни с позиции модерна, коей является философия погибшего Икара декадентства, ни с позиции cтрогого научного знания, т.к. они «требуют для своего исследования-постижения форм и методов, конгруэнтных уровню их арт-бытия»[46].
Примечания.
1 Ронен О. Декаданс. «Звезда» 2007, №5
2 В средневековых университетах Европы философский факультет назывался артистическим или факультетом «семи свободных искусств», которые входили в средневековую философию: грамматика, риторика, диалектика («тривиум»), арифметика, геометрия, астрономия, музыкальная гармония («квадривиум») Чернов С.А. Начала философии. Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича. Гуманитарный факультет. Кафедра философии
3Анненский соотносит лирического героя стихотворения К. Д. Бальмонта «Скорпион» из книги «Горящие здания» с Заратустрой Ф. Ницше. Анненский. Об эстетическом критерии. Комментарий А. И. Червякова http://annensky.lib.ru/
4 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
5 Федякин С.Р. Скрябин. – М.: Молодая гвардия, 2004.
6 Там же.
7 Скрябин человек, художник, мыслитель. Сборник статей. – М., 2005
8 Там же
9 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
10 Бальмонт К. Элементарные слова о символической поэзии
11 Брюсов В. «Земля. Сцены будущих времен» В кн.: Брюсов В. Полное собрание сочинений и переводов в 25т. Т.15 Драмы: Земля, Путник, Протесилай умерший и др. (1-е изд.) Спб. «Сирин» 1914
12 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
13 Брюсов В. «Земля. Сцены будущих времен» В кн.: Брюсов В. Полное собрание сочинений и переводов в 25т. Т.15 Драмы: Земля, Путник, Протеселай умерший и др. (1-е изд.) Спб. «Сирин» 1914
14 R.I.P.№7 (июнь/июль 2006)
15 Sisters Of Mercy http://www.angelgothic.ru/
16 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
17 Шклярский Э. Я пущенная стрела. http://www.piknik.info/
18 Интервью с Э. Шклярским, «Наше радио» (Екатеринбург), 17.02.2004 http://www.ytime.com.ua/
19 Самойлов Г. «Ты и я» http://agata.ru/
20 Вольф Т. «Кубок жизни» http://www.lacrimosa.fan.ru/
21 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
22 Там же.
23 Там же.
24 термин Н.Пилявского
25 Пилявский Н. Das Abendland. http://www.stihi.ru
26 Там же.
27 Пилявский Н. Реконструкция содома. Эссе. Часть I. Остаток Бога. http://necrolfus.livejournal.com
28 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.
29 Пилявский Н. Новый эонизм./ Возражение Жоржу ( Батаю ) Альтернация №3, 2009
30 Пилявский Н. Реконструкция содома. Эссе. Часть I. Остаток Бога. http://necrolfus.livejournal.com
31 Там же.
32Там же.
33 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com
34 Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе // Таганрог: Издательство ТИУиЭ, 2001.
35 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г
36 Там же.
37 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com
38 Там же.
39 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г
40 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com
41 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г
42 Пилявский Н. Новый эонизм./ Возражение Жоржу ( Батаю ) Альтернация №3, 2009
43Мрак и туман. (директива конца) http://necrolfus.livejournal.com
44 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г
45 Пилявский Н. Несколько моих афоризмов. http://necrolfus.livejournal.com
46 Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В.Бычкова.— М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003