Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
диалог культур, межкультурная диффузия, интертекстуальность, аллюзия, идиостиль
Аннотация:В статье рассматривается феномен межкультурной диффузии как механизм диалога культур. Межкультурная диффузия в литературе проявляется, прежде всего, в интертексуальности как магистральном потоке перекличек, взаимовлияний, взаимодействия писателей, их художественных систем. Именно поэтому представляется крайне необходимым рассмотрения феномена межкультурной диффузии как факта творчества. Данный феномен культуры еще мало изучен, но его научный анализ поможет осмыслению современных культурных процессов.
Текст статьи:
Изучение феномена межкультурной диффузии становится актуальным в связи с глобализацией, развитием тесных отношений между русской и американской культурами, а также процессами интенсивного взаимодействия культур в мировом масштабе и на евразийском пространстве России.
Интенсификация межкультурных контактов, зафиксированная в ХХ веке и не ослабевающая и в веке XXI, вызвала к жизни ряд новых тем, среди которых проблема межкультурной диффузии занимает особое место. Ее актуальность обусловлена прежде всего обострением противоречия между тенденцией, с одной стороны, к гомогенизации и унификации мира, а, с другой стороны, к его гетерогенности, усиления процессов, ведущих к разнообразию и многоликости. Сосуществование этих двух противоположных тенденций заставляет вновь и вновь обращаться к механизмам и формам межкультурной коммуникации, в ходе осуществления которой создаются условия для доминирования одной и затухания другой тенденции развития.
Межкультурная коммуникация, становясь фактом повседневной жизни современного человека, усложнила его восприятие мира. Неизбежность сравнения «своей» и «чужой» культуры (представленной к тому же в разной степени приближенности к ее ядру) подвергают внутренний мир человека новым испытаниям: его самоидентификация становится все более сложной, а социальное целое (и без того находящееся в состоянии перманентного кризиса обновления) фрагментируется.
Культурообразующее значение литературы проявляется в том числе и в возможности самой литературы иметь диалогический характер, который проявляется, прежде всего, через межкультурную диффузию и интертекстуальность. Культурную диффузию можно определить как процесс (и одновременно результат) распространения (взаимного проникновения) явлений разных взаимодействующих культур. Процессы культурной диффузии впервые оказались объектом и предметом изучения и исследования в конце XIX века. Полагаем, что идеи диффузионизма могут быть полезными для анализа современных измерений культурной динамики.
Говоря о диалоге культур, В. С. Библер допускает диалог культур внутри каждой конкретной культуры, способность ее «смотреть на себя со стороны, быть, по словам М. М. Бахтина, “амбивалентной”»[2. С. 13]. Это очень существенное дополнение к пониманию диалога культур, но оно также требует уточнения. Амбивалентность культуры является своего рода «внутренним двигателем» ее развития, но она ни в коем случае не сводится к каким-либо двум полюсам, а характеризуется множеством антиномий.
Современная мировая культура сформирована в итоге долгого культурного взаимодействия. Диалог культур – основа данного взаимодействия. Важным при анализе межкультурного взаимодействия является раскрытие его механизмов.
Взаимовлияние и взаимопроникновение культур является следствием косвенного взаимодействия, диалога культуры с собой, как диалога «своего» и «чужого» (имеющего двойственную природу). Суть диалогичности – в продуктивном содействии суверенных позиций, составляющих единое и многообразное смысловое пространство и общую культуру. Основное, что различает диалогичность от монологичности – рвение к пониманию взаимоотношений разных взглядов, идей, явлений, социальных сил. Пересечение неповторимых культурных систем определяет специфику диалога культур.
Знание литературы обеспечивает способность человека ориентироваться в культурном пространстве, так как литература, будучи не только эстетическим, но и семиотическим образованием, приучает читателя читать культуру как текст в единстве и взаимодополнительности разнообразных связей. Литература побуждает читателя самостоятельно интерпретировать художественный текст, но всякий текст обращен и к внетекстовой реальности, и, следовательно, формирование интерпретационных навыков определяет способность человека становится творческим субъектом культурного процесса как процесса диалога эпох, поколений и народов, осуществляемого в рамках культурной традиции, которая представлена в текстах культуры.
Во всех книгах В. Набокова звучат многочисленные и тесно переплетающиеся цепочки мотивов, элементы которых нередко укрываются путем рассеяния по не связанным друг с другом подтекстам, либо в результате намеренно беглого, невыделенного проговаривания. Уникальной особенностью построения текста является то, что писатель как бы дразнит возможностью единственно верного способа соединения всех деталей повествования и столь же единственного, глобального смысла, который в нем заключен. При всей писательской культуре, Набоков уникален: от резкого субъективного мироощущения до органично-элитарной стилистики. С другой стороны, многие исследователи пытаются представить творчество Набокова как отход от традиций русской классической литературы.
Оксюморонный образ культуры, несовместимое значение и категории гармонии и хаоса, жизни и смерти, артистизм набоковского стиля – все эти уроки закладывают основу для дальнейшего развития мировой литературы.
Художественный мир В. В. Набокова как система складывается в русскоязычном творчестве и основывается на менталитете и традициях русской культуры, подвергаясь при этом влиянию западноевропейской, а именно, немецкой и французской культур, прежде всего. Здесь наблюдается двоякий процесс: билингвизм писателя выступает как способ сохранения его культурной самобытности при переходе на английский язык, а его англоязычное творчество является формой инобытия русской культуры. Билингвизм писателя также существует как способ трансляции русского культурного наследия в американскую культуру. Таким образом, мы наблюдаем процесс и механизмы межкультурной диффузии в творчестве В. В. Набокова.
Определяя место творчества В. Набокова в контексте мирового литературного процесса ХХ века, мы будем придерживаться мнения А. В. Злочевской: «один из самых ярких выразителей экспериментальных устремлений искусства ХХ века, Набоков вместе с тем принадлежал к художникам “классической” ориентации (Г. Гессе, М. Булгаков, Б. Пастернак и др.)» [4. С. 61].
Русская доминанта мышления Набокова сыграла организующую роль в процессе зарождения и формирования уникального для искусства ХХ века синтеза. Набоков оказался в фокусе мирового художественного процесса ХХ века, на пороге смены двух моделей эстетического и культурологического мышления. Идиостилю Набокова присущ синтез элементов художественного мышления «классического» типа и различных модернистских, авангардных и поставангардных течений в литературе ХХ века.
Роман В. Набокова «Машенька» (
«Машенька» – это повествование о времени и его субъективной природе, эти идеи носились в воздухе. Здесь воплощена реальность прошлого, но сообщаться с ним можно только в пределах настоящего. Однако в романе заключены черты поэтики зрелой прозы писателя. По словам Н. Букс, «текст “вырастает” из центральной метафоры, элементы которой разворачиваются в романе в самостоятельные тематические мотивы. Указанием на метафору служит прием литературной аллюзии, доведенной в более поздних произведениях Набокова до изысканной потаенности» [3. С. 7]. Отличие первого романа от более поздних творений писателя заключается в том, что здесь литературная аллюзия нарисована с уникальной авторской откровенностью – с прямым названием адресата. Данное указание на адресата содержится в условной сердцевине текста.
Анализу «Машеньки» посвящен целый ряд работ отечественных и зарубежных исследователей. Они выделяли литературные ассоциации и реминисценции: «пушкинскую тему», переклички с Фетом (стихотворение А. Фета «Соловей и роза» Нора Букс считает доминантной метафорой романа), аналогии с Данте; были выявлены некоторые сквозные мотивы, например, мотив тени, восходящий к повести Шамиссо «Удивительная история Питера Шлемиля».
«Повторение тайных тем в явной судьбе», погруженное в контекст воспоминания, – центральная тема романа «Машенька». Ганин в романе – это персонаж настоящего, Машенька – прошлого. Соединение героев возможно в пространстве, лишенном временных измерений, каким является сон, мечта, воспоминание, медитация. По мнению А. Арьева, «в случае Набокова, в его художественной системе сон есть преодоление цитаты, способ уничтожения подобий, выход к собственному нетиражированному бытию, обретение “я”, того самого, что обладает памятью, превосходящей словарный запас языка, на котором это “я” себя выражает. Выражение – продукт невыраженного, таящегося во сне» [1. С. 205]. Образ героини Машеньки вбирает в себя черты фетовской розы. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры скрытого цитирования.
Сокрытие знакового образа героини, аналогичное приему умолчания истинного имени, прочитывается в романе Набокова как аллюзия на сонеты Шекспира, обращенные к возлюбленной. Названные в стихах черты послужили определением ее условного образа, в шекспироведении она названа «Смуглой Леди сонетов». Пародийность отсылки обусловлена внешним сходством героинь и их духовным контрастом.
С другой стороны, Н. Букс указывает на то, что «нежная смуглота» Машеньки – это поэтическое эхо «Песней Песней» (Книга Песни Песней Соломона).
Так, можно предположить, что библейская цитата в «Машеньке» Набокова восходит к одному из эпизодов романа Германа Гессе «Степной волк», где Гессе цитирует Библию, а можно и усомниться в существовании секундарного (вторичного) источника. Исходя из историко-литературной ситуации, возможность цитации в «Машеньке» в этом случае может быть доказанной: «Машенька» была напечатана в 1926 году, а «Степной волк» Гессе после предварительной публикации отдельных частей вышел книгой в мае 1927 года. Однако простое сопоставление двух фрагментов обнаруживает разительное сходство.
Предложение о библейском характере цитаты в «Машеньке» может быть доказано с привлечением еще трех набоковских текстов: «Король, дама, валет», «Дар», «Ада». Игровая стратегия отыскивания цитаты подчиняется тем же законам, что и любая игровая деятельность. «Внутреннее напряжение» возникает за счет тесной связи между текстами, позволяющей определенным образом представить механизмы дешифровки цитаты. По мнению Семеновой Н. В., логика дешифровки предполагает определенный порядок рассмотрения этих текстов: «Дар», «Король, дама, валет», «Ада».
В романе «Дар» точная цитата из романа Гейне «Валтасар» «Buchstaben von Feuer» («буквы из огня» – нем.) отсылает к соответствующему эпизоду из Библии.
В том же «Даре» в соседстве с этой цитатой помещается еще одна библейская аллюзия: «Какое бы вавилонское слово достигло бы до небес». Отыскание вавилонского слова в других текстах приводит к следующим догадкам. Библейское слово из эпизода с пиром Валтасара – «мене, мене, текел, упарсин» – процитировано в романе «Король, дама, валет»: это имя сумасшедшего старичка, хозяина Менетеколфареса, воображающего себя магом и волшебником. Те же два слова из Библии, объединенные в «Короле, даме, валете» в одно, даны в виде анаграмматической цитаты в «Аде».
Соответственно, «небеса», с начертанными на них «огненными буквами», которых должно достигнуть «вавилонское слово», отыскиваются в «Машеньке». «Внутреннее напряжение» возникает в результате многократного воспроизведения одной цитаты в разных текстах писателя, когда выстраивается определенная логика дешифровки цитаты, осуществляемая в несколько этапов.
Еще один источник, с которым связан образ Машеньки – это «Цветы зла» Ш. Бодлера. Пародийная отсылка к воспетой поэтом возлюбленной, мулатке Жанне Дюваль, в текстах не названной, сопряжена с названием сборника. Сохраняя лирическое содержание, аллюзия набоковского образа ведет к «Стихотворениям в прозе Бодлера» с помощью использования метафоры цветов.
Симптоматично для набоковского творчества следующее: лирический образ девы-розы, закодированный в первом романе приемом аллюзии, возникает в «Подвиге», другом псевдоавтобиографическом романе Набокова, пародийно.
К текстам-адресатам надо отнести и стихи А. Фета, связанные с трагически погибшей Лазич.
Категория запаха утверждается в романе как осязаемое присутствие души. В тексте воплощен весь семантический ряд: запах – дух плоти – дух – дыхание – душа. Креативная функция памяти реализуется в реставрации запахов прошлого, что осознается как одушевление запахов прошлого. В запахе Машеньки запечатлен сладковатый аромат розы. В названии духов «Тагор» использован пародийный ход. Тагор – индийский поэт, автор душистых и сладковатых поэтических сочинений. Его стихотворение «Душа народа» (1911) стало национальным гимном. Такое ироническое упоминание Набоковым Тагора спровоцировано, по-видимому, огромной популярностью индийского поэта в Советской России в 20-е годы.
Развитие темы от аромата цветка к душе связано с мифом о Психее, в частности, с одним из его воплощений – сказкой С. Аксакова «Аленький цветочек» (1858). Адресат аллюзии возвращает мотив к исходной метафоре-доминанте романа.
Следует отметить пародийную отсылку к Маяковскому, в которой паспорт превращается в бюрократическое удостоверение души.
По мнению Ю. Левина, основной темой романа является оппозиция «существование / несуществование», которая реализуется через игру на соотношении романной и жизненной реальности, персонажа и реального автора. «В “Машеньке” эта тема еще проводится внутри романного пространства, реализуясь в событийной сфере в оппозиции “реальное / нереальное”, а в сфере внутренней жизни и поведения персонажей – в оппозиции “реализованное / нереализованное”, воплощающихся, соответственно, в темах “степеней реальности” и “отказа от реализации”»[5. С. 365].
Вслед за Данте, Гете, Соловьевым Набоков создал в своем романе образ Вечной Женственности, но в ее простенькой, милой, домашней ипостаси. И на этом уровне «Машенька» Набокова представляет лирическую антитезу «Стихам о Прекрасной Даме» А. Блока.
Потаенное пушкинское присутствие проявляется и в метафоре-доминанте романа. Возможно, сюжет стихотворения «Соловей и роза» Фет заимствовал не непосредственно из ориентального источника, а у Пушкина. Истинная рамка «Машеньки» построена с помощью пушкинского текста. Первый роман молодого литератора начинается эпиграфом из 47-й строфы первой главы «Евгения Онегина» и заканчивается аллюзией на 50-ю строфу первой главы пушкинского романа в стихах.
Первый роман писателя пародийно назван по имени отсутствующей героини. Героини нет в романе, но пустота ее отсутствия блещет всеми красками. Н. Букс убеждена в том, что использование Набоковым женских имен Мария, Марфа и Магдалина (Магда) придает его романам значительный оттенок пародии, адресуя читателя к великому первоисточнику – Библии, и она считает такой прием, по меньшей мере, странным, ибо есть вещи, не попадающие под пародирование.
Некоторые критики справедливо восхищаются изобретательным построением романа, оригинальной повествовательной стратегией его экспозиции, основной части и финала. Роман во многом отвечал законам художественного творчества литературы и кинематографа того времени: герметически изолированная группа персонажей, наделенных искусно выявленными индивидуальными особенностями, – герой, у которого нет характера, но он есть лишь память, одолженная ему Набоковым, герой, чьи дарования приходится принимать на веру за неимением доказательств. Структура романа столь упорядочена, что мгновенно обнаруживает себя. Несмотря на то, что роман вписывается в традиционные рамки реалистической прозы, в нем уже много от прозы модернистской, что и проявляется в тексте художественного произведения.
В романе «Машенька» концепция интертекстуальности представлена широко и многопланово. Однако понять, уловить ее модернистскую составляющую, которая так ярко иллюстрирует литературно-критические взгляды Набокова, представляется необходимым с целью выявления парадигмы набоковского творчества, которая заключена в неслиянности и нераздельности, в неэквивалентности самих культурологических систем и их смены, т. е. в процессе перехода от модернизма к постмодернизму.
Феномен межкультурной диффузии в произведениях В. Набокова включает в себя не только множество стилевых тенденций, которые определяются характерным для писателя переходом от модернизма к постмодернизму, но и самым процессом творческого осмысления художественного и жизненного материала. Межкультурная диффузия как фактор творчества писателя включает в себя полилингвизм автора, интертекстуальность, позволяющую осуществить перекличку с большим корпусом художественных текстов, как на текстовом, так и на мотивном уровнях. Межкультурную диффузию произведений В. Набокова можно назвать родовой спецификой его творчества и особенностью его художественной манеры, а также выражением ипостаси автора.
Таким образом, значение феномена межкультурной диффузии выходит далеко за рамки чисто теоретического осмысления современного культурного процесса, ибо он ответил на запрос мировой культуры ХХ века с его явной или неявной тягой к духовной интеграции и диалогичности. Понятие межкультурной диффузии помогает маркировать культурные процессы и способствует их научному осмыслению, ибо в наилучшей степени отражает диалогичность и синкретизм не только художественного творчества в частности, но и всей культуры в целом. Приобретя необыкновенную популярность в мире искусства, межкультурная диффузия, как никакая другая категория, оказала влияние на художественную практику, на самосознание современного художника.
Культурологический аспект феномена межкультурной диффузии особо четко выявляется при исследовании процесса развития художественной культуры, в котором огромную роль играет коммуникация между творцом и потребителями искусства, принадлежащим к различным культурным общностям. Межкультурная диффузия в литературе проявляется, прежде всего, в интертексуальности как магистральном потоке перекличек, взаимовлияний, взаимодействия писателей, их художественных систем. Данный аспект также включает в себя типологический аспект развития национальных литератур и литературы общемировой. Кроме того, предполагается корреляция в плане взаимодействия идиостиля писателя и господствующей художественной системы эпохи. Стилевая доминанта творчества подкрепляется духовной памятью, огромным комплексом мирового культурного наследия. Понимание художественного текста не возможно включения в этот культурологический контекст. Именно поэтому представляется крайне необходимым рассмотрения феномена межкультурной диффузии как факта творчества. Осмысление данного феномена предполагает глубокое изучение художественного мира писателя, тестов его произведений.
Примечания.
1. Арьев А. И сны, и явь (О смысле литературно-философской позиции В. В. Набокова) // Звезда. 1999. — № 4. — С. 204 – 213.
2. Библер В.С. Школа диалога культур. Основы программы. – Кемерово, 1992.
3. Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М.: Новое литературное обозрение, 1998.
4. Злочевская А. В. Поэтика Владимира Набокова: новации и традиции // Новый мир. 2003. № 7. С. 61.
5. Левин Ю. Заметки о «Машеньке» В. Набокова // Набоков В. В. Pro et contra. СПб.: РХГИ, 1997. — С. 364 — №374.