Раздел: ТЕОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
культурология, семиотика, диалогизм, М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман
Аннотация:В статье рассмотрено влияние диалогической концепции М.М. Бахтина на современное гуманитарное знание и, в первую очередь, на исследования в области семиотики. В частности, показано влияние концепции М.М. Бахтина на семиотическую теорию Ю.М. Лотмана.
Текст статьи:
Бахтинская мысль формировалась в эпоху преобладания в отечественных общественных науках марксизма, который претендовал, в том числе, и на методологию изучения разнообразных процессов, происходящих в культуре. Понемногу жесткая формационная схема в советских исследованиях начала уступать место более мягкой, основанной на учете особенностей той или иной цивилизации в истории человечества. Отсюда была прямая дорога к современному культурологическому подходу, сторонником которого, судя по творческому наследию, являлся М.М. Бахтин. При этом новое направление стремилось выработать новые методологические принципы, отличавшиеся от марксизма.
Так, постепенно был сформирован радикально новый подход к культурным процессам. Сторонниками культурологического направления, еще только формируемого в условиях жесткого идеологического прессинга, культура определялась не как совокупность произведенных материальных и духовных благ, а как исторически сложившаяся система смыслов, ценностей и общественных ролей. Культура выступала как система взаимосвязанных элементов, формирующая человека на основе артефактов. Один из лидеров отечественного семиотического движения Ю.М. Лотман видел в культуре всю ненаследственную информацию, определенным образом структурируемую и требующую сохранения. По мнению видного представителя антропологического направления А.Я. Гуревича, экономику необходимо рассматривать всего-навсего как хозяйственную деятельность человека, политику – как его общественную деятельность. В центре внимания, таким образом, оказывался человек и его важнейшие антропологические характеристики, ранее почти не принимавшиеся во внимание научной общественностью.
Следовательно, кардинально менялась вся прежняя система ценностей, принятая в истории, социологии, обществоведении. Сторонники нового направления указывали на необходимость понимания самого процесса культурной деятельности, в отличие от прежнего ориентира на исследование конечных итогов этого процесса, в частности, выражавшихся в тех или иных артефактах, сохранившихся от той или иной исторической эпохи. Чтобы понять процесс, необходимо подробным образом его восстановить на материале свойственной ему эпохи. С этих позиций выступали как представители тартуско-московской семиотической школы во главе с Ю.М. Лотманом, так и антропологически ориентированные исследователи (А.Я. Гуревич, М.А. Барг, Г.С. Кнабе).
Наряду с М.М. Бахтиным представители семиотической школы к своим предшественникам причисляли, например, В.Я. Проппа, О.М. Фрейденберг, С.М. Энзенштейна. Генезис данного научного направления обстоятельно описан в работе В.В. Иванова «Очерки по истории семиотики в СССР» (1976). Кроме того, новое направление, несомненно, унаследовало идеи представителей Московского и Пражского лингвистических кружков, куда входили Н.С. Трубецкой и Р.О. Якобсон.
Не менее значимым оказалось влияние западной мысли. В качестве точек максимального тяготения следует отметить теорию знака Ч. Пирса, концепцию языка Ф. де Соссюра, структурализм Р.О. Якобсона (работавшего в эмиграции вместе с Н.С. Трубецким) и К. Леви-Стросса, наследие французской школы «Анналов» и кибернетики. В частности, Леви-Стросс показал возможность и эффективность применения категорий структуральной лингвистики (например, понятийного аппарата фонологии Трубецкого и Якобсона) к описанию мифа. При этом определяющим было воздействие структурализма, для которого характерно понимание культуры как строго упорядоченной системы, повторяющей себя через социальные коды, которые могут и должны быть подвергнуты научному анализу.
Важными вехами в становлении семиотики и антропологии как новых научных направлений стали публикации в начале 1970-х годов работ Ю.М. Лотмана «Статьи по типологии культуры» и А.Я. Гуревича «Категории средневековой культуры». Так, А.Я. Гуревич синтезировал собственные идеи культурно-психологического направления, сопроводив ее концептуальным предисловием. Впоследствии историк занимался рассмотрением проблемы неоднородности культуры, уделив основное внимание народной культуре и диалогу между несколькими составляющими ее традициями. В данном аспекте как нельзя кстати оказалось бахтинское исследование творчества Рабле и народной культуры средневековья. При этом А.Я. Гуревич неоднократно критиковал бахтинскую интерпретацию карнавального смеха как основы средневековой культуры. Не менее значимой оказалась книга Д.С. Лихачева и А.М. Панченко «Смеховой мир» Древней Руси» (1976) и ее продолжение в соавторстве с В.Н. Понырко «Смех в Древней Руси» (1984), где была предпринята попытка применения бахтинской трактовки народной смеховой культуры к конкретному периоду российской истории. Однако большинство работ по истории культуры этого периода оставались в рамках прежнего, ориентированного на марксизм, подхода.
Литературоведы в этот период занимались расширением категориальной базы классической поэтики, выйдя на признание социальной и культурно-исторической обусловленности категорий стиля и жанра, на необходимость изучения литературы как составной части культуры, особенности которой мотивируются общекультурными тенденциями. Особое внимание уделялось идеям М.М. Бахтина, в первую очередь, его пониманию диалогического слова. В этой связи М.Л. Гаспаров и С.С. Аверинцев разрабатывали новую типологию культур.
Не следует, однако, преувеличивать «фрондерство» представителей культурологии по отношению к марксистскому обществознанию. Основная их заслуга состоит в расширении научного поля за рамки официальной схемы, в которой за культурой закреплялась лишь второстепенная роль. Для новаторски мыслящих историков, литературоведов, философов именно культура представляла собой возможную основу динамичного развития общества. Но для этого ее необходимо было изучать с других методологических позиций, которые в новом направлении успешно вырабатывались, в том числе, с использованием теоретического наследия М.М. Бахтина, будь то притяжение к этому наследию или отталкивание от него.
Так, сегодня можно говорить о двух разных научных подходах к изучению литературы. Тяготеющие к структурно-семиотическому направлению исследователи продолжают развивать направление, берущее начало в наследии Бахтина. В их числе можно назвать работы А.Н. Жолковского, В.В. Иванова, И.П. Смирнова, В.Н. Топорова [1]. Однако появляется все больше сторонников и у полузабытых формалистов 1920-х годов, против которых активно выступал в свое время Бахтин. К этому лагерю можно причислить С.Н. Зимовца, В.В. Линецкого, В.А. Подорогу, М.К. Рыклина, которые выступают против интертекстуальности и прочих, по их мнению, вольных интерпретаций текста [2].
Укажем на некоторые диалогические идеи русского философа, так или иначе повлиявшие на становление отечественной семиотики. В.В. Иванов одним из первых провозгласил Бахтина автором работ, увидевших свет под фамилиями Волошинова и Медведева и, опираясь на них, подчеркнул определенные идеи русского мыслителя, которые «становятся в центре внимания исследователей знаковых систем и текстов» [3]. И действительно, близость бахтинской диалоговой концепции (динамичная ткань которой может быть соткана на основе книг, статей, заметок) и постулатов тартуско-московской семиотической школы обусловлена некоторыми общими моментами, относящимися в первую очередь к лингвистике. Так, язык в качестве понятия может быть применим к произвольной знаковой системе. В свою очередь текст понимается не как узко вербальная категория, а некое знаковое объединение.
Однако есть и различия в подходах, которые мы обозначим кратко. Скажем, не всякий «текст» в бахтинском понимании является «текстом» для семиотиков, но каждый «текст» в их представлении становится «текстом» у Бахтина. В целом сам русский мыслитель весьма настороженно, мягко говоря, относился к развитию семиотического направления в науке, полагая, что оно игнорирует реальные акты «высказывания», лишая их, таким образом, действительной жизни. Как отмечает западный исследователь, «очевидно, что, если опираться на бахтинское понимание текста, необходимо иметь в виду и «код», и «высказывание». Оба эти понятия являются по своей природе семиотическими» [4]. Но для Бахтина весьма важен именно социальный и материальный характер процесса создания знаков, и семиотика в его представлении должна заниматься именно процессом создания знаков, а не абстрактными результатами такого процесса. То есть можно говорить, что русский мыслитель применил культурологический подход к семиотике, расширив в ней поле научного дискурса.
Однако во второй половине 1970-х годов понятие текста в тартуско-московской школе было пересмотрено. В статьях 1970-1980-х годов более раннее определение текста трансформировано Лотманом в направлении, близком диалогизму Бахтина. В частности, в работе «Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума» (1977) Лотман писал: «Никакое «монологическое» (т. е. моноглотическое) устройство не может выработать принципиально нового сообщения (мысли), т. е. не является думающим. Мыслящее устройство должно иметь в принципе (в минимальной схеме) диалогическую (двуязычную) структуру» [5]. Использование «принципа противоречий» и введение «чужой речи» в литературное повествование приводит в качестве примеров бахтинского влияния на лотмановскую книгу «Роман в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин» исследователь Б.М. Гаспаров [6]. Несомненно, что отмеченная трансформация подходов была связана у Лотмана с общей, весьма высокой, оценкой бахтинских работ. По собственным словам Лотмана, их «общая направленность исключительно плодотворна и оплодотворяюща» [7].
При этом, как отмечает современный комментатор, особенность лотмановского подхода заключается в намерении «соединить две до него непримиримые тенденции в анализе текста» [8]. Одна из этих тенденций акцентирует внимание на структуре текста. К ее приверженцам могут в числе прочих быть отнесены Н.С. Трубецкой и Р.О. Якобсон. Представители другого направления (например, М.М. Бахтин и В.Я. Пропп) основное внимание уделяют метатекстовым единствам, связанным с широким культурологическим и антропологическим полем лингвистической проблематики.
Вместе с тем, необходимо видеть ощутимую разницу между концепциями Лотмана и Бахтина, если брать их в своих целокупных объемах. Это относится к таким важным понятиям как «текст», «диалог», «риторика». Последнее понятие имеет первостепенное значение для обоих мыслителей, но у Бахтина ему противостоит, как известно, понятие «полифонии», тогда как у Лотмана подобного противопоставления не наблюдается. Лотман мыслит в качестве «риторики» некий «процесс установления определенного отношения адекватности между несопоставимыми элементами» [9]. Понятно, что в семиотических размышлениях Лотмана прорисовываются новые понятия, лишь отчасти связанные с идеями Бахтина. В их числе можно назвать «иконичность», «мифологизм», «иносистемность», «полиглотизм», которые позволяют говорить о лотмановской теории как о вполне самостоятельном образовании в русской мысли, рожденной на пути активного диалога с другими концепциями. По точному замечанию современного исследователя, «важное здесь заключается в том, что мы имеем дело со сложным, пульсирующим «диалогом», а не с однонаправленной рецепцией» [10].
Литература
3. Иванов В. В. Значение идей М.М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики / В. В. Иванов // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. – Тарту, 1973. –
Вып. 308 : Труды по знаковым системам. – Т. 6. – С. 5–44.
4. Гржибек П. Бахтинская семиотика и московско-тартуская школа // Лотмановский сборник. – М., 1995. – Вып. 1. – С. 255.
5. Лотман Ю. М. Семиосфера. – СПб., 2000. – С. 567.
7. Лотман Ю. М. Письма: 1940-1993. – М., 1997. – С. 331.
8. Васильева А. В. Ю. М. Лотман. – М. – Ростов-на-Дону, 2005. – С. 75.
9. Ким Су Кван. Основные аспекты творческой эволюции Ю. М. Лотмана. – М., 2003. –
С. 129.
10. Там же. С. 123.