История русской культуры, а именно смена идейных культурных движений (художественных направлений), рассмотренная в контексте христианской антропологической модели, наглядно показывает возможность соотнесения богословских концепций с современными научными представлениями о человеке.

Академик Д. С. Лихачев писал: «Человек всегда составляет центральный объект литературного творчества» [4]. Это справедливо не только по отношению к литературе, но также и к живописи, и к музыке, и к философии, и вообще ко всей культуре. В центре культуры также всегда стоит человек. Ведь он есть главный создатель и носитель культуры. В итоге все, что созидается на земле – для человека. Об этом известная протогоровская формула: «человек мера всех вещей».

Проблема человека во все эпохи оставалась главной проблемой культуры, философии, истории и литературы. Но чтобы понять смысл и динамику происходящих в культуре событий необходимо, прежде всего, понять, что представляет собой человек? Как он устроен? В чем его загадка, тайна, проблема? В чем его сущность и призвание?

Подходов может быть множество. Над проблемой человека уже не один век размышляет философия. Искусство пытается выразить торжество и трагизм человеческого бытия в художественных образах. Но у разных авторов, в разных направлениях и школах нет единства и согласия: ни в философии, ни в литературе. Чтобы дать хотя бы краткий обзор всех взглядов на человека и пути его развития в философии, литературе или изобразительном искусстве потребовалось бы не одно обстоятельное исследование. И все равно у нас бы не сложилось цельного мнения о человеке. Наиболее продуктивным на сегодняшний день является обращение к христианской концепции человека. Если утверждается, что в эпоху XI – XVII веков основу русской культуры составляло православное христианство, и в дальнейшем мировидение, сложившееся под влиянием этой традиции, является основополагающим фактором национальной культуры, то вполне логичным и оправданным будет рассмотрение проблемы человека в христианстве с последующей ее проекцией на историю русской культуры как до XVII века, так и далее. Это может дать очень много для постижения смысла процессов, происходящих в нашей культуре, истории, общественной и политической жизни. Причем, это относится не только к так называемому Средневековью (на Руси – Древнерусскому периоду – до XVII века включительно), когда в культуре преобладали именно классические христианские ценности, но также и к Новому времени, когда меняется мироощущение и сама концепция времени, и появляются новые идеалы и стремления, сосредоточенные, в основном, вокруг идеи земного рая.

Идеалом человека в культуре Древней Руси является образ святого. Святой человек целостен (дух, душа и тело едины и непротиворечивы), соединен с Богом, освящен, гармоничен. Он всего себя отдает Богу и получает ответ – чудо. Для него все упования – в Боге. Этот период соответствует райскому состоянию и продолжается приблизительно до XVII века. Секуляризация культуры XVIII века происходит, прежде всего, как утрата непосредственного ощущения связи с Богом. Следствием этого является ощущение одиночества во вселенной («Раскрылась бездна – звезд полна…») и стремление прочнее утвердиться на земле. Не сразу возникает и атеизм. Вначале Бог только устраняется от управления земными делами. Если Он и существует, то очень далеко, а дела Земли предоставлены одним людям. И человек должен найти замену своему упованию – новую силу, которая помогала бы ему устроить свою жизнь на земле. В дохристианскую (языческую) эпоху такими силами были силы природы. В христианстве такая сила – божественная благодать – вводящая человека в вечный, превосходящий природу мир – Царство Небесное. Что же остается теперь? Где искать новых сил? Только в самом человеке. Отныне человеку больше не на кого надеется, кроме самого себя, и он становится в центр исторического процесса. Теоцентризм сменяется антропоцентризмом и начинается эпоха гуманизма.

Утратив высший христианский смысл, человек уже не понимает, что происходит с ним и с миром, но чувствует, что все идет не так, как надо. И он либо активно пытается вмешаться в процесс истории, изменить все по своему представлению, но в итоге еще дальше удаляется от идеала, либо наоборот застывает в бездействии, уходит в мир мечты, так как ни в чем не видит смысла. Однако все, что происходит, вращается вокруг человека. И если сопоставить христианскую модель человека с развитием духовной культуры, многое объяснится, и откроется внутренний (духовный) смысл этой величественной картины.

* * *

Чтобы подтвердить авторство, художник ставит на картину печать, а если он уже хорошо известен, то не надо и печати, его стиль является печатью, которую невозможно подделать. Православные апологеты утверждают, что такая незримая подпись Творца оставлена на сотворенном мире и на человеке. По христианскому учению Бог – Святая Троица. И как картина имеет печать стиля художника, также сотворенный мир имеет «печать троичности». Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий, объясняя славянам тайну Троицы, приводили в пример троичность солнца: сам солнечный круг – символ Бога Отца; свет, рождающийся от солнца – Бога Сына; а тепло, исходящее вместе со светом – Святого Духа. Троичность мира проявляется также и в том, что время (прошедшее, настоящее, будущее) и пространство (длина, ширина, высота) имеют три измерения, а также вещество имеет три состояния (твердое, жидкое, газообразное). Троичен и человек. Поэтому, когда говорят, что человек – это душа и тело, это верно только отчасти. У человека не две, а три стороны бытия: телесная, душевная и духовная. То есть человек – это дух, душа и тело.

Исчерпывающее описание-истолкование тройственной человеческой природы дал Святитель Феофан Затворник: «Тело наше состоит из разных органов, из коих каждый совершает свое отправление, существенно необходимое для жизни телесной. Главных органов три: 1) желудок с легкими, сердцем, артериями и венами, лимфатическими сосудами и множеством других сосудов, сосудцев и желез, служащих для разных отделений из крови и соков тела; отправление всех их – питание тела, или плототворение; 2) система мускулов и костей, отправление коих есть движение внутри и вовне; и 3) система нервов, центр коих – голова, спинной мозг и система ганглий – где-то под брюшною и грудною преградою, а разветвления проникают все тело; отправление ее – чувствительность…

Душа имеет три разряда: мыслей, желаний и чувств… Мыслительная сторона души вся есть образная.  Способность души, из которой исходят такие вопросы и которою доискиваются и порождаются мысли в ответ на них, называется рассудком, которого дело рассуждать, обдумывать и находить требуемые решения. Желательная сторона. Действующая здесь сила есть воля, которая волит – желает приобресть, употребить или сделать, что находит полезным для себя, или нужным, или приятным, и не волит – не желает противного тому… Сторона чувства – сердце… Дело сердца – чувствовать все касающееся нашего лица. И оно чувствует постоянно и неотступно состояние души и тела, а при этом и разнообразные впечатления от частных действий душевных и телесных, от окружающих и встречаемых предметов, от внешнего положения и вообще от течения жизни, понуждая и нудя человека доставлять ему во всем этом приятное и отвращать неприятное…

Что же это за дух? Это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его…Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. еким духовным сокровенным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им.

Более осязательные проявления сих движений жизни духа суть: 1. Страх Божий. Все люди, на каких бы они степенях развития ни стояли, знают, что есть верховное существо, Бог, Который все сотворил, все содержит и всем управляет, что и они во всем от Него зависят и Ему угождать должны, что Он есть Судия и Мздовоздаятель всякому по делам его… 2. Совесть…Сия сторона духа и есть совесть, которая указывает, что право и что не право, что угодно Богу и что не угодно, что должно и чего не должно делать; указав, властно понуждает исполнить то, а потом за исполнение награждает утешением, а за неисполнение наказывает угрызением. Совесть есть законодатель, блюститель закона, судия и воздаятель… 3. Жажда Бога. Она выражается во всеобщем стремлении ко всесовершенному благу и яснее видна тоже во всеобщем недовольстве ничем тварным… в нас есть сила, от земли и земного влекущая нас горе – к небесному?» [8].

Таким образом, по учению святителя Феофана, человек трехсоставен: дух, душа, тело. И каждая из частей в свою очередь состоит еще из трех частей. Дух: страх Божий, совесть, жажда Бога. Душа: разум, чувства и воля. Тело: опорно-двигательная система, система питания (в самом широком смысле), и нервная система. Получается девять уровней бытия. Дух, если он жив, горит, подобно огню, устремлен «горе» и соединен с Богом, от которого получает силу – благодать Божию, которая проникает душу и тело, освящает и преображает всего человека. Тело и все телесные потребности влекут к земле, но сами по себе не греховны (это очень важный момент в православном учении). Душа человеческая (разум, чувства и воля) находится посередине (отсюда и понятие «сердце», во многом соотносимое с чувствами – средоточие человека) между духом и телом. Душа должна быть устремлена к высшему началу – духу (если человек духовен), но может быть устремлена и к телу (если человек плотян). Душе принадлежат права выбора и управления всем бытием человека. Поэтому именно в душе, то есть в образе мыслей, чувств, желаний и поступков человека как раз и проявляется его личность.

* * *

В науке прочно утвердилась схема смены идейных культурных движений или ведущих художественных направлений (стилей). В общем виде для европейской культуры (допускаются небольшие вариации) она выглядит так: античность – средние века – возрождение – барокко – классицизм – сентиментализм – романтизм – реализм – натурализм – модернизм – постмодернизм.

Для русской культуры средневековью соответствует древнерусский период, а, начиная с XVII века, именно с эпохи барокко и классицизма, смена направлений выглядит практически так же, теперь это уже общеевропейские процессы, включающие и Россию: «Россия не испытала Ренессанса и Реформации и примкнула к движению европейской секуляризации на относительно позднем ее этапе, в эпоху Просвещения» [10].

Эта схема общепризнанна. Но вот ее внутренняя суть остается завуалированной и открывается только при сопоставлении с христианской концепцией человека. Онтологически человек трехсоставен: дух, душа, тело. И каждая из частей в свою очередь состоит еще из трех частей. Дух включает страх Божий, совесть, жажду Бога. Душа состоит из разума, чувств и воли. Тело: опорно-двигательная система, система питания (в самом широком смысле), и нервная система. Получается девять уровней бытия. Теперь сопоставим христианскую модель человека и схему развития русской культуры. Результат представлен в таблице 1. 

Таблица 1. Христианская концепция человека в сопоставлении с развитием русской культуры ХI – XIX вв.

Человек	Период	Главная категория
Дух:	Средневековье, Древнерусский период	Божественное, духовное начало в человеке (благодать)
Страх Божий
Совесть
Жажда Бога
Душа:	Классицизм	Разум (просвещение науками)
Разум
Чувства	Сентиментализм	Чувства (чувствительное сердце)
Воля	Романтизм	Свобода (стремление к идеалу)
Тело:
Опорно-двигательная система
Система питания	Реализм	Материальное благосостояние (социальная справедливость)
Нервная система	Натурализм	Чувственность телесная(физическое наслаждение)

В древнерусской христианской культуре идеалом человека является святость (преображение человека Божественной благодатью). Человек цельный, руководимый в жизни духом (соединенным с Духом Божиим). Тело подчинено душе, душа – духу, над которым Бог. Четкая иерархия ценностей. Идеал человека – святой. Чаще всего – преподобный: отшельник, пустынник, монах. Реже – праведный: благоверный князь, добрый мирянин. Очень почитаем – блаженный: Христа ради юродивый.

Преподобный это человек, избранный Богом, оставляющий мир ради духовного совершенства. Он совершает подвиги, терпит лишения, борется с искушениями, и, в итоге, достигает своей цели. Его святость не только освящение – благодатное состояние, чудотворения, прозорливость и пророчества, но и смирение. Его дух прорывается к Богу, но не сам по себе, а лишь постольку, поскольку Сам Бог склоняется к нему. И отныне уже не человек живет на земле, а Христос живет в человеке, сам же он живет настолько, насколько живет во Христе.

Главной категорией, которая ценится в человеке в эту эпоху, является благодать Божия – святость, то есть Божественное начало в человеке, высшее духовное начало. Это не есть ни собственно человеческая сила, ни какая-либо природная сила или энергия, а именно Сила Божия – благодать, Божественная энергия, которая как раз и преображает человека. Святость человека, достигаемая в Новозаветной Церкви есть духовно-нравственное восстановление падшего человека, аналогичное райскому состоянию Адама до грехопадения, даже превышающее его.

Духовная культура этого периода в чистом виде есть христианский идеализм, однако прочно стоящий на земле, не отрицающий земное, а освящающий все бытие человека на земле. И это показывает русское искусство того времени: архитектура, иконопись, литература.

XVII век называют кризисным веком, когда начинает разрываться живая связь человека с Богом. Прямого отказа от веры не происходит. Как отметил Ю. М. Лотман, «Число атеистов не только в русской культуре XVIII в., но и в культуре французского Просвещения относительно невелико. Гораздо чаще мы сталкиваемся с разнообразными, порой причудливыми, смесями философского сенсуализма, деизма, традиционного православия, кощунства, мистицизма, скептицизма, Бог ведает, каким образом умещавшимися в головах русских людей XVIII в. Но идеи природного равенства людей, врождённой свободы человеческой личности, веры в человеческий Разум, неприязненного отношения к предрассудкам, веры в неизбежность грядущего «братства человеков» оказывали мощное воздействие на умы. На этой основе формировалось стремление отделить христианство от церковности и вычленить в нём гуманистическое ядро» [5].

Идея гуманности, воспринятая европейцами от античной культуры, вошла как неотъемлемая часть в европейскую христианскую цивилизацию. Но исторические отношения христианской и гуманистической традиции складывались порой очень сложно. Главное было в том, что «от Ренессанса до Просвещения складывалась концепция замены богочеловека человекобогом, обожествления прекрасной природной сущности человека, утверждения его предназначенности к земному счастью» [5].

Поэтому сначала изменяется концепция рая. Рай, ранее воспринимавшийся только в категориях «потерянного» и «загробного», теперь начинает мыслиться возможным на земле, в настоящем. Отсюда появляется стремление заботиться уже не только о душе бессмертной, но и о том, чтобы максимально изукрасить землю, превратить ее в подобие рая: «Человек не отвратился от Бога, но все же стал видеть смысл своей жизни в обустройстве на земле, предпочитая доступное и понятное идеальному и требующему духовных усилий» [2]. Это отразило искусство того времени: «Декоративность, изобильное великолепие создаваемого художниками – подменяли прежнюю глубину проникновения в Истину. Главное: происходил разрыв между молитвенным подвигом и творчеством» [2]. И постепенно «золотая цепь бытия», соединяющая человека с Богом, разрывается. 
В XVIII веке начинается процесс секуляризации русской культуры. Как следствие, человек осознает себя одиноким во вселенной: «Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне – дна».

Бездна снаружи и бездна внутри, обе пугающе велики. И человеку теперь не на кого больше опереться, только на себя самого. Дух человека отрывается от Бога и человек разворачивается, обращается к самому себе и материальному миру. Он видит себя несовершенным, невежественным, а мир – непреображенной пустыней, и интенция его деятельности меняется.

До этого он шел снизу вверх (от временного к вечному), теперь же он пошел сверху вниз (от вечного к земному). Отныне, он ставит своей целью уже не собственное духовное преображение для единства с Богом, а преображение материального мира для себя. Поэтому именно в это время появляется в России жанр утопии («Путешествие в землю Офирскую» (1783 – 1784) – книга русского историка и публициста, одного из предтеч славянофильства князя М.М. Щербатова). В нем впервые Золотой век начинает мыслиться возможным уже не на небе (в вечном будущем), и не в далеком прошлом (в библейском раю), а на земле: в этом веке, в современной системе координат.

Человек, утратив силу, получаемую от Бога, ищет другую силу, способную ему помочь. Но он уже не язычник, поэтому ищет не в природе. И не в Боге, потому что уже не ортодоксальный христианин. А ищет в самом себе, в ч е л о в е к е, потому что он теперь г у м а н и с т. И находит высшее, что есть в нем, после духа, – разум. И главную надежду человек возлагает на разум. Центральная категория эстетики классицизма, наряду с образцом и вкусом, – это разум. Исходные положения классицистической поэтики и эстетики обусловлены системой философских взглядов эпохи, в основе которых лежит рационализм Декарта, для которого разум является высшим критерием истинности. Человек эпохи классицизма главную роль в познании истины отдает разуму.

Культ разума определяет все остальное: и принципы создания характера героя в литературе, и систему построения произведения (например, принцип трех единств), и архитектурную форму эпохи, в которой основой планировочных схем служат правильные геометрические фигуры, где властвует мера, пропорция, симметрия. Также и живописные полотна классицистов отличаются ясностью, логичностью, композиционной стройностью. 
Главное упование человек возлагает на разум, поэтому «только всеобщее просвещение способно устранить несоответствие между существующими общественными отношениями и требованиями разума и человеческой природы» [7].

Отсюда главное зло эпохи – невежество. И главное средство борьбы за преображение мира и человека – его сатирическое обличение, например, у Д. И. Фонвизина («Недоросль»).

В эпоху классицизма возникают новые общественные идеалы. Например, идеал просвещенного монарха и идеального государства, взамен древнерусским идеалам святости и небесного рая.

Но ко второй половине XVIII века уже назрел кризис просветительского рационализма. И как реакция возникает направление, носящее название «сентиментализм». Слово происходит от французского «sentiment» – чувство и английского «sentimental» – чувствительный.

В это время рационалистический оптимизм постепенно начинает уступать место сомнениям в возможностях и всесилии разума как средства, способного осуществить переустройство общества и преображение человека по гуманистическим стандартам.

Сентименталисты уже апеллируют не к разуму, а к чувству, к жизни сердца, к нравственным основам человеческого бытия. Идеальный герой в сентиментализме – чувствительный человек. Он прекрасен не подвигами и государственными делами, а строем своего сердца, богатой внутренней жизнью, нравственными качествами. Такова героиня «Бедной Лизы» Н. М. Карамзина. Она погибает только потому, что остальные, окружающие ее люди (общество), не таковы: в них господствует рационализм и эгоизм. А если бы все люди стали такими же, как она, тогда мир бы преобразился.

Сентиментализм был ведущим направлением в 1790-е годы. Но уже в первое десятилетие XIX века переживает глубокий кризис и вытесняется новым направлением – романтизмом.

Конечно, взаимоотношения сентиментализма и романтизма сложны, неоднозначны и несводимы к простой смене направлений. Сентиментализм во многом предварил романтизм, определил фабулу романтической поэмы, также обратил внимание на внутреннюю жизнь маленького человека, оказал влияние на писателей «натуральной школы». Однако, благородное чувство сердца так же, как и разум, не привело человека к преображению. Поиск новых сил, способных осуществить это, продолжался.

Романтизм в качестве такой силы утверждал уже не разум и не чувство, а, прежде всего, свободу: «Требование свободы в воспроизведении … жизни присутствует почти во всех романтических манифестах (у братьев А. и Ф. Шлегелей в Германии, у У. Вордсворта и Дж. Байрона в Англии, у В. Гюго во Франции, у Э. По в США)» [3].

Романтизм был рожден как широкая гамма откликов на происходящую во Франции революцию 1789-1794 годов, и он стал идеологическим выражением своей эпохи, охватив практически все области культуры.

В романтизме утверждается, что мир и человека преобразит свобода («Свобода, равенство, братство» – лозунг Французской революции). Действительно только события Французской революции кардинально изменили ситуацию во Франции и в Европе: «Только события 1789-1794 годов во Франции преобразили европейский мир» [7].

Романтический подъем (устремленность к идеалу и недовольство современным состояние мира: конфликт между мечтой и действительностью) имел два исхода: бегство от реальности в мир мечты или экзотики (следствием его было одиночество), либо путь на баррикады.

Это могло быть бегство во времени и пространстве, а могло быть углубление во внутренний мир души. Главное, что это был бунт в поисках свободы, свободы индивидуалистической, направленный против всяческих ограничений личной свободы («Ты для себя лишь хочешь воли, – говорит пушкинскому Алеко старый цыган в поэме «Цыганы»). Конечно, это не христианская внутренняя духовная свобода, которая всегда присуща человеку, даже в рабстве, и которая не требует для своего бытия внешнего освобождения от давящей действительности. Поэтому в таблице романтизму соответствует не только воля, но и опорно-двигательная система. Они неразрывно связаны. Романтик не может быть свободным без движения. Поэтому в искусстве романтизма появляется характерный образ одинокого путешественника, неприкаянного скитальца, вечного путника (байронский Чайльд-Гарольд, лермонтовский Демон).

Конечно, в романтизме есть устремление к высшему идеалу, «жажда нравственного очищения и обновления, поиски духовного монастыря» [3], это есть то же самое ощущение несовершенства человека и мира, общее для всех эпох и направлений, но романтик выбирает свой путь – путь бунта, путь утверждения личной свободы.

Известно, что романтики начинали свою деятельность с ниспровержения рационалистической эстетики классицизма, разрушения устоявшихся канонов в искусстве, то есть как революционеры и своеобразные модернисты своей эпохи. Несомненно, что этим романтизм внутренне глубоко связан с грядущим модернизмом, который также отталкивался от всего предшествовавшего, ради новой борьбы за преображение мира и человека. И, конечно, здесь видно движение к идее революции, как к средству очищения и преобразования мира, не соответствующего идеалу.

Романтизм уступает место следующему направлению – реализму. На первый план в реализме выступает социальная проблематика. Человек рассматривается уже не как автономная индивидуальность, а как часть социальной среды. Внутренний мир персонажей меняется в зависимости от условий их жизни. Реалисты показывают, что главной ценностью, к которой стремится человек, оказываются материальные ценности (деньги, богатство), а главным показателем богатства является пища: богатые имеют много денег и хорошо питаются, а бедные имеют мало и голодают. В этом главная суть конфликта эпохи.

Отсюда следует вывод: для решения социальной проблемы надо накормить голодных. Поэтому в сопоставлении с христианской антропологической схемой человека реализм соответствует системе питания.

Реализм ставит человека перед лицом внешних обстоятельств, мешающих или благоприятствующих ему. Он может приспосабливаться к ним и добиваться личного обогащения, а может протестовать против них, критиковать существующие порядки, как определяет критический реализм.

На смену реализму приходит натурализм, который утверждает, что в человеке все определяет уже не разум, не чувство, не воля и даже не социальное положение, а инстинкт – грубая плотская чувственность, биологизм. Поэтому натурализм соответствует в схеме нервной системе человека, ответственной за все пять внешних чувств и являющейся, при соответствующей направленности, квинтэссенцией телесности человека, показателем того, что он ниспал на самый низкий, из возможных, уровень своего бытия – практически уподобился бессловесным. В духовной культуре человечества совершилось нечто подобное грехопадению первых людей, опять же по христианской схеме: помысел – чувство – желание – решимость – благоприятные (или нет) обстоятельства – дело (грех телом).

Неслучайно, натурализм относят уже к явлению декаданса (то есть упадка). А. Блок писал по поводу этого термина: «Есть два рода литературных декадентов: хорошие и дурные; хорошие – это те, которых не следует называть  декадентами (пока только отрицательное определение); дурные – те, кому это имя принадлежит, как по существу, так и этимологически. Заранее оговорившись относительно терминов, легче разобраться. Будем же понимать под словом декадент то,  что это слово значит, – именно: упадок, ибо другие значения, навязываемые ему (отчего это происходит – скажу ниже), очевидно, совершенно нелепы» [1].

Но не все направления вошли в таблицу. Не вошло то, что началось до христианской эпохи и то, что продолжается после натурализма.

До Христианства на Руси было язычество. Человек в эту эпоху, когда складывается русский календарный обрядовый фольклор, еще не осознает своего личного бытия. Для него еще не существует понятия личной смерти, так как мыслит и творит род – коллектив, а не личность. Поэтому язычник ищет опору еще не в себе самом и не в своих силах, а в силах природы: растительная сила земли, сила воды, огня. Язычник, обожествляет природу и создает идолов – ложных, несуществующих богов, которым начинает приносить реальные жертвы.

После натурализма начинается эпоха модернизма. Она также не входит в схему. Но если язычество еще до-человека, то модернизм уже после человека. Во-первых, потому что в модернизме, как и в язычестве, человек уже не цель, а только средство, но уже не для реализации коллективного сознания рода, а для осуществления индивидуальных авторских идей. И, во-вторых, потому что все естественные силы и способности человека уже исчерпаны в культуре. После отхода от Христианства, уже обожествлялись и разум, и чувство, и воля, материальные ценности и телесные наслаждения, – и ни один из этих идолов не дал ожидаемого результата.

Но человек продолжает искать и находит новый путь – в уповании уже  не на естественные свои силы, а уже на плоды своего творчества, на культуру в собственном смысле, то есть на силу своего собственного искусства и своей науки, применимых к разным областям: от духовной жизни до материальной.

Модернизм (обновление) по своей сути есть стремление к возрождению и преображению прогнившего, упадочного «старого мира» и деградировавшего человека. Это явление глобальное, происходящее во всех сферах культуры: религия, искусство, политика. Это попытка возвращения к идеалу, но опять не к классическому христианскому, а, в каждом случае, к разному – авторскому, то есть собственному, индивидуальному, новому, а потому одновременно и тоталитарному (вспомним пушкинского Алеко из «Цыган»). Это попытка обретения собственного пути к идеалу. В религии – это протестантизм и обновленчество. В политике – тоталитаризм. В искусстве – модернизм, как концептуальность и разрушение классических форм. Это попытка обрести утраченное содержание без его классической формы.

В итоге, модернизм – это индивидуализм, тоталитаризм и утопизм. Тоталитаризм одной идеи, которая способна, по мнению ее носителя, обновить мир и преобразить человека. Отсюда множественность направлений и концепций в модернизме: их может быть столько же, сколько людей на земле. Как и в протестантизме, авторитет в толковании Писания – только сам человек и его личный рассудок.

В итоге к концу ХХ века, после всех катастроф и перенапряжений эпохи, человечество устает от диктатуры модернизма, от его тоталитаризма во всех сферах (коммунизм – это тоже модернизм, как и фашизм) и свергает с себя это иго. Наступает эпоха постмодернизма, исходная посылка которой – отталкивание от модернизма, и от его тоталитарности. Это эпоха полифонии и плюрализма, и вместе с тем, утраты всех традиционных систем ценностей и оппозиций: добро – зло, истина – ложь, красота – безобразие, – все смешивается, становиться неотделимо и неразличимо. Стремительно стираются нравственные грани. Нет больше центра, низа, верха, нет вертикали и горизонтали мышления и жизни. Наблюдается потеря координат, как в пространстве, так и во времени. Становится возможным соединение, ранее казавшихся несоединимыми, вещей, стилей, форм, смыслов, понятий, категорий. Присутствует неотвязное ощущение завершенности исторического пути. Создается впечатление, что мир уже прошел все возможные пути по реализации всех возможных идей. И теперь перед нами – полная коллекция результатов. Каждый теперь свободен от того, чтобы следовать какому-то одному направлению, какой-то одной идее. Теперь каждый волен выбирать себе все, что заблагорассудится, создавать только свой орнамент, нанизывая на нить жизни любое причудливое сочетание любых прежних мыслей, образов, чувств, поступков.

Эпоха после модернизма напоминает состояние после кораблекрушения. Человечество сидит на берегу, перед обломками былого великого корабля. Все понимают, что корабль налетел на скалы, разбился и его уже не собрать. Но в то же время, все радуются, что больше никто не принуждает плыть туда, куда не хотели. Теперь полная свобода. Но у человека нет больше ничего, кроме этих обломков, из которых он и пытается лепить нечто «новое». Но ничего нового не создается. Пока возможна только реставрация, воссоздание старых форм, созданных людьми, движимыми великими идеями. Теперь нет больше таких идей. И нет новой идеи, способной сотворить нечто подобное. Есть только воссоздание былых форм, но нет своего творчества, потому что пока еще нет свой собственной духовной жизни. А если новое и создается, то уже не в реальном, а в виртуальном мире.

К плюсам постмодернизма относится то, что ни один из старых традиционных путей отныне не закрыт. Наоборот, сняты все табу со всех путей. Можно идти по любому. Не стало и единого господствующего общественного мнения. Некому теперь осудить, поставить печать неблагонадежности или неправоты, так как уже не говорят о правильном и неправильном понимании чего-то, а просто о разном, множественном, равноценном. Но, пожалуй, самое главное, что в процессе разрушения модернизма происходит постепенный возврат к проблеме личности, к человеку как к цели бытия.

С одной стороны нынешняя эпоха – хаос. С другой – свобода. Для одних – вседозволенность, для других – ответственность выбора. Туман без маяка… или метель в ночном поле… И в этом мареве мерцают и кружатся все старые идолы, все кумиры всех прежних эпох: плотская чувственность, материальный достаток, свобода своеволия и власть над миром…

Но нет, есть маяк – свеча на окне церкви, и есть спасительный голос – чудом уцелевший колокол. В творчестве русских писателей И. С. Шмелева и Б. К. Зайцева такими маяками являются православные монастыри. Прежде всего, это Валаам и Афон. Монастыри – источники света и святости. Они – «свет миру» [9], подобно Вифлеемской звезде, указавшей пастухам путь ко Христу, они – маяки, путеводные звезды, указующие человеку путь не только во время богомолья, но и всегда: «Как и св. Афон, Валаам, поныне, – светит. Афон – на юге, Валаам – на севере. В сумеречное наше время, в надвинувшуюся «ночь мира», – нужны маяки» [9]. Шмелев и Зайцев – русские писатели ХХ века – ясно почувствовали необходимость возвращения именно к классическому христианскому идеалу и образу жизни – к церковности.

Также и в работах многих русских философов ХХ века, например, Е. Трубецкого, Н. Бердяева, С. Булгакова и С. Франка и др. утверждается необходимость возврата к традиционным христианским ценностям и образу жизни. Интересно, что подобные настроения можно встретить сейчас уже  и на Западе, в частности, в среде протестантских богословов. Например, американский богослов Томас К. Оден в свой книге «После модернизма. Что впереди?» пишет, что Новое время – модернизм – предвещало конец религии (со времен Вольтера), но этого не произошло. Наоборот, произошел упадок культуры: социальные потрясения, крушения идеалов и моральных ценностей, деградация личности современного человека и ощущение бессмысленности жизни… Выход из этого кризиса культуры, по мнению Одена, в том, чтобы «вернуться к ортодоксальной христианской доктрине» [6].

* * *

Таким образом, сопоставление исторической смены художественных направлений со схемой человека в православной антропологии выявляет внутреннюю суть процессов развития русской духовной культуры. Факторами, расшатывающими базисные структуры, ответственные за формирование, сохранение и передачу культуры (системы ценностей и опыта человеческой деятельности), оказываются скрытые в самом человеке его собственные силы и возможности. Взятые обособленно они становятся своеобразными идолами, подчиняющими себе все остальное и, в итоге, еще более искажающими человеческий образ.

Каждая эпоха начинает с констатации несовершенства мира и человека, и отталкивается от предыдущей эпохи с ее приоритетами. Но в этом отталкивании не возвращается назад – к исходной целостности духовного человека, а уходит еще дальше от идеала, ради которого и начинала тяжбу с действительностью. Выход же из кризиса, намечается в возвращении «к ортодоксальной христианской доктрине» [6].

Литература
1. Блок, А. А. Записные книжки. 1901-1920 / сост., подг. текста, предисл. и коммент. Вл. Орлова. – М., 1965 – С. 387.
2. Дунаев, М. М. Православие и русская литература: В 6-ти ч. / М. М. Дунаев. – М., 1996 . Ч. 1. – С. 5-24. 
3. Карташова, И. В. Романтизм и христианство / И. В. Карташова, Л. Е. Семенова // Русская литература XIX века и христианство. – М., 1997. – С. 109-110. 
4. Лихачев, Д. С. Человек в литературе Древней Руси / Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3 т. Т. 3. – Л.: Худож. лит., 1987. – С. 5.
5. Ю. М. Лотман. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция. Цит. по ист.: http: // vivovoco.psl.ru/VV/PAPERS/LOTMAN/LOTMAN09.HTM
6. Оден, Томас К. После модернизма. Что впереди? / Томас К. Оден. – Минск, 2003. – С. 236.61. 
7. Основы литературоведения / В.П. Мещеряков, А.С. Козлов и др./ под общ. ред. В.П. Мещерякова. – М.: Дрофа, 2003. – С. 236, 253, 252.
8. Св. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. – М., 1997. – С. 18-37.
9. Шмелев, И. С. Собрание сочинений: В 5 т. / И. С. Шмелев. – М, 1998. Т. 2. – С. 346. 
10. Эпштейн, М. Русская культура на распутье. Секуляризация, демонизм и переход от двоичной модели к троичной / М. Эпштейн // Звезда (СПб). – 1999. – № 1. – С. 202.