Христианство положило  начало  совершенно  новой культуре, признававшей в человеке личность, смотревшей на человека  как    на земное воплощение Бога и на Бога как наивысшую любовь к  людям,  как на небесное воплощение человека, Иисуса Христа. Христианство содержит весь набор ценностных ориентаций. Ведущее место  среди  них  занимает  морально-этическая  проблематика, поэтому христианство – это не столько религия об устройстве  мироздания    и общества,  сколько  религия  о  том,  как  жить  человеку,  о  смысле    человеческого бытия,  о  совести,  долге,  чести  и  т.д.  Согласно христианскому учению, целью  жизни  человека  является спасение. Достигается это каждым  человеком  при  условии  непрерывного духовного совершенствования, требующего аскетического  подвига.  Борьба со страстями и победа  над  ними  составляет  необходимую  обязанность,    задачу и цель земной жизни человека. Хранителем духа христианства стало монашество, прежде всего в лице своих подвижников, любовно называемых отцами или старцами. Старец — это носитель «ума Христова», выразитель внутренней силы Церкви, как апостолы и мученики, обладатель не только сердечного опыта, но и сверхъестественных даров: различения духов, прозорливости, врачевания. Авторы всех трудов и исследований о русском старчестве согласны с тем, что основателем его традиции является преподобный Паисий Величковский (1722-1794), подвизавшийся на Афоне и в Молдовлахии, сегодняшней Румынии. Эта роль преподобного Паисия, признанного всеправославного возродителя исихастской традиции, позволяет сразу заметить и подчеркнуть другой несомненный факт: русское старчество возникает в русле русского исихазма, будучи неразрывно связано с практикой «умного делания» —  внутреннего (душевного) подвига христианина, заключающегося в непрестанной молитве. Как утверждают современные исследователи, в целом русское старчество было органичным движением, зарождавшимся и жившим во многих очагах: к его истокам причастны также соловецкие старцы, Саровская, Синаксарская пустыни. Постепенно выделяется ряд центров наибольшего духовного значения, и на первом месте из них — Оптина пустынь, основанная еще в XVI столетии и вновь оживающая в конце XVIII после периода запустения. Через целый ряд подвижников она прочно связывается с паисианским преемством. Именно здесь достигает наибольшего развития и получает широкую известность русское старчество — новое духовное явление, исподволь нарождавшееся во многих местах России. Весь авторитет старца, вся действенность его служения покоились целиком на том, что старец был подлинным представителем исихастского подвига, достигшим его высот. Однако же исихазм — не что иное, как священнобезмолвие, подвиг, всегда тяготеющий к уединению, анахоретству. Для этого тяготения есть глубочайшие основания: исихастское «умное делание» и, в особенности, высшие его ступени, требуют всецелой погруженности человека, его безраздельной отдачи деланию. Амвросий Оптинский дает чистый и законченный, классический образец того, что обыкновенно понимают под русским старчеством. Главная и определяющая черта его — сочетание строгого подвижничества, пребывания на высших ступенях духовной лествицы с активным выходом в мир. Этот выход выражался в широком общении с простыми мирянами, в служении миру в качестве духовного советника и наставника, живого примера истинной христианской жизни. Советы, исходящие из благодатного опыта духовной и практической жизни оптинских старцев, получали люди разных званий, в том числе и великие русские писатели, общественные деятели. То философско-литературное наследие отечественных мыслителей, которое привлекает сегодня пристальное внимание умов, неравнодушных к судьбе России, родилось во многом под влиянием и благословением святых старцев. Со старцем Филаретом (Московским) и Макарием ( Оптинским ) общался И.В. Киреевский. Вместе с о. Макарием он издавал святоотеческие переводы Паисия Величковского. Под руководством старца Амвросия находился приехавший на жительство в Оптину пустынь К.Н. Леонтьев. Для знакомства с о. Амвросием приезжал в Оптину пустынь В.С. Соловьев, а для Ф.М. Достоевского этот старец стал прообразом старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы». Впечатления Ф.М. Достоевского, описавшего Оптину пустынь, находящийся при ней скит и уездный городок Козельск, были столь сильны, что он выразил мысль о спасении России, которое придет из иноческой кельи. Неоднократно бывал в Оптиной пустыни и Л.Н. Толстой. Он считал, что если в сердце русского народа сохранился живой и верный образ Иисуса Христа, то этим русский народ обязан монастырским старцам. Старцы Лев, Макарий, Моисей, Антоний, Иларион, Амвросий, Иосиф, Анатолий (Старший) и Анатолий (Младший), Варсонофий, Нектарий, Исаакий (старший) и Исаакий (младший), Никон были целителями, прозорливцами, утешителями, обличителями. Они учили жить не по страстям, а по заповедям. «Ревность, хотящая истребить великое зло, сама есть великое зло», — говорил ученик преподобного Амвросия старец Иосиф. Из Оптиной призывалось гордое человечество ко смирению. «Люди воистину с ума сходят, если на свой ум полагаются, да от него всего ожидают … Наш учитель — смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», — повторял накануне революционной смуты старец Анатолий. Предлагаемые людям правила жизни могли быть исполнены в любом земном звании и служении. «Святыня — это простота, рассудительность, являемая перед людьми. Рассуждение выше всех добродетелей. Серьезность и приветливость можно совместить, за исключением некоторых обстоятельств», — такое духовное завещание оставил старец Нектарий.  Оптинские старцы отображают основные позиции, которые должны присутствовать в жизни человека: смирение, спокойствие, разумность, любовь, прощение в молитве: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день.

Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой.

Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня.

Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все Твоя Святая воля.

Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами.

Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою.

Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.

Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня.

Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить.

Аминь» [3]. Молитва оптинских старцев дает прямое руководство отношения человека к жизни. Святые Отцы устанавливают три образа молитвы: первый, в силу неспособности еще ума непосредственно восходить к чистому богомыслию, характеризуется воображением, второй — размышлением, а третий — погружением в созерцание. Первый вид молитвы держит человека в постоянном заблуждении, в мире воображаемом, в мире мечты, божественное все духовное представляется в различных фантастических образах, а затем и реальная человеческая жизнь постепенно тоже пронизывается элементами из сферы фантазии.        При втором образе молитвы — внутренние входы сердца и ума широко раскрыты для проникновения всего постороннего, в силу чего человек живет, постоянно подвергаясь самым разнородным влияниям извне; не понимая что происходит с ним объективно, т. е. каким образом возникают в нем все эти помыслы и брани, он оказывается бессильным противостоять натиску страстей. При этом роде молитвы человек иногда получает благодать и приходит в доброе устроение, но в силу неправильности своей внутренней установки удержаться в нем не может. Достигнув некоторого накопления религиозного познания и относительного благообразия в своем поведении, и удовлетворенный этим состоянием, он постепенно увлекается в интеллектуальное богословствование, по мере преуспения в котором усложняется внутренняя брань тонких душевных страстей — тщеславия и гордости, и усугубляется потеря благодати. При своем развитии этот образ молитвы, отличительной чертой которого является сосредоточение внимания в головном мозге, приводит человека к рассудочным философским созерцаниям, которые также, как и первый образ молитвы, выводят его в мир представляемый, воображаемый, этот вид отвлеченного мысленного воображения менее наивен, менее груб, и менее далек от истины, чем первый. Третий образ молитвы — соединение ума с сердцем — есть нормальное религиозное состояние человеческого духа, желательное, искомое, даруемое свыше. Соединение ума с сердцем испытывает всякий верующий, когда внимательно, «от сердца», молится; еще в большей степени познает его, когда к нему приходит умиление и сладостное чувство любви Божьей. Плач умиления при молитве есть верный показатель того, что ум соединился с сердцем, и что настоящая молитва нашла свое первое место, первую степень восхождения к Богу; вот почему он так ценится всеми подвижниками — ум, молитвенным вниманием стоящий в сердце. Аскет-монах не богослов в академическом смысле слова, но он богослов в ином смысле, так как через чистую молитву удостаивается подлинно божественных созерцаний. Началом пути к чистой молитве является борьба со страстями. Ум, по мере очищения от страстей, становится более сильным в борьбе с помыслами и более устойчивым в молитве и богомыслии; сердце же, освобождаясь от омрачения страстей, все духовное начинает видеть чище, яснее, до убедительной ощутимости. Сущность аскетического пути старца может быть выражена следующим — хранение сердца от всякого постороннего помысла посредством внутреннего умного внимания, чтобы, устранив всякое чуждое влияние, достигнуть предстояния Богу в чистой молитве.  Способность к состраданию и сопереживанию — это составная часть внутреннего жизненного пути человека. Внешняя сторона жизни связана с ее событийностью, которая направляется провидением, внутренняя сторона — это сфера свободы личности, она зависит от понимания человеком своего места в мире, и его главного дела, назначения. Эти две сферы, безусловно, друг в друга проникают, но связь существует таким образом, что человеку надлежит провидеть свое назначение: за событиями, встречами с людьми, внезапными озарениями, непроизвольно пришедшими мыслями угадывать знаки своей судьбы. Ничто в мире не перекрещивается по воле слепого случая — в этом значение провидения, помимо которого, как утверждает христианское учение, даже волос не упадет с головы человеческой; «ни отдельная жизнь, ни мировое бытие катастрофически не обрывается, пока что-либо остается недосказанным, невыявленным, не определившимся». [1]. Это «что-либо» может быть как внешним, так и внутренним, никто заранее не знает его имя. Долголетие же даруется не просто истинно верующим, но деятельным людям, как говорил Максим Исповедник: «Что же касается до голой веры, то «и бесы веруют и трепещут» [4]. Мышление, направленное на благо всего мира помогало и помогает старцам ориентировать людей на жизнь, наполненною добром, гармонией с окружающем миром и с самими собой. Имея Священное писание и практические приемы аскетической техники, сохраняя их в незыблемости, каждый из подвижников индивидуально воспроизводит дух, стоящий за буквой. Уникален внутренний путь каждого по преодолению этого мира, уникален их состав Божественной светоприимности, способность к умиротворению человеческих душ. Все русские мыслители единодушны в том, что подвижничество — это высочайшее творчество, искусство, дающее высшую софийную красоту. Святых старцев называют религиозными гениями. Подвижник познает самого себя и восходит к мировой душе, к Софии. Познание самого себя включает сопряженность положительного духовного настроя человека с действиями физиологических процессов в организме. Этот момент чрезвычайно важен, так как с помощью правильного, положительно настроенного мышления  человек устраивает свою жизнь в добре и любви, приобретает духовное здоровье, которое тесно связано и с физиологическим. Поскольку даже в аскетической литературе мы почти не встречаем разъяснения по этому вопросу, то воспользуемся материалом, изученным А.Ф.Лосевым: «Действие крови на душу вполне очевидно при действии страсти, гнева и помыслов гнева на кровь, особливо в людях, склонных к гневу. В какое исступление приходит человек, воспламененный гневом! Он лишен всей власти над собою: поступает во власть страсти, во власть духов, жаждущих его погибели и желающих погубить его, употребив во орудие злодеяния его же самого; … Очевидно также действие крови на душу, когда кровь воспаляется страстию блудною. Действие прочих страстей на кровь менее явно; но оно существует. Что такое печаль, что — уныние, что — леность? Это разнообразные действия на кровь разных греховных помыслов. Сребролюбие и корыстолюбие непременно имеют влияние на кровь: услаждение, которое производят на человека мечты об обогащении, что иное, как не обольстительное, обманчивое, греховное играние крови? Духи злобы, неусыпно и ненасытно жаждущие погибели человеческой, действуют на нас не только помыслами и мечтаниями, но и разнообразными прикосновениями, осязая нашу плоть, нашу кровь, наше сердце, наш ум, стараясь всеми путями и средствами влить в нас яд свой …..». [2]. Это суждение, идущее от православно-восточной церкви можно было бы назвать гигиеной духа, которая по жесткости своих предписаний и норм тождественна науке. Духовная гигиена объектом изучения также имеет здоровье, только в более полном его смысле, она оберегает как человеческий дух, так и тело от вредоносного влияния душевной сферы, от того, чтобы душа не превратилась во «внешнюю среду», несущую инфекцию зла и духу и телу. Поэтому творчество подвижника имеет положительный заряд для всего человечества, учит правильно относится к жизни, воспринимать ее в положительных аспектах.