социокультурная среда, досуг, досуговая деятельность, свободное время, культура, культура личности, культура досуга.

Статья посвящена рассмотрению культуры досуга как условия адекватного развития личности. В настоящее время социокультурная среда предоставляет большие возможности для разнообразия досуговой деятельности, но при этом создает для индивида проблемную ситуацию, связанную с эффективным использованием культурно-досугового потенциала для адекватного развития досуговой культуры личности. В работе осуществляется экспликация понятий «досуг», «свободное время», «культура», «культура личности», «культура досуга».

Текст статьи:

В настоящее время социокультурная среда предоставляет большие возможности для разнообразия культурно-досуговой деятельности, но при этом создает для индивида проблемную ситуацию, связанную с эффективным использованием культурно-досугового потенциала для адекватного развития досуговой культуры личности. Культура досуга как часть культуры общества, а также досуговая культура личности как отражения культуры досуга в сознании личности недостаточно изучены.

В настоящее время категория «культура досуга» все чаще звучит в научно-практическом контексте. Понятийно-категориальный аппарат исследования этой категории включает концепты «досуг», «свободное время», «культура», «культура личности» и др.

Важным аспектом анализируемого вопроса выступает соотношение понятий «досуг» и «свободное время», которые нередко в научной литературе употребляются как синонимы. Подходы к их  рассмотрению достаточно противоречивы.

Сравнительный анализ интерпретаций  свободного времени и досуга в отечественной науке позволил выде­лить два основных подхода к рассмотрению данных терминов: их отождествление и их разделение. Второй  точки зрения  придерживаемся и мы в контексте настоящей работы, используя при этом следующие определения.

Свободное время – часть го бюджета личности, которая освобождена от непреложных временных временно затрат, т.е. от обязательной работы, семейных, общественных обязанностей, бытовых забот и необходимой физиологической жизнедеятельности (сна, питания и пр.), являясь одним из условий и одновременно пространством для развития личности.

Досуг – часть свободного времени, совокупность занятий, выполняющих функцию  восстановления физических и психических сил человека;  деятельность, ради самосовершенствования, собственного удовольствия, достижения иных культурных целей по собственному выбору.

Понятия «культура» и «досуг» взаимосвязаны. Культура как совокупность материальных и духовных ценностей является сложным и противоречивым результатом общественной деятельности, воплощенных как в вещественных объектах, так и в бытии людей.

Ю. Лотман рассматривает культуру «как деятельность людей по воспроизведению и обновлению социального бытия, а также включаемые в эту деятельность ее продукты и результаты» [4].

Сторонники деятельностной концепции (М. Каган, Э. Маркарян) считают, что аксиологическая концепция интерпретации культуры заключается в вычислении той сферы бытия человека, которую можно назвать миром ценностей. По их мнению — культура — диалектически реализующийся процесс в единстве его объективных и субъективных моментов, предпосылок и результатов.

Они конкретизируют деятельностный подход к культуре по двум направлениям: одно рассматривает культуру в контексте личностного становления, другое характеризует ее как универсальное свойство общественной жизни.

Таким образом, культура – это исторически конкретная совокупность тех приемов, процедур, норм, которые характеризуют уровень и направленность человеческой деятельности.

Культура — открытая система, разламывающая и корректирующая энергию действующего человека, которая невозможна без подлинного культурно-исторического созидания, творения. Взлет культурного поиска – это создание «своего» мира, вбирающего в себя «внешнее», но противостоящего ему уникальностью, оригинальностью.

Эффективность любой деятельности, в том числе и досуговой, зависит от культуры личности, которая определяется тем, насколько широко способен человек осмысленно решать частные задачи, чутко реагировать на условия и требования социума, насколько свободно он владеет наукоемкой техникой и высокой технологией, насколько развиты в нем чувство нового, способность «не отстать» от темпов развития общества и при этом, насколько эти качества пронизывают понимание общечеловеческих приоритетов.

М. Каган культуру личности рассматривает в трех аспектах:

- культура – это своего рода принцип связи человека с предметом, способ его вхождения в общественную жизнь, механизм самосознания, осмысливание своей неотделимости от других и собственной уникальности;

- культура – это характеристика ментальности (установки сознания, его нацеленности вовне – на мир и внутрь себя);

- культура – это то, что позволяет внести в личность смысл. Она вбирает в себя способность использовать то, что накоплено человечеством [2].

Таким образом, феномен культуры столь сложен, что на данном этапе его изучения правомерно множество подходов и интерпретаций, описывающих его в различных аспектах. Для нашего исследования значение имеют следующие выводы:

- культура – определенный уровень организации жизнедеятельности людей, выраженный в продуктах материального и духовного производства, в характере овладения приемами и методами труда, интеллектуальной деятельности, собственного физического и духовного развития;

- культура – есть сущностный признак отдельного человека, группы людей, социальных, профессиональных и национальных общностей, всего общества в целом;

- личность — абсолютный объектный и субъектный предмет культуры.

Культурно-досуговая сфера характеризуется взаимодействием материально-вещественной среды и социального субъекта (личности, группы) и представляет собой совокупность, на основе которой осуществляются различные виды деятельности. Образцы культурных традиций создаются и передаются из поколения в поколение именно в сфере досуга через различные формы воспитания, обучения, привлечения людей к культурно-досуговой деятельности.

Культура воздействует на различные сферы досуговой деятельности. Она формирует ее условия и средства. Н.Ф. Максютин справедливо утверждает, что досуг является «специализированной подсистемой духовно-культурной жизни общества, функционально объединяющей социальные институты, призванные обеспечить  распространение духовно-культурных ценностей, их творческое освоение людьми в сфере досуга в целях формирования гармонично развитой, творчески активной личности» [5]. Человек становится личностью, овладевая культурой, обретая социальные  качества, в процессе преодоления себя и благодаря самому себе.

По мнению В.Я. Суртаева, культура досуга — это «мера реализации  социально-культурного потенциала личности в условиях досуговой деятельности, мера приобретенных ею навыков  регулирования досугового времени, готовность личности к участию в социально значимых видах досуговой деятельности» [10].

Наиболее полно, на наш взгляд, дала определение  культуры досуга в рамках диссертационного исследования Н.В. Котельникова. Она считает, что это «качественная характеристика человеческой деятельности на досуге во всем многообразии ее видов, форм, способов и результатов; набор ценностных ориентаций и форм поведения, а также готовность к участию в социально-значимых видах досуговой деятельности, способствующих самореализации творческого потенциала личности». [3].

Изучение и осмысление различных сторон досуга сегодня зависит от реальной социокультурной ситуации в регионе, конкретном социуме, степени приобщения человека к определенному культурному социуму, духовных потенций личности, ее ценностных ориентаций. Структура ценностных ориентаций  задает программу и направленность культурно-досуговой деятельности.

По сравнению с другими сферами жизнедеятельности культурно-досуговая сфера дает человеку возможность свободного выбора любого вида занятий, досугового общения между людьми. Более всего социокультурная направленность этих отношений проявляется в развитии активности, элементов творчества, удовлетворении культурных потребностей, во взаимосвязях деятельности субъекта и условий для этой деятельности, в многообразии социокультурной среды. Широкие познавательно-развивающие возможности досуга, заложены в осуществлении преемственности различных культур, реализации нравственно-эстетических норм культуры в разнообразных видах культурно-досуговой деятельности, формах общения и поведения.

Факторами, побуждающими и способствующими приобщению личности к культуре, выбору времяпрепровождения являются культурные потребности, традиции, ценностные ориентации, интересы, видовое разнообразие досуговых занятий, наличие в них элементов игры, отдыха, зрелищности, познавательных и воспитывающих компонентов. Формирование и развитие личности, ее приобщение к определенному микросоциуму происходит на основе принятия культурных, этических, эстетических норм. Активность же личности в сфере досуга характеризуется такими показателями, как рост творческих способностей, многообразие возможностей свободного выбора тех или иных видов деятельности, самообразование, культура отдыха, любительские занятия. Повышение уровня культурно-досуговой деятельности в современных условиях равноценно росту творческого потенциала общества и так или иначе сказывается на его исторических судьбах. Не случайно в наше время и развитые, и развивающиеся страны резко усилили внимание к сфере досуга. Для современного общества характерна трансформация традиционной культуры всех социальных групп и слоев общества. Это привело к развитию инновационных форм деятельности.

Всестороннее развитие личности есть элемент одного из важнейших условий успешной адаптации человека к современному социуму. Процесс социализации предполагает комплексное развитие личности на основе изучения и освоения культурного наследия, внедрения положительных, нравственных ориентиров, оптимизации уровня ценностей, привитие потребностей к здоровому образу жизни и практике применения нравственно-эстетического «багажа» для решения жизненно-важных проблем личности. Процесс социализации человека происходит как во время его работы или учебы, так и в свободное время. Нечеткость границ свободного времени в современных условиях, насыщенных социально-экономическими катаклизмами, изменение функционального назначения искусства и культурно-досуговой деятельности повлекло за собой серьезные изменения в структуре досуга. В пространстве, близко расположенном к антикультуре, относится область, которую можно назвать деструктивным досугом. Деструктивный досуг включает в себя аналоги конструктивного досуга, имеющие негативную направленность. Обнаружение в структуре деятельности таких моментов должно предполагать их преобразование в соответствующую аналогичную плоскость, имеющую позитивные тенденции.

Характерные для современного социокультурного пространства сочетания массовых и элитарных форм досуга, коммерческих и творческих начал, разных видов искусства воспитывают организованность, художественный вкус, способствуют проявлению творческой инициативы, формируют эмоциональную культуру, способствуют социально-творческому становлению личности подростка.

В настоящее время культурно-досуговая деятельность должна решать, прежде всего, социальные проблемы, предлагая новые модели образа жизни. Сфера досуга становится сосредоточением таких социальных проблем, которые общество не может решить в других сферах жизнедеятельности (наркомания, алкоголизм, преступность и др.). Конечно, это не означает, что культурно-досуговая деятельность в полной мере способна выполнить данный социальный заказ, но способствовать повышению уровня общей культуры личности обязана.

Изучению культуры досуга как условию адекватного развития личности посвящено значительное число работ, авторы которых с разных позиций рассматривали данный феномен. Но, несмотря на имеющиеся достижения в этой области, обширный научный опыт, проблема формирования культуры досуга личности остается далекой от своего окончательного завершения, здесь имеются широкие перспективы для дальнейших исследований.

Литература

1.  Ариарский М.А. Прикладная культурология [Текст]/ М.А.Ариарский. – 2-е изд., испр. и доп. – СПб.: Изд-во «ЭГО», 2001. – С.157.

2.  Каган М.С. Философия культуры: [Текст]  / М.Каган // сб. трудов. — СПб, 1996. – С. 78.

3.  Котельникова, Н.В. Инновационные тенденции в сфере молодежного досуга в современной России. – Социология культуры, духовной жизни [Текст]: автореф. дис. … канд. социол. наук/ Н.В. Котельникова. – Ставрополь: Ставропольский гос. ун-т, 2003. – С.19-20.

4.  Лотман Ю.М. К проблеме типологии культуры [Текст]/ Ю.М. Лотман;  под ред. Е.В. Пермякова // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1967. — Вып. 3. – С.23.

5.  Максютин, Н.Ф. Культурно-досуговая деятельность: конспект лекций, опорные занятия и определения [Текст]: учеб. пособие/ Н.Ф. Максютин. – Казань: Медицина, 1995. – С.21.

6.  Пруденский Г.А. Проблемы рабочего и внерабочего времени [Текст]/ Г.А. Пруденский. – М.: Наука, 1972. – С.41.

7.  Саркисова И.В. Свободное время и духовное развитие молодежи [Текст]: автореф. дис. … степ. канд. социол. наук/ И.В. Саркисова. – СПб., 1992. – С.8.

8.  Соколов  Э.В. Свободное время и культура досуга [Текст]/ А.В. Соколов. – Л.: Лениздат, 1977. – С.64.

9.  Стрельцов Ю.А. Культурология досуга [Текст]: учеб. пособие/ Ю.А. Стрельцов. – М.: МГУКИ, 2002. – С.5.

1. Суртаев, В.Я. Социология молодежного досуга [Текст]/ В.Я.Суртаев. – СПб,– Ростов-на-Дону:  Изд-во «Гефест», 1998. – С.28.

технологии воспроизводства прошлого, медийная культура.

В статье рассматривается амбивалентность с одной стороны знание профессионалов, опирающихся на аутентичные источники, документальные свидетельства, с другой – знание масс, использующее слухи, домыслы и мифы.

Текст статьи:

В современном обществе телевидение является  важнейшим средством актуализации знаний о прошлом. Изучая телевизионные версии истории можно многое узнать о современности, её политических, идеологических, ценностных установках. На современном российском телевидении немало документальных программ, непосредственно посвященных истории. В сетке вещания центральных каналов регулярно присутствуют неигровые передачи и фильмы-расследования о событиях прошлого, документальные программы о том или ином историческом деятеле, исторические фильмы и сериалы, а в последнее время (в результате диверсификации телевизионного вещания) появились и специализированные исторические  каналы, такие как  Viasat history,  российский исторический канал «365», «Ностальгия» и т.п. Разумеется, у различных программ и каналов несхожие цели (от политического высказывания до развлечения), уровень качества и несовпадающая зрительская  аудитория.

С момента становления исторической науки сложилось представление, что ей отведена особая миссия – закреплять и транслировать обществу некие «высокие» смыслы прошлого. Таким образом, изучение истории становилось средством социальной адаптации, формирования национально-культурной идентичности. Вместе с тем, очевидно, что знание о прошлом всегда носило двойственный характер: с одной стороны знание профессионалов, опирающихся на аутентичные источники, документальные свидетельства, с другой – знание масс, использующее слухи, домыслы и мифы.

Телевидение разработало собственные технологии воспроизводства прошлого, особые формы обращения с историческим источником, свидетельством, событием. Исследователь медиакультуры С. Андерсон отмечает: «История и телевидение, ориентированное на «вечное настоящее» и новизну, плохо совместимы по своей природе. Этому средству массовой коммуникации не удается зафиксировать длящееся чувство прошлого, ибо оно процветает благодаря своей предрасположенности к забвению». (1: 19) Язык медиа с трудом передает «давно прошедшее» время, риторически приближая события ко времени зрителей. Фактическая точность, равно как и ощущение несхожести прошлого с современностью здесь менее важны, чем узнаваемость чувств, правда «общечеловеческих» радостей и страданий. Когда вы смотрите телевизор, вы не изучаете историю, вы ее переживаете.

Современная медийная культура в силу специфики своего существования стремится сделать  историю общедоступной. Создателем своей версии истории  может выступить любой популярный человек: журналист, политик, писатель и даже деятель шоу-бизнеса.  Телевизионная версия истории ориентируется на «вечное настоящее» рассматривая события и лица прошлого, она стремится вызвать чувство сопричастности «здесь и сейчас».

Столкновение различных точек зрения в рамках одной программы стало приметой нынешнего времени. Каждый документ и факт воспринимается не только как доказательство истинности умозаключений историка или журналиста, не только как иллюстрация к идеологической догме, но и как элемент игры смыслами, мифами, символами различных эпох. Это можно считать телевизионным воплощением одного из ключевых понятий постмодернизма – ризомы. «Связывая смыслы, далекие и неожиданные, разрывая близкие, ризома одновременно все объединяет – и дифференцирует, множит неопределенность и стирает различия в суждениях и оценках». (6:148)

Подобное отношение к истории в нашей стране поначалу было непривычным, поскольку большая часть зрителей выросла на незыблемых  исторических мифах, однако скоро аудитория перестала воспринимать разномыслие в эфире как угрозу своему душевному равновесию и с удовольствием включилась в игру с документами и мнениями. Ведь эта игра давала, помимо всего прочего, иллюзию  свободы от идеологии. «За два постсоветских десятилетия на телевидении утвердилось несколько вариантов презентации истории, но все они в большей или меньшей степени использовали принцип аттракциона» (8:124), открывая тем самым широкий простор для мистификаций.

Знаковым явлением в отечественной телевизионной истории стал розыгрыш музыканта Сергея Курехина и журналиста Сергея Шолохова, устроенный на ленинградском канале «Пятое колесо» в 1991 году. Ведущие представили исследование на тему «Ленин-гриб», в котором с абсолютно серьезными лицами, цитатами и фотографиями, они доказывали, что  Ленин употреблял в пищу галлюциногенные грибы и сам постепенно превращался в гриб, а броневик, на котором он любил выступать, был его грибницей. (9) Аудитория застыла в недоумении, поскольку она привыкла относиться к информации, получаемой с телевизионных экранов как к достоверной  и проверенной.  Кроме того, и тема для шуток была не совсем подходящей. Лишь  к концу программы, когда ведущие перестали сдерживать смех, аудитория убедилась, что это был розыгрыш.

Сегодня никого не удивляет, когда  в публицистических программах и документальных фильмах в качестве доказательства используют фрагменты художественных фильмов и актерские инсценировки, причем  эти эпизоды вводятся в ткань программы без каких-либо оговорок о том, где заканчивается документ и начинается вымысел. Теоретики телевидения советского времени называли подобные передачи документально-художественными (или художественно-публицистическими). Однако постсоветское телевидение смешало жанры настолько, что история стала превращаться в своего рода фэнтези.

Сильное впечатление на зрителей произвел показ на первом канале фильма Алексея Федорченко «Первые на луне», приуроченный к 45-летию полета в космос Ю.А. Гагарина. По версии создателей фильма, первыми на Луне еще в 1938 году оказались советские космолетчики, однако спецслужбы засекретили их проект. Фильм А. Федорченко – это пример использования нетипичного для отечественного кино жанра, который за рубежом называют mockumentary (documentary -  документальный фильм, mock — насмешка, подделка, пародия, стёб). «В подлинности происходящего на экране  убеждают не только приводимые  создателями «Первых на Луне» факты, но  и упоминаемые по ходу  дела реалии советского времени: кузнец-стахановец, который ковал втулки до тех пор, пока не сломался пресс, гордые заявления ученых, что очень скоро металлические ребра  помогут советскому человеку выживать в катастрофах». (5)  Изящная, ироничная  игра с документами и фактами стала не столько ироничным вариантом переосмысления советских мифов о нашем превосходстве, сколько насмешкой над современными телевизионными мифами, в которых реконструкции сделаны грубо и примитивно.

Современное телевидение  располагает широким спектром возможностей для реконструкции прошлого. Некоторые из них стали уже традицией, иные воспринимаются как новаторство. Рассмотрим наиболее распространенные модели презентации истории на современном российском телевидении.

Прошлое как «объективная реальность»

В сетке вещания центральных каналов регулярно присутствуют неигровые передачи и фильмы-расследования о событиях прошлого. Один из самых масштабных проектов такого рода — цикл «Исторические хроники» Николая Сванидзе (РТР). В выпусках «хроник» год за годом рассказывается о событиях последних ста лет истории России. Каждая серия — это одновременно и “портрет года”, и “портрет человека года”.

В «Хрониках» представлена привычная расстановка действующих лиц: историк-профессионал повествует о прошлом, обращаясь к широкой аудитории, не имеющей специальной подготовки. В этой модели коммуникации заложены представления о «правильной» истории, рассказываемой «сверху», и «любительском интересе» к прошлому «снизу». Право говорить о прошлом принадлежит специалисту. Его задача — найти простые и увлекательные способы сообщить свое знание дилетантам. «Поток прошлого» в «Исторических хрониках» визуализируется при помощи традиционных средств: фрагментов хроники, документальных, реже художественных фильмов, фотографий.

В отдельных эпизодах в кадре появляется сам Николай Сванидзе, не только журналист, но и профессиональный историк. Ведущий предстает перед зрителем в тех местах, о которых упоминается в повествовании, такая вставка призвана разнообразить изображение и создавать у зрителей ощущение, что событие происходит где-то рядом. Этот прием усиливается активным употреблением в тексте настоящего времени. Быстро чередующиеся кадры и планы помогают удерживать внимание зрителей. Аутентичность знания историка-профессионала подкрепляется множеством деталей — называются точные даты каждого события, малоизвестные имена, возникают отсылки к разнообразным контекстам. Все это, несомненно, повышает статус ведущего, но мешает зрителю следить за хитросплетениями сюжета. В лучшем случае, он способен уловить лишь общую суть повествования. Главным же остается сам образ прошлого — сложного, противоречивого, спрятанного «в архивах» и требующего специальных навыков и умений для его извлечения на свет.

В проекте «Исторические хроники» история  представлена скорее как объективная данность, чем плод интерпретации исследователя. Сам Н.Сванидзе говорит об этом так: «Те, кому интересно, могут узнать всю правду о нашей истории, и я хочу через СМИ сделать ее достоянием многих людей, которые не имеют возможности, времени и привычки читать специальные книги».(4) Передачи, подобные «Историческим хроникам» сообщают рассказу о прошлом «академические черты»: серьезность, объективность, доказательность, смысловую глубину.

Прошлое как сенсация

Публицистские передачи о прошлом часто ориентированы на стиль журналистского расследования: здесь могут присутствовать броские заголовки, скандальные разоблачения, пикантные подробности. В таких программах тоже есть документы, свидетельства очевидцев, однако само «прошлое» конструируется иначе.

Примером может служить документальный фильм «Абакумов. Падение наркома» (РТР, 2004 год).  Форма повествования (голос ведущего за кадром, интервью с экспертами) и визуальный ряд (документы, фотографии, кадры кинохроники) близки к способу рассказа о прошлом историка-профессионала. Но сама история транслируется не «сверху вниз», как в «Хрониках», а «на равных». Текст становится более простым и уже не требует напряжения для понимания. В сюжете сильно выражена мелодраматическая составляющая. Она позволяет связать факты, выстроить ясную логику происходящего, которую зритель обнаруживает в первую очередь. События прошлого рассматриваются под углом зрения тайн и сенсаций, а сама передача анонсируется как повествование о «кремлевских интригах» и «кровавых драмах». Объяснения исторических фактов строятся на основе культурных стереотипов и клише, хорошо известных аудитории. Меняется и стилистика речи: она допускает использование конструкций обыденного языка, оценок, вынесенных с точки зрения «здравого смысла».

В кадре — эксперт Алексей Пиманов, автор книги «Сталин. Трагедия семьи» говорит: «Надо было выцепить что-то, что попадет в сердце Сталину. Сталин в тот момент, после смерти Жданова, очень сильно напрягался на врачей, это естественно». Такой способ общения разрушает дистанцию, отделяющую человека у экрана от исторических событий. Однако это равенство историка-публициста со зрителем иллюзорно. Благодаря формальной простоте содержание сильнее нагружено идеологическими подтекстами. Не смотря на то, что в передаче говорится о событиях прошлого и нет прямых аналогий с современностью, смысловые акценты расставлены ясно. Нарком Абакумов, подписавший в свое время огромное количество смертных приговоров, показан как жертва системы, как человек, заслуживающий сочувствия, потому что сам боролся и страдал. В финале говорится о его стоическом отношении к заключению и пыткам.

Подобные интонации звучат во многих публицистических программах, включая документальные фильмы о государственных деятелях советской эпохи. Прошлое проецируется на настоящее, приводится в качестве доказательства в современных спорах.

Прошлое как политический аргумент

Тележурналисты нередко обращаются к прошлому для объяснения текущих событий. Утилитарный подход к историческим фактам заставляет относиться с особым вниманием к контекстам, в которых они проговариваются, к тому, как интерпретируется тот или иной исторический факт, кто и в какой связи к нему апеллирует.

Одним из наиболее показательных примеров такого рода стал фильм «Гибель империи. Византийский урок» (РТР,  2008 год). Автор проекта – выпускник сценарного факультета ВГИКа, а ныне настоятель  Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов). В этом фильме прошлое рассматривается как хранилище фактов, которые в определенном контексте могут придать вес тем или иным политическим доводам, подтвердить требуемые идеологические установки. На уровне изображения граница между временами и странами (Византийской империей и современной Россией) размывается. Сюжет о гибели Византийской империи перекликается с тематикой ежедневных российских информационных программ. Этому способствует смелая модернизация языковых средств, к которым прибегает автор для рассказа о византийских реалиях: «страна фактически была приватизирована олигархами», «запад всеми правдами и неправдами начал вовлекать Византию в прообраз международной торговой организации», «интеллигенция стала поклоняться западному искусству», «чиновники отдали ключевые предприятия заморским купцам», «отечественное производство деградировало, попадая во всё большую зависимость от запада», «огромный стабилизационный фонд в руках неталантливых правителей может принести не благо, а беду» и т.п. Стиль общения автора с аудиторией похож на  страстную проповедь, в которой важна не точность исторических реалий, а умение «заразить» аудиторию своими переживаниями.

Рассмотрение событий ведется отнюдь не беспристрастно. Смысловые параллели напрашиваются сами собой: подобно тому, как Византийская империя пала, забыв о своей вере, традициях и воспитании своего народа, поддавшись искушениям западной культуры, так и Россия может исчезнуть, как целостное государство, если не вспомнит о своих традициях, если не произойдет консолидации общества и возрождения веры.

Программа такого рода – это уже не просто популяризация истории, а политическое послание, в котором исторические факты тщательно отбираются и выстраиваются в такую логическую цепочку, которая должна подтвердить идеологический посыл авторов. Не солгав напрямую, авторы о чем-то умалчивают, что-то утрируют, какие-то акценты смещают. Для большей убедительности используются разнообразные технические возможности современного телевидения: компьютерная графика, костюмные флэшбэки, натурные съемки во всех упоминаемых местах земного шара от Стамбула и Венеции до подмосковного монастыря.

Прошлое как развлечение (аттракцион)

В последнее время на телевидении становится все больше проектов, ориентированных на новые формы визуальной презентации прошлого. Наиболее яркими примером такого рода являются работы Леонида Парфенова «Намедни 1961-2000», «Российская империя», «Живой Пушкин» (канал НТВ). История выступает в качестве особого рода развлечения. Для этого используются разнообразные средства визуализации: документальная съемка, фрагменты художественных фильмов, мультфильмы, элементы, имитирующие компьютерные программы. Отрабатывается своеобразный «технологический реализм»: видеоряд включает мультимедийные заставки, компьютерные «окна» с различной информацией, изображение курсора, «загрузку файлов» из «базы данных», текст, печатающийся на клавиатуре. Важным приемом становится использование  фрагментов игрового кино, иллюстрирующего исторические события. Как правило, для этого выбираются старые фильмы. Несовременные кадры воспринимаются как «сама история». Кроме того, в создании исторической программы используются методы новостной журналистики с командировками, репортажами с места событий, с журналистом, говорящим в кадре.

Сочетая познавательную и развлекательную функции, авторы стремятся придать повествованию высокий темп и эмоциональную насыщенность. Л. Парфёнов особо подчеркивает значимость такого понятия как «телегеничность»: рукописи и гравюры на экране выглядят плохо, «картинку» не держат, зато хороши рельефы местности, от полей сражений исходит сильная эманация, и телеэкран ее вполне передает.(7) Вовлекая зрителей в аттракцион игры с прошлым, авторы с одной стороны, пытаются уйти от стереотипов, а с другой вынуждены вновь и вновь к ним обращаться:  поскольку «арап Петра Великого», «табакерка Зубова», «черта оседлости, за которую выслали Левитана» — это своеобразные исторические «бренды», сигналы, знакомые аудитории, они помогают овладеть её вниманием, после чего можно вести её дальше. (7)

На экране присутствует и сам ведущий. Вслед за героями рассказа он путешествует по странам и континентам, ходит по «тем самым» улицам, сидит в «тех самых» кафе, прикасается к подлинным историческим предметам. Все это создает ощущение достоверности, привлекает зрителя и удерживает его внимание. Исторические события соседствуют с подробностями из частной жизни правителей, политиков, деятелей культуры, анекдотами, подтверждающими стереотипные зрительские представления. Таковы способы создания качественного медиапродукта, пользующегося коммерческим успехом на рынке. В этой истории нет идеологической ангажированности. Ориентированная на коммерческий успех и легкость восприятия, она могла бы прочитываться как выражение внутренней свободы по отношению к мифам российского прошлого, но подобной трактовке мешает опора текста на клише обыденного сознания.

Прошлое как документальная драма

Редкий и затратный жанр «докудрамы» предполагает не просто рассказ о событиях, а их реконструкцию. В истории отечественного телевидения есть удачные примеры использования этой формы. В частности, программа Льва Лурье «Преступление в стиле модерн» (НТВ, 2003-2004). Мастерски комбинируя документальные кадры, исторические свидетельства и актерскую интерпретацию, создатели цикла каждый фильм делали одновременно захватывающим детективом и экскурсом в историю. Криминальные сюжеты разыгрывались в мини-фильмах, стилизованных под немое кино, автор программы историк Л. Лурье сидел в кабинете, похожем на кабинет следователя и держал в руках папки из архива с документами следствия. Образный ряд, безусловно, усиливал восприятие исторической реконструкции.

Интересным опытом в этом жанре стала снятая совсем недавно телеканалом НТВ документальная драма «Ржев. Неизвестная битва Георгия Жукова» (2009). Бои под Ржевом — один из самых кровавых эпизодов Великой Отечественной. Поскольку крупной победы, как в Сталинграде или под Москвой, на Ржевском правлении одержано не было, после войны об этой трагической странице военной истории предпочли забыть.

Съемки велись более года, в них были задействованы десятки актеров и каскадеров, использовались революционные достижения компьютерной графики. При этом речь идет не об игровом кино, а  о фильме, воспроизводящем подвиг и трагедию Ржева с документальной точностью. По словам автора фильма, Алексея Пивоварова, создателями преследовалась цель не просто рассказать о трагических событиях честно, не искажая фактов и цифр, но сделать это современным телевизионным языком, интересным не только специалистам. Именно это предопределило выбор жанра, стоящего на стыке игрового кино и неигровых исследовательских фильмов. «В нашей ленте ведущие находятся внутри событий, давая зрителю возможность заглянуть туда, куда во время войны не мог попасть ни один кинооператор — на совещания к Сталину, в бункер командующего группой армий „Центр“, в землянку генерала Ефремова, чья армия погибла в окружении. Использованные передовые методы компьютерного монтажа позволили нам показать все так, как еще пару лет назад было совершенно невозможно». (2)

Чтобы достичь цели, создателям потребовалось более года. Они побывали на местах событий, записали десятки часов интервью с ветеранами, поисковиками, историками, прочитали тысячи страниц мемуаров. Солдат Великой Отечественной играют актеры, но места фантазии здесь нет. Цель – показать, как все было на самом деле, в строгом соответствии с историческими реалиями. Компьютерная графика, спецэффекты, показ одних и тех же событий глазами наблюдателей в двух разных армиях и другие формы зрелищности все же не заслоняют трагизма показанных событий. Фильм наверняка вызовет споры, но для памяти павших это, все-таки лучше, чем забвение.

Подобные работы представляют собой штучный телевизионный продукт, чрезвычайно зависимый от знаний и способностей авторского коллектива, финансовых и технологических возможностей телекомпании. В силу объективных причин подобные программы пока не могут быть поставлены на конвейер, оставаясь по определению единичным, уникальным явлением. Их воздействие на зрительскую аудиторию во многом зависит от способности авторов подняться на художественный, образный  уровень осмысления исторических событий.

Итак, современное российское телевидение находится в  поиске актуальных культурных языков, апробируются различные идеологии и приемлемые формы их представления. Телевизионное прошлое синтезирует черты профессионального и обыденного знания, интеллектуальной и массовой культуры, документальной точности и художественного вымысла. История помещается в контексты настоящего времени и рассматривается с точки зрения конъюнктуры момента, с позиций сегодняшних проблем. Оценка событиям, как правило,  выносится с опорой на «здравый смысл», на убеждения и ценности, которые разделяет большинство аудитории. Такой подход имеет мало отношения к реальной истории, зато облегчает обществу процесс постоянных «переговоров» со своим прошлым — материалом для построения новых моделей самоидентификации.

***

1. Anderson S. History TV and Popular Memory // Television histories: shaping collective memory in the media age / Ed. by Gary R. Edgerton and Peter C. Collins. Kentucky, 2001.

2. Дню защитника отечества посвящается. Официальный сайт канала НТВ: http://www.ntv.ru

3. Зверева В. История на ТВ: конструирование прошлого. // Отечественные записки. 2004. № 5.

4. «Исторические хроники» с Николаем Сванидзе. Официальный сайт канала РТР: www.rutv.ru

5. Качкаева А. Конвейерная «документалка»: тенденции современной телевизионной документалистики// Радио Свобода. Час прессы. 2006. 22 мая<svobodanews_ru.htm.>

6. Лисаковский И.Н. Художественная культура. Термины. Понятия. Значения: Словарь-справочник. М.,2002.

7. «Наша история богата». На вопросы редакции отечественных записок отвечает Леонид Парфёнов //  Отечественные записки. 2004. № 5.

8. Новикова А.А. Современные телевизионные зрелища: истоки, формы и методы воздействия. СПб.,2008.

9. С расшифровкой этой программы можно ознакомиться на сайте: http:// www.skeptik.net/prikol/lenin_gr.htm.

семиотика, этнический анализ, сказочный персонаж.

В каждой этнической культуре существует своя, иногда совершенно непроницаемая система кодирования, то есть свой репертуар символов, правил их сочетания и однозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому. Используя аналогию с программой переводчиком далее, можно говорить, что сложности при переводе с языка одной культуры на язык другой возникает, когда означаемое схоже или неразличимо в выбранных языках.

Текст статьи:

Баланс инновации и традиции в современном обществе – проблема, для решения которой необходимо движение сразу в  нескольких направлениях.  В условиях глобализации, понятой как процесс, имеющий более чем один вектор развития, можно выделить ряд фундаментальных вопросов. При этом они затрагивают индивида, общество и культуру.

В индивидуальном плане человек, даже не желая этого, часто вынужден сравнивать результат собственного жизненного опыта и того, который он наблюдает в других культурах. Сравнение, доступное благодаря интернету и телевидению, влечёт за собой выбор. Выбор одежды, обуви, причёски и цвета волос, украшений и того, как их носить, пищи, способов обогатить и разнообразить свою речь, используя иностранные слова.

Чем шире возможность выбора для отдельного человека, тем разнообразнее демонстрируемая им индивидуальная культура.

В социальном плане речь идёт о, например, выборе системы управления, формы правления, способов наказания за нарушение или преступление. Глобализация даёт возможность более гибкого выбора с одной стороны, и давления со стороны различных обществ друг на друга с другой.

Культура  суть понятие очень широкое. Однозначно определить культуру, чтобы охватить все составляющие её феномены, сложно. Поэтому для целей данной работы ограничимся определением, принятым  в антропологии и семиологии, то есть основополагающим фактором культуры является человек и его способность к символизации.

Плодотворным, на мой взгляд, является рассмотрение культуры как языковой системы и акта коммуникации. Соответственно, в современных условиях увеличивается значимость межкультурного диалога. Акт коммуникации предполагает обмен информацией, а также обмен символами. Способ кодирования информации, а также особенности символизации, зависят в большой степени от традиционной для участвующих в коммуникации культуры.

Отдельные сообщения (образы, персонажи) организуются и становятся понятными в соответствии с кодом. Как пишет Умберто Эко всякий коммуникативный акт перенасыщен социально и исторически обусловленными кодами от них зависит. Такой подход описывает устоявшиеся формы общения в социуме, «намечает контуры соответствующих систем ожидания, значимых в культурном универсуме психических феноменов и способов мышления» [Эко У. Отсутствующая структура. Стр. 30].

Особенности этнической  психологии ярко проявляются в сказочных сюжетах и персонажах. При этом только человек может наделить полученный символ значением. В данном случае неважно есть ли референт, реальный объект для символа. Вслед за К.Г. Юнгом будем считать  символом «название или образ, обладающий помимо своего общеупотребительного ещё и особым дополнительным значением, несущим нечто неопределённое, неизвестное» [Юнг К.Г. К вопросу о подсознании//Человек и его символы. М., 1998, стр.15].

В каждой этнической культуре существует своя, иногда совершенно непроницаемая система кодирования, то есть свой репертуар символов, правил их сочетания  и однозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому.  Используя аналогию с программой переводчиком далее, можно говорить, что сложности при переводе с языка одной культуры на язык другой возникает,  когда означаемое схоже или неразличимо в выбранных языках.

Показательным примером является образ лисы в русской и китайской традиции. Несмотря на то, что некоторые характеристики этого персонажа совпадают, для распознания значения других необходимо применить определённую систему кодирования.

Выделим некоторые схожие элементы. Их сходство объясняется наличием референта, то есть реально существующего животного. Тем более, что с лисами человеку приходиться сталкиваться достаточно часто. Результаты наблюдения за лисьими повадками вылились в ряд характеристик.

Лису всегда описывают как хитрого, пронырливого, изворотливого зверя. Причём изворотливость в данном случае должна пониматься в прямом значении этого слова: благодаря длинному хвосту лиса может прекрасно контролировать свои движения, резко менять направление движения и сбивать со следа гончих собак.  Лисья хитрость фиксируется и в её отчестве, которое иногда встречается в сказках – Патрикеевна.

Сюжеты русских сказок , где встречается лиса, чаще всего носят дидактический характер. Характер предупреждения.

    «Наловил дед рыбы  и везёт домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге не ворохнётся. «Сгодится на воротник. Вот будет подарок жене!» — смекнул дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошёл впереди. А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку всё по рыбке да по рыбке.  Повыбросила всю рыбу и спрыгнула с воза, сидит на дороге и кушает» [Лисичка-сестричка и волк. М., 2006, стр.1].

     Лисий образ также содержит информацию об определённых моделях поведения. Например, в сказке «Заюшкина избушка» лиса демонстрирует стиль запугивания и реагирует лишь на ещё более агрессивное поведение петуха, когда он прямо угрожает её жизни.

Для целей данного исследования был проведён блиц опрос. В опросе участвовали студенты четвёртого курса факультета Юридической психологии МГППУ, девушки и юноши, всего 23 человека. Их попросили описать лису так, как им хочется, в свободном стиле. Для выполнения задания было дано десять минут.

Какой же мы видим лису в представлении опрошенных молодых людей.  Во всех ответах лиса фигурирует и как сказочный персонаж, и как обычное лесное животное. Лису называют отрицательным персонажем, но животным несчастным. Несчастье заключается в том, что хитрости и нечестные её поступки в конце концов разоблачаются.  Лиса хитрая, умная, обладает аналитическим складом ума, обманщица, которая всё же признаёт свою вину. При этом лиса как животное вызывает сочувствие и положительные эмоции, что заметно на уровне словоупотребления: её называют «зверёк», характеризуют как «находчивую», «обаятельную», «красивую», «кокетливую».  Лиса непредсказуема, обладает гибкостью восприятия, может «подставить» положительного героя. Лиса вызывает сочувствие ещё и потому, что следуя своей природе, обманывает, думает о себе, но всегда терпит наказание в конце. Встречаются представления о том, что лиса не относится к ряду отрицательных персонажей, ибо всякий, кто был ею обманут, заслужил такое отношение. Хотя во всех ответах упоминается, что лиса готова на очень многое ради достижения цели, некоторые из опрошенных справедливо замечают, что лиса может рассматриваться в качестве образа, обладающего исключительно женскими чертами, так как ни разу в русских сказках не встречается лис. Это интересно в контексте нашего исследования, ибо лиса в китайской традиции предстаёт и в мужском и в женском образе. Скорее как положительную черту выделяют умение наладить коммуникацию с любым существом, несмотря на то, что делается это для того, чтобы обмануть.

Подтверждение феминности лисьего образа  мы находим в детских побасенках.

«Тень-тень, потетень, выше города плетень. Сели звери на плетень, плохвалялися весь день. Похвалялася лиса: «Всему лесу я краса!». Или в другой, где перечисляются все дела, которые делают в лесу звери, и лиса «подшивает шубку».

Умение наладить коммуникацию не всегда используется лисой в корыстных целях. Например, в сказке «Теремок» лиса использует свои навыки просто для того, чтобы нормально жить в мире со всеми. Эта небольшая сказка показывает нам идеал русской общины, где ценится в первую очередь умение жить в мире и согласии.

Лиса в русской традиции не обладает волшебными свойствами, а представляет собой дидактический образ, демонстрирует набор определённых характеристик, включающих в себя представления о феминности. Именно через женский образ в культуру транслируется возможность заменить силу умом, хитростью  и изворотливостью, показана мощь внешней привлекательности. Всего и всегда лиса добивается своими силами, порой не задумываясь о морали. Древняя русская общинная традиция и более поздняя, но и более влиятельная христианская, отражены в финалах историй, где лиса получает наказание за хитрость и коварство. Однако, дидактичность образа состоит ещё и в том, что далеко не всегда лиса получает по заслугам, часто её методы оправдывают себя в полной мере, обеспечивая стопроцентный результат.

     Рассмотрим китайскую традицию представления лисы.

     «В медленном печальном ритме полились низкие звуки. Танцовщица

привстала с удивленным видом. Ритм стал быстрее, высокие, пронзительные

ноты образовывали колдовскую мелодию. Толстяк опустил флейту.

  — Это проклятая песня «Логово Черного Лиса», — с отвращением произнес

он.

  Танцовщица нагнулась над столом.

  — Господин, дайте мне эту запись. Пожалуйста!

  В ее больших раскосых глазах появился лихорадочный блеск.

  — Имея запись, любой хороший флейтист сможет сыграть эту мелодию.

  — Лишь бы это был не я! — буркнул толстяк, бросая тетрадь на стол. -

Предпочитаю сохранить свое здоровье!» [ван Гулик Р. Поэты и убийцы. М., 2002, стр.79]

     В китайской традиции лиса обладает магическими свойствами, всегда являясь героем необычных рассказов, рассказов о чудесах. Лисы предстают в виде оборотней – мужчин или женщин, при этом они могут обладать как положительными, так и отрицательными характеристиками. Под положительным, впрочем, понимается не причинение вреда человеку, под отрицательным же наоборот. Особое место занимают рассказы о лисьих наваждениях, преследующих молодых студентов. Обычно к ним являются лисы в образе прекрасных девушек. Сюжет развивается в двух направлениях. Либо лиса помогает студенту тем или иным образом, либо же наносит вред его здоровью.  За этими повествованиями стоит отличная от русской традиция. «Трудно сообщить русскому читателю…всю ту восхищающую китайца двойственность, которая состоит из простых понятий, подлежащих, казалось бы, выражению простыми же словами, но для которых писатель выбирает слова-намёки, взятые из обширного запаса литературной учёности и понимаемые только когда, когда читателю в точности известно, откуда взято данное слово или выражение…» [фрагмент предисловия В.М. Алексеева к первому изданию сборника «Лисьи чары» // Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.386].

Вот интересный пример из «Рассказов Ляо Чжая». Запутанная история о взаимоотношениях двух сестёр лисиц и студента, начинаясь как любовный треугольник, развивается совсем не в том направлении, к которому мы привыкли. Оказывается, что одна из сестёр встала на Путь, начала духовную практику, чтобы взрастить пилюлю бессмертия. Прошли годы после их встреч, и лисица вновь пришла к студенту. «Студент хотел взять её к себе домой, но она сказала ему: «Я не та, что была раньше: нельзя и сравнивать. Мне уже не полагается марать себя земною страстью. Впрочем, нам придётся свидеться ещё раз!» Проговорив это, она исчезла неизвестно куда. Прошло ещё двадцать лет. Шан случайно сидел один и увидел, как откуда-то пришла Четвёртая Ху. Он обрадовался и стал с ней говорить. Она сказала: «Моё имя теперь в книге бессмертных, и мне, собственно говоря, не следовало бы вновь ступать по грешному миру, но, тронутая твоим чувством, я прошу позволения засвидетельствовать тебе своё уважение и сообщить, что наступает срок «разрыва струн лютни». Советую тебе поскорее распорядиться последующими за смертью делами. Не горюй и не беспокойся: я переведу тебя в добрые духи, так что беды не будет» Простилась и ушла. Шан действительно умер». [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.12]. Что является здесь важным с точки зрения этнопсихологии. В качестве важнейшего элемента китайской культуры и китайского взгляда на мир предстаёт учение Даосизма. 

Е.А. Торчинов в своём труде, посвящённом истории даосизма [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998] пишет о том, что среди учёных принято разделение так называемых «высокого» и «еретического» даосизма. Нам особенно интересен именно второй из выделяемых типов. Торчинов говорит о следующих характеристиках еретического даосизма, приводимых Скиппером К.М. : «почитание светоносных духов, богослужение на разговорном языке, наличие шаманских и медиумических приёмов (одержимость, общение с духами и т.п.); …характерна более тесная связь с сельской жизнью, нежели с городской; исторически бывали связаны с тайными обществами или восстаниями; духовенство полностью неорганизованно» [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр.36]. Торчинов пишет, что под еретическим даосизмом Скиппер понимает то, что в советской науке называется «неортодоксальным», народным даосизмом.

Японский исследователь «Мураками Ёсими особое внимание уделяет «посюсторонней» направленности даосизма, в более «утончённых» формах реализующейся в бессмертии как следствии причастности к Дао и «одухотворении желаний», а более «грубых» — в культах богатства, долголетия, земного счастья» [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр. 39]. Торчинов спорит с В.В. Малявиным, который чётко отделяет народные верования от даосизма как религии и говорит о синонимичности народной религии локальным верованиям [Торчинов Е.А.  Даосизм. СПб, 1998, стр.40].

Очевидно, что истории о лисах-оборотнях , стремящихся обрести истинное понимание Дао, имеют корни именно в народном даосизме. Также как, впрочем, и всё, что связано с колдовством, превращениями, «бесовскими лисьими проделками».

«Студент из Чжэдуна, некий Фан, временно проживал в Шэньси, был беден и вернуться к себе не мог… Как-то раз он похвастался своей храбростью и силой. И вот однажды ночью…на него падает что-то мохнатое, стукнувшее в грудь так, что хрустнуло. На ощупь упавшее было величиной с собаку… Упало и засопел: сю-сю.. А четыре ноги так и двигаются и перебирают… Фан сильно перепугался… В страшнейшем ужасе Фан умер. Часа однако через два…он ожил. Видит в комнате огонь, а на кровати сидит красавица и смеётся.

- Хорош мужчина! – сказала она. – Вот, значит какова твоя храбрость!» [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.255-256] Юноша догадался, что это лиса. Сначала испугался, а потом привык, и они прожили вместе полгода, пока ему не пришло в голову подшутить над лисицей. Он ночью окутал её сетью и не соглашался отпустить. Тогда лиса разозлилась, превратилась в облако, проскользнула сквозь дырки и увлекла его за собой в небо. Через несколько минут она бросила незадачливого шутника вниз прямо на сеть, под которой была яма с тигром. Студент от страха опять умер. Придя в себя, он всё рассказал, получил от хозяина тигра в подарок деньги и вернулся домой. « — Хоть и случилось мне дважды умереть, -  говаривал он потом, — а всё таки , не будь лисы, домой я вернуться бы не мог» [Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999, стр.257].

Что на самом деле здесь происходит. Вновь перед нами классический набор персонажей: грамотный студент, лиса, богатый человек, который исполняет завершающий аккорд, помогая студенту вернуться домой. Богач обычно выступает в качестве судьи, в данном случае не по уголовному делу, а по чудесному. Студент всё ему рассказывает, богач ему верит и оказывает необходимую помощь. Лиса предстаёт озорной шутницей, которая не может спустить хвастовства. Она индикатор. И помощник. Благодаря её чарам студент узнаёт себе цену, но и обретает возможность вернуться домой, рассказав занимательную историю.  Ещё один интересный момент состоит в том, что студент не винит лису в своих злоключениях, хорошо понимая, что навлёк их на себя сам, и не в праве был рассчитывать на полученную помощь. То есть мы можем обозначить ещё одну черту этнической идентичности китайцев: умение рассматривать ситуацию, такой как она есть в данную минуту, не причитать по поводу прошлого, а жить в настоящем.

Доказать это можно, рассмотрев основополагающие  положения учений, повлиявших на формирование мировоззрения китайцев. Концентрация на настоящем, умение работать с тем, что дано сейчас – основные навыки, которые вырабатывает в себе адепт чань-буддизма, зародившегося в Китае, и оказавшего такое влияние на всю культуру региона, что профессор Д.Т. Судзуки назвал его квинтесенцией Востока. [Судзуки Д.Т. Основы дзен-буддизма. Бишкек, 1993]. Умение оценивать ситуацию в настоящем характерно для учения всех китайских школ боевых искусств, а также внутренних практик цигун и тайчи.

«- Как нам избежать жизни –и-  смерти? – спросил монах у Уммона.

- Где ты сейчас?

Чтобы что-то получить, мы должны быть в каком-то определённом месте. Когда мы убегаем, мы должны убегать откуда-то.» [Золотой век Дзен. Антология классических коанов дзен эпохи Тан. Составление и комментарии Р.Х. Блайса. СПб, Евразия, 1998, стр.131]. «Жизнь-и-смерть – это одно из положений Учения Будды, а именно Учение о Колесе Перерождений, и Страдании. Основной задачей адепта любого направления буддизма является стремление выйти из круга перерождений и страданий, который называется Сансара.

 - «человек». И отличие это состоит в том, что к
и

«Энергия, содержащаяся в человеке, так же, как и во всей вселенной, динамична. Она вечно изменяется. Перемены создают различные временные эпохи и разные среды обитания» [Вон Кью-Кит. Искусство Цигун. М., 1999, стр.19]

Какова же лиса в китайской традиции. Также как и в русской, лиса в женском обличии  -  воплощение феминности. Это всё, что делает женщину женщиной, которая использует свою внешность для достижения цели. Женщина вынуждена искать силу вне физической силы. И она находит её в хитрости, в умении поворачивать ситуацию в свою пользу. Однако, китайская традиция уделяет и особое внимание сексуальной стороне женского образа, чего нет в традиции русской. Это объясняется особенностями китайской культуры, где большое место в духовных практиках занимает физическая сторона взаимоотношений женщины и мужчины. Тело и дух, физика и метафизика в китайской культуре едины, нераздельны, любая практика содержит в себе элементы как плотского, материального, так и духовного. Русская традиция, пропитанная христианством, является противоположным примером  отношения к человеческому телу.

Ещё раз подчеркну, что в русской традиции лиса – образ через иносказание показывающий необходимое, тогда как в китайской традиции лиса всегда оборотень, и совершает свои поступки от лица своей человеческой ипостаси.

Мужские лисьи образы – это образы хитрых, коварных персонажей, однако, большое внимание уделяется их манере морочить, творить наваждения.

     Таким образом, рассмотрев проблему, можно сделать вывод о том, что предложенное сравнительное изучения сказочных персонажей открывает новые возможности для понимания глубинных различий в этнической психологии. Понимание наличия разных систем кодирования в различных культурах приводит к необходимости пристального изучения символики, стоящей за схожими на первый взгляд персонажами. Представленный в статье подход даёт возможность  глубокого понимания особенностей этнической психологии, делает образы ярче и объёмней.

1.     ван Гулик Р. Поэты и убийцы. М., 2002

2.     Золотой век Дзен. Антология классических коанов дзен эпохи Тан. Составление и комментарии Р.Х. Блайса. СПб, Евразия, 1998

3.     Пу Сун-Лин. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.  СПб, 1999

4.     Малявин В.В. Сумерки Дао.

5.     Судзуки Д.Т. Основы дзен-буддизма. Бишкек, 1993

6.     Торчинов Е.А. Даосизм. СПб., 1998

7.     Эко У. Отсутствующая структура. М., 2002

8.     Юнг К.Г. Человек и его символы. М., 1998

не указаны

не указана

Текст статьи:

Первый выпуск «Аналитики культурологии» (1-19) в 2011 году размещает представленные материалы по разделам: Теоретическая культурология, Историческая культурология, Социальная культурология  и Прикладная культурология.

Каждое из направлений рассматривает актуальные проблемы культурологии, включающие в себя аспекты и известные, проанализированные в новом ключе, и инновационные, поданные как в микро, так и макро-аспектах (проектирование деятельности и проектирование жизни региона), и канонизированные, как, например, статьи Т.М. и Н.В. Никольских, занимающихся культуролого-искусствоведческим  анализом православных икон, где статьи снабжены значительным числом иллюстраций.

Исследование декаданса в сравнении с готикой также дает интересные развороты понимания этих проблем.

Наши авторы не оставили вниманием классиков философской мысли. Несколько работ посвящено трудам великого мыслителя Индии Шри Ауробиндо Гхоша, мысль которого невероятна глубока, свежа и чрезвычайно поучительна.

Содержательный пласт статей дает представление об интересах авторов, которые сосредотачиваются и на рекламе, медийности, студенческой смеховой культуре, творчестве в разных его аспектах, анализу регионализации, глобализации и их взаимодействиям, что повторяет процессы, проходящие во всем мире.

Новое для нашего издания – изучение духовной жизни и способов самореализации тяжелобольных людей – лежащих в хосписах и, практически перешедших грани добра и зла, смотрящие на них из других сфер.

Мы всегда был и ориентированы на позитивные темы и проблемы, но представленные статьи показали, что позитив в восприятии жизни именно в этом случае присутствует и качественно высок.

Содержание нашего издания выстраивается в уже aпробированном алфавитном размещении статей каждого из разделов.

Статьи подготовлены преподавателями, аспирантами, докторантами, доцентами и профессорами  вузов России.

Всего доброго, ждем отклики на помещенные статьи, ждем новые материалы, которые надеемся разместить в нашем издании.

С уважением, благодарностью, лучшими пожеланиями и надеждой на сотрудничество                     Ромах О.В.

не указаны

не указана

Текст статьи:

В философской литературе сложилась определенная разность оценочных суждений исследователей экзистенциализма, порой тяготеющих к антиномичности: одни из них говорят о его далеко неисчерпаемых возможностях, другие — о неплодотворности данного учения, подвергают его резкой критике. Так, например, А.С.Богомолов утверждает, что «золотой век» философии существования еще не наступил, но, весьма возможно, еще наступит [1]; С.А.Левицкий считает экзистенциализм самой популярной философией нашего времени [2]; Л.Бинсвангер, напротив, говорит, что эмоциональная насыщенность неудовлетворенностью, беспокойством и тревогой накладывает ярко выраженную печать субъективизма на все это философское течение, даже в его онтологической проблематике [3]; а Е.Коссак полагает, что экзистенциализм так и не оформился как цельная доктрина, как система определенных философских взглядов, но при этом признает необходимость другого, более широкого взгляда на вопрос о месте экзистенциальных идей в истории человеческой мысли [4]. По нашему мнению, секулярный экзистенциализм не утратил своей притягательности и сегодня, свидетельством чему являются многочисленные научные изыскания, посвященные данной философской доктрине, число которых неуклонно растает. Тесно связанный со своей эпохой, экзистенциализм несет на себе печать и нашего драматического и конфликтного времени. Значимой составляющей в современной философской рефлексии о человеке является его антропологическая концепция, основанная на исследовании феномена человека через отдельное человеческое существование, экзистенцию.

Связанное с внутренней духовной жизнью личности, ее интимными переживаниями, экзистенциальное мышление имеет настоящий человеческий смысл и доподлинно конкретно. Анализируя проблемы повседневной включенности человека в процесс изменения своих жизненных условий, экзистенциализм М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и А.Камю усматривает цели и смысл бытия человека в пределах существующей системы социальных координат, признает социальный мир в качестве необходимого условия жизни человека, обеспечивающего формирование пространства смыслового разнообразия. При этом человеческая жизнь интерпретируется как радикальная реальность современной действительности, с которой соотносятся все иные реальности, как актуальные, так и потенциальные. Подчеркивается факт исключительности и неповторимости человека, уникальности и автономности его внутреннего мира. Индивид выступает не только в качестве центра Мироздания, но и как центр его конструирования, как созидатель истории своей жизни и жизни социума.

Согласно экзистенциализму, бытие человека обусловлено его темпоральностью, где среди детерминаций времени фундаментально будущее, то есть любое действие человека — не зависимое от прошлого продолжение человеческой натуры, а устремление в будущее, когда каждое последующее движение вносит определенную частицу в человеческую сущность. Вследствие чего существенная характеристика экзистенциальности заключается в творчестве самого себя, в видении-себя-самого на фоне будущих событий, вечном поиске, неудовлетворенности, жажде нового. Таким образом, признается динамическая сущность индивида, выраженная в представлении человека в качестве проекта, существование которого предшествует его сущности, вечно трансцендирует. «Трансценденция бытия присутствия особенная, поскольку в ней лежит возможность и необходимость радикальнейшей индивидуации», — пишет М.Хайдеггер [5].

Отвергая биологический и социальный детерминизм, экзистенциалисты решительно утверждают, что человек является тем, кем хочет себя видеть, сам придает смысл своей жизни, формирует свою личность и автономно действует. Как причина самого себя он свободен по природе и совершенно одинок в выборе своих поступков. Обреченный свободой, человек сам осуществляет выбор своего поведения как вариант подлинного или неподлинного бытия и перманентно несет за свое самоосуществление всю полноту ответственности, которая связана с внутренней достоверностью понимания им своей индивидуальной жизненной ситуации и распространяется на все происходящее как с ним самим, так и с другими реальностями, периферическими по отношению к его центральному положению. Выбор человеком неаутентичного существования формирует его социальный статус в качестве человека массы, отказавшегося от своей глубинной сущности в пользу адаптации к внешним условиям существования, выраженным в деперсонализации, искусственной унификации и безынициативности.

Экзистенциалистам удалось заострить внимание на одной кардинально важной для этики проблеме: мораль — это не просто следование известным и общепринятым нормам, а специфический и живой опыт переживания некоего, отличного от обыденного, состояния, которое знаменует внутреннее изменение человека, поднимает его на новую ступень жизни и знания, требует постоянно и сознательно возобновляемого усилия по его удержанию, усилия, совпадающего по своему смыслу и конечной цели с утверждением собственно человеческого существования. В экзистенциалистской интерпретации мораль в целом представляет собой осуществление конкретного эффективного действия, необходимого именно в данной ситуации, а не следование каким-то извне данным предписаниям, не стремление быть моральным. Аутентичное действие становится поистине моральным, реализовываясь сознательно. В каждой конкретной неповторимой ситуации всякий раз заново завоевывается позиция моральности, поэтому не может быть никаких универсальных норм поведения, заранее известных целей деятельности и фиксированных обязанностей. Императив аутентичного поведения: не коснеть в однажды выбранном способе существования, не отождествлять себя со своими делами, поступками и творениями, а постоянно трансцендировать, превосходить себя. Пытаясь найти нравственное обоснование социальных проблем, экзистенциалисты призывают к преодолению отчуждения и абсурда современной действительности через активное привнесение нравственного смысла во все сферы социальной жизни. Человеку необходимо постоянно делать себя человеком, его бытие есть постоянная постановка себя под вопрос, и он «должен быть тем, что он есть», а не «просто быть», то есть постоянно через рефлексию бытия и движение в вечных ценностях и вопросах выходить на уровень самоопределения в экзистенциальных смысловых контекстах и пространствах [6].

Рассматривая гуманизм как абсолютную творческую самодетерминированность человека, не стесненного внешними социальными условиями и внутренними ограничениями, Ж.-П. Сартр утверждает, что экзистенциализм является единственной философией, абсолютно возвышающей человека: «Нет никакого другого мира, помимо человеческого мира, мира человеческой субъективности. Эта связь конституирующей человека трансцендентности (не в том смысле, в каком трансцендентен Бог, а в смысле выхода за свои пределы) и субъективности — в том смысле, что человек не замкнут в себе, а всегда присутствует в человеческом мире, — и есть то, что мы называем экзистенциалистским гуманизмом. Это гуманизм, поскольку мы напоминаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого…» [7]. Экзистенциализм — это философия человека, считает мыслитель, и она отнюдь его не унижает, так как унижать человека — значит приравнивать его к вещам. Экзистенциализм делает из человека именно человека, большинство же остальных философских учений превращают его в объект. «Всякий материализм, — пишет Ж.-П.Сартр, — ведет к рассмотрению людей, в том числе и себя самого, как предметов, то есть как совокупности тех качеств и явлений, которые образуют стол, стул или камень. Что же касается нас, то мы именно и хотим создать царство человека как совокупность ценностей, отличную от материального царства» [7]. Продолжая мысль Ж.-П.Сартра, А.Камю говорит, что жизнь человека, его достоинство представляют единственную ценность, не могущую быть подвергнутой никакому сомнению, что «есть больше оснований восхищаться людьми, чем призирать их» [8].

Ничего общего ни с пессимизмом, ни с трагическим миросозерцанием, как это часто предполагалось, не имеет один из центральных экзистенциалов — бытие-к-смерти. Появление этой категории связано с важнейшей проблемой, не первое столетие стоявшей перед философской мыслью: каким образом категория «смерть» может в философии хотя бы отдаленно отразить ту роль, которую играет смерть в нашей реальной жизни, как смерть понять. Экзистенциальное представление понимания значительно шире обыденного: «понимать» значит «мочь», быть в состоянии что-то сделать. Через понимание присутствие выказывает себя как «можение быть», которое неотделимо от того, в какой мере нашему бытию открыты, то есть понятны сами возможности нашего бытия. В результате здесь-бытие — это «возможность быть», а от того, как человеческому бытию открыты в понимании его возможности, зависит то, как эти возможности им осуществляются [9]. Поэтому «жизнь к смерти», согласно экзистенциализму, конституирует аутентичный смысл экзистенции, очищенный от быта, фактов, обстоятельств. Ощутив страх бытия-к-смерти, человек должен набраться мужества вглядеться в лицо собственного Ничто, моего бытия и тем самым почувствовать подлинную экзистенцию.

Таким образом, интерпретация сущности человека атеистическим экзистенциализмом выступает актуальной в направлении ближайшей и долгосрочной перспективы среди иных вариантов на вызов времени. Отражают реалии современной действительности поставленные экзистенциалистами проблемы терпимости и уважения к субъективному миру другого, нивелировки и усредненности личности под воздействием социума, продуктов цивилизации, свободы и ответственности человека в выборе своих поступков, потребности в постоянной открытости, беспокойстве, творческом поиске наиболее эффективных путей деятельности. Существенна как в философском, так и в личностном отношении экзистенциалистская позиция в вопросах смерти и суицида, основанная на призыве к принятию жизни со всеми ее фазами и стадиями, преодолению противопоставления жизни и смерти, нахождению позитивного смысла в собственной конечности, отказу от мыслей о самоубийстве.

Представляется обоснованной точка зрения Д.А.Леонтьева, опровергнувшего в своей работе «Смысл смерти: на стороне жизни» распространенное утверждение о том, что философия экзистенциализма — это глубоко пессимистическое мировоззрение, фиксирующееся на наиболее трагичных и «темных» аспектах человеческого существования [10]. Разрушая общепринятые взгляды на вещи, экзистенциализм стремится дать человеку веру в себя, предлагает жизнеутверждающий вариант решения проблемы человека, пребывающего в условиях нарастания динамичности развития современного мира, тем самым выступая в качестве особой идеологии и социального мировоззрения, которое можно определить как оптимистическое учение о преодолении трагической действительности. Подтверждением чему служат и слова Ж.-П.Сартра: «Экзистенциализм — не такой атеизм, который растрачивает себя на доказательства того, что Бог не существует. Скорее он заявляет следующее: даже если бы Бог существовал, это ничего бы не изменило…. Человек должен обрести себя и убедиться, что ничто не может его спасти от самого себя, даже достоверное доказательство существования Бога. В этом смысле экзистенциализм — это оптимизм, учение о действии» [7].

Направленность этого философского течения на прояснение многозначности жизни индивида и ситуации его пребывания в мире в условиях современного социума, экспликация смысла человеческого присутствия как здесь-бытия, применение присущих ему методов и приемов, носят гуманистический характер, открывают в методологии познания новые перспективы и обеспечивают интегральный подход к анализу проблемы человека.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Необходимость изучения данного вопроса обусловлена тем, что, несмотря на признание человеческого капитала одной из важнейших категорией современной экономической науки, в работах современных исследователей, посвященных человеческому капиталу, все еще имеет место отождествление понятий различных уровней абстракции. Сегодня самые серьезные нарушения терминологии допускаются в соотношении категорий «человеческий капитал» и «рабочая сила». Это ни в коей мере не способствует обеспечению методологической дисциплины научной мысли, теоретического поиска. Аналогичная проблема существовала в советской политэкономии 1970-80-х гг. Тогда речь еще не шла о «человеческом капитале», но авторы, исследовавшие человека как главную производительную силу общества (А. Котляр, В. Федотов, В. Семененко, Н. Гвоздева, И. Поляков, И. Мысляева и др.), обращали внимание на соотношение таких категорий и понятий, как «рабочая сила», «рабочий», «личный фактор производства», «субъективный фактор». Ими выработаны большое количество подходов к решению подобной проблемы, элементы которых можно использовать и в современных исследованиях.

В немногочисленных современных публикациях, посвященных категориальному аппарату теории капитала и человеческого капитала (В. Щетинин, Э. Вильховченко, И. Жачкина, И. Пшеницын, С. Дятлов, А. Добрынин, С. Курганский и др.) представлены отдельные аспекты терминологии, но проблема не решается комплексно. Во многом, по нашему мнению, это объясняется недостаточным вниманием современных авторов к фундаментальным экономическим категориям. Прежде всего, это касается категории «капитал». Исследователи сложного многопланового процесса трансформации капитализма (Э. Тоффлер и др.) связывают его недостаточное осмысление именно с пониманием «феномена капитала» [12: 3]. Между тем, как отмечает И. Пшеницын, многие исследователи сегодня склонны полагать, что капитал более не является силой, определяющей развитие современного общества [10: 3]. С этим трудно согласиться.

Ценность идей советских ученых-экономистов, думается в том, что в своих суждениях они оперировали, прежде всего, фундаментальными категориями и понятиями. И сегодня в понимании природы капитала мы считаем целесообразным придерживаться традиций политической экономии, основные положения которых, несомненно, разработаны марксистским учением о капитале. Есть мнение, что экономическая категория «человеческий капитал» -это современный аналог переменного капитала, открытого и научно обоснованного родоначальником марксистского направления политической экономии [14]. Мы солидарны с В. Щетининым [14; 15], И. Пшеницыным [10], А. Корицким [2], В. Марцинкевичем [9] и другими авторами в том, что обвальный отказ от марксизма в конечном итоге препятствует установлению истины во многих фундаментальных вопросах современной экономической теории.

Из обзора современных публикаций ясно, что ценность марксистского наследия для исследований человеческого капитала не ограничивается учением о капитале. В частности, все чаще встречаются мнения о целесообразности переосмысления взглядов К.Маркса на воспроизводство рабочей силы и проецирования их на изучение человеческого капитала, о возможной трансформации, коренном обновлении и дальнейшем применении трудовой теории стоимости и др. По словам В. Марцинкевича, в условиях, когда «воспроизводственная система… высокие технологии и цивилизованное регулирование сил природы определяются социально-экономическим регулятором…трудовая теория стоимости, нисколько не отрываясь от своих «смито-рикардо-марксовых» корней, но принципиально обогащаясь, перерастает в воспроизводственную теорию деятельности и потребностей человека с особым акцентом на их творческую составляющую» [9: 3]. А. Корицкий обращает внимание на положение о расширенном воспроизводстве рабочей силы, на выделение К. Марксом второго вида общественного производства — производство человека (потребительное производство), на разграничение простой и более развитой (специфической) рабочей силы [2: 45-56].
Действительно, в работах К. Маркса хотя и нет понятия «человеческий капитал», но осмысление сути этого понятия, несомненно, присутствует. Так, рассматривая потребительное производство [7: 27], К. Маркс полагал, что в этом процессе рабочая сила не только воспроизводится, но и совершенствуется, развивается. Происходит своего рода «накопление» производительной силы труда, созидательных способностей человека, причем в большей степени умственных. «Что…действительно накапливается…это — искусство рабочего, степень развития труда» [6: 305]. Говорил К. Маркс и о таком малоисследованном специфическом виде накопления, как накопление овеществленного в человеке труда, необходимое для формирования развитой (сложной) рабочей силы. «Для того чтобы преобразовать общечеловеческую природу так, чтобы она получила подготовку и навыки в определенной отрасли труда, стала более развитой и специфической рабочей силой, требуется определенное образование или воспитание, которое, в свою очередь, стоит большей или меньшей суммы товарных эквивалентов. Эти издержки на образование различны в зависимости от квалификации рабочей силы» [4: 182-183]. А это ведь и есть смысл накопления человеческого капитала — непрерывное повышение качества рабочей силы.

Полагаем, такое наследие нельзя игнорировать. Между тем, обращение к нему многих авторов при исследовании человеческого капитала зачастую еще более усиливает путаницу в терминологии и ставит под сомнение самостоятельность категории «человеческий капитал», его отличия от категории «рабочей силы».

В нашем исследовании делается попытка разобраться в соотношении понятий «рабочая сила» и «человеческий капитал», определить их общность и выявить отличия, а также подтвердить (или опровергнуть) правомерность существования категории «человеческий капитал» в качестве самостоятельной.

Обзор обширного ряда публикаций позволяет обозначить среди отечественных и зарубежных авторов два наиболее распространенных подхода к проблеме: с одной стороны, употребление «человеческого капитала» и «рабочей силы» как идентичных, равнозначных терминов, а с другой — придание каждой из этих категорий крайней самостоятельности. Оба эти подхода вызывают серьезные сомнения.

Первый подход обнаруживается, в частности, у разработчиков концепции человеческого капитала, которые, используя многозначность слова «человеческий», размывают терминологическое значение этой категории. Ему приписываются многие признаки свойственные современному человеку: богатый запас знаний, развитые способности, определяемые высоким интеллектуальным потенциалом, возросшие затраты на его образование и др. Основатели и последователи концепции человеческого капитала допустили смешение двух разных категорий и подмену понятия «квалифицированная рабочая сила» термином «человеческий капитал» [1:139-141]. Ряд важных свойств и действий, связанных с человеческими способностями к труду в их нынешнем высокоразвитом состоянии, приписывается человеческому капиталу. По мнению радикальных экономистов, неоклассическая теория вернулась к традиции Д. Рикардо и К. Маркса в трактовке рабочей силы как произведенного средства производства. Она отвергла упрощенное предположение классической теории об однородности труда и сосредоточила свое внимание на причинах разнокачественности рабочей силы [2:10].

Некоторые представители классической школы рассматривали простую рабочую силу в качестве особого капитала. Однако К. Маркс определенно отграничивал социально-экономическую форму реализации способностей человека к труду в рамках процесса производства, при которой рабочая сила имеет форму товара, принадлежащего юридически свободному наемному работнику, и то, как она путем купли-продажи отчуждается от работника, приобретая форму переменного капитала, принадлежащего предпринимателю. Именно найм (купля-продажа) рабочей силы увековечивает ее «в качестве элемента капитала; вследствие этого капитал представляется созидателем товаров» [5: 428].

В. Щетинин [15] замечает, что для многих до сих пор является парадоксом то, что рабочая сила, не будучи капиталом при ее продаже, становится таковым в распоряжении предпринимателя, когда используется в процессе производства. Как известно, в развитой рыночной экономике рабочая сила — товар особого рода. Как и всякий товар, она располагает двумя свойствами: стоимостью и потребительной стоимостью в своеобразных качествах. Стоимость рабочей силы сводится к стоимости жизненных средств работника и членов его семьи. Естественно, работника интересует такой уровень заработной платы, который позволял бы ему приобретать необходимый (а лучше максимальный) объем жизненных благ, поэтому работника интересует в первую очередь реализация стоимости своей способности к труду. Но работодателя в товаре рабочая сила прельщает ее потребительная стоимость, заключающаяся не столько в том, чтобы работник создавал соответствующие товары, сколько в производстве сверхстоимости (прибавочной стоимости, прибыли). Именно в этом качестве — возможность дать большую прибыль — рабочая сила наемного работника, используемая в производстве, становится «интересной» для работодателя (собственника средств производства) как объект особого рода инвестиций, капиталовложений, то есть как капитал особого рода. Предприниматель по своей инициативе и за счет своих средств может значительно повышать качество и производительность этого капитала (затраты на доподготовку, обучение, повышение квалификации, отдых, мотивация и стимулирование и т.п.). Тогда речь должна идти не просто об использовании, а о накоплении человеческого капитала наемных работников. В этом случае стоимость человеческого капитала выходит за пределы простых расходов на заработную плату (даже увеличенную) и становится эквивалентной капиталовложениям в качество работников, или, иными словами, в потребительную стоимость рабочей силы.

Думается, что с таких методологических позиций более зрима уязвимость трактовки понятия «человеческий капитал», которая основывается на механическом соединении разнородных категорий «рабочая сила» и «капитал», сводит на нет значительные социально-экономические различия между самостоятельными и наемными работниками, между последними и работодателями.

Рассмотрим второй подход, суть которого в придании категориям «человеческий капитал» и «рабочая сила» самостоятельности до такой степени, что уже более не считают возможным применять их как однопорядковые и в сущности своей единые. Такая логика часто встречается у авторов, пытающихся обосновать право на существование самых различных форм «капиталов» в обход фундаментальной теории, пытающихся выйти за рамки категориального аппарата экономической науки. Подобный подход ярко демонстрирует В. Радаев, который считает, что «капитал» — понятие политико-экономическое, заимствованное из смежных дисциплин, вышедшее далеко за пределы своего первоначального смысла» [11: 5].

Обоснованность данных суждений вызывает серьезные сомнения. Они не только не устраняют терминологическую неопределенность, но еще более усиливают ее. Как в свое время очень точно заметил А. Котляр [3], «когда речь идет о «семействе» понятий, характеризующих какую-то одну, достаточно узкую область, основным условием правильного решения следует признать обоснованное разграничение исходной и производных категорий. При этом имеется в виду, что исходная категория — это категория основополагающая, стержневая во всем «семействе» взаимосвязанных категорий» [Цит. по: 13: 12-13]. Такой анализ применительно к категориям «человеческий капитал» и «рабочая сила» мы попытаемся осуществить далее.

«Человеческий капитал» и «рабочая сила» обозначают единый объект -производящего человека, человека как производительную силу общества и субъекта производственных отношений. Причем в качестве родового понятия, исходной категорией, выступает «рабочая сила». По отношению к человеческому капиталу рабочая сила — его начало и субстанция. Формирование человеческого капитала идет через формирование, прежде всего способностей к труду, то есть рабочей силы. Его первоначальная производительность зависит от качества рабочей силы работника, которого нанял предприниматель. Эта роль, как отмечают А. Котляр [3], В. Федотов [13] и другие авторы, принадлежит ей (рабочей силе) в силу того, что именно она обладает наивысшим уровнем абстракции, а значит и выражает сущность более глубокого порядка. Все же остальные смежные категории лежат ближе к поверхности изучаемого объекта и характеризуют лишь ту или иную из его многочисленных сторон. Как справедливо подчеркивал «непопулярный» сегодня В. Ленин, «дефиниций может быть много, ибо много сторон в предметах. Чем богаче определяемый предмет, то есть чем больше различных сторон представляет он для рассмотрения, тем более различными могут быть выставляемые на основе их определения» [Цит. по: 13: 13]. И в зависимости от того, на чем нужно сделать ударение, используется то или иное понятие. К. Маркс во избежание терминологической путаницы употреблял, как правило, термины в паре: рабочая сила — средства производства; личный фактор производства — вещественный фактор производства; субъективный фактор — объективный фактор и т.д. По аналогии с этим «человеческий капитал», на наш взгляд, уместно употреблять в паре с «вещественным капиталом».

Иными словами, не вызывает сомнения тот факт, что различия в терминологии не простая игра слов и что каждое из рассматриваемых понятий несет определенную смысловую нагрузку. Дело в другом — в том, сколь значительны эти различия, касаются ли они сущности либо отличаются лишь в той мере, в какой каждое отдельное явление сущности не выражает всей ее глубины, а значит, не совпадает полностью как с ней самой, так и с другими явлениями. С этой стороны категории «рабочая сила» и «человеческий капитал» — однопорядковые, в сути своей единые. Утверждая это, мы исходим из положения о том, что «сущность является, а явление — существенно» [13: 15]. «Рабочая сила» выступает как товар, принадлежащий юридически свободному наемному работнику, социально-экономическая форма реализации способностей человека к труду в рамках процесса производства. А проявляется рабочая сила в процессе производства, в труде. Ее воплощением служат и «рабочий», и «личный фактор производства», и «субъективный фактор процесса труда», и «человеческий капитал».

Частицей одной и той же сущности, общим моментом, объединяющим категории «рабочая сила» и «человеческий капитал» и делающим их в сущности своей едиными, выступает способность человека к труду. По определению «рабочая сила» есть совокупность всех физических и духовных способностей, которыми обладает человеческий организм и которые используются людьми для производства тех или иных потребительских благ [8: 178] Способность к труду (в широком смысле) — определение, используемое К. Марксом для субстанциональной характеристики рабочей силы. По структуре своей это сложный комплекс, включающий физические и духовные потенции индивидов, необходимые им в процессе производства. На стороне категории «рабочая сила» они всегда выступают в органическом единстве, как единое целое. Только благодаря наличию данных способностей, человек на деле может осуществлять себя и в качестве первой производительной силы общества, и в качестве субъекта производственных отношений, то есть как рабочая сила.

С другой стороны, человеческий капитал в составе содержит ту же единую совокупность физических и духовных способностей к труду, объединенных в особые группы капитализации — знания, способности, мотивации. На наш взгляд, категория «человеческий капитал» позволяет заострить внимание на том, что, для получения наибольшей отдачи от работника необходимы разнонаправленные инвестиции по указанным направлениям. Понятие «рабочая сила» по сути не отражает аспект инвестирования и не показывает «капитальность» вложений в развитие способностей к труду. Отметим, что изначально в своем анализе процесса капиталистического производства К. Маркс (в целях упрощения) рассматривал рабочую силу как простую, затраты на обучение которой «совершенно ничтожные», хотя и придавал большое значение ее развитию [4: 183]. Производство же сложной рабочей силы требует дополнительных затрат труда, «чтобы достичь определенной способности к труду, особого мастерства» [7: 279]. Таким образом, человеческий капитал имеет право на существование как самостоятельная категория, поскольку отражает особую сторону проявления человека как производительной силы общества, нежели другие смежные категории, а именно: способность не просто выступать в роли самовоспроизводящегося переменного капитала (как рабочая сила), а быть самовозрастающей стоимостью, накапливаться в результате капиталовложений.

Отметим, что, по мнению некоторых авторов, появление категории человеческий капитал этим и исчерпывается. Так, А. Корицкий пишет: «Что же тогда означает появление категории человеческий капитал? Не более чем осознание того факта, что навыки и способности людей могут быть запасом, то есть могут быть накапливаемы» [2: 70]. На наш взгляд не только этим. С точки зрения возрастания стоимости человеческий капитал (как и рабочая сила) по сути есть переменный капитал, однако человеческий капитал более комплексная категория, отражающая не только величину стоимости, но и форму, а его накопление — не столько количественное, сколько качественное приращение переменного капитала.

Итак, категория «человеческий капитал» имеет, с одной стороны, самостоятельный характер, а с другой — по сути своей тесно связанна со смежными категориями и понятиями. Прослеживается как общность, так и различия «человеческого капитала» и «рабочей силы». Едины они в том, что обозначают единство сущности производящего человека и имеют общую субстанциональную основу — человеческие способности к труду. Разнопорядковыми эти категории выступают на стороне наемного работника и на стороне предпринимателя (работодателя), в руках которого рабочая сила работника приобретает форму переменного человеческого капитала. Таким образом, следует считать рабочую силу и человеческий капитал категориями разнопорядковыми, но в сути своей едиными, и не придавать им крайней самостоятельности. Только взятые в единстве «рабочая сила» и «человеческий капитал» и другие смежные категории и понятия дают наиболее ясное и полное представление о роли человека как главной производительной силы общества.

Результаты исследования позволяют утверждать, что следует считать исходную категорию «рабочая сила» и производную категорию «человеческий капитал» разнопорядковыми, но в сути своей едиными, и не придавать им крайней самостоятельности. С точки зрения возрастания стоимости человеческий капитал (как и рабочая сила) по сути есть переменный капитал, однако человеческий капитал более комплексная категория, отражающая не только величину стоимости, но и форму, а его накопление — не столько количественное, сколько качественное приращение переменного капитала.

Список источников ссылок:
1. Жуковский В.Я., Леонова О.Г. Основы экономической теории: (Полит, экономия) / В.Я. Жуковский, О.Г. Леонова, Ю.А. Моргунова и др.; Под
общ. ред. проф. Н. Г. Наровлянского. — М.: Изд-во МГОПУ, 1997 — 275 с.
2. Корицкий А.В. Экономическая теория. Трансформация теорий человеческого капитала и современность: Учебное пособие / А.В. Корицкий. — Новосибирск: СибУПК, 2006. — 208 с.
3. Котляр А. О категориях воспроизводства рабочей силы // Экономические науки. — 1976. — №7.
4. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: [Перевод] / К. Маркс, Ф. Энгельс. — Т. 23. — М.: Прогресс, 1988 — XXXV, 808 с.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: [Перевод] / К. Маркс, Ф. Энгельс. — Т. 24 М.: Прогресс , 1989 — XXXII, 743 с.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: [Перевод] / К. Маркс, Ф. Энгельс. — Т. 26. -Ч.З. — М.: Прогресс , 1990 — XXX, 768 с.
7. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: [Пер. со 2-го рус. изд.] / К. Маркс, Ф. Энгельс. — Т. 46. Ч. 1. [Экономические рукописи 1857-1859 годов. (Первоначальный вариант "Капитала", Ч. 1] / К. Маркс. — Киев: Политиздат Украины , 1982 — XXVI, 515 с.
8. Маркс К. Капитал: [Перевод] / К. Маркс; [Предисловия Ф. Энгельса]. — Т. 1, кн. 1. Процесс производства капитала. — М.: Прогресс, 1988 — 790 с.
9. Марцинкевич В. Инвестиции в человека: экономическая наука и российская экономика (Что скрывается за термином «человеческий капитал») // Мировая экономика и международные отношения. — 2005. — №9. — с. 29-39
10. Пшеницын И.О. О природе капитала // Вестник Московского государственного университета. — Серия 6. Экономика. — 2002. — №2. — с.
3-7
11. Радаев В. Понятие капитала, формы капитала и их конвертация // Общественные науки и современность. — 2003. — №2. — с.5-17.
12. Тоффлер Э. Шок будущего / Элвин Тоффлер ; [Пер. с англ.: Е. Руднева и др.]. — М. : ACT , 2003 (ГУП ИПК Ульян. Дом печати) — 557 с.
13. Федотов В.А. Комплексное образование рабочих как условие формирования и способ повышения эффективности функционирования рабочей силы развитого социалистического общества: Диссертация на соискание научной степени к.э.н. — Свердловск, 1977. — 195 с.
14. Щетинин В.П. Человеческий и вещественный капитал: общность и различие // Мировая экономика и международные отношения. — 2003. -
№8.-с.55-61.
15. Щетинин В.П. Человеческий капитал и неоднозначность его трактовки // Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — №12. -
с.42-49

не указаны

не указана

Текст статьи:

не указаны

не указана

Текст статьи:

не указаны

не указана

Текст статьи:

не указаны

не указана

Текст статьи: