генезис этноса, русский этнос, ведическое трактование, суперэтнос.

в статье раскрываются особенности происхождения русского этноса и трансформации его в пусерэтнос. Стержнем и ядром великорусского психологического типа выступает славянское начало. Славянская группа языков (восточные, западные, южные) входящие в индоевропейскую общность, к которой так же относились восточные группа (индийцы, иранцы, армяне, таджики) и западноевропейская (англичане, германцы, французы, итальянцы, греки).

Текст статьи:

Развитие русских как национальности из разрозненных племен, было длительным процессом. Биосоциальное единство, социально-культурная близость, материальная культура, религиозно-духовная близость формировались медленно.

Решающими причинами деятельности и сложности процесса формирования Российского суперэтноса стали сравнительно низкая плотность населения, гораздо ниже, чем в западной Европе, Китае, Индии, а так же длительный, растянувшийся на многие столетия процесс внешней колонизации. Российский суперэтнос формировался на Восточно-европейской равнине, на которой располагались славянский и тюркский центры кристаллизации Российского суперэтноса. Тесные хозяйственные связи между славянскими, тюркскими и финоугорскими народами, проживавшими на этой общей территории, обусловили взаимодействие культур этих народов, заимствование многих элементов мировоззрения, культуры друг у друга.

Стержнем и ядром великорусского психологического типа выступает славянское начало. Славянская группа языков (восточные, западные, южные) входящие в индоевропейскую общность, к которой так же относились восточные группа (индийцы, иранцы, армяне, таджики) и западноевропейская (англичане, германцы, французы, итальянцы, греки).

Многие ученые полагают, что прародина идоевропейцев находилась на юге современной России и Украины (См. История России с древнейших времен до конца ХVII века/под ред. А.Сахарова. М.,1997.).

В свою очередь ученые — ведисты полагают, что прародиной многих народов, в том числе и индоевропейцев, является полярные, приполярные и заполярные области современной Евразии. Эту гипотезу косвенно подтверждают новейшие исследования океанографов и палеонтологов, которые пришли к выводу, что 30 –15 тыс. лет до н.э. климат Арктики был достаточно мягким, а Северный Ледовитый океан был теплым. Такие климатические условия не исключают существование в данных широтах очага древней цивилизации.

Источником для выдвижения подобной гипотезы послужила мифология. Именно мифология, по мнению А.Лосева, дает исходные идеи современной науке. (Лосев А. Из ранних произведений. М., 1990. С. 404.) Миф – это закодированные в знаково-символической форме реальные события далекого прошлого, стародавние общественные отношения и нормы поведения. Человек неразрывно связан со знаками и символами, выступающими обобщающими реальными ориентирами. Превратившись в утвержденный и принятый текст, они отражают самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме некоторого окончательного критерия для действия людей. Подобная упорядоченность проецируется на общественные отношения в виде определенного строя, запретов и алгоритмов действия. Критический анализ мифа дает возможность реконструировать архаические формы сознания древних людей.

Сведения о древней полярной цивилизации, как полагают ученые — ведисты, зафиксированы во многих культурах (древнеегипетской, древнегреческой, древнеримской и т.д.) (См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) В историю она вошла под названием Гипербореи. Этнотип гиперборейца означает «те кто живет за Борем (Северным ветром)» или просто «те, кто живет на Севере».

Предположительно Гиперборея находилась где-то между Белым морем и Финским заливом Балтики, со столицей в городе Словенске, рядом по побережью Ледовитого океана, находились другие легендарные земли – Бьярмия и Беловоды (Асов А. Арии пришли с Севера//Наука и религия. 1996. № 1.; Асов А. Урал сокровенный//Наука и религия. 1996. № 7.).

Гиперборея, как предполагают ученые — ведисты, была высокоразвитой цивилизацией. Плиний Старший так описывает жизнь в Гиперборее: «… счастливый народ, который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами … там неизвестны раздоры и всякие болезни, смерть приходит там только от пресыщения жизнью» (Лосев А.Ф. Античная мифология в историческом развитии. М., 1957. С.405.).

В целом жизнь в Гиперборее ассоциировалась с «золотым веком» — царство счастья, добра, справедливости и изобилия. Этому изобилию способствовали климатические условия, которые давали возможность направлять свой потенциал на занятие различными искусствами. В частности А.Асов предполагает, что гиперборейцы родоначальники астрологической науки. Они знали не только суточные, годовые, но и эпохальные вращения небесного свода. Наблюдали за солнцем, Луной иными планетами. Успели вычислить координаты небесных тел, предсказывать будущее. Эти знания были записаны на зодиакальном блюде, которое досталось грекам и через тысячи лет стало достоянием современной астрономии и астрологии. (Асов А. Звездная мудрость гиперборее// Наука и религия. 1995. № 12. С.16-18).

Косвенным подтверждением данной гипотезы может служить находка экспедиции «Гиперборея 98» — «галереи знаков». Предположительно, что данный комплекс мог быть реальной обсерваторией, которая служила для определения каких-либо дат, связанных с движением Солнца, Луны или иных небесных светил (Зеленцов С. Обсерватории – 15 тыс. леит// Наука и религия. 2000. № 1. С.56.) «Золотой век» Гипербореи у русского народа сохранился в виде сказочного образа Золотого царства – источника богатства, благополучия и процветания. В последствии он был трансформирован в легендарный остров Буян – сосредоточение творческих сил.

Природные катаклизмы (новая эпоха похолодания) приводят к гибели цивилизации и движению древних народов с Севера на Юг, через Северо-западную и Центральную часть современной России, вдоль Уральского хребта и по берегам рек Волги и Оби. Это было не хаотическим движением, гиперборейцы обладали знанием (возможно и интуитивно) «выбирали для своего продвижения и временного расселения такие сакральные места, которые особенно активизировали естественную энергетику человека, а также упрощали каналы его взаимосвязи с ноосферой» (Демин В. Магическими путями Севера//наука и религия. 2000. № 9. С. 45.) Неслучайно таким эзотерическим местом является спиралевидный южно-уральский город – Аркаим, датируемый XVIII – XVII вв. до н.э. (там же с. 46.).

Новые условия существования требовали от славян выработки жизнеспособных стереотипов. По мнению А.Гумилева любая этническая история имеет 3 параметра: 1) Соотношение каждого этноса с его вмещающим и кормящим ландшафтом, причем утрата этой связи невосполнима: упрощается, а вернее, искажается и ландшафт, и культура этноса. 2) Вспышка и последующая утрата пассионарности: этногенез – как энтропийный процесс. 3) Выделение из этноса отдельных персон и консорций (сект, изменяющих стереотипы поведения и отношение к природной среде на обратное (Гумилев Л. Панченко А. Чтобы свеча не погасла. Л., 1990. С. 32.).

Однако глубинное информационное поле Вселенной кодирует и хранит любую информацию, исходящую от живых и неживых структур. (Двойрин Г.Б. Единая галогрофическая информационная теория вселенной. СПб. 1996. С. 67.) Причем такая информация не хранится пассивно, а отрабатывается, перерабатывается и предается в необходимых дозах, в необходимое время и в необходимом направлении. Процессы эти невозможны без непрерывной энергетической подпитки и информационного круговорота, в ходе которого возникают устойчивые смысловые структуры, сохраняемые и передаваемые от одних носителей к другим.

На генетическом уровне, запись первичной информации происходит на квантово-волновом уровне. Информация, таким образом, поступая из организма, но обусловлена космическими факторами. Гены принимают ее и передают от клетке к клетке. Частным случаем выступает и феномены сознания, проявляясь в неразрывной взаимосвязи с другими объектами структурами окружающего мира. Глубинные силы обеспечивают мышление, генетическую преемственность поколений, прием и передачу всех видов информации в пределах целостных материальных систем. Поэтому ряд авторов истоки психологических характеристик, неповторимость русского народа связывают с гиперборейской традицией. Неслучайно Дугин А. пишет: «1. Самосознание народов и наций, традиционно населяющих территорию Росси, коренным образом связано со спецификой сакральной географии этой территории. 2. Эта специфика выражается на символическом языке древнейшего арийского, индоевропейского мифа (сдвинувшегося постепенно в сферу бессознательного). 3. Земли России в комплексе сакральной географии занимают центральное место в согласии с древнейшей логикой астрономических и астрологических соответствий. 6. Древнейшие структуры, национального миросозерцания сохраняются на уровне психических архетипов вплоть до сегодняшнего дня, во многом предопределяя исторические события» (Дугин А. Континент Россия. М., 1990. С. 64.).

Арийское наследство, принесенное славянами на евразийскую почву, сохранилось в форме стойких мифологических воззрений. Можно выделить несколько слоев и архетипов, которые соответствуют формационным и цивилизационным реалиям. Эпоха космического яйца. Эпоха космического колеса. Эпоха космического древа. Эпоха космического коровы. Эпоха космического коня. Эпоха космизированной земли. ( См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.).

Представление о яйце – это наиболее архаический архетип. Космическое яйцо – это Вселенная. Звездное небо это скорлупа, окружающая Землю. Яйцо возникает не само по себе, а ассоциируется с несушкой, т.е. Творцом, оно же дает жизнь. Вследствие этого его олицетворяли с Солнцем – источником весеннего возрождения.

Подобный образ закреплен в Жар-птицы, которую похищают силы Тьмы (Зимы) но она успевает снести золотое яйцо – источник последующей жизни, света и тепла. С архетипом яйца, тесно связано и космическое колесо. Символизирующего круговорот во Вселенной, цикличность времен, смену дня и ночи, а также времен года – весны – лета — осени – зимы. Данные сюжеты нашли своё выражение в сакральных обычаях и обрядах и прослеживаются на протяжении всей истории русского мировоззрения.

Блуждания Солнца в течение Полярной полугодичной ночи и полугодичного дня закодированы в спирали. Спиральная тематика, в которой выражен глубокий древнеарийский вселенско-космический смысл трансформировалась, в самые различные формы и дошла до сегодняшних дней. Это и русская традиционная вышивка, головной убор, русская утварь и предметы домашнего обихода – украшенная солярно-кружевным орнаментом, и знаменитый русский хоровод. (См.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.) Внутренне устройство дома славян было принято украшать солярными мотивами. Это несло двоякую смысловую нагрузку: во-первых, показывало причастность человека к космической стихии; а во-вторых, защищало от темных сил. Данная символика популярна у северных народов – эвенки, коряки, долганы, эскимосы.

Архетипы дерева символизируют мудрость жизни, преемственность поколений. Корни – это прошлое, крона – устремлена в будущее. Этнографы регулярно констатируют стойкую и повсеместную веру в целительную силу деревьев. (Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995.) Во многих районах – особенно на Севере и в Сибири – деревьям и кустам по-прежнему приносят плоды, а ветки либо завивают, либо украшают лентами. Кое-где до сих пор старые душистые деревья считаются наделенными целительной силой: чтобы ей воспользоваться, нужно прислониться к стволу, залезать в дупло или пролезать через него, если оно сквозное. Все это восходит к Гиперборейской традиции. Преклонение перед деревьями тесным образом связано с тотемным прошлым древних ариев. Это относится к периоду распада некогда единой этнической структуры. Возникла необходимость отличать «своих от чужих»- что привело к появлению тотемов. Поскольку в те далекие времена люди не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе подобных – защитников и союзников. Отголоски тотемного прошлого можно увидеть в орнаменте, узорах, вышивках, резьбе, росписи, на крышах — это коньки и петушки, на полотенцах и рубашках – утицы. Тотемное прошлое живет в именах и фамилиях Древней Руси. (См. Веселовский С.Б. Ономастикон. М, 1974.) В современных условиях прослеживается в геральдической истории.

Культ коровы уходит своими корнями в ту стадию развития человеческой цивилизации, когда она перешла к оседлому образу жизни и скотоводству. Эпоха быка непосредственно сопрягается с Эпохой колеса, поскольку бык был основной тягловой силой в миграциях индоевропейцев. Во многих мифологических и религиозных системах Бык – это символ могущества и богатства. Бык отождествлялся с Быком в одной из своих ипостаси. Данный архетип тесным образом связан с космическим символом Коня. Неотделимый спутник небожителей. Славяне верили, что Святой (общеславянский бог) садится ночью на коня и устремляется в небо, на врагов славян истребляя их. (Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) Отсюда летающий конь – любимый образ русского фольклора. Архетипы космических животных неисчерпаемый источник духовных сил пронизывал все искусство Руси – России.

Однако Луна, Солнце, Звезды — это не весь Космос. Неотделимой частичкой Вселенной является и сама Земля. Человек неразрывно связан с Землей. Но сын Земли – сын Космоса, значит он сам – частичка этой Вселенной. Архаичное мифологическое мировоззрение сформировало образ Великой матери, в народном сознании он закреплен как Мать сыра Земля, уходит своими корнями в доисторическое прошлое – эпоху матриархата.

Таким образом, информация, гиперборейская мудрость, закодированная в знаках и символах, прошла, через века закрепилась на уровне бессознательных архетипов. «В основе объединения всех наций и народностей современной России лежат и архетипы язычества и они «держат на себе» великий российский суперэтнос как единство этнического многообразия. (Российская цивилизация. М., 2001. С.333.).

стиль, функционирование термина «стиль», «семейные сходства»

В статье раскрывается понятие «стиль», история возникновения данного термина и первоначальная практикаего использования в период античности. Отражена специфика философского осмысления этого понятия в эпоху Просвещения в XIX-XX столетиях. Рассмотрено функционирование термина «стиль» в рамках искусствоведческого, лингвистического, науковедческого, психологического и социологического контекстов. Отмечено контекстуальное разнообразие типовых признаков понятия «стиль», что позволяет утверждать невозможность однозначного обобщенного его определения и использование при определении данного термина подхода, названного Л. Витгенштейном «семейными сходствами».

Текст статьи:

Сегодня трудно найти такую область человеческого знания и деятельности, в которой бы не использовалось слово «стиль». Этот термин активно используется искусствоведами и лингвистами, культурологами и модельерами, философами и дизайнерами, психологами и архитекторами, социологами и художниками. Он значится в «теоретическом арсенале» как ученого-естественника, так и обществоведа-гуманитария. С полным основанием можно сказать, что термин приобрел междисциплинарный (межотраслевой) характер, и проблема его функционирования в этом статусе уже является предметом специального рассмотрения [1].

История возникновение термина «стиль» и первоначальная практика его использования уходит своими корнями в античность. Это слово «этимологически происходит от stylus, заостренного прутика, используемого для письма на воске греками и римлянами. Здесь смысл метафоричен; так же как мы говорим о вдохновляющем или анонимном пере, о быстрой или смелой руке. Стиль человека первоначально был его характерной, особенной манерой письма: возможно сначала с акцентом на форму его письма, его почерка, позже, конечно, с отсылкой скорее к его выбору и комбинации слов» [2, c.3].

Аристотель использует этот термин в «Поэтике» и «Риторике», в третьей книге которой под стилем понимается способ словесного выражения предметов в правильно составленной речи о них. Уже здесь Аристотель попытался выделить группу взаимодействующих, синонимичных со стилем понятий – способ, форма, манера [3].

Вряд ли можно восстановить всю историю того процесса, в ходе которого термин «стиль» путем расширения и изменения своего значения распространился на всю сферу искусства. Но уже начиная с Нового времени, он широко использовуетсяся в теории языка и литературы, искусствоведении и философской антропологии. В эпоху Просвещения предпринимаются первые попытки философского осмысления этого понятия, установления его более четкого понятийного содержания путем обсуждения в рамках уже выделенной Аристотелем «категориальной сетки»: способ – форма – манера. Здесь следует сказать о И.В. Гёте (1749-1832), который в статье «Простое подражание природе, манера, стиль» (1788) выделяет три ступени развития художественного творчества, обозначение которых вынесено в название статьи. Стиль знаменует собой высшую ступень развития творческой индивидуальности. Если простое подражание природе позволяет охватить объективные свойства предмета, познать их, то манера представляет собой «середину между простым подражанием и стилем». Она знаменует индивидуальную свободу художника, возможность, оперируя формами, в субъективных образах отображать эти свойства. Стиль же – это «познание сущности вещей». В эстетике немецкой классической философии понятие «стиль» приобретает более четкие категориальные ориентиры. Например, Ф.В. Шеллинг (1775-1854) отмечал необходимую связь стиля со способом. Он указывал, что относительно мышления эти понятия равнозначно выражают субъективные особенности творческой личности [4]. Г.В. Гегель (1770-1831) противопоставлял стиль манере, подчеркивая, что манера есть «внешняя сторона формы», а стиль объективен, хотя и отражает своеобразие человека. Стиль объективен именно потому, что он связан с предметами и вытекающими из этих предметов заключениями. Манера случайна, стиль же закономерен [5].

И.И. Винкельманн (1717-1768) в работе «Истории искусства древности» (1763) впервые использует «стиль» в качестве одного из основных понятий u1080 искусствоведческого анализа. Вся история древнегреческого искусства подразделялась на три периода по стилевым признакам: «строгий стиль», «высокий стиль», «изящный стиль». Считая древнегреческое искусство непреходящим образцом для всех времен и народов, он вводит понятие «идеального стиля», к которому должны стремиться все художники.

В конце XIX – начале ХХ в. понятие «стиль» все больше используется для характеристики отдельных этапов эволюции художественной культуры: благодаря работам таких искусствоведов как Г. Вёльфлин (1864-1945) и А. Ригль (1858-1905) это понятие становится основным принципом исторического изучения искусств, развитие которых понималось как процесс закономерного чередования или смены стилей. Но в начале ХХ в. идея «исторического стиля» получает «второе дыхание», прежде всего благодаря творчеству Освальда Шпенглера (1880-1936). В 1919 г. выходит в свет первый том его книги «Закат Европы», основная тема которой состоит в обосновании тезиса, что «у истории нет всеобщей логики, она исчерпывается лишь рождением и умиранием культурных организмов» [6, c.13]. Что обычно называют всемирной историей человечества, является на самом деле, по мнению Шпенглера, историей процесса рождения, юности, зрелости, старости, и, наконец, гибели восьми замкнутых в себе и неповторимых великих культур: египетской, индийской, вавилонской, китайской, греко-римской (аполлоновской), византийско-арабской, культуры майя и ныне существующей западноевропейской (фаустовской). Сравнение разных культур возможно, по Шпенглеру, на основании стилевых характеристик культуры. История каждой из восьми культур представляла собой имманентное развертывание культуры из ее «прасимвола». Этап зарождения культуры заканчивается формированием свойственного только ей уникального стиля. «Поэтому в общей исторической картине культуры может существовать только один стиль, а именно стиль этой культуры» [7, c. 306]. Но имеется некоторое сродство стилей разных культур, которые «…все, в качестве организмов одного и того же вида, обладают историей жизни родственных структур» [7, c. 307]. Именно это и есть, согласно Шпенглеру, история «больших стилей». Уже принятые в искусствоведении обозначения «романский стиль», «готика», «барокко», «рококо», «ампир» являются не самостоятельными стилями, а отдельными фазами стиля западноевропейской культуры. Что же такое «стиль культуры» у Шпенглера? В тексте книги нет прямого ответа на этот вопрос. Поскольку образно-поэтическому языку Шпенглера несвойственны точные дефиниции, то использование термина «стиль» сопровождается целым набором метафор: «стиль есть судьба», «стиль как почерк», «стиль – совокупность форм», «стиль – непреднамеренное и неизбежное устремление всякой деятельности», «стиль – душа культуры».

Стиль, конечно, связан с художественным творчеством, но эту связь Шпенглер трактует очень своеобразно. «Стиль есть судьба. Он дается, но его нельзя приобрести. Сознательный, намеренный, надуманный стиль есть ложный стиль …» [7, c. 298]. Стиль есть выражение бессознательного душевного элемента, хотя стиль и возникает благодаря человеческой воле, художественному стремлению к символизации. Но художник становится великим не потому, что он порождает стиль, а потому что он интуитивно чувствует душу культуры и становится выразителем только ей свойственного стиля.

«Стили не следуют друг за другом, подобно волнам или биению пульса. Они не имеют никакого отношения к личности отдельных художников, к их воле и сознанию. Наоборот, стиль в качестве посредствующей стихии априорно лежит в основе художественной индивидуальности» [7, c. 306]. По-этому именно стиль дает понимание бытия человека, его индивидуальности. «…Стиль есть постоянно новое переживание человека, полное выражение мгновенных свойств его становления, его «alter ego» и отражение в зеркале» [7, c. 306].

Для ответа на поставленный выше вопрос есть смысл обратиться к обобщающей характеристике Альфреда Крёбера (1876-1960), одного из лучших исследователей стилевых определений культуры.

Шпенглеровское исследование «морфологии мировых культур» Крёбер называет «…попыткой выразить стиль культуры. Он является характеристикой всюду проникающей формы (It is characterization of pervasive form), образа (Gestalt). Тотальная форма, вычленяемая не последовательным переходом от предмета к предмету, а как целое, постигаемое в качестве интеллектуальной целостности наподобие слитка после отливки». Его окончательное заключение о возможности использования понятия «стиль» в характеристике культуры является положительным. «Стиль является нитью культуры или цивилизации: последовательный, самосогласующийся способ выражения некоторого поведения или реализации некоторых видов действий. К тому же этот способ избирателен: должна существовать альтернатива выбора, хотя фактически она может быть и не реализована. Где правит принуждение, физическая или физиологическая необходимость, там нет места для стиля» [2, c. 150]. Понятие «стиль» используется при характеристике художественного творчества в диапазоне от явлений эпохальных до специфики отдельных произведений. Но в литературе мы не находим единой точки зрения по вопросу о содержательных элементах этого понятия. Чаще всего стиль трактуется как «устойчивая целостность или общность образной системы, средств художественной выразительности и образных приемов, характеризующих произведение искусства или совокупность произведений. Стилем также называется система признаков, по которым такая общность может быть опознана. В современной теории стиля существуют различные мнения об объеме понятия стиль: с ним иногда связывают весь комплекс явлений содержания и формы, но чаще ограничивают его значение структурой образа и художественной формой» [8, c. 514].

Прямо противоположную точку зрения высказывает Ю.Б. Борев: «Стиль в искусстве – это не форма, не содержание, не даже их единство в произведении. Стиль – набор “генов” культуры (духовных принципов построения произведения, отбора и сопряжения языковых единиц), обусловливающий тип культурной целостности. Стиль как единая порождающая программа живет в каждой клеточке художественного организма и определяет структуру каждой клеточки и закон их сопряжения в целое. Стиль – императивный приказ целого, повелевающий каждым элементом произведения» [9, c. 136]. Конечно, использование автором биологической и программистской терминологии вряд ли способствует прояснению существа дела, но главным здесь является стремление подчеркнуть определяющую роль идейного замысла в формировании стиля произведения. Свою точку зрения Ю.Б. Борев подкрепляет анализом пушкинского «Медного всадника», основная идея которого, по его мнению, состоит в выяснении вопроса о соотношении истории и современности, личности и государственности, счастья и законности. «Эта идея – ядро концепции поэмы, определяющее ее поэтику и стиль, в котором оказываются гармонически объеденены одическое (представляющие Петра и государственность) и обыденное (представляющие Евгения и личностность) начала» [9, c. 137]. Решению этой задачи служит отбор лексического материала и других выразительных средств, так что с полным правом можно сказать, что стиль обусловливает стилистику.

Обращаясь к проблеме определения понятия «художественный стиль», А.Ф. Лосев и М.А. ТахоГоди специально отмечают, что не считают возможным использовать при его характеристике термин «идея» в виду одной из его трактовок как обобщенного содержания. Стиль не может сводиться ни к форме, ни к содержанию художественного произведения, ни даже к их единству. «Художественный стиль есть принцип конструирования всего потенциала художественного произведения на основе тех или иных надструктурных и внехудожественных заданностей и его первичных моделей, которые, однако, имманентны самим художественным структурам произведения» [10, c. 38].

Интерес представляет попытка В.Г. Власова «восстановить» в своих правах концепцию «исторических художественных стилей». Он исходит из того, что художественный стиль не может выступать фактором, однозначно характеризующим историческую эпоху. «Любая историческая эпоха слишком сложна и противоречива для того, чтобы найти свое отражение только в одном художественном стиле». Вместо термина «стиль эпохи» он предпочитает употреблять термин «исторический стиль», подчеркивая, что «таких «исторических стилей» в каждую эпоху, как правило, бывает несколько и каждый из них по-своему выражает те или иные тенденции развития искусства». Каждый «исторический стиль» складывается из борьбы, взаимодействия различных «художественных направлений».

«Понятие «стиля» – настаивает В.Г. Власов – применимо только к художественному творчеству. … Использование слова «стиль» в быту или в иных, нехудожественных сферах человеческой деятельности возможно лишь в качестве метафоры» [11, c. 546]. Но вряд ли допустимо игнорировать практику использования этого термина в других областях научного знания.

В ХХ в. проблема стиля интенсивно рассматривается в сфере лингвистики, а также в социолингвистических исследованиях, где анализируются стилевые особенности речевого общения в различных социальных контекстах с точки зрения их реализации в социальных действиях индивида и группы. В западной литературе этот аспект функционирования термина «стиль» рассматривается в рамках «дискурсивного анализа», где социальный контекст предстает в различных измерениях: межличностном, социоструктурном, идеологическом, прагматическом [12, p. 14-17]. Из разнообразных типов научных контекстов термин «стиль» прочно утвердился и в психологии.

Таким образом, поле деятельности термина «стиль» становится очень широким. Нам представляется сомнительной сама возможность конструирования чистого, универсального понятия «стиль». Даже в истории искусств оказывается невозможным четко очертить границы господствующего художественного стиля не только во временных рамках, но и в наборе существенных признаков. Выход за рамки искусствоведческого контекста и рассмотрение функционирования термина «стиль» в рамках лингвистического, науковедческого, психологического, социологического контекстов показывает, что набор этих признаков существенно изменяется.

Контекстуальное разнообразие типовых признаков понятия «стиль», невозможность однозначного обобщенного его определения позволяет нам утверждать, что мы здесь имеем ситуацию, аналогичную описанной Л. Витгенштейном при рассмотрении термина «игра». Рассматривая процессы, которые называются “играми”, он подчеркивает, что мы имеем здесь «сложную сеть подобий, накладывающихся друг на друга и переплетающихся друг с другом, сходств в большом и малом» [13, c. 111]. Эти подобия Л. Витгенштейн называет «семейными сходствами». Аналогичная ситуация складывается в современном мире, и с термином «стиль». Если понятие не удается четко ограничить, то остается, подчеркивает Л. Витгенштейн, только один способ его введения: путём примеров. При этом «приведение примеров здесь не косвенное средство пояснения, – к которому мы прибегаем за неимением лучшего. Ведь любое общее определение тоже может быть неверно понято» [13, c. 113]. Но использование термина «стиль» в культурологическом контексте имеет один существенный общий признак: стиль всегда связан с выбором. На это неоднократно указывает Л.Г. Ионин: «…Говорить о стиле можно только тогда, когда есть выбор»; «когда выбора нет, мы имеем дело или с традицией, или с каноном, когда есть выбор, можно говорить о стиле» [14, c. 159-160]. А. Крёбер также отмечает, что стиль возможен только тогда, когда существует «альтернатива выбора» [2, c. 150]. Стиль в отношении человека как носителя культуры – это всегда выбор. Стилевой выбор, стилетворчество – это возможность человека по созданию, конструированию своей собственной субъективности и вместе с тем возможность осознания самим себя как творца, субъекта культуры.

Литература

1. Павловская О.Е. Проблема функционирования межсистемного термина стиль в гуманитарных науках // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Приложение. Ростов н/Д, 2004. № 2.

2. Kroeber A.L. Style and civilizations. New York: Cornell, 1957.

3. Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., 1978.

4. Шеллинг Ф.В. Философия искусств / Пер. с нем. П.С. СПб., 1996.

5. Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т 1. М., 1968.

6. Драч Г.В. «Морфология культуры» Освальда Шпенглера // Шпенглер О. Закат Европы. Ростов н/Д, 1998.

7. Шпенглер О. Закат Европы. Ростов н /Д, 1998.

8. Недошивин Г.А., Чёрных А.М., Чудакова М.О., Кантор А.М. Стиль в литературе и искусстве //Большая советская энциклопедия. 3-е изд. М., 1976. Т. 24.

9. Борев Ю.Б. Эстетика: Учебник. М, 2002.

10. Лосев А.Ф., Тахо-Годи М.А. Эстетика природы (природа и ее стилевые функции у Р. Роллана). Киев, 1998.

11. Власов В.Г. Стиль, стилизация // Стили в искусстве. Словарь. СПб, 1998.

12. См.: Styles of discourse / Ed. by N. Coupland. London; New York; Sydney, 1988.

13. Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. М., 1994.

14. Ионин Л. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М., 2000.

женское движение, либеральный феминизм, суфражизм, милитантки, права женщин.

. В статье анализируется особенности идеологии и организации женского движения середины XIX - начала ХХ века за избирательное право (суфражизм). Автор уделяет также внимание либеральному феминизму как ведущему течению феминистской мысли этого периода.

Текст статьи:

С середины XIX века женское движение набирает силу, требования феминисток в разных странах стали принимать форму общественных кампаний и политических акций. Феминистское движение 1840-х — 1920-х годов принято считать первой волной феминизма. Возникновение в ряде европейских стран и США в этот период самостоятельных женских организаций, требующих независимости женщины и уважения её прав, было не случайным. Промышленная революция и демократические реформы требовали пересмотра отношений между различными общественными группами, в том числе между мужчинами и женщинами.
Однако в то время как мужчины постепенно обретали гражданские и политические свободы, правовое положение женщин не менялось, то есть либеральные идеи равенства распространялись в основном на мужчин. Это противоречие становилось все более очевидным.
Как отмечают исследователи, более развитое женское движение складывалось в протестантских странах с господствующей либеральной теорией (преимущественно, в Великобритании и США). Исследовательница О.Н. Шмелева, ссылаясь на историков Бонни Андерсон и Юдит Цинссер, объясняет это тем, что протестантская церковь, в отличие от католической, выступавшей за сохранение традиционных женских ролей, хотя и выступала против феминизма, тем не менее проповедовала духовное равенство. [1, с.27]. Например, квакеры (члены английской протестантской секты радикального направления) заявляли, что женщины могут претендовать на священнические посты. Подобные взгляды заставляли женщин усомниться в традиционных представлениях об их роли. Кроме того, как отмечают  Б. Андерсон и Ю. Цинссер, в протестантских странах женщины были более грамотны. [1, с.27]. С другой стороны, основными принципами западной либеральной доктрины были убеждение в том, что общество должно обеспечить своим членам свободу реализовать свои возможности и что гражданин является носителем неотъемлемых прав. [1, с.27]. Ведущим течением феминизма XIX века стало либеральное направление, основная идея которого заключалась в том, что «поскольку женщины — такие же разумные существа, как и мужчины, они должны обладать теми же юридическими и политическими правами». [2, с.9]. Либеральные феминистки требовали прекращения правовой, экономической, социальной зависимости женщин, предоставления  прав на образование, творчество и т.д.
В то же время либеральные феминистки, сосредоточившись на правах в общественной сфере, не анализировали отношения власти, которые могут существовать в семье и частной сфере [2, с.9]. Иначе говоря, либеральный феминизм, исходя из идеи равенства полов, не подвергал критике патриархатную систему. Решение «женского вопроса» либеральные феминистки видели в проведении социальных и политических реформ в рамках существующего общества.
В Европе центром феминистского движения XIX века стала Великобритания — родина промышленной революции. Этот период был ознаменован бурным ростом городов, развитием крупной промышленности, переходом к машинному производству, увеличением значимости в обществе среднего класса. Резкий скачок промышленности потребовал гораздо больше рабочих рук, чем могли предложить работники мужского пола, поэтому привлечение женщин становится необходимым. Массовый женский труд в общественном производстве превратился постепенно в факт социальной жизни, меняя традиционный статус женщины как продолжательницы рода, и, соответственно меняя основы брака, семьи и т.д. Этот процесс имел как положительные, так и отрицательные стороны. С одной стороны, массовый женский труд способствовал росту самосознания женщин как автономной социальной группы, создавал возможность разрушить традиционную иерархию полов, «выстроить разделение труда между мужчинами и женщинами не на принципе взаимодополняемости, а на принципе взаимозаменямости». [3, с.28]
С другой стороны, были подорваны основы семьи, нарушились внутрисемейные связи, так как женщины вынуждены были пойти работать на промышленные предприятия, где они становились конкурентом мужчины, что обостряло отношения между полами. Массовый женский труд приводил также к сверхэксплуатации женщины, поскольку она по-прежнему продолжала выполнять свои обязанности матери, жены, хозяйки дома. При этом рабочий день был слишком велик, а заработная плата у женщины была меньше, чем у мужчины, который делал то же самое и на том же предприятии. Работодатели оправдывали это тем, что женщине не надо было содержать семью. Прогресс промышленности сопровождался также ростом проституции, увеличением числа новорождённых, подкидышей, абортов и детской смертности. Кроме того, женщин не принимали в профсоюзы, защищавшие права наёмных работников. Все эти факторы давали основания для коллективных выступлений женщин, для создания женских организаций, отстаивающих интересы и права женщин. [3, с.28]
В Великобритании на широкие слои женщин повлияла господствующая либеральная доктрина с её принципами свободы личности, рационализмом. [1, с.30]. Эти женщины стали объединяться в первые феминистские организации, требовавшие реформ в области права собственности, образования, развода, а также предоставления женщинам равных с мужчинами политических прав. Феминистки требовали пресечения насилия в семье, защиты материнства, права заниматься торговлей и предпринимательской деятельностью.
Главным идеологом либерального феминизма стал английский философ, социолог и экономист Джон Стюарт Милль, которого можно назвать «феминистом», поскольку он одним из первых выдвинул концепцию «полного равенства» полов в семье и обществе. [4, с.46]
Его главным феминистским трудом стала книга «Подчинённость женщины», которую он написал в соавторстве со своей женой Гарриет Тейлор в 1869 году и посвятил доказательству тезисов о равноправии полов. По мнению философа, в современном обществе судьба человека должна определяться только его личными способностями, а не полом, расой или социальным статусом. Милль считал, что господство мужчины над женщиной не является «естественным». Общество внушает людям, что назначение женщины — любить и забывать себя для любимого человека [4, с.47]. Основным условием преодоления угнетенного положения женщин Милль считал предоставление женщинам политических прав, права на образование, на доступ к занятиям наукой, литературой, искусством. Однако Милль вполне осознавал, насколько трудным может стать для женщины совмещение общественной жизни с семейными обязанностями. Поэтому Милль полагал, что пользоваться предоставленными правами будут только незамужние женщины или вдовы. [4, с.47]
В 1867 году Дж.С. Милль выступил перед парламентом с первой в истории официальной речью в поддержку женского избирательного права. После провала поправки Дж.С. Милля о предоставлении гражданкам страны права голоса тысячи англичанок примкнули к феминистскому движению и активно включились в политическую борьбу за свои права.
С середины XIX века и в Европе, и в США начались кампании борьбы за избирательные права. Следует отметить, что право голоса первоначально не являлось основным требованием феминисток,  и лишь в конце XIX века, когда другие основные права считались полученными (право на образование, собственность, заработок, опекунство, защиту от физического насилия со стороны мужа), организованное женское движение переходит от умеренной к более радикальной стадии, выдвинув в качестве основного пункта своей программы требование предоставления избирательных прав женщинам. Сам термин «суфражизм» (англ. «suffrage» — избирательное право) благодаря английским феминисткам, использовавшим это понятие в отношении прежде всего избирательных прав женщин, вошел в историю как определение политического направления в феминизме [5]. Женщины все больше убеждались в том, что избирательное право имеет первостепенное значение и служит ключом к дальнейшему прогрессу. Суфражистки верили, что, имея легальную возможность голосовать на выборах, женщины вскоре освободятся от всех других форм дискриминации. Суфражистская кампания до сих пор неоднозначно оценивается исследователями истории феминизма. С одной стороны, это «сужение интересов феминисток, отвлечение от более серьезных проблем+ игнорирование экономического, идеологического и сексуального господства мужчин над женщинами» [2, с.94]. С другой стороны, суфражизм стал важным шагом к завоеванию женщинами полного равноправия с мужчинами. Следует отметить, что требование избирательного права не было чисто либеральным феминистским требованием, поскольку часто основывалось на противоречивых предположениях. Для одних феминисток получение избирательного права было конечной целью, для других — частью более широкой цели, средство полного преобразования женщин. [2, с.94]. Кроме того, с середины XIX века утверждение о том, что мужчины и женщины морально и интеллектуально равны, сосуществовало с идеей различия между полами, базирующейся на превосходстве женских специфических добродетелей (обе эти позиции прослеживаются в работах английской писательницы XVIII века М. Уолстоункрафт, одного из лидеров американского женского движения Э.К. Стентон и философа Дж.С. Милля). Так, например, в Америке и некоторых странах Европы в связи с возросшей популярностью «культа истинной женственности», стала преобладать идея о том, что женщины — «потенциальные спасительницы нации», поскольку являются хранительницами чистоты, терпимости и традиционных ценностей, и, следовательно, им необходимо предоставить политические права для оздоровления общественной сферы [2, с.94].Особенно подчеркивался женский пацифизм как врожденное качество в противовес мужскому милитаризму. Противопоставление образа женщины, дающей жизнь и мужчины-разрушителя актуально до сих пор [2, с.94]. С точки зрения различия между полами женщине не следует пытаться подражать мужчинам, наоборот, необходимо сохранить присущие им добродетели. Однако, как отмечает В. Брайсон, «многие суфражистки старались совмещать эту позицию с либеральными идеями о естественных правах и социальном равенстве полов». [2, с.95]. 
Основной социальной базой суфражистского движения был средний класс. Характерной особенностью феминистского движения этого времени было стремление к женской солидарности и международному сотрудничеству. Женщины разных стран осознавали общность своего жизненного опыта и проблем, что нашло воплощение в идее сестринства и организации интернациональных женских организаций. Так, в 1888 году  феминистки разных стран объединились в «Международный совет женщин», а в 1904 году был образован «Международный женский суфражистский альянс», в который вошли суфражистки США, Канады, Великобритании, Германии, Нидерландов, Норвегии и Швеции. [6, с.388]. Активистки организации ежегодно проводили тысячи митингов, миллионы листовок о бесправном положении женщин распространялись в самые отдаленные уголки земного шара. [6, с.392].
В Англии суфражизм имел самую длительную историю в Европе и достиг максимального развития, охватив в начале ХХ века огромное количество женщин. Более того, исследователи отмечают, что именно британское суфражистское движение стало моделью для подобных движений в других странах [1, с.32]. В Великобритании уже в конце XVIII века либеральные принципы народного суверенитета и индивидуальной свободы получили наиболее последовательное воплощение, и политическая активность англичанок была чрезвычайно высока. В 1851 году в Великобритании была создана первая постоянная группа сторонников и сторонниц предоставления женщинам права голоса   Шеффилдская ассоциация за предоставление права голоса. К 1867 году в Манчестере при активном участии Лидии Беккер и Ричарда Панкхерста было создано «Общество женского избирательного права». 
Новый этап в истории британского суфражизма происходит в начале ХХ века. В это время суфражистская кампания Великобритании разделилась на два противоположных течения: на конституционных сторонниц равноправия (suffragists) и воинствующих суфражисток (suffragettes). [1, с.33]. Первые входили в организацию «Национальная федерация суфражистских обществ» (НФСО), созданную ещё в 1868 году под руководством английской феминистки, писательницы и доктора прав Миллисенты Гарретт Фаусетт. НФСО действовала под девизом «Вера, Настойчивость и Терпение» и признавала борьбу только либеральными методами [1, с.33]. Организация издавала много брошюр, подавала петиции, устраивала большие митинги. Подавляющее число членов НФСО были женщины с учеными степенями, видные общественные деятельницы, в основном представительницы среднего класса, однако в начале ХХ века ряды организации пополнили женщины-работницы, что существенно расширило социальную базу движения за женское избирательное право.
Воинствующее крыло суфражистского движения возглавили Эммелин Панкхерст и её дочь Кристабель.  В 1903 году под их руководством был создан «Женский социально-политический союз» (ЖСПС). ЖСПС породил новое направление в суфражизме: милитантство (от militant — воинственный) [5]. Милитантки отказывались сотрудничать с правительством и в целом с мужчинами до тех пор, пока женщинам не будет предоставлено право голоса (членами ЖСПС были только женщины). Активистки считали, что правительство уступает только тогда, когда на него оказывают давление, поэтому прибегали к воинственным методам привлечения внимания к себе: разбрасывали листовки с гостевой галереи парламента, прерывали выступления членов кабинета свистом и криками «Votes for women!» («Избирательное право женщинам!»), приковывали себя наручниками к перилам в общественных местах, устраивали несанкционированные митинги и шествия, а оказавшись в тюрьме, избирали тактику голодовок. Помимо этого милитантки развернули «атаку на собственность»: разбивали камнями окна правительственных зданий, офисов, витрин магазинов, поджигали дома, обрывали телефонные провода. В 1913-1914 гг. эскалация насилия со стороны суфражеток привела к бросанию бомб в частные дома, церкви и общественные здания [5].
Следует отметить, что само возникновение радикального крыла в женском движении было обусловлено несколькими факторами. Во-первых, изменилось поколение феминисток. Феминистки начала ХХ века воспитывались в иных условиях, чем их предшественницы, у них было больше возможностей для самореализации в публичной сфере. Во-вторых, политическая обстановка в стране отличалась большой социальной напряженностью. В-третьих, не следует забывать, что к началу ХХ века все традиционные методы борьбы были использованы Национальной федерацией суфражистских обществ и не принесли результатов.
В связи с этим вопрос о роли милитанства в суфражистском движении до сих пор вызывает острые дискуссии. С одной стороны усиление террористических приемов борьбы дискредитировало организацию и дало новые аргументы противникам женского равноправия, заявившим о том, что женщины неуравновешенны, чрезвычайно эмоциональны и на этом основании нужно отказать им участвовать в политической жизни. С другой стороны, тактика милитанок оказалась плодотворной: они привлекли к себе внимание прессы, способствовали привлечению новых сторонников и увеличению пожертвований суфражистским организациям. [5].
Таким образом, можно отметить, что к началу Первой мировой войны женское движение в Великобритании превратилось в мощную политическую силу. Однако оно не было единым в организационном и политическом отношении.
Что касается развития суфражизма в США, то здесь движение женщин-суфражисток началось с конвенции по правам женщин, состоявшейся 19 июля 1848 года в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк и давшей начало организованному движению американских женщин за свои права. Результатом конвенции стало подписание первой декларации по правам женщин -  «Декларации позиций и резолюций». Написанная Элизабет Кейди Стэнтон совместно с Лукрецией Мотт и её друзьями Декларация начиналась словами: «Все женщины и мужчины созданы равными+» [7, с.57] В Декларации были выдвинуты требования для женщин гражданских прав -  право голоса, право на образование, собственность, право на развод, на оплачиваемый труд и участие в политической и религиозной жизни общества. Участницы Конвенции потребовали также отказа от двойного морального стандарта, с помощью которого женщины за отступление от нравственности изгоняются из общества, а мужчин же практически не осуждают [7, с.57]. Декларация в Сенека-Фоллз стала поворотным пунктом в истории американского и мирового феминизма, положив начало формированию его либерально-реформистского направления. По мнению В. Брайсон, именно «с этого момента был заложен фундамент феминизма как теории и как политического движения» [2, с.46] .
В 1869 году разногласия по поводу ратификации пятнадцатой поправки к Конституции США, предоставлявшим афроамериканским мужчинам право голоса, но ничего не говоривших о женщинах, привели к созданию двух независимых организаций, выступавших за права женщин [8]. Лидеры американского женского движения Элизабет Кейди Стэнтон и Сьюзен Браунелл Энтони основывают Национальную ассоциацию за избирательные права женщин. Э. Стэнтон была категорически против сведения движения к одной лишь задаче получения избирательных прав и говорила о том, что «угнетенное положение женщины включает в себя не только отсутствие гражданских и юридических прав, но и ее сексуальную эксплуатацию», которая в свою очередь, является «следствием экономического положения женщины и всей системы общественных и религиозных догм» [2, с.48]. Такая позиция выходила далеко за рамки традиционного либерализма. Э. Стэнтон считала, что сексуальное влечение имеет отрицательные последствия для здоровья женщины, что «неумеренная сексуальность мужчин влечет за собой деградацию и унижение женского пола» [2, с.48]. С точки зрения Э. Стэнтон, в браке женщина теряла сексуальную автономию, поскольку не имела права отказать сексуальным предложениям мужа, и тем самым подвергалась риску нежелательной беременности или заражения венерическими заболеваниями. [2, с.48].
Более умеренное крыло женского движения возглавили Люси Стоун (одна из  первых женщин, открыто заговорившей о женских правах) и писательница Джулия Уорд Хоу — первая женщина, избранная членом Американской академии изящных искусств и словесности. Л. Стоун и Д. Хоу  основали Американскую ассоциацию по правам женщин. Ассоциация поддержала пятнадцатую поправку без изменений и все усилия сосредоточила на получении избирательных прав женщин [8]. Активистки Ассоциации считали, что получение женщинами права голоса поможет решить более широкий круг проблем (например, равные права при разводе, право отказывать мужу в сексе, расширение экономических возможностей для женщин).
В 1890 году радикальное и умеренное крыло организованного феминистского движения объединились в новую организацию — Национальная американская ассоциация за избирательные права женщин. Благодаря деятельности организации в 1869 году штат Вайоминг предоставил женщинам право голоса. В 1893 году этому примеру последовал Колорадо, в 1896-м   Айдахо и Юта. [9].
Деятельность суфражисток в Европе и Америке прервала война. Большинство лидеров суфражизма поддерживало свои правительства, а милитанки направили всю свою энергию в фанатичный патриотизм.
Тем не менее благодаря усилия суфражисток впервые в мировой истории право голоса женщинам было предоставлено в Новой Зеландии в 1893 году, в Австралии — 1902, в Норвегии   в 1913, в Дании и Исландии   в 1915, в Канаде   в 1918. Первой страной, предоставившей женщинам не только право голосовать, но и быть избранной, стала Финляндия (1906 г.) [9].
Впрочем, получив избирательное право, женщины не получили реальной власти. Некоторые исследователи полагают, что именно это привело к кризису и сходу на нет первой волны феминизма в ХХ веке.
Таким образом, основными центрами организованного женского движение, возникшего в середине XIX века, оказались Англия и США. Участницами феминистского движения, как в Америке, так и в Европе, были в основном представительницы среднего класса, имевшие образование и возможность посвятить свое время общественно-политической деятельности.
К концу XIX века либеральный феминизм развивался преимущественно в форме суфражистского движения, то есть борьбы женщин за право голоса, в получении которого феминистки видели путь к социальному и политическому равенству. Борьба за избирательное право в Западной Европе и Америке принимала самые разнообразные, иногда агрессивные формы. В рамках суфражистских компаний зарождался радикальный феминизм.
Первая волна феминизма охватила многие страны, однако женское движение не было направлено на отмену гендерной системы, не отличалось идеологической сплоченностью и массовостью, поэтому, когда в 20-х годах ХХ века главная цель движения — избирательные права женщин — была достигнута, движение пошло на спад.
Список литературы:
1. Шмелева О.Н. Дискурсивный анализ феминистских текстов (На материале проблемно-портретных очерков германского политического феминистского журнала «ЕММА»): Дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 Астрахань, 2006.
2. Брайсон В. Политическая теория феминизма / В. Брайсон. — М., 2001.
3. Гендерные аспекты политической социологии. Учебное пособие /Отв. ред. С.Г. Айвазова, О.А. Хасбулатова. — М., 2004.
4. Введение в гендерные исследования. — М., 2005.
5. Шнырова О.В.  Феномен милитантства в истории суфражизма http://anthropology.ru/ru/texts/shnyrova/woman_24.html
6. Феминизм: проза, мемуары, письма: Пер. с англ. / Под ред. М.Шнеир. — М., 1992.
7. Феминизм в общественной мысли и литературе / [Е.Трофимова, сост.] М., 2006
8. Писательницы мировой истории / Элизабет Кэди Стэнтон http://www.womanzona.ru/pisatelnitsi-mirovoy-istorii/elizabet-kedi-stenton
9. Успенская В. И. Суфражизм в истории феминизма. http://www.a-z.ru/women/texts/sufrr.htm

интеллект, интеллектуальный акт, спморегуляция, активность, механизм интеллекта

Любой интеллектуальный акт предполагает активность субъекта и наличие саморегуляции при его выполнении. Его основой является именно умственная активность, в то время как саморегуляция лишь обеспечивает необходимый для решения задачи уровень активности. При этом активность и саморегуляция являются базовыми факторами интеллектуальной продуктив­ности, и добавляет к ним еще и работоспособность.

Текст статьи:

Интеллект больше, чем какое-либо другое понятие, оказался объектом споров и критики. Уже при попытке дать определение интеллекта ученые-психологи сталкиваются со значительными трудностями. В 1921 году журнал «Психология обучения» организовал дискуссию, в которой приняли участие крупнейшие американские психологи. Каждого из них попросили дать определение интеллекта и назвать способ, которым интеллект можно было бы лучше всего измерить. В качестве лучшего способа измерения почти все ученые назвали тестирование, тогда как их определения интеллекта оказались парадоксально противоречивыми. Очень удачную метафору в связи с этим привел Дружинин В.Н. в своей книге: Диагностика общих способностей. Он пишет: «Термин «интеллект», помимо своего научного значения (которое у каждого теоретика свое), как старый крейсер ракушками, оброс бесконечным количе­ством обыденных и популяризаторских истолкований».

Когда говорят об интеллекте как некоторой способности, то многие ученые в первую очередь опираются на его адаптационное значение для человека и высших животных. Так, например, Штерн В. полагал, что интеллект — это есть некоторая общая способность приспособления к новым жизненным усло­виям.

А согласно Полани Л., интеллект относится к одному из способов приоб­ретения знаний. Но, на взгляд большинства других авторов, приобретение знаний (ассимиляция, по Пиаже Ж.) выступает лишь побочной стороной процесса при­менения знаний при решении жизненной задачи. Важно, чтобы задача была дей­ствительно новой или, по крайней мере, имела компонент новизны. С проблемой интеллектуального поведения тесно связана проблема «трансфера» — переноса «знаний — операций» из одной ситуации на другую (новую).

Но в целом развитый интеллект, по Пиаже Ж., проявляется в универсальной адаптивности, в достижении «равновесия» индивида со средой.

Любой интеллектуальный акт предполагает активность субъекта и наличие саморегуляции при его выполнении. По мнению Акимовой М. К., основой интеллекта является именно умственная активность, в то время как саморегуляция лишь обеспечивает необходимый для решения задачи уровень активности. К этой точке зрения примыкает Голубева Э.А, полагающая, что активность и саморегуляция являются базовыми факторами интеллектуальной продуктив­ности, и добавляет к ним еще и работоспособность.

Таким образом, можно дать первичное определение интеллекта как некоторой способности, определяющей общую успешность адаптации человека к новым условиям. Ме­ханизм интеллекта проявляется в решении задачи во внутреннем плане дей­ствия («в уме») при доминировании роли сознания над бессознательным. Одна­ко подобное определение столь же спорно, как и все другие.

Томпсон Дж. полагает, что интеллект есть лишь абстрактное поня­тие, которое упрощает и суммирует ряд поведенческих характеристик.

Ученые разработавшие первые тесты интеллекта (например, Бине, Симон, 1905), рассматривали это свойство более широко. По их мнению, человек обладающий интеллектом — это тот, кто «правильно судит, понимает и размышляет» и «кто, благодаря своему здравому смыслу» и «инициативности» может «приспосабливаться к обстоятельствам жизни».

Эту точку зрения разделял и Векслер — он считал, что «интеллект — это глобальная способность разумно действовать, рационально мыслить и хорошо справляться с жизненными обстоятельствами».

Отсутствие однозначности в определениях интеллекта связано с многообразием его проявлений. Однако всем им присуще то общее, что позволяет отличать их от других особенностей поведения, а именно активизация в любом интеллектуальном акте мышления, памяти, воображения — всех тех психических функций, которые обеспечивают познание окружающего мира.

Соответственно некоторые ученые под интеллектом как объектом измерения подразумевают те проявления индивидуальности человека, которые имеют отношение к его познавательным свойствам и особенностям. Этот подход имеет давние традиции. Однако, понимая интеллект как способность к обучению, его тем самым привязывают к задачам только лишь одного вида деятельности. Кроме того, есть и иные причины не позволяющие принять это определение интеллекта.

Действительно, во многих работах показано, что дан­ные, полученные с помощью тестов интеллекта, значимо коррелируют с успешностью обучения (коэффициент кор­реляции равен примерно 0,50, причем зависимость более высока в начальных классах школы, а затем несколько снижается). Но оценки успеваемости отражают не про­цесс обучения, а его результат, сами же корреляции объясняются тем, что большинство тестов интеллекта из­меряет «насколько присущи индивиду интеллектуальные навыки, которыми овладевают в школе». Но ни тесты интеллекта, ни школьные оценки не дают возможности предсказать, как человек будет справляться со многими жизненными ситуациями.

Психологи до сих пор спорят о его природе. В настоящее время существует множество теорий интеллекта. Одна из попыток упорядочить информацию, накопленную в области экспериментально-психологических теорий и исследований интеллекта, принадлежит М.А. Холодной. Ею были выделены восемь основных подходов, для каждого из которых характерна определенная концептуальная линия в трактовке природы интеллекта:

Социокультурный — интеллект рассматривается как результат процесса социализации и влияния культуры в целом (Брунер Дж.; Коул М. и Скрибнер С.; Леви-Брюль Л.; Лурия А.Р.; Выготский Л.С. и др.).

Генетический — интеллект определяется как следствие усложняющейся адаптации к требованиям окружающей среды в естественных условиях взаимодействия человека с окружающим миром  (Чарлсворз У.Р.; Пиаже Ж.).

Процессуально-деятельностный — интеллект рассматривается как особая форма человеческой деятельности (Рубинштейн С.Л.; Брушлинский А.В.; Венгер Л.А.; Талызина Н.Ф.; Тихомиров О.К.; Абульханова-Славская К.А. и др.).

Образовательный — интеллект как продукт целенаправленного обучения (Стаатс А.; Фишер К.; Фейерштейн Р.; Менчинская Н.А.; Калмыкова З.И.; Берулава Г.А. и др.).

Информационный — интеллект определяется как совокупность элементарных процессов переработки информации (Айзенк Г.; Хант Э.; Стернберг Р. и др.).

Феноменологический — интеллект как особая форма содержания сознания (Келер В.; Дункер К.; Мейли Р., Вертгеймер М.; Глезер Р.; Кэмпион Дж. и др.).

Структурно-уровневый — интеллект как система разноуровневых познавательных процессов (Ананьев Б.Г.; Степанова Е.И.; Величковский Б.М. и др.).

Регуляционный — интеллект как форма саморегуляции психической активности (Терстоун Л.Л. и др.)

Но и эту схему можно свернуть и провести еще более общую классификацию существующих на данный момент подходов к проблеме интеллекта, это позволяет выявить несколько кардинально различных направлений. Так  Айзенк Г. выделяет 3 базовых концепции:

Интеллект как биологических феномен;

Интеллект как социокультурный феномен;

Психометрический интеллект.

А Дружинин добавляет четвертый подход, выходящий за рамки чисто-научного, но без которого характеристика данного понятия не будет полной, — это обыденные характеристики интеллекта.

В содержание «биологический интеллект» включаются особенности функционирования структур головного мозга, отвечающие за познавательную активность. Они определяют индивидуальные отличия интеллекта и связывают их с наследственностью. По мнению Айзенка, биологический аспект является наиболее фундаментальным, и служит основой для психометрического и социального.

Основоположником психофизиологического подхода к проблеме интеллекта был Гальтон Ф., который использовал для измерения интеллекта сенсорные показатели (время реакции, сенсорное различение и т.п.). Более поздние исследования английского психолога Барта (1940, 1966) еще более упрочили эту теорию. В его данных практически невозможно увидеть влия­ние среды на интеллект.

Важно заметить, что довольно силь­ным союзником концепции наследственности интеллекта во все времена являлся здравый смысл, ибо обыденные житейские наб­людения учили, что «яблоко от яблони недалеко падает».

В своей современной формулировке теория наследст­венной детерминации интеллекта утверждает, что при­мерно 80 % вариаций в количественных показателях спо­собностей (IQ) следует отнести за счет генетических раз­личий между людьми. Высказываются и более умеренные взгляды, сог­ласно которым влиянием наследственности объясняется от 25 % до 65 % индивидуальных различии в интеллекте.

Существует три типа исследований, позволяющих сделать выводы о влиянии наследственности на интел­лект, в том виде, как он измеряется тестами: 1) изуче­ние зависимости оценок интеллекта родных и приемных детей от уровня интеллектуального развития родителей (усыновителей); 2) изучение внутрипарного сходства по показателям интеллекта у генетически идентичных монозиготных (МЗ) и дизиготных (ДЗ) близнецов, гено­типы которых различаются, как у обычных братьев и се­стер; 3) изучение степени интеллектуального подобия лиц с идентичным генотипом, но воспитывавшихся по­рознь (так называемый метод разлученных МЗ близне­цов).

В настоящее время наиболее выдающимся последователем теории биологического интеллекта на Западе является Г.Айзенк. В своих работах, в частности в, он приводит веские доводы в пользу данной концепции.

Однако в литературе имеется так же и множество опровержений биологической детерминированности интеллекта.

Социокультурная концепция рассматривает интеллект как способность индивидуума к адаптации: «Интеллект — это то, что обеспечивает эффектив­ность адаптации, поведения в сложной среде». Определение интеллекта через приспособительную деятельность находит все больше сторонников. Для Пиаже Ж., как уже говорилось выше, сущность интеллекта выступает в струк­турировании отношений между средой и организмом, а его развитие проявляется в более адекватной адаптации. Вернон отмечает, что интеллект соответствует общему уровню сложности и гибкости в схемах поведе­ния личности, последовательно сформировавшихся в те­чение ее жизни.

Очевидно, невозможно определить интеллект вне мно­гообразных форм взаимодействия индивида с окружаю­щей средой. С позиций советской психологии это взаи­модействие рассматривается как активное, действенное, а не просто приспособление, адаптация. «Понятие тако­го рода, как интеллект, раскрывается лишь в плане кон­кретных действенных взаимоотношений индивида с окру­жающей действительностью». Такое понимание интеллекта позволяет рассматри­вать его как процесс, а не результат, выступающий в виде способности к обучению, способности к абстрактному мышлению и т.д. Однако такой подход к пониманию интеллекта несостоятелен, поскольку он объединяет производные от совершенно между собой не связанных компонен­тов — IQ, личности, мотивации и др., что приводит к ненаучному размытию границ понятия интеллекта. Следствием такого подхода, по мнению Айзенка, окажутся бесконечные дискуссии на тему того, какой из параметров можно считать наиболее репрезентативным.

С.И. Ожегов в своем толковом словаре русского языка определяет слово » интеллект «, как мыслительная способность, умственное начало у человека. Так, или примерно так, толкуют это понятие и другие толковые словари. В частности, в словаре иностранных слов под редакцией И.В. Лехина и проф. Ф.И. Петрова — интеллект (лат. Intellects) означает ум, рассудок, разум, мыслительная способность человека. ( Из чего следует, что слова: ум, рассудок, разум, и, как я полагаю, сознание — это слова синонимы означающие интеллект в русском звучании). В общем, все словари сходятся в одном: интеллект это мыслительная способность человека. Эта та самая способность, которая не только отличает человека от животных, но и различает людей по интеллектуальному признаку.

диаспора, отнодиаспора, функционально-структурные аспекты диаспоральных образований, причины образования диаспор.

в статье анализируются причины образования этнодиаспор, механизмы их создания и этапы, которые они проходят в своем становлении. Преобладание стрессовых причин миграции в значительной степени влияет на психическое состояние этнических мигрантов. Поэтому одной из главных функций диаспоры в этих условиях представляется функция адаптации. Воспроизводство за счет мигрантов для любой устойчивой этнической общины всегда является непременными задачами, в которых можно выделить бытовую, психологическую, социально-экономическую, социокультурную адаптацию. Последняя представляется как процесс вхождения отдельного человека или группы в иноэтничную среду, сопровождающийся приобретением навыков, умений в различных сферах деятельности, а также усвоением ценностей, норм этой группы, где человек работает или учится и принятием их для создания линии поведения в новой среде.

Текст статьи:

В последнее время у специалистов различных областей науки: этнологов, историков, политологов, социологов, культурологов, возникает интерес к проблеме национальной диаспоры, где она рассматривается не как типичное явление нашего времени, а как уникальный социокультурный, исторический, этнополитический феномен.

Несмотря на широкое использование этого термина в научной литературе, поиск наиболее четкой дефиниции понятия «диаспора» продолжается до сих пор. Многие исследователи, такие как С.В. Лурье, Колосов В.А., Галкина Т.А., Куйбышев М.В., Полоскова Т.В. и др., дают своё определение этому феномену. Некоторые учёные строгому определению предпочитают выделение отличительных черт или характерных признаков диаспоры.

Конечно, выделение этих характеристик поможет представить диаспору как уникальное явление в культуре современной России, но прежде следует заметить, что феномен диаспоры весьма сложен и поэтому общепринятое определение для него отсутствует. Автор данной статьи ориентируется на следующее определение: диаспора – устойчивая форма общности, образовавшаяся в результате миграций, проживающая локально или дисперсно вне исторической родины и имеющая способность к самоорганизации, представители которой объединены такими признаками, как групповое самосознание, память об историческом прошлом предков, культура народа.

Среди исследователей нет единого мнения в том, какие из диаспор относить к «классическим», «старым» или «мировым». Так Т.И. Чаптыкова, исследуя феномен национальной диаспоры в своей диссертационной работе, относит к классическим народам в древнем мире диаспоры греков и евреев, а армянской, испанской, английской диаспорам отводит значительную роль «в мировом социально – культурном прогрессе», причем армянскую называет «старой». А.Г. Вишневский рассматривает армянскую, еврейскую, греческую диаспоры как «классические» в плане длительности существования, а также отвечающих основным критериям диаспоры. Исследуя феномен «мировых» диаспор, Т.Полоскова указывает на их основные типологообразующие признаки:

- широкий ареал расселения;

- достаточный количественный потенциал;

- влияние в области политики, экономики, культуры на развитие внутригосударственных процессов;

-наличие институциональных структур, предполагающих функционирование международных диаспоральных объединений;

-самостоятельное осознание человека как представителя «мировой» диаспоры.

Опираясь на представленные признаки, к числу мировых диаспор можно отнести еврейскую, армянскую, китайскую, греческую, украинскую, российскую, немецкую, корейскую и ряд других. Но, помимо представленных признаков мировых диаспор следует указать такой внутренний консолидирующий фактор, как сплоченность, а также достаточно длительное время существования.

К «новым» можно отнести диаспоры, образовавшиеся в конце 20 в. в Евразии и Восточной Европе в результате развала всей социалистической системы, а именно в СССР, СФРЮ, ЧССР.

Но в этой статье предстоит рассмотреть так называемые «новые» диаспоры, которые возникли в постсоветское время и оказались в связи с переделом государственных границ, массовыми миграциями, кризисной ситуацией в социально — экономической сфере и рядом других причин на территории России. Важно отметить, что степень национальной самоидентификации титульного населения республик бывшего СССР после передела границ, проходившего на фоне дальнейшей активизации социальных движений, а также в связи со сменой руководства и идеологии в странах СНГ и Балтии, существенно возросла и приобрела более открытый характер. Потому вплоть до 1991 года для молдаван, казахов, киргизов и других национальностей, долгое время живших в едином государстве, понятие диаспоры имело отвлечённый характер. Сейчас новые диаспоры находятся в стадии становления, хотя за последнее десятилетие их организованность значительно возросла, а сфера деятельности расширилась (от культуры до политики) и на фоне других здесь выделяются украинская, армянская диаспоры, ставшие органичной частью мировых.

Итак, политические события конца 20 в., прокатившиеся по странам социалистического лагеря и их последствия обусловили начало процесса образования «новых» диаспор в России. А созданию мировых диаспор, по мнению большинства исследователей, предшествовали следующие причины: — насильственное переселение на территорию другого государства (например, еврейского народа Палестины в 6 в. в Вавилонию);

- набеги агрессивных соседних племён, а также завоевательные операции величественных;

- колонизационные процессы (классический пример-создание греческих колоний в Средиземноморье);

- преследования по этническому и религиозному признакам;

- поиск новых торговых путей – одна из основных причин возникновения армянской диаспоры;

- давнее перемешивание» различных народов, сосредоточенных в одном географическом ареале и невозможность проведения между ними чёткой границы;

- переселение этнических общин по приглашению правительств государств, нуждающихся в рабочем и интеллектуальном потенциале (например, немецкая община в России 17-18 вв.).

Новая и новейшая история обозначила ряд других причин, послуживших образованию диаспор вне своей родины: — экономические преобразования, потребовавшие значительных трудовых ресурсов (США, Канада, Латинская Америка, Индия, ЮАР, Австралия);

- аграрное переселение; — притеснения в общественной жизни, нередко трактуемые как этнические преследования (поляки, ирландцы, немцы, итальянцы).

Все вышеуказанные причины вызывали массовые миграции народов. Этот основополагающий фактор позволяет сделать вывод о том, что основой возникновения «мировых» диаспор являются миграции. Автор статьи, посвящённой изучению теоретического и прикладного аспекта диаспоры — Лаллука С., также считает миграции обязательным компонентом диаспоры. Другой исследователь, определяя понятие «диаспора» отмечает, что это этническое меньшинство, сохраняющее связь со страной происхождения, возникло именно в результате миграции.

Основной же причиной возникновения «новых» диаспор был распад единых полиэтнических государств — СССР, ЧССР, СФРЮ, и образование на их месте независимых государств, когда в одночасье после передела границ миллионы граждан оказались в положении «иностранцев», при этом никуда не эмигрируя. Хотя сам развал СССР, предшествующие и последовавшие за ним межэтнические конфликты, гражданские войны, а также тесно связанное с этим ухудшение внутриполитической, социально-экономической ситуации, безусловно, вызвали массовые миграции по всей территории бывшего Союза. Предпочтением у беженцев, вынужденных переселенцев в то время были регионы, граничащие с Казахстаном, а также центральная и юго-западная часть страны. Так, основным прибежищем в одних случаях и временной перевалочной базой — в других для мигрантов из Закавказья стали такие крупные города Северного Кавказа как Ставрополь, Пятигорск, Краснодар, Сочи. И все же значительная часть «новых мигрантов» из стран СНГ и Балтии концентрируется в Москве. На 1 января 2000 г. количество проживающего нерусского населения в российской столице составило более миллиона человек. Во многом это объясняется тем, что в 90-х г.г. при значительном сокращении выезда из России, а не увеличении въезда, как принято думать, произошёл необычный подъем миграционного прироста России за счет республик бывшего Союза. Кроме этого, изменения миграционного потока зависят от ряда других обстоятельств, а именно:

-всплеск национализма, пришедшийся на конец 80-х, когда в Азербайджане, Узбекистане, Таджикистане и Казахстане произошли первые межэтнические конфликты, который продолжился в 90-х г.г. вооруженными столкновениями в Таджикистане, Молдавии, странах Закавказья;

-прозрачность российских границ, благодаря чему практически все желающие могли беспрепятственно въехать в Россию;

-принятие Россией Закона «О беженцах».

Немаловажным является и тот исторический факт, что при формировании нашего многонационального государства русский народ был идеологическим и экономическим «старшим братом» для других народов советских республик. И это служит «моральным оправданием устремлений мигрантов» для переезда в российскую столицу, где они, по их представлениям, должны получить жилье, работу и другую социальную помощь. Также необходимо отметить заметный рост иммиграции в Россию в 1994 г., что связано с более быстрым движением России по пути рыночных реформ. Но мигрантов в плане дальнейшего обустройства всегда привлекали более развитые в экономическом и финансовом отношении регионы.

При этом следует сказать, что в качестве основополагающего критерия возникновения «мировых диаспор» выступают миграционные процессы, вызванные различными обстоятельствами, в то время как для «новых» («постсоветских») диаспор явился распад единого полиэтничного государства.

Необходимо добавить, что распад СССР и образование независимых государств послужили неким толчком к появлению такого «этноявления как реассимиляция. Если раньше, скажем, украинцы в массе своей имели множественную идентичность, благодаря которой можно было считать себя гражданином СССР, россиянином и украинцем одновременно, то сейчас на первый план выдвигается принадлежность к той или иной нации. То есть значительная часть нерусского населения осознает свою этническую принадлежность, хочет ее сохранить, передать потомкам, пытается установить контакты с исторической родиной. И этот интерес в последнее время не случаен, — так долго навязываемая гражданам Советского Союза политика «плавильного» котла рассыпалась одновременно с его развалом. Впрочем, негативной стороной распада полиэтничного государства явился невероятный количественный рост националистически настроенных различных групп, партий и т.д.

Следовательно, реассимиляция, возрождая у нерусского населения России собственный национальный интерес, способствует объединению людей по этническому признаку.

Относительно миграций, последовавших за процессом распада единого государства и способствующих образованию «новых» диаспор, хотелось отметить, что в России они в последние 10 лет осложнены такими существенными факторами как быстротечность, а также неготовность российских властей и определенных служб к приему неконтролируемого потока беженцев, переселенцев и других «инонациональных мигрантов». И здесь особая роль как адаптивной формы социальной организации этнических мигрантов принадлежит многочисленным диаспорам, которые за исключением украинской, армянской, еврейской, немецкой и ряда других, находятся на начальной стадии своего становления. Вышеуказанные «новые» диаспоры, влившись в состав «мировых», получили от них финансовую и организационную поддержку, в то время как образование диаспор в России, например, бывших Среднеазиатских республик происходит гораздо медленнее и труднее. Причина этого заложена в глубокой разности культур, языка, религий, образа жизни, системы ценностей и пр.

Но в любом случае, вне зависимости от национальной или конфессиональной принадлежности, человек, принуждённый покинуть свою родину и оказавшийся в иноэтничном окружении испытывает некий психологический стресс. Потеря своего жилья, работы, разлука с родными, друзьями — все это усугубляет и без того тяжелое психологическое состояние человека. Причем стресс этот вторичный. Первое шоковое состояние человек испытывает у себя на родине в результате угрозы физического насилия, этнического преследования или социального давления со стороны националистически настроенных представителей «титульной» нации.

Напряжение психических сил, последовавшее за этим состояние неопределённости в общественном сознании вынужденных переселенцев, связано и с потерей одной из составляющих множественной идентичности — идентификации человека с советским народом. И хотя этническая принадлежность гражданина СССР нередко становилась «не вопросом его личного самоопределения, а устанавливалась государством «по крови» и фиксировалась в официальных документах», теперь, после возникновения суверенных государств человеку все больше «приходится вносить существенные коррективы в личностные параметры идентификации». А одним из самых устойчивых показателей общности, не утративший своей действенности, оказался именно другой элемент множественной идентичности — отождествление себя с той или иной нацией. Итак, в государствах постсоветского времени в условиях стремительного роста этнического самосознания возникла «необходимость поиска новых форм групповой идентичности, безопасности и экономического благополучия», что также связано с психологическим напряжением и обеспокоенностью.

Как видно, преобладание стрессовых причин вынужденной миграции в значительной степени влияет на психическое состояние этнических мигрантов. Именно поэтому одной из главных функций диаспоры в этих условиях представляется функция адаптации. Особое место в связи с этим занимает психологическая помощь диаспоры своим соотечественникам, попавшим в беду. Следует отметить, что своевременная помощь в процессе адаптации играет важную роль для обеих сторон, как для прибывающей, так и принимающей. Немаловажно, что среди мигрантов могут находиться люди, имевшие на родине высокий общественный, политический или экономический статус и их вливание в национальную диаспору еще более укрепит и повысит её значимость. Отметим, что воспроизводство за счет мигрантов для любой устойчивой этнической общины всегда являлось непременной задачей. Итак, продолжая рассматривать адаптационную функцию диаспоры в постсоветское время, в ней можно выделить бытовую, психологическую, социально-экономическую, социокультурную адаптацию. Последняя представляется как процесс вхождения отдельного человека или группы в иноэтничную среду, сопровождающийся приобретением навыков, умений в различных сферах деятельности, а также усвоением ценностей, норм этой группы, где человек работает или учится и принятием их для создания линии поведения в новой среде.

Социокультурная адаптация мигрантов в новой среде носит более долговременный характер и проходит тем труднее, чем более устойчива и сплочена диаспора, что в свою очередь зависит от следующих факторов:

-степени компактности проживания;

-численности диаспоры;

-активности ее внутренних организаций и объединений;

-наличия «цементирующего этноядра».

И если первые три фактора являются объективными, то последний субъективный фактор, включающий в себя или сильное этническое самосознание, или историческую память, или мифологизацию утраченной родины, или религиозную веру и убеждения или совокупность всех этих признаков, не позволяет полностью раствориться в новой социокультурной среде.

Кроме психологической, моральной поддержки, осуществляемой в рамках диаспоры, этническим мигрантам оказывается существенная материальная помощь. И здесь немаловажным является факт принадлежности диаспоры к статусу «мировых», имеющих возможность оказать финансовою поддержку своим соотечественникам.

Таким образом, диаспора, являясь универсальной формой, позволяющей одновременное существование в иноэтничном окружении и в среде своего этноса, облегчает адаптацию прибывших соотечественников. Причем, значение этой функции возрастает в период вынужденной, а не естественной миграции, когда у этнических мигрантов проявляется одна из наиболее сильных психологических особенностей — желание вернуться на родину.

Адаптационная функция имеет две взаимосвязанных направленности: внутреннюю и внешнюю. То есть адаптация этнических мигрантов осуществляется в рамках диаспоры и в то же время велико значение диаспоры как принимающей стороны своих соотечественников извне. Поэтому нельзя полностью согласиться с мнением тех исследователей, которые принижают роль адаптационной функции диаспор, связывая это с тем, что современная диаспора рассматривается как временное прибежище человека, у которого только два пути: или вернуться назад на родину или полностью ассимилироваться в новой социокультурной среде.

Наряду с функцией адаптации, имеющую как внутреннюю, так и внешнюю направленность, следует перейти к рассмотрению собственно внутренних функций диаспоры. И основной или наиболее распространенной внутренней функцией этнических диаспор вообще можно назвать «сохраняющую» функцию, включающую следующие признаки:

1) сохранение языка своего народа;

2) сохранение этнонациональной культуры (обряды, традиции, жизненные устои, домашний уклад, танцы, песни, праздники, национальная литература и т.д.);

3) сохранение определенной конфессиональной принадлежности;

4) сохранение этнического самосознания (национальная идентификация, этнические стереотипы, общая историческая судьба).

Функция сохранения материальной и духовной культуры имеет важное значение для диаспоры. При этом, в одних случаях, она самопроизводна (особенно это отмечается в компактных поселениях этногрупп, где сильны традиции народа и где общение осуществляется преимущественно на родном языке), в других, — сохранение языка и других основ культуры ведется с привлечением дополнительных средств, таких как, создание национальных школ, выпуск специальных газет, журналов, теле — радиопередач, организация выступлений различных фольклорных коллективов и др. И в том и другом случае важным фактором сохранения национальной культуры является приток новых мигрантов с исторической родины. Помимо этого диаспора лучше сохраняет себя в окружении другой культуры благодаря объективному и субъективному факторам, к которым соответственно можно отнести активную деятельность общественных объединений и организаций, возглавляемых авторитетными лидерами, внутреннюю мобилизацию, терпимое отношение титульного населения, и некое этнопсихологическое ядро под которым понимается этническое самосознание.

Рассматривая функцию сохранения этнической культуры, языка, самосознания как одну из важнейших функций (как старых, так и новых диаспор), следует обратить внимание на ту часть нерусского населения, которая уже давно живет в России, и успела адаптироваться, а также частично ассимилироваться. Но в связи с известными событиями, их желание возродить свою этнокультурную самобытность и наладить более тесные контакты со своей этнической родиной, резко возросло. Деятельность старых национальных диаспор на территории России заметно активизируется, что выражается в создании новых организаций и объединений, основными задачами которых являются контакты в области, как культуры, так и экономики и политики двух стран.

При анализе внешних функций диаспор, необходимо отметить, что они более многочисленны и разнообразны, чем внутренние. Сюда можно отнести взаимодействие в области экономики и политики, осуществляемое между так называемыми страной-хозяином, страной-матерью и самой диаспорой. При этом экономические и политические отношения между ними, в отличие от контактов в сфере культуры не находятся в прямой зависимости от национальных особенностей тех или иных народов.

В экономике нашей страны в начале, и особенно с середины 90-х годов все большую силу набирает такой феномен как этническое предпринимательство, связанное с определенными видами деятельности различных диаспор. Особенно этот вид предпринимательства широко развит в приграничных районах России. Так, китайцы в этих и других регионах заняты преимущественно торговлей товарами китайского производства, кроме этого они выполняют работы в сельском хозяйстве, занимаются ремонтом обуви. Корейцы, арендуя земли на Дальнем Востоке для выращивания овощей, впоследствии занимаются продажей салатов и приправ в различных российских городах. Торговля «южными» фруктами и овощами на рынках крупных городов России осуществляется, а нередко и контролируется в основном представителями азербайджанской, армянской, грузинской и других диаспор. Говоря об их занятости в сфере торговли, Рязанцев С.В. отмечает, что они еще во времена СССР специализировались на доставке и торговле фруктами, овощами, цветами и эта торговля приобрела «колоссальные масштабы». Удачно используя особенности своей национальной кухни, «южане» открывают небольшие кафе, закусочные, а также рестораны. Вдоль автомагистралей выстраиваются разнообразные придорожные кафе с дагестанской, армянской, грузинской кухней. То есть этнические мигранты стремятся занять свободные экономические ниши, которые вовсе необязательно являются «престижными». С течением времени, накопив более солидный капитал, этнические предприниматели расширяют сферу своей деятельности или переключаются на другой бизнес. И здесь возможно ослабление прочных связей со своей диаспорой, возникновение желания «отпочковаться» от своих соплеменников. Но процессы индивидуализации людей характерны как раз для сегодняшнего времени и охватывают не только жизнедеятельность внутри диаспор, но и всё общество в целом. Тогда как нервом диаспоры являются именно общинные формы бытия.

Следовательно, при рассмотрении функций национальной диаспоры в России выделяется экономическая, которая наиболее актуальна в настоящее время.

Не менее значимы в последнее десятилетие политические функции, выполняемые рядом национальных диаспор России. Так, деятельность некоторых организаций сосредоточена на поддержании целей независимости (абхазская диаспора), другие – выступают как оппозиция правящему режиму (таджикская, узбекская, туркменская). Одной из главных задач немецкого объединения «Возрождение» было возвращение немцам автономной республики на Волге. Г. Алиев на встрече в Москве с представителями азербайджанской диаспоры акцентировал внимание на том, что необходимо не только осуществлять регулярные контакты со своей родиной, но и «стараться активно участвовать в политической и социально – экономической жизни страны проживания «. Президент Украины также заинтересован в дальнейшей политизации украинской диаспоры, так как Россия имеет стратегическое значение для этого государства. Недавно образованный Союз армян России, духовно и организационно объединивший более двух миллионов российских граждан, готов с помощью общественных инструментов корректировать действие политиков, если они будут уклоняться «от логики объективного развития российско-армянских отношений». При этом, выделяя новую роль национальных общин — «здоровое вмешательство в большую политику».

Существует опасность, что диаспоры в России могут стать «излишне» политизированными. Но это во многом зависит от амбиций их лидеров, а также от активизации деятельности политэмигрантов, которые, выехав за границу не оставили мысли переустроить свою покинутую родину. Вследствие этого властям необходимо идти на сближение с представителями диаспор и учитывать их интересы при взаимодействии в области политики, осуществляемой между страной их проживания, исторической родиной и самой диаспорой. Таким образом, считается необходимым выделение политических функций присущих большинству диаспор в современном мире. Однако и их абсолютизация может привести к усложнениям взаимоотношений между целыми государствами. Очень верно об этом сказал президент Союза армян России: «политики приходят и уходят, а народы остаются».

Но наиболее распространённой функцией диаспоры следует указать культурно-просветительскую функцию. Ведь именно в сфере культуры, трактуемой в самом широком смысле слова и сосредоточены все основные отличительные особенности народов. «И у каждого народа особая национально – зарождённая, национально выношенная и национально выстраданная культура» – подчёркивает Ильин И.А.

У народов, оказавшихся в иноэтничном окружении, отсутствуют такие объективные факторы как территория, политико-юридические институты, а также устойчивый хозяйственный уклад. В этих случаях особая роль принадлежит субъективно-психологическим компонентам, таким как система ценностей, включающая сильное групповое национальное или этническое самосознание, сохраняющееся долгое время, мифологизацию потерянной родины, религиозные убеждения, особенности фольклора, язык, обладающий этнической спецификой и т. п.

Феномен диаспоры, в первую очередь, основывается на культурной самобытности, а её отрыв от родины усиливает стремление к сохранению, а в дальнейшем и пропаганде своей культуры, языка. Кроме этого, процесс распада СССР и появление на карте мира нескольких новых независимых государств вызвало у нерусских жителей России рост национального самосознания, желание глубже узнать историю, культуру своего народа, о дальнейших отношениях между Россией и родиной их предков. Эти факты, на определённой стадии развития диаспоры, способствуют возникновению в её рамках эффективных организационных форм существования, представленных различными объединениями, организациями, обществами, партиями, движениями и т. д.

Таким образом, проводя сравнительный анализ «мировых» («классических» или «старых») и «новых» диаспор, следует отметить, что основной причиной первых были миграции, вызванные различными обстоятельствами. Распад единых полиэтнических государств (СССР, ЧССР, СФРЮ), социально-экономическое и политическое реформирование этих образований, связанное с переходом к рыночной экономике, межэтнические конфликты и последовавшая за этим неконтролируемая миграция, привели к образованию, так называемых, «новых» диаспор.

сибирские региональные ценности, типология малых городов, условия отдаленности, консервация ценностей.

в статье рассматриваются сибирские региональные, сохранившиеся почти в нетронутом виде ценности, которые необходимо не только исследовать как музейные экспонаты, но и активно вливать в реальную жизнь этих поселенческих общностей. Все это позволяет говорить о том, что в современной России сложилась неоднозначная ситуация. С одной стороны, научно-технический прогресс активно нивелирует регионы, стираются границы и различия между относительно развитыми и относительно неразвитыми районами, с другой стороны, - явно нарушено существовавшее ранее социально-экономическое, политическое, идеологическое и иное равновесие между центром и периферий.

Текст статьи:

Развитие малых городов Сибири – одно из центральных аспектов внимания ученых, которые, однако, фокусируют его на типологических признаках его развития. Однако, существование личности и развитие ее в этих условиях, возможность интеллектуального и культурного становления в условиях отдаления от признанных центров, становится важной проблемой. При этом, именно в условиях отдаления, существуют свои, региональные, сохранившиеся почти в нетронутом виде ценности, которые необходимо не только исследовать как музейные экспонаты, но и активно вливать в реальную жизнь этих поселенческих общностей. Все это позволяет говорить о том, что в современной России сложилась неоднозначная ситуация. С одной стороны, научно-технический прогресс активно нивелирует регионы, стираются границы и различия между относительно развитыми и относительно неразвитыми районами, с другой стороны, — явно нарушено существовавшее ранее социально-экономическое, политическое, идеологическое и иное равновесие между центром и периферий. Переплетение этих процессов и определяет специфику современного развития регионов России.

Типология историко-культурных областей на территории Российской Федерации разработана еще недостаточно. Принято выделять три большие историко-этнографические провинции: Восточно-европейскую, Сибирскую и Дальне-Восточную. Протяженность Сибири от Урала до Чукотки заставляет делить Сибирскую провинцию на две территориально неравные части, водоразделом для которых служит Енисей. В Западно-Сибирский регион входят Ямало-Ненецкая, Средне-Обская, Верхне-Обская, Тобольско-Иртышская, Алтайская историко-этнографические области. В географическом плане эта территория включает Алтайский край, Кемеровскую, Новосибирскую, Омскую, Томскую и Тюменскую области.

Далеко не случайно региональная историография выдвинулась на первый план. Идет оформление региональных научных школ. Дело в том, что некоторые проблемы, традиционно относимые к местным, региональным, на практике имеют общероссийское (и даже мировое) значение. Например, история освоения Сибири (подобно освоению дикого запада Америки) является отнюдь не региональной тематикой. Ее разработка возможна в общегосударственном плане и только на базе глубоких региональных исследований комплексного характера с применением традиционных и современных методик. Такие академические исследования истории развития регионов должны быть многоуровневые. Первый уровень — низовое звено, исследование малого региона (село, район, город). Второй уровень — изучение среднего региона (республика, край, область). Третий уровень — осмысление истории развития крупного региона. Изыскание на каждом уровне дополняют друг друга. В совокупности более общие подходы к региональной культурно-исторической реальности со временем позволяет оформить концепцию региональной истории.

Сегодня Сибирь — страна контрастов: здесь внедряют передовые технологии и сохраняются древнейшие рыболовные и звероловные ловушки, изготавливаемые на месте промысла только с помощью ножа и только из подручного материала; здесь мы наблюдаем древнейшие виды отношений к умершему и современнейшее медицинское обследование; здесь сохраняются фольклор и мифы, которые сосуществуют с научными знаниями о строении Вселенной.

Одно из актуальных направлений региональной историографии — региональная культура. Здесь три суперпроблемы: исследование регионального менталитета (политического, социально-экономического, духовного); выявление роли региональных культурных центров в структуре общественных отношений; анализ источников формирования и особенностей творческой деятельности провинциальной интеллигенции. К последнему немаловажно добавить актуальную проблему общественно-политической активности интеллигенции.

Проводимые исследования показывают, что, с одной стороны, в культурной жизни региона, в частности Западно-Сибирского, находят воплощение общекультурные закономерности: формируется и начинает активно действовать новая элита, и, дистанцируясь от нее, пробуждаются самобытные формы народной культуры, освобожденные от жестокого идеологического диктата; общечеловеческие, наднациональные культурные ценности и идеалы находят свое воплощение и развитие в культуре различных народностей, проживающих в данном регионе. С другой стороны, возникают и функционируют культурно-региональные особенности: формируется и доминирует «городское» видение культурных процессов; образуется двухполюсная поляризация и централизация (Ханты-Мансийск — Сургут) со своим культурным противопоставлением; расширяется религиозная сфера в культуре за счет строительства новых храмов, усиления религиозной тематики не только в искусстве, но и в науке и образовании; активизируются процессы гуманитаризации в культурно-образовательной сфере благодаря становлению систем непрерывного и многоуровнего образования; повышается активность молодежной субкультуры по отношению к соседним регионам; главное — игнорируются исторические корни бытовой жизни, а отсюда -  раздельность обычного сознания и бытовой культуры, их антикультурность, сиюминутность, прерывистость, маргинальность. Это лишь — основы концептуального ведения региональной истории и культуры.

Ставя вопрос о современном развитии города, необходимо выделить два уровня: фундаментальный и прикладной. В мировой науке фундаментальный уровень познания развит достаточно высоко, в то время как в России фундаментальное культурологическое знание существует в очень малых количествах и крайне фрагментарно.

Подобно тому, как в ходе хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири в советскую эпоху происходил перекос в сторону технократических подходов и имела место недооценка социально-культурных аспектов процесса урбанизации, в советской науке обозначилось явное отставание в изучении этих процессов. Отсутствие серьезных научных разработок о воздействии процессов урбанизации на человека и человеческого сообщества сказывается как на недооценке этого фактора при разработке региональных программ местными органами власти, так и на отсутствии данной проблематики в политических платформах различных партий. В настоящее время наблюдается определенный дефицит исследований, характеризующих исходный уровень и состояние культуры регионов в условиях современной модернизации.

Особенно это касается малых городов, где компактно проживает большая часть населения Западной Сибири. Нет четких представлений о субъектах, вызывающих процессы модернизации культуры региона и изменения культурных стереотипов.

Следует признать, что в теоретическом отношении проблема развития западно-сибирского  малого города разработана в области культурологии весьма слабо. В связи с этим, одной из важнейших задач является ликвидация этого пробела.

Прежде всего, необходимо дать систематическое описание малого города в качестве социокультурной целостности и выявить границы между уже известным (фрагментарными картинами и элементами культурологического познания, зафиксированными в научных исследованиях, проведенных в рамках  смежных  наук, прежде всего истории, этнографии, социологии), и неизвестным (неизученным) с тем, чтобы строить относительно новую для отечественной науки культурологическую картину города не на «пустом месте», а с опорой на достижения смежных областей научного познания.

Можно выделить следующие основные индикаторы, характеризующие категорию «малый город»:

- население;

- территория;

- экономический потенциал;

- инфраструктурный облик (социальные институты культуры, информационные коммуникации, сфера услуг, транспорт и дороги, коммунальное хозяйство и др.);

- отдаленность от политического, экономического и культурного центра конкретного региона.

Несмотря на наличие значительного количества индикаторов, наиболее простым и логичным способом определения понятия «малый город» является разделение этих городов на основе показателей численности жителей.

Из трех категорий городов Западной Сибири, т.е. крупных, средних и малых, наибольший удельный вес занимают малые города.

К числу слабо изученных как в теоретическом, так и научно-практическом плане относятся следующие фундаментальные проблемы: социокультурная стратификация городского пространства, этническая специфика города и языки субкультур, конфессионализм как элемент городской культуры, «поколенческая» структура городской культуры и многие другие.

Нерегулируемый рост городских поселений в Западной Сибири России привел к тому, что значительная часть населения потеряла (или не имеет) связи с основным производством (градообразующей отраслью, предприятием).

При выработке месторождений возникает острый вопрос о «перепрофилизации» городов.

Необходим особый подход к определению перспективной экономической и культурной модели малых городов в трудных по условиям жизни районах страны. Здесь прогноз перспективного развития должен определяться особенностями географических условий.

Малые города особенно восприимчивы к воздействию центра на их развитие. При прогнозировании путей их развития нужно идти от территории, от района, определить какова потребность конкретной местности в городах (и каких по сочетанию выполняемых функций), насколько достаточна сложившаяся сеть городов. В связи с этим город должен рассматриваться в системе «производство-население-территория». Путь развития ни одного из городов не может быть определен вне этой системы, вне территориальной модели того или иного экономического района.

Слабое развитие фундаментального культурологического знания сильно сдерживает проведение прикладных исследований. Прикладное знание рождается на базе применения культурологических обобщений к диагностике и решению устойчивых социокультурных проблем развития города. Среди наиболее важных из числа последних, можно определить две — социокультурные последствия урбанизации и экология.

В мировой науке важнейшими специальными областями исследования являются урбанистическая и экологическая антропология, которые изучают, что человек делает со своим предметно-пространственным окружением (первая занимается искусственными объектами зданиями, сооружениями, дорогами, пространственной организацией поселений и т.п., вторая- естественными объектами, такими, как почва, растения, водоемы, природные материалы).

Современная городская культура складывалась на протяжении многих десятилетий под непосредственным влиянием разновеликих взаимодействующих факторов. Основной тенденцией развития городской культуры на протяжении последних 100 — 150 лет, в том числе и в сибирском регионе, является переход от преимущественно традиционных (доиндустриальных) к преимущественно урбанистическим (индустриальным и постиндустриальным) формам ее развития, что является важнейшей составной частью процесса модернизации.

На эмпирическом уровне давно уже сложились представления о западном и восточном типе городской культуры (и соответственно городов), как о весьма различных «культурно-исторических типах». Причем это различие проявляется как во внешних признаках (архитектура, планировка, жилище), так и внутренних (образ жизни городского населения, менталитет и т.п.). Однако, проблема взаимоотношения этих культурно-исторических типов, как на макро, так и на микро уровнях изучена весьма слабо. Процесс осмысления западноевропейской культурой сложного и многослойного социально-культурного комплекса, традиционно определяемого как Восток (в отличие от Запада), насчитывает уже двухтысячелетнюю историю. В Древней Греции разграничение Востока и Запада стало формой обозначения противоположности «цивилизованности» и «дикости». Позднее в европейской науке сложилась точка зрения признания равенства (в определенном смысле) Востока с Западом.

Особый интерес в этом отношении представляют азиатские города России, в том числе Западной Сибири. Первоначально они возникли по классической схеме в качестве острогов-крепостей, опорных пунктов колонизации и освоения вновь присоединенных земель. Сибирь и ее население русским первопроходцам представлялась как «дикий край» (Восток), который необходимо «цивилизовать» (т.е. приобщить к России).

Подобная схема продвижения на Восток позднее привела к возникновению двух крупных проблем. Первая заключалась в том, что сибирские города (в подавляющем числе) с момента возникновения являлись типично русским городами, окруженными иноэтничным населением. Поэтому, проблема Запад-Восток на протяжении многих десятилетий выражалась и закреплялась в формуле русский город — иноязычные кочевники (или охотники — в зависимости от местоположения). Только по мере колонизации Сибири, города формируют адекватное этническое окружение.

Вторая проблема выражалась в том, что проникновение русских в Сибирь сопровождалось аккультурацией, вызвавшей серьезные видовые последствия и формирование особого социокультурного типа в последствие получившего в отечественной литературе название «старожил». По определению многих отечественных авторов сибирские «старожилы», сталкиваясь постоянно с иноэтнической средой постепенно изменили в определенном отношении не только свой внешний вид, язык, но и социально-психологический тип.

Однако, в целом ряде случаев, сибирские города строились на полиэтнической основе с непосредственным вовлечением коренного населения. За рубежом изучению этнических групп, «вкрапленных» в социальную структуру города, посвящено большое число исследований. В отечественной литературе подобные работы являются редкостью. В этом отношении особо следует выделить работы Н.А. Томилова о татарском населении городов Западной Сибири. Из новейшей литературы определенный интерес представляет исследование Ц.Б. Будаева, посвященное использованию времени городским населением Бурятии.

Таким образом, главными проводниками и центрами русификации Сибири стали города. Окружающее иноязычнное население постепенно русифицировалось, воспринимая первоначально многие элементы материальной культуры русских первопроходцев (Запада), а затем сам язык, письменность, религию. Даже в современных условиях, как показали исследования, городской образ жизни обладает своей национальной спецификой. Однако, по мере развития урбанистических процессов историческая область проявления национальной специфики постепенно сужается. При этом этнические различия стираются сначала в материальном производстве, а затем в социальной организации. Более длительное время они сохраняются в сфере духовной культуры.

Проблема Запад-Восток в отношении формирования и развития городской культуры Сибири находит свое отражение и в вопросе непосредственных культурных контактов с Западной Европой и их влиянии на этот процесс. Первоначально эти контакты заключались в использовании не только западного опыта и образцов, но и военнопленных и вольнонаемных шведов, немцев и др. для строительства крепостей и городов. Затем — в развитии торгово-экономических и культурных контактов со странами Западной Европы. Эти связи особенно усилились в самом конце ХIХ — начале ХХ в. после завершения строительства Великой сибирской железной дороги. Во всех крупных сибирских городах в эти годы возникают многочисленные конторы и представительства западноевропейских фирм (немецких, датских, голландских и др.). Многие сибирские города участвуют в зарубежных международных выставках. Иностранные фирмы, напротив, выставляют свои экспонаты на сибирских выставках. На прилавках магазинов Томска можно было обнаружить товары не только из Москвы, Петербурга, Варшавы, но и из Вены, Лондона и Парижа.

Во времена советского периода эти процессы резко прекратились и только с началом «перестройки» начали заново возрождаться.

Сложный синтетический характер изучаемого объекта (культура малого города) не поддается достаточно полному описанию и исследованию с позиций какой-либо отдельно взятой науки, теории или концепции. Поэтому его изучение требует выработки комплексного междисциплинарного подхода. Целостной теории данного уровня в настоящее время пока еще не существует. В связи с этим, современная наука преодолевает отмеченные трудности путем самостоятельного анализа различных подсистем объекта с использованием уже отработанных моделей по отношению к этим подобъектам.

Современное развитие малых городов Сибири, процессы урбанизации нашей жизни в целом повышают роль социального познания этих процессов в любой самой, что ни на есть практической деятельности, а тем более в деятельности как федеральных органов власти, так областной и городской администраций. Проблема состоит в том, что многие из политиков и управленцев не понимают привязанности социальных и политических процессов к культурным, к культурному ландшафту городов России. Они сплошь и рядом пытаются решать разрывающие страну проблемы и конфликты помимо и иногда даже вопреки реально действующим механизмам урбанизации и развития городской культуры.

В условиях трансформирующейся экономики регионы Западной Сибири оказались в наиболее сложной социально-экономической ситуации исходя из объективных условий (суровые климатические условия, удаленность и труднодоступность многих северных районов, высокая зависимость хозяйственного комплекса от ввозимой продукции и т.д.). Кризис в экономике и социальной сфере северных районов Российской Федерации наиболее остро сказался на положении городов и поселков, созданных на базе градообразующих предприятий (монопрофильных городских поселений).

Сложившееся положение угрожает существованию малых городов и поселков Сибири России и может привести к необратимым последствиям для экономики северных регионов, имеющей определяющее значение для стабилизации социально-экономической ситуации в Российской Федерации.

Поэтому все эти моменты требуют со стороны ученых тщательного и активного изучения последствий урбанизации и их влияния на изменения городской культуры с целью выработки основ общепринятых моделей развития российского общества. Культура должна стать одной из главных основ модернизации российского общества. Без учета этого важнейшего фактора ожидать экономического чуда, долговременной политической стабилизации, устойчивой сбалансированности межнациональных отношений просто не приходится.

Таким образом, необходимость исследования основных проблем формирования и развития культуры малого города в современных условиях связана с поворотом к новому пониманию роли культурного фактора в проведении современных реформ непосредственно с потребностями сегодняшнего дня: необходимостью разработки новых научных подходов к созданию программы социокультурного развития крупнейшего региона России — Сибири. Изучение и решение этих проблем силами историков, социологов, культурологов и практических работников в области культуры будет способствовать не только дальнейшему развитию науки, но и интеграции сил ученых с практическими работниками в сфере культуры.

Советский период освоения Сибири — это открытие и разработка месторождений полезных ископаемых и создание возле них, возле промыслов, буровых, нефтегазодобывающих месторождений, городов и поселков. Эти населенные пункты создавались как «опорные пункты» освоения территории. Результатом этого явилось то, что расселение в Сибири носит в основном «урбанизированный» характер, особенно в такой индустриальной области как Тюменская. В городах проживает 88,3% населения области.

Города и другие поселения распределены по территории неравномерно. Это обуславливается особенностями размещения производительных сил и, в первую очередь, выборочным освоением природных ресурсов, а также выгодным географическим положением  территорий Западно-Сибирской равнины. Сырьевая направленность экономики региона определила очаговый характер размещения производительных сил, привязанность их к крупнейшим центрам добычи и переработки природных ресурсов. В связи с этим и расселение носит очаговый характер.

Основополагающую роль в размещении населения, формировании сети населенных мест в Западной Сибири играет развитие и размещение хозяйственных комплексов, прежде всего промышленности. В наибольшей степени структура хозяйства региона определяет экономическую базу небольших монопрофильных поселений.

Анализ размещения промышленности показывает, что отчетливо прослеживается тяготение определенных отраслей к городским поселениям разной величины. Отрасли промышленности, связанные с добычей сырья преобладают в небольших городах.

Большинство городов Западно-Сибирского региона образовались как нефтегазодобывающие центры в районах разработок полезных ископаемых. В этом состоит главное отличие малых городов Сибири от малых городов Центральной России, которые в большинстве своем выполняют функции местных центров сельскохозяйственного производства.

База возникновения подавляющего числа западно-сибирски городов — одна отрасль или одно месторождение. Это предприятие или производственный комплекс обычно проектируется с расчетом на определенный контингент работающих, заявленный в проекте. Затем, однако, оно обрастает вспомогательными и другими производствами, требующими дополнительного контингента рабочей силы, так как многие из них не были учтены в первоначальном проекте.

Проблема заключается не в росте городов Сибири, а в их сохранении как поселений (малые города не могут быть законсервированы) и приведении их функциональной структуры в соответствие с потребностями территориально-отраслевой организации хозяйства и перспективами экономического развития региона.

Спад объемов производства и реализации продукции градообразующих предприятий приводит к снижению местной налогооблагаемой базы. Отсутствие средств в бюджетах городов и районов на развитие муниципальной инфраструктуры, на решение социально-экономических вопросов, на выплату заработной платы работникам бюджетной сферы и коммунального обслуживания, на топливо — это факторы, определяющие социально-экономическое положение малых городов региона.

Наиболее действенным рычагом активизации малых городов является развитие промышленности, которая в Западной Сибири определяет их главную функцию. Речь идет, в первую очередь, о более комплексном использовании добываемого сырья, совершенствовании технологий производства, освоении новых видов продукции дополнительно к традиционным.

Главной особенностью городских поселений в Западной Сибири является монополизация предприятиями-гигантами территории малых и даже средних городов. Развитие и размещение промышленности играет важную роль в решении многих проблем малых городов: экономических, социальных, демографических и др.

Перспективы существования монопрофильных городов в западно-сибирском регионе заключаются в развитии и поддержке градообразующих предприятий, что определяется возможностями отраслей производственной специализации, а также в развитии альтернативных отраслей хозяйствования, развитии новых направлений специализации и диверсификации региональной экономики с учетом ее природно-экономических особенностей.

Основной сутью сибирского города во все времена были задачи «пионерского» освоения слабозаселенных, необжитых и экономически неразвитых регионов Сибири: он во все времена в той или иной мере выполнял роль «фронтира» между «варварством» и «цивилизацией» и не только к аборигенному, но и в определенной мере к русскому сельскому населению. Сибирский город в своем происхождении и по своим функциям не мог быть ни монастырским, ни частным, а только лишь «государевым» «служилым». Отсюда его закономерности социально-экономического, административно-политического и культурного развития. «Фронтирная» роль сибирских городов менялась не только во времени, но и в пространстве: крупные города XVII в. как Тюмень, Тобольск, Тара, Енисейск, выполнив свою роль в колонизационном освоении далеких окраин, в последующие времена уступали свою «фронтирную» задачу новым городам, преимущественно возникавшим из слобод и острогов, по освоению уже близких территорий.

Колонизационный, «фронтирный» тип сибирских городов обусловил и особый состав, и динамику движения населения, и смену лидеров. Преобладание служилых людей в сибирских городах XVII в. обуславливалось не только военно-политическими и управленческими задачами, но и активным участием служилых людей в торговле и ремесле. Именно служилый человек мог наиболее полно и эффективно выполнять эти функции в необжитой стране точно так же, как его «коллеги» – европейские бюргеры в предшествующую эпоху были торговцами с оружием в руках, не раз выходившими на крепостные стены. Этот социальный лидер по своей психологии и политическому менталитету был «государственником» (в отличие, например, от конкистадоров в Америке): поэтому многочисленные казачьи бунты в Сибири XVII в. ни разу не претворились в попытку отделения колонии от метрополии.

Развитие урбанистики на современном этапе характеризуется рядом новых качественных моментов. Прежде всего, в исторической науке значительно усилился интерес к городу как объекту исторического изучения. В 1991 г. в Иркутске прошла первая региональная конференция по истории городов Сибири, появился ряд интересных монографий и сборников по истории сибирских городов, причем, речь уже идет не просто о городах, а о процессах урбанизации региона применительно к категории культуры. Появляются также новые жанры и направления в сибирской урбанистике: рождается энциклопедическая форма изложения истории городов Сибири, интересная не только для читателей, но и важная для исследователей, ибо это позволяет охватить весь путь исторического развития. Заново, на основе новых теорий маркетинга и менеджмента, разрабатываются вопросы торгового развития сибирских городов. Возникает историография и источниковедение сибирских городов как теоретическая форма осмысления как пройденного наукой пути, так и некоторых особенностей фактической истории городов. И, наконец, рождаются новые методологические подходы и концепции, стоящие на стыке нескольких дисциплин, применение которых может быть плодотворным не только к современности, но и к прошлой истории сибирских городов.

Не случайно в представлении многих россиян понятия «Западная Сибирь» и «нефть» воспринимаются как синонимы – округ является основным нефтегазоносным районом страны.

Наличие нефти и газа на территории Западной Сибири было предсказано академиком И.М. Губкиным в 1934 году.

Бурение опорных скважин началось в 1951 году. 21 сентября 1953 года геологоразведочная скважина в поселке Березово дала мощный газовый фонтан, что послужило началом изменения жизни края и экономики всей страны. Планомерное проведение геофизических и буровых работ началось в 1954 году.

25 сентября 1959 года вблизи села Шаим ( район современного г.Урая ) был открыт нефтеносный пласт с объемом суточной добычи нефти свыше одной тонны.

25 апреля 1960 года из скважины Р-7 на Мулымьинской площади получена первая промышленная нефть (суточный дебит более 10 тонн).

В июне 1960 года из скважины Р-6 Шаимской нефтеразведочной экспедиции ударил фонтан нефти с суточным дебитом 300 тонн. Было открыто первое в Сибири месторождение промышленной нефти.

Затем были открыты Усть-Балыкское, Западно-Сургутское, Покурское, Ватинское, Мамонтовское, Салымское, Правдинское и многие другие месторождения. В 1965 году стало известно об открытии Самотлорского месторождения, которое по запасам нефти входит в первую десятку крупнейших месторождений мира.

В 1964 году началась промышленная эксплуатация нефтяных месторождений округа. В 80-е годы на территории округа ежедневно добывалось около миллиона тонн нефти.

Высокие темпы развития нефтяной промышленности, строительства, энергетики обусловили быстрый рост населения (более чем на 1 миллион человек за последние 30 лет).

Построены новые города. Развивается геологоразведка, создаются нефтедобывающие и нефтеперерабатывающие предприятия. В сжатые сроки ведется строительство нефтегазопроводов, автомобильных и железных дорог.

С переходом страны к рыночным реформам в начале 90-х годов происходят существенные изменения и в экономике округа. До 1996 года наблюдалось снижение объемов добычи нефти. В настоящее время этот процесс стабилизировался, и Западно-Сибирский регион по-прежнему является основной топливно-энергетической базой страны.

Уровень развития информатизации характеризует в современном мире уровень развития государства. Без мощной информационной инфраструктуры невозможно создать современный цивилизованный рынок товаров и услуг, обеспечить решение задач социальной сферы, войти в мировое сообщество в качестве полноценного партнера.

Общий разовый тираж газет, издающихся в Ханты-Мансийском автономном округе, превышает 600 тыс. экземпляров — при численности населения в 1368 тыс. человек. Подавляющее большинство газет и все журналы печатаются на местной полиграфической базе, представленной 19-ю типографиями; из них 17 оснащены электронными редакционно-издательскими комплексами и оборудованием цветной офсетной печати.

В целом в округе зарегистрировано более 350 средств массовой информации (из них более 200 действуют постоянно). Издается более 100 газет и около 10 журналов различной ведомственной принадлежности. Наиболее массовые и влиятельные издания, кроме перечисленных выше, — газеты «Вестник» и «Новый город» (г.Сургут), «Варта» и «Новости Приобья» (г.Нижневартовск), «Путь октября» (г.Советский), «Знамя» (г.Урай), «Нефтеюганский рабочий» и «Здравствуйте, нефтеюганцы!» (г.Нефтеюганск), а также окружные журналы «Югра» и «Старт». Кроме того, с 1999 года  в рамках «Новостей Югры» начала выходить окружная молодежная газета «Поколение Nord».

К тому же, с недавних пор в округе функционирует несколько информационных агентств. Наиболее крупными и влиятельными являются окружное информационное агентство «Югра-Информ», «СИА-ПРЕСС» (г.Сургут) и «Самотлор-экспресс» (г.Нижневартовск).

Около 50 региональных редакций газет, муниципальных, ведомственных и частных телерадиокомпаний участвуют в информационном сотрудничестве с органами государственной власти автономного округа (на договорной основе). Развитие сети печатных и электронных СМИ, постоянное увеличение объемов их взаимодействия, информации создает все более благоприятные условия для обеспечения конституционного права жителей региона на получение оперативной и достоверной информации.

На сегодняшний день функционирует собственная окружная телерадиокомпания «Югра», вещающая с сентября 2000 года на своем спутниковом канале по всей территории России (21 час в сутки). По-прежнему популярна среди населения округа региональная государственная телерадиокомпания «Югория» (дочернее предприятие ВГТРК). Среди местных электронных СМИ наиболее перспективными считаются телекомпания «СургутИнформТВ», телерадиокомпании «Сургутинтерновости» и «Самотлор» (г.Нижневартовск), а также «Интелком» (г.Нефтеюганск), «Инфосервис» (г.Когалым), радиоцентр «Эфир» (г.Нижневартовск). Всего в округе функционирует около 50 телевизионных, радио- и телерадиокомпаний, охватывающих вещанием весь регион.

Важное место в стратегии развития малых городов должно занять ускорение процесса внедрения высоких технологий передачи и обработки информации, расширения информационного рынка, комплексного развития информационной инфраструктуры, преодоления внутренней изоляции.

Эти процессы необходимы, поскольку они дают возможность значительно повысить эффективность управления городским хозяйством, качественно улучшить инвестиционный потенциал малого города, повысить уровень взаимодействия культурных и информационных процессов

Наиболее интересным следствием внедрения новых телекоммуникационных технологий является не простое распространение информации, но резкое усиление внутригородских и международных коммуникаций и локально-ориентированных проектов. Это бы позволило малым городам региона преодолеть внутреннюю изоляцию и успешнее решать городские проблемы путем расширения экономических возможностей.

интеллектуальная собственность, авторское право, исключительные права, признание авторства.

Принятие четвертой части Гражданского кодекса внесло изменения в традиционное понимание интеллектуальных прав. Возникли новые объекты интеллектуальной собственности (ноу-хау, право на технологию), расширен объем авторских правомочий, усилены механизмы защиты авторских прав. Появились и новые субъекты – изготовитель базы данных, публикатор.

Текст статьи:

Авторское право первоначально возникло и развивалось как право по защите от незаконного воспроизведения произведения («copyright» в буквальном переводе с английского языка означает «право копирования»), и уже позднее возникли остальные авторские правомочия. Более того, законодательство ряда стран (Англия, США) до недавнего времени вообще не знало понятия моральных прав, и лишь участие в действующих международных соглашениях потребовало внесения изменений в их внутригосударственные законы.

В отечественной доктрине, напротив, долгое время господствовала теория примата личных прав, приверженцы которой утверждали, что имущественное право автора вытекает из его личных правомочий и, таким образом, занимает подчиненное положение по отношению к ним.

Между тем, современная цивилистическая доктрина базируется на равенстве данных видов правомочий. Действующее законодательство, однако, различает имущественные, личные неимущественные и иные права автора.

К числу личных неимущественных прав гражданское законодательство относит следующие правомочия: право авторства, право автора на имя, право на неприкосновенность произведения, право на обнародование.

Имущественные права именуются исключительными и включают возможность автора или иного правообладателя использовать произведение в любой форме и любым способом. Использование произведения может осуществляться как в целях извлечения прибыли, так и вне таковой.

Имущественными являются следующие правомочия на произведение: воспроизведение, распространение, публичный показ, публичное исполнение, сообщение в эфир и по кабелю, перевод, переработка, импорт, прокат оригинала или экземпляров произведения, реализация архитектурного, дизайнерского или иного проекта. Использованием произведения признается его доведение до всеобщего сведения любым другим способом, позволяющим получить к нему доступ в любое время и в любом месте по желанию заинтересованных лиц.

За автором могут признаваться и иные права, например, право на вознаграждение за использование служебного произведения, право на отзыв,  право доступа и право следования, принадлежащие авторам произведений изобразительного искусства.

Следует отметить, что подобная трехзвенная классификация несколько не соответствует общепринятому в гражданском праве делению правомочий на имущественные и личные неимущественные, и применима лишь в отношении интеллектуальных прав. Тем не менее, также можно допустить, что право доступа и право на отзыв носят неимущественный характер, а право следования — имущественный.

Центральное место в системе авторских прав занимает право авторства. Впервые оно было юридически закреплено за автором в Основах гражданского законодательства 1991 г. Вплоть  до этого времени данное правомочие являлось составной частью права на авторское имя и признавалось только доктриной.

Сущность данного права, по оценке специалистов, состоит в необходимости определения автором своей личности в качестве создателя произведения1. Оно является неотчуждаемым и непередаваемым по какому-либо основанию, в том числе по договору или наследству.

Право авторства, будучи по своему характеру абсолютным, действует бессрочно. Однако наследники автора вправе осуществлять защиту указанного правомочия.

В этом отношении особый интерес представляет следующее дело. К 40-летию первого полета человека в космос, в апреле 2001 г., Федеральным государственным унитарным предприятием «Издательско-торговый Центр «Марка»» был выпущен в свет блок из двух марок. Одна из марок содержала изображение космонавта Ю. Гагарина, воспроизведенное с известного снимка Валерия Генде-Роте из серии «Рапорт Гагарина»2. Марка была выпущена в свет без заключения договора с наследницей авторского права В.А. Генде-Роте и без ссылки на авторство фотографа. Наследница обратилась в  Пресненский суд г. Москвы с иском к ФГУП «Издательско-торговый Центр «Марка»» о взыскании с него  компенсации за нарушение прав на использование произведения и личных неимущественных прав фотографа. Свидетельство о праве истца на наследство было представлено суду.

Факт изготовления тиража почтовых марок с изображением Ю.А. Гагарина и их выпуска в гражданский оборот ответчик признал. При этом снимок подвергся существенной переработке: его оригинальная черно-белая гамма была заменена на цветную, к изображению добавлен текст. Выслушав доводы сторон, суд вынес решение  в пользу истицы.

Согласно действующему законодательству, автор может назначить лицо, которое будет охранять данное право в течение всей своей жизни – исполнителя завещания. Данное лицо должно быть обозначено в качестве душеприказчика в завещании. Его согласие может быть выражено в виде собственноручной надписи на завещании, либо в приложенном к нему заявлении. Последнее может быть подано нотариусу в течение месяца с момента открытия наследства. Фактические действия лица по исполнению завещания могут также быть приравнены к его согласию стать душеприказчиком.

В случае отсутствия исполнителя завещания, либо если лицо отказалось исполнять принятое обязательство, а также после его смерти  защиту авторства осуществляют наследники или правопреемники автора.

Выше уже отмечалось, что право авторства носит абсолютный характер и, следовательно, осуществляя его защиту, автор действует против «абсолютно» всех лиц. Наиболее часто применяемым на практике средством защиты нарушенного права является признание авторства. Подобный иск может быть подан в суд автором в случае опубликования его произведения под чужим именем. Не указание лица в качестве автора произведения, за исключением случаев анонимного использования произведений, также является нарушением данного правомочия. Примером может служить следующее хорошо известное дело о взыскании компенсации за нарушение авторских прав ЗАО «ОРТ». Истцом по делу выступал некий гражданин Г., автор текстов переданных в эфир песен. Данные песни вышли в эфир без указания его  имени.

ЗАО «ОРТ», напротив, сослалось на лицензионное соглашение с Российским авторским обществом (РАО), членом которого являлся и Г. Соглашение предполагало, что РАО передало «ОРТ» разрешение на трансляцию песен по первому телеканалу, тогда как «ОРТ» обязалось транслировать только идентифицированные произведения.

В качестве компенсации ЗАО «ОРТ» предложило истцу передать в эфир материал, представляющий Г. как автора текстов песен.

Следует лишь добавить, что в случае нарушения личных неимущественных прав, каковым является право авторства, потерпевшее лицо вправе претендовать на компенсацию морального вреда независимо от возмещения имущественного ущерба. Данное право предоставлено лицу на основании статей 151, 1099-1101 и 1251 Гражданского кодекса. Суд определяет размер компенсации с учетом требований разумности и справедливости в зависимости от характера нравственных страданий, понесенных потерпевшим.

В приведенном примере рассмотрен случай одновременного совмещения нескольких средств защиты, предусмотренных статьей 12 ГК – признание права, восстановление положения, существовавшего до нарушения права и возмещение убытков. Восстановление существовавшего до нарушения права положения может также производиться в форме опубликования решения суда либо иных сведений о допущенном нарушении. Например, польский журнал опубликовал на обложке плакат художника Б. В качестве автора изображения значилось другое лицо. Б. направил в редакцию журнала претензию, которая была удовлетворена следующими способами: направлением автору письма с извинениями журнала и публикацией о допущенных нарушениях в одном из его номеров.

Пресечение действий, нарушающих право или создающих угрозу его нарушению, может, в частности, выражаться в изъятии тиража произведения, выпущенного под чужим именем. Данный способ защиты применяется за счет средств самого нарушителя независимо от наличия его вины.

Если в отношении лица имеются достаточные основания предполагать, что именно оно и есть нарушитель авторских прав, суд вправе наложить запрет на произведение ответчиком конкретных действий. Действия такого рода перечислены в ст. 1302 ГК и включают использование произведение путем его изготовления, продажи, воспроизведения, импорта или сдачи в прокат. Помимо использования произведения это может быть простое владение произведением, а также его хранение или транспортировка. Предположительно контрафактные экземпляры произведения подлежат аресту на основании судебного решения. Одновременно налагается арест на используемые материалы и оборудование, при помощи которого они были изготовлены. В случае крайней необходимости органы следствия или дознания могут предпринять определенные меры по их розыску, изъятию и передаче на ответственное хранение.

Одной из форм самозащиты, предусмотренных статьей 14 ГК, является проставление автором знака ©, своего имени и года первого опубликования на каждом экземпляре произведения. Подобным образом действительный обладатель авторских прав оповещает иных лиц о своем исключительном праве на произведение.

1 Интеллектуальная собственность (исключительные права) / Под ред. Коршунова М.Н. – М.: Эксмо, 2006. – С. 53.

2 Тулубъева. И. Авторское право по наследству // Бизнес – адвокат. 2003. № 6

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.    Гражданский кодекс Российской Федерации.

2.   Сергеев А.П. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации.- М.: Теис. 1996. – 704 с.

3.     Судебная практика по гражданским делам / Сост. Борисова Е.А. – М.: Городец-издат., 2003. –768 с.

когнитивность, сознание, описание мира, язык, языковой опыт.

. В статье рассматривается природа и механизмы функционирования сознания сквозь призму когнитивной науки. Решающая роль при изучении феномена сознания отводится языку, потому что существенной частью сознания является тот пласт человеческого опыта по осмыслению и освоению мира, который выражается в языке. Понимание и изучение языка лежит в основе когнитивного подхода. Когнитивная наука, анализируя языковой опыт, выявляет механизмы мышления, определяет структуру категорий, присутствующих в сознании. Все это позволяет заявить, что когнитивная наука, изучая язык, способна ответить на многие парадоксы проблемы сознания.

Текст статьи:

В рамках современного научного исследования наблюдается стирание границ в сознании между субъектом и объектом. Это связано с тем, что бы ни говорили об объективности описания мира, все равно мы не можем полностью абстрагироваться от субъективности, «человеческого, слишком человеческого», как сказал бы Ф. Ницше. Антропоморфность знания подчеркивалась еще древними мыслителями. Следовательно, современная научная парадигма мышления должна учитывать когнитивные предпосылки.

В целом, процессы, происходящие в сознании, описывает когнитивная наука. Ее интересуют познавательные процессы и высшие психические функции человека, как он описывает мир и себя в нем. Иными словами, когнитивную науку интересуют процессы, протекающие в мозге. В связи с этим можно очертить проблемное поле исследования: насколько зависят друг от друга субъект и объект описания, насколько наше сознание зависимо от среды. Общепринятым является тот факт, что сенсорная сфера зависит от органов чувств, а познание ограничивают возможности нашего мозга, что связано не с объемом памяти, а со способностями сознания самого человека думать и описывать мир.

Когнитивная наука исследует высшие психические функции сознания. Это прежде всего естественно-логические функции, яркой иллюстрацией которых служат математические умозаключения.

Поэтому принято считать, что математические способности характеризуют высокий интеллект. Интеллектуальные тесты во многом направлены на выявление этих способностей. Для наглядности изучения процесса познания познающим субъектом можно опираться на методы компьютерного моделирования. Их сущность заключается в том, что они пытаются выявить формы продуцирования и формирования субъектом новых знаний на основе уже имеющихся в его памяти когнитивных схем.

Но гипертрофированное внимание к компьютерным технологиям и проводимым ими вычислительным операциям привело к тому, что сознание и разум человека стали рассматриваться по аналогии с компьютером. В обиход даже вошло понятие «искусственный интеллект». Такой узкоориентированный подход дал сбой, так как невозможно описать все многочисленные мыслительные процессы человека подобной метафорой. Более того, этот угол зрения исключает у человека наличие врожденных мыслительных способностей и ставит его в один ряд со всеми другими живыми существами.

Разум человека обнаруживает и проявляет себя как в номинативной деятельности по наречению мира и перекраиванию существующих языковых картин мира, так и в дискурсивной деятельности по описанию мира. Оба эти типа деятельности носят творческий характер. Вводя в когнитивную парадигму знания дискурсивную составляющую, мы получаем возможность понять более глубоко природу креативного начала в поведении человека, т.е. подойти к рассмотрению креативности как главной характеристики человека, проявляющейся во взаимодействии человека с миром, и определить ее как

основную черту деятельности нашего сознания.

Поэтому на рубеже ХХ – ХХI вв. рациональный подход к сознанию стал более гибким: он стал включать интуицию, эмоции, креативные способности, озарения. Стало ясно, что сознание нельзя описать искусственным математическим u1087 путем. Более того, изучение великих открытий привело к выводу, что все они продукт правополушарного сознания, работу которого связывают с гештальтами, невербализуемыми кодами, неподдающимися категоризации и классификации. В этом случае на помощь приходит язык. Если мы хотим описывать сознание объективно, то мы должны освещать и языковую сторону процесса сознания. Нельзя игнорировать факт, что существенной частью сознания является тот пласт человеческого опыта по осмыслению и освоению мира, который выражается в языке. Понимание и изучение языка как средства формирования и выражения мысли, хранения и организации знания в человеческом сознании, обмена знаниями и лежит в основе когнитивного подхода к языку [1]. Объек-

том изучения когнитивизма является язык. Главная способность человека – языковая, способность говорить и понимать услышанное. Именно человек как познающий и говорящий на определенном языке субъект формирует значения, а не воспроизводит их в готовом виде. Более того, говорящий субъект сознательно осуществляет выбор языковых средств выражения для описания той или иной ситуации.

Язык выражает знания человека, который как познающий субъект, исследуя определенный объект, выражает свой когнитивный потенциал. При этом познающий субъект не только активно воспринимает, но и продуцирует информацию. Сам когнитивизм возник в США примерно в 60-е гг. прошлого века. У его истоков стояли психолог Дж. Миллер и русский лингвист Н. Хомский [2].

Перед когнитивной наукой встала задача: понять, каким образом человек с его относительно ограниченными возможностями оказывается способным перерабатывать, трансформировать и преобразовывать огромные массивы знаний в крайне ограниченные промежутки времени. Какие закономерности и принципы управляют процессами в человеческом мозге, стало объектом изучения когнитивной науки. В свете указанной задачи когнитология оценивается как наука об общих принципах, управляющих мыслительными процессами. Базовые разработки когнитивной науки были заложены когнитивной психологией, которая стремилась проанализировать различные ментальные образования или структуры. Их называли по-разному: когниции, репрезентации, но главное, что присутствовало понимание того, что от их содержания зависят интеллектуальные способности человека. Когнитивная психология пришла к выводу, что все области сознания: восприятие, мышление, память, язык неразрывно связаны между собой. Таким образом, можно утверждать, что когнитивность сознания нуждается в междисциплинарном подходе.

Когнитивная наука выявляет механизмы мышления, определяет структуру категорий, присутствующих в сознании. Огромное внимание в ней уделяется процессам категоризации, так как любая модель человеческого поведения основывается на категориях как конкретных, так и отвлеченных.

Категории классифицируют по общности, исходя из способности человека к созданию ментальных образов. На основании категорий сознание конструирует когнитивные модели. Важность момента категоризации в сознании подчеркивали такие когнитологи, как Браун, Э. Рош, Дж. Лакофф. Можно выделить различные уровни категоризации. Среди них основным является естественный (базовый) уровень категоризации, который включает познание объектов и их называние [3]. Исследование стратегий категоризации на базовом уровне приводит к предположению, что опыт человека еще до его концептуального осмысления структурируется именно на этом уровне. Мы способны взаимодействовать с объектами реального мира, структурируя их по оппозиции часть – целое, с помощью основанного на гештальтах восприятия, двигательной активности и создания богатых ментальных образов. Это взаимодействие является источником доконцептуальной организации нашего опыта. Наши концепты базового уровня согласуются с этой доконцептуальной структурой, присутствующей в сознании, и осмысляются в ее терминах.

На этом уровне основывается весь процесс познания, базирующийся на свойствах сознания к созданию образов, вспоминанию. Процесс восприятия, происходящий в сознании, базируется на гештальтах. Он отражает, как сознание классифицирует информацию. При восприятии в сознании происходит разграничение предметов на общем уровне. Например, мы можем отличить бегемота от слона. Дальнейший процесс восприятия происходит на частном уровне и достаточно труден. Так, сложно разобраться в отличие одного вида слонов от другого. Но о содержании когнитивных структур можно судить только при помощи языка, потому что он кодирует когнитивные процессы. При этом нужно учитывать, что языковые знания передают всего лишь часть информации, другая ее часть конституируется в концептах. Поэтому герменевтические интерпретации смыслов текста могут быть разнообразны по своему содержанию.

Когнитивная лингвистика важна для получения данных о деятельности разума, так как она способна установить связь между языковыми и когнитивными структурами. Когнитивизм – направление в науке, в котором объектом изучения является человеческий разум, мышление и те ментальные процессы и состояния, что с ним связаны. Когнитивные состояния сознания – это понимание, интерпретация, верование (ментальные репрезентации). Человек активно воспринимает и продуцирует информацию, оперируя концептами. Мы считаем, что концепт – форма бытия когнитивных структур

человеческого сознания, мышления и познания, которые находят свое отражение в культуре. Это структура, охватывающая все познавательные способности человека. Концепт включает логическое содержание, аффекты и экзистенциальные рецепции. Он выступает как единство рационального и

иррационального в сознании. Мы будем правы, если предположим, что концепты и их содержание меняются от эпохи к эпохе, а поскольку концепт является главной единицей сознания, то можно предположить, что содержание сознания меняется вместе с содержанием концептов. Следствием этого является разное восприятие сознанием внешнего мира в различных периодах истории культуры.

Понимание языкового выражения осуществляется как его интерпретация в различном контексте. Оно невозможно без концептов, за счет которых происходит отождествление и различение объектов. Они как бы подводят итог в этом случае и выступают как совокупность всех смыслов, схваченных словом. Cознание, с точки зрения когнитивизма, представляет собой процесс порождения и трансформации концептов. Существование концепта как сферы сознания возможно только благодаря тому, что последнему присуща такая важная черта как интенциональность (направленность). Мы считаем, что самые важные концепты отражены в грамматике языка.

Как считает Дж. Лакофф, язык – это окно в духовный мир человека, в его интеллект, средство доступа к тайнам мыслительных процессов. Именно так можно охарактеризовать новый подход к изучению сознания. Самый надежный доступ к сознанию человека обеспечивает язык. Язык отражает

познание, выступая как основное средство выражения мысли, так что изучение языка – это косвенное изучение процесса познания и сознания. Поэтому в когнитивной науке лингвистика оказывается в более чем выгодном положении, потому что знание языка ведет к множеству очевидных и обозримых последствий, более того, оно оказывается гораздо более открыто изучению.

Американский лингвист У. Чейф отдает языку должное, считая, что в нем совершаются процессы дискретизации, объективации и интерпретации. Новая парадигма научного познания – когнитивизм предполагает новую систему научных взглядов на язык как способ изучения сознания. В ее осно-

ве лежит установка, что человек эволюционировал в мире, устройство которого явно подчиняется некоторым закономерностям, поэтому его развивающийся интеллект тоже должен быть устроен в соответствии с некими общими принципами. Когнитологи исходят из того, что среда детерминирует восприятие, формы познания мира, а познание и его результат материализуются в языке, т. е. получают языковую форму воплощения. Когнитивная лингвистика исследует язык как средство организации, обработки и передачи информации. Язык изучается как когнитивная способность и неотъемлемый элемент сознания. В теории когнитивной лингвистики немало высказываний на эту тему.

Например, язык – есть когнитивная деятельность, язык является неотъемлемой частью человеческой когнитивной способности, и он в то же время – часть мира.

Прежде всего нужно отметить взаимосвязь когнитивных и языковых структур языка. Когнитивные структуры сознания категоризируются и репрезентируются в языке. Неважно, как мы изучаем язык, в целях общения или в научных целях, в повседневной жизни, мы всегда имеем дело с различными структурами сознания, важнейшие из которых объективированы и сохранены именно в языковой форме. Поэтому цель когнитивного исследования заключается в том, чтобы посредством постижения языка проникнуть в формы разных структур знания и описать существующие между ними и языком зависимости.

Когнитивная наука уже добилась, несомненно, значительных успехов в понимании реальных связей между языковыми и когнитивными структурами сознания, в изучении репрезентации тех и других в голове человека, в описании целого ряда процессов концептуализации и категоризации мира.

Но направление подобных исследований было нередко односторонним: они использовались для объяснения языковых форм и особенностей их организации (типичным примером такого подхода может служить употребление в лингвистике противопоставления фона и фигуры). Можно, однако, изменить направление исследований на обратное, т.е. использовать языковые единицы и категории для объяснения деятельности человеческого сознания (так, вся область словообразования дает богатейший материал для анализа инференции как основного механизма во многих мыслительных операциях сознания человека).

Литература

1. Болдырев Н.Н. Концептуальное пространство когнитивной лингвистики // Вопросы когнитивной

лингвистики. 2004. №1.

2. The Making of Cognitive Science 1988, The Chomsky an Turn, 1991.

3. Лакофф Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект. М., 1996.

постнеклассический этап, онтологический статус нелинейности, атрибутивные характеристики, новая мировоззренческо-методологическая парадигма

В статье раскрываются причины становления неклассической картины мира, ставшей для России третьего тысячелетия является актуальным феноменом. Смысл бытия современной философии состоит в поисках новой мировоззренческо-методологической парадигмы, позволяющей не только адекватно осмыслить современную реальность, но и создавать стратегии управления современного бытия и созидания будущего. Актуальными становятся идеи, ориентированные на становление целостного нелинейного мировоззрения и трансляции его посредством механизмов культуры и образования.

Текст статьи:

Постнеклассический этап развития мировоззрения и научной картины мира поставил новые задачи.

Первая – устранение из современной постнеклассической картины мира ориентации на линейную однозначность; выявление онтологического статуса нелинейности, неопределенности как атрибутивных характеристик бытия; Вторая – становление ноосферогенетического синтеза всего корпуса знаний, в том числе и мировоззренческого, становления учения о ноосфере как новой научно-мировоззренческой системы. Третья – становление холистического мировоззрения и научной картины мира, представляющих мир как целостность, включающую человека. Решение этой триединой задачи способствует становлению нового неклассического синергийно–ноосферного мировоззрения и общенаучной междисциплинарной единой картины мира как целостности.

Мы живем в переходную эпоху кризисов и перемен во всех сферах: природной, социальной, духовной, характеризующуюся девальвацией мировоззренческих ориентиров. Сформировать новое мировоззрение и новые методологические регулятивы само естествознание как частная наука не в со-

стоянии. Задача естествознания – изучение природы, мира. Но осознать – что такое природа – вопрос мировоззрения и задача философии, способной осуществлять рефлексию над наукой и философское осмысление мира, формировать мировоззрение новой переходной эпохи. Синтез философии и естествознания способен преодолеть тенденции иррационализма, деструктивности, мировоззренческого разброда.

Становление нового неклассического мировоззрения для России третьего тысячелетия является актуальным феноменом. Вопрос в том, как соединить в единое целое знание научное, знание обыденное, знание мировоззренческое, человеческую мудрость разных эпох. Смысл бытия современной философии состоит в поисках новой мировоззренческо-методологической парадигмы, позволяющей не только адекватно осмыслить современную реальность, но и создавать стратегии управления современного бытия и созидания будущего. Актуальными становятся идеи, ориентированные на становление целостного нелинейного мировоззрения и трансляции его посредством механизмов культуры и образования.

Раздробленность и передел философского знания в последние десятилетия привели к разрозненности научного и философского знания, которое несет предел созданию целостного мировоззрения с современной обобщенной картиной мира. Поэтому в условиях перехода к новому образовательному

обществу с новым неклассическим интеллектом возрастает значение неклассических подходов, неклассической науки и Неклассичности в целом, которые позволят создать новую интерпретацию и новый синтез философии, образования и культуры для создания новой ноосферной цивилизации третьего тысячелетия.

Новое мировидение, формируемое современной наукой, приобретает новые черты. Во-первых, оно является холистическим, так как формируется с одной стороны, естествознанием, а с другой, науками о человеке, с помощью интегративных процессов. Модель мироздания, создаваемых естествознанием XXI в., представляет мир как целостность, включающую человека. Во-вторых, новое мировидение должно стать нелинейным, ориентированным на нелинейность мира, его познания и образования. В-третьих, такому пониманию мира сопричастной является концепция ноосферного знания, конценция ноосферизма (А.И. Субетто и др.).

«Ноосферное знание – это новое представление отношений «Человек-Природа», возникающее на стыке науки, философии, психологии. Здесь образ мира задается вместе с u1095 человеком, природа понимается как самоорганизующаяся целостность, включающая человека. Ноосферное знание предстает как место встречи духа и разума» [1, с 9]. В таком социокультурном контексте выталкивается самой самоорганизующейся реальностью проблема становления нового постнеклассического мировоззрения с новой научной картиной мира, новой рациональностью, новой культурой, новым образованием и новым бытием человека в мире.

В связи с этим постнеклассический этап развития мировоззрения и научной картины мира поставил новые задачи. Первая задача – устранение из современной постнеклассической картины мира ориентации на линейную однозначность; выявление онтологического статуса нелинейности, неопределенности как атрибутивных характеристик бытия; применение постаналитического способа мышления, сочленяющего три сферы анализа: исторический, рефлексивный и теоретический. Вторая задача – становление ноосферогенетического синтеза всего корпуса знаний, в том числе и мировоззренческого, становления учения о ноосфере как новой научно-мировоззренческой системы, описывающей основы и механизмы становления «ноосферы будущего» в XXI в. и расширяющего учение о ноосфере В.И. Вернадского. Третья задача – становление холистического мировоззрения и научной картины мира, представляющих мир как целостность, включающую человека.

Решение первой задачи может осуществить синергетика, которая проецирует естествознание, естественнонаучное образование и его компоненты (научную картину мира, научный стиль мышления) на наш современный, бурлящий и изменчивый мир с его нестабильностью и неравновесностью. Она возвращает естественные и гуманитарные науки в мир нестационарности, нестабильности, открытости и самоорганизации. Концентуальным узлом новой парадигмы называет нелинейность. Новая парадигма есть парадигма нелинейности [2]. Синергетика дает значительное расширение поля исследуемых объектов, открывая пути к освоению сложных саморегулирующихся систем. Такие объекты характеризуются сложностью, уровневой организацией, наличием взаимодействия их элементов, существованием управляющего уровня и обратных связей, обеспечивающих целостность системы. Понятие обратной связи вызвано существованием возвратных циклов в природе, принципиальной необратимостью эволюционных процессов в системах, далеких от равновесия. Линейные представления уступают место нелинейным. Линейная причинность уступает место циклической, в которой схема «причина – следствие» меняется на «неустойчивость – устойчивость – новая неустойчивость». Эта схема объясняет фазовые переходы, возвратные циклы в природе и социуме.

Что дает синергетика для мировоззренческих целей образования? В современном мире, потрясаемом темпом происходящих в нем изменений, глубиной нестабильностей и кризисных явлений, человек утрачивает мировоззренческие ориентиры. Как жить, для чего жить, какой морали следовать в жизни и своей практической деятельности, как выжить в условиях неопределенности и хаоса в мире – вот круг вопросов, на которые должен найти ответ человек. В таких условиях именно синергетика может стать новым мировоззренческим ориентиром. Она конструирует новое синергетическое видение мира, которое содержит философские рассуждения. Но в их основе в отличие от других философских направлений лежат результаты математических и естественнонаучных теорий. Таким образом, синергетика не умозрительно, а доказательно строит свою философию.

Что нового дает синергетика в мировоззренческом аспекте? Она открывает другую сторону жизни. Поясню на простом примере маятника. Если немного отклонить маятник в сторону от нижнего положения равновесия и отпустить, он будет колебаться предсказуемо по законам классической механики. Если поднять маятник в верхнюю точку и отпустить, то невозможно предсказать влево или вправо он начнет двигаться. Такое нестабильное и нелинейное поведение маятника является неклассическим, оно развивает нелинейное видение мира. Мир устроен так, что он допускает сложное. С.П.

Курдюмов видит новые тенденции в научном мировоззрении [3]:

- идея множественности, осуществляемая через многовариантность развития, множество форм приспособления к быстро меняющейся среде;

_ невозможность экстраполяции по времени сложных систем: в условиях неустойчивости системы: малое воздействие может приводить к катастрофическим результатам, дальнейшим цепным реакциям, которые развиваются по своим законам и приводят в действие мощные энергии;

_ срыв и изменение направления развития системы в точках бифуркации;

_ коэволюция систем, развивающихся с различной скоростью;

_ самоорганизация сложных систем;

_ осуществление режимов с обострением, в которых за конечное время энергия системы уходит в бесконечность;

_ идея эволюции как отдельных видов живых организмов, так и всей природы и человечества с созданием нового мировидения, новой культуры, новых социальных структур – ноосферной философии.

Включение синергетических объектов и процессов в научные исследования вызвало революционную перестройку в картинах реальности ведущих областей естествознания. «В противовес концепту мертвой природы, лишенной какого-либо импульса к движению, уже в XVIII в. зарождается и набирает обороты концепция самоизменения, самопреобразования природных тел и живых организмов» [4]. В мировоззренческом плане синергетика знаменует собой становление нового взгляда на окружающий нас мир и человека в этом мире. Синергетика не только меняет матрицу понятий, понятийный строй мышления, она перестраивает наше мироощущение, мировосприятие, миропонимание. Она открывает ту сторону жизни, которая всегда считалась аномалией, досадным недоразумением.

Нелинейный мир – это мир с иными, отличающимися от привычных для классической науки закономерностями. Это закономерности вырастания сложных структур из малых флуктуаций (хаоса), построения сложного эволюционного целого из частей, направленности течения процессов, иные принципы симметрии и управления процессами развития сложных систем. Причем важно понять, что все реальные системы, как правило, открыты и нелинейны. И наоборот, закрытость и линейность есть исключение из правила, чрезмерное, часто неправомерное, упрощение действительного положения дел.

XXI в. – это время становления ноосферы будущего – общепланетной сферы разума как целостной системы знаний, технологий, информационных систем и как новой научно-мировоззренческой системы, описывающей основы и механизмы становления «ноосферы будущего». Предтечей учения о ноосфере явился русский космизм с его синтетическим мироощущением, реализующимся через категории соборности (А.С. Хомяков, В.С. Соловьев и др.), цельности бытия, всеобщего сознания, принципа единства (П.Я. Чаадаев), всеединства (В.С. Соловьев), всечеловечности и всемирности (Ф.М. Достоевский, А.В. Сухово-Кобылин).

Великий русский ученый В.И. Вернадский, создатель учения о Биосфере, получившего во второй половине ХХ в. статус научной теории и признание мировой науки, выдвинул идею о Ноосфере – Сфере Разума как высшей стадии эволюции Биосферы. Сам термин «ноосфера» впервые был предложен в 1928 г. Э. Ле Руа в книге «Происхождение человечества и эволюция разума», в которой он пишет, что эволюция осуществляется новыми, чисто психическими средствами: через промышленность, общество, язык, интеллект, и таким образом биосфера переходит в ноосферу. Термин «ноосфера» используется в главной работе Тейяра де Шардена «Феномен человека», утверждавшей неизбежность слияния всех рас в единое человечество и его объединение с Природой и Богом.

Ноосферное миропонимание получило развитие в трудах Н.Н. Моисеева, в которых ноосфера выступает как разумная организация деятельности человека, обеспечивающая коэволюцию биосферы и человечества. Он утверждает, что «для обеспечения стабильности рода человеческого необходимо должны быть некоторые универсалии, определяющие представления людей об окружающем мире и своих обязанностях по отношению к тому, что их окружает – по отношению к Природе и другим людям. Именно эти универсалии мне и хотелось бы называть миропониманием». И далее: «Выработка миропонимания, формирование мировоззренческих универсалий, помогающих людям выживать в критических ситуациях, и утверждение их в сознании людей мне представляется в современных условиях важнейшей задачей цивилизации XXI в. И теперь этот процесс уже не может быть спонтанным процессом самоорганизации. Он должен стать процессом целенаправленной деятельности Коллективного Разума человечества. Успешное решение этих мировоззренческих проблем – ключ к будущему» [5].

Учение о Ноосфере и формирование научных основ ноосферы оформляется в виде ноосферологии (Б.Г. Режабек и др.), ноосферизма (А.И. Субетто и др.). Это учение должно стать основой нового мировоззрения, способного определить место и роль человечества во Вселенной и направление его эволюции. Ноосферное мировоззрение находится в стадии становления, представляя особую роль человека во Вселенной как единственного носителя разума. Создание основ ноосферного мировоззрения опирается на то, что лишь при гармоничных отношениях научного знания, философии и религии возможно понимание мира и выработка плодотворного и ответственного отношения к нему и требует синтеза разных знаний.

Большой вклад в современное развитие учения о ноосфере, живом веществе, биосфере внесли такие ученые как В.П. Казначеев, А.И. Субетто, А.Д. Урсул, А.Л. Яншин, Ф.Т. Яншина, Э.Н. Елисеев, Э.И. Колчинский, А.П. Огурцов и другие. В. П. Казначеев определяет ноосферогенез как космопланетарный процесс. А.И. Субетто определяет ноосферизм как теоретическую систему, которая должна «завершить преобразования основ научного мировоззрения, импульс которым задает учение о ноосфере В.И. Вернадского».

Современное развитие учения о ноосфере Вернадского и его оснований предстает как глубокий научно-мировоззренческий переворот, являющийся результатом развивающейся «вернадскианской революции» в системе научного мировоззрения. Ибо творческое наследие Вернадского в его целост-

ности дало основания и предпосылки развития учения о ноосфере и поиска ноосферной модели будущего человечества и России. А.И. Субетто отмечает: «Учение о ноосфере В.И. Вернадского, в начале, в первой половине ХХ в., незамеченное человечеством, «взорвало» основания «картины мира», показало логику становления ноосферы – нового состояния биосферы Земли и геологической истории Земли, в которой «живое разумное вещество» или «ноосферный монолит» по Казначееву становится своеобразным мощным фактором в геологической истории» [6].

А.И. Субетто, развивая учение о ноосфере, называет его ноосферизмом и определяет следующим образом: «Ноосферизм – это не только новая модель бытия, социоприродного гомеостаза, но и новая философия, новая научная картина мира, новое качество человека. В этой философии понимание природы как Самотворящей Природы, Природы-Пантакреатора, понимание не только бытия человека, но и Бытия вообще, как креативного бытия, становится важнейшим онтологическим основанием. Илья Пригожин заметил: «Пассивная Вселенная не способна порождать созидающую Вселенную» [7].

В теории ноосферизма А.И. Субетто получает развитие теория ноосферогенеза В.И. Вернадского. Она развивается в направлениях: преодоление механистической картины мира через восприятие устройства мира как организма; ноосферный синтез единой науки; смены парадигм эволюционизма; спиральной картины эволюции; изменения представлений о пространственно-временном базисе существования Космоса, Земли, Биосферы; антропизацию научной картины мира; определения понятия неклассичности бытия.

Велика роль образования в становлении ноосферы. Космос создал человеческий разум на Земле не случайно. Его предназначение «оразумление биосферной эволюции». И наоборот, ноосферогенез поможет осуществить синтез всего корпуса знаний, в том числе и естественнонучного с гуманитарным. Он предопределен революцией, происходящей в системе научных знаний и научного мировоззрения, становлением ноосферизма как междисциплинарного, проблемноориентированного научного комплекса и как новой научно-мировоззренческой системы. Существующие тенденции фундаментализации, гуманизации, экологизации, математизации образования входят в ноосферизацию образования в XXI в. как частности. На базе представлений о природе как сложной динамической системы и ноосфере может быть осуществлен синтез частнонаучных картин мира и развитие общенаучной картины мира. В свою очередь сама общенаучная картина мира рассматривается не как точный и окончательный портрет природы, а как постепенно уточняемая и развивающаяся система относительно истинного знания о мире.

М. Шлик утверждает: «Наука едина. Это не мозаика и не роща, в которой произрастают рядом друг с другом различные виды деревьев. Наука – это единое дерево со многими ветвями и листьями. Она делает возможным познание единого мира, который не распадается на различные реальности, например, на сферу природы и духа. Различие заключается не в сущности вещей, а в отличных друг от друга особенностях исследовательского процесса, а именно в различных способах исследования, применяемых гуманитарными и естественными науками» [8].

Таким образом, решение триединой задачи способствует становлению нового неклассического синергийно–ноосферного мировоззрения и общенаучной междисциплинарной единой картины мира как целостности.

Литература

1. Черникова И. В. Философия и история науки. Томск, 2001.

2. Князева Е.Н. Основания синергетики. Синергетическое мировидение. М., 2005.

3. Курдюмов С.П. Новые тенденции в научном мировоззрении.

http://spkurdyumov.narod.ru/KurdyumovSergPavlovich.htm.

4. Ивушкина Е.Б., Режабек Е.Я. Философия и история науки. СПб., 2006.

5. Моисеев Н.Н. О мировоззрении и миропонимании. http://nnmoiseev.narod.ru/mirivoz.htm.

6. Субетто А.И. Ноосферизм. Т.1. Введение в ноосферизм. СПб., 2001; 2003.

7. Вернадскианская революция в системе научного мировоззрения – поиск ноосферной модели бу-

дущего человечества в XXI веке (коллективная монография)/ Под науч. ред. А.И.Субетто. СПб.,

2003.

8. Шлик М. Философия и естествознание // Эпистемология и философия науки. 2004. Т.1. № 1.

вера, доверие, обряд, суеверие, традиция, нравственные представления

Обращаясь к жизни, быту и представлениям мордовского народа во временной отрезок ХV в. – начало ХIХ в., автор статьи исследует возможность влияния доверия, суеверия и веры на нравственные представления мордвы.

Текст статьи:

Жизнь, быт и представления мордовского народа во временной отрезок, ограниченный ХV в. – 1-ой половиной ХIХ в., представляет большой интерес для исследования вследствие обособленности социокультурного аспекта жизни мордвы от общего хода исторического развития российского общества в указанный период.

По мнению И.Н. Смирнова, мордва окончательно вошла в состав Российского государства в начале ХV в.[8, с. 80]. При этом отношения внутри мордовского народа регулировались не законами государства, а традициями и обычаями. Причину недоверия мордвы к законам Российского государства исследователь В.И.Козлов видит в частом нарушении прав мордвы со стороны чиновников. Более всего подвергалось ущемлению земельное право мордвы: «Земельные права мордвы по существу никем не охранялись, и при неопределенности межевых знаков, воеводском произволе и поголовном взяточничестве приказные, обходя указания межевых книг, отписывали мордовские земли русским помещикам и служилым людям»[6, с. 82-83].

Обращаясь в своем исследовании к истории мордовского народа, охватывающей свыше четырех веков, мы обращаем внимание на то, что в период ХV в. – 1-ая половина ХIХ в. мордва сохранила в неизменном виде свои традиции и обряды. Причину этого мы видим в том, что до середины ХIХ в. основу общественной структуры мордовского народа составляла крестьянская община, представлявшая собой «самоуправляющиеся деревенские миры со своим укладом жизни»[10, с. 269]. Это типичный пример традиционных обществ, в которых, по словам В.С.Степина, «может смениться несколько поколений людей, заставая одни и те же структуры общественной жизни, воспроизводя их и передавая следующему поколению» [9, с.3].

Традиции мордовского народа – это не только свидетельства о его самобытности, но и ценнейший материал, посредством которого можно проследить становление нравственных представлений мордвы. Чтобы не быть голословными, обратимся к обрядам и ритуалам, многие из которых сегодня безвозвратно утрачены, но в интересующий нас временной отрезок были неотделимы от жизни и быта народа.

Одним из обязательных условий посещения гостями всякой мордовской свадьбы было наличие поноски – канст марто[1]. По свидетельству М.Е.Евсевьева, всю жизнь посвятившего изучению мордовских традиций, «на свадьбу приносят все в сыром виде и в нечетном числе. Нечетным числом указывается на то, что в доме не хватает человека для пары. Сырые продукты показывают на жизнь. На поминки, наоборот, все приносится в четном числе и в печеном или вареном виде. Четным числом показывается, что в семье нет лишнего человека, все в четном числе, и  умирать больше некому» [4, с. 97].

Получалось так, что человек мог совершать мысленные действия с числами, только отождествляя их со свойствами (часто надуманными) для каких-либо «предметных совокупностей». Свойства же самих чисел в чистом виде без прикрепления их к какому-либо событию, явлению или вещи, человек выделять не умел. Все у него было опредмечено. Часто он еще не умел отделять свойство предмета от самого предмета, а значит не  был готов создать мысленно ни идеальный мир добра, ни абсолютный мир зла, следствием чего выступала невозможность самостоятельно сформировать образ нравственного идеала.

Следующим препятствием на пути самостоятельной ориентации в мире нравственных представлений для мордовского народа был нравственный релятивизм, присущий его религиозным верованиям. Двойственность и противоречивость мордовских божеств выявлялись в равной готовности творить добро и зло. Они были как бы над моралью в своих отношениях с людьми. Поведение их было непредсказуемым. Например, полагали, что «Ведь-ава[2] покровительствует любви и деторождению» [5, с. 57]. В то же время, «она будто бы могла рассердиться на женщину или мужчину и обречь их совсем или долговременно на бездетность»[5, с. 57]. Капризы ее в этом отношении были непредсказуемы. Ведь-ава может утопить человека, «наказать какой-нибудь болезнью»[5, с. 54], но может и отвести беду – спасти тонущего человека.

Таким образом, интересующая нас эпоха сочетала в себе нравственный релятивизм в содержании религиозных верований мордвы и неспособность человека к совершенной идеализации. В таких условиях был необходим некий ориентир в полярном (добро – зло) нравственном пространстве.

Чтобы составить себе представление о том, что именно выполняло функцию данного «ориентира», и одновременно проиллюстрировать процесс становления нравственных представлений мордвы, необходимо вновь обратиться к обычаям.

Каждая женщина, выходя замуж, проходила обряд прикрепления к новой семье: чтобы «молодая перестала думать о родном доме и привязалась крепче к новому, на шестке раскладывали огонь, приводили ее к огню и высказывали пожелания, чтобы память о родном доме так же покинула молодую, как дым покидает свой огонь и расходится по воздуху… Прикрепление к дому происходило путем вырубания от стены щепки и возложения ее на голову молодой» [4, с. 366]. Как мы видим, данные обрядово-ритуальные действия направлены на то, чтобы человек поверил в необходимость существующего уклада жизни. Для этого привлекаются эмоциональная компонента и большая доля символизма. Олицетворение отрубленной щепки с навсегда покинутым домом, дыма от огня с памятью призвано было «не доказать» молодой женщине, но заставить «довериться» общепринятому порядку социальной жизни. Таким образом, данный обряд принимался «молодухой» посредством доверия и имел своей целью формирование представления о неразрывности семейных уз[3].

Таким образом, ориентиром мордовского народа в полярном пространстве нравственности была традиция, залогом ее исполнения – глобальное доверие членов мордовской общины. Можно сделать вывод о том, что доверие – это социальная сознательно или бессознательно мотивируемая установка индивида на позитивное восприятие информации (в т.ч. традиции) и воздействия от другого субъекта. Основным фактором возникновения установки является потребность субъекта, которая дефинируется как «переживание недостатка» [2, с. 7]. Это может быть потребность в безопасности, потребность в приобретении знаний, потребность утолить голод, жажду, иные биологические потребности. Другой, очень важной составляющей установки является ожидание. В случае с доверием ожидание – исключительно позитивная компонента, которая и придает положительный оттенок всему процессу восприятия информации или воздействия. Обратимся к другим примерам.

По свидетельству М.Е.Евсевьева традиции предписывали молодушке стыдиться и бояться уредева[4] «больше, чем даже свекра: она до конца своей жизни не может произнести его имени, как и имя свекра. Если при крещении назван будет именем уредева или свекра ее сын, она меняет это имя на другое. При уредеве она не может садиться» [4, с. 108]. В другом месте Евсевьев описывает ритуал первой встречи жениха и невесты. Жених по этому обычаю приходит в амбар или конюшню, «а затем туда же приводят и молодушку и со словами: «Волк, вот тебе овца!» вталкивают к мужу» [4, с. 366]. В обоих обычаях четко прослеживается формирование представлений о доминирующей роли мужского начала в жизни общины.

В семье мужа молодуха по существу «не пользовалась никакими правами – она не имела права даже садиться во время обеда за общий стол. Обедала стоя у стола, в то время как вся прочая семья до малых детей сидела за столом. Члены семьи, старшие по возрасту, называли ее урьва, что значит рабыня – Уре ава (уре – раб, ава – женщина), а те, кто моложе ее, называют – уряж (от того же уре)» [4, с. 366-367.]. Но в религиозных верованиях мордвы присутствовал важный элемент, способный кардинальным образом изменить отношение мордвы к женскому началу в общине. Речь здесь идет о том, что подавляющее большинство божеств в религиозных верованиях мордвы были женского рода: Вирь-ава (богиня леса), Мода-ава (богиня земли), Ведь-ава (богиня воды), Тол-ава (богиня огня), Кудо-ава (богиня дома). Слово «ава» буквально переводится как «женщина». Исследователь Н.Ф.Мокшин пишет, что наряду с уже указанными божествами в верованиях мордвы имели место быть и мужья соответствующих божеств: «например, Вирь –атя (атя – мужчина, старик), Мода- атя, Ведь – атя, Тол – атя и др.»[5, с. 40], однако «все перечисленные и им подобные божества-мужчины играют менее важную роль, чем их жены… в различных молитвах, рассказах, сказках, мифах, песнях главную роль играют, как правило, женские божества, а мужские лишь упоминаются вскользь или же вообще не упоминаются, а лишь подразумеваются»[5, с.40]. Таким образом, вера в богов, обретаемая посредством доверия к ритуалам и обрядам, способствовала формированию уважения к женщине в мордовской общине.

Необходимо отметить, что множество обрядов и ритуальных действ воспринималось мордвой не посредством доверия, а качественно иным способом. Чтобы продемонстрировать данное положение, обратимся к очень важному для каждой семьи событию, связанному с наречением имени новорожденного: «Часто ребенка нарекали по имени первого человека или по названию предмета или существа, первыми попавшимися его отцу. В основе такого выбора «счастливого» имени лежала вера в то, что поскольку они существуют, здравствуют, то и ребенок будет здоровым и счастливым» [11, с. 81-82]. Но у данного обычая было и другое целеполагание: «…это было обманывающее (экзапатическое) магическое действие с целью ввести в заблуждение нечистую силу, чтобы она приняла ребенка за человека, именем которого его назвали. В таком случае она не могла бы нанести ему вред»[11, с. 82].

Как видно из приведенного примера, восприятие обряда наречения имени в данном случае происходит не посредством доверия, а с привлечением целого ряда мыслительных действий: размышления, целеполагания и магии. Выполняя действия обряда, человек тем самым выстраивал примитивную логическую цепочку на предвидение будущего.

В книге исследователя М. Е. Евсевьева мы находим интересное наблюдение за жизнью в мордовской общине: «Мордва большое значение придают первому встречному и поперечному; по ним они определяют успех и неудачу своего предприятия. Хорошим признаком считается встреча с полными руками – пешксе кедь – и дурным – встреча с пустыми руками – чаво кедь»[4, с. 11]. В этом примере четко просматривается промежуточное звено между человеком и его мировосприятием – узнаваемый условный знак, примета. По определению С.Саенко под приметами следует понимать «явления, предвещающие беду, неудачу, несчастье либо, наоборот, счастье, успех, прибыль» [7, с. 123]. Так как примета – это неотъемлемый компонент суеверия, можно сделать вывод о том, что представители мордовской общины овладевали нравственной практикой не только посредством доверия, но и посредством суеверия.

Суеверие – это всегда сознательно мотивируемая установка индивида на восприятие информации, получаемой посредством узнаваемого условного знака (приметы). Суеверия «тесно связаны по своему происхождению с магическим (мифологическим) мышлением» [7, с.123]. Мордовский народ встречал  приметы во всеоружии. Совершая ритуально-защитные действия, он прибегал к помощи заклинаний и заговоров: чтобы икельць яки – вперед ходящий имел успех в сватовстве, «при выходе его из дома бросают вслед ему старый лапоть со словами: «Как мягок и слаб этот лапоть, пусть также будут мягки и слабы сердца родителей избранной нами девушки, чтобы выдали нам свою дочь» [4, с. 11]. Каждое заклинание и каждый заговор как неотъемлемая часть суеверия были ориентированы на конкретный результат, давая возможность прогнозировать магическую деятельность. Человек верил в собственную способность повлиять на явления внешнего мира сверхъестественным образом. Таким образом, главная заслуга суеверия вкупе с магией в том, что они формировали у представителей мордовского народа представление о ведущей роли человека в вопросах становления нравственных отношений в общине.

В данном контексте магия может рассматриваться как предельный опыт, где осуществляется решение прак­тически-познавательных задач. Таким образом, суеверие способствовало одновременно когнитивному развитию мордовского народа и становлению его нравственных представлений. Магия была так же тесно вплетена в повседневную жизнь мордвы. Н.Ф.Мокшин выделяет лечебную магию мордвы (знахарство), вредоносную магию (порчу), любовную и хозяйственную магию [5, с. 248].

Очень много суеверий у мордвы было связано с культом умерших предков. Так, по убеждению мордвы «за вольное или невольное оскорбление могилы» [8, с. 174] неминуемой карой «является болезнь (притка), а за ней иногда и смерть виновника: женщина чаще всего наказывается неплодием» [8, с.174]. Данные суеверия призваны были формировать представление об уважении к умершим членам общины. Эти же представления поддерживались и посредством доверия: «Согласие и благословение на то или другое предприятие испрашивается не у живых только родичей, но и у тех, которые перешли в иную жизнь, – у них даже в большей степени, чем у живых. Деды, прадеды, самые отдаленные предки, которых помнит данная семья или данный род, призываются в важные минуты жизни так же обязательно, как обязательно младший член семьи обращается за советом или разрешением к старшему»[8, с. 157]. Кроме того, здесь просматривается представление мордовского народа о необходимости аккумулировать нравственный опыт предков.

Таким образом, суеверие, ставшее в наши дни рудиментарным явлением, на протяжении 4-х веков вплоть до середины ХIХ века помогало представителям мордовской общины обрести уверенность в себе во всех областях жизнедеятельности, включая сферу нравственности. Появление суеверия в мордовской общине было связано с невозможностью получить, как бы сейчас сказали, «естественно-научную картину мира». Частично это следует из лексического бремени слова: первый корень «суе» имеет значение «ложный», то есть буквально получается «ложная вера». Суеверие от доверия отличает наличие приметы. В остальном оба феномена имеют много общего: их объединяет некритическое усвоение образцов чужого поведения и принадлежность к явлению установки. Их «роднит» непроизвольность, свойственная процессу опосредованного формирования образа веры, так как в акте приобщения к образу веры с участием суеверия и доверия отсутствует такой важный компонент как воля человека.

Следует отметить, что формирование нравственных представлений мордвы не ограничивается доверием и суеверием. Чтобы проиллюстрировать еще одну форму усвоения нравственных представлений мордовским народом, обратимся к мировоззрению «Кузьки – мордовского бога», о котором пишет в своей книге И.Н. Смирнов [8]. Чтобы составить необходимое представление об особенностях Кузькиного мировоззрения, необходимо сделать краткий исторический экскурс.

Начиная со времен правления Ивана Грозного непрерывно происходил процесс обращения мордвы в христианство. Тем не менее, до середины ХIХ века мордва по-прежнему продолжала поклоняться своим языческим богам, что во многом объяснялось незнанием русского языка: «при проведении христианизации мордовского населения правительство столкнулось с отсутствием среди духовенства людей, знающих эрзянский и мокшанский языки. Слово Божье, произнесенное по-русски, имело малое воздействие на крестьян» [12, с. 301]. Кроме того, переход к христианской религии требовал от каждого члена общины предельной мобилизации интеллектуального и духовного потенциала, умения овладеть приемами идеализации, умения отделять свойства предмета от самого предмета, чтобы суметь представить себе неопредмеченные категории добра и зла, для чего доверия и суеверия было недостаточно. Не всем это было под силу. Но в среде общинников были и такие люди, которые искренне хотели найти истину, к их числу и принадлежал Кузька. Пытаясь осмыслить таинства христианства, Кузька приходит к совершенно неожиданным выводам.

Он утверждается в мысли об избранности мордовского народа и о том, что некогда существовала старая мордовская вера, которая только ждет отведенного ей часа, чтобы вновь сойти в мир людей во всей своей силе. При этом христианство Кузька использовал как доказательную базу своей веры: «Христос – это чин, – говорил мордовский пророк. – Состарившись, он этот чин с себя сложил. Христа больше нет, не будет больше и христианской веры.» Взамен ее глас Архангела Михаила предписывал ему поднять закон, бывший до Р.Х, – закон Авраамов и Давидов, объявивший, что сей закон был их – мордовский. Торжественное водворение старого закона должно было произойти, по его словам, во время общего моления мордвы: «Покажется столб огненный от земли до небес и дом Давидов сойдет на ключ Рахлейку (близ д. Соскиной.)… После такого явления весь свет примет закон, обычаи и одежду мордовские и во всем будет следовать мордовским обрядам… и они мордвы будут свободны, не будут принадлежать помещикам и платить оброка, а будут первыми людьми»[8, с. 105-106]. Из исследования И.Н.Смирнова мы узнаем, что «терюшевская мордва следовала» [8, с. 106] заветам Кузьки «как умела»[8, с. 106].

Очевидно, что к своим убеждениям Кузька не мог прийти посредством доверия или суеверия, потому что изначально такого оригинального «учения» просто не было. Мировоззрение Кузьки – есть явление самодостаточное, в корне отличное от доверия и суеверия – это самостоятельно обретенная вера. Таким образом, самостоятельный образ веры «мордовского пророка» стоял у самых истоков вновь созданных верований мордвы. Кузька и его вера были творцами новых обрядов, остальные члены общины, последовавшие за Кузькой, были приобщены к его вере посредством доверия. Этот пример дает право предположить, что у истоков всякой традиции и всякого обряда стоит самостоятельный образ веры. Вера «мордовского пророка» не только указывала на избранность мордвы, но и была призвана сформировать представление о том, что  благо для человека кроется в свободе, благо для общины – сделать «первыми людьми» весь народ.

Явление веры требует к себе полной сопричастности, и в отличие от доверия и суеверия невозможно без привлечения волевых структур. Воля не только сопровождает акт самостоятельной веры человека, но и следует далее, претворяя в жизнь то, во что уверовал человек. Таким образом, поверив в истину, человек «оживляет» созданный собою образ веры: «Часто наша вера в недостоверный результат и есть то, благодаря чему результат этот осуществляется» [3, с. 43]. Человек, будучи сопричастен созданному образу веры, реализует его в действии.

Таким образом, вера – это субъективное видение истинности отдельных явлений, определяющее отношение человека к окружающей действительности.

Можно сделать вывод о том, что доверие и суеверия – всего лишь преддверие феномена самостоятельной веры. Не имея возможности самостоятельно выработать свой образ веры, представители мордовского народа заимствовали готовые контуры поведения и нравственного отношения в общине из традиции (или приметы). Именно таким образом происходило формирование представлений о неразрывности семейных уз, о доминирующей роли мужского начала в жизни мордовской общины, об уважении к женщине и предкам, о необходимости аккумулировать нравственный опыт, накопленный прежними поколениями, о ведущей роли человека в вопросах становления нравственных отношений.

Феномен суеверия, положив начало формированию многих нравственных представлений в мордовской общине, постепенно утратил ведущие позиции, так как поиск альтернативных способов  привлечь удачу и избежать беду, стимулировал когнитивные способности людей. Развиваясь, процессы «восприятия, внимания, памяти» [7, с. 124] и мышления человека смогли помочь ему выявить объективное отсутствие причинно-следственных связей между приметами и явлениями окружающего мира. Это привело, с одной стороны, к снижению потребности мордвы жить, руководствуясь приметами, с другой – поставило народ на принципиально новый уровень, дав возможность черпать образ веры не из природных или бытовых примет, а исходя из собственных способностей мыслить. Не имея возможности в одночасье проверить или опровергнуть свои гипотезы, он начал верить в созданные же им представления. Так было положено начало самостоятельной веры человека.

Явление самостоятельного образа веры позволяло человеку черпать нравственные представления не из готовой данности традиций, а исходя из собственного духовно-интеллектуального потенциала. Феномен веры позволил «мордовскому пророку» провозгласить свободу одним из достойнейших человека благ. Важное значение веры не только в том, что это транцендентное явление, выполняющее функцию источника новых нравственных представлений, но и в том, что данный феномен, заставляя человека становиться сопричастным образу веры, в конечном итоге, способствует формированию архетипов поведения.

Литература

1. Аверьянов, В. В. Традиция как преемственность и служение / В.В. Аверьянов // Человек. – 2000. – № 2. – С . 38 – 51 .
2. Бжалава , И.Т. Установка и поведение / И.Т. Бжалава. – М .: Знание, 1968. – 48 с.
3. Джеймс, У. Воля к вере / У. Джеймс. – М.: Республика, 1997. – 431 с.
4. Евсевьев, М.Е. Мордовская свадьба / М.Е. Евсевьев. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1990. – с. 384.
5. Мокшин, Н. Ф. Религиозные верования мордвы / Н.Ф.Мокшин. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1998. – 248с.
6. Мордва: Историко-культур. Очерки / Ред. Кол.: В.А.Балашов (отв.ред.), В.С.Брыжинский, И.А.Ефимов; Ред. авт. Коллектива Н.П.Макаркин. – Саранск: Мордов. Кн. Изд-во, 1995 – 624 с.
7. Саенко, Ю.В. Суеверия современных студентов / Ю . В . Саенко // Вопросы психологии. – 2004. – № 4. – С. 122 – 130 .
8. Смирнов, И.Н. Мордва: Ист. – этнограф. Очерк / И.Н.Смирнов. – Саранск: Тип. «Крас. Окт.», 2002. – 296 с.
9. Степин, В.С. Философия науки и техники / В.С.Степин, В.Г. Горохов, М.А. Розов. – М.: Гардарика, 1996. – 400 с.
10. Тумайкин, В.П. Крестьянская община мордвы в ХVII –ХIХ вв. / В.П.Тумайкин // В братской семье: По материалам респ. научн. – теорет. конф. «Мордовия в братской семье советских народов»: [Сборник] Ред. кол.: Г.М.Измалкин (отв. ред.) и др.: Науч. Ред. канд. ист. наук М.Ф.Жиганов. – Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1981. – 368 с.
11. Федянович , Т.П. Мордовские народные обряды, связанные с рождением ребенка (конец ХIХ – 70-е годы ХХ в.) / Т. П. Федянович // Советская этнография . – 1979. – № 2 . – С. 79 – 89.
12. Юрченков, В.А. Хронограф, или Повествование о мордовском народе и его истории: Очерки, рассказы. – Саранск: Мордов. Кн. Изд-во, 1991. – 368 с.