Автор(ы) статьи: Никольская Т.М.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова: Московия, культура, культура повседневности, памятники, обыденный и гостевой этикет
Аннотация: В статье рассматриваются общая характеристика эпохи консолидации земель вокруг Москвы; литературные памятники на славянском языке и переводные; природные ресурсы русских земель периода XIV – XVI вв.; особенности; семейный уклад XIV – XVI вв.; правила приема пищи и гостевой этикет; лосуговая деятельность эпохи XIV – XVI вв.
Текст статьи:
Со второй половины XIV в. начинается медленный, но неуклонный процесс объединения русских земель вокруг Москвы, на что была нацелена политика ряда московских князей и чему способствовала победа русских войск на поле Куликовом в 1380 г. Московский князь Дмитрий Иванович собрал под свое начало воинов почти всех русских княжеств, чтобы дать отпор Мамаю, и его победа убедила многих князей в необходимости объединения под началом Москвы. Однако этот процесс продолжался на протяжении всего XV в. и проходил отнюдь не безболезненно, так как утрата самостоятельности оказалась по душе далеко не всем князьям, да и их подчиненным. Тем не менее, к концу XV столетия западный мир с удивлением обнаружил на своей восточной границе мощное государство Московию, с которым ему пришлось теперь считаться всерьез.
Еще в первой половине XIV в. митрополит Петр перенес митрополичью кафедру из Владимира в Москву, которая стала с этого времени главным духовным центром «всея Руси». Москва, приняв политическую и духовную власть у Владимира, осознала себя наследницей Древнего Киева, так как владимирские князья вели свой род от Владимира Мономаха. Князь московский унаследовал титул Великого князя, а митрополит московский продолжал именоваться митрополитом «Киевским и всея Руси».
Высокого расцвета достигает к концу XIV—началу XV в. культура Москвы, ориентировавшаяся и на лучшие достижения Владимира, и на киевскую старину, и на духовную и художественную культуру Византии и южных славян, связи с которыми активизировались в это время. Византия переживала в XIV в. последний взлет духовной и художественной культуры, и отголоски его были хорошо слышны на Руси, достигая ее и непосредственно из Константинополя, и через Афон и южных славян. Исихазм паламитского толка, идеи византийских гуманистов, изысканная живопись палеологовского времени тем или иным путем проникали в Московскую Русь и способствовали формированию ее средневековой культуры и художественно-эстетического сознания, достигшего в рассматриваемый здесь период своих классических форм выражения. Не осталась Русь равнодушной и к реформам славянского языка и литературного стиля, проведенным Евфимием Тырновским в 70-е годы XIV в. Для русской культуры это было время крупнейших духовных деятелей, книжников, живописцев, среди которых на первых местах стоят Сергий Радонежский, Стефан Пермский, митрополит Алексей, митрополит Киприан, Епифаний Премудрый, Феофан Грек, Андрей Рублев, а завершают более чем столетний период русской средневековой классики такие выдающиеся фигуры, как Дионисий, Нил Сорский, Иосиф Волоцкий. Эти две группы имен знаменуют собой эпоху высшего расцвета русской средневековой культуры. Тогда же, в период конца XIV—начала XVI в., складываются основные формы русского средневекового эстетического сознания и находят наиболее полное выражение в художественном мышлении и отчасти в эстетической мысли.
К концу XIV в. значительно расширяются общекультурные горизонты русской читающей публики. Возрастает интерес к переводной литературе, состав которой значительно расширяется.
В это время Русь получила возможность познакомиться на славянском языке с выдающимся памятником византийской философско-религиозной мысли—«Ареопагитиками». Первый славянский перевод был завершен иноком Исайей в 1371 г., видимо, на Афоне. С этого времени сочинения Псевдо-Дионисия занимают видное место в духовной культуре русичей. Напомню, что в «Ареопагитиках» были сформулированы основные положения христианской онтологии, гносеологии, богословия, мистики и эстетики; Псевдо-Дионисий разработал христианскую апофатику (систему отрицательных обозначений божества), теорию символизма, отказался от дискурсивного мышления применительно к божественной сфере, заменив его антиномизмом. Сочинения Псевдо-Ареопагита оказывали сильное влияние на крупнейших деятелей русской средневековой культуры, начиная с Епифания Премудрого, Феофана Грека, Андрея Рублева и кончая Аввакумом и Симеоном Полоцким (XVII в.).
В это же время славяне получили на родном языке и другой важный памятник византийской культуры XI в.— «Диоптру» («Душезрительное зерцало») Филиппа Пустынника. В этом большом сочинении, написанном в виде диалога Души и Плоти (где Плоть выведена мудрым учителем Души!), дана достаточно полная картина христианской антропологии, основанная на богатом антично-византийском материале. Написанная в популярной форме, «Диоптра» была широко распространена на Руси, активно способствовала приобщению русских читателей к антично-византийским учениям о человеке, основу которых составляла сложная диалектика души и тела. При этом телу отводилась в ней роль едва ли не более высокая, чем душе, то есть христианская антропология была представлена в наиболее полном и развитом виде, а не в ее ригористических крайностях.
В сборнике Кирилло-Белозерского монастыря первой четверти XV в. помещена статочно представительная подборка статей и фрагментов естественнонаучного содержания, восходящих к трудам известных античных ученых Гиппократа, Галена, Аристарха Самосского, Аристотеля и др.
С экзотическим миром эллинизма и Востока времен Александра Македонского русичи XV в. знакомились по Александрии», вошедшей в это время в круг их чтения. Из нее они черпали массу увлекательных сведений полуисторического, полулегендарного, а также сказочного и фантастического характера о самых разных сторонах жизни эллинистического мира. Эти знания обогащали духовный мир и воображение древнерусских читателей и книжников, способствовали развитию их творческих способностей, эстетического сознания. Неоднократно отредактированная христианскими переписчиками в Византии н у южных славян, «Александрия» не противоречила основным положениям христианской доктрины. Александр Македонский предстает в ней почти христианским благочестивым царем, образцом идеального правителя; есть в ней и чисто христианские вставки, библейские реминисценции и т.д. Поэтому «Александрия» вошла в круг чтения русских христиан и существенно расширила их знания о мире, истории, культуре.
Из других переводных памятников общемировоззренческого характера необходимо указать еще на стихотворный «Шестоднев» Георгия Писиды (VII в.), который в 1385 г. был переведен на славянский язык Дмитрием Зографом и в XV в. стал известен русским читателям. В этом «Шестодневе» предпринята попытка изложения антично-христианской концепции мира, человека, Бога в их диалектической сложности и умонепостигаемости, что привело автора, к использованию принципов антиномического мышления, применению многочисленных смысловых оппозиций.
В это время и в русской иконописи, и в гимнографии, и в агиографии получил глубокое развитие принцип художественных оппозиций, что привело к повышению художественно – эстетической ценности древнерусского искусства конца XIV – XV вв.
Характерной чертой культуры периода консолидации русских земель вокруг Москвы было сознательное обращение к традициям Киевской Руси, осознание прямой преемственности этих традиций, возрождение многих из них в новых условиях. Особенно заметен этот процесс в литературе, которая часто использовала памятники древней словесности в качестве образцов для подражания или новых импровизаций. Характерен он и для эстетического сознания в целом.
В частности, понимание прекрасного мало изменилось в главных своих чертах по сравнению с представлениями Киевской Руси, хотя и обогатилось множеством новых нюансов, связанных в основном с красотой в искусстве.
Земная, видимая красота теперь пожалуй, еще меньше привлекает внимание книжников, чем в домонгольский период. Правда, на страницах летописей, повестей житий, проповедей, в церковных гимнах и песнопениях нередко встречаются указания на красоту цветущей юности и убеленной сединами старости, красоту местности на которой предстоит соорудить монастырь или воздвигнуть храм, на красоту животных и птиц, на красоту храмов и городов, особенно подвергшихся варварскому разграблению и уничтожению врагами. Но эта видимая красота лишь в редких случаях имеет там самоценное значение.
Как правило, с такой красотой русский читатель этого времени сталкивался в переводных произведениях. В собственно же русских текстах видимая красота чаще всего выступала лишь символом или художественным образом красоты более высоких уровней, недоступных непосредственному чувственному восприятию.
В средневековой Руси, к сфере эстетического можно отнести те феномены, которые затем утратили свою значимость. К XV в. именно они играли роль в эстетическом сознании русского образованного общества, а не традиционные эстетические категории прекрасного или возвышенного, которые, как мы видели, а и сами имели в Древней Руси отнюдь не привычное для современной науки антично-винкельмановское значение.
Активно работая над созиданием единого мощного русского государства, укрепляя его сугубо земные—экономические, военные, политические—основания, русичи этого времени видели главную основу величия и благополучия государства и каждого из его граждан в сфере духовной. В ней искали они опору своим нравственным и физическим силам, усматривали залог душевного покоя, на нее возлагали свои надежды и в ней обретали источники эстетического наслаждения.
Надежда на наслаждение духовными благами будущей жизни была одним из главных стимулов нравственного совершенствования, добродетельной жизни, трудных духовных подвигов и творческой деятельности в средневековой Руси. Поэтому, заканчивая «Житие» праведного человека, древнерусский книжник не забывал сообщить, что его герой достиг после смерти той прекрасной, тихой и безмятежной земли, к которой он стремился всю свою жизнь.
Книжники XV в. не устают повторять, что их современники испытывали наслаждение практически от всех духовных феноменов. Они с удовольствием слушали поучения мудрых старцев и святых подвижников, чтение книг услаждало их души и сердца, духовную радость испытывали они, созерцая красоту церковную, ради нее, как пишет Епифаний Премудрый, лишний раз приходили к храму не для молитвы, а для созерцания той красоты небесной, которая представала перед ними.
Упованием на духовные наслаждения «будущего века» и духовную радость уже в этой жизни в идеале была наполнена жизнь древнерусских подвижников. В их среде византийская эстетика аскетизма получила продолжение и дальнейшее развитие.
В целом рубеж XIV — XVI вв. — перелом в историческом развитии русских земель. Явления характерные этому времени оказали прямое воздействие на духовную жизнь России, на развитие ее культуры, предопределили характер и направление историко-культурного процесса. Преодоление феодальной раздробленности, создание единой государственной власти создавало благоприятные условия для хозяйственного и культурного развития страны, послужило могучим стимулом подъема национального самосознания. Самая большая в Европе страна насчитывала к середине XVI в. едва ли больше 9-10 млн. населения, распределенного к тому же неравномерно по территории. Сравнительно густо были заселены центр и Новгородско-Псковская земля, где плотность достигала, по-видимому, 5 человек на 1 кв. км. (Для сравнения: в странах Западной Европы плотность составляла от 10 до 30 жителей на один кв. км.). При этом следует иметь в виду того, что первая половина XVI столетия была благоприятной для роста населения России, которое увеличилось приблизительно в полтора раза за этот период; следовательно, в начале века, когда возникло российское государство, оно объединило под своей властью около 6 млн. человек. Это значит, что средняя плотность населения составляла около 2 чел. на 1кв. км. Такая низкая плотность населения, даже если в некоторых районах центра и северо-запада и на протяжении первой половины XVI века повышалась в 2-3 раза, оставалась крайне не достаточной для интенсивного развития хозяйства и решения задач, связанных с обороной страны.
Особую роль в развитии хозяйствования играли природные ресурсы, которые являлись — одной из основ культурного развития и экономического процветания стран и народов.
Взаимодействие человека со средой в процессе производственной деятельности во многом влияет на национальный характер, жизненные ценности, составляющие менталитет народа. В значительной степени он является формой духовного приспособления к среде обитания, способом наделения смыслом привычных, повседневных действий и поступков.
В России однообразие ландшафта создавало слабые предпосылки для специализации хозяйства и внутренней торговли, которые возникли довольно поздно. Контакты с Византийской империей лишь отчасти способствовали развитию древнерусской культуры.
Большинство населения XV столетия может быть названо крестьянским, хотя и не все обрабатывали землю. Поскольку степи Южной Руси контролировались татарами, основная часть русских жила в лесной зоне, местами расчищенной и подходящей для пашни. Крестьяне занимались не только сельским хозяйством, их благосостояние зависело от рыбной ловли, охоты, пасечного хозяйства и разнообразных лесообрабатывающих производств, таких, как изготовление различной утвари, телег и лодок, равно как и дегтя и поташа.
Согласно русским понятиям, обрабатывающий землю имел права на возделываемый им участок земли (так называемое трудовое право), вне зависимости от того, кому законно принадлежала земля. Но поскольку значительная часть земли принадлежала государству, и князья и бояре, равно как и монастыри, обладали земельными угодьями, существовало множество прав. Крестьянин, живший в таком владении, мог сохранять право на свой участок до той поры, пока его обрабатывал, и мог быть изгнан лишь решением суда. С другой стороны, он был волен оставить свой надел (теряя таким образом на него права) и двинуться, куда ему заблагорассудится.
Особенности природной среды расселения русских во многом определили их национальный характер и господствующие ценности. Плотность населения Западной Европы, интенсивность обмена, ограниченность природных ресурсов способствовали интенсификации хозяйства, стремлению к нововведениям. Большое пространство зоны расселения, относительно низкая плотность населения создавали в России возможность поддерживать требуемый уровень жизни, вовлекая в хозяйственный оборот естественные богатства земли. В лучшем случае на новые земли переносились традиционные навыки хозяйствования. Все это породило у русских привычку к экстенсивному, потребительскому отношению к природным ресурсам. Возникла утопия о «неисчерпаемости богатств» родной земли. Главными оказались количественные, а не качественные критерии, число, а не умение. Противоположные тенденции в национальном характере развивались в основном в городах и в исторически более поздний период.
На трудовые навыки русского населения серьезно повлияли климатические условия. В Европе колебания температуры в течение года из-за влияния североатлантического течения Гольфстрим составляют 10 — 20 градусов в год. Россия, в том числе европейская ее часть, лежит в зоне действия сибирского антициклона, при котором колебания температуры более значительны — до 35 — 40 градусов в год.
В России глубокое промерзание почвы (40 см в центре страны) и короткая весна, переходящая в жаркое лето, заставляют крестьянина после домашних забот зимней поры быстро переключаться на сельскохозяйственные заботы — пахоту, сев, от скорости проведения которых зависит его благосостояние, в течение всего года. Лето для русского крестьянина — период страды, предельного напряжения сил. Это выработало способность в русском человеке «выложиться», провести огромную работу за короткий срок. Но время страды не велико. Снег в России лежит 5-6 месяцев. Поэтому основной формой отношения к работе является отношение неторопливо-пассивное. Эта ситуация отразилась в пословице: «Русский мужик долго запрягает, да быстро едет».
Правда, надо отметить, что отсутствие стремления к высокому качеству труда было связано также с общественными отношениями в России, крепостным трудом. В тех зонах, где его не существовало — на Севере и в Сибири, — ценности постоянного и качественного труда стояли выше, чем вцентральной России.
Неторопливо-пассивное отношение к труду и жизни выработало у человека другую ценность — терпеливость, ставшую одной из черт национального характера. Лучше «перетерпеть», чем предпринять что-либо, изменить ход жизни. В этом проявляется не только недостаток инициативы, но принципиальное нежелание выделяться своей активностью среди окружающих. Такое поведение оправдывается характером труда и расселением русских крестьян. Освоение лесов, покрывающих большую часть территории страны, вырубка и корчевка деревьев, вспашка земли требовали коллективного труда нескольких семей. Работая в коллективе, люди действовали единообразно, стремясь не выделяться среди других. В этом был свой смысл. Сплоченность коллектива была важнее, чем эффективность деятельности каждого из его членов. Впоследствии в этом же направлении крестьян подталкивало общинное уравнительное землевладение. В результате среди русских слабо развился индивидуализм, заставляющий стремиться к инициативе, повышению эффективности труда и личному обогащению. Его появление связано с более поздними процессами в русском обществе и влиянием европейских ценностей.
Однако тот же коллективизм был основой душевности отношений между людьми, безоглядных проявлений благородства и самопожертвования, широты души русского человека, также являвшейся формой «нерасчетливости».
Ориентация на потребности коллектива воспитывала в русских людей то, что они в большинстве своем оказывались чуждыми мелкому житейскому благоразумию. Идеалом крестьянина было умение во многом отказывать себе ради интересов общего дела. Жизнь воспринималась как исполнение долга, бесконечное преодоление трудностей. Житейская мудрость учила, что обстоятельства чаще выступают против человека, чем на его стороне. Это сформировало в русском народе такие черты, как упорство и изобретательность в достижении поставленных целей. Исполнение задуманного рассматривалось как редкая удача, дар судьбы, и тогда привычный аскетизм будней сменялся разгулом праздника, на который приглашалось все село. Переход от такого яркого, самобытного типа личности в XVIII веке к более европеизированному (среди образованных слоев населения) воспринимался многими как духовная деградация.
Жилище с давних пор было не только областью удовлетворения потребности человека в жилье, но и частью его экономической, хозяйственной жизни. Разумеется, что в особенностях жилища, его размерах, благоустроенности отражалась и социальная дифференциация общества. Для каждой эпохи характерны свои особенные черты в жилых и хозяйственных постройках, в их комплексах. Изучение этих особенностей даёт нам дополнительные знания о прошлой эпохе, сообщает подробности не только о бытовой жизни ушедших поколений, но и о социальных, хозяйственных сторонах их бытия.
Говорит о жилище в эту эпоху мы можем только на основании отрывочных и случайных периода XVI в., которые теперь существенно дополняются всё нарастающим количеством актовых записей и других официальных документов. Сухие, краткие, но очень ценные своей массовостью данные писцовых книг позволяют делать уже первые обобщения, подсчёты, сравнения различных видов построек. Кое-где в этих источниках проскальзывают и описание любопытных деталей в характеристике жилых и хозяйственных построек. К этим данным письменных русских источников нужно прибавить и записки иностранцев, посещавших Россию в это время. Далеко не всё в их наблюдениях и описаниях достоверно и ясно для нас, но многие детали русского быта XVI в. ими подмечены и переданы точно, а многое понимается с учётом сравнительного изучения других источников. Зарисовки русского быта, сделанные со стороны, донесли до нас и то, что совсем не нашло отражения в русских документах, так как для русских авторов многое было настолько привычным, что, по их мнению, на это не стоило обращать особого внимания.
С XVI века в наше распоряжение попадают рисунки, где достаточно полно отражена жизнь тогдашней Руси. Среди памятников этого рода выдающееся место занимает колоссальный иллюстрированный Летописный свод, созданный по замыслу и при участии Ивана IV в 1553-1570 гг. Тысячи миниатюр этого свода дают в руки исследователя прекрасный изобразительный материал по многим сторонам русского быта, в том числе и по жилищу. Их удачно дополняют некоторые иконописные сюжеты и миниатюры других книг этой эпохи.
Социальная структура русского общества отражалась и в системе подразделения поселений на определённые единицы, которые для крестьянства были одно временно и единицами обложения, податными единицами и реально существовавшими ячейками поселения крестьянской семьи. Такими единицами были дворы. Документы и летописи знают двор, дворовое место, дворище в этих двух, на первый взгляд не равнозначных, смыслах. Конечно, там, где речь идёт о монастырских дворах, боярских, дворов дьяков, подьячих, дворах ремесленников или ещё более специфических названиях коровий двор, конюший двор, валовой двор, мы имеем дело только с обозначением определённого пространства, занятого комплексом жилых и хозяйственных построек. Но для основного тяглого населения, для крестьянства, понятия двор как усадьба, комплекс построек и двор как податная единица в известной мере совпадали, так как исправно нести тягло, платить подати и исполнять повинности мог только полноценный крестьянский двор, имевший полный набор построек, необходимых для ведения хозяйства и жительства крестьянской семьи.
Состав типичных для средневекового русского крестьянского двора построек в последнее время вызывают оживлённые споры. Считается, что тот состав построек и даже те типы построек, которые знает этнография из быта русской деревни XIX в., являются исконными и почти неизменными на Руси с глубокой древности, ещё с периода до монгольской Руси. Однако накопление археологических данных о древнерусском жилище, более внимательный анализ письменных источников и средневековой графики заставляют усомниться в этом выводе.
Археологические данные достаточно чётко говорят о более сложной истории развития русского комплекса жилых и хозяйственных построек, это рисовалось ранее. Наиболее поразительным казалось минимальное количество построек для скота, хотя в том, что скота у населения было много, не приходится сомневаться. На сотни открытых жилых построек приходятся буквально единицы фундаментальных построек для скота. Столь же необычным оказался и вывод о преобладании жилых однокамерных построек. Были известны и достаточно сложные типы многокамерной и двухкамерной связи жилых и хозяйственных помещений, но они составляют меньшинство. Из этих фактов неизбежно приходится делать вывод о постепенном и достаточно сложном развитей жилых комплексах, при чём развитие это в разных географических зонах пошло своими путями, привело к формированию особых зональных типов. Начало этого процесса приходится на рубеж с XIV по XVI в., хотя сложение этнографических типов и в XIX в. вряд ли можно считать полностью законченным, так как по своему характеру жилые комплексы были тесно связаны с изменениями социально-экономической жизни населения и отражали эти изменения постоянно.
Наиболее ранние документальные записи о составе крестьянских дворов рисуют нам его весьма лаконично: изба да клеть. Подавляющее большинство крестьянских дворов было очень бедно по составу построек: 49% состояло вообще только из двух построек («изба да клеть» «изба да сенник»). Данные документов подтверждаются ещё одним, своеобразным источником — Лицевым летописным сводом XVI века.
Изба всегда имеет на торцовой стене, три окошка и дверь, клеть два окошка и дверь. Стены не расчерчены на брёвна, не имеют столь типичных для срубного жилища остатков брёвен по углам, да и окна, двери ради красивости сглажены, закруглены, снабжены завитками, их трудно узнать, но они есть и обязательно на твёрдо установленном месте, в традиционном количестве для каждого вида зданий. Такова была, по всей вероятности, и реальная основа крестьянского двора, его типичный состав до XVI века.
Но в XVI веке такие дворы уже становятся пережитком. Экономический подъём после окончательного освобождения от татарского ига, ликвидации феодальной раздробленности, общее упорядочение в жизни в централизованном и сильном государстве не могли не сказаться и на изменении в комплексе крестьянских дворов. Раньше этот процесс начинался в северных областях, где этому благоприятствовали и социальные отношения, где этого требовала и более суровая природа, позже мы замечаем это в центральных областях, но именно XVI век можно считать началом тех изменений и в составе, и в планировке крестьянского двора, которые к XIX веку дают нам этнографическую схему различных типов крестьянского двора русских. Все основные постройки крестьянского двора были срубные — избы, клети, сенники, мшаники, конюшни, хлева (хотя есть упоминания и о плетневых хлевах). Основным и обязательным элементом такого двора была изба, отапливаемая постройка, утеплённая в пазах мхом, где жила семья крестьянина, где в зимнее время занимались и работали (ткали, пряли, изготовляли различную утварь, инструменты), здесь же в морозы находил приют и скот. Как правило, на двор приходилось по одной избе, но бывали крестьянские дворы с двумя и даже с тремя избами, где размещались большие неразделенные семьи. По-видимому, уже в XVI веке происходит выделение двух основных вида крестьянского жилища в северных районах начинают господствовать избы на подклети, подъизбице, т. е. имеющие подполье. В таких подклетях могли держать скот, хранить запасы, В центральных и южных районах нее ещё продолжают бытовать наземные избы, пол которых настилался на уровне земли, а, возможно, был и земляным. Но традиция не была ещё устоявшейся. Наземные избы упоминаются документами вплоть до Архангельска, а избы на подклети у богатых крестьян ставились и в центральных районах. Нередко здесь их называли горницами.
По документальным записям о жилище XVI века мы знаем редкие случаи упоминания сеней в составе крестьянских дворов. Но как раз в XVI веке сени всё чаще начинают упоминаться как элемент вначале городского, а затем и крестьянского жилища, причём сени определённо служат соединительным звеном между двумя постройками — избой и клетью. Но изменение внутренней планировки нельзя рассматривать только формально. Появление сеней как защитного тамбура перед входом в избу, а также то, что теперь топка избы была обращена внутрь избы — всё это намного улучшило жильё, сделало его более теплым, удобным. Общий подъём культуры отразился и в этом усовершенствовании жилища, хотя XVI век был только началом дальнейших изменений, и появление сеней даже в конце XVI века стало типичным для крестьянских дворов далеко не всех областей России. Как и другие элементы жилища, раньше всего они появились в северных районах. Второй обязательной постройкой крестьянского двора была клеть, т. е. срубное помещение, служившее для хранения зерна, одежды, другого имущества крестьян. Но не все районы знали именно клеть как второе хозяйственное помещение.
Есть ещё одна постройка, которая, видимо, исполняла ту же функцию, что и клеть. Это сенник. Из других построек крестьянского двора нужно назвать, прежде всего, овины, так как зерновое хозяйство в относительно сыром климате Центральной России невозможно без подсушки снопов. Овины чаще упоминаются в документах, относящихся к северным областям. Очень часто упоминаются погреба, но они лучше известны нам по городским материалам. Столь же обязательным была и «байна», или «мылна», в северных и части центральных районов, но не везде. Вряд ли тогдашние бани сильно отличались от тех, что и сейчас ещё можно встретить в глубоких деревнях — маленький сруб, иногда без предбанника, в углу — печь — каменка, рядом с ней — полки или полати, на которых парятся, в углу — бочка для воды, которую нагревают, бросая туда раскалённые камни, и всё это освещается маленьким окошечком, свет из которого тонет в черноте закопчённых стен и потолков. Сверху такое сооружение часто имеет почти плоскую односкатную кровлю, крытую берестой и дерном. Традиция мыться в банях среди русских крестьян была не повсеместной. В иных местах мылись в печах.
XVI век — время распространения построек для скота. Они ставились отдельно, каждая под своей крышей. В северных районах уже в это время можно заметить тенденцию к двух этажности таких построек (хлев, мшаник, а на них сенник, то есть сенной сарай), которая позднее привела к образованию громадных хозяйственных двухэтажных дворов (внизу — хлева и загоны для скота, вверху — повить, сарай, где хранят сено, инвентарь, здесь же ставится клеть).
Феодальная усадьба, по описям и археологическим известиям, значительно отличалась от крестьянской. Одним из главных признаков любого феодального двора, в городе или в деревне, были специальные сторожевые, оборонительные башни — повалуши. Такие оборонительные башни в XVI веке были не только выражением боярской спеси, но и необходимой постройкой на случай нападения соседей — помещиков, неспокойных вольных людей. Башни эти были срубные в подавляющем большинстве, в несколько этажей. Жилой постройкой феодального двора была горница. Не всегда эти горницы имели косящатые окна, да и не все они могли быть с белыми печами, но уже само название этой постройки говорит о том, что она была на подклети высокой.
Постройки были срубные, из отборного леса, имели хорошие двускатные крыши, а на повалушах они были нескольких видов двускатные, четырёхскатные и крытые фигурной кровлей — бочками и т. п. Близок по составу и названиям построек к боярским дворам и двор состоятельного горожанина, да и сами города русские в те времена, как это неоднократно отмечалось иностранцами, были ещё очень похожи скорее на сумму сельских усадеб, чем на город в современном смысле.
Мы очень мало знаем о жилище рядовых ремесленников по документам не так часто приходилось им описывать своё небогатое наследство в юридических актах. Нет достаточных сведений о них и у археологов. Были целые слободы ремесленников. Но многие из них жили по дворам монастырским, боярским, у богатых горожан на подворье. По материалам XVI века их трудно выделить в отдельную группу. Можно думать, что дворы ремесленников городских посадов по составу построек ближе стояли к крестьянским дворам, хором богатых у них не было. Каменные жилые постройки, известные на Руси ещё с XIV века, и в XVI веке продолжали оставаться редкостью. Дошедшие до нас немногие жилые каменные хоромы XVI века поражают массивностью стен, обязательными сводчатыми потолками и центральным столпом, поддерживающим свод. Исследователи старинной архитектуры и фольклора рисуют нам красочную картину старины как мир узорчатых, резных, изукрашенных изб, теремов, горниц с крылечками точёнными, с маковками золочёнными. Однако наши данные не позволяют судить о том, насколько богато и как украшались крестьянские избы и другие постройки. По-видимому, крестьянские избы украшались очень скромно, но некоторые части изб украшались обязательно; коньки крыш, двери, ворота, печь. Сравнительные материалы этнографии XIX века показывают, что эти украшения играли кроме эстетической роли роль оберегов, защищавших «входы» от злых духов, корни семантики таких украшений восходят ещё к языческим представлениям. Но жилище богатых горожан и феодалов руками и талантом крестьян украшались пышно, затейливо, красочно. Мало мы знаем и о внутреннем убранстве жилищ, хотя вряд ли интерьер крестьянских изб и домов ремесленников сильно отличался от того, что было и в XIX веке типично для крестьянства. Но как ни фрагментарны наши сведения по некоторым элементам жилища XVI века, мы всё же можем констатировать значительный сдвиг и в этой области культуры русского народа в XVI веке, связанной с общими процессами исторического развития страны.
Немало важным и интересным предстает перед нами и семейный уклад, сформировавшийся к этому времени. В русском средневековье известны два основных типа семьи с переходными стадиями между ними. Малая семья, состоявший из супругов и их детей, еще не вступивших в брак, жила в отдельном небольшом жилище, имела свое хозяйство и была первичным производственным коллективом. Наряду с ней существовала и большая семья, или «род», как ее называют источники. Эта семья состояла из стариков — родителей, их сыновей с женами и внуков. Малая семья выделялась из состава большой. Роль большой семьи в русском обществе не совсем ясна. Члены большой семьи были связаны между собой общностью политических и имущественных прав, например, наследования выморочного (не имевшего прямых наследников) имущества; права наказания убийцы (это право было затем отнято государственной властью). Большая семья была экзогамна: между ее членами, даже троюродными братьями и сестрами, были запрещены браки. Члены большой семьи не обязательно жили под одной кровлей.
Отношения между родителями и детьми в русских семьях регулировались как нормами христианской морали, так и народными традициями. Величайшим «благом» для семьи были дети (сладка есть беседа родившему дети своих»), рождение же дочери — будущей матери — считалось «честью дому». Поощряя «многочадие», православная церковь выполняла важную социальную задачу.
Воспитание «чад» традиционно было сферой деятельности преимущественно женщин. Именно им подобало «нрав детинный исправливати», «блюсти чад своих». Церковь требовала от женщин воспитания в детях послушания, терпения, уважения к старшим: «младу отрочати пред старым молчати».
Новорожденного ребёнка надлежало крестить в церкви на восьмой день после рождения именем святого этого дня. Обряд крещения считался церковью основным, жизненно важным обрядом. Некрещеный не имел никаких прав, даже права на погребение. Ребёнка, умершего некрещеным, церковь запрещала хоронить на кладбище. Следующий обряд после крещения — «постриги» — производился год спустя после крещения. В этот день кум или кума (крёстные родители) выстригали у ребёнка прядь волос и дарили рубль. После пострижек каждый год праздновали именины, то есть день того святого, в честь которого человек был назван (позже стал называться «день ангела»), а не день рождения. Царские именины считались официальным государственным праздником.
Церковные поучения требовали от детей и уважения к матери; «Вечно матери своее не забудь, вспомяни, яко тою родил еси», «не забывай материя труда, еже о чадах печаль и болезнь. Тем же страхом раболепным послужи ей». Пренебрежение и забвение памяти родителей резко осуждались: «и возплачется тогда, но никто не услышит его…».
Непокорность детей матери строго осуждалась. За такие проступки назначалась епитимья (церковное наказание) на пятнадцать дней.
Но от самих воспитателей, матери и отца, также требовалась разумная строгость в отношении к детям: «не озлобляй, наказуя, дети», ласка и доброта. Источники свидетельствуют о том, что объектом заботы могли быть «примачки», то есть приемыши.
Роль мудрого влияния матери неоднократно подчеркивалась летописцами при описании многих значительных поступков в жизни князей и бояр — главных действующих лиц летописей. Так, например, Анна, жена великого князя Всеволода Ярославича, убеждает сына, Владимира Всеволодовича, прекратить усобную борьбу со Святополком Изяславичем (XI век); великая княгиня Мария Ярославна благословила сына Ивана III на борьбу с ханом Ахматом в 1480 году, а результатом ее, как известно, было свержение ордынского ига на Руси.
Трудно не заметить, что в средневековых русских семьях, описанных в летописях, отличительной чертой внутрисемейного микроклимата были доброта, внимание, забота о женщинах.
По неписанным законам того времени считалось, что после смерти отца право старшинства в семье переходит к матери и, следовательно, дети, пусть даже взрослые, не должны из «воли матерней выматься» (то есть выходить из-под ее опеки). Еще Русская Правда (XII век) рекомендовала матери в случае вдовства «детям воли не дати».
Говоря о воспитании детей в русской семье в XIV – XVI вв., необходимо обратить внимание и на то, что в то время обучение азам наук, а тем более самой грамоте, находилось в рамках домашней педагогики. Русские женщины, особенно из среды господствующего класса, нередко сами были высокоразвитыми личностями, знавшими «инемние» (иностранные) языки, азы геометрии, арифметики, астрономии, медицины. Воспитывая детей, они передавали им свои знания. Как свидетельствуют новгородские берестяные грамоты, даже в низших сословиях, в среде ремесленников было немало грамотных горожанок. Надо полагать, что в малоимущих семьях, где не было лишних средств, чтобы платить за обучение, знание грамоты и основ арифметики передавалось детям только через родителей, и прежде всего — через мать.
На супругов в русских семьях налагались не только родительские обязанности, но и обязанности по взаимному уходу и содержанию друг друга. «Лихий недуг, слепота ли долгаа болезнь» ни при каких условиях не давали права бросить спутника жизни развестись с ним. Между тем в рассматриваемую эпоху на Руси существовало немало поводов к разводу между супругами. Развод принимался церковниками лишь как уступка человеческой слабости, хотя вся церковная литература буквально пронизана идеей о божественности, а потому нерасторжимости брака. Основным поводом было «разлоучеиие по вине любодеяния». Однако факт неверности по-разному определялся для каждого из супругов в древнерусской семье, Муж считался изменником лишь в том случае, если он заводил побочную семью, то есть имел на стороне не только наложницу, но и детей от нее. Жена же считалась «прелюбодеицой», если только вступала в связь с посторонним мужчиной. С другой стороны, факт измены при разводе нужно было еще доказать, для чего требовался свидетель преступления, который бы вместе с мужем-рогоносцем «видел ю с чюждим мужем на ложе». Случалось, правда, что разгневанный муж предпочитал судебной волоките «разлоучения» кровавую расправу с любовником законной супруги и уплату «виры» (штрафа за убийство). Что же касается неверной жены, то закон того времени давал мужу право самому «доличив казнить ю» (то есть «уличив — наказать»).
Муж имел право развестись с женою и по раду других поводов, приравненных к прелюбодеянию. Например, покушение на жизнь мужа, участие жены в языческих игрищах и сборищах, наведение воров на имущество мужа, а также некоторые проступки нравственного порядка.
В средневековых русских нормативных актах мы находим ряд поводов к разводу, правом на который в этих случаях обладали лишь женщины. Когда муж оказывался пьяницей, клеветником или человеком, скрывшим свой более низкий социальный статус (был, например, холопом или продался в холопы без ведома жены), когда жена заставала у мужа «долг мног», но расплачиваться за его траты сама не желала, древнерусский закон давал ей право уйти от такого мужа со всем своим имуществом и детьми.
С другой стороны, в Древней Руси до XV века как пережиток дохристианской свободы существовал и самовольный развод или «роспуст», с которым церковь вела усиленную борьбу. Если против «роспустов», совершенных мужьями, выступал еще церковный закон XII века, то в XIII-XV веках представители церкви вели борьбу уже против аналогичных проступков со стороны женщин («аще жена, оставя мужа, за иныи пойдет…»).
В случае обоюдного согласия супругов на «разлоучение», их обычно разводили. По справедливости муж должен был оставить жене не только приданое, но и часть совместно нажитого имущества; жена же подписывала разводную грамоту, обязываясь не предъявлять в дальнейшем имущественных претензий.
Интимнейшие стороны внутрисемейных отношений оказывались отраженными в покаянии («прелюбодей и блудница, поведайте всякие грехи мне без срама…») и подконтрольными церкви. В случае совершения «греха», т. е, отступления от норм, установленных церковью, назначалась епитимья — средневековая универсальная оценка поведения человека, позволявшая церкви регламентировать даже физиологическую сторону внутрисемейных отношений («дни запретов»). В определенной мере это способствовало развитию культуры сексуальной жизни в браке и объективно содействовало охране здоровья женщины.
Известное по церковным памятникам понятие «добрая жена» служило утверждению христианских представлений о месте и роли женщины в семье и обществе, являясь тем самым орудием воспитания богобоязненности, закопопослушания, консервации иерархической структуры семьи и самого сословного государства.
«Злая жена» в русской семье — это правомочный член ее, независимая домохозяйка, обладающая определенными правами и авторитетом; к «злым женам» с особой нетерпимостью относились церковники.
Таким образом, в целом картина жизни русской семьи отнюдь не столь безрадостна, сколь привыкли мы представлять патриархальный быт с деспотической властью мужа и отца. Свадебные обычаи и обряды, отношения между супругами, а также родителями и детьми формировались и складывались под влиянием многих условий и факторов. В рассматриваемое время церковная доктрина семьи, принижающая женщину, подчиняющая ее и детей властелину в доме, мужчине, еще не окончательно утвердилась в сознании людей. Влияние народных обычаев и традиций было весьма сильным и действовало на равных с церковной концепцией. Это касается и положения в древнерусской семье женщины, которая предстает не бесправной рабыней мужа, а дееспособным, полновластным, активным, во многом равным с мужчиной членом не только семьи, но и общества.
Взаимное уважение между членами семьи, равноправие отца и матери, мужа и жены во многих вопросах — повседневных, житейских и имущественно — правовых имеет давние традиции в русской истории.
Русский человек XIV – XVI вв. – явление особое: с одной стороны – церковное воспитание и поддержание этих традиций, а с другой стороны, в силу своеобразного русского, ни на какой больше не похожего, менталитета, сохранение старых укладов и обрядов, требующих соблюдения определенных норм и выполнение правил.
Например, гостевой этикет на Руси учитывал возраст и происхождение. К равному гости въезжали во двор, а затем подъезжали к крыльцу; к более высокому лицу шли через двор пешком; не было принято старшим ездить к младшим. Важного человека приглашал сам хозяин или его родня, менее важных — родня или слуги; знатного гостя встречали у крыльца или устраивали три встречи (слуги у ворот, родня во дворе и хозяин у крыльца), равного — в сенях, младшего — в комнате.
Палка (или трость) оставалась в сенях, в комнату входили без шапки, несли ее с платком внутри перед собой в руке, троекратно крестились на образа, клали три поясных поклона до земли, затем кланялись хозяину (кивком, в пояс, касаясь земли рукой, на коленях, касаясь лбом пола), равные протягивали друг другу руки; друзья и родные раскрывали объятия, целовали гостя в голову, прижимали к груди. В гостях нельзя было кашлять и сморкаться; хозяин «корил» себя в специальных словесных формулах, гостю говорил особые комплименты, называя его «кормильцем» и «благодетелем»; у светских людей спрашивали про здоровье, у духовных особ — о спасении. При прощании троекратно крестились на образа, кланялись им, целовались с хозяином, один раз крестились, и хозяин провожал гостя до сеней или крыльца, по его знатности. Знаком высшего доверия к гостю был выход жены с чаркой; жена меняла наряды перед угощением каждого гостя, избранного мужем, потом они ее целовали. В случае приглашения гостя на обед жена обедала на своей половине.
Прием пищи также имел свои правила. Соблюдению постных дней придавалось огромное значение. Росписи блюд составлялись чуть ли не на год. У хорошего хозяина всегда имелись в большом количестве съестные припасы. На рынке покупали продукты только самые бедные люди. Хозяину полагалось настойчиво угощать гостя, который не имел права отказываться от угощения. Часто еда с пира посылалась тем приглашенным, которые почему-либо не пришли. Чем больше повар следовал традициям, тем выше ценилось его искусство.
Традиции пития на Руси сохранённые и дошедшие до нас, своими корнями уходят в стародавние времена, а во многих домах сегодня, как и в далёком прошлом отказаться от еды и выпивки означает обидеть хозяев. Также дошла до нас и повсеместно практикуется традиция пить водку не мелкими глотками, как принято к примеру в европейских странах, а залпом, сразу. Правда сейчас изменилось отношение к пьянству, если сегодня пьянеть это значит отклониться он принятых норм приличия, то в те времена боярской Руси, когда это считалось обязательным, и не напившийся гость должен был таковым хотя бы притвориться. Хотя не следовало быстро пьянеть, а идти в ногу со всеми участниками застолья и по этому быстрое опьянение в гостях считалось неприлично.
Православное праздничное застолье с давних времен хранит множество традиций, обычаев и обрядов. Характерной особенностью православных праздников являлось то, что это были семейные праздники. За столом собирались все члены семьи и близкие родственники. Застольный этикет был очень сдержан и строг. За столом сидели чинно, да и разговоры старались вести серьезные и добрые. Разгул и пьянство, особенно в постные дни, считались большим грехом. Как писал Св. Федор Едесский, «праздник проводи не в винопитиях, но в обновлении ума и душевной чистоты. Наполняя же чрево яствами, прогневишь Того, Кому посвящается праздник». Обязательным элементом праздника является молитва. Считается, что приготовленная с молитвою еда всегда удается, а молитвы до и после вкушения пищи и другие, обращенные к Богу, Пресвятой Троице, Пресвятой Богородице, Честному Кресту, принесут здоровье, успокоение и радость. Для православного праздничного стола характерны традиционные блюда, соответствующие отмечаемому празднику. Для многих праздников предназначались строго определенные ритуальные блюда, и часто их готовили только раз в году. Заранее знали и ждали, когда на столе будут фаршированный поросенок, гусь или индейка, медовый или маковый пирог, пышные и румяные блины, крашеные яйца и куличи… Отмечали православные праздники обильным и богатым столом. И в зажиточных, и в бедных семьях выставляли на стол все лучшее, что было в доме. Специально для праздников заранее приобретались и хранились в домашних кладовках разнообразные продукты. Для праздничного стола готовили изысканные блюда, придерживаясь правила: «Ест человек дома, а в гостях он лакомится», и хозяйки старались блеснуть кулинарными способностями. Ассортимент закусок и блюд, особенно холодных, был разнообразным и широким. Народные традиции часто предписывали, на какой праздник сколько их должно быть. Большинство блюд и напитков сразу ставили на стол. Считалось обязательным попробовать все блюда, что были на столе. Большое внимание уделялось оформлению праздничного стола. Его накрывали красивой, как правило, вышитой или белоснежной скатертью и сервировали лучшей посудой и приборами, украшали цветами, веточками зелени, бумажными ленточками, гирляндами. Непременным атрибутом праздничного стола были свечи, которые придавали застолью особую торжественность и символизировали религиозный характер праздника.
О трапезе в праздники
По Уставу Церкви в праздники Рождества Христова и Крещения Господня, случившиеся в среду и пятницу, поста нет. В кануны праздников Рождества Христова и Крещения Господня, случившиеся в субботу и воскресенье, разрешается пища с постным маслом. В Сретение, Рождество Богородицы, Успение, в праздники Рождества Иоанна Предтечи, апостолов Петра и Павла, апостола Иоанна Богослова, случившиеся в среду и пятницу, разрешается рыба. В праздники Преображения и Введения в любой день разрешается рыба. В Переполовение Пятидесятницы и отдание Пасхи разрешается рыба.
Что же касается поездок и путешествий, то предпочитали санный и водный пути, сани и струги, так как дороги были плохие. Летом старики ездили в колымагах и даже в санях; молодые ездили верхом (верхом щегольства были белые лошади). Знатный человек ехал, окруженный свитой, слуги били в литавры, чтобы отпугнуть прохожих на дороге. Женские повозки скрывали пассажирок, для которых имелись небольшие слюдяные оконца. В поездках укрывались множеством одежд, брали с собой сулею с вином, съестные припасы, пополняя их в дороге. Мебель в то время была редка и дорога, даже самые знатные и богатые возили ее за собой. За плату можно было нанять лошадей и ямщиков.
Бани в средние века их топили 1—2 раза в неделю, летом в городских поселениях власти часто запрещали мыться таким образом из-за опасности возникновения пожаров. В этих случаях ходили в общественные платные, так называемые «царские» бани, где мужчины и женщины раздевались в общем предбаннике, а нередко и мылись вместе, причем обычай этот продержался до времен Екатерины II, когда наблюдавший эту картину многоопытный Дж.. Казанова заметил, что это происходит не от развращенности, а от чистоты нравов. Баня была излюбленным народным средством от разных недугов, здесь нередко происходили роды. Баню не советовали посещать натощак; обязательно мылись и парились в субботу, чтобы предстать чистыми к воскресной заутрене. Банные обряды, проводимые на Руси с древнейших времён во многом схожи между собой и имеют лишь некоторые незначительные различия. Во время банного обряда банщик занимается отпариванием и очищением человека пришедшего в баню. Или же сам человек является для себя банником, он и парит себя сам, придя в парилку. Банный обряд традиционно начинается с приветствия банного духа, это делает банщик. Он, прежде всего, договаривается с банным духом — Банником о том, чтобы тот помог очищению. Затем создаёт нужный пар в парной, что само по себе тоже является искусством. И лишь после этого все начинают париться.
Суровый повседневный труд в России с ее тяжелым климатом, не оставлял много времени для развлечений. Излюбленным досугом высшего круга общества была охота: псовая и соколиная.
Общедоступным всенародным зрелищем и действом были церковные службы, привившие народу любовь к музыке; песня сопровождала русского человека везде и всегда. До царствования Алексея Михайловича не существовало театра, число и характер развлечений строго ограничивалось церковью, чей авторитет был непоколебим. Весело праздновались святки с непременными ряжеными, временем катаний, хороводов и гуляний была Масленица. Карнавалы, столь характерные для Западной Европы, не прижились в России из-за холода во время Масленицы и из-за большой строгости к таким забавам православной церкви. При дворе, например, Ивана Грозного, были развлечения с «машкарами» (масками), но нравственным примером для общества стал князь Репнин, отказавшийся надеть «личину» и убитый за это. Игрища скоморохов со времен крещения Руси преследовались, как и игры в карты, кости («зернь») и даже шахматы и шашки («тавлеи»). Языческие обычаи, нередко весьма откровенные, как «обегание огородов» обнаженными женщинами в сумерках, костры и игрища на Ивана Купала, несмотря на все попытки их вытравить, продержались до начала XX века. Зимние забавы — катание на коньках, спуск с ледяных гор — развлекали все слои общества. Традиционны были кулачные бои: поединки и «стенка на стенку».
В повседневной жизни проявлялись родственные отношения, объединявшие людей в крепкие многочисленные группы. Связь поддерживалась совместным проведением праздников (хождением друг к другу в гости), а также обычаями взаимопомощи и взаимовыручки. Одним из них, наиболее жизнестойким, был обычай помощи в труде (помочи, толока). Он выступал в двух видах: в попеременном выполнении за довольно сжатый срок одних и тех же работ в объединившихся хозяйствах; в выполнении срочных работ по приглашению одного хозяина. Первый вид помочи касался полевых работ (жатвы, перевозки снопов, обмолота), реже сенокоса. Особенно часто он использовался осенью для заготовки на зиму капусты, обработки (мытья) льна для прядения; в таком случае он затрагивал только молодых женщин и девушек. Одноразовая помочь собиралась для перевозки леса и строительных материалов, установки сруба, покрытия крыши и др. Хозяин кормил собравшихся завтраком, а по окончании работ угощал хорошим обедом с пивом и вином. Несмотря на усталость, присутствующие пели, плясали, веселились.
На большом подъеме, с участием всех жителей, а иногда и гостей из соседних деревень, проводились народные праздники и гуляния. Основные зимние праздники приходились на январь. Две святочные недели (святки) объединяли три больших праздника: Рождество, Новый год (по старому стилю) и Крещение. В праздники затевали магические игры, производили символические действия с зерном, хлебом, соломой («чтобы был урожай»). Дети, девушки и парни под Рождество ходили по домам колядовать, Колядовали и в Новый год. Весь святочный период, особенно под Новый год и после него, девушки гадали, чтобы узнать свою судьбу. Обязательным элементом святок было ряжение. Молодежь наряжалась стариками и старухами, цыганами, гусарами; мазали лица сажей, надевали вывороченные наизнанку шубы и ходили по деревне, подшучивая над всеми, разыгрывая сценки, веселясь. Участвовала в основном молодежь, остальные были зрителями.
Любимым праздником была Масленица, она длилась целую неделю и знаменовала проводы зимы и встречу весны. Начиная с четверга масленичной недели все работы прекращались, начиналось шумное веселье. Ходили друг к другу в гости, обильно угощались блинами, оладьями, пирогами, была и выпивка. Считают, что празднование Масленицы осталось у русских с дохристианских времен. Церковь придала народным обычаям свою окраску.
После долгого изнурительного поста праздновали Пасху — церковный праздник, охотно поддержанный народом, воспринимавшийся как расцвет весны, пробуждение жизни. На Пасху пекли сдобные хлеба (куличи, пасхи), красили яйца, посещали церковь, ходили друг к другу в гости, обменивались при встрече крашенками, христосовались (целовались). Молодежь собиралась отдельно, парни и девушки водили хороводы, гуляли по улицам, катались на качелях. После пасхальной недели во вторник отмечали родительский день — посещали кладбища, приносили еду к могилам умерших родственников, в том числе и пасхальную.
Завершали весенний цикл праздников Семик и Троица. Их праздновали на седьмой неделе после Пасхи (Семик — в четверг, а Троицу — в воскресенье), В Семик девушки ходили в лес, плели венки из березовых ветвей, пели троичные песни и бросали венки в реку. Если венок тонул, это считалось плохой приметой, если же приставал к берегу, это означало, что девушка должна скоро выйти замуж. До этого варили в складчину пиво и веселились с парнями на берегу реки до поздней ночи. В Троицу было принято украшать внутреннюю часть дома березовыми ветвями. Традиционной пищей были яйца, яичница и другие блюда из яиц.
В осенне-зимний период устраивались посиделки (супредки). Вечерами молодежь собиралась у одинокой пожилой женщины, девушки и молодые женщины приносили кудель и другую работу — пряли, вышивали, вязали. Здесь обсуждали всякие сельские дела, рассказывали истории и сказки, пели песни. Пришедшие на вечерку парни присматривали невест, шутили, развлекались.
Летним развлечением молодежи были сборы (хороводы, улицы) на околице деревни, на берегу реки или у леса. Здесь играли в игры, пели и плясали, водили хороводы. Задерживались допоздна. Главной фигурой был хороший местный гармонист.
Особая роль в XIV – XVI вв. принадлежала образованию, которое на данном этапе формирования общества было особо необходимо для налаживания контактов с Европейскими странами, а так для создания новых торговых путей. В связи с этим обучение ребенка велось как вне школы, дома, так и в различных других учреждениях.
За религиозное воспитание детей отвечала церковь. В обязанности священников входило обучение основным догмам христианского вероучения, воспитание уважения к церковным и светским властям.
Связь между образованием и церковью все более укреплялась. Грамота по-прежнему изучалась ради возможности читать одобренные церковью книги, чтению и письму обучали, как и раньше, по Псалтыри, Часословию, Евангелию. Формировалось представление о том, что школа есть «церковный угол», и зачастую невозможно было различить, где кончается одно и начинается другое. Характер такой школы — церковно-религиозный, «душеспасительный» - соответствовал общему духу времени и всему жизненному укладу. Три черты свойственны русскому обучению в то время: «продолжительность, многий труд и битье». Физические наказания использовались постоянно, обучение было трудным, однообразным и не соответствовало особенностям и возможностям детского возраста, поэтому оно не могло обходиться без насилия. Существовавшие тогда способы обучения вполне отвечали потребностям государства и общества, какая-либо новая организация образования казалась ненужной, и до XVII в. государственных школ грамоты в России не было.
Обучение ребенка начиналось приблизительно с 7 лет, и в целом дети всех сословий получали весьма ограниченное начальное образование. Тот, кто тянулся к книге и знаниям, должен был трудиться самостоятельно. Но повседневная жизнь не требовала больших усилий. Повышенный уровень образования требовался тем, кто занимал место на государственной службе или в церковной иерархии.
Этап XIV — XVI вв. непосредственно связан с многовековой борьбой русского народа за свою государственную и национальную независимость. Русь выдержала более 16 крупных сражений, все это отрицательно сказалось на судьбах просвещения. Страдали города — очаги образованности. Истощалась казна. Резко упала книжная культура, надолго прекратилась деятельность регулярных учебных заведений. Русь оказалась в культурной изоляции, что не могло не осложнять развитие культуры и образования. Пагубную роль играла и феодальная раздробленность, с которой было покончено лишь к началу XVI в.
Центр просвещения в монгольский период переместился в Новгородскую и Псковскую земли, которые наименее пострадали от иноземного нашествия. Именно здесь в XIV — XVвв. были предприняты первые попытки возрождения школ учения книжного. Это сделали еретики-стригольники. Однако их попытки были пресечены официальной церковью.
Многовековое монголо-татарское иго наложило определенный отпечаток и мироощущения и воспитание на Руси. В них прибавилось жесткость, взгляд на человека как на песчинку. Педагогическая мысль средневековой Руси XIV – XV вв. была направлена прежде всего на проблемы воспитания. Важным свидетельством быта и воспитания в средневековой Руси служит «Домострой». Автором одной из редакций этой книги был священник московского Благовещенского собора Сильвестр. Некоторые разделы «Домостроя» прямо посвящены воспитанию: «Наказание от отца к сыну», «Како детей своих воспитати…». Основными способами воспитания признавались суповая дисциплина, систематические наказания, в том числе физические.
Ведя упорную борьбу с иноземцами, русский народ придавал особое значение традиции патриотического воспитания. Заметный вклад в развитие образования и педагогической мысли внесли Иван Федоров, Федор Ртищев, Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев и др. Они не замыкались в узко национальных рамках. Их интересовал школьно-педагогический опыт Византии и Западной Европы. Русские педагоги знали и использовали идеи Яна Амоса Каменского.
Но целом, общий уровень образованности в Московском государстве XIV – XV вв. оставался весьма низким. В Новгородской епархии — одном из главных центров просвещения на Руси — почти половина священнослужителей была неграмотна. А ведь духовное сословие являлось образованной частью общества.
Собирание земель вокруг Москвы и становление Московского государства повлияли на принципы, направления результаты воспитания и образования. В XV в. возникла теория «третьего Рима» согласно которой, Москва объявлялась наследницей Западной и Восточной Римских империй. Росла нужда в европейски образованных людях, обладавших, в частности, знанием латинского языка. Ведь латынь являлась языком дипломатических отношений и торговых сделок. Объективная потребность в освоении мировой и европейской культуры и образования, однако возрастала. Задача усложнялась из-за почти полного отсутствия отечественных учебников, так к концу XVI в. появились учебные пособия по славянской и греческой грамматике, которые давали возможность делать сравнение этих двух языков. Возможность обучаться двум языкам была предоставлена боярским детям. Первая школа с западноевропейской программой открылась в Москве в конце XVI в., при лютеранской церкви немецкой слободы.
Западное влияние проникало и через украинскую и белорусскую образованность. Важную роль в распространении греко-латинской образованности сыграли частные учебные заведения а Москве.
Таким образом, мы видим, что культура повседневности Руси в XIV – XVI вв. главной своей чертой имеет достаточно самобытный, этнокультурный, уклад быта, связанный с географическими, социальными и политическими особенностями русского государства того времени. Основной ценностью этого времени является утверждение о том, что уклад русской жизни в сущности не отличался классовыми различиями, т.е. люди с большим достатком и с меньшим достатком жили одинаково. Конечно, отличие существовало, но оно не являлось принципиальным. К сожалению, в наши дни многое из данного уклада жизни потеряно безвозвратно.
Литература:
- Алпатов М.В. Сокровища русского искусства XI – XVI вв. Л., 1971.
- Дмитриев Л.А., Лихачев Д.С., Лурье Я.С. История русской литературы X – XVIII вв. / Под ред. Лихачева Д.С. – М.: Просвещение, 1979. – 462 с.
- Зезина М.Р. и др. История русской культуры. М.: Просвещение, 1990. – 350 с.
- Кацва Л.А., Юрганов А.Л. История России VII – XV вв. М.: МИРОС, «Вентала – Граф», 1997. – 245 с.
- Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: София, Гелиос, 2001. – 744 с.
- Самохин Ю. Домострой XVI в. Народное образование. Спб.: ЭКСМО, 2006. – 1025 с.
