не указаны

не указана

Текст статьи:

На формирование культуры нации постоянно оказывается постоянное различное влияние возрастных слоев этой нации. Традиционно консервативным является слой пожилых людей и слой людей среднего возраста. Молодежь является более «революционным» пластом общества и оказывает наиболее существенное влияние на культуру, изменяя ее. Именно поэтому проблемы влияния молодежной субкультуры на национальную культуру является актуальной темой для изучения.

«Каждый человек принадлежит к какой-то субкультуре, хотя субкультуры большинства людей не имеют ни самоназвания, ни системы символов, обозначающих их границы. Правдоподобное предположение состоит в том, что самоидентификация и символика проявляются лишь вместе с необходимостью быстро и эффективно отличить своих от чужих. Исходя из этого, можно выдвинуть гипотезы относительно связи организационных факторов и проведения символических границ. Эмпирические данные в целом подтверждают это предположение, так, есть очевидная связь между субъективной важностью субкультурной самоидентификации и степенью, с которой группа распылена в большей по размерам популяции»[1]. Исходя из этого, необходимы четкие критерии и показатели, с помощью которых эти субкультуры можно выявлять, описывать и типологизировать.

Субкультура — это часть общей культуры нации, в отдельных аспектах отмечающаяся или противостоящая целому, но в главных чертах согласующаяся и продолжающая культуру нации, которая получила название доминирующей культуры. Субкультура отличается от доминирующей культуры языком, взглядами на жизнь, манерами поведения, прической, одеждой, обычаями. Различия могут быть очень сильными, но субкультура не противостоит доминирующей культуре. Она включает ряд ценностей доминирующей культуры и добавляет к ним новые ценности, характерные только для нее.

Составляющими субкультуры и одновременно ее признаками, можно назвать следующие компоненты: знание (картина мира в узком смысле); ценности; стиль и образ жизни; социальные институты как системы норм; процедурное знание (навыки, умения, способы осуществления, методы); потребности и склонности (см. схему).

Молодежная проблематика актуализировалась в науке в середине 50-х годов XX века. Поскольку традиционные общества развиваются постепенно, замедленными темпами, опираясь в основном на опыт старших поколений, постольку феномен молодежной культуры относится преимущественно к динамическим обществам, и был замечен в связи с конституированием так называемой «техногенной цивилизации». Если ранее культура не делилась так ярко выражено на «взрослую» и «молодежную» (независимо от возраста все пели одни и те же песни, слушали одну и ту же музыку, танцевали одни и те же танцы и т.п.), то теперь у «отцов» и «детей» появились серьезные отличия и в ценностных ориентациях, и в моде, и в способах коммуникации, и даже в образе жизни в целом.[2]

Стремительное, перманентное ускорение и обновление становятся ведущими характеристиками жизни современных индустриальных обществ. Научно-технические революции делают их чрезвычайно динамичными системами, стимулируя радикальное изменение социальных связей и форм человеческих коммуникаций. В современной культуре присутствует ярко выраженный слой инноваций, которые постоянно взламывают и перестраивают культурную традицию, затрудняя тем самым процессы социализации и адаптации человека к постоянно меняющимся условиям и требованиям жизни. Поиски человеком самого себя, своей индивидуальности и социального статуса осложняются изобилием выбора, сочетающегося с динамизмом и новизной.

Как специфическое явление, молодежная культура возникает и в связи с тем, что физиологическая акселерация молодых людей сопровождается резким возрастанием длительности периода их социализации (порой до 30 лет), что вызвано необходимостью увеличения времени на образование и профессиональную подготовку, соответствующую требованиям эпохи. Сегодня юноша рано перестает быть ребенком (по своему психофизиологическому развитию), но по социальному статусу еще долгое время не принадлежит миру взрослых. Юношеский возраст — время, когда экономическая активность и самостоятельность еще не достигнуты в полном объеме. Психологически молодежь принадлежит миру взрослых, а социологически — миру отрочества. Если в смысле насыщения знаниями человек созревает гораздо раньше, то в смысле положения в обществе, возможности сказать свое слово — зрелость его отодвигается. «Молодежь» как феномен и социологическая категория, рожденная индустриальным обществом, характеризуется психологической зрелостью при отсутствии весомого участия в институтах взрослых.

Молодежная субкультура — частичная, относительно когерентная система внутри общей системы культуры. Ее возникновение связано с неопределенностью социальных ролей молодежи, неуверенностью в собственном социальном статусе. В онтогенетическом аспекте молодежная субкультура представляется как фаза развития, через которую должен пройти каждый. Ее сущность — поиск социального статуса. Посредством нее юноша «упражняется» в исполнении ролей, которые в дальнейшем должен будет играть в мире взрослых.

Самые доступные социальные площадки для конкретных дел молодежи — досуг, где можно проявить собственную самостоятельность: умение принимать решение и руководить, организовывать и организовываться. Досуг — это не только общение, но и своего рода социальная игра, отсутствие навыков таких игр в юности приводит к тому, что человек и в зрелом возрасте считает себя свободным от обязательств.

В динамичных обществах семья частично или полностью утрачивает свою функцию как инстанция социализации личности, поскольку темпы изменений социальной жизни порождают историческое несоответствие старшего поколения изменившимся задачам нового времени. С вступлением в юношеский возраст молодой человек отворачивается от семьи, ищет те социальные связи, которые должны защитить его от пока еще чуждого общества. Между потерянной семьей и еще не обретенным обществом юноша стремится примкнуть к себе подобным. Образующиеся таким образом неформальные группы обеспечивают молодому человеку определенный социальный статус. Платой за это, зачастую, выступает отказ от индивидуальности и полное подчинение нормам, ценностям и интересам группы. Эти неформальные группы продуцируют свою субкультуру, отличающуюся от культуры взрослых. Ей свойственны внутреннее единообразие и внешний протест против общепринятых установлений. Благодаря наличию собственной культуры, эти группы маргинальны по отношению к обществу, а потому всегда содержат элементы социальной дезорганизации, потенциально тяготеют к отклоняющемуся от общепризнанных норм поведению.

Довольно часто все ограничивается лишь эксцентричностью поведения и нарушением норм общепринятой морали, интересами вокруг секса, «тусовок», музыки и наркотиков. Однако этаже среда формирует контркультурную ценностную ориентацию, высшим принципом которой объявляется принцип удовольствия, наслаждения, выступающий побудительным мотивом и целью всего поведения. Вся ценностная сетка молодежной контркультуры связана с иррационализмом, что продиктовано признанием собственно человеческого лишь в природном, то есть отмежеванием «человеческого» от того «социального», которое возникло вследствие «монополии головы». Последовательное проведение иррационализма определяет гедонизм как ведущую ценностную ориентацию молодежной контркультуры. Отсюда и мораль вседозволенности, являющаяся важнейшим и органическим элементом контркультуры. Поскольку бытие контркультуры сконцентрировано на «сегодня», «теперь», то гедонистическая устремленность — прямое следствие этого.

Молодежная контркультура требует сознательного отказа от системы традиционных ценностей и замены их контрценностями — свободой самовыражения, личной причастностью к новому стилю жизни, установкой на ликвидацию репрессивных и регламентирующих моментов человеческих взаимоотношений, полным доверием к спонтанным проявлениям чувств, фантазии, воображения, невербальным способам общения. Ее основной девиз — счастье человека, понимаемое как свобода от внешних условностей, добропорядочности. Личность, предлагаемая и проектируемая кон-тркулътурой, именно потому враждебно противостоит всякому нравственному запрету и моральному авторитету, что в ее психике еще не вполне сформировались механизмы ценностей нравственно-духовной ориентации в человеческом мире.

Долгое время в нашей стране единственной молодежной организацией был комсомол, официально разрешенный и поддерживаемый. Однако уже в 70-е годы стали складываться неформальные молодежные группы, продуцирующие в ряде случаев свою контркультуру, в силу общей социально-политической ситуации в стране, находившиеся в «андерграунде». С началом процессов гласности и перестройки эти группы, легализовав свою деятельность, довольно громко заявили о себе, значительно увеличив тем самым свою численность. Определенное место среди них занимали группы, формировавшиеся вокруг различных музыкальных вкусов и стилей (металлисты, роллинги, брейкеры, битломаны и т.п.). Возникали также неформальные молодежные организации, ценностные ориентации которых имели некоторьш политический и идеологический оттенок (ностальгисты, пацифисты, отклонисты, зелёные). Выделялись группы аполитичного, эскапистского характера (хиппи, панки, люди системы). Среди интеллектуальной молодежи пользовалась популярностью эстетствующая группа «митьки», выделявшаяся самоиронией и гротескно подчеркнутым стилем «а la Русь». Формировались группировки, исповедовавшие «культ мускулов» и физической силы (качки), а также криминогенные группы, объединявшиеся на базе агрессивности, жесткой организованности и противоправной деятельности (теляги, гопники, люберы и т.п.). Некоторые из них воодушевлялись лозунгами восстановления социалистической справедливости и борьбы со «скверной» в лице хиппи, панков и т.п. движений.

В освещении средств массовой информации того времени молодежная тематика бурлила от неформальных страстей металлистов, роггеров, панков, системных ребят, брейкеров, хайлайфистов и прочих групп и объединений с броскими названиями, которых неустанно «открывали» для широкой публики и усиленно рекламировали журналисты. Нонконформизм этой молодежной среды проявлялся во всем: в манерах, в одежде, в увлечениях, в жаргоне, достигая даже откровенно экстремистских форм. Однако занесенные на российскую почву после падения «железного занавеса» течения западной молодежной субкультуры трансформировались у нас в довольно нелепые формы, большей частью совпадая с западными лишь внешне. Часто они «срисовывались» с западных сверстников неумелыми «художниками», поэтому получались не копии, а карикатуры.

Достигнув максимума, неформальная активность российской молодежи стала спадать, что сопровождалось исчезновением многих молодежных групп, значительным уменьшением численности оставшихся. В настоящее время в молодежной среде нашей страны можно выделить три ведущих категории субкультуры, первую из которых образуют молодые люди, занимающиеся мелким бизнесом (мажоры). Они ориентированы на «легкое» добывание денег и «красивую жизнь». Их характеризует деловая хватка, достаточно хорошо развитое чувство корпоративности. Им присущ нравственный релятивизм, вследствие чего деятельность таких групп довольно часто связана с незаконным бизнесом и правонарушениями.

Вторую категорию составляют «люберы», «гопники» и т.п. Они отличаются жесткой дисциплиной и организованностью, агрессивностью, исповедованием «культа физической силы», ярко выраженной криминальной направленностью, и во многих случаях — связью с уголовным миром. Их «идеология» опирается на примитивизированные социалистические идеалы, окрашенные «уголовной романтикой». Основу деятельности таких групп составляет мелкий рэкет и спекуляции. Группировки этого толка, как правило, хорошо вооружены, причем уже не только цепями, ножами, кастетами, но и огнестрельным оружием. Описанные выше молодежные криминогенные объединения в условиях политической нестабильности представляют значительную опасность, поскольку являются достаточно пластичным материалом, и в любой момент могут стать инструментом деятельности политических организаций радикальной и экстремистской ориентации.

Современная молодежь, однако, состоит не только из неформалов. Третью категорию составляют так называемые «яппи» и «не-ояппи». Это выходцы из средне- и малообеспеченных семей, отличающиеся целеустремленностью, серьезностью, прагматизмом, самостоятельностью суждений, оценок и деятельности. Они ориентированы на обеспечение материального достатка в будущем и продвижение по социальной и служебной лестнице. Их интересы концентрируются в сфере образования, как необходимого трамплина для успешного продвижения в жизни. В манере одеваться их отличает деловой классический стиль и подчеркнутая опрятность. «Яппи», как правило, не имеют вредных привычек, заботятся о своем здоровье, занимаясь престижными видами спорта. Для них характерно стремление «делать деньги» и успешную карьеру в качестве бизнесменов, банковских работников, юристов.[3]

Итак, с одной стороны, молодежные субкультуры культивируют протест против общества взрослых, его ценностей и авторитетов, но, с другой стороны, именно они призваны способствовать адаптации молодежи к тому же обществу.
——————————-
[1] Соколов К.Б. субкультуры, этносы и искусство: концепция социокультурной стратификации // Вест. Российского гуманитарного фонда. – 1997. – № 1.
[2] Флиер А.Я. Культуралогия для культурологов. – М.: Академический проект, 2000.
[3] Культурология: Учебник для студ. техн. вузов (Под ред. Н.Г. Багдасарьян). – М.: Высш. школа, 1999.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Авторы новейших исследований, давая характеристику определенным городским территориям, все чаще используют термин – «маргинальное» пространство. Данное понятие разработано в русле постмодернистской концепции. Его представители Ж.Делез и Ф.Гуаттари предложили свое видение пространственной организации человеком собственного мира, основывающемся на двух исходных допущениях.

Во-первых, на представлении о том, что явление территориальности исторически вторично по отношению к первично не разграниченному, «детерриториализованному» пространству. Во-вторых, на представлении о желании и его символизации как побудительном начале, раскалывающим, децентрализирующим целостного индивида. С этой точки зрения символ рассматривается как позиция, ограничивающая желание, поскольку он связан с выделением определенной территории из безграничного пространства. Таким образом, символ вытесняет желание с этой территории.

Предполагается, что на первой, дотерриториальной, стадии индивид выступает как представитель общественных желаний, намерений, движений и потому его поведение не ограничено индивидуальной идентичностью. Территориальная стадия характеризуется началом кодификации социальной жизни, ограничением свободного сканирования пространства каждым из представителей сообщества, установлением территориальных границ и структур. Соответственно популяция разделяется на субъектов, подчинившихся организованному пространству, и субъектов желания, которым в нем не остается места. Поэтому последние оттесняются в маргинальные по отношению к структурированным области. Маргинальное положение носителя желания характеризуется тем, что он добровольно уступает свое место другим субъектам, подчиняющимся процессу территориализации.

Данная концепция позволяет определенным образом интерпретировать тенденции современной застройки: территории исторических центров; выгодные ландшафтные условия, благоприятная экологическая обстановка и т.п. привлекают субъектов, стремящихся кодифицировать свою социальную жизнь, установить территориальные границы. Субъекты желания, которым в организованном пространстве не остается места, вынужденно оттесняются в маргинальные области (на окраины и в неблагоприятные ландшафтные условия). Сразу следует оговориться, учитывая взаимозависимость базовых и вторичных пространств, предлагаемая интерпретация не является однозначной, слишком много факторов, которые способствуют или препятствуют выбору индивидом территории своего пребывания. На наш взгляд, субъекты, подчинившиеся организованному пространству, будут кодифицировать и кодифицируют свою социальную жизнь вне зависимости от своего места обитания, аналогично этому субъекты желания могут находить маргинальные пространства и существовать в них независимо от кодификации какой-либо территории.

Субъекты «желания» начинают руководствоваться совершенно иной жизненной философией: их влечет к себе не мир, основанный на рационализме, на доверии к информации, а мир наблюдаемого, переживаемого, признание тех процессов и явлений, которые не поддаются рациональному упорядочению. Это позволяет осознать наличие множественности самоидентификаций людей и, соответственно, признать множественность принципов и ритмов самоорганизации социокультурной жизни.

На наш взгляд, к таким субъектам «желания», наряду с другими категориями людей, можно отнести спортсменов-экстремалов. Представители данной сферы спортивной активности все больше привлекают к себе внимание своими неординарными потребностями поиска необычного в повседневном, доказательства неизведанных психических и физических возможностей человека, желанием своей спортивной деятельностью достигнуть наивысших форм творчества и смысла бытия и т.п.

Даже выбор пространств для тренировок и соревнований у них специфичен. Так, в скейтинге выделяют гринд (Grind) – спуск по лестничным перилам на доске или роликах, стритстайл (Streetstyle) – катание по городу с использованием урбанистических препятствий (бордюров, скамеек, ступенек, труб и прочего), трюки на скейтборде, велосипеде можно увидеть около памятников, на главных площадях исторических центров, на парапетах набережных и т.п.

Не остается без внимания и воздушное пространство города: набирает популярность свободное падение (с парашютом) со сверхмалых высот. Начало этому направлению положил Джошуа Питерс (24-летний англичанин), который совершил прыжок с парашютом с крыши Нотр-Дама. В дальнейшем прыжки были совершены и с Эйфелевой башни и с Останкинской, в настоящее время активно практикуются прыжки с парашютом с крыш различных многоэтажных домов.

Следует сделать акцент и на зимних видах экстрима. Среди них можно отметить беккантри (Back country) – катание вне ухоженных трасс, кросс-кантри (Cross country) – гонки по пересеченной местности, фрирайд (Freeride) – катание по любым склонам на разных скоростях.

Однако здесь есть своя специфика, обусловленная размерами городов. В крупных центрах используются пространства в черте города, в мелких – на окраинах.

На наш взгляд, выбор маргинальных пространств спортсменами-экстремалами для своих тренировок и соревнований не случаен.

Кризис, поразивший российское общество, затронул и сферу спорта. Использование официальных спортивных сооружений, которые можно обозначить как организованные, кодифицированные пространства, стало затруднительным по многим причинам. Даже у представителей традиционных видов спорта возникают проблемы с посещением стадионов, катков, треков, бассейнов и т.п., и, по возможности, они пытаются реализовывать свои потребности в тренировках за рубежом.

Нахождение в маргинальном пространстве и активное использование его возможностей стимулирует интенсивные поиски нестандартных решений, в частности, продуцирование новых видов спортивной активности и не только.

Маргинальный статус в сфере современного спорта имеют многие направления физической активности, что, как нам представляется, является благодатной почвой для попыток экспериментирования, поиска чего-то другого, более подходящего реалиям сегодняшнего времени.

В ситуации децентрированности существования людей в обществе и культуре, фрагментированности мира и личности не всегда оправданы поиски глобальной единой концепции дальнейшего развития физической культуры и спорта. Разработка ряда локальных теорий может принести большую пользу. Одной из них является концепция маргинальности. Не претендуя на познавательную универсальность, она может обозначить один из новых ракурсов видения выхода из кризисного положения, сложившегося в современном российском спорте.

не указаны

не указана

Текст статьи:

В четвертом выпуске сетевого электронного научного издания «Аналитика культурологии» рассматриваются смысловые, функциональные, структурные аспекты культурологии.

Мы специально не стали разделять издание по блокам, оставив алфавитное ранжирование, чтобы читатели могли более быстро найти статьи в соответствии в координатами авторов. Тем не менее, ставшая в определенной степени традиционной, направленность материалов разделяется на вышеуказанные аспекты.

Смысловые аспекты и аналитика глубинных позиций культуры представлена исследованием направленности ее интеллектуальности, изучением красоты, счастья, мудрости, голосовой мелодики, где авторы статей разрабатывали вариативность и взаимопроникновение артефактов культуры друг в друга, где разное их соотношение придает целостному организму культуры разные векторы развития. Многовекторное рассмотрение, отход от традиционной дуальности явлений делает работы этого направления интересными и значительными в научном плане.

Информациологический и информационный аспект культурологии, представляется нам не только как эффективный способ исследования культуры и культурологи, но и как метод, позволяющий детализировать культурные явления. Информационность культуры представлена одновременно в нескольких аспектах: и как информациология, и как информативность и как информационная субкультура. Последняя рассматривается как базовая подсистема целостной системы информационной культуры, ее частный случай, отличающийся некоторой локальностью и замкнутостью. Подобный ракурс исследований чрезвычайно интересен и дает множественные подходы к решению сложных проблем разного направления.

Авторы не обошли вниманием и социокультурные аспекты, в число которых вошли исследования молодежных субкультур, прав и свобод личности, взаимодействия разнонаправленных позиций культуры.

Статьи подготовлены преподавателями, аспирантами, докторантами вузов России.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Развитие русских как национальности из разрозненных племен, было длительным процессом. Биосоциальное единство, социально-культурная близость, материальная культура, религиозно-духовная близость формировались медленно.

Решающими причинами деятельности и сложности процесса формирования Российского суперэтноса стали сравнительно низкая плотность населения, гораздо ниже, чем в западной Европе, Китае, Индии, а так же длительный, растянувшийся на многие столетия процесс внешней колонизации. Российский суперэтнос формировался на Восточно-европейской равнине, на которой располагались славянский и тюркский центры кристаллизации Российского суперэтноса. Тесные хозяйственные связи между славянскими, тюркскими и финоугорскими народами, проживавшими на этой общей территории, обусловили взаимодействие культур этих народов, заимствование многих элементов мировоззрения, культуры друг у друга.

Стержнем и ядром великорусского психологического типа выступает славянское начало. Славянская группа языков (восточные, западные, южные) входящие в индоевропейскую общность, к которой так же относились восточные группа (индийцы, иранцы, армяне, таджики) и западноевропейская (англичане, германцы, французы, итальянцы, греки).

Многие ученые полагают, что прародина идоевропейцев находилась на юге современной России и Украины (См. История России с древнейших времен до конца ХVII века/под ред. А.Сахарова. М.,1997.).

В свою очередь ученые — ведисты полагают, что прародиной многих народов, в том числе и индоевропейцев, является полярные, приполярные и заполярные области современной Евразии. Эту гипотезу косвенно подтверждают новейшие исследования океанографов и палеонтологов, которые пришли к выводу, что 30 –15 тыс. лет до н.э. климат Арктики был достаточно мягким, а Северный Ледовитый океан был теплым. Такие климатические условия не исключают существование в данных широтах очага древней цивилизации.

Источником для выдвижения подобной гипотезы послужила мифология. Именно мифология, по мнению А.Лосева, дает исходные идеи современной науке. (Лосев А. Из ранних произведений. М., 1990. С. 404.) Миф – это закодированные в знаково-символической форме реальные события далекого прошлого, стародавние общественные отношения и нормы поведения. Человек неразрывно связан со знаками и символами, выступающими обобщающими реальными ориентирами. Превратившись в утвержденный и принятый текст, они отражают самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме некоторого окончательного критерия для действия людей. Подобная упорядоченность проецируется на общественные отношения в виде определенного строя, запретов и алгоритмов действия. Критический анализ мифа дает возможность реконструировать архаические формы сознания древних людей.

Сведения о древней полярной цивилизации, как полагают ученые — ведисты, зафиксированы во многих культурах (древнеегипетской, древнегреческой, древнеримской и т.д.) (См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) В историю она вошла под названием Гипербореи. Этнотип гиперборейца означает «те кто живет за Борем (Северным ветром)» или просто «те, кто живет на Севере».

Предположительно Гиперборея находилась где-то между Белым морем и Финским заливом Балтики, со столицей в городе Словенске, рядом по побережью Ледовитого океана, находились другие легендарные земли – Бьярмия и Беловоды (Асов А. Арии пришли с Севера//Наука и религия. 1996. № 1.; Асов А. Урал сокровенный//Наука и религия. 1996. № 7.).

Гиперборея, как предполагают ученые — ведисты, была высокоразвитой цивилизацией. Плиний Старший так описывает жизнь в Гиперборее: «… счастливый народ, который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами … там неизвестны раздоры и всякие болезни, смерть приходит там только от пресыщения жизнью» (Лосев А.Ф. Античная мифология в историческом развитии. М., 1957. С.405.).

В целом жизнь в Гиперборее ассоциировалась с «золотым веком» — царство счастья, добра, справедливости и изобилия. Этому изобилию способствовали климатические условия, которые давали возможность направлять свой потенциал на занятие различными искусствами. В частности А.Асов предполагает, что гиперборейцы родоначальники астрологической науки. Они знали не только суточные, годовые, но и эпохальные вращения небесного свода. Наблюдали за солнцем, Луной иными планетами. Успели вычислить координаты небесных тел, предсказывать будущее. Эти знания были записаны на зодиакальном блюде, которое досталось грекам и через тысячи лет стало достоянием современной астрономии и астрологии. (Асов А. Звездная мудрость гиперборее// Наука и религия. 1995. № 12. С.16-18).

Косвенным подтверждением данной гипотезы может служить находка экспедиции «Гиперборея 98» — «галереи знаков». Предположительно, что данный комплекс мог быть реальной обсерваторией, которая служила для определения каких-либо дат, связанных с движением Солнца, Луны или иных небесных светил (Зеленцов С. Обсерватории – 15 тыс. леит// Наука и религия. 2000. № 1. С.56.) «Золотой век» Гипербореи у русского народа сохранился в виде сказочного образа Золотого царства – источника богатства, благополучия и процветания. В последствии он был трансформирован в легендарный остров Буян – сосредоточение творческих сил.

Природные катаклизмы (новая эпоха похолодания) приводят к гибели цивилизации и движению древних народов с Севера на Юг, через Северо-западную и Центральную часть современной России, вдоль Уральского хребта и по берегам рек Волги и Оби. Это было не хаотическим движением, гиперборейцы обладали знанием (возможно и интуитивно) «выбирали для своего продвижения и временного расселения такие сакральные места, которые особенно активизировали естественную энергетику человека, а также упрощали каналы его взаимосвязи с ноосферой» (Демин В. Магическими путями Севера//наука и религия. 2000. № 9. С. 45.) Неслучайно таким эзотерическим местом является спиралевидный южно-уральский город – Аркаим, датируемый XVIII – XVII вв. до н.э. (там же с. 46.).

Новые условия существования требовали от славян выработки жизнеспособных стереотипов. По мнению А.Гумилева любая этническая история имеет 3 параметра: 1) Соотношение каждого этноса с его вмещающим и кормящим ландшафтом, причем утрата этой связи невосполнима: упрощается, а вернее, искажается и ландшафт, и культура этноса. 2) Вспышка и последующая утрата пассионарности: этногенез – как энтропийный процесс. 3) Выделение из этноса отдельных персон и консорций (сект, изменяющих стереотипы поведения и отношение к природной среде на обратное (Гумилев Л. Панченко А. Чтобы свеча не погасла. Л., 1990. С. 32.).

Однако глубинное информационное поле Вселенной кодирует и хранит любую информацию, исходящую от живых и неживых структур. (Двойрин Г.Б. Единая галогрофическая информационная теория вселенной. СПб. 1996. С. 67.) Причем такая информация не хранится пассивно, а отрабатывается, перерабатывается и предается в необходимых дозах, в необходимое время и в необходимом направлении. Процессы эти невозможны без непрерывной энергетической подпитки и информационного круговорота, в ходе которого возникают устойчивые смысловые структуры, сохраняемые и передаваемые от одних носителей к другим.

На генетическом уровне, запись первичной информации происходит на квантово-волновом уровне. Информация, таким образом, поступая из организма, но обусловлена космическими факторами. Гены принимают ее и передают от клетке к клетке. Частным случаем выступает и феномены сознания, проявляясь в неразрывной взаимосвязи с другими объектами структурами окружающего мира. Глубинные силы обеспечивают мышление, генетическую преемственность поколений, прием и передачу всех видов информации в пределах целостных материальных систем. Поэтому ряд авторов истоки психологических характеристик, неповторимость русского народа связывают с гиперборейской традицией. Неслучайно Дугин А. пишет: «1. Самосознание народов и наций, традиционно населяющих территорию Росси, коренным образом связано со спецификой сакральной географии этой территории. 2. Эта специфика выражается на символическом языке древнейшего арийского, индоевропейского мифа (сдвинувшегося постепенно в сферу бессознательного). 3. Земли России в комплексе сакральной географии занимают центральное место в согласии с древнейшей логикой астрономических и астрологических соответствий. 6. Древнейшие структуры, национального миросозерцания сохраняются на уровне психических архетипов вплоть до сегодняшнего дня, во многом предопределяя исторические события» (Дугин А. Континент Россия. М., 1990. С. 64.).

Арийское наследство, принесенное славянами на евразийскую почву, сохранилось в форме стойких мифологических воззрений. Можно выделить несколько слоев и архетипов, которые соответствуют формационным и цивилизационным реалиям. Эпоха космического яйца. Эпоха космического колеса. Эпоха космического древа. Эпоха космического коровы. Эпоха космического коня. Эпоха космизированной земли. ( См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.).

Представление о яйце – это наиболее архаический архетип. Космическое яйцо – это Вселенная. Звездное небо это скорлупа, окружающая Землю. Яйцо возникает не само по себе, а ассоциируется с несушкой, т.е. Творцом, оно же дает жизнь. Вследствие этого его олицетворяли с Солнцем – источником весеннего возрождения.

Подобный образ закреплен в Жар-птицы, которую похищают силы Тьмы (Зимы) но она успевает снести золотое яйцо – источник последующей жизни, света и тепла. С архетипом яйца, тесно связано и космическое колесо. Символизирующего круговорот во Вселенной, цикличность времен, смену дня и ночи, а также времен года – весны – лета — осени – зимы. Данные сюжеты нашли своё выражение в сакральных обычаях и обрядах и прослеживаются на протяжении всей истории русского мировоззрения.

Блуждания Солнца в течение Полярной полугодичной ночи и полугодичного дня закодированы в спирали. Спиральная тематика, в которой выражен глубокий древнеарийский вселенско-космический смысл трансформировалась, в самые различные формы и дошла до сегодняшних дней. Это и русская традиционная вышивка, головной убор, русская утварь и предметы домашнего обихода – украшенная солярно-кружевным орнаментом, и знаменитый русский хоровод. (См.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.) Внутренне устройство дома славян было принято украшать солярными мотивами. Это несло двоякую смысловую нагрузку: во-первых, показывало причастность человека к космической стихии; а во-вторых, защищало от темных сил. Данная символика популярна у северных народов – эвенки, коряки, долганы, эскимосы.

Архетипы дерева символизируют мудрость жизни, преемственность поколений. Корни – это прошлое, крона – устремлена в будущее. Этнографы регулярно констатируют стойкую и повсеместную веру в целительную силу деревьев. (Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995.) Во многих районах – особенно на Севере и в Сибири – деревьям и кустам по-прежнему приносят плоды, а ветки либо завивают, либо украшают лентами. Кое-где до сих пор старые душистые деревья считаются наделенными целительной силой: чтобы ей воспользоваться, нужно прислониться к стволу, залезать в дупло или пролезать через него, если оно сквозное. Все это восходит к Гиперборейской традиции. Преклонение перед деревьями тесным образом связано с тотемным прошлым древних ариев. Это относится к периоду распада некогда единой этнической структуры. Возникла необходимость отличать «своих от чужих»- что привело к появлению тотемов. Поскольку в те далекие времена люди не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе подобных – защитников и союзников. Отголоски тотемного прошлого можно увидеть в орнаменте, узорах, вышивках, резьбе, росписи, на крышах — это коньки и петушки, на полотенцах и рубашках – утицы. Тотемное прошлое живет в именах и фамилиях Древней Руси. (См. Веселовский С.Б. Ономастикон. М, 1974.) В современных условиях прослеживается в геральдической истории.

Культ коровы уходит своими корнями в ту стадию развития человеческой цивилизации, когда она перешла к оседлому образу жизни и скотоводству. Эпоха быка непосредственно сопрягается с Эпохой колеса, поскольку бык был основной тягловой силой в миграциях индоевропейцев. Во многих мифологических и религиозных системах Бык – это символ могущества и богатства. Бык отождествлялся с Быком в одной из своих ипостаси. Данный архетип тесным образом связан с космическим символом Коня. Неотделимый спутник небожителей. Славяне верили, что Святой (общеславянский бог) садится ночью на коня и устремляется в небо, на врагов славян истребляя их. (Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) Отсюда летающий конь – любимый образ русского фольклора. Архетипы космических животных неисчерпаемый источник духовных сил пронизывал все искусство Руси – России.

Однако Луна, Солнце, Звезды — это не весь Космос. Неотделимой частичкой Вселенной является и сама Земля. Человек неразрывно связан с Землей. Но сын Земли – сын Космоса, значит он сам – частичка этой Вселенной. Архаичное мифологическое мировоззрение сформировало образ Великой матери, в народном сознании он закреплен как Мать сыра Земля, уходит своими корнями в доисторическое прошлое – эпоху матриархата.

Таким образом, информация, гиперборейская мудрость, закодированная в знаках и символах, прошла, через века закрепилась на уровне бессознательных архетипов. «В основе объединения всех наций и народностей современной России лежат и архетипы язычества и они «держат на себе» великий российский суперэтнос как единство этнического многообразия. (Российская цивилизация. М., 2001. С.333.).

не указаны

не указана

Текст статьи:

Активное использование индивидом социального времени выражается понятием образ жизни. Временные рамки могут быть ограничены одним днем, годом или десятилетиями. В нем воплощаются надежды, чаяния и их реальное воплощение.

Иными словами, образ жизни выступает проекцией ожидаемой и реальной жизни.

Повседневный опыт и поведение людей, основывающиеся на индивидуальных привычках, правилах и нормах, подобно строительным кирпичикам, формируют наш образ жизни.

Образ жизни сообщает нам о том, чем питаются и во что одеваются люди в разных странах, как они трудятся и отдыхают, каков распорядок их дня, о чем они думают и во что верят. Образ жизни выражает себя в манерах поведения, традициях, обычаях и стиле жизни.

Понятие образа жизни тесно связано не только с социальным временем, но и культурой – прежде всего культурой поведения. Образ жизни – одно из определений или частей культуры, которая считается более фундаментальным понятием. Сегодня принято считать, что понятие «культура» гораздо шире, чем понятие «образ жизни». В чем же их сходство и различие?

Действительно, традиции, обычаи, нормы поведения, нравы и ценности составляют основу как культуры, так и образа жизни. Разница лишь в том, что понятие «культура» выражает возвышенную, духовную сторону этой совокупности элементов, а «образ жизни» — повседневную, материально-практическую сторону.

Образ жизни людей описывает структуру мышления и поведения, т.е. ценности, верования и правила поведения, формы экономической деятельности, условия труда и быта, состояние религиозной и культурной жизни, образование, экологию и многое другое. Образ жизни – это общая формула каждодневного бытия человека, типичные, часто практикуемые нормы поведения людей, способ их деятельности в труде и быту, в производстве и потреблении как материальных, так и духовных ценностей.

Термин «образ жизни» применим и к животному миру. Говорят, например, о ночном образе жизни совы или наземном образе жизни травоядных. Однако только у людей культура организует, придает определенную ритмику и символический смысл совокупности событий, характеризующих образ жизни. В таком случае культура и образ жизни – две стороны одного целого. Действительно, традиции, обычаи, нормы поведения, нравы и ценности составляют основу как культуры, так и образа жизни.

Образ жизни выражает одновременно типичное и специфическое. Он отражает не культурное наследие, а текущую жизнь, не столько материальные артефакты, сколько социальные нормы, обычаи, ценности простых людей. Образ жизни — это заведенный порядок, или уклад жизни. Привычка рано вставать или поздно ложиться, курить натощак, одеваться дома во все старое, покупать продукты на оптовом рынке, а не в магазине, по выходным бегать в лес или каждый день делать зарядку, читать перед сном и многое другое.

Культура и образ жизни настолько увязаны друг с другом, что порой их невозможно разорвать. Специалисты утверждают, что корни культуры лежат в повседневном опыте людей, который строится на коллективных привычках, правилах и нормах поведения. Последние – строительные кирпичики и культуры, и образа жизни.

Образ жизни показывает, как организована повседневная жизнедеятельность индивида, группы или общества в пространстве и во времени. Соответственно образ жизни может быть индивидуальным, групповым и общественным.

Описывая образ жизни людей, мы интересуемся, например, тем, к какой религии принадлежит индивид и принадлежит ли вообще. Наше внимание привлекают факты: ходит ли он в церковь, а если ходит, то как Часто. Точно так же нас не касается то, какие именно книги люди читают, в какие музеи или театры ходят, на каком именно предприятии работают. Нам необходимы факты: читают ли книги и как часто, посещают ли музеи и театры и как часто, трудятся или они безработные.

Именно обыденные и привычные нам факты, рассматриваемые как социальные действия, характеризуют организацию повседневной жизни, ее ритмику и содержание. Они отвечают на вопрос: что делает индивид, как, где и когда он это делает? При этом, естественно, во внимание принимаются прежде всего типичные для индивида, группы или общества черты и социальные действия.

Человек, регулярно читающий газеты, чистящий зубы и посещающий работу, сам делающий покупки в магазине, а не пользующийся прислугой, ведет совсем иной образ жизни, нежели тот, для кого все это не типично.

Как и к культуре, к образу жизни применим термин «черты». Так, характерной чертой образа жизни латиноамериканских народов выступает карнавал, а характерной особенностью образа жизни испанцев – знаменитая коррида. Сами по себе карнавал и коррида – черты культуры. Однако для одних народов они характерны, а для других нет, у одних народов они присутствуют, а у других – нет. Стало быть, черты образа жизни одного народа не являются чертами образа жизни другого народа.

В широком смысле образ жизни – это вошедший в привычку способ жизнедеятельности, поведения. Он имеет определенную структуру, составные элементы, характерные особенности, отличающие образ жизни одного народа или индивида от всех других. В узком значении образ жизни – сознательно регулируемый способ поведения людей как членов общества.

Образы жизни классифицируются в науке по разным основаниям. Так, различают коллективный и индивидуальный образ жизни. Первый присущ большим социальным группам – народам, нациям, культурам, обществам:

- кочевой и оседлый образ жизни;
- образ жизни христиан, мусульман, буддистов, язычников и т.п.;
- образ жизни людей, живших в разные исторические эпохи;
- образ жизни представителей разных социальных слоев и классов;
- образ жизни представителей разных национальностей;
- городской и сельский образ жизни.

Второе понятие характеризует отдельно взятых людей и, независимо от принадлежности к той или иной социальной группе, раскрывает индивидуальные, отличительные особенности каждого человека. К примеру, ночной, неупорядоченный образ жизни может быть присущ человеку независимо от того, принадлежит он к группе работников умственного труда или нет. Индивидуальной характеристикой образа жизни может быть вегетарианство.

Образ жизнивключает следующие понятия, отсутствующие в культуре:

- уровень жизни;
- качество жизни;
- стиль жизни;
- бюджет времени;
- концепция жизни;
- смысл жизни.

Очевидно, что образ жизни имеет две стороны – объективную и субъективную.

Индивидуальный рисунок соединения привычек – образ жизни – определяется не только личными качествами человека (характером, темпераментом, уровнем духовной культуры), но и социальными условиями среды (классовым положением семьи, экономическим уровнем развития общества и политическим режимом страны, климатическими условиями места жительства).

не указаны

не указана

Текст статьи:

Культурологический интерес к собственности усиливается в переходные периоды, которые сопровождаются «великим переделом» структуры социума, его экономической базы; когда ощущается угроза потери в ходе «передела» целостности общественного организма, когда динамика форм владения создает условия при которых личная жизнь значительной части людей коренным образом меняется, а иногда и рушится, а сами они утрачивают смысл жизни.

Наличие собственности, особенно смены ее форм в истории культуры неоднократно ставили перед человеком дилемму «быть» или «иметь»? Характер ответа на поставленный вопрос свидетельствовал прежде всего о том, какая тенденция в духовном развитии общества возобладает. Либо одержит верх крайний индивидуализм (с «частнособственническим инстинктом»), либо победит, в конечном счете, здоровый коллективизм с человеческой индивидуальностью, которая переплавит в себе все лучшее созданное мировой культурой.

Парадигма культурной антропологии, которая активно оформляется сегодня, ориентирует исследователей на выявление человеческого содержания в собственности, которое выражается в особенном человеческом отношении к предметному миру, миру идей, явлений и свойств. Русский философ В.С. Соловьев предложил следующую формулировку собственности: «Собственность есть идеальное продолжение личности в вещах, или ее перенесение на вещи» [1]. Эта формулировка может быть по-разному интерпретирована в зависимости от истолкования личности и индивидуальности. Данное соотношение позволяет увидеть собственность в контексте самореализации человека. Поставить в план изучения собственности исследование человека как субъекта культуры в двух направлениях: в глубинных интенциях человеческого «Я» и в объективном положении, которое человек занимает в мире.

С феноменологической позиции собственность представляет собой акты присвоения элементов внешнего мира как системы, а также форму слияния с присвоенными предметами, вещами, явлениями, идеями и т.д. Все вещи, свойства, идеи даны человеку в восприятии, в размышлении над ними и в практике их приближения к нему или удаления от него. Предметы и идеи кому-то всегда принадлежат (владельцу или автору, их создавшему). Поэтому чувство и осознание собственности носит смыслообразующий характер.

Наделяя собственность качественными характеристиками («моё» лучше «вашего»), человек вырабатывает к ней ценностное отношение («свое» — беречь, приумножать, «чужое» — ломать, уменьшать). В «чужой» собственности видится опасность ограничения «своей» собственности. В связи с этим вырабатывается чувство опасности, страха, неуверенности, агрессии.

Наряду со «своей» и «чужой» собственностью в историко-культурном пространстве сформировались качества и свойства «ничейной» и «государственной» собственности. К «ничейной» собственности сформировалось отношение, в котором отсутствует «смысл» существования данного вида собственности и оно как бы и не существует, либо его присваивают и тогда он (вид) наделяется смыслом. Вместе с тем, общественная собственность может восприниматься как своя («мой завод», «мой университет», «моя родина» и т.п.) и это восприятие положительно реализуется в практической деятельности людей.

Через собственность в истории общества оформлялось осознание человеком собственного «Я». Это отметил Ортега-и-Гассет Х. в работе «Дегуманизация искусства». Он показал, что уникальность «Я» не возникает одномоментно, а проходит долгий путь, продираясь через столкновения с другими «Я» [2].

«Смысл собственности для «моего Я» раскрывается через три среза «моего» бытия:
безопорности, безоснованности и отягощенности смертью;
ограниченности «другими»;
устремленности к абсолютному, потенциальной безграниченности» [3].

Соответственно «Я» переживает собственность в трех аспектах: собственность как опора бытия; здесь предметы, вещи и отношения становятся символом устойчивости человека в социокультурном пространстве, а после его смерти войдут в культурный капитал и тем самым запечатлеют на себе отпечаток его личностных качеств. Скрытые экзистенциальные функции собственности заметил Н.А.Бердяев в «Философии неравенства», который определил их как обеспечение устойчивости и преемственности духовной жизни, преодоление ограниченности времени, противостояние силам природы и т.д. Поэтому передел собственности воспринимается общественным сознанием как вывод понятия собственности за пределы поля культуры. Собственность в культурном пространстве выполняет роль средства самоидентификации личности. В этом случае собственность является некоей границей отличающей личность от других «Я», местом «моего мира и власти, таланта и свободы». Собственность как бы срастается с телом собственника, выделяет его из безликой массы, подтверждает его принадлежность к определенной страте. Собственность также доказала свое право быть сильным средством, экспансии «Я» (наращивание количества и качества предметов собственности). Если процесс наращивания собственности становится неподконтрольным собственнику, подавляет его волю к свободе и творчеству, то чем больше по словам К.Маркса, накапливается в человеке отчужденной от него его сущности, тем больше богатства и денег возмещают все или почти все элементы человеческой жизни [4]. Механизм отчуждения через собственность связан с разрывом между уникально-индивидуальным и родовым в существовании человека (историческое «Я» и вечное «Я»).

Онтологическим основанием собственности является ограниченность как предметов (Сладких пряников всегда не хватает на всех» — Б.Окуджава), так и самого субъекта собственности (доступность к богатству, благу ограничена отдельными людьми, группами или государством).

Вместе с тем человечество располагает такими приобретениями, которые не являются объектом собственности. К ним относятся законы природы и общества. Они используются всеми, не принадлежат на правах собственности в экономическом и юридическом смысле никому, не «изнашиваются» в процессе применения. В свою очередь патент на изобретение имеет ограничение во времени, имеет собственника. Остальные продукты духовного производства располагаются между этими полюсами в зависимости от характера их использования обществом или отдельными группами. Таким образом, собственность «есть удел мира, который построен на лишении и в котором нет абсолютной полноты благ» [5]. Ограниченность благ, опосредуясь отношением собственности, выступает как реальная ограниченность доступа людей к ним.

В силу указанных свойств собственность как категория культуры описывается и понимается через столкновение ограниченности человека с ограниченностью человечества, зависимостью его от научно-технических достижений, от природных богатств, от условий земного существования. Эту зависимость осознавали и описывали русские космисты – от Н.Ф.Федорова до К.Э.Циолковского и В.И.Вернадского. Последний предложил для решения проблем человечества (социально-экономических, духовных) идею автотрофности. «Создание нового автотрофного существа, — писал он, — даст ему доселе отсутствующие возможности использования его вековых духовных стремлений: оно реально откроет перед ним пути лучшей жизни» [6]. Конечно, автотрофность породила бы новую опору человеческого бытия, основанного на непосредственном синтезе пищи, использовании неистощимых источников энергии, отсутствии загрязнения окружающей среды. Автотрофность можно рассматривать как вектор развития общечеловеческой культуры и цивилизации в будущем.

Сегодня же человечество живет и действует в условиях автофагности, своеобразного самопожирания. Свидетельством тому является экологический кризис, развивающийся процесс глобального потепления, гибель малых народов и локальных культур, господство в общественном сознании суррогатов общечеловеческих культурных ценностей. Можно сказать, что «автофагность – это уникальный, сугубо человеческий способ существования, «бытия над бездной», при котором целое воплощается в своих частях, заставляет их деградировать, разрушаться, превращает их в средство, одновременно возвышая до уровня целого, через идеалы культуры, мораль, религию» [7]. В культуре автофагность выражается в двух тенденциях: самореализации и жертвенности ради других. При этом самопожертвование оценивается индивидом как форма самореализации (в семье, группе, социуме), проявление гуманности; равно как и самореализация в своих крайних эгоистических устремлениях может разрушить в человеке человечность. В традициях философии и культурологии ХХ века Homo Sapiens может быть понят так же как Homo Autofagos — человек пожирающий самого себя. Собственность выступает механизмом такого способа существования человека. Она позволяет автономизироваться личности и в этом качестве участвовать в культурно-историческом процессе. Деперсонализированные социальные структуры опосредуя в человеке в индивидуальное и родовое и выступают формой автофагового бытия.

Собственность определяет границу между индивидуумом и социумом. Тем самым она упорядочивает их жизнь и развитие, и в этом качестве становится одним из важнейших элементов культуры. В пространстве культуры собственность приобретает новые функции: между современниками (обмен), связь поколений (наследование), сформированное чувство собственности выступает моментом социализации и культурации человека. Эти функции собственности были поняты уже в древности. Так, древние германцы знакомили подрастающее поколение с границами своих полей, земель и там их довольно чувствительно били, чтобы они запомнили что есть и где заканчивается их собственность [8]. Осознание границ собственности есть осознание личностью границ собственной свободы и автономии, а также возможностей культурной экспансии. Через собственность человек определяет свое отношение к природе, продуктам труда, ко всем общественно-значимым (в том числе и культурным) ценностям. Делая их частью своей собственности, человек присваивает себе их «общественную сущность». При этом сам акт присвоения конституирует собственника, индивидуализирует его, открывает возможности для его социокультурной самоидентификации. В этом случае собственность есть основание, индикатор укорененности личности в каком-либо пласте социального и культурного бытия. Наглядным художественным примером этому утверждению является «Шинель» Н.В.Гоголя.

Наряду с собственническими настроениями в истории и культуре существовали антисобственнические идеи. Антисобственническая ориентация в культурном пространстве выражает: 1) стремление к подлинности человеческого бытия, освобождению его от власти вещей, предметов, отношений, в основе которых лежит ощущение «мое», «только мое», «свое», «чужое», «ничье» (которое может стать «моим»); 2) отрицание ценности эмпирического бытия в пользу высшего, абсолютного бытия, воплощенного в Боге. По этому поводу Эрн В. писал: «Мы связаны с другими, нас, как отдельных, нет, мы существуем лишь как часть всех» [9]; 3) отрицание ограниченности материальных благ, позволяет превратить всех людей в цель [10]. Указанные три вида аргументов соответствуют особенностям русского национального характера, обусловленного русской православной традицией, где общность и общее сильнее индивидуального.

Несмотря на привлекательность антисобственнических идей, они не смогли всецело и объемно прижиться на культурной почве России, Европы и всего мира. Объективные условные жизни людей выдвигают на первое место тенденцию в сторону «Иметь», вместо «Быть». В социальном плане до сих пор императивы «иметь» и «быть» совпадают. В собственности как в доме живет наш современник, исходя из отношений собственности он строит свое культурное пространство.

Литература:

1) Соловьев В.С. Соч. в 2-х тт. Т.1. М.: Мысль, 1988. С.432.
2) Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация искусства». М. 1991. С.376.
3) Очерки социальной антропологии. Под. ред. А.С. Мамзина и др. СПб, 1995. С.98.
4) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.42. С. 131.
5) Алексеев Н.Н. Собственность и социализм. Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства. //Русская философия собственности (XVIII-XX вв.) СПб. 1993. С.363.
6) Вернадский В.И. Автотрофность человечества //Русский космизм: Антология философской мысли. М.: Педагогика-Пресс, 1993. С.303.
7) Гавришин В.К. Человек и собственность (социально-антропологический аспект) //Очерки социальной антропологии. СПб ГУ, 1995. С.102.
8) Вейтлинг В. Гарантии гармонии и свободы. М.-Л.: АН СССР. 1962. С. 101.
9) Эрн В.Ф. Христианское отношение к собственности //Русская философия собственности. С.218.
10) Гавришин В.К. Указанная работа. С.105.

не указаны

не указана

Текст статьи:

В основе существования человечества лежит информационный обмен. По мере развития и роста информационных технологий, растет информированность общества, радикально меняется объем и глубина знания, а также уровень культуры в целом. Культура, таким образом, может быть связана с технологией, понимаемой в гуманистическом смысле. Процессы глобализации и информатизации всех сторон социокультурной сферы как следствие общемирового перехода от индустриальной к постиндустриальной стадии развития общества, актуализируют необходимость формирования информационной культуры.

На определенном этапе информатизации общества появляется тенденция к «виртуализации» социальных явлений и процессов. Так Е.В. Ковалевская отмечает все большую виртуализацию человеческого существования, когда становится очевидным переход человека от простых и явных инстинктов, свойств и материальных потребностей («жизни тела») к виртуальной жизни – «жизни сознания», при которой даже общение людей все чаще происходит на уровне информационном, виртуальном… Изобретение письма, книгопечатания, театра, кино и, наконец, компьютерной виртуальной реальности – вехи на пути виртуализации нашей жизни, отхода от реальности данного нам мира и выхода в иные (виртуальные) реальности [1,5,6].

Сама информация все чаще рассматривается как самостоятельная категория, в одном ряду с материей и энергией. В силу ее способности кардинальным образом изменять всю структуру социальной деятельности, фактов и закономерностей, свидетельствующих в пользу приоритетности информации над веществом и энергией, становится все больше [2]. Объективность, отличающая информацию, делает ее инструментом для получения знаний человеком. Но в противоположность знанию, информация не связана с конкретной личностью, она равно доступна потенциально всем, хотя возможности превращения ее в знание у всех различны.

Тем не менее, использование всех знаний человечества в качестве информации и использование информационных ресурсов в настоящее время является несколько проблематичным в силу отсутствия элементарных навыков работы с имеющейся информацией, принятия решений об использовании тех или иных знаний в качестве информации и исследования потребностей в информации. Актуальность решения этой проблемы определяется тем, что информация, во-первых, выступая в роли инновационных технологий, опосредованно формирует материальную среду жизни человека, во-вторых, она выступает основным средством межличностных взаимоотношений, постоянно возникая, видоизменяясь и трансформируясь в процессе перехода от одного человека к другому. Другими словами, информация одновременно определяет и социально-культурную жизнь человека, и его материальное бытие. Следовательно, гармоничное функционирование личности в рамках двух этих позиций предполагает наличие у нее информационной культуры.

В соответствии с американскими стандартами, информационно культурным считается человек, который в состоянии определять свои потребности в информации, искать ее, оценивать и эффективно использовать. При этом информационно культурный человек способен к обучению в течение всей профессиональной жизни.

На наш взгляд, информационную культуру следует понимать, прежде всего, как один из важнейших аспектов культурной деятельности вообще. Она имеет общие для всей культуры черты: находится в неразрывной связи с социальной природой человека, является продуктом человеческой деятельности, результатом активного отношения людей к природе, обществу и друг к другу. Одновременно информационная культура выступает в качестве необходимого и эффективного фактора освоения человеком культурной реальности, всего того культурного потенциала общества, который был накоплен в процессе многовекового исторического пути. Поэтому не следует ограничивать область функционирования информационной культуры лишь сферой компьютеризации или информационной техники вообще. В действительности эта сфера гораздо более широкая и охватывает процессы научной деятельности, образования, управления природными и социальными процессами, сферу быта, досуга и т.д. По мере информатизации общества эта сфера расширяется, процесс выступает в качестве объективно необходимого для развития общества. В этом плане можно согласиться с А.И. Ракитовым, который пишет, что «… информатизация культуры, т.е. экипировка всех культурных процессов современной информационной технологией является уже не пожеланием, а объективной внутренней исторической необходимостью. Исторический процесс в целом приобретает новую качественную определенность» [3].

Литература:

1. Ковалевская Е.В. Компьютерные виртуальные реальности: философский анализ // Виртуальная реальность в психологии и искусственном интеллекте. М., 1998. с. 294.
2. Урсул А.Д. Ноосферная модель науки и образование XXI века // Социально-политический журнал. М., 1996. №4. С.75.
3. Ракитов А.И. Новый подход к взаимосвязи истории, информации и культуры: пример России //Вопросы философии. 1994. № 4, С.14-34.
4. Негодаев И.А. Информатизация культуры. Ростов-на-Дону, ЗАО «Книга», 2003.
5. Бондаренко С.В. Социальная структура виртуальных сетевых сообществ. — Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2004. — 320 с.
6. Иванов Д.В. Виртуализация общества. Версия 2.0. — СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2002. — 224 с.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Процессы информатизации общества пробудили к жизни тенденции к деклассификации и унификации современной культуры. Глубинные трансформации культуры заставляют обратить внимание на культуру провинции, на место и роль библиотеки в условиях массификации и стандартизации культурных процессов. В противном случае можно сознательно провозглашенную духовную слепоту принять за наиболее современную форму зрения, а культурное своеобразие провинции свести к функционированию глобальной электронной деревни [1].

Традиционно под провинцией понималась вся территория, которая находилась за пределами столиц. Наряду с территориальным подходом к определению провинции существует понимание провинции как социокультурного пространства. В этом качестве провинция на рубеже XX -XXI веков представляет собой многосоставное целое, включающее в себя города, поселки городского типа, села, деревни. Провинциальные города (крупные, средние) образуют тип большой провинции, а поселки, села, деревни относятся к типу малой провинции. По-прежнему город в провинции остается основой социокультурной среды. Современный провинциальный город – это «сложный социальный организм, который воспроизводит не только условия функционирования, но и условия более активного развития субъектов города, роста их творческих возможностей, обеспечивает усиление и уплотнение контактов, усиление разнообразия действия и общения, а значит, углубления самоопределения и индивидуализации их» [2]. По мнению А. Ахиезера, «город – фокус урбанизационного процесса… Специфика (города) раскрывается в ряде важных культурных признаков:

1) Открытость города, его способность преодолевать собственную ограниченность.
2) Личность в городе приобщается к более развитому, масштабному мышлению, поднимается над проблемами ограниченного сообщества.
3) Способность (города) изменять социальные, организационные отношения в соответствии с изменяющимися проблемами.
4) Урбанизация городских отношений приводит к существенным изменениям характера контроля общества над личностью. Для городской культуры характерна значимость самоконтроля.
5) Важной особенностью города как урбанизации в целом, является динамизм…» [3]. Провинциальный город – генератор культуры, так как он «представляет собой котел текстов и кодов,… принадлежащих разным языкам и разным уровням» [4]. Провинциальный город составляет существо провинции как культурной среды.

В отличие от города оскудение (экономическое и культурное) российских деревень связано с тем, что современная деревня не может выполнять функцию социокультурной среды в той степени, которая необходима для начального этапа формирования личности в современных условиях. Это обусловило миграцию деревенских жителей молодого и среднего возраста в города.

В культурном отношении российская провинция – уникальная часть национальной культуры, представленная как диапазон и уровень созданных и существующих ценностей. Богатая талантами она демонстрирует процессы аккумуляции направленности творчества характерные для той или иной местности. При этом провинция как содержательно-образный потенциал, как источник творческих импульсов есть величина постоянная, тогда как личность живущая в провинции, осуществляющая себя есть величина переменная («мобильная частица»). Личность зависит от места своего проживания начальной социализации лишь в первые годы жизни, а затем приобретает некую культурную автономию.

В провинции формируется определенная культурная среда, в которой сохраняется мозаичность культуры. «Культурная среда» — термин, который приобрел статус самостоятельности лишь в начале 90-х годов XX века. Н. Ничков определил культурную среду как «устойчивую совокупность личностных и вещественных элементов данной культуры, духовно-идеологических отношений и институтов» [5]. Она включает, по мнению автора, личностные, вещественные, нормативные, духовно-идеологические свойства. Личность как элемент культурной среды одновременно выступает как ее творец и ее же результат. Дискуссии опознаваемости и непознанности творческого «Я» ведутся на протяжении многих лет, рождая новые взгляды на существо креативной личности и тех институтов культуры, которые эту креативность должны стимулировать и развивать. Актуализация этой проблемы с необыкновенной интенсивностью наблюдается в «эпоху перемен» – на перекрестке столетий [6].

А. Арнольдов в свою очередь отмечает, что «культурная среда включает в себя социально-культурные объекты, связанные с созданием и распространением культурных ценностей…» [8]. Большинство населения провинции, осваивая образцы общечеловеческой (общероссийской) культуры, стремится к тому, чтобы придать им свой, неповторимый оттенок. Это объясняется в первую очередь тем, что в провинции протекает якобы «тихая» «небольшая культурная жизнь». И это не случайно, так как малая родина формирует этические и эстетические основы отношения Личности к большой Родине. Малая Родина, таким образом, является основой для аксиологических установок и идеалов свободы. Не случайно в описании красот малой родины присутствует понятие дали, шири, простора. Культурная индивидуальность российской провинции по убеждению академика Лихачева Д.С. явилась истоком всего богатства российской культуры.

«Провинция всегда спасала Россию и всегда хранила ее национальное достояние. Здесь, в Провинции, возродится достоинство и отдельных людей, и целых сообществ. Здесь из провинциальных средних школ появятся поистине добрые люди, процветет благотворительность и забота о сиротах, бедных, старых, о наших россиянах, отторгнутых от своей Родины и подвергающихся в новых государствах неслыханным унижениям… Будет, будет Россия, когда возродятся ее добрые провинциальные традиции – различные в разных районах, когда будут процветать провинциальные театры, хоровые сообщества, библиотеки, музеи, архивы…» [9].

Своеобразие современной провинциальной культурной среды обусловлено диалектическим единством вековых культурных традиций и процессами модернизации инфраструктуры культуры и образования. Так, многолетние традиции просвещенных городов по-прежнему соблюдаются и приумножаются также в «средних» провинциальных городах – Тамбове, Ярославле, Костроме, Астрахани и т.п. [10]. Провинциалы – читающая аудитория, многие из них – владельцы объемных личных библиотек с большим и разноплановым фондом публикаций: от художественной классики, до современных писателей, от беллетристики до серьезной научной литературы.

В личностном плане провинциалы рубежа XX -XXI веков по многим характеристикам – «другие» не только в отличие от столичных жителей, но и провинциалов рубежа XIX -XX веков. Сегодня в провинции представлены два типа Личности: Личность инпровинциальная и Личность эспровинциальная. Оба типа органично включены в социокультурные процессы провинции [11]. Настроение жителей провинции связано со стремлением к индивидуализации. Отсюда отношение провинциалов к культуре провинции: как к феномену российской и мировой культуры и как к единичному (особенному) в соотнесении с макрокультурой. Этим определяется и оценка провинции как нечто «другого», «особенного» «отдельного», «индивидуального» по отношению к столице. Проявляющаяся сегодня «самость» провинции, ее уникальность – это важный фактор развития провинциальной культуры как вида локальной (этнической, национальной) культуры. Данным фактором также определяется место и роль библиотеки как органического элемента провинциальной культурной среды.

Региональная провинциальная библиотека аккумулирует в себе огромный культурный капитал [12]. Миссия библиотеки вообще и провинциальной, в особенности, быть «национальной памятью», которая складывается из фондов библиотек всех регионов. При этом каждый житель провинции ощутит практическую пользу от такого включения библиотеки в единый банк знаний и информации. Сегодня зафиксирован всплеск активного интереса читателей к истории и культуре родного края. Это и понятно. Человек поликультурен. Он открыт наличным формам культуры, культурам прошлого, а через них – другому культурному своеобразию территорий и народов, т.е. человек может сделать внутренним достоянием иное культурное поле, может уйти во внутренний, духовный контекст не только собственного, родного, но и иного культурно-исторического среза [13].

Библиотека, как элемент провинциальной культурной среды занимает особое место в ее структуре и выполняет свои задачи как в сохранении культурного своеобразия русской провинции, так и в осуществлении межкультурных связей с культурой столиц и мировым культурным пространством. Отбирая лучшее в массиве публикации, библиотека сохраняет контроль за развитием культуры провинции, за его антропологическими последствиями, выполняет тем самым библеотерапевтическую функцию по отношению к духовному здоровью жителей провинции. Она формирует область высокой культуры в провинции. В силу своих особенностей библиотека как никакой другой институт культуры обладает способностью раздвигать границы повседневности, менять ее контуры и расширять ее пространство, изменять качество повседневности, насыщать ее новым содержанием. Библиотека своим содержанием и технологиями обогащает жизнь сознания, которая есть постоянный обмен смыслами между разными сферами. Удовлетворяя потребность в знаниях, библиотека совершенствует и гармонизирует сознание человека – «провинциала». Это, пожалуй, главное культуроформирующее предназначение библиотеки в провинции, потому что, «всякое человеческое сознание в той или иной мере – это постоянное вытаскивание себя из болота повседневности, из набора привычных ситуаций» [14]. Тем самым она становится одним из центральных элементов региональной культуры, создающий и обосновывающий новые идентификационные ценности, общности и стратегии их достижения. Это позволяет говорить об актуальности регионально-культурной функции библиотеки, позволяющей людям провинции в той или иной форме «обрести себя».

В этой связи возникает необходимость по-новому определить социокультурные цели провинциальной библиотеки как института культуры. В условиях сдвига смыслов, символов, ценностей и регулятивов приобретают значение такие формы библиотечной деятельности, которые позволят ей более адекватно отвечать потребностям провинциальной культурной среды по сохранению своеобразия локальной культуры как части сложного рисунка общечеловеческого культурного фона.

Как эти задачи решает библиотека? Во-первых, библиотека как в столице, так и в провинции имеет в своей основе единый фундамент – это библиотечный фонд. Фонд библиотеки складывается из собрания различных документов (публикаций). Он подбирается в соответствии с типом библиотеки, ее профилем, задачами, интересами и запросами читателей. Именно фонду библиотека обязана своим названием (лат. biblion – книга, theke – хранилище) [15]. Воздействие фонда велико и многообразно. Он является источником научной, производственной, художественной, бытовой и иной информации. Потенциально в фонде заложены возможности для подлинного образования, воспитания целостной, творческой личности, для организации и проведении интересного досуга [15]. Посредством библиотечного фонда библиотека обретает, как явление культуры, свои социальные функции. К важнейшей социальной функции библиотеки относится ее способность быть «культурным капиталом» человечества, его, опредмеченной в текстах, памятью. В отечественном библиотековедении эту функцию библиотеки обозначают как мемориальную или кумулятивную.

Наличие этой функции позволяет реализовать культурно-коммуникативные и познавательно-образовательные свойства библиотеки как социокультурного института. Посредством этой функции библиотека в рамках книжной культуры на протяжении своей долгой истории осуществляла культурообразующую, стабилизирующую деятельность по накоплению и сохранению знаний, культурных норм, традиций, ценностей, образцов, придавая тем самым ориентиры устойчивости всей социокультурной системе и провинциальной, в особенности. Мемориальная функция является основой для непрерывной фондообразующей коллекционной деятельности библиотек. Поэтому мемориальную функцию библиотеки, действующей в условиях провинциальной культурной среды можно назвать одной из сущностных характеристик библиотеки. Мемориальная функция библиотеки позволяет анализировать ее возможности в области реализации институциональной деятельности в социокультурной среде провинции по охране провинциальной культуры как вида локальной культуры и тем самым сохранять мозаичную структуру культуры человечества, в целом. Таким образом, библиотека как один из культуроформирующих институтов создает духовный мир человека, обеспечивая становление его духовного потенциала как субъекта культуры. Данный процесс становится возможным в силу того, что духовный потенциал личности (провинциала или столичного жителя) обладает уникальной возможностью освоения мира не только с помощью предметных форм, но и без них. Данная возможность обеспечивается за счет идеальности духовного потенциала, а идеальность есть канал связи, по которому духовное входит в сферу сознания, а через него – в социум.

Интериоизированные посредством духовного потенциала библиотеки духовные богатства культуры отличаются глубиной и позволяют расширить границы индивидуального бытия человека до всеобщих параметров существования человечества, т.к. интериоризация – это сознательная и добровольная подготовка личности к той роли, которая соответствует ее желаниям и способностям, а также ее общественномму статусу.

В связи с вышесказанным актуальным представляется проблема сохранения паттернов высокой культуры в условиях библиотеки средствами художественной литературы. Составляя значительную часть библиотечного фонда художественная (высокая) литература способна пробудить у читателей провинции творческие устремления и породить новые качества личностной идентификации. Чтобы понять механизм влияния художественного произведения (книги) на сознание и духовный мир человека, необходимо обратиться к различиям, которые присутствуют в структуре произведений «массовой культуры» и «высокого искусства». Это позволяет сделать вывод о различных возможностях воздействия того или другого на побудительный и исполнительный компоненты личностной структуры жителя провинции.

Классическая художественная литература и искусство воздействует на человека целостно, развивая, прежде всего, его духовные способности. Искусство втягивает в художественное восприятие весь духовный мир личности зрителя, читателя, раскрывая перед нами конечный пункт всего процесса воздействия искусства на человеческую личность. Духовный мир человека, сформировавшись под влиянием «высокой культуры» художественного произведения становится константой человеческого существования, гарантом её качественного своеобразия.

Учитывая особенности воздействия книги и библиотеки на духовный мир человека, можно говорить о возможностях библиотеки по формированию идеала культурного человека провинции. Как известно, идеал – это общее представление о качествах человека, выраженное в этических категориях. Идеал осуществляется через «культурную модель» человека, при этом «культурная модель» есть ни что иное как «операционализация» идеала. Модель культурного человека является отправной точкой системы образования в локальном пространстве провинциальной культурной среды. Книга как один из способов воспитания достаточно развернутой «модели культурного человека», была представлена в древности в конфуцианской и платоновской философских школах. В обеих предполагалось длительное и целенаправленное образование, где ведущее место принадлежало учителю и книге. Книги были собраны в библиотеках как в личных, так и доступных всем грамотным людям, жаждущим знаний. Такое положение дел оставалось неизменным в течение тысячелетий. Книгу читали, над ней размышляли, что-то в текстах утверждали, что-то дополняли или отрицали. Вместе с изменением содержания книг менялось и представление о модели культурного человека, его чертах и свойствах. Новая модель культурного человека запечатленная в текстах книг изменяла их содержание, оформление, активизировала методы их использования, сбора, хранения, библиографирования. Эволюционное развитие традиционной книги и библиотеки нарушилось в прошлом лишь однажды, когда был изобретен печатный станок, и книга вошла в каждый дом, а «культурная модель» человека в качестве доминирующего качества включила в себя понятие образованности (начитанности). Образованный человек стал идеалом, к которому стремились представители элит. При этом под образованностью понималось не только усвоение полного (для своего времени) объема теоретических и практических знаний, но и интериоризацию определенных нравственных норм и ценностей и перевод их в плоскость практического действия.

Новое тысячелетие ставит перед человечеством задачи определения основных путей эволюции культуры и модели культурного человека. Положительно решить эти задачи невозможно, если не брать расчет в качестве исходной точки отсчета – «книгу».

На страницах печатной книги текст вытягивается в книжную строчку, т.к. он основан на «линейном языке» письменности. Иллюстрации придают новое качество странице или книге в целом. Сочетание линейной письменности и изобразительного искусства привело к рождению кинематографа, вслед за ним появился телевизионный экран и стал, как и книга, предметом домашней культуры. Видеомагнитофон с помощью видеокассеты открыл возможность обратной связи с экраном и она (кассета) становится частью «памяти квартиры», что до сего момента всегда было характерно для книги.

Проблема модели культурного человека органично связана с процессами его культурной идентификации. Результатом идентификации личности становится ее идентичность, которая обозначает твердо усвоенный и личностно — принимаемый образ себя во всем богатстве отношений личности к окружающему миру, чувства адекватности и стабильного владения личностью собственного «Я» и ситуации. Идентичность – это показатель зрелой личности. Сегодня востребованы люди, умеющие быстро приспосабливаться к новым условиям, менять их, гибкие, пытливые с ярко выраженной индивидуальностью [16].

Идентификация на макро- и микроуровнях является необходимым культурным механизмом, который позволяет определить человеку свою самость, выбрать модели жизненного выбора и поведения. По словам Г. Зиммеля, обретение идентичности есть экзистенциальное стремление индивида «стать законченным целым», которое имеет свой центр, объединяющий все элементы бытия и деятельности через нахождение единого и объединяющего их смысла. Идентификация осуществляется в ходе процесса инкультурации и социализации, в которых библиотека занимает особое место. Отметим, что идентификация, как правило, носит институализированный характер, то есть человек осознает себя через семью, государство, нацию и т.д. Разрушение социокультурных институтов или характерное для современной цивилизации непрерывное изменение жизненных практик, габитусов (Бурдье) ведет к массовой утрате идентификации и активному поиску людьми соответствующих идентификационных процедур. Отсюда, актуальным представляется выявление главного методологического принципа, позволяющего выявить стратегию адаптации библиотек к внешним условиям их функционирования в рамках определенных территорий, регионов, в целях консолидации ценностного ядра в культурном пространстве территории провинции [17]. Оптимизация библиотечного дела в условиях провинции связана не только, а может быть, изначально и не столько с мобилизацией материальных, финансовых, кадровых ресурсов для создания системы обмена между библиотекой и обществом на экономической основе «за соответствующие информационные услуги – финансирование», сколько социокультурным воздействием библиотеки на общество и читателя. Здесь информационные услуги связаны с выделением внутренних ориентиров социокультурных событий, и точкой отсчета являются не только те процессы, которые возникают в библиотечных структурах для их поддержания и выживания и ведут к формированию (в дополнение к уже существующим) дополнительных функций, но и исследование причин, порождающих эти процессы. Это означает, что роль различных библиотек в библиотечном сообществе региона рассматривается не исходя из логики развития отдельных социальных или профессиональных структур, а из целостной упорядоченной системы ценностных ориентаций читателей, преломляющихся, естественно, специфическим образом через их профессионально и эстетически ориентированные потребности.

Конкретная читательская избирательность зависит от совпадения или несовпадения вектора развития страны с ожиданиями масс, их ориентированности на традиции или на поиск новой идентичности. Читательское поведение сегодня исследуется через анкетирование в провинциальных культурных центрах (Новосибирск, Челябинск, Барнаул, Тюмень и др.) [18]. Изучалось так называемое «свободное» чтение, которое более всего высвечивает духовные потребности современного жителя провинции. По-прежнему остается высоким статус книги в жизни образованного россиянина. Наряду с чтением по производственной или учебной необходимостью, традиционно сохранился интерес к книге как источнику «познания жизни» «эстетического удовольствия». В первой четверке «рейтинговых» писателей оказались М.Булгаков, А. Пушкин, Ф.Достоевский, Л.Толстой. Круг чтения позволяет утверждать, что круг духовных поисков читателей провинции переместился из области переделки мира в область самопознания, ценностных предпочтений и ориентаций. Наряду с художественной литературой читательский интерес направлен на чтение «интеллектуальной» литературы. Известный американский философ Р. Рорти («От религии через философию к литературе: Путь западных ителлектуалов») писал: «Смысл чтения многих разных книг заключается в том, чтобы узнать о существовании многих разных целей и смыслов жизни, и через это знание стать автономной личностью» [19]. Такое чтение можно назвать высоким; лишенным видимой пользы. Здесь главным мотивом является стремление к самоопределению по отношению к стилю жизни, культуротворческой деятельности. Рост интереса к интеллектуальной литературе позволяет говорить о росте осознания обществом роли книги, т.е. о росте книжной культуры, которая подразумевает высокий уровень логико-психологического восприятия книжного текста, социального воспроизводства книжных традиций [20]. Национальная книжная культура складывается на основе национального самосознания.

Таким образом, не отказываясь от традиционно существующего членения библиотек различных типов, «обеспокоенных» удовлетворением запросов традиционно своего читателя, необходимо выделить сложную, динамически развивающуюся целостность, репрезентирующую основные ценностные ориентации, потребности и перспективы развития индивида как члена данной социальной группы или сообщества. Эта установка на общее развитие должна учитываться при организации всей библиотечной функциональной среды. Естественно, в этих условиях особую значимость приобретает знание и изучение динамики личности, провинциальной социокультурной среды развивающегося российского общества. Без учета данного вопроса невозможно решить проблемы изменения форм внутренней организации региональных библиотек, выделения их функциональных особенностей, статуирования новых элементов организации библиотечного обслуживания.

Несмотря на индивидуальный характер чтения, общения с книгой, их социальная ценность определяется не только личной установкой индивида, но и коррелирует с ценностями данного общества и провозглашенным в нем идеалом личности.

В наши дни в нашей стране четко прослеживается отличие чтения книг от чтения газет не только в содержательном плане, но и функциональном. Если чтение книг (прежде всего художественной литературы) служит получению эстетического и гедонистического удовольствия и предполагает пассивность восприятия, то изучение периодики преследует цель получения деловой, экономической, политической, научной информации, то есть преследует информационно-прагматическую задачу и предполагает большую поисковую активность со стороны читателя.

Сравнительная статистика чтения в различных странах свидетельствует о том, что там, где запаздывает модернизация всех сторон жизни, больше времени отводится чтению книг.

Отток читателей из библиотек, начавшийся в нашей стране в 1986 году, совпал с отходом от литературоцентристской культурной ориентации общества. Снижение высокого престижа чтения в массовом сознании, утрата отношения к начитанности как показателю культуры личности являются признаками изменения общественного идеала. Утверждаемый новый общественный идеал – идеал предприимчивого «делового» человека, нацеленного на практические достижения, — не располагает к частому посещению библиотеки. Но этот же идеал предполагает возрастание роли информации в жизни человека. Возрастающая ценность прикладной информации, полезной не только в узко профессиональной деятельности, но и выходящей за ее пределы, информации, раскрывающей горизонты новых культурных способов и образцов поведения, неизбежно ведут к возрастанию роли библиотек в обществе. В нашей стране это выразилось в росте посещаемости библиотек, начиная с 1992 года [21].

Таким образом, реформационные процессы, происходящие в России, привели к тому, что привычные занятия обрели новое содержание: чтение меняет свое качество. Во-первых, оно утеряло свое прежнее, сакральное звучание в российском обществе, превращаясь, с одной стороны, в средство получения информации, а с другой – в особую духовную потребность, где потребность в знании сочетается с потребностью в досуге, релаксации.

Декларируемый идеал гармоничной личности привел к утверждению ценности книги как средства духовного развития, успешной личности – как способа освоения успешных образцов поведения [22, c.107]. Самой широкой сферой социальной ценности чтения является декларированная ценность чтения – социальные границы позитивных общественных установок на чтение. Сфера признанной ценности чтения и книги обозначает границы эпизодического обращения к чтению. «Социальная ценность чтения сегодня в наибольшей степени реализуется в сфере духовных потребностей в самоутверждении, в самореализации личности» [22, c.108]. Наиболее яркое подтверждение это нашло в таком виде деятельности провинциальной библиотеки как «дефектологическая деятельность». Она направлена на лиц с физическими и умственными недостатками, а также на малые группы населения, которые принято называть маргинальными и богемными. Библиотека строит свою работу с названными группами с учетом их социальной и психофизиологической особенностью. В задачу дефектологической деятельности библиотеки входит соответствующее комплектование библиотечного фонда с учетом специфики этих групп, а также разработка комплексных программ развития библиотечного обслуживания инвалидов (слепых, глухих, немых, слепоглухонемых, ограниченных в передвижении и т.п.), типология таких читателей, обоснование образовательной и реабилитационно-компенсаторной функций библиотеки по отношению к таким группам читателей [23]. В 1991-1992 годах был разработан проект программы «Системы библиотечного обслуживания инвалидов в Российской Федерации».

Библиотеки призваны уменьшить «информационную бедность» социально уязвимых слоев общества. Это делается посредством комплектования книг с крупным шрифтом, созданием коллекций аудиоматериалов, создание раздела в национальной библиографии, специально предназначенного для людей с разного рода ограниченными возможностями. Если библиография не содержит сведений о специальных изданиях для инвалидов, она не может считаться национальной. Именно такую позицию занимает Д. Оуэн (Великобритания), выступая в поддержку идеи создания национального каталога публикаций в «альтернативном» формате [29]. С 1995 года в Англии в сферу действия межбиблиотечного абонемента были включены книги для слепых.

Рекреационная функции библиотеки заключается не только в том, что чтение книги может приносить духовное наслаждение, эстетическое удовольствие, но и, прежде всего, в том, что сохраняет автономность мира личности. Посредством библиотеки человек осуществляет свою социализацию посредством мира духовных, нравственных, эстетических, интеллектуальных ценностей, знания и представления, о которых он черпает из «умных» книг, а не только из обыденного, эмпирического опыта. Для читателя книга в этом случае становится атрибутом свободного времени, знаком принадлежности к культурному (элитному) слою общества. Читательский спрос на книгу позволяет ей «жить» как часть культуры определенного времени. Таким образом, в библиотеке хранится и через нее передается современникам и будущим поколениям культурная реальность в ее наиболее значимых чертах, содержащая информацию о социально-значимых нормах и ценностях. По этой причине библиотеку принято рассматривать как институт социализации личности [30]. Это верно, но недостаточно полно, чтобы понять подлинное место и значение библиотеки в пространстве современной культуры.

В проекте обращалось внимание на координацию деятельности библиотеки с реабилитационными центрами и учреждениями социальной защиты. В технологии работы библиотеки с такой категорией читателей возникли принципиально новые подходы и приемы (брайлевские принтеры, оптические устройства, техника чтения вслух с глухими и т.п.). Таким образом появилась реальная возможность для осуществления культурной функции библиотеки – ее интеграция в конкретную социокультурную среду с целью культурной интервенции и интеграции провинции в мировой культурный процесс [31]. Культурная функция библиотеки нацелена в конечном счете на создание условий для культурной (репродуктивной и продуктивной) деятельности. Являясь бесценной частью общечеловеческой культуры библиотека, действуя в провинциальной культурной среде, представляет собой один из важнейших факторов развития культурного своеобразия региона (провинции), распространения, обновления и приращения культурного достояния человечества. Она выполняет обеспечивающую миссию по отношению к культуре вообще, культуре провинции — в особенности и культуре личности – в отдельности.

Коренная трансформация мировоззренческой самоидентификации современных российских граждан (столичных и провинциальных) основывается на культурной и духовной близости людей, которая возрастает в период переходных состояний общества. Отсюда вырастает социальная и культурная значимость учреждений культуры и прежде всего библиотек для современного общества в формировании перспектив культурного и социального развития как социума, так и отдельной личности.

Библиотеки как на национальном, так и особенно на региональном уровне оказались перед необходимостью взять на себя выполнение новых функций, связанных с обретением людьми культурной идентичности. Анализ читательского спроса показывает явный всплеск интереса к социальным институтам и группам, через которые индивид может обрести себя.

Читатель находится в поисках самоидентификационных определений. И библиотека должна идти навстречу этим требованиям. Выявить же их можно при помощи социокультурного исследования, носящего не количественный, а качественный характер, поскольку формализированные социально-демографические признаки не позволяют определить читательский облик человека кризисного российского социума. При помощи качественных методов исследования выявляется роль и значение целого комплекса социокультурных факторов, связанных прежде всего со сдвигом в ценностях, нормах, идеалах культуры. Современные качественные методы все шире утверждают себя в сфере социологии (методы «интервью», «фокус группы», «контент-анализ» и др.).

Следующая проблема заключается в выявлении новой функциональной определенности региональной библиотеки как социокультурного института. Возникновение этой проблемы обусловлено трансформацией как базовых, так и периферийных ценностей россиян. Подчеркнем, что ценности и нормы в рамках концепции репрезентативной культуры являются не вспомогательными элементами к экономической или политической подсистемам общества. В условиях бурной и резкой трансформации социальных институтов общества репрезентативность культуры проявляется прежде всего в том, что именно через эту сферу происходит легитимизация признания в глазах индивидов новых социальных явлений. Социальная структура, «факт» приобретают «жесткость», обретают черты социальной предметности только тогда, когда они получают признание со стороны большинства населения. Таким образом, роль культуры объективно меняется – из некоего вспомогательного элемента общественного механизма она становится активным началом, продуцирующим новую социокультурную реальность. В связи с этим необходимо четко определить роль и значение библиотеки в формировании как нового устойчивого ядра культуры, так и ее периферийных элементов. Социологические исследования показывают, что в «постперестроечную» эпоху наблюдается активная дифференциация культурных ценностей и предпочтений читателей: яркая мозаика читательского спроса проявляется в активном росте интереса к восточным религиям, дореволюционным русским философам, западным детективам, футуристическим проектам, мистическим откровениям, жизненным наставлениям и т.д.

Таким образом, с одной стороны, библиотека должна отказаться от «моностилизма» и перейти к обслуживанию дифференцированного интереса современного читателя с его ориентацией на различные культурные ценности (что выражается в возникновении новых структурных подразделений, расширении разнообразия документов, создании как комплексных, так и специализированных залов, широком распространении новых услуг и т.д.). С другой стороны, дифференциация удовлетворения всевозможного читательского спроса не должна переходить определенных границ, угрожающих размыванию базовых ценностей россиян, поэтому библиотеке следует активизировать свою деятельность по формированию общегосударственных, общенациональных и региональных идентификационных практик, систем устойчивых базовых ценностей.

В связи с этим региональные (провинциальные) библиотеки вновь оказались перед лицом старых проблем. Первая группа связана с языком как носителем культурно-значимой информации. Знакомство с культурой посредством книги может осуществляться как на родном языке, так и на языке-носителе изучаемой культуры. Здесь возникает несколько задач. Первая связана с необходимостью комплектования фондов библиотеки документами на языке «титульного» народа региона. Сегодня многие библиотеки России активно ведут работу именно в направлении экстериотики. Сбор литературы по языковому признаку есть попытка преодолеть государственные границы для циркуляции текстов – носителей культуры.

Вторая группа проблем связана с обслуживанием представителей диаспоры. Субъектами Российской Федерации являются 49 областей, 6 краев, одна автономная область, 10 национальных округов и 21 республика. Только в шести республиках «титульные» нации насчитывают более 50 процентов населения, а в ряде республик они составляют менее половины в целом от всей нации. Остальные проживают в других регионах России и в странах СНГ. Так, представители татарского и мордовского народов расселены в 33 регионах России, а в Татарстане живет лишь 26,6 процента татар СНГ, в Мордовии – 27,2 процента мордвы и т.д. [32].

Проблема обслуживания национальными библиотеками диаспор распадается на две составляющие. Первая — связана с диаспорой национальных меньшинств, проживающих на территории своей республики. Вторая определяется той частью «титульного» населения республики, которое проживает вне ее пределов. Решение первой проблемы активизировалось в последние годы, так как все центральные региональные библиотеки учитывают наличие национальных меньшинств в своем регионе при проведении библиотечной политики. Вторая проблема решается путем формирования различных национально-культурных обществ и способности самосохранения человека как личности, так как сегодня явно ощущается тенденция уменьшения возможности реализации его потребностей в развитии и самоутверждении. Главным моментом в процессах идентификации является соотнесение своих интересов, ориентаций, способов и форм поведения с соответствующими элементами других социальных общностей. Следует подчеркнуть, что многофункциональный характер социальной деятельности индивида, выполнение им множества социальных ролей приводит к тому, что самоидентификация человека носит сложный, полисистемный, иерархический характер, где человек «находит себя» в целостной системе взаимоотношений и зависимостей.

Выделим два фундаментальных момента, определяющих ядро культурной общности россиян в современных условиях, без ориентации, на которую невозможно спрогнозировать реальную культурно-созидательную деятельность библиотечного сообщества в настоящее время. Это становление общности, которая отражает духовную близость людей в различных ее вариантах: во взглядах, в религиозных убеждениях, в профессиональных или другого вида ориентациях. В современной идентификационной систематике важнейшую роль занимает национально-этнический фактор.

Культурообразующая роль библиотеки в пространстве провинциальной культуры в настоящее время трудно представить без стабилизации социокультурного статуса библиотеки, который в наши дни достигается посредством проектной методологии. Для проектов в полноценной деятельности библиотеки как культурного феномена обязательны следующие показатели:
наличие четкой постановки долгосрочных целей и краткосрочных задач;
проектирование результатов на всех стадиях разработки;
анализ взаимодействия с социальной средой (обратная связь до, в процессе и по окончании проекта);
разрешение конфликта между информацией и знаниями; знание – фундаментально и системно, информация – фрагментарна и суммарна;
создание проектной группы, вооруженной четким представлением о задачах и целях проекта.

Основным приоритетом, организующим проектную деятельность, является обеспечение равенства гражданских прав всех членов общества в области образования, культуры, информации, знания и политики.

Благодаря проектному расширению социального пространства библиотечной деятельности формируются предпосылки для стабильности культурного пространства провинции. Первое направление проектной деятельности – это изменение форм и методов работы библиотеки с традиционной целевой аудиторией (следствием этого является как профилизация библиотек, так и расширение их коммуникативных возможностей). В рамках этого направления преимущественно осуществляется освоение новых методов и форм библиотечной деятельности.

Ко второму направлению следует отнести реализацию краткосрочных и долгосрочных проектов, направленных на расширение сферы социальной активности путем вовлечения в библиотечную деятельность различных групп общественности. Опыт по организации такой проектной деятельности библиотеки (национальной и провинциальной) накоплен в США, Испании и Италии [33]. Они реализуют функции библиотеки как информационного, образовательного и культурного центра. Проектная деятельность библиотеки позволяет активно включить ее в современную провинциальную культурную среду. Это, с одной стороны, открывает возможность – библиотеке быть участником профессиональной коммуникации в гуманитарной сфере, сфере культуры, что становится важным фактором ее стабилизации. С другой стороны — комплектность, разнообразие подходов участвующих сторон делает проекты привлекательными, они пользуются популярностью. Применение проектного метода позволяет гибко расширять как культурное и социальное пространство провинции, так и самой библиотеки. Успешные попытки организовать проектную деятельность библиотеки есть и в России [34].

Проектная деятельность в провинции может успешно осуществляться под «патронажем» департаментов культуры, образования, муниципальных органов власти. Если рамки проекта позволяют превратиться библиотеке небольшого провинциального города в культурный центр, то в этом случае они не только хранят информацию, но и выступают в качестве открытого культурного пространства для жителей всех возрастов и страт. Основной задачей библиотеки становится не только привлечение новых читателей в поле библиотечной активности, но и участие самих библиотек в городских, сельских, экономических, социальных и культурных проектах в качестве ресурсного центра.

Следовательно, освоение методологии проектной деятельности провинциальной библиотекой становится важным фактором для формирования механизмов стабилизации и развития культурной провинциальной среды.

Литература:

Ракитов А. И. Философия компьютерной революции. — М.: Политиздат. — 1991. — С. 250 — 253.
Город как социокультурное явление исторического процесса. – М., 1995. – С. 9.
Ахиезер А. С. Город – фокус урбанизационного процесса… – М., 1995. – С. 21.
Лотман Ю. М. Заметки о художественном пространстве. — Т. 1. – С. 453.
Цит. по Ромах О.В. Провинциальная культурная среда как фактор формирования досуга молодежи: дис… д-ра философ. наук. — М., 1997. — С. 44.
Человек и культура: индивидуальность в истории культуры. — М., 1990
Найман Э. Психоанализ и искусство. — М., 1996 и др.
Культура, человек, картина мира: [сб. ст.] / отв. ред. Арнольдов А. — М.: Наука, 1987. — С. 192.
Лихачев Д.С. Человечество спасет себя, спасая культуру: декларация прав культуры (проект) // Российский обозреватель. – 1996. — № 4.
Сайко Е. А. Российская провинция как …: дис. канд. философ. наук. — М., 1997. — С. 88.
Бурдье П. Начала: [сб.; пер. с фр.] – М., 1994.
Буева Л. П. Культура и образование: проблемы взаимодействия: «Культура, культурология, образование»: материалы «круглого стола» // Вопросы философии. — 1997. — № 2, С. 12.
Касавин И. Т., Щавелев С. П. Анализ повседневности. — М., 2004. – С. 75.
Терешин В. И. Библиотечный фонд. — М.: МГУК, 1994. — С. 7.
Толстых А. В. Грядущая культура: гримасы идентичности – круглый стол «культура, культурология, образование» // Вопросы философии. – 1997. — № 2. — С. 7.
Орлова Э. А. Введение в социальную и культурную антропологию. — М., 1994.
См. Волкова О. Н. Чтение современной России // Книга и мировая цивилизация. — М.: Наука, 2004. — Т. 1. — С. 28 — 29.
Гуревич Е. Б. Чтение интеллектуальной литературы // Книга и мировая цивилизация. — М.: Наука, 2004. — Т. 1. — С. 46.
Добровольский В. В. «Книжная культура» как научная категория // Книга и мировая цивилизация. — М.: Наука, 2004. — Т. 1. — С. 47.
Колесникова Е. М. Указ. дис. — С. 51.
Стефановская Н. А. Социальная ценность чтения в современной культуре // Книга и мировая цивилизация. — М.: Наука, 2004. – Т. 1. — С. 107.
Флери В. Глухонемые. – СПб., 1835.
Шапошников А. Е. Современное состояние и перспективы библиотечного обслуживания слепых в Советском Союзе: автореф. дис. — М., 1964.
Шапошников А. Е. Библиотечное обслуживание инвалидов: история, современные тенденции. – М., 1990.
Вержбицкий А. В. Методика записи учебной и научной «говорящей» книги. – М., 1983.
Диянская Г. П. Библиотеки для слепых за рубежом. – М., 1996.
Бирючков М. В. Книга, несущая свет. — М., 1995.
Owen D. Print: not the only format // The Library Association Record. – 2001. – V. 103. — № 8. — P. 484.
Фирсов В. Р. Библиотека как институт социализации // Эксперимент в изучении процессов функционирования библиотечных систем. – Л., 1984. — Вып. 5.
Кожевникова Л. А. Библиотечное сообщество и проблемы создания региональной культурной среды // Региональные библиотечные системы. — Новосибирск, 1996. — С. 10.
Национальные проблемы и межнациональные отношения в Российской Федерации: по материалам публ. местной прессы 1991-1992 гг. — М., 1993.
Опыт работы Новокузнецкой муниципальной библиотеки по становлению местного самоуправления, Воркутинский центр юношеской библиотеки по программе просвещения подростков «Этика жизни», Новгородской городской библиотеки по созданию клуба творческой интеллигенции «Светоч» и др. — см. Библиотека, 1992.- № 2.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Новый драматургический язык, сложившийся в атмосфере свободы театрального творчества последних десятилетий, интересен своими проявлениями на разных уровнях художественной формы и содержания. Появилось большое количество пьес с авангардисткими тенденциями, с элементами абсурдизма, в которых нелепость человеческого существования показывается с помощью особых художественных средств, а рассказанные истории возводятся к притче или острой метафоре.

Выработке нового драматургического языка в значительной мере способствует снятие табу на зарубежную авангардную пьесу, но следует говорить и о русских корнях авангардизма, которые уходят в прошлое, фольклор, балаган. Его примеры обнаруживаются в творчестве Кантемира, Фонвизина, Капниста, Гоголя, Сухово-Кобылина, Салтыкова-Щедрина. В последнее время все чаще предтечей абсурда в русском театре называют А.П. Чехова. В научной литературе называются три этапа в развитии драматургии русского авангардизма ХХ века: футуристический (В. Хлебников, А. Крученых, В. Маяковский); постфутуристический (Д.Хармс, А. Введенский); драматургия авангардизма современности (В.Казаков, М.Павлова и др.). Действительно, годы первой перестройки познакомили зрителей с пьесами В. Казакова, который «двинул абсурдистскую технику далеко вперед по отношению к Беккету и Ионеско» [1], а также «балаганным» театром М. Павловой [2].

В современных авангардистских пьесах затрагивается тема «человека отчужденного», «раздвоения» личности, в них представлены герои, лишенные психологической индивидуальности. В композиции этих пьес нарушена гармония времени и пространства, места и действия. Язык – «поток сознания» деформированной личности. Все это и многое другое позволяет говорить о явных признаках «антидрамы».

Современный театр – экспериментальная лаборатория, он в поисках нового сценического языка. Западно-европейская авангардная драматургия («театр абсурда», «жестокий театр», «театр парадокса», «хэппенинг» и др.) открыта для анализа и творческого осмысления ее традиций и достижений.

Существует огромная критическая и теоретическая литература о классическом европейском «театре абсурда» 50-60-х годов, корни которого философия экзистенциализма А. Камю и Ж.-П.Сартра и состояние отчужденности и растерянности послевоенного поколения. Известно, что велись споры вокруг названия нового театра критиками и авторами. Появились названия, конкретизирующие частности в общем направлении – «театр парадокса», «театр насмешки» (Э.Ионеско), «критический театр» (Ж.-П.Сартр). Но гораздо существеннее выделить общее-пессимистическое изображение мира, среды обитания героев, отчужденных друг от друга, говорящих на языке, отражающем нарушенную логику мышления.

«Театр абсурда» предоставил огромные возможности для театрального эксперимента, дал возможность подчеркнуть недостатки, иногда абсурдность отечественной действительности. Ощущение мира как сумасшедшего дома, как «палаты №6″- одна из самых распространенных черт современного авангардного театра. В пьесе отечественных авторов используется абсурдисткая техника построения сюжетов, образов, диалогов (Вен. Ерофеев «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», Н. Садур «Чудная баба», «Ехай!», А. Шипенко «Смерть Ван-Халена», «Археология», А. Казанцев «Сны Евгении» и др.). Многие из этих пьес показывают абсурдность нашей жизни, которая стала для людей, к сожалению, обыденностью, принимаемой как должное.

Наша современная действительность заставила обратиться к традициям «театра жестокости» Антонена Арто, задачу которого сам Арто видел в необходимости «разбудить наши нервы и наше сердце. Единственно, что реально воздействует – это жестокость. Мы хотели создать из театра реальность, в которую действительно можно было бы поверить, — реальность, которая вторгалась бы в сердце и чувства тем действительным и болезненным ожогом, который несет всякое истинное ощущение»[3]. На подмостках наших театров в перестроечное время появились аналитические, жесткие пьесы с использованием техники, приемов разного рода, воздействующих на чувства, эмоции зрителей, иногда леденящие душу (А. Дудачев «И был день», А. Железцова «Аскольдова могилка», Л. Петрушевская «Казань»).

Авангардистские традиции западно-европейского театра открыли отечественному театру возможность обновления сценического языка, многообразию интерпретаций. Авангард в современном театре постепенно приобретает национальные традиции. В периодике можно, например, прочитать о петербургской неофольклорной группе «Дерево», актеры которой пытаются передать зрителю «театральный текст на языке без слов, без звуков, без осмысленных жестов», делают шаги к попытке внесловесного познания мира, используя японский танец «буто», создают зрелище мистическое, действующее на зрителя на психофизическом уровне. Театр «Дельфин» Сергея Гогуна устраивает зрелище на вокзалах, на Невском проспекте и т.д. Драматургия таких акций создается на уровне перспективного намека развития событий, много импровизации на ходу. Критики отмечают, что это любопытный, но не безобидный эксперимент. В мировом театре подобные акции под названием «хэппенинг» широко встречаются в Англии, Франции, Америке, в Японии.

Следует отметить и появление пьес-антиутопий на нашей сцене, в которых авторы рассуждают о современном обществе как о душевно больном, обществе с реальной угрозой возвращения старого (С.Злотников «Дурацкая жизнь», братья Стругацкие «Жиды города Питера» — Нева.1998.№9).

Опыт авангардной зарубежной драматургии, творческое его усвоение, обогащение, новаторские достижения лучших театров и студий позволяют нашим драматургам найти художественный эквивалент открывшимся в последние десятилетия абсурдным явлением нашей жизни, вести интересный художественный эксперимент по моделированию условных ситуаций и по созданию новых художественных средств, разработке особого языка для выражения определенных идей, адекватных нашему сложному и безумному реальному миру.

Литература:
1. Красильникова Е. Типология русской авангардистской драмы. Автореф.канд.дис. М., 1997.
2. Павлова М. Балаган на площади и другие сатирические произведения. М., 1991.
3. Арто А. Театр и жестокость. Театр жестокости. (Первый манифест). Как всегда – об авангарде: Антология французского театрального авангарда. М., 1992. С.65-66.
4. Ефремов Е. Ленинградские театры-студии в конце 80-х. Совр. Драматургия. 1990. №7.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Для древнегреческой мифологии и выросшей из нее античной философии в основном характерен оптимизм статического типа. Н апример, у древних германских народов «весь сверхъестественный мир народной фантазии как бы распадается на две части: с одной стороны – злые, разрушительные силы природы, враждебные человеку, а с другой – благодетельные людям силы… Вселенная произошла в результате борьбы сил света и мрака. Светлые боги во главе с Одином победили…». Оптимистический характер свойствен и учению о природе пифагорейцев. В основу всех мировых вещей ими были положены два противоположных начала. Для образования гармонической вселенной необходимо было третье, которое приводило бы их к единению и гармонии — «мировая душа» . Мировая гармония, в учении пифагорейцев не уничтожается тем, что одно из коренных начал есть зло, ибо последнее принадлежит содержанию самого «первоединого», и поэтому в мире «само Божество не может вести все к наилучшему, хотя по возможности все направляется к добру, оттого же прекраснейшее и наилучшее существует не в начале». Сама гармония невозможна без противоположностей и, следовательно, без несовершенства и зла. Однако несовершенство получает свою действительность только на земле, в самом же божественном начале зла не существует. Но и на земле оно старается по возможности все приводить к лучшему.

Сказанное позволяет утверждать, что уже с ранних вре мен исторического развития был подмечен противоречивый характер мира, что позволило осуществить самую общую дифференциацию бытия, а вместе с тем и дифференциацию его общих оценок. На первых ступенях развития общественного сознания стихийный оптимизм выливался в фантастические фор мы мифа, перенося разрешение всех жизненных противо речий в потусторонний мир. Но, тем не менее, поскольку из античной философии в дальнейшем вышли почти все позднейшие типы мировоззрения, греческая философия не может быть однозначно определена как толь ко оптимистическая (жизнерадостная, по мнению многих исследователей) или как только пессимистическая. «Для греческого мировоззрения космологический оптимизм столь же характерен, как и исторический пессимизм».

Остановимся подробнее на оптимистической стороне ми роощущения древних греков. Наи более ярко оптимизм древнегреческой философии проявил ся у Демокрита и Эпикура.

О птимизм Демокрита — это радостное состояние духа, появляющееся вследствие созерцания и познания окружающего мира: «… от познания небесных явлений…не должно ожидать никакого иного результата, кроме душевного спокойствия и твердой уверенности, что является конечной целью и [всего] остального [знания] «. Демокрит был одним из первых философов, кто сделал вопрос о счастье (евдаймонии) центральным вопросом своей этики, а также ввел в научный оборот термин eydaimonia (от древнегреч. ey – «добро» и daimon – «божество») — «благое расположение души», «благодушие». По его мысли, счастье заключается в хорошем состоянии духа, возникающем, в частности, «благодаря умеренности в наслаждениях и размеренной жизни» (ДК 68 В 191). В фило софии Демокрита нашло свое теоретическое выражение п оложительное отношение людей к жизни; оценочное отно шение и познание подкрепляли друг друга. Оптимизм ми ровоззрения Демокрита не вызывает сомнений, он подчеркивался многими исследователями. Так, А. Боннер писал: «…нельзя не поразиться широте его взглядов на мир и будущее человечества».

Роль Эпикура в изучении оптимистического мировоззрения очень велика. Исследователь Древнего мира В. Г. Иванов отмечает, что эпикурейцы опору для своего оптимизма «находят в самом человеке, в трезвом взгляде на его возможности». Эпикур, полемизируя с киренаиками и выступая против Гегесия, прозванного «Учителем смерти» и превратившего идеи гедонизма в пессимизм, в оценке будущего включает рассуждение об удовольствиях как необходимую и временнýю характеристику». В.Г. Иванов видит различие по линии оптимизма в отношении к будущему между стоиками и киренаиками с одной стороны, и эпикурейцами, с другой. В ыступая против отождествления гедонизма и эпикуреизма, он считает философию гедонизма «»пессимизмом наизнанку», психологией «пира во время чумы», так как погоня за сиюминутными удовольствиями проистекает из неверия в будущее». Напротив, установка Эпикура пронизана оптимизмом, искренней убежденностью в том, что завтрашний день будет лучше. Мировоззрение Эпикура В. Г. Иванов назвал «подлинным гимном жизнеутверждения». Древнегреческий философ Сократ (470-369 гг. до н. э.) имел сходную с гедонистами позицию. Однако на место просто доставляющей удовольствие деятельности индивида он ставит деятельность, доставляющую удовольствие с точки зрения разума. Разумом, утверждает он, можно обосновать норму поведения, в которой правильно понятое счастье индивида гармонично сочетается с интересами общества.

Великий древнегреческий философ Платон (427-347 гг. до н. э.), обращаясь к категории добра, затрагивает феномен оптимизма. «Принцип смысловой структуры» добродетели заключается, согласно Платону, в том, что она есть бытие, твердая и устойчивая сущность, а не смутное и текучее становление. Он убежден, что добро – это нечто абсолютное, принуждающее само по себе. «Знание прекрасно и способно управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание, и разум достаточно силен, чтобы помочь человеку». Принцип структуры добродетели есть не просто знание и разум, но способность разума выбирать благо, необходимое для жизни. Оптимистическое мировоззрение основывается именно на этой аксиологической функции разума: «…Вы ведь тогда называете страдание само по себе благом, когда оно либо устраняет бóльшие страдания, чем те, что в нем заключены, либо подготавливает удовольствия бóльшие, чем эти страдания». Такая оценка бытия предполагает возможность формирования оптимистического мироотношения.

Другой великий древнегреческий философ Аристотель (384- 322 гг. до н. э.) признает общую идею Сократа о том, что этика — это жажда счастья. Вместе с тем, он полагает, что понятие деятельности должно играть в этике гораздо более важную роль, чем та, которую отводили ей Платон и другие последователи Сократа. Согласно Аристотелю, жизнь есть деятельность, а деятельность есть жизнь. Вне деятельности Аристотель не мыслит назначение человека и его счастье: назначение человека он видит в разумной деятельности, «сообразной с добродетелью», следовательно, «человеческое благо представляет собою деятельность души сообразно добродетели».

У представителей оптимистически-этической натурфилософии Луция Аннея Сенеки (4 г. до н.э. — 65 г. н. э.), Эпиктета (ок. 50 — ок. 138 гг. н. э.) и Марка Аврелия (121-180 гг. н. э.) этика утрачивает эгоистический характер и выходит за пределы одной личности. Она всецело поглощена непосредственным отношением человека к человеку, полным самопожертвования и преданности. В этот период формируется новое понимание гуманности. В ходе гигантских политических и социальных преобразований идеал города-государства сменяется мировой империей, которая подавляет всех людей в одинаковой мере, в результате сам человек, как таковой, становится предметом размышлений и этики. Возникает представление о братстве всех человеческих существ. Распространяются гуманистические взгляды и убеждения.

В середине II века н. э. античное мышление приходит к оптимистически-этическому мировоззрению, содержащему идеалы культуры и предвосхищающему то мировоззрение, которое затем, в XVIII веке, положит начало могучему и универсальному культурному движению и предоставит возможность развития идей гражданского общества и социального оптимизма. Мысли Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия, по мнению А.Швейцера, являются «озимыми всходами на ниве грядущей культуры», к которым обратится человечество в эпоху Возрождения. Для людей же греко-римского мира это мировоззрение приходит слишком поздно. Оно не проникает в массы, а остается привилегией элиты.

Литература:

Философская энциклопедия, В 5-ти т. М., 1960-1970, т. 2, с.61.
Новицкий О. Постепенное развитие древних философских учений. Киев, 1860, ч.2, с.207.
Философская энциклопедия, В 5-ти т. М., 1960-1970, т. 4, с.157.
Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980, с. 132-196.
Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946, с. 122.
Боннар А. Греческая цивилизация. В 3-х т. М., 1958-1962, т. 2, с. 89.
Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980, с. 195.
Платон. Собр. Соч в 4-х т.: Т. 1. / Общ. Ред. А.Ф. Лосева. Пер. с древнегреч. – М.: Мысль, 1990, с. 465.
Аристотель. Соч.: В 4-х т. Т. 4./ Пер. с древнегреч.; Общ. Ред. А.И. Доватура. – М.: Мысль, 1984, С. 64.
Швейцер А. Культура и этика. — М., 1973, с. 112.