Раздел: Прикладная культурология
Ключевые слова:
природно-антропогенная среда, пространственно-экологическме аспекты, архитектура.
Аннотация:Киргизия - страна высочайших гор и обширных долин - расположена в умеренных, отчасти субтропических широтах, примерно на тех же параллелях (39 - 43 с. ш.), что и Болгария, Италия, Монголия. Северная граница республики соответствует широте Баку, Рима, Нью-Йорка, а южная - Лиссабона, Вашингтона. С востока на запад территория Киргизии протянулась на 900 км, а расстояние между ее северной и южной крайними точками составляет 410 км. Гребни горных цепей покрыты вечными снегами и медленно сползающими ледниками. Ниже - альпийские и субальпийские луга, леса, сухие степи, подчас пустыни. По дну ущелий мчатся стремительные водные потоки. По склонам на близком расстоянии один ландшафт сменяется другим. Скудная растительность полупустыни и степи сменяется лугами и лесами из высокоствольной тяныпанской ели. Такие контрасты природы Киргизии обусловлены значительной приподнятостью ее территории над уровнем моря, горным рельефом и положением в центре обширного материка Евразии среди пустынь умеренного пояса.
Текст статьи:
Подходы к созданию пространственной среды и психологии ее восприятия в русле формирования философских категорий пространства весьма разнообразны.
Согласно позиции известного философа Л.Мэмфорда, исторически вначале «человек был символо-творящим, и лишь затем — орудие-творящим существом, достигнув совершенства в мифах, ритуалах и религии прежде, чем в материальных аспектах культуры. Потребность в ритуалах возникла еще до потребности в труде; с древних времен человек охотнее направлял свою энергию на создание скорее символических, чем утилитарных форм» [цит.228]. Мы движемся в мировой истории с неотделимыми от нее традициями, условностями, ритуалами и до сих пор актуальными мифами. По мнению А.Ф.Лосева, миф представляет собой «живое субъект-объектное взаимообщение, содержащее в себе свою собственную, вненаучную, чисто мифическую же истинность, достоверность, принципиальную закономерность и структуру» [109,с.40].
Египетские пирамиды, храмы Вавилона, монументальные римские форумы, готические соборы — все эти возведенные сотни лет назад постройки создавались, прежде всего, как символы, утилитарная сторона имела гораздо меньшее значение. Во многих периодах развития культуры и зодчества здания, прежде всего дворцы и храмы, создавались вначале как «знаки» или «символы». Например, христианский храм есть в миниатюре слепок или образ вселенной {Imago Mundi). Просвитериум (восточная часть с главным алтарем) и своды — в особенности купола — представляют Небеса, неф -землю, западная часть — подземный мир. Подобные ассоциации заключены и в храмах древней Руси. Иногда целым церковным комплексам присваивалось имя «Града Небесного». Фасад символизирует городские ворота, продольный неф — главную улицу с затеняющими аркадами, дуговая «радужная» арка возведенную поперек улицы триумфальную арку, наконец, купол или шатер — дворец как центральное здание города. Восточнохристианские предпосылки центричного здания с черепными куполами тяготеют к окружности горизонта, т. е. к вселенной (Universum), к идее круга как наиболее совершенной форме — символу божественных (неоплатонистских) атрибутов (П.6.1,рис. 1.1). По мнению британского этнолога Ф.Рейглана даже обычные людские жилища «возникли в предысторические времена не как укрытия, но как постройки, упорядочивающие культовые цели: внутри них заключался брачный союз между Небом и Землей. Повсеместно круглые планы домов со временем превратились в прямоугольные, одновременно со сменой взглядов на форму вселенной» [цит.228]. Актуальной в этой связи представляется версия И.А.Бондаренко [30,31] о «космологической» интерпретации планировочно-пространственной модели «круглого города» в древнерусском градостроительстве. Таким образом, язык отображения в модели строения вселенной пространстве жилища вполне закономерно предстает в форме нового мифологического кода восприятия «глобального» интерьера. Такая трактовка визуальной среды обитания создается именно тогда, когда, по образному высказыванию выдающегося архитектора Луиса Кана, «архитектура создает во внутреннем пространстве ощущение мира внутри мира» [236].
Выявлен значительный круг исследований от первооткрывателей перспективы как метода изображения еще в эпоху Возрождения (Брунеллески, да Винчи и др.) до современных известных теоретиков пространства и поэтики архитектуры [И.А.Азизян, 204; В.Л.Глазычева, 49,59; И.А.Добрицыной, 66,204; А.В.Иконникова, 220 и др.], композиции и конструирования форм ландшафта [Е.Л.Беляевой, 26; В.И.Гуцаленко, 60; Ю.И.Курбатова, 96; Е.М.Микулиной, 118,119, А.В.Степанова и др., 200], дизайна архитектурной среды [А.В.Ефимова, В.Т.Шимко 218,219 и др.], психологии восприятия [К.Норберг-Шульца, 241; С.Хессельгрена, 234 и др.], а также позиций, демонстрирующих сходный «камерный» подход к проектированию «средового» пространства [Р.Арнхейма, 11; К.Вейхарта, 246; Ю.Журавски, 247; К.3итте,70; К.Линча, 103,104; К.Танге, 245 и др.]. Мыслители, художники и зодчие Возрождения искали средства для достижения главной цели: получить новое знание для формирования художественного образа и создания среды для жизни людей. Обращение к зрительному образу как основному критерию качества вещи или пространства было характерным для эпохи. Работы Филиппо Брунеллески, например, создавшего новую концепцию «театрализованного» пространства и отразившего новый тип видения и понимания природы в свете учения о линейной перспективе, были направлены на поиски зрительного образа сооружения в городском пространстве [200, с.74].
Заслуживающим особого внимания следует привести суждения Леонардо да Винчи по отношению к перспективному изображению: «Самым главным в живописи является то, что тела, ею изображенные, кажутся рельефными, а фоны, их окружающие, со своими удалениями кажутся удаленными в глубь стены, на которой вызвана к жизни такая картина посредством трех перспектив, то есть: уменьшением фигур тел, уменьшением их величин и уменьшением их цветов. Из этих трех перспектив первая происходит от глаза, а две другие произведены воздухом, находящимся между глазом и предметами, видимыми этим глазом»[102, с.60]. «Горизонты находятся на разных расстояниях от глаза потому, что именно то место называется горизонтом, где светлота воздуха граничит с границею земли, и горизонт находится в стольких местах, видимых одной и той же отвесной линией, проходящей через центр мира, сколько существует высот глаза, видящего горизонт» [102, с. 107]. Здесь, говоря о «центре мира», автор естественно помещает в этот центр наблюдателя, человека, тем самым подчеркивая его главную роль в процессе восприятия и создания среды. И далее, о горизонте: «Горизонт неба иногда очень близок, и в особенности для того, кто находится сбоку от горных высот: тот видит зарождение его на границе этих высот. А повернувшись назад к горизонту моря, он его увидит очень удаленным. Очень удален горизонт, видимый с побережья Египетского моря; рассматриваемый против течения Нила, по направлению к Эфиопии с ее прибрежными равнинами, горизонт виден смутным, даже нераспознаваемым, так как здесь — три тысячи миль равнины, которая все время повышается вместе с высотою реки, и такая толща воздуха располагается между глазом и эфиопским горизонтом, что каждый предмет делается белым, и поэтому такой горизонт теряет свою распознаваемость. И такие горизонты кажутся красивыми в картине» [102, с.108].
Душу местности (дух места Genius Loci) по Л.Альберти следует искать в таких фактах, как воспоминания, с которыми связано место в сознании людей, культы, запреты типа «табу», а также в легендах, мифах, исторических достопримечательностях, т.е. в культурно-историческом слое общественного сознания. Симптоматично также отношение мастера к проблеме замкнутости и открытости пространства, когда он рассматривает пользу открытых или закрытых границ города или же государства, которое понималось Альберти как «большой дом». Он рассуждает широко и реалистично, стремясь определить тип реальной и необходимой социальной замкнутости «для всех, для немногих, для одного» и «проникнуть в социальную природу и социальную функцию улицы, дороги, площади и т.д.» [Цит.200, с.70]. Известен подход выдающегося теоретика в области истории архитектуры Н.И.Брунова (1930-е годы) [33] к постоянной смене и визуальному отражению наблюдателем целостных пейзажных картин «архитектонического ландшафта», формированию гармоничных архитектурных ансамблей в городском (антропогенном) или природно ландшафтном контексте. Эта композиционная установка была интерпретирована и получила свое развитие в последующих воззрениях специалистов в области дизайна архитектурной среды. Исследователь пространства Рудольф Арнхейм [11], рассматривая проблемы восприятия формы, часто привлекает материал архитектуры. Художественное творчество — это и есть образное мышление, восприятие и творческий акт, а изучение закономерностей организации эстетической формы — неотъемлемая часть изучения творческого процесса как целостного отражения целостных объектов. Понимание Р.Арнхеймом процесса создания художественной формы включает и психологические качества художника, его опыт и характер, а также «область мотивации» — те воздействия, которые побуждают художника создавать ту или иную форму; чем более упорядоченной будет архитектурная среда, тем более вероятно ее адекватное отражение в восприятии человека. В качестве важной характеристики архитектурного пространства Арнхейм вводит понятие «визуального поля», под которым он подразумевает силовое поле, «излучаемое» сооружениями. В этом силовом поле роль основных его компонентов — вертикальных и горизонтальных — неравнозначна: большей значимостью обладают вертикальные, так как человеку свойственно преувеличивать вертикальные и преуменьшать горизонтальные размеры объемов в пространстве и расстояния на поверхности земли. Тема вертикали разработана у Арнхейма достаточно глубоко и связывается с сущностными характеристиками бытия и сознания человека [11]. Однако еще до Р.Арнхейма в работе «О построении архитектурной формы» польский архитектор и ученый Ю.Журавски объясняет этот процесс как основанный на знании возможностей и особенностей оценки архитектурного объекта в процессе восприятия его человеком. Понятие архитектурная форма трактуется им как любой фрагмент среды, организованный средствами архитектуры: «архитектурная деятельность состоит в добавлении частей к уже существующим целостностям, то есть архитектура должна быть выражением жизни исторического народа и должна зависеть от окружения» [247,с.19]. Ю.Журавски полагал, что архитектурная форма воспринимается отнюдь не только с помощью зрения в процессе перемещения в пространстве зрителя. Его «поле внутренних состояний» образовано целой гаммой восприятий: слуховых, зрительных, обонятельных, осязательных, двигательных и др. Архитектор должен обладать развитым «многочувствием», иначе он никогда не сможет создать среду, вызывающую обогащенное, полноценное впечатление. Произведение архитектуры — это не абстрактная организация пространства, а воплощение формы, в которой отражен способ ее возникновения. С.Хессельгрен [234] к проблемам архитектурного проектирования привлекает материал формальной эстетики, уделяя особое внимание особенностям визуальной формы, цветовым гештальтам (от нем. Gestalt — форма, образ, облик, конфигурация), освещению в разных условиях, различным колористическим системам. Поскольку восприятие объектов не всегда совпадает со знанием о них, Хессельгрен считает, что архитектор должен хорошо представлять себе визуально воспринимаемые качества трехмерного пространства, знать законы воздушной перспективы и светотеневой формы. Он исследовал восприятие городской среды, применяя метод семантического дифференциала Ч.Осгуда, изобретенного для записи результатов эксперимента об отношении людей к сложным объектам. Конечная цель архитектуры — помочь человеку сделать его пребывание в обитаемом пространстве поэтическим (Степанов А.В. и др.) [200]. Форма существования в мире с точки зрения пространственности выражается терминами «продолжение», «ограничение», «возникновение», «отдых», «возвышение». Привычные же слова «колонна», «арка», «купол», «башня» рассматриваются как варианты архетипов, типов образов, которые могут обозначать основу пространственной структуры. Эти положения немецкого философа-экзистенциалиста М. Хайдеггера [пит.200], собранные известным норвежским теоретиком архитектуры К. Норбергом-Шульцем [241], в определении подхода к методологическому аппарату настоящего исследования автор считает весьма конструктивными.
Природно-климатические и географические особенности региона
Киргизия — страна высочайших гор и обширных долин — расположена в умеренных, отчасти субтропических широтах, примерно на тех же параллелях (39 — 43 с. ш.), что и Болгария, Италия, Монголия. Северная граница республики соответствует широте Баку, Рима, Нью-Йорка, а южная — Лиссабона, Вашингтона. С востока на запад территория Киргизии протянулась на 900 км, а расстояние между ее северной и южной крайними точками составляет 410 км. На сотни километров протянулись величественные горные хребты со скалистыми пиками, резко поднимающимися над предгорными равнинами и межгорными котловинами. Гребни горных цепей покрыты вечными снегами и медленно сползающими ледниками. Ниже — альпийские и субальпийские луга, леса, сухие степи, подчас пустыни. По дну ущелий мчатся стремительные водные потоки. По склонам на близком расстоянии один ландшафт сменяется другим. Скудная растительность полупустыни и степи сменяется лугами и лесами из высокоствольной тяныпанской ели [198, с. 17].
Такие контрасты природы Киргизии обусловлены значительной приподнятостью ее территории над уровнем моря, горным рельефом и положением в центре обширного материка Евразии среди пустынь умеренного пояса. Нигде поверхность территории республики не опускается ниже 500 м над уровнем моря, а некоторые вершины достигают более 7000 м. Более половины всей площади располагается на высотах от 1000 до 3000 м, примерно треть — на высотах от 3000 до 4000 м [198, с. 17-18].
В строении поверхности главную роль играют горные хребты. Занимая более 3/4 территории, они протянулись с востока на запад на сотни километров. На месте наибольшего сближения жестких структур Таримского щита с Сибирской платформой возник высочайший узел Хан-Тенгри с пиком Победы, являющийся орографическим центром Тянь-Шаня. Отсюда расходятся три крупнейшие горные дуги Тянь-Шаня — северная, средняя и южная. Северную дугу его составляют хребты Кунгей-Алатау, Киргизский и Таласский Алатау. Средняя дуга Тянь-Шаня простирается к югу от Иссык-кульской котловины, Кочкорской, Джумгальской, Сусамырской долин и на западе примыкает к Ферганскому хребту. Южная дуга Тянь-Шаня состоит из хребтов Кокшаал-Тау, Борколдой, Атбаши, Торугарттау. На западе она переходит в Ферганский хребет, который уходит дальше на северо-запад. На юго-западе Киргизии протянулись хребты: Алайский, Туркестанский и Заалайский. Широтная ориентировка горных цепей определила и широтное протяжение больших и малых межгорных депрессий. На востоке на высоте более 3000 м часто встречаются выровненные волнистые пространства, над которыми на небольшие высоты поднимаются современные хребты. По описанию П.П.Семенова-Тян-Шанского: «Наконец мы добрались до вершины перевала, который представил мне неожиданное зрелище; горных исполинов передо мной уже не было, а впереди меня расстилалась волнистая равнина, с которой поднимались относительно невысокими холмами покрытые снегом вершины. Между ними виднелись зеленые озера…» [175, с.263]. Такие приподнятые на большую высоту волнистые равнины называют сыртами, составляющими одну из особенностей рельефа Киргизии. В процессе горообразования отложения, втянутые в поднятие, образовали у горных склонов, обращенных к широким долинам, цепи предгорий — адыров. В ходе поднятия образовались и сквозные антецедентные {лат. -предшествующие) долины [198, с.23]. Все это определило характерную крупную пластику подстилающей поверхности наиболее крупных «интерьерных» пространственных образований на карте рельефа Киргизии (П.6.7, рис.2.1). Горообразование молодой многоярусной страны сопровождалось землетрясениями, и в настоящее время Киргизия относится к районам высокой сейсмичности. Подавляющая масса (97,8 %) нынешних поселений республики расположена в районах с сейсмичностью 8-9 баллов, и лишь 2,2% — в зоне с 7-балльной сейсмичностью. Следует подчеркнуть, что большинство поселений (70,3 %) приходится на районы с наиболее высокой сейсмичностью — 8, 9 баллов [126]. Одновременно с этим необходим и учет лавиноопасности территории (П.6.7, рис.2.3). В народном зодчестве постройки возводились с большим запасом прочности и использованием целого ряда приведенных ниже в качестве примеров приемов борьбы с силами стихии. И сегодня это проявляется в целом ряде ограничений и необходимости антисейсмических мер при возведении зданий и сооружений.
Значительная сложность рельефа Киргизии — глубокая расчлененность, различная экспозиция горных склонов по отношению к солнцу и потокам воздуха, создает исключительное разнообразие особенностей климата и определяет четко выраженную вертикальную климатическую поясность. Здесь выделяются четыре климатических пояса, заметно различающихся между собой.
Долинно-предгорный пояс (от 500-600 до 900-1200 м) характеризуется жарким летом (до 28С), умеренно-прохладной и бесснежной зимой с большим дефицитом осадков. Этот пояс, особенно в Приферганье, имеет черты субтропического климата. Летние температуры (июль) составляют 20 — 25С, зимние (январь) — 4 — 7С мороза. Климат теплый и даже жаркий, с нехолодной зимой. Суммы положительных температур — 3600-4900.
Среднегорный пояс (от 900-1200 до 2000-2200 м) имеет типичный умеренный климат с теплым летом и умеренно-холодной, довольно устойчивой снежной зимой. Температуры в июле +18, 19 , в январе — 7-8 мороза. На высотах 1000 — 1500 м безморозный период продолжается 7 и более месяцев, а сумма температур составляет 3500 — 4000, что при достатке влаги создает условия для произрастания многих видов теплолюбивых растений.
Высокогорный пояс (от 2000-2200 до 3000-3500 м) отличается прохладным летом и холодной, местами многоснежной зимой. Июльская температура здесь всего 11-16. Зима продолжительная (ноябрь — март), с январскими температурами — 8-10 мороза. В верхней части пояса безморозный период сокращается до 3 — 4 месяцев и менее, а выше он может и отсутствовать. Суммы температур здесь составляют 600 — 2600.
Нивалъный пояс (от 3500 м и выше) характеризуется суровым, очень холодным климатом, с суммами активных температур 0-500. Это пояс снежников, скал, ледников, пояс аккумуляции влаги [17].
Киргизия являет поразительное для сравнительно небольшой территории многообразие климата. Здесь имеются все четыре строительно-климатических района, на которые была поделена территория бывшего СССР. Особенность климатического зонирования республики связана с изменением высоты над уровнем моря. Вертикальный температурный градиент — падение температуры на каждые 100 м поднятия составляет примерно 0,6С. В результате наиболее суровые районы расположены на юге республики, где находятся самые мощные горные хребты и обширные высокогорные долины. Кстати, более половины территории Киргизии -одной из самых южных республик бывшего СССР, занимает IB климатический подрайон, характеризуемый суровой, холодной и длительной зимой с сильными ветрами, снегопадами и значительными площадями вечномерзлых грунтов. Четвертую часть территории республики занимает ПВ климатический подрайон и примерно пятую часть — остальные три подрайона, хотя именно здесь проживает подавляющая часть населения страны [126] (П.6.7, рис.2.5).
В Киргизии много солнца. Среднегодовая продолжительность солнечного сияния здесь колеблется в пределах 2500 — 2700 часов (в Москве — около 1600 часов). В связи с этим территория республики получает большое количество тепла, а величина солнечной суммарной радиации, которую получает за год равнинная Киргизия, колеблется в пределах 120-160 ккал/см2, что больше, чем где бы то ни было в бывшем СССР [126] (П.6.7, рис.2.6).
Существенно влияют на формирование погоды воздушные массы. На Тянь-Шань и Алай холодный воздух проникает как из Сибирского, так и Гренландского сектора Арктики. Тропические же воздушные массы приходят со Средиземного моря, из Северной Африки и Ирана. Циклонические порывы, идущие с юга Центральной Азии — из Ирана и Афганистана, сопровождаются вторжениями теплого тропического воздуха, что в зимний период делает климат более мягким. Горы обусловили в Киргизии господство горно-долинных ветров, среди которых различают ветры, дующие вдоль долин, по их оси, и ветры, дующие поперек — из боковых ущелий. Ветры первого типа наблюдаются в сравнительно узких долинах со значительными уклонами — Каракольской, Иссыкатинской, Алаарчинской и др. Ветры второго типа дуют обычно в широких долинах: Чуй ской, Таласской и других, а также в Иссыккульской котловине. Озеро Иссык-Куль с окружающими его хребтами способствует формированию местных ветров большой силы. Господствующие ветры здесь — западный (улан) и восточный (санташ). Наиболее сильный из них улан, отчего западная часть Прииссыккулья отличается крайней сухостью и обедненностью растительного покрова [126, с.25-27]. Однако в целом в Киргизии преобладает слабоветренная погода. Более половины всех ветров приходится на легкие ветры и штили, 30-40 % — на слабые ветры (от 2 до 5 м/с), всего несколько процентов — на умеренные и свежие (от 6 до 10 м/с), а ветры со скоростью более 10 м/с наблюдаются на перевалах и в узких горных долинах [17,с.143]. Это своеобразие аэрационного режима всегда оказывало влияние на планировку поселений: преобладающая направленность ветровых потоков определяет направление улиц и отдельных групп застройки. Это же касается полос озеленения, предназначенных для проветривания открытых пространств поселений. Проведенными автором (на примере структуры г. Бишкек) исследованиями [78-79, 86-87 и др.] и экспериментами установлено, что ведущим природно-климатическим фактором, обусловливающим рациональную в экологическом плане планировку и застройку населенных мест, следует считать аэрационную составляющую климата во взаимодействии с орографией (пластикой рельефа и формируемого ландшафта) территории. Данную гипотезу можно проиллюстрировать следующей картиной аэрационно-пластического взаимодействия.
Ярко выраженные на территории большинства горных долин Киргизии катабатичские (от греч. katabole — сбрасывание вниз) ветры, формируясь в глубинных горных территориях с чистейшим воздухом альпийских ландшафтов, имеют свойство стекания со склонов в долину утром согласно эффекту горно-долинной циркуляции. Этот процесс можно сравнить с реками прохладного чистого воздуха, увлажненного в летний период, что особенно важно в пределах жарко-сухого климата ряда горных долин Центральной Азии. Эти «реки» обладают наилучшими санирующими качествами. Однако данный вид ветровых потоков легко дивергируется (разрушается, распадаясь на фрагменты) под влиянием различных преград орографического и ландшафтного характера — так называемой микрошероховатости фактуры подстилающей поверхности. Формирование необходимых качеств такой фактуры — одна из основных задач экодизайнерского проектирования подстилающих поверхностей средовых объектов.
Теоретические основы архитектурного формирования природно-антропогенной среды
При разработке метода экодизайнерского проектирования целесообразно учитывать как «прагматическую» сторону экологических условий природы, климат региона, вопросы социальной гигиены и пр., так и «эстетическую» составляющую факторов архитектурного обустройства, поэтику и психологию восприятия формируемых средовых объектов на различных таксономических уровнях.
В условиях относительной замкнутости большинства локальных рекреационных местностей на территории Киргизии при формировании пространственной среды обитания и рекреации в основу композиции их пейзажного контекста рекомендуется заложить систему ценностей архитектурного проектирования интерьера. Автором предлагается концепция формирования всеобщего (глобального) интерьера, включающего как природную, так и антропогенную его составляющие. Именно подобное ощущение границ как всего пространства поселения в целом, так и отдельных его составляющих, приводило в древности либо к концентрическому, либо к прямоугольному архетипам моделей формирования «идеального» мира как визуально воспринимаемого интерьера экоса. При этом экое, по мнению автора, выступает в качестве пространственного содержания видимого мира — универсума (universum), визуально воспринимаемого в пределах горизонта и воздействующего на человека как своеобразное «магнитное поле» (П.6.12). Автором предлагается пространственная модель с размещением человека (наблюдателя) в центре круга или сферы, пересекаемой видимым, воспринимаемым горизонтом. Вертикальная ось («Ось мира» — лат. axis mundi) в центре фронтальной проекции шара замыкается «полюсами», обозначающими условное верхнее размещение понятий «Первой (первозданной)» и нижнее — «Второй (антропогенной)» [41] природы универсума. Эти «магнитные полюса» как «первой», так и «второй» природы могут выступать с различными знаками («+» или «-»), характеризующими степень их положительного или отрицательного воздействия на итоговое качество и комфорт окружения, а также на эстетические качества и выразительность пейзажных композиций. Реально воспринимаемая модель универсума имеет в основании поверхность земли, визуально ограниченную пределами видимой линии горизонта. Прочие границы с позиции наблюдателя пространства образованы силуэтным рисунком обрамления и частью видимого небесного купола, еще на средневековых гравюрах представляемого в виде «тверди небесной». При этом раскрывающееся внутреннее пространство мирового «пантеона» имеет визуальное сходство с интерьером кочевого жилища — юрты. Таким образом, исследованием установлена определенная смысловая преемственность между философией воспринимаемого и формируемого человеком пространства с древнейших времен до наших дней. Этими комментариями иллюстрируется 147 выдвигаемая автором концепция «антропоцентричности» формирования архитектурного и природно-ландшафтного пространственного контекста. Автор при обосновании выдвигаемой им концепции «антропоцентричности» процессов формирования и восприятия пространства опирается на труды первооткрывателей перспективы как метода изображения еще в эпоху Возрождения (Брунеллески [цит.200], да Винчи [102] и др.), теорию и философию формирования пространства (см. подраздел 1.1), современных исследователей в области формирования исторического контекста (Н.И.Брунова [33], А.В.Бунина [34], И.А.Бондаренко [30,31]), конструирования форм ландшафта (Е.Л.Беляевой [26], Ю.И.Курбатова [96], В.И.Гуцаленко [60]), антропогенных ландшафтов (И.В.Барсовой, В.В.Баулиной, Е.М.Микулиной [69,118,119] и др.), архитектурно-дизайнерского проектирования средовых ансамблей (К.Вейхарта [246], А.В.Ефимова [65,68], К.Зитте [70], Мак Харга [239], В.Т.Шимко [65,217,218] и др.), исследователей в области ландшафтной архитектуры (А.П.Вергунова [39], В.А.Нефедова [133,134] и др.) с привлечением собственных исследований.
В соответствии с предложенной В.Т.Шимко [65,217,218] типологией видов и форм среды отдельные объекты на уровне проектов районной планировки и генпланов городов отнесены к макро- и гипер-интерьерным типам при перечислении родственных средовых объектов или систем, рассматривающих каждый фрагмент среды через общие принципы построения (структуры) и характеристики его составляющих. Такие фрагменты пространства формируются под воздействием крупных геопластических природных образований в сочетании с градостроительными
10 АНТРОПОЦЕНТРИЧНОСТЬ — [от греч. anthropos - человек] в архитектуре среды — придание человеку центральной позиции относительно ограничивающих пространство плоскостей и ведущей роли в процессе обустройства и последующего восприятия средового интерьера. структурами. Композиционные характеристики основываются на трассировке транспортно-планировочных осей и перетекающих пространств мега-интерьеров многочисленных и разнообразных ландшафтно рекреационных образований. В социальном и функциональном типологическом ряду предпосылок потребителями, «пользователями» этих интерьеров является общество в целом. Мезо-интерьерные пространства, предназначенные для отдельных групп и сообществ (постоянного населения, туристов и обслуживающего персонала), развиваются по законам более активного участия архитектурных факторов. Здесь на первый план выходят качества антропогенных экодизайнерских элементов, представляющих собой комплексы, группы и отдельные здания, а также связывающую их транспортную и жизнеобеспечивающую инженерную инфраструктуру.
В практике проектно-исследовательской работы масштабный, социальный и функциональный типологические ряды как бы пересекаются, составляя своеобразную типологическую матрицу, где «по вертикали» учтены масштабные характеристики типа, а «по горизонтали» — его назначение. И тогда занесенный в определенную ячейку таблицы средовой объект становится эталоном, типом данной среды с конкретными показателями строения и использования, ориентирующими усилия проектировщика на работу с аналогичными заданиями [65] при составлении концептуальной типологической основы формирования вновь создаваемых и реконструируемых интерьеров.
Наиболее заметные различия между типами среды В.Т.Шимко видит в представлениях об открытых пространствах парков, двориков, улиц и площадей, где вместо искусственного покрытия над головой наблюдателя находится только определенным образом сформированный участок небосвода — потолок, и пространстве закрытом (среда помещения внутри здания), связанном с традиционным представлением об интерьере [65].
Однако при всей гамме различий условий и факторов проектирования этих двух составляющих, особенно на этапе формирования мезо-пространств, наиболее существенным фактором их создания и последующего восприятия «пользователями» становятся архитектурно-художественные образные характеристики.
Все это дало автору возможность сформулировать понятие «средового интерьера» как определенным образом организованного внутреннего пространства и взаимосвязанной с ним предметной среды, ограниченной реальными или виртуальными (возможными, условными) плоскостями «пола», «стен» и «потолка».
Наиболее существенным в процессе проектирования нижней ограничивающей интерьер плоскости «пола» следует отметить скульптурные (геопластические, фактурные) параметры. В различных природно-ландшафтных ситуациях пол определяет решение задач, связанных со свободным, беспрепятственным перемещением (если это не противоречит соображениям безопасности) в пространстве как людей, животных, транспортных средств, так и аэрационных потоков. Анализируются и классифицируются различные примеры формирования пластики подстилающих поверхностей градостроительных, архитектурных и ландшафтных интерьеров в экологическом аспекте. При этом рассматриваются как фоновые параметры климата и ландшафта, так и природно-микроклиматические характеристики.
В процессе проведения предпроектного анализа автор средового объекта всесторонне анализирует топографическую съемку местности как некий «секретный», скрытый (от взора заказчика, пользователя, как правило, неспециалиста) геопластический код — скульптурный барельеф поверхности, готовой «воспринять» предполагаемый архитектурный объект, комплекс или целый градостроительный ансамбль. Особое внимание в процессе анализа гео- и топографических материалов должно быть уделено выявлению наиболее возвышенных и пониженных относительных отметок подстилающей поверхности, образующих водоразделы и тальвеги. Именно по водоразделам территории могут быть проложены наиболее удобные трассы перемещения в пространстве — туристические и рекреационные магистрали, перемежаемые так называемыми «экологическими» виадуками (уже получившими широкое распространение в альпийских европейских странах). Тальвеги же, образующие русла водных потоков и бассейны акваторий, являются одновременно как прекрасными руслами аэрационных «рек» катабатических атмосферных потоков, так и своеобразными резервуарами свежего горного воздуха. Выявленные качества разнообразных орографических депрессий использованы при проектировании объектов экодизайнерского проектирования, приведенных в 4-й главе настоящей работы (П.6.19). Это и трассы рекреационных пешеходных путей, своеобразных «троп здоровья» вдоль водных артерий, и реконструкция нарушенных открытыми земляными выработками территорий карьеров, и формирование специальных ландшафтных групп с целью накапливания, удерживания и перераспределения благоприятных ветровых потоков горных бризов (П.6.19, рис.4.1,В) и др., поскольку вновь создаваемый антропогенный, «архитектурный» ландшафт, в свою очередь, становится барельефом — объектом «скульптурного» творчества архитектора (градостроителя или дизайнера в зависимости от масштаба решаемой творческой задачи).