Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:
архетип, диортозис, проект исправления мира, социокультурное изобретение, социокультурный миф, утопия.
Аннотация:В статье предпринята попытка концептуального обобщения представлений о разнообразных утопиях как проектах исправления мира. Даются шесть признаков такого проекта в социокультурной среде, выделяются инвариантные черты утопических проектов, особенности русского мироисправительного проекта. Такие утопии предложено называть диортотическими. Предложено средство преодоления социальных утопий через разработку методологии социокультурных изобретений.
Текст статьи:
А окружающая меня Россия иронии не требует.
Она всегда была и есть сама ирония.
И, вероятно, долго ещё ею будет.
Владимир Уфлянд, 1996
В этой статье речь пойдёт о проектах исправления мира. Они не раз становились содержанием социокультурных мифов, управляющих массовыми организациями: сословными корпорациями, партиями, сектами, этническими группами.
I. По нашему мнению, мироисправительные проекты служат особым (мифологическим) способом разрешения социальных противоречий, ложным средством адаптации к травмирующему будущему. Они оказываются заменой (суррогатом) рационального социального конструирования, формой ухода от социальной модернизации.
Не претендуя на полноту, перечислим критерии (и симптомы) подобных проектов.
1) Проект призван обеспечить глобальную по масштабу, тотальную по охвату аспектов, монистическую по способу обоснования, обычно безотлагательную и быструю коррекцию социальной сферы.
2) Ядром проекта служит порождающий миф и система ритуалов (её коммунистический вариант реконструирован в [1], мифологизация событий 1917–1918 гг. в России в трудах советских историков показана, например, в [2]).
3) Проект предусматривает окончательное возвращение/опережение, т.е. остановку истории, а затем её реверсирование/форсирование до намеченной вехи в прошлом/будущем.
4) Нормы, по которым надлежит исправлять мир, испытавший порчу, найдены не внутри данной социокультурной системы (как рекомендует теория самоорганизующихся систем [3, c. 115–116]), а вне и вдалеке. Часто – в легендарной истории (Золотой век [4, с. 86–87]) и/или магической географии (Ultima Thule [5, с. 63–74], Беловодье).
5) Проект мобилизует символы и образы, чью суть составляют культурные архетипы. Так, согласно древним эсхатологическим чаяниям, наступление царства Мессии означает крушение негодного мирового порядка и создание на его месте нового мира [6, c. 221]. Эту мифологему воспроизвёл Э. Потье, сочиняя гимн пролетариев «Интернационал». Другая её форма, издавна популярная на Руси – пророчества Апокалипсиса. Внимающие им надеются, что в конце времён осуществится «the messianic reorganization of the order of the world» [7, С.62].
6) Проект формирует особый лексикон: например, из архаизмов (у старообрядцев [8]), неологизмов (советский «телеграфязык» и «новояз» [9, 10]), слов с трансформированной семантикой (пресса III Рейха [11]), слов сленга (сленг сообщества молодёжного андерграунда, имеющего самоназвание Система [12, c. 303–339]) – и соответствующую языковую картину мира.
Подобные учения логично было бы обозначать терминами «диортотизм, диортозис, диортотические» (от др.-греч. diorqwma и чаще diorqwsiV – исправление, улучшение; diorqwthV – исправитель; верность; orqoV – истинный, верный, правильный, настоящий, справедливый).
II. Проекты исправления мира (повреждённого в классовом либо в расовом либо в конфессиональном отношении) составляют инвариант тоталитарных идеологий. Так, общность интернационального коммунизма и национал-социализма не исчерпывается сходством геополитической стратегии, военно-организационных структур, способов введения единомыслия, систем внеэкономического принуждения к труду и др. Обе утопии глубоко родственны тем, что претендуют не просто на остановку истории, но и на реставрацию – по крайней мере, «в одной, отдельно взятой стране», – строго иерархической картины мира [13, c. 231-250]. В её центре – политический вождь, он же «самый человечный человек». Но в содержании порождающих мифов имеется фундаментальное отличие.
Процитируем М. Элиаде: «Маркс обогатил этот древний миф [о Золотом Веке. – Прим. авт.] истинно мессианской иудейско-христианской идеологией: с одной стороны – пророческой и спасительной ролью, которая приписывается пролетариату, и с другой – решающей битвой между Добром и Злом, заканчивающейся решительной победой добра. Что вполне можно сравнить с апокалипсической борьбой между Христом и Антихристом. <…> В сравнении с пышностью и бодрым оптимизмом коммунистического мифа, мифология, проповедуемая национал-социалистами, кажется странно несостоятельной; и не только в связи с ограниченностью расового мифа <…>, а, главным образом, из-за фундаментального пессимизма германской мифологии. В своей попытке отбросить христианские ценности и восстановить духовные истоки “расы”, то есть нордического язычества, нацизм был вынужден попытаться оживить германскую мифологию» [14, с. 25–26]. Другой источник нацистского проекта – ариософские доктрины Г. фон Листа, Й.Л. фон Либенфельса и их последователей, соединявших народнический германский национализм и расизм с оккультными идеями, заимствованными из теософии Е.П. Блаватской [15, с. 10]. За 13 лет до Элиаде В.Н. Ильин указывал, что «в интеллигентщине и в марксо-коммунизме мы имеем дело с внутренним утопическим ядром». Его характерное свойство – «оптимизм и отрицание первородного греха с перенесением всех зол и преступлений на какого-либо козла отпущения, – который и изгоняется из новой, но, увы, вечно старой и смертельно скучной nova insula Utopia» [16, с. 116–128]. Согласно В. Мильдону, в нацизме, воплощавшем тоталитарную идею в границах нового времени, не было ярко выраженной аграрной архаики и племенной психологии. Поэтому гитлеровская идеология должна была их реанимировать. А для населения России/СССР всё ещё было свойственно родоплеменное мировоззрение. И большевизму его не требовалось оживлять, оставалось лишь использовать [17, с. 345].
III. Русский мироисправительный проект не исчерпывается коммунистическим экспериментом, составляющим лишь одну из версий. Содержание проекта представляется нам столь же раздвоенным, как и русская ментальность: в ней поочерёдно преобладают два противостоящих начала (см. библиографию в [18]).
Так, один из источников русского «диортозиса» – контркультурный нигилизм с его «пафосом науки» [19, с. 970] и техники. А науку и технику обычно ввозили к нам с Запада. Другой источник – книжная традиция, идущая от Древней Руси [20], и народное начётничество. Последнее питало идеи Н.Ф. Фёдорова, Н.А. Клюева, К.Э. Циолковского, А.П. Платонова.
В некоторых отношениях источники эти гармонируют. Скажем, названные фигуры отличает пристальный интерес к науке и технике как физическим средствам глобальной коррекции мира. Доктрина Николая Фёдорова, предвосхищая принцип автогенеза информации [21], превосходила все известные вероучения как масштабом задачи, так и ориентацией на триумф естественнонаучного знания. При этом суть проекта Фёдорова можно изложить одной фразой из его статьи. «Земля, как кладбище вмещает в себя столько поколений, сколько в пространстве вселенной есть миров, не управляемых разумом (миров же, управляемых разумом, мы совсем не знаем), и сколько есть таких миров, которые совсем не приспособлены к жизни; так что биология через оживление умерших на земле поколений может заселить, т.е. подчинить разумному управлению, все миры, и тогда жизнь будет на всех мирах и вселенная станет биологическою» [22, с. 6, 558] (опубликовано посмертно в 1904 г., в журнале «Весы» № 2, оригинал не сохранился).
Исключение среди названных имён – Николай Клюев. «<…> В роде человеческом не бывало и не будет случая, чтобы чьи-нибудь руки возложили воздухи на пушечное рыло или затеплили медовую свечечку перед гигантским, поражающим видимой мощью, подъёмным краном» [23], — был уверен поэт. В творчестве Клюева выражен драматизм неисправимого раскола русской культуры. «На войну он откликнулся почти никем не понятым “Беседным наигрышем”, в котором так удивительно вскрыл стародавнюю народную правду об исконной борьбе “земли” с “железом”» – проницательно подметил в 1918 году Р.И. Иванов-Разумник [24, с. 8], по существу назвав два юнговских архетипа.
В других же аспектах источники русского «диортозиса» остро конфликтны. Оставаясь в рамках взятого примера, упомянем хотя бы антиклюевский памфлет Василия Князева «Ржаные апостолы» [25]. Он во всех деталях запечатлел идеологическую атаку большевистской индустриальной утопии на патриархально-крестьянский (старообрядческий по преимуществу) проект остановки истории. Но через пять лет война идей перешла в организованный геноцид. В результате крестьянская цивилизация была истреблена большевиками, верившими в чудесную (диортотическую) силу индустриализации, радио- и электрификации, технизации, всеобщей грамотности. А в сходстве смертей Клюева и Князева (от пуль НКВД) – поэтов совершенно противоположных ориентаций (оппозиция “земли” и “железа”) – видится эмблема раздвоенности русской культуры. Причем раздвоенность эту закрепляет мания мироисправления. В итоге круг замыкается.
IV. Нам представляется, что конкурирующие русские проекты восходят к общей мифологеме. С ней связано представление о сибаритах – жителях древнегреческой колонии Сибарис, с которыми давно ассоциируются нега и безделье. Согласно Н.В. Брагинской, первоначальный Сибарис легенды — это Schlaraffenland – страна с молочными реками и кисельными берегами, с печками, которые сами пекут пироги. Читатель, наверное, вспомнил, что у Питера Брейгеля есть весёлая картина, изображающая райскую жизнь шлараффенландцев. «Фольклорный образ был прочитан затем этической мыслью <…> Мораль превратила идею фольклорно-сказочного изобилия в урбанистическую роскошь, а скатерти-самобранки дали в этическом переложении праздность и изнеженность» [26, c. 29–30]. По версии историка Страбона, критически исследованной Н.В. Брагинской, город Сибарис был смыт рекой, пошедшей по руслу, проложенному неприятелем, осадившим город. «Сибарит» позже стал обозначать изнеженного человека, ведущего праздный и беззаботный образ жизни.
Здесь важен мотив водной стихии. Вода символизирует первозданный Хаос либо рецидив его господства в отдельном месте [27]. Причём «потоп как кара за нечестие есть элемент космической эсхатологии в историческом описании» [27, с. 33]. Приверженцы проекта, живя в мифе, этого, естественно, не сознают.
Что здесь приходит на память из русских культурных архетипов? Во-первых, конечно, Град Китеж, тоже ушедший под воду. Образ жизни легендарных китежан составил ядро представлений об идеальном устройстве социума. В дальнейшем же – ядро специфической и эстетически совершенной русской утопии. В искусстве слова её виртуозно воплотил, например, Н. Клюев [28].
Но не так содержание утопии важно, как склонность русского менталитета оперировать её концептами: «утопиофилия» характерна и для массы (крестьян, сектантов, городских низов – в начале ХХ века), и для образованной (тем паче – для полуобразованной) публики. Русский менталитет демонстрирует повышенную – и часто иррациональную – склонность замыкаться на универсалиях, конструктах, символах, магических словесных формулах. Вот диагноз физиолога И.П. Павлова (1932 г.): «Должен высказать свой печальный взгляд на русского человека – он имеет такую слабую мозговую систему, что не способен воспринимать действительность как таковую. Для него существуют только слова. Его условные рефлексы координированы не с действиями, а со словами».
Во-вторых, вспоминается цикл поэта-символиста Вячеслава Иванова «Carmen Saeculare»(1), обращённый к Валерию Брюсову (1904 г.) [29, с. 286–289]. В третьей части цикла прозвучало пророчество о пришествии adamantina proles – адамантова (от др.-греч. adamantoV – алмаз, брильянт) поколения, т.е. века, когда
Из глины слепленный с железом Человек,
Коль он не весь – скудель(2), скуёт из Адаманта –
Из стали и железа – Век.
Согласно интерпретации О. Ронена, «у Иванова наступающий век сначала должен быть веком, сочетающим сталь социального насилия и алмаз – магический кристалл поэтического провидения и талисман, дарующий человеческому духу несокрушимую твёрдость в сопротивлении» [30, c. 116–117]. Прогноз Иванова относительно физико-химического состава ХХ века практически полностью подтвердился: сталь социального насилия сковала Россию надолго. (Не с намёком ли на ивановский адамант выбрал себе кличку некий Джугашвили?) И несокрушимую твёрдость в сопротивлении оказали миллионы людей в России, погибших от рук своих же соотечественников.
Поэт, тем самым, отчеканил звучный мироисправительный императив: «выковать век». Так в диортозисе – в последний раз, кажется, – проявился античный компонент русской культуры.
В-третьих, — грандиозная угроза Владимира Маяковского: «Мы разливом второго потопа перемоем миров города» (1917 г.).
Сначала её черты запечатлел Евгений Замятин (роман «Мы», 1920 год), тонко чувствовавший суть русского мировосприятия и передавший её в ещё «Уездном» (1913 г.). Алексей Толстой, чуя социально-политическую конъюнктуру, едва ли не первым заговорил о Стране дураков в невинном, якобы, и полном культурных архетипов «Золотом ключике», но с прозрачным для трезвого современника намёком. Сознание и быт «послепотопног» человека открывает нам проза Леонида Добычина, кстати говоря, «не раз подчёркивавшего в своих рассказах гибельность водной стихии, своего рода «водный» комплекс» [31, с. 488]; в его произведениях «стихия воды обнажает не только тела, но и души» [32, с. 52]. Кроме того, творчество Л. Добычина (и ряда его современников) выражает уход в начале 1920-х гг. античного варианта нормативной действительности из общественного бытия [33, с. 115]. Именно поэтому для самого писателя превращение собственной «жизни в сюжетный текст с финалом – способ борьбы с культурным хаосом и чужими культурными кодами <…>, средство внесения смысла в абсурдную реальность» [34, с. 66]. Китеж, перестроенный по чертежам большевистской идеологии и тактики, получил у Андрея Платонова имя Чевенгур (звучащее по-тюркски). Подобно фреске, «Чевенгур» изображает Шлараффенланд коммунаров и перспективу Страны – до пункта остановки исторического времени. Причём символом будущего оказывается вода (а в «Ювенильном море» – ещё и символом прошлого). Кроме того, здесь просматривается параллель между «сексуальной» утопией у маркиза де Сада [35, с. 58] и схемой общества у Платонова.
V. В нашем современном общественном сознании традиция исправления мира существует в виде открыто конкурирующих тенденций. Но теперь и крестьянско-православный, и урбанистический большевистский проекты уравнялись в своей нереализуемости. Вероятно даже, что их сторонники сблизятся во имя борьбы с очередной версией диортозиса – технологически-глобалистической.
Появилось новое самоназвание России: Абсурдистан. В его фонетике тоже слышна тюркская нота. В семантике же, как и в платоновском синониме Страны (Котлован), различима фундаментальная самокритика. Но доза её существенно выше, чем у Платонова, и в ней явственна насмешка. Возможно, это – признак начавшегося понимания особенностей русской ментальности: рудиментов язычества, инфантильности (исторически молодая нация и культура, «страна-подросток»), бинарности (расщепление на два конфликтующих начала, периодически меняющих своё ведущее положение, маятниковый режим в культуре и истории [36]).
Говоря о диортотизме, не обойтись без идей К. Юнга. Мы предполагаем, что сегодня появляется возможность использовать энергию коллективного бессознательного для рациональной, критически осознаваемой деятельности по изменению общества.
Один из шансов видится нам в идущей конвергенции наук о природе, человеке и обществе, в сближении методов художественного, научно-технического и религиозного творчества etc. [37–39]. Процессы эти сопровождаются ускоренным «снашиванием» методологических средств ряда научных направлений. Зато быстро пополняются арсеналы продуктивных, универсальных методов и технологий, разработанных в новых сферах исследований. Для плодотворной синергии различных видов знания необходим системный, проблемно ориентированный, многосторонний leasing методологического оснащения, созданного в рамках конкретной науки или её области. Термин leasing подчёркивает, что сумма исследовательских средств (и материальных, и идеальных) составляет мировой культурный ресурс. Некоторые части его принадлежат – по авторскому праву – тем или иным лицам, товариществам и т.д., другие же части есть res nullius, а отдельные – ворованный воздух (в смысле О. Мандельштама). Методологический лизинг предполагает предприимчивость: сдающего/берущего в аренду и междисциплинарного посредника.
Допустив возможность рационализировать русскую традицию исправления мира, логично спросить: можно ли перевести её в русло обычного научного мифа, обязывающего, выражаясь языком И.П. Павлова, координировать условные рефлексы человека с действиями, а не со словами? Мы полагаем, что примером научного мифа может служить осуществляемый во многих странах проект решения экологических проблем на основе интеграции научно-технического и гуманитарного знания, а также религиозных учений. Отвечая утвердительно, мы – в качестве одной из составляющих такого научного мифа – предложили формировать социальную информатику – полидисциплинарную теорию взаимодействия информационных систем в социуме [40]. Средством её разработки – на базе учения П.А. Сорокина [41] – стал методологический leasing теории целенаправленных (информационных) систем В.И. Корогодина [21].
В рамках социальной информатики удаётся: представить социальное взаимодействие как целерациональное поведение, агент которого – информация; проследить происхождение информационных обществ, показав фундаментальные свойства информации; раскрыть особенности функционирования логической информации в человеко-машинных средах; обобщить закономерности динамики организаций; указать признаки «сетевого общества»; описать эволюцию личностных стандартов; оценить факторы, влияющие на воспроизводство признаков личности в современном обществе.
VI. Как уже говорилось, социальная информатика позволяет выявлять и формулировать в категориях теории целенаправленных (информационных) систем [42] социокультурные противоречия. Отсюда следует необходимость разрабатывать методологию социокультурных изобретений. Для построения такой методологии мы предложили leasing аппарата ТРИЗ – теории решения изобретательских задач [43; 44].
Первым плодом лизинга оказался эскиз социоэргоники (теории социального конструирования). Рассмотрев через призму социальной информатики историко-культурный материал, мы смогли выявить и систематизировать около 30-ти информационных операторов разрешения социальных противоречий [42, с. 93–125]. Оказалось, что обычно они принадлежат не только сфере логической информационной системы, но и – поведенческой, т.е. осуществляют сразу несколько принципов ТРИЗ. Поэтому чисто технический («технократический») подход к социальному противоречию неприемлем.
Социоэргоника призвана обеспечить дизайн социума, используя достижения естественных, гуманитарных и технических наук, а в ценностном плане – культивируя потребность в спасении друг друга. Дизайн социума можно мыслить двояко.
1) Локально, приблизительно как social engineering, объявленный в меметике, но, кажется, пока не обоснованный и не испытанный на практике. Средствами для локального дизайна социума могут служить изложенные нами в книгах [45; 46]: метод анализа жизни информационных систем и социальных институтов (МАЖИС); пять групп стандартов на решение социальных противоречий (СРСП 1.1); шестиуровневая шкала креативности.
2) Глобально, в контексте постановки дискуссионной проблемы рационализации содержания русской традиции исправления мира. Предметом дискуссии видятся здесь целесообразность, возможность и способы превращения этой традиции в долговременный дизайн российского социума.
Разумеется, возможность смены базового архетипа, определяющего мироисправительную традицию, весьма гипотетична. Говорит ли что-нибудь в пользу такой гипотезы? Прежде всего – известный тезис Макса Вебера о десакрализации (разволшебствлении) мира, столь внушительно проявившейся в мировом искусстве. Кроме того, выдвинутая Эрвином Ласло концепция эпохи бифуркации, в точке которой находятся Россия и мир: неустойчивость системы на развилке путей в будущее благоприятствует коренным нововведениям [47]. Наконец, прогнозируемая в середине XXI в. (и согласующаяся с концепцией Э. Ласло) сингулярность эволюции Дьяконова–Винджа. Сингулярность – не просто очередная бифуркация («фазовый переход») из » 20-ти биосферных и социокультурных, имевших место на планете за 4 миллиарда лет [48, с. 19–30]. Сингулярность Дьяконова–Винджа есть рубеж, фундаментальная веха, отмечающая переход в мир, где качественно иной (а потому очень трудно представимый сегодня) modus vivendi, modus operandi, modus cognandi обитателей Земли [48, с. 92–116; 49, с. 156–159].
Одним из отличий (и, вероятно, одним из критериев) «нового качества» будущей культуры и цивилизации правомерно предполагать отсутствие диортозиса в составе грядущего базового архетипа конца XXI в. Отказ от диортозиса возможен лишь как органический результат вытеснения его совокупностью социальных изобретений. Они станут необходимы и появятся как один из компонентов постсингулярного состояния земного сообщества. Согласно положениям социальной информатики [21; 40–42; 45–47], столь радикальная смена социокультурного ландшафта и даже социобиологических параметров человека [48; 49] с неизбежностью должна сопровождаться разрушением и маргинализацией либо полным выводом из оборота колоссального числа систем культурных образцов. А также их носителей – людей, привыкших (творчески) решать свои проблемы за счёт репликации «старых» культурных образцов. И в отношении этих убыточных последствий предстоящий переход через точку сингулярности Дьяконова–Винджа принципиально не отличается от осуществления известных мироисправительных утопических проектов.
Завершая статью, оставим на прощанье коллеге читателю близкие нам слова Бориса Пастернака, свидетеля катастрофического осуществления в ХХ столетии проектов исправления мира:
Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни очищают путь,
А потрясенья, бури и щедроты
Души воспламенённой чьей-нибудь.
Примечания
(1) «Столетняя песнь» (лат.). В античности CS пели мальчики и девушки на праздновании столетия. У Иванова – стихотворение, посвящённое начавшемуся ХХ веку.
(2) Скудель – глина, глиняный сосуд. Выражение «сосуд скудельный» – о человеке как слабом, хрупком, бренном существе.
Список литературы
1. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. — М.: Янус-К, 1998. — 168 с.
2. Булдаков В.П. Хаос и этнос: Этнические конфликты в России, 1917–1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. – М.: Новый хронограф, 2010. – 1096 с.
3. Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. — М.: Сов. радио, 1973. — 160 с.
4. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. — М.: ОГИ, 2000. — 152 с.
5. Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. — СПб.: Евразия, 2000. — 352 с.
6. Энциклопедия мистицизма. — СПб.: Литера, 1996. — 480 с.
7. Misler N. Apocalypse and the Russian Peasantry: The Great War in Natalia Goncharova’s Primitivist Paintings // Experiment/Эксперимент. — 1998. — V. 4. — P. 62–76.
8. Бахтина О.Н. Старообрядческая литература и традиция христианского понимания слова. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1999. — 261 с.
9. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. — СПб.: Фолио-Пресс, 1998. — 704 с.
10. Басовская Е.Советская пресса за «чистоту языка»: 60 лет борьбы. – М.: РГГУ, 2011. – 328 с.
11. Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. – М.: Прогресс-Традиция, 1998. — 384 с
12. Щепанская Т.Б. Символика молодёжной субкультуры. Опыт этнографического исследования системы 1986–1989 гг. — СПб.: Наука, 1993. — 342 с.
13. Мириманов В.Б. Искусство и миф. Центральный образ картины мира. — М.: Согласие, 1997. — 328 с.
14. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. — М.-Киев: Рефл-бук; Ваклер, 1996. — 285 с.
15. Гудрик-Кларк Н. Оккультные корни нацизма: тайные арийские культы и их влияние на нацистскую идеологию. — СПб.: Евразия, 1997. — 243 с.
16. Ильин В.Н. Профанация трагедии (утопия перед лицом любви и смерти) // Ильин В.Н. Эссе о русской культуре. — СПб.: Акрополь, 1997. — С. 116–128.
17. Мильдон В. Монолог для хора: двойник-призрак // Киноведческие записки. 1999. — № 43. — С. 338–349.
18. Пойзнер Б.Н. Объединитель экологии и культурологии // Высшее образование в России. 1998. — № 4. — С. 51–56.
19. Живов В.М. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции // Polutropon. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. — М.: Индрик, 1998. — С. 955–975.
20. Бем А.Л. Церковь и русский литературный язык / Предисл. А.М. Рубинштейна. — Брюссель: Жизнь с Богом, 1988. — 84 с.
21. Корогодин В.И. Информация и феномен жизни. — Пущино, Пущинский научный центр РАН, 1991. — 204 с.
22. Фёдоров Н.Ф. Астрономия и архитектура // Собр. соч.: В 4-х тт. Дополнения. Комментарии к т. IV. — М.: Традиция, 2000. — 638 с.
23. Клюев Н. Самоцветная кровь // Клюев Н. Сочинения / Под ред. Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. — Т. 2. — [б.м.], A. Neimanis, 1969. — С. 364–368.
24. Иванов-Разумник [Р.И.]. Поэты и революция // Красный звон: Сб. стихов. — Петроград: Т-во «Революционная мысль», 1918. — С. 7–13.
25. Князев В. Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина). — Петроград: Прибой, 1924. — 144 с.
26. Брагинская Н.В. Затонувший город: стратегема или мифологема? // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Сб. к 70-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова — М.: ОГИ, 1999. — С. 25–37.
27. Пойзнер Б.Н. Хаос, порядок, время в древних картинах мира // Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности. – М.: Прогресс-Традиция, 2003. – С. 507–518.
28. Пойзнер Б.Н. Русский проект исправления мира и творчество Николая Клюева // http://www.tsu.ru/ru/vestnic
29. Иванов Вяч. Собр. соч. / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт. Т. 2. — Брюссель: Жизнь с богом, 1974. — 852 с.
30. Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. – М.: ОГИ, 2000. – 152 с.
31. Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения: К двухсотлетию со дня выхода в свет. — М.: ИЦ РГГУ, 1995. — 612 с.
32. Ерофеев В. О Кукине и мировой гармонии // Добычин Л. Воспоминания, статьи, письма. Сб. — СПб.: Журнал «Звезда», 1995. — С. 51–56.
33. Пойзнер Б.Н. ГАХН и формирование норм смены норм художественной активности // Вопросы искусствознания. 1997. — Вып. XI (2). — С. 110–120.
34. Золотоносов М. Книга «Л. Добычин»: романтический финал // Добычин Л. Воспоминания, статьи, письма. Сб. — СПб.: Журнал «Звезда», 1995. — С. 61–68.
35. Строев А. Неизвестные рисунки маркиза де Сада // Новое литературное обозрение. 1999. — № 5. — С. 42–59.
36. Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская цивилизация: содержание, границы, возможности. — М.: Изд-во МГУ, 2000. — 304 с.
37. Пойзнер Б.Н., Соснин Э.А. Синтез синтезирующих наук и интеграция университетского образования с фундаментальными исследованиями // Интеграция учебного процесса и фундаментальных исследований: инновационные стратегии и технологии. Т. 1. — Томск: ТГУ, 2000. — С. 99–102.
38. Пойзнер Б.Н., Соснин Э.А. Формирование полидисциплинарной теории эволюции и leasing методологий // Социальное знание в поисках идентичности. Сб. ст. — Томск: Водолей, 1999. С. 119–122.
39. Соснин Э.А., Пойзнер Б.Н. Venturous activity Российского университета и leasing методологий // Человек, рынок, образование на рубеже XXI века. — Томск: ТПУ, 1999. — С. 44–46.
40. Соснин Э.А., Пойзнер Б.Н. Основы социальной информатики: Пилотный курс лекций. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000. — 110 с.
41. Сорокин П.А. Система социологии. T. 1. Социальная аналитика: Учение о строении простейшего (родового) социального явления. — М.: Наука, 1993. — 447с.
42. Корогодин В.И., Соснин Э.А., Пойзнер Б.Н. Рабочая книга по социальному конструированию (Междисциплинарный проект). Ч. 1. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000. — 152 с.
43. Альтшуллер Г.С. Найти идею. Введение в теорию решения изобретательских задач. — Новосибирск: Наука, 1991. — 121 с.
44. Злотин Б.Л., Зусман А.В. Решение исследовательских задач. — Кишинёв: МНТЦ «Прогресс», Картя Молдовеняскэ, 1991. — 204 с.
45. Соснин Э.А., Пойзнер Б.Н. Рабочая книга по социальному конструированию (Междисциплинарный проект). Ч. 2. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. — 132 с.
46. Соснин Э.А., Пойзнер Б.Н. Из небытия в бытие: творчество как целенаправленная деятельность. − Томск: STT, 2011. − 520 c.
47. Пойзнер Б.Н. Репликация – латентный трансдисциплинарный концепт? // Новые идеи в аксиологии и анализе ценностного сознания: Коллективная монография. Вып. 4. – Екатеринбург: УрО РАН, 2007. – С. 220–258.
48. Панов А.Д. Универсальная эволюция, проблема поиска внеземного разума (SETI) / Послесл. Л.М. Гиндилиса. – М.: ЛКИ, 2008. – 208 с.
49. Каку М. Физика будущего. – М.: Альпина нон-фикшн, 2012. – 544 с.