субкультура, хакер, кракер, клабер, геймер, фишер, спамер, стратификация.

предлагаемая статья посвящена анализу внутриструктурных образований хакерской субкультуры, определению специфики и содержанию социальных ролей и моделей поведения хакеров и кракеров, степени и масштабам влияния на информационное общество и современную культуру.

Текст статьи:

Развитие технической культуры в последней четверти ХХ века по пути трансформации стратегий коммуникации и каналов распространения информации породило новый уникальный социокультурный феномен – Интернет-пространство, которое стало сферой объективации подсистем культуры, строящих свою деятельность вокруг технических, особенно компьютерных инноваций. Воплощением этих тенденций выступает хакерская субкультура.
Слово «хакер» невозможно адекватно перевести на русский – в первую очередь, в силу его двусмысленности. Глагол «to hack» применительно к сфере информационных технологий может иметь два противоположных значения: «взломать систему» и починить, «залатать» ее. Оба эти действия предполагают общую основу: понимание того, как система устроена, способность оперировать громадными массивами программных данных. Не случайно то, что многие системные операторы – бывшие хакеры (в первом, «ломательном» смысле).
В 1984 году Стивен Леви в своей знаменитой книге «Хакеры: Герои компьютерной революции» сформулировал принципы «хакерской этики» [6, с. 66]:
«Доступ к компьютерам должен быть неограниченным и полным».
«Вся информация должна быть бесплатной».
«Не верь властям — борись за децентрализацию».
«Ты можешь творить на компьютере искусство и красоту».
«Компьютеры могут изменить твою жизнь к лучшему».
Анализируя модели активности субкультуры хакеров, можно обнаружить принципиальное различие между хакерами и кракерами: оно состоит в преследуемых целях. Основная задача хакера в том, чтобы, исследуя вычислительную систему, обнаружить слабые места (уязвимости) в ее системе безопасности и информировать пользователей и разработчиков системы с целью последующего устранения найденных слабостей.
Основная задача кракера заключается в непосредственном осуществлении взлома системы с целью получения несанкционированного доступа к чужой информации, – иначе говоря, для ее кражи, подмены или для объявления факта взлома. Кракер, по своей сути, ничем не отличается от обычного вора, взламывающего чужие квартиры и крадущего вещи. Он взламывает вычислительные системы и крадет чужую информацию. Итак, кардинальное различие между хакерами и кракерами в том, что первые – исследователи компьютерной безопасности, а вторые – просто преступники. Хакер в этой терминологии – специалист. В качестве доказательства можно предложить определение данного термина из словаря Гая Л. Стила [6, с. 66]:

Индивидуум, который получает удовольствие от изучения деталей функционирования компьютерных систем и от расширения их возможностей, в отличие от большинства пользователей компьютеров, которые предпочитают знать только необходимый минимум.
Энтузиаст программирования; индивидуум, получающий удовольствие от самого процесса программирования, а не от теоретизирования по этому поводу.

Данная трактовка термина «хакер» отличается от принятой в обыденном сознании и средствах массовой информации, которые, собственно, и привели к подмене понятий. В последнее время многие специалисты по компьютерной безопасности (особенно на Западе) стали аккуратнее относиться к этим дефинициям.
Следует отметить, что рассмотрение субкультуры хакеров целесообразно проводить в контексте более широкого внутрикультурного образования – кибер-культуры, которая в зависимости от мотивов деятельности делится на следующие группы:

Клаберы и геймеры , две категории кибер-пользователей, которые тесным образом связаны между собой. Как правило, они выступают объектом интересов множества производителей как компьютерной, так и мультимедийной техники. И если IP-компании направляют свои рекламные усилия на привлечение геймеров и клаберров-геймеров к покупке и постоянной модернизации имеющихся у них ЭВМ, то мультимедийные производители, такие как Sony, Samsung, LG, BBK, Rovershoht и др., предлагают широкий спектр сопутствующих товаров: стереофонические системы объемного звука, очки виртуального погружения, веб-камеры, наушники, портативные цифровые носители с дополнительными функциями.

Среди геймеров можно выделить две модели кибер-активности:

Игра на собственном ПЭВМ, которую предпочитает меньшая часть из этой группы;
Игра с другими пользователями в рамках как локальных, так и Интернет-сетей, которая находит распространение у 75% геймеров. Отсюда большая их часть предпочитает проводить свободное время не дома в локальной сети (поскольку ее возможности в количественном и качественном планах ограничены аудиторией (жильцы одного или нескольких домов) и возможностью общего сервера), а в Интернет-кафе или Интернет-клубах, где технические характеристики выше, а масштабы играющих возрастают на несколько порядков. В рамках клубов происходит дальнейшая дифференциация геймеров-клаберов. Как правило, в их среде возникают социокультурные группы, главным интегрирующим механизмом которых выступает интерес к какой либо конкретной игре. В Беларуси, в отличие от той же России, дифференциация незначительная, хотя явно в среде геймеров-клаберов можно выделить такие группы – «CohterStrikes»-, «Warcraft III»-, «Unreal»-, «Quacke»- и «Command & Corquer»-сообщества, получившие свои названия от одноименных компьютерных игр. На уровне международных контактов этих сообществ проводятся чемпионаты по определению мирового лидера среди стран по той или иной игре.

Социальную базу геймеров-клаберов составляют лица школьного возраста и студенты. Так среди завсегдатаев Интернет-кафе и клубов посетители старшего школьного возраста (14–17 лет) составляют 40%, студенты (18–23года) – 25%, младшего школьного возраста (до 14 лет) – 25%. 99% посетителей белорусских Интернет-кафе и клубов – молодые люди в возрасте 13–22 лет [5; с.22].
Всемирная организация здравоохранения, обобщив материалы о влиянии компьютерных игр на здоровье человека, пришла к выводу, что частая и продолжительная игра на компьютере несет негативные последствия для здоровья, прежде всего психического, пользователя, что выражается в быстрой утомляемости, скачкообразном изменении артериального давления, повышенном потовыделении, глазных стрессах, головных болях, обмороках [2, с. 47]. Уже сейчас психологи отмечают появление синдрома, который условно называют «компьютерным бешенством». Как показывает статистика, в настоящее время каждый второй пользователь проявляет признаки неадекватного поведения при работе с компьютером. Наиболее характерные из них – применение физической силы к ПЭВМ, бросание оборудования, оскорбление коллег и другие проявления гнева и раздражения [11, с. 2]. А причины хорошо знакомы каждому: непослушание мышки, сбой программного обеспечения, «зависание» оперативной системы или вообще потеря драгоценных данных.
Увлечение молодых людей компьютерными играми становится одним из условий формирования компьютерных преступников. Притягательная сила компьютерных игр заключается в их наркотическом эффекте. Одновременно игромания ведет к ряду нежелательных последствий: снижению волевых качеств, к появлению иллюзии вседозволенности и всемогущества, к разрушению психики. Аномальные изменения психики накладывают отпечаток на личностные качества субъекта, что может послужить толчком к совершению преступления. Эти процессы усугубляются тем обстоятельством, что большинство юных пользователей значительную часть своего свободного времени проводят без родительского контроля. Недостаток знаний об Интернете и компьютерах у родителей приводит к тому, что они не имеют представления о деятельности своих детей в Сети. В проведенном компанией Telewest на данную тему исследовании говорится, что многих родителей беспокоит содержание посещаемых их отпрысками страниц, но каждый четвертый не знает, куда обратиться за советом по данному поводу. Кроме того, большинство родителей не знало, чем занимаются в Сети их дети. Из 500 опрошенных родителей более половины призналось в собственной неуверенности, приводящей к тому, что они могут пребывать в Сети только в присутствии своих детей [9, с.28].
Игромания охватывает не только молодежь, но и достаточно большой процент взрослого населения. При этом различные половозрастные группы предпочитают различные виды игр. Среди пользователей школьного и студенческого возраста две трети – это молодые люди, предпочитающие стратегии, «стрелялки» и спортивные симуляторы. Больший интерес к стратегиям и ролевым играм проявляют представительницы женского пола. Следует отметить, что такие предпочтения сохраняются и в более зрелом возрасте, однако отмечается все больший рост интереса к компьютерным играм у женщин. Такие данные были получены в результате опроса, проведенного британским производителем кибер-игр ELSPA. В Британии женщины составляют 25% игроков, в США – 39%, а в Южной Корее – 69%. В среднем даме, увлекающейся компьютерными играми, 30–35 лет, она играет 7 часов неделю и тратит на игры свыше 300 дол. в год. Женщины не любят игр со смертельным исходом; им нравятся понятные, легкие игры, а не те, в которых масса элементов управления и которые нужно долго осваивать.
Вообще, деятельность субкультуры хакеров в киберпространстве подобна игре. Постепенное включение хакера в Интернет делает все более сложным процесс определения границ между реальным и виртуальным мирами. К тому же данная субкультура, а также мультимедиа-индустрия актуализировали множество технических стратегий, размывающих эту границу, – это так называемые технологии погружения в виртуальную реальность: трехмерных экраны и очки, объемный звук формата 5.1 и более, кибернетические площадки, трансформирующие движения человеческого тела в цифровые модели и создающие эффект механического присутствия человека в виртуальной среде. Упраздняя границы, современные технологии объективируют ситуацию фактически полного включения человека в информационные потоки. Жизнедеятельность хакера в них становится зависимой не только от его знаний и умений, но и самой информационной среды. Локальные компьютерные сети, в меньшей степени, и Интернет, в большей степени, предстают как системы с множеством постоянно трансформирующихся, постоянно возникающих и исчезающих переменных. При поверхностном рассмотрении создается иллюзия хаотичности этого пространства. На самом деле, природу этих процессов составляют вполне осознаваемые явления, поддающиеся изучению со стороны современной науки. Сложность анализа ситуации заключается в том, что информационная среда растет настолько большими темпами, что наука не только не может полностью контролировать их, но и не успевает анализировать последствия этих трансформаций.
2. Спамеры – одна из новых групп кибер-пользователей, возникшая в середине 1990-х гг. и в начале ХХI века представляющая определенную угрозу Интернет-пространству. Местом их локализации выступает Всемирная сеть.
Можно выделить две группы спамеров:

Спамеры-кракеры – профессиональные взломщики информационных ресурсов, которые, получив заказы и материальное вознаграждение от крупных компаний, занимающихся сетевым маркетингом и самостоятельной рассылкой спама – определенных рекламных сообщений, незаказанных получателем.
Спамеры-предприятия – предприятия, занимающиеся сетевым маркетингом, приобретающие за материальное вознаграждение у самеров-кракеров или вообще у кракеров списки компьютеров, доступы к которым ими предварительно взломаны, и самостоятельно с помощью своих компьютерных ресурсов осуществляющие спам-рассылку на электронные ящики пользователей. Спамеры-кракеры, как правило, продают свои списки не одной, а нескольким десяткам компаний, в результате от последних нечего недогадывающемуся пользователю приходят по электронной почте десятки, а то и сотни рекламных предложений. По данным исследований 64–83% электронной почты в мире – спам [3, с.3]. Исследования компании Sophos в 2006 году показали, что из США рассылается больше спама, чем из остальных регионов вместе взятых. Однако, если проследить информационный след рассылки спама, то представители этой компании считают, что в действительности большая часть спама производится в России, а российские спамеры для его рассылки используют американские компьютеры, контроль над которыми получают с помощью своих же кракеров. В процентном отношении показатели выглядят следующим образом: США – 56% мирового спама, Канада – 6,8%, на третьем месте – Китай и Гонконг, на четвертом – Южная Корея. Следует отметить, что в официальном списке стран-спаммеров 2006 года – ни одного из государств СНГ нет.

На начало 2007 года, согласно исследованию компании Marshal, доля спама составляла примерно 85 процентов от общего количества корреспонденции. По оценкам экспертов компании Sophos, самыми активными спамерами остаются американцы, далее следуют спамеры из Китая и Южной Кореи. Из стран СНГ Россия уже занимает восьмое место в рейтинге активности спамеров.
3. «Белые» хакеры – малочисленная группа кибер-пользователей, ставящая целью своей деятельности оказание помощи программистам и пользователям в совершенствовании управления компьютером и виртуальными сетями, модернизации и создании новых программ, в борьбе с черными хакерами – кракерами.
Если проанализировать стратегии активности в Интернет, то можно выделить четыре наиболее общие:

Стратегии размещения информации;
Стратегии защиты информации и сети;
Стратегии пользования информацией;
Стратегии хакинга и кракинга.

Стратегии размещения информации представляют собой совокупность процедур программирования, направленных на включения различного вида информации, находящейся вне компьютерной сети или Интернет и созданной в различных языках программирования, в сети открытого или закрытого пользования с одинаковой операционной системой. Стратегии пользования представляют перечень программных ресурсов, дающих возможность человеку получать, хранить, частично редактировать и размещать информацию. Перечень программ может постоянно изменяться, а они модернизироваться, но перечень предоставляемых пользователю процедур по работе с информацией остается неизменным, в противном случае, например, желание одного человека удалить определенные данные или программы в сети привело бы к нарушению ее работы или затруднило бы доступ другим пользователям к данным объектам.
Наибольшим веером возможностей активного преобразовательного участия в информационных сетях обладают стратегии защиты информации и сети. С одной стороны – это стратегии хакинга, с другой – кракинга. Разделение этих моделей активности на два лагеря неслучайно: носители этих стратегий представляют собой два различных ценностных взгляда на сети, информацию и Интернет. Первые выступают сторонниками регламентированного участия всех пользователей в информационном пространстве в рамках правового поля, вторые же желают неограниченного доступа ко всем ресурсам, несмотря на законы о защите интеллектуальной собственности. Именно между ними разворачивается борьба за доминирование в сетях.
Характерный пример деятельности белых хакеров – Адриан Ламо. Он стал известен на весь мир высокопрофессиональными методами взлома сайтов и экстравагантным образом жизни. Интернет-сообщество окрестило его “белым хакером” за то, что он не использует свои исключительные возможности ради злого умысла. Так, в декабре 2001 года американский телекоммуникационный гигант WordCom публично поблагодарил А. Ламо за то, что тот сумел обнаружить и закрыть брешь в системе безопасности, которая могла позволить злоумышленнику проникнуть в частные сети других крупных финансовых корпораций [10, с.28].
В большинстве случаев жизнь хакеров носит публичный характер. Так, в США проводится открытый чемпионат среди «белых» хакеров, в которых борются за победу команды из различных стран. 22 часа члены сборных пытаются взломать компьютеры друг друга в условиях закрытой сети. Данное соревнование направлено на содействие экспертам по безопасности в изучении методов нападения и, как следствие, методов защиты от возможных атак [1, с.29]. По мимо этого, проводятся международные конференции как в реальном социуме, так и в Интернет-пространстве. Необходимость и желание обмена опытом актуализирует и в европейских странах проведение хакерских съездов и конференций.
Кроме того, крупные IР-компании выступают инициаторами и финансовыми организаторами проведения различных чемпионатов в сфере высоких технологий, преследуя, как правило, экономические цели: заметить и завербовать на работу поддающего надежды молодого специалиста. В последние годы наибольшей известностью и престижем пользуются 2 чемпионата: по программированию и по Интернет-ориентированию. Так в 2006 на чемпионате по программированию, проводимому Google, победителем стал россиянин, при этом, в 100 лучших вошел еще 31 представитель России.
В статистическом своем большинстве «белые» хакеры – бывшие кракеры. Но путь превращения каждый из них проходит по-своему. Многим получить статус «белого» и избавиться от преследования, а также, в некоторых случаях приобрести известность, помогает деятельность на благо общества под пристальным вниманием правоохранительных органов и высокотехнологичных компаний.

«Черные» хакеры или кракеры – самая опасная группа в среде кибер-пользователей, занимающаяся несанкционированным доступом к сетям и информации, что приносит существенный ущерб определенному количеству пользователей. Кракеры в последние годы проявляют все большую склонность к объединению в группы. Посредством Интернет устанавливаются связи между разрозненными представителями как внутри определенной страны, так и за ее пределами. Одной из самых известных является международная группировка вирусописателей «29А», которая специализируется на создании концептуальных вредоносных программ. К «разработкам» данных кракеров относятся: Cap – первый макровирус, вызвавший глобальную эпидемию в Сети, Strem – первый вирус для дополнительных протоколов NTFS, Donut – первый вирус для платформы Net, Rugrat – первый вирус для платформы Win64.Такие группы известны определенными связями со спам-индустрией, охотно приобретающей у них сети из зараженных троянскими программами компьютеров, которые затем с помощью установки прокси-серверов используются для рассылки спама.

Основным инструментом деятельности как у «черных», так и у «белых» хакеров выступает вирус Программы активности вирусописателей постоянно дополняются новыми идеями и их объективациями в виртуальном мире. В последние годы постоянно возрастает количество русскоязычных пользователей, на что и нацелены преступные устремления спамеров. В интернете наблюдается массовая рассылка графических спамовых писем, в которых, кроме основного английского текста, призывающего срочно покупать акции некой сомнительной компании, содержится гиперссылка с текстом на русском языке «Отписать от рассылки можно здесь». Щелкнувший по ссылке перенаправляется на сайт, содержащий вредоносный код. В результате на его компьютер загружается троянская программа
Однако, было бы несправедливо полагать, что кракеры представляют собой органическое единство. Их можно разделить на несколько групп в зависимости от цели, с которой осуществляется взлом:

Вандалы – самая известная (во многом благодаря широкому распространению вирусов, а также творениям некоторых журналистов) и самая малочисленная часть кракеров. Их основная цель – взломать систему для ее дальнейшего разрушения. К ним можно отнести, во-первых, любителей команд типа rm -f -d *, del *.*, format c:/U и так далее, и, во-вторых, специалистов в написании вирусов или «троянских коней». Эта стадия кракерства характерна для новичков и быстро проходит, если кракер продолжает совершенствоваться. Кракеров, которые даже с течением времени не миновали эту стадию, а только все более оттачивали свои навыки разрушения, можно определить как устоявшихся носителей девиантного поведения [4, c.212].
«Шутники» – наиболее безобидная часть кракеров (конечно, в зависимости от того, насколько злые они предпочитают шутки), основная цель которых – известность, достигаемая путем взлома компьютерных систем и внесения туда различных «юмористических» эффектов. К «шутникам» также можно отнести создателей вирусов с различными визуально-звуковыми эффектами (музыка, дрожание или переворачивание экрана, рисование всевозможных картинок и тому подобное). “Шутники” обычно не наносят существенного ущерба компьютерным системам и их администраторам (разве что моральный). На сегодняшний день в Интернете это наиболее распространенная группа кракеров, обычно осуществляющих взлом Web-серверов, чтобы оставить там упоминание о себе. Все это либо невинные шалости начинающих, либо рекламные акции профессионалов.
Экспериментаторы – пытливая молодежь, осваивающая киберпространство и стремящаяся до всего дойти на собственном опыте. Подобно детям, которые усваивают нормы человеческого общежития, экспериментируя с этими нормами и намеренно делая «как нельзя», чтобы посмотреть, что из этого получится, они взламывают компьютерные системы из чистого любопытства. Злонамеренности или стремления к выгоде здесь нет – чистое баловство, в более широкой перспективе весьма к тому же полезное: именно из таких «экспериментаторов» и вырастают со временем настоящие компьютерные специалисты и «белые» хакеры.
Взломщики – профессиональные кракеры, пользующиеся наибольшим почетом и уважением в своей среде. Их основная задача – взлом компьютерной системы с серьезными целями, например, с целью кражи или подмены хранящейся там информации. Как правило, для того, чтобы осуществить взлом, необходимо пройти три основные стадии: исследование вычислительной системы с выявлением в ней изъянов (уязвимостей), разработка программной реализации атаки и непосредственное ее осуществление. Естественно, настоящим профессионалом можно считать только того кракера, который для достижения своей цели проходит все три стадии. С некоторой натяжкой профессионалом можно также считать того кракера, который, используя добытую третьим лицом информацию об уязвимости в системе, пишет ее программную реализацию (exploit). Осуществить третью стадию, используя чужие разработки, очевидно, может практически каждый. Нередко данную группу обозначают еще как пираты. Такой термин используется для обозначения той совокупности кракеров, которые воруют свежие программы. Здесь уже можно говорить о группах и разделении труда внутри них. Одни специализируются на взломе компьютерной защиты; функция других состоит в «скачивании» (копировании) ворованного «софта» (программного обеспечения) на свой компьютер (на хакерском жаргоне такие люди называются «курьерами» ); третьи же, так сказать, «дистрибьюторы» (которые в принципе вообще могут не знать, что такое компьютер и как он работает) занимаются распространением ворованных программ. Корыстная мотивация людей, входящих в пиратские группы, вполне очевидна. Но речь вовсе не обязательно идет о деньгах – в качестве платы за свежие программы ( warez на жаргоне) принимается либо другой warez, либо адреса компьютеров со взломанной защитой. Поскольку дыры в компьютерной защите выявляются и, соответственно, «штопаются» довольно быстро (как правило, в течение от нескольких часов до недели), адреса взломанных систем и пользуются огромным спросом.
– Интернет-мошенники, выдающими свои сайты за другие. Обычно они маскируют ссылки на свои сайты, копируют дизайн популярных ресурсов и требуют на специально созданных веб-страницах ввести пароль пользователя или данные о его кредитной карте. Впервые защита от фишинга появилась в 2004 году в браузере Internet Explorer, который перестал обрабатывать в адресной строке символ @, позволяющий осуществить подмену сайта злоумышленника. Аналогичным механизмом уже оснащены многие почтовые программы и системы.
Шпионы. К этой группе относятся люди, охотящиеся за секретной информацией. Обычно они работают на заказ и за очень большие деньги – на военных, разведку и т.п. В последнее время эта модель активности приобретает новую форму – «боевой езды» (war driving – на языке хакеров): кракеры-«шпионы» разъезжают по городу в поисках незащищенный Wi-Fi сетей. При обнаружении таковых, по беспроводному каналу они внедряют в атаковываемую компьютерную сеть spywar-программу, с помощью которой перехватывают информацию. Как правило, это данные о реквизитах кредитных карт клиентов. Затем кракеры действовали по известной схеме: взлом банковской сети или сети магазинов, которыми пользовался владелец карты, и перевод денег на свои оффшорные счета.

По способу действия всех кракеров можно разделить на 2 большие группы:
А) группы скрытого действия – нацелены на латентное внедрение вредоносных программ и получение искомой и информации или возможностей управления компьютером или сетями, с целью виртуального или реального воздействия;
В) группы открытого (репрезентирующего) действия – нацелены в первую очередь на получение известности в виртуальном, а по возможности и в реальном бытии, путем создания масштабных по распространению вирусных программ.
Впрочем, все не так просто. Дело в том, что, как и в случае с «хорошими хакерами», двигающими компьютерный прогресс, говорить что-то в общем здесь бессмысленно – мотивы деятельности кракеров и ее конкретные формы достаточно многообразны. Условно можно выделить следующие группы доминирующих мотивов:

Психологические мотивы . В последних публикациях специалистов-психологов традиционно акцентируется внимание на следующих мотивирующих установках – желаниях известности, признания и славы. Было установлено, что такие мотивы как месть и недовольство характерны для кракерских атак на корпоративные сети и данные. Причины этих процессов могут быть различными – отсутствие продвижения по служебной лестнице, низкая зарплата, слишком низкий статус в корпоративной иерархии, обида на кого-то из коллег, выговор от руководства и т.д. Зачастую самыми разрушительными бывают именно внутренние атаки. Не секрет, что многие компьютерные специалисты – интроверты, испытывающие определенные сложности в общении и имеющие сравнительно низкую самооценку [8, с.27]. Взлом компьютерных систем для таких людей – попытка достичь более высоких оценок со стороны «коллег по цеху».
Экономические мотивы . Получение материальных благ всегда было одним из важных фактором, обуславливающим поведение кракера.
Политические мотивы . Практически все политические события последнего десятилетия, будь то войны в Чечне, Югославии, Афганистане и Ираке, либо противостояние США с Кубой, Северной Кореей и Китаем, всегда сопровождались «столкновениями» в киберпространстве. Известно, что политические группировки радикальной или религиозной направленности также активно вербуют компьютерных специалистов для противодействия государственным спецслужбам и более активного распространения в Интернете «правильной» информации [129, с.27]. Вдобавок к этому, многие компьютерные специалисты являются носителями «левой» либо анархической идеологии. Поэтому «идеологические» атаки хакеров – это, как правило, либо атаки антиглобалистов, направленные против транснациональных корпораций и правительств наиболее богатых стран, либо действия представителей хакерской субкультуры, выступающих против ущемления свободы, где бы то ни было [129, с. 27]. Еще одна специфическая реализация идеологии свободы – это борьба против скрытия какой-либо информации кем бы то ни было. «Information must be free!» (Информация должна быть свободной!) – заявляют кракеры во всем мире, и под этим девизом взламывают самые различные базы данных и выкладывают полученные таким образом данные в открытый доступ в Интернете. Они же создают пиринговые сети и всячески “помогают” нарушать авторские права.
Религиозные мотивы . Известно, что тоталитарные секты в разных странах мира также привлекают к своей деятельности высококлассных специалистов по информационным технологиям [129, с. 27]. Делается это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы посредством компьютерного мошенничества пополнять свою казну. Во-вторых, чтобы способствовать более активному и широкому распространению своих идей через Интернет. И, в-третьих, – для проведения террористических актов. В докладе нью-йоркской полиции об угрозе исламского экстремизма Интернет был назван новым полем битвы против террористов. Согласно данным Reuters, комментируя выпуск доклада, комиссар полиции Нью-Йорка Рэймонд Кэлли назвал глобальную сеть «новым» Афганистаном. Согласно исследованиям полицейского управления, через Всемирную сеть террористы получают возможность распространять свою идеологию и склонять жителей западных стран к противоправным действиям. По их мнению существует 4 стадии превращения добропорядочного американца в опасного экстремиста: предрадикализация, самоидентификация, усвоение радикальных идей и «джихадизация».

Перечень мотивов не исчерпывается изложенными выше, бывают и более редкие – защита экологии и ревность. Низменность мотивов кракеров и отсутствие стремления к профессиональному росту приводят к тому, что 90% из них являются кракерами-«чайниками», которые взламывают плохо администрируемые системы, в основном, используя чужие программы, такие как представленная в русской версии кракерская программа «Взлом – операционная система хакера», которая предназначена для взлома сетей, почты, софта и другой закрытой информации. Она содержит набор утилит для проведения массированных атак как на отдельные компьютеры, так и сети. Система автономна в своей работе не требует применения операционной системы Windows, запускается с диска и не оставляет в сети никаких следов. Даная программа быстро находит распространение в Интернет. Сразу после выхода ее второй версии в сети наблюдался резкий рост кракерской активности. Разработчики уверяют, что и в будущем эта программа остается грозным оружие в руках даже начинающего кракера, вследствие понятности своего интерфейса. Да и стоимость такого ПО обеспечивает ее относительно широкую доступность для пользователей – 18 дол. США.
Написание вирусов становиться неотъемлемым атрибутом современного информационного общества. Большинство индивидуальных и корпоративных пользователей в той или иной степени оказываются вовлеченными в процессы возникновения, распространения и уничтожения вирусных кодов. Возникает целая индустрия компаний, занимающихся разработкой антивирусного программного обеспечения, создающих, по сути дела, вирусы, направленные на уничтожение вредоносного ПО. В этом и есть диалектика современного виртуального пространства: постоянная объективация программ и антипрограмм.
По данным Управления «К» МВД России более 75% кракеров на просторах Рунета (российская часть Интернет-пространства) – это лица моложе 25-ти лет, причем с очень высоким образованием. Количество преступлений в этом сегменте Интернет растет в геометрической прогрессии и удваивается ежегодно. Если в 1997 году в России было выявлено только 17 преступлений такого рода, то в 2003 году их число составило 10920. В целях сокрытия своей причастности к совершению преступлений злоумышленниками используются чужие аккаунты доступа, однократные выходы в сеть с присвоением разных динамических IP-адресов и другие способы конспирации, так что изловить их чрезвычайно сложно.
В первом полугодии 2004 года по материалам подразделений “К” возбуждено 1673 уголовных дела, что на 45% больше, чем за аналогичный период прошлого года. Количество выявленных преступлений возросло почти на 6% и составило 4295 против 4057 в прошлом году.
Больше половины (55%) возбужденных дел составляются по факту неправомерного использования сетевых реквизитов при авторизации в сети (воровство паролей), еще 10,6% (177 дел) – это компьютерное пиратство, 8% (137) – распространение порнографии, 4,1% (67) – распространение вредоносных программ. Остальные категории преступлений включают фрикинг (3%), кардинг (1,5%) и разглашение сведений ограниченного доступа (2,4%).
75,2% “рунетовских” кракеров – это лица в возрасте 25-ти лет и моложе. При этом 67% от общего числа преступников имеют высшее или неоконченное высшее образование, что говорит об их высоком интеллектуальном уровне.
Статистически близкая ситуация с кибер-преступностью и в Беларуси. Если в 1998–2000 годах было возбуждено три уголовных дела, связанных с использованием компьютерных технологий, то с 2001 по 2005 год — 1813. В 2003 году выявлено 118 преступлений в сфере высоких технологий, в 2004 году – 135, в 2005 году – 178, в 2006 – 334. Данная статистика свидетельствует о значительном росте компьютерной преступности. Среди территориальных «лидеров» в 2006 году можно отметить Минск и Минская область – 93 случая, Гродно – 53, Гомель – 51, Витебск – 47, Могилев – 46, Брест – 44.
Сегментарно структура преступлений в сфере высоких технологий за 2006 год согласно данным Управления по раскрытию преступлений в сфере высоких технологий Министерства внутренних дел Республики Беларусь (УРПСВТ) выглядит следующим образом: 72% от общего числа – хищение путем использования компьютерной техники, 13% – модификация компьютерной информации, 6% – разработка вредоносных программ, 4% – несанкционированный доступ к компьютерной информации, 3% – компьютерный саботаж, 1% – неправомерное завладение компьютерной информацией, 1% – изготовление и сбыт спецсредств для несанкционированного доступа к информации. При этом структура компьютерной преступности по сравнению с 2005 годом существенно изменилась. Так в 2005 году лидировал несанкционированный доступ к компьютерной информации – 34% от общего числа преступлений, далее «лидеры» расположились следующим образом: модификация компьютерной информации – 25%, хищение путем использования компьютерной техники – 19%, компьютерный саботаж – 13%, разработка вредоносных программ – 6%, изготовление и сбыт спецсредств для несанкционированного доступа к информации – 2%, неправомерное завладение компьютерной информацией – 1%.
В настоящее время в России и Беларуси отмечается устойчивая тенденция объединения кракеров в группы, в том числе международные. С целью оперативного реагирования на деятельность международных группировок в рамках стран «большой восьмёрки» созданы и работают в круглосуточном режиме национальные контактные пункты. Дежурный оперативный сотрудник находится на постоянной связи в режиме реального времени со своими коллегами в национальных контактных пунктах остальных семи стран. Взаимодействие с остальными странами осуществляется по каналам Интерпола.
Традиционно свое «творчество» кракеры наиболее часто и ярко объективируют по пятницам, субботам и воскресениям, отсюда можно предположить, что, во-первых, у них имеется достаточно свободного времени только в выходные дни, а, во-вторых, это также связано с удобством осуществления атаки, так как иногда ее результаты могут быть замечены или исправлены только в понедельник.
Между вирусописателями развернулась настоящая соревнования на быстроту и масштабы заражения ПК, а также на инновационность в разработке вредоносных кодов. Так, в январе 2006 года вирус Nyxem.e за неделю после обнаружения заразил 1 млн. компьютеров, а код Gpcode.ac стал первой троянской программой, использовавшей криптографический алгоритм для шифрования данных RSA с длиной ключа 56 бит. В июне последовательно появились новые Gpcode (.ae,.af,.ag), причем каждый раз для шифрования использовался все более длинный ключ (260, 330, 660 бит). Троян широко распространился в российской части интернета с помощью спама.
С течением времени вирусы имеют тенденцию программно усложняться: почтовый червь Bagle прошел путь от простой программы в 2004 год до сложного вредителя, обладающего функциями прокси-сервера, загрузчика, шпиона, а почтовый вирус Warezov с сентября по конец 2006 года мутировал более 300 раз.
Всего за 2006 год появилось 60 тысяч новых вирусов, это 41-процентный рост числа новых вирусов по сравнению с 2005 годом. Из новых вариантов вредоносных программ 91% — трояны, 5% — черви и 4% — эксплойты и другое вредоносное ПО. В 2006 году, как и в 2005 году, основным источником новых вредоносных программ был Китай, 30% «троянцев» имеют китайское происхождение. Далее следуют бразильские вирусописатели, специализирующиеся на программах для кражи реквизитов. Третье и четвертое места делят Россия и Турция. Российские вирусописатели производят относительно много концепт-вирусов, руткитов, троянцев для рассылки спама, установки рекламного ПО и сбора адресов электронной почты. Турки часто пишут коды для DoS-атак, бэк-доры, вирусы для ботнетов.
В 2007 году наметились следующие тенденции:
-   стремительного роста числа троянских программ-шпионов, ориентированных на кражу данных пользователей онлайн-игр;
-   дальнейшее развитие троянцев-шифровальщиков, в которых начали применяться серьезные криптографические алгоритмы; повышенное внимание вирусописателей к Microsoft Office;
-   первые не концептуальные, а действительно опасные вирусы и черви для операционной системы MacOS; троянские программы для мобильной платформы J2ME;
-   активное использование хакерами систем мгновенного обмена;
-   отсутствие глобальных эпидемий, приход им на смену локальных, «организованных» по географическому признаку или имеющих крайне малый период активности;
-  стремительная экспансия вредоносных программ в те области интернет-деятельности, которые ранее оставались относительно безопасными – онлайн-игры и социальные сети; применение все новых способов противодействия антивирусным компаниям – упаковки, шифрования, замусоривания вирусного кода.
По данным антивирусной компании Trend Micro ущерб от вирусов год от года растет внушительными темпами: так, в 2001 году он составил примерно 13 млрд. долларов, в 2002, – по разным оценкам, от20–30 млрд., в 2003 году – 55 млрд. основной источник заражения – спам [7, с. 5].
При этом вирусная активность кракеров ведет к существенным экономическим потерям. Согласно подсчетам PricewaterhouseCoopers кракеры и авторы компьютерных вирусов в 2002 году нанесли ущерб мировой экономике в 1,5 трлн. Долларов США. В свою очередь в 2000 году только в США совокупные потери американских фирм составили 266 млрд. долларов США. Для сравнения, это больше, чем действия всех финансовых мошенников, включая преступления с пластиковыми картами и биржевые аферы. В 2000 году потери частных пользователей США составили $ 17 млрд., в то время как в 1995 – $ 0,5 млрд., в 1996 – $ 1,8 млрд., в 1997 – $ 3,3 млрд., в 1998 – $ 6,1 млрд., в 1999 – $ 12,1 млрд. В большинстве случаев учитываются убытки от остановки бизнес-процессов и потерянного рабочего времени. Никто пока не берется приблизительно подсчитать, какие суммы потеряны в результате уничтожения вирусами ценной информации, хранившейся на компьютерах.
Разные исследователи по-разному оценивают перспективы борьбы с вирусной напастью, однако преобладают пессимистические прогнозы. Так, ученые из Университета Карнеги Меллон пришли к выводу, что борьба с компьютерными вирусами будет крайне долгой и, вероятно, безуспешной. Анализ социальных ролей позволил установить то обстоятельство, что субкультура хакеров имеет определенную внутреннюю неформальную иерархию: геймеры, клаберы, спамеры, «белые» хакеры, «черные» хакеры (кракеры). Следует отметить, что кракеры, в свою очередь, социально неоднородны и имеют определенную внутреннюю структуру ролей: вандалы, «шутники», экспериментаторы, взломщики, пираты, дилеры, «охотники».

Литература:

Казунов В. Американский хакерский чемпионат пройдет в феврале 2005 г.//Компьютерная газета. – 2004. – 9 сентября. – С.29.
Козлов В.Е. Компьютерные преступления: криминалистическая характеристика и осмотр места происшествия. – Мн.: Академия МВД Республики Беларусь, 2001. – 120 с.
Кононович А. ФБР начинает войну со спамерами// Компьютерные вести. – 2004. – 27 мая. – С .3.
Леонов А.П., Леонов К.А., Фролов Г.В. Безопасность автоматизированных банковских и офисных систем. – Мн.: НКП Бел., 1996. – 280 с.
Малыженков Е. Компьютерные клубы: кто есть кто?// Компьютерные вести. – 2004. – 29 января. – С. 22.
Масленченко С.В. Субкультура и коммуникация: Монография. – Мн.: Институт радиологии, 2003. – 90 с.
Платов А. Кое-что о вирусах// Компьютерная газета. – 2004. – 26 января. – С .5.
Платов А. Мотивы хакеров//Компьютерная газета. – 2003. – 8 сентября. – С.27.
Саевич Д. Беспризорные дети во Всемирной сети//Компьютерная газета. – 2003. – 22 сентября. – С.28.
Саевич Д. Благородный хакер попал под суд//Компьютерная газета. – 2003. – 22 сентября. – С.28.
Санько С. Компьютерное бешенство? // Компьютерные вести. – 2004. – 8 января. – С.2.

эсхатология, историософия, мистика, метафизика.

в данной статье раскрываются актуальность идей Д.С. Мережковского и их воплощение в кинематографе. Также рассматривается возможность междисциплинарной связи между литературой и религиозной философией Серебряного века через экранизацию.

Текст статьи:

.С. Мережковский очень странный объект исследования: чем больше вчитываешься в него, тем больше понимаешь его злободневность, и близость к человеку современного общества. Это далеко не риторический оборот. Мережковский гораздо ближе нам, чем Н.А. Бердяев, С. Булгаков и другие религиозные мыслители Серебряного века. Эта близость тем интересней, что мы о ней не подозреваем.

По мере прочтения романов Мережковского, понимаешь, что его метод во многом направлен на визуальное восприятие, и в этом отношении схож с… кинематографическим методом. Его романы созданы для экранизации. Действительно, проповедь Д.С. Мережковского, иллюстрированная историческими примерами, отчасти даже историческими анекдотами в духе Плутарха, неторопливое морализирование – все то, за что над Д.С. Мережковским издевались «умные и вдумчивые» критики, находит свое воплощении в кинематографе.  Историософские романы писателя благодаря своим пышным историческим декорациям, в которых сюжет (и историческая правда) подчинен доктрине, похожи на голливудские экранизации. Именно в них, главная роль отводится пропаганде отвлеченной идеи,  главной из которых является идея сильной личности, противостоящей неблагоприятным обстоятельством, или же попросту спасающей мир от вселенской катастрофы. Действительно, Конец Света, Судный День (Judgement Day, Doomsday), День Гнева (Dies Irae) является излюбленной темой  режиссеров, в особенности американских. Безусловно, сложный, мистически-религиозный подтекст произведений Д. С. Мережковского превосходит подчас философию (или философскую фантазию) голливудских сценаристов. Сказывается серьезная научная подготовка, многолетний опыт схоластических прений по религиозным вопросам  и великолепная палитра образов писателя-символиста. При создании очередного фильма о Конце света, Антихристе – современному режиссеру трудно было бы найти более серьезного консультанта «по последним вопросам», чем Д.С. Мережковский.  Для писателя же киноэпопея (например, знаменитая трилогия «Omen») сыграла бы роль транслятора его идей, равного которому во времена Мережковского не существовало.

Все вышесказанное имеет под собой вполне весомые доказательства и не является фантастической гипотезой, и в этом направлении ведутся исследовательские работы. Нельзя забывать о том, Мережковский и Гиппиус были драматургами. Статья В. Шкловского, в которой он подвергает Мережковского критике за его «бутафорную мистику», приурочена к постановке трех пьес, «Павла I», «Александра I» и «Николая I» [1]. Причем, эта театральная постановка трилогии «Царство Зверя» осуществлялась уже после бегства Мережковских за границу (1920).  В эмиграции Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус обращаются непосредственно к работе над киносценариями. Об этом сообщает Т.А. Пахмусс. Американская исследовательница публикует сценарии «Данте» и «Борис Годунов» [2].  В своей статье, посвященный эмиграционному периоду Мережковского, Т. Пахмусс, хотя и не концентрируется на кинематографическом будущем русского писателя и его жены,  но отмечает, что сценарии «Данте» и «Борис Годунов» представляют большой интерес для исследования творчества Мережковского» [3].  Американская исследовательница пишет в этих киносценариях выразилась «сжатая экспозиция главных религиозно-метафизических концепций Мережковского», его «выстраданные мысли, постоянные метафизические устремления, связанные с идеями экуменической Церкви, Царства Трех, переживания свободы во Христе и со Христом» [4].

То что русские богоискатели, представители элитной культуры,  пришли к кинематографу является удивительным и, в то же время, закономерным фактом. В магии кино Мережковские, одни из немногих (к этим немногим принадлежал, кстати, и В. Шкловский), увидели дополнение той магии, которую они создавали в своих произведениях, и которую надеялись вывести в жизнь.

О грандиозных потенциальных возможностях киноискусства,  об отличиях его от театрального, и об особом воздействии синематографа на зрителей размышляла в ряде своих публицистических работ  и писем З.Н. Гиппиус.   В статье «Золотые сны», написанной Зинаидой Гиппиус от имени Мережковского, она говорит о причинах, по которой они обратились к кинематографу. Причина это в неограниченных возможностях трансляции идей и образов: «Это техническое новшество таит в себе могучую силу. Синематограф открывает – потенциально – «новые двери, ведущие куда-то на простор, к образам жизни не данной, а желанной  и быть может не невозможной. Таковы потенции» [5]. В настоящее время (начало XX века), полагает Гиппиус, состояние синематографа соответствует духовному потенциалу средней массы человечества. Зрители хотят изображения жизни, близкой к реальности, но чуть менее серой, менее скучной, менее несчастной и с «хорошим концом» то есть они хотят «сказок», воплощений своих мечтаний, «золотых снов». Но именно благодаря технике воплощения мечтаний и сказок «синематограф в потенции великое орудие для расширения наших горизонтов»[6]. «То, что еще слабо преподносится внутреннему взору, может стать видимо реальному глазу, и насколько поэтому ярче воспринято сознанием! Не забудем и широту круга, захваченного синематографом: широта его действительно мировая» [7].  З.Н. Гиппиус  пишет, что синематограф должен «стать идейным», но при этом не проповедовать, не пророчествовать, а лишь «просветлять для человечества правду его желаний, и надежд». «В настоящее время все мы, кто хочет и может помочь, должны с радостью идти навстречу, хотя бы  первым шагам синематографа, в этом направлении» [8].

Образ  Д.С. Мережковского, как консультанта Конца Света, перестает казаться гротескным, когда узнаешь что в конце 1920-х гг. Мережковский был приглашен одним из директоров парижской киностудии «Экран д’Арт», Владимиром Ивановым для участия в подготовке сценария «грандиозного фильма «Конец мира» режиссера-новатора Абеля Ганса. Причины выбора Мережковского – свидетеля русской революции,  «Апокалипсиса нашего времени» – очевидны и представляются далеко не смешными.  Фильм этот вышел на экраны в январе 1931 года. Имен  Д. Мережковского и З. Гиппиус в титрах этого фильма нет, однако, З.Н. Гиппиус о нем думала и писала. Смысл  замысла этого фильма, по словам Гиппиус, — «золотой сон» сердца, сбывающийся после преодоления человеком внешней опасности [9].

В современном российском кинематографе есть всего два примера, экранизации Мережковского, но зато чрезвычайно ярких. Первый это фильм «Бедный, Бедный Павел», снятый по пьесе Мережковкого, и ставший громким культурным событием благодаря блестящей игре В. Сухорукова, который полностью вжился в роль императора-юродивого. Другим, не менее знаковым, «киновоплощением» Мережковский обязан Карену Шахназарову, снявшему многосерийный фильм «Всадник по имени Смерть», по мотивам романа Б. Савинкова «Конь Бледный». Шахназаров не случайно выбрал для экранизации эту повесть. У режиссера  в активе одиннадцать кинофильмов, один из которых, особенно тесно соприкасается с темой работ Д.С.  Мережковского. Это многосерийный фильм «Цареубийца», посвященный мистическим взаимоотношениям Николая II и Юровского, одного из палачей царской семьи.

О причинах, побудивших его взяться за «Коня Бледного»  Шахназаров  говорит следующим образом: «Меня заинтересовала повесть, поскольку это настоящее художественное произведение. Без всяких натяжек. У Савинкова, писавшего под псевдонимом В. Ропшин, определенно был писательский дар, что признавали и Мережковский, и Гиппиус, и другие литературные авторитеты начала того века <…> Борис Викторович – единственный в мире крупный террорист, который оказался и хорошим писателем. Он не условные схемы рисовал, а создавал полноценные психологические портреты, объясняя причины, внутренние мотивы поведения людей, решивших посвятить жизнь террору. Скажем, Каляев, выведенный в повести под именем Ваня, был фанатично религиозным человеком. Следить за его логикой, системой аргументации чрезвычайно интересно» [10].

Как известно, «Конь Бледный» не просто «признавался», а был написан Савинковым при содействии Мережковских. Гиппиус дарит боевику свой литературный псевдоним – Виктор Ропшин, что наводит многих критиков на мысль, что автор это «известная декадентская писательница, которая не имеет никакого понятия о русском терроре» [11]. При содействии Д.С. Мережковского «Конь Бледный» выходит в издательстве «Шиповник». Писатель также занимается, говоря современным языком, «раскруткой» повести, пишет рецензии, в которых ставит Савинкова на один уровень с Л. Андреевым: «У кого не было веревки на шее, тот не написал бы так. Может быть, написал бы художественнее, трогательнее, страшнее, как Л. Андреев – но не так» [12]. Значение, которое Мережковские  придавали «Коню Бледному», передают строки З.Н.Гиппиус из ее письма М.С.Шагинян в январе 1911 г.: «…этого “Коня”, несовершенного, но бесконечно важного и тогда нового, важного бытием своим, – мы родили жеребеночком, холили и кормили чуть не своим мясом, во всяком случае здоровьем» [13]. Оценивая повесть «Конь Бледный» Д.С.Мережковский писал Б.В.Савинкову: «Вы сделали очень большой шаг вперед в смысле писательского мастерства, – это несомненно. Относительно “идеи” что сказать? Вы ведь знаете, она мне родная. Это наша общая мука. Она выражена стыдливо, целомудренно. <…> Имейте в виду, что романа печатать в России невозможно. А между тем печатать его нужно. Вещь очень серьезная – и надо, чтобы революционеры ее прочли. Она очень подействует. И благотворно. Заставит думать» [14]. Таким образом, можно смело утверждать, что фильме, мы встречаем взгляды именно Д.С. Мережковского (и З.Н. Гиппиус), их систему аргументации  «за» и «против» в отношении насилия, и это будит в нас мысль и волю к мысли, как писал Мережковский [15]. В этом отношении творчество Д.С. Мережковского, как часть русской культурной традиции, является    актуальным для дальнейшего изучения. Так, тема нового исследования  может звучать как «Киноискусство и кинокритика, как опыт религиозной проповеди», поскольку  вполне вероятно, что в современном российском культурном контексте Мережковский вполне мог быть режиссером,  кинокритиком или… телевизионным проповедником.

1. Шкловский В. Гамбургский счет. – М.  –  1990.
2. Мережковский Д.С., Гиппиус З.Н. Данте. Борис Годунов. Киносценарии. Редакция и вступительная статья Т. Пахмусс. – NY: Gnosis Press – 1990.
3. Пахмусс. Т. Д.С. Мережковский в эмиграции: романы биографии и сценарии//Мережковский: Мысль и Слово. – М. – 1999. – С. 77.
4. Там же. – С. 78, 79.
5. Пахмусс Т.А. Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, как авторы сценариев// Новый журнал. – 1987. – Т. 167. – С 219.
6. Зинаида Николаевна Гиппиус. Новые материалы. Исследования. – М. – 2002. – С. 10.
7. Пахмусс Т.А. Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, как авторы сценариев. –  С 221.
8. Там же.
9. Зинаида Николаевна Гиппиус. Новые материалы. Исследования. – М. – 2002. – С. 10.
10. Ванденко А. Купание бледного коня// Итоги. – 2003. – №45.  Режим доступа: www.itogi.ru (12.05.2007).
11. Мережковский Д.С. Конь бледный//Мережковский Д.С. Больная Россия. М. – 1991. – С. 122.
12. Там же. – С. 125.
13. Шагинян М.С. Человек и время. История человеческого становления. – М. – 1982. – С. 343.
14. Морозов К.Н. Поиски ответов на «проклятые вопросы» этики и богоискательство в эсеровской среде в межреволюционный период (июнь 1907г. — февраль 1917г.). Режим доступа: www.machaon.ru (12.04.2007).
15. Мережковский Д.С.  О мудром жале// Мережковский Д.С.  Акрополь. – М. – 1991. – С. 314.

географические названия, санскритские корни названий, мифологические основания, расшифровка.

В статье анализируются взаимосвязи санкритской и проторусской культуры, что исследуется на примере географических названий России.

Текст статьи:

1. Гипотеза происхождения семейства названий «Ишим-Ишма-Чишма и Ко»

Гипотеза «санскритских корней» многих географических названий России (городов, рек, озер) имеет под собой достаточно оснований. Серьёзной проверкой этой гипотезы может быть расшифровка многих названий городов, объяснение их смысла с помощью известных нам языковых и мифологических сведений.

Рассмотрим самую большую группу топонимов, объединённых по их основе: Чишма, Ишма, Ишим . У первого и второго из этих названий есть родственные парные названия, образованные путем замены близких по звучанию буквы « ш » на « ж »: Чишма – Чижма и Ишма – Ижма .

Итак, в начале проследим «эволюционную цепочку» названий Ишим – Ишма. Как уже было видно ранее окончание –им и –ма является остатком от имени Йима. Современное звучание на русском языке, очень близкое к санскриту, позволяет записать его имя как « ima ». Тогда первая часть слова может быть записана как « iş », означающее на санскрите – «владыка, мощь». Такое восстановление позволяет воссоздать наиболее вероятную изначальную форму слова – işima . Его перевод на русский язык означает Владыка Йима или мощь Йимы.

Такая трактовка соответствует легендарной истории Авесты. Действительно, в первой половине своей жизни Йима «…царь золотого века человечества, в царстве которого нет ни жары, ни холода, ни старости, ни смерти, ни зависти….», «…люди были бессмертны и жили в изобилии и благополучии…». Этому периоду его жизни соответствует максимальная мощь, сила и власть Йимы, и так по праву можно называть его и это время.

Представляется, что подобный смысл вкладывался в эти географические древними наподобие «ключей» для поддержания исторической, информационной и даже энергетической связи между поколениями. Нельзя сбрасывать со счетов также и энергетическую связь (духовную подпитку) с духовным миром и возможность нам, наследникам Золотого века в течении многих тысяч лет прикасаться, не ведая того, к легендарной истории.

За много тысяч лет слово « işima », читаемое как « ишима », вобрав в себя результаты нескольких реформ русского языка, написанное современной кириллицей, эволюционно упростилось до двух устойчивых форм: Ишма/Ижма и Ишим. Логично полагать, что от эих форм произошли современные названия городов: Ишманово, Ишмекеево, Ижма, Усть-Ижма, Ишим, Ишимбай, Ишимка 1-я и 2-я, Ишимово, Ишимский, Ишимское, Мордовский Ишим, Новый Ишим, Усть-Ишим .

Аналогичный подход допустимо применить и к образованию слова Чишма. Принимая, как и ранее, концовку составного слова « ima », производного от имени Йима, начальная часть слова может быть представлена как « Çiş » (убийство) или « Çeşa » (окончание). Тогда главное составное слово может быть записано двумя близкими по звучанию словами: Çişima или Çeşaima . Упрощенно оба слова можно прочитать как Чишима. Первое означает « убийство Йимы », а второе можно трактовать как « окончание (эпохи) Йимы ». Всё это полностью совпадает с легендарной историей Авесты, которая повествует о грехопадении Йимы и, как следствие, окончании эпохи Золотого века. «…После грехопадения Йимы в мир проникает Зло, род людской становится несовершенен духовно и телесно. В итоге Йиму свергают с престола, он скитается в изгнании, нигде не находя приюта, а потом его настигают и казнят…».

Эти два слова-названия отражают вторую трагическую половину жизни Йимы. Они являются неотъемлемым дополнением к слову «Ишима», образуя единое биполярное описание его жизни и всей его эпохи. Слово «Чишима» за прошедшее долгое и сложное время упростилось и видоизменилось по двум основным линиями эволюции. Согласно первой линии, из них возникли несколько корнеслов названий Чишма/Чешма/Чежма, от которых образовались такие современные названия городов: Большая Чежма, Елань–Чишма, Новая Чишма, Салкин-Чишма, Салкым-Чишма, Салкын-Чишма, Таш-Чишма, Таш-Чишма, Чешмали, Чишма, Чишмы, Чишмя .

Вероятно, за счет объединения (слияния) двух близких по звучанию шипящих слогов до корнеслова Чим возникло небольшое семейство городов: Чим, Чимбай, Чимеево, Чимшилия. Однако, самая большая группа названий с корнесловом Шима/Шим доказывает, что в результате многотысячелетней истории второй шипящий слог «ши» поглотил первый слог «чи». В результате эволюции возникла многочисленная группа названий: Шима, Шиманово, Шимановск, Шимбуй, Шимваж, Шименеево, Шименер, Шиминерский, Шимкайчай, Шимково, Шимкусы, Шимонис, Шимоновка. Шимоново, Шиморское, Шимск, Шимшурга, Шимякино, Шимяничи.

Справедливости ради, для некоторых названий из группы с корнесловом Шима/Шим нельзя отрицать и вероятность происхождения от исходного названия Ишим.

2. Происхождение двух семейств названий «Туим и Ко» и «Тюмень и Ко»

Попробуем проследить возникновение двух близких по звучанию семейств географических названий: «Туим и Ко» и «Тюмень и Ко».

Первая небольшая группа городов «Туим и Ко» включает в себя всего 5 городов: Туим, Туйемойнак, Туйметкино, Туймазы и Туймыйза, и ее звучание сохранило свои «микроскопичное» отличия от второй на протяжении многотысячелетней истории. Это позволяет сегодня нам говорить о том, что внутренний зашифрованный нашими современниками смысл названий принципиально отличается от смысла названий «Тюменского семейства». В противном случае, за много сотен лет большая группа без особого труда поглотила бы меньшую.

Поиск прототипа для первого слога позволил достаточно легко найти его: санскритское слово « tu » означает золото. /Словарь санскрита Кочергиной/. Это позволяет предположить, что резкое похолодание климата, произошедшее около 10-12 тысяч лет назад, эпохальный перелом всей жизни (в худшую сторону) оставил в народной памяти ностальгию по золотой эпохе, которое было в начале правления Йимы. Эта ностальгия отразилась в географических названиях, отражающих исторические сведения, увековеченные в топонимах. Таким образом, соединение двух слов « tu » (золото) + « ima » (Йима) привело к появлению единого слова-названия – « tuima » (Туима).

Соединение вышеназванных слов за более, чем 10 тысяч лет в разных местностях и языках дало жизнь небольшой группе названий: Туим, Туйемойнак, Туйметкино, Туймазы и Туймыйза. Однако, очевидно, за счет «съедания» звука «и»/»й» в звучании «материнской» группы названий «Туим и Ко» возникла самая большая «дочерняя» группа названий «Тума и Ко»: Тум, Тума, Тумаево, Тумазы, Тумак, Тумак, Тумалейка, Туменевка, Тумботино, Тумменское, Тумер, Тумер, Тумкино, Тумлейка, Тумбук, Тумул, Тумул, Тумул, Тумша, Тумшупе, Тумынь. Однако, нельзя отрицать и влияния на эту группу названий «Тюменского семейства». Рассмотрим гипотезу возникновения семейства «Тюмень и Ко» более подробно.

Исследование происхождения названия одного из самых крупных российских городов этого семейства – Тюмень – было сложным и необычным. Сейчас уже не вызывает сомнений, что в топониме Тюмень, как и в ранее упомянутых случаях, во втором слоге упоминается легендарный зороастрийский герой Йима, и, соответственно, санскритское написание его имени – ima .

Самым близким, из всех возможных слов, к слогу «тю» в санскрите является слово tayu , что означает вор /Словарь санскрита Кочергиной/. Представить себе перевод слова Тюмень, как Вор Йима невозможно, и любой, кто вместе с автором прикоснулся к «дыханию священной и легендарной истории», может подумать, что наше исследование зашло в тупик.

Для успешного разрешения противоречия автором предлагается следующая историческая гипотеза о происхождении слога «тю». Согласно описанному в Авесте мифологическому сюжету, свыше, от Бога (в зороастризме его зовут Ахура-Мазда) Йиме приходит откровение о скором приближении холодов и наступлении зимы (см. Авеста, «Видевдат» Миф о Йиме, Перевод И.М. Стеблин-Каменского):

«……………………………»
22. Так сказал Бог Йиме:
«О Йима прекрасный сын Вивахванта, на этот плотский злой мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод. На плотский злой мир придут зимы, и сначала тучи снега выпадут снегом на высочайших горах………..».
25. И ты сделай Вар размером в бег на все четыре стороны и принеси туда семя мелкого и крупного скота, людей, собак, птиц и красных горящих огней. Сделай же Вар размером в бег на все четыре стороны для жилья людей и размером в бег все четыре стороны для помещения скота.
26. Там воду проведи …………., там устрой луга, всегда зеленеющие, где поедается нескончаемая еда, там построй дома, и помещения, и навесы, и загородки, и ограды.
27. Туда принеси семя всех самцов и самок, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Туда принеси семя всех родов скота, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие.
28. Туда принеси семя всех растений, которые на этой земле высочайшие и благовоннейшие. Туда принеси семя всех снедей, которые на этой земле вкуснейшие и благовоннейшие. И всех сделай по паре, пока люди пребывают в Варе.

…………………………………
30. В переднем округе (Вара) сделай девять проходов, в среднем – шесть, а во внутреннем – три …………………………»
…………………………………

____________________________
Вар – авест. Вара , глинобитная крепость или замок, служащий убежищем для людей, скота, растений и огней во время смертельных холодов зим, снегопадов и наводнений. Судя по приводимому в Авесте описанию, Вар, построенный Йимой, состоял из трёх концентрических кругов стен, во внешнем из которых было девять проходов, в среднем – шесть и во внутреннем – три. Вар этот напоминал, таким образом, по планировке жилища-поселения древних Ариев, включавших круговые концентрические стены, открытые археологами на севере Афганистана и в Южном Приуралье (например г. Аркаим). В русских говорах встречается слово вар, варок, означающее «скотный двор», родственное древнерусскому воръ – в смысле «забор», ограда (а также ворота) и связанное с авестийским вара .

Археологические раскопки, проведенные в конце 80-х годов на южном Урале, во многом подтвердили описания, дошедшие до наших дней в священном тексте Авесты. Вот что пишет руководитель археологической экспедиции: «Уникальный по своей сохранности и наиболее изученный из «страны городов» культурный комплекс Аркаим был обнаружен в 1987 году. Общая площадь памятника 20 тысяч квадратных км. Площадь археологических раскопов – более 8 тысяч квадратных км.

На современной степной поверхности хорошо прослеживается обводной ров, за ним два кольца земляных валов, центральная площадь. Археологические исследования показали, что валы – это остатки оборонительных стен, сложенных из грунта, сырцовых блоков и дерева. Внутри каждого кольца, словно спицы в колесе, расположены жилища, которые строились из бревенчатых каркасов и грунтовых блоков. В хозяйственных отсеках домов – очаги, колодцы, ямы для хранения продуктов, металлургические печи. Перед выходами – крытые дворики. Сегодня исследованы 29 жилищ. Геофизические методы позволили установить, что весь комплекс состоял из 60 построек (35 – во внешнем круге и 25 – во внутреннем). Круговые и радиальные улицы, система водосброса и канализации, основания надвратных башен, ниши и переходы внутри мощных оборонительных стен – все это представляет собой необычайно яркую картину. На поселении собраны большая коллекция керамики, изделий из кости и камня, металлических орудий труда и многочисленные предметы, связанные с металлургическим производством

/Зданович Г.Б. Феномен протоцивилизации бронзового века Урало-Казахстанских степей. обусловленность//Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989; Зданович Г.Б. Архитектура поселения Аркаим// Маргулановские чтения: Сборник материалов конференции. М.; 1992; Зданович Г.Б. Аркаим: арии на Урале. Гипотеза или установленный факт?// Фантастика и наука (Гипотеза. Прогнозы): Международный ежегодник. Вып.25 М.; 1992.

Итак, как следует из Авесты, убежище для людей и скота у древних Ариев называлось вар . В Тамбовской, Рязанской и Курской областях оно до сих пор сохранилось в своих прежних форме и значении. Одна из форм слова также несет в себе смысл приготовления пищи (кипящая вода; смола; жар). Также оно, согласно Фасмеру, является почти полным синонимом слова вор , которое по прошествии многих сотен лет в бытовом смысле, в первую очередь, сохранило то, что связано с формой круга или окружности. Оно и сегодня является корнем многих слов, связанных с круговым вращением: поворот, разворот, ворота, вращение, ворожба . Последнее, согласно этимологическому словарю Фасмера, представляет собой специальный инструмент – циркуль, разножку, снаряд для очертания кругов, окружностей.

Однако, в настоящее время слово вор гораздо чаще употребляется в другом смысле. Того, кто входит обманным путем, с корыстными целями, другими словами, кто преодолевает созданную охранную границу, как правило, выполненную в виде защитного круга, рва, забора с целью грабежа, стали именовать « вор » . Именно от этого, второго смысла слова произошло семейство новых слов: воровать, врать, изворачиваться, свора .

Итак, слово вор в санскрите пишется как tayu и к современной эпохе это слово донесло до нас, в основном, только лишь второй смысл (мошенник, грабитель). Даже известная поговорка «как тать в ночи», т.е. «…как ночной вор…» (воруют, как известно, чаще всего ночью) сохранила древнюю связь между словами тать и вор .
Исход большей части древних ариев как основных носителей санскрита в южные регионы Азии: Иран, Ирак, Индию и их расселение среди местных народов привел к значительным изменениям бытового уклада людей из-за более жаркого климата на новых землях. Из-за жары уже не было особой нужны строить особо теплые крепости-вары для сохранения тепла и, возможно, поэтому первый, исходный смысл прекратил свое существование, а в санскрите осталось лишь второе значение слова соответствующее вору, мошеннику.

Поэтому, учитывая существовавшую ранее двусмысленность, мы в праве использовать именно первый исконный смысл слова. Таким образом, изменения образа жизни арийцев естественно привели к смысловым изменениям санскрита, а искусственно созданные ранее географические названия увековечили древнюю историю и превратились в естественные памятники истории народа. Итак, сочетание двух слов «tayu» и «ima» образует санскритское слово «tayuma» (Вар или убежище Йимы), которое будет звучать «Тюма». Как несложно догадаться, именно форма этого слова и стала «материнской» для всего последующего семейства Тюменских названий. Поиск всех родственных Тюменских названий по российским регионам выявил 17 географических названий, обобщенная информация по которым сведена в табл. 1

Как несложно заметить, расшифрованные ранее географические названия давались в честь значимой, оставшейся в памяти человечества, эпохи. Другими словами, корень названия отражает суть этой эпохи, как временного промежутка жизни человечества. И вот впервые мы встречаем географические названия семейства «Тюмень и Ко», в которых зашифрованы рукотворные построения (убежище, вар, крепость) имевшие (и скорее всего до настоящего времени имеющие) важную «территориальную привязку» к конкретной географической местности. Можно нарисовать карту России, выделив регионы, содержащие названия из «Тюменского семейства» красным цветом. Эта карта приведена на рис.1, и на ней красным цветом выделено Тюменское семейство», а желтым остальные области.

Пока трудно предположить какую-либо гипотезу, объясняющую общий характер полученных «пятен», образованных Тюменскими названиями. Видно, что расположение «Тюменского семейства» приблизительно равномерное, и оно почти соответствует общей территории современной России. Из этого можно предположить, что на территории древнейшей Руси проживал единый народ с общим языком (санскритом), культурой, историей со священным писанием Авестой.

язык, менталитет, изменения языка, индикация, этнос.

Язык, как средство выражения мыслей, и мышление, как процесс производства мыслей, теснейшим образом взаимосвязаны и взаимообусловлены. Взаимозависимость языка и мышления проявляется, упрощенно говоря, в том, что мысли отливаются в формы, удобные для их выражения средствами языка, а язык устроен таким образом, чтобы наиболее адекватно отражать сформировавшиеся мысли _ .

Текст статьи:

Признавая очевидную (пусть нежесткую и неоднозначную) взаимосвязь языка и мышления на абстрактном уровне, мы с необходимостью должны признать (по крайней мере, допустить) наличие корреляции между определенными типами языка _ 2 и определенными типами мышления _ 3 , еще конкретнее – взаимосвязь тех или иных особенностей конкретного языка и этнического менталитета его основных (исходных) носителей _ 4 .

Что первично во взаимодействии языка и этнического менталитета? В случае сформировавшегося этноса (и вообще, для стационарного состояния этноязыковой системы) такая постановка вопроса некорректна: язык и этнический менталитет, представляя собой весьма устойчивые и инерционные образования, находятся во взаимосоответствии, в равной мере структурируя и поддерживая стабильность друг друга. Язык способствует воспроизводству этнического менталитета в каждом новом поколении людей, исподволь навязывая ребенку такой способ мышления, который согласуется со структурой языка, а значит и со структурой этнического менталитета. В то же время воспроизводимые при посредстве языка этнические стереотипы мышления способствуют закреплению в языке особенностей, согласующихся с этими стереотипами.

Однако язык и этнический менталитет, будучи двумя сторонами одной «медали» – единого процесса производства и выражения мыслей, совершенно неравнозначны с точки зрения их доступности для научного анализа, которому конкретный язык (система объективная и определенная) поддается несравненно лучше, чем этнический менталитет (вещь субъективная и трудно определимая). Поэтому имеется заманчивая возможность по особенностям языка реконструировать хотя бы некоторые особенности этнического менталитета . Попытаемся сделать это на примере английского и русского языков. Для этого рассмотрим такие особенности указанных языков, которыми они наиболее заметно (и существенно) отличаются, – грамматический строй и систему видовременных форм глагола.

Грамматический строй языка и структура мышления

Английский язык, как известно, относится к языкам аналитического строя, в которых грамматические отношения выражаются порядком слов в предложении и специальными служебными словами.

Для английского языка характерны:

1) малое число аффиксов (особенно флексий); преобладание слов, состоящих из одних корней;
2) фиксированный порядок слов в предложении _ 5 (при перестановке слов смысл предложения может быть искажен или утерян _ 1 );
3) грамматическая (морфологическая) многозначность слов: принадлежность слова к той или иной части речи часто определяется его местом в предложении и другими (в том числе, служебными) словами _ 7 ;
4) тесная смысловая взаимосвязь и взаимозависимость слов в предложении: семантическое поле значительной части слов грамматически (морфологически) неоднородно и дискретно, т.е. состоит из различных именных, глагольных и т.п. участков; актуальность того или иного участка определяется другими словами и предложением в целом.

Таким образом, структурной единицей английского (как и любого аналитического) языка является предложение . При его искусственном расчленении на отдельные слова смысл последних часто делается неопределенным _ 8 .

Русский язык – язык синтетического строя, в котором грамматические отношения выражаются морфологически с помощью аффиксов (преимущественно флексий).
Для русского языка характерны:

1) большое число аффиксов (особенно флексий); развитая система склонения и спряжения;
2) относительно свободный порядок слов в предложении (при перестановке слов смысл предложения, как правило, не меняется или меняется незначительно);
3) грамматическая (морфологическая) однозначность слов: в большинстве случаев слова однозначно идентифицируются как существительные, прилагательные, глаголы и т.д. – независимо от места в предложении и других слов (причем практически все имена однозначно идентифицируются как имена, а глаголы – как глаголы _ 9 );
4) относительная смысловая независимость слов в предложении: семантическое поле слова, как правило, грамматически (морфологически) однородно и определяется, в морфологическом отношении, им самим; контекст обычно лишь актуализует то или иное значение из этого поля _ 10 .

Таким образом, структурной единицей русского (как и любого синтетического) языка является слово . При расчленении предложения на отдельные слова последние, как правило, сохраняют свой основной смысл _ 11 .

Рассмотрим, какое влияние оказывают эти особенности английского и русского языков на структуру устной диалогической речи. Будем считать, что эта речь состоит из отдельных речевых актов – монологов, каждый из которых передает достаточно обособленную и законченную мысль (т.е. контекст несуществен) _ 12 .

Речевой акт представляет собой передачу сообщения от говорящего (адресанта) к слушающему (адресату). Компонентами речевого акта являются 1) мысленное кодирование сообщения и 2) говорение – для адресанта, 3) восприятие сообщения и 4) его мысленное декодирование – для адресата (рис. 1) _ 13 .

Структурная единица английской речи – предложение. Англоязычный адресант проговаривает свое сообщение нерасчленяемыми (слабо расчленяемыми) по смыслу наборами слов, выражающими законченную мысль, и такими же наборами воспринимает сообщение адресат. Но если процесс передачи – восприятия сообщения структурирован предложениями, то предложениями же должны быть структурированы и процессы кодирования – декодирования того же сообщения. Иными словами, англоязычные собеседники должны мыслить отдельными и цельными предложениями-фразами . Это означает следующее.

1) Англоязычный адресант кодирует мысль до конца, и лишь затем сообщает ее адресату («сначала думает, потом говорит»). Уже первое слово и даже первые звуки фразы могут потребовать полной завершенности процесса кодирования мысли. Так, чтобы произнести звуки [m], [l], [v], [d] в словоформах I’m, I’ll, I’ve, I’d , адресант должен заранее «решить», в каком времени будет задействован глагол.

Особо тщательно должны быть «продуманы» адресантом сообщения, построенные с привлечением сложных видовременных форм глагола, инфинитивных и причастных оборотов, сложноподчиненных предложений. При этом чем более сложная аналитическая конструкция используется, тем меньше возможностей у адресанта перестроить предложение по ходу дела. Например, начав произносить фразу the plane is to land (самолет должен приземлиться) , адресант не может оборвать свое сообщение после слова is , так как уже произнесенные слова the plane is… могут быть поняты адресатом совершенно неверно ( самолет находится… ).

2) Англоязычный адресат воспринимает сообщение адресанта до конца, и лишь затем декодирует его («сначала слушает, потом думает»). При восприятии отдельного слова адресат может осуществить лишь его предварительное осмысливание, а также частичное переосмысливание слов, воспринятых ранее. Так, выслушав 2-е слово сообщения, адресат его предварительно осмысливает и, в то же время, частично переосмысливает 1-е слово (в соответствии с предварительно осмысленным 2-м); «прием» 3-го слова и его предварительное осмысливание сопровождается частичным переосмысливанием 1-го и 2-го слов (в соответствии с предварительно осмысленным 3-м), и т.д. И лишь после восприятия последнего слова адресат имеет возможность полностью декодировать сообщение и адекватно понять (уяснить) его смысл.

Проиллюстрируем сказанное на следующем примере. В неоконченной фразе the main assembly line conveyer control system consists of… (система управления конвейером главной сборочной линии состоит из…) восприятие и предварительное осмысливание каждого нового слова требует частичного переосмысливания большинства воспринятых ранее слов _ 14 . И только после предварительного осмысливания глагола-сказуемого consists (состоит) у слушателя появляется определенная уверенность в том, что переосмысливать имена подлежащной группы далее не потребуется.

Радикальное переосмысливание уже воспринятой и предварительно осмысленной части фразы часто требуется при восприятии сложных глагольных конструкций с многозначными глаголами to have и to be . Например, сообщение you will have been working… (вы будете работать…) после восприятия слов you will have… может быть предварительно (и совершенно неверно) понято как вы будете иметь…

В некоторых случаях предварительное декодирование воспринятого слова вообще невозможно. Английское предложение, например, может быть начато как неисчисляемым существительным (т.е. существительным без артикля), так и созвучным ему глаголом в форме повелительного наклонения (инфинитив без частицы to). Поэтому предложения, начатые словами air, water, land , могут в дальнейшем оказаться как повествовательными ( воздух…, вода…, земля… ), так и повелительными ( проветрите…, полейте…, причаливай!… ) _ 15 .

Как видим, адекватное осмысливание сообщения возможно лишь в том случае, если адресат удерживает в своей краткосрочной памяти все предложение. Аналитический строй английского языка предъявляет высокие требования и к вниманию адресата. Так, пропуск всего одного звука в разговорных формах I’ll, I’ve, I’d может привести к неверному пониманию сути сообщения _ 16 .

Аналитический строй английского языка, заставляющий адресанта «сначала мыслить, потом говорить», а адресата – «сначала слушать, потом осмысливать», требует от обоих участников диалога внимательно выслушивать реплики друг друга и не перебивать собеседника в процессе его высказывания. В противном случае сообщения могут превратиться в бессвязный набор бессмысленных слов и звуков.

Отметим, что английская речь должна легче даваться человеку с флегматическим темпераментом – спокойному, выдержанному, неторопливому, чем, например, холерику – человеку взрывному и необузданному.

Структурной единицей русской речи является слово. Это дает возможность:

адресанту – 1) кодировать каждое слово сообщения в отдельности и тут же произносить его (до кодирования следующего слова);
2) начинать говорение до завершения процесса кодирования мысли;
3) »додумывать» мысль в процессе говорения;
4) начинать и обрывать фразу в любом месте;
5) легко переходить от одной незавершенной фразы к другой, начатой ранее;
6) строить сообщение из обрывков разных фраз и несвязанных (слабо связанных) между собой слов;

адресату – 1) декодировать сообщение по ходу его восприятия, слово за словом _ 17 ;
2) пропускать («прослушивать») отдельные слова и даже группы слов в сообщении (конечно, понимание сообщения при этом может ухудшиться, однако смысл ранее воспринятых и уже декодированных слов остается, как правило, неизменным);
3) не удерживать в краткосрочной памяти уже воспринятые и декодированные слова;

обоим участникам диалога – перебивать друг друга и даже говорить одновременно (при этом понимание сообщений может оставаться адекватным).

Русский язык , следовательно, позволяет адресанту «думать и говорить одновременно», а адресату – «одновременно слушать и думать» . Такая речь должна легко даваться сангвинику – человеку живому, подвижному, легко и быстро переключающемуся.

Как видим, структуры речевого акта у англо- и русскоязычных собеседников существенно различны _ 18 . Однако из этого вовсе не следует, что англоязычный адресант «продумывает» сообщение медленнее, чем русскоязычный, а до англоязычного адресата медленнее «доходит» его смысл. Суммарное время кодирования и декодирования предложения (при большом усреднении), как и качество этих операций, в обоих случаях одинаковы. Различие, во-первых, состоит в том, что англоязычный адресант производит мысленное кодирование «оптом» – в начале предложения, а русскоязычный – «в розницу», перемежая его с говорением. Во-вторых, у англоязычного адресата элементы операции мысленного декодирования распределены в процессе речевого акта существенно неравномерно (и количественно, и качественно); у русскоязычного адресата эти элементы более или менее равномерно распределены между актами восприятия отдельных слов.

Таким образом, английский язык не только заставляет человека мыслить относительно крупными структурными единицами (предложениями), но и – за счет разнесения и обособления во времени элементарных мыслительных актов – дискретизирует (расчленяет на порции) сам процесс мышления. Такая дискретизирующая функция английского языка может , на наш взгляд, служить косвенным индикатором дискретности (логичности) _ 19 английского менталитета. Русский же язык не только позволяет мыслить относительно мелкими структурными единицами (словами), но и – за счет сближения, наложения и фактического слияния элементов мышления – интегрирует (объединяет в единое и непрерывное целое) процесс мышления как таковой. Интегрирующая функция русского языка может , как нам представляется, служить косвенным индикатором аналоговости (образности) _ 20 русского менталитета.

Видовременные формы глагола и восприятие времени

Английский глагол, как известно, имеет развитую систему видовременных форм. Она включает времена the Present, the Past, the Future в каждой из групп Indefinite, Perfect, Continuous, Perfect Continuous – итого 12 личных форм действительного залога изъявительного наклонения. Система видовременных форм русского глагола значительно беднее: настоящее (несовершенного вида), прошедшее (совершенного и несовершенного вида), будущее (совершенного и несовершенного вида) – итого 5 личных форм действительного залога изъявительного наклонения. Остановимся, однако, не на количественных, а на качественных различиях этих систем.

В русском языке видовая форма характеризует глагол с точки зрения законченности действия _ 21 : глаголы совершенного вида выражают законченное действие, глаголы несовершенного вида – незаконченное действие _ 22 . Временная форма, в общем случае, соотносит действие с моментом речи (и плюс-минус бесконечностью). Т.е. точками отсчета для прошедшего являются бесконечно удаленное прошедшее и буквальное настоящее («сделано что-то» к моменту речи, или только «делалось»), для будущего – буквальное настоящее и бесконечно удаленное будущее («будет сделано что-то» вообще, когда-нибудь, или только «будет делаться»). Иных точек отсчета русский глагол (сам по себе, вне контекста) не имеет.

Таким образом, прошедшее и будущее «чистого» русского глагола бесконечно длительны, абстрактны и непрерывны _ 23 ; настоящее «чистого» русского глагола, в отличие от прошедшего и будущего, не имеет длительности, – оно, как правило, одномоментно («есть только миг между прошлым и будущим…») _ 24 . Т.е. русский глагол, взятый сам по себе, в отрыве от грамматического и иного контекста, а) не дробит и не конкретизирует прошедшее и будущее – они у него слитны и абстрактны _ 25 , б) не дробит и не конкретизирует настоящее – оно и так у него предельно дискретно и предельно конкретно _ 26 .

В английском языке видовая форма характеризует глагол не столько с точки зрения законченности действия, сколько с точки зрения его соотнесенности с некоторым моментом или (и) отрезком времени. С моментом обычно соотносится законченное действие, с отрезком – незаконченное. С моментом и отрезком может быть соотнесено как законченное действие, так и действие, законченное не полностью. Кроме того, любое действие (завершенное, незавершенное, частично завершенное) может быть представлено в своем времени абстрактно, без соотнесения с конкретным отрезком или моментом.

Временная форма локализует момент (отрезок) отсчета – в настоящем, прошедшем или будущем _ 27 . В прошедшем и будущем момент и отрезок отсчета могут быть расположены произвольно (т.е. момент, с которым соотносится действие, в общем случае не совпадает ни с моментом речи, ни с плюс-минус бесконечностью, а аналогичный отрезок – ни с моментом речи, ни с плюс-минус бесконечностью не соприкасается). Настоящее (в отличие от русского глагола) имеет длительность и, следовательно, также допускает наличие контрольной точки или/и контрольного отрезка. Точкой отсчета в настоящем является момент речи; отрезок отсчета либо охватывает момент речи, либо с ним соприкасается _ 28 .

Ниже даются примеры типичного употребления всех видов и времен английского глагола.

Вид Perfect (совершенный _ 29 ) соотносит действие с моментом времени: to have answered ответить, to have written написать, to have done сделать – к некоторому моменту (в настоящем, прошедшем или будущем) _ 30 . При этом не сообщается о том, когда было (будет) завершено действие, – важно, что к указанному моменту оно уже было (будет) завершено. Present Perfect Tense (настоящее совершенное время) : I’ve answered your remarks and suggestions – я (уже) ответил на Ваши замечания и предложения (когда именно ответил – не важно, важно, что к моменту речи уже ответил) _ 31 . Past Perfect Tense ( прошедшее совершенное время ) : yesterday by 12 o’clock he had written the letter for you – вчера к 12 часам он ( уже ) написал Вам письмо . Future Perfect Tense ( будущее совершенное время ) : we’ll have done our lessons by 12 o’clock – мы приготовим уроки к 12 часам _ 32 .

Подчеркнем, что Perfect-формы глагола-сказуемого указывают на соотнесенность действия с каким-то моментом сами по себе, независимо от грамматического контекста: he had written… – он (уже) написал… (к какому-то моменту в прошлом); we’ll have done… – мы сделаем… (к какому-то моменту в будущем). Обстоятельства времени лишь конкретизуют этот момент (примеры см. выше).

Вид Continuous (продолженный _ 33 ) соотносит действие с отрезком времени: to be answering отвечать, to be writing писать, to be doing делать – непрерывно в течение некоторого отрезка времени (в настоящем, прошедшем или будущем). Этот отрезок может быть задан прямо – своим названием ( at present, last week, tomorrow ) или границами ( from… till ), или косвенно – через координаты актуального центра ( at … o’clock ) _ 34 . Present Continuous Tense (настоящее продолженное время) : I’m answering your remarks and suggestions – я (сейчас) отвечаю на Ваши замечания и предложения (начал работу несколько раньше, завершу – несколько позже, актуальный центр интервала – момент речи). Past Continuous Tense (прошедшее продолженное время) : yesterday at 12 o’clock he was writing a letter for you – вчера в 12 часов он писал Вам письмо (указан актуальный центр); he was writing a letter for you from 10 till 12 o’clock – он писал Вам письмо с 10 до 12 часов (указаны границы интервала). Future Continuous Tense (будущее продолженное время) : we’ll be doing our lessons at 12 o’clock tomorrow – завтра в 12 часов мы будем готовить уроки (указан центр); tomorrow we’ll be doing our lessons all day long – завтра с утра до вечера мы будем делать уроки (дано название отрезка – tomorrow all day long).

Уточним, что Continuous-формы глагола-сказуемого уже сами по себе указывают на соотнесенность действия с каким-то отрезком времени: he was writing… – он писал… (в течение какого-то времени в прошлом); we’ll be doing… – мы будем делать… (в течение какого-то времени в будущем). Обстоятельства лишь конкретизуют это время (примеры см. выше).

Вид Perfect Continuous (совершенный продолженный _ 35 ) соотносит действие и с отрезком, и с моментом: to have been answering, to have been writing, to have been doing – отвечать, писать, делать непрерывно в течение некоторого отрезка времени и (по крайней мере, частично) ответить, написать, сделать к некоторому моменту (в настоящем, прошедшем или будущем); допускается (и даже, как правило, предполагается) продолжение действия и после этого момента _ 36 . Present Perfect Continuous Tense (настоящее совершенное продолженное время) : I’ve been answering your remarks and suggestions for 2 hours – я отвечаю на Ваши замечания и предложения вот уже 2 часа (к данному моменту на часть из них уже ответил и собираюсь отвечать дальше). Past Perfect Continuous Tense (прошедшее совершенное продолженное время) : he had been writing the letter for 2 hours when you called – к моменту Вашего звонка он писал письмо уже 2 часа (что-то написал и, по-видимому, собирался писать дальше). Future Perfect Continuous Tense (будущее совершенное продолженное время) : we’ll have been doing our lessons for 2 hours when you come – к моменту твоего прихода мы будем готовить уроки уже 2 часа (успеем немало сделать, а потом, наверное, продолжим) _ 37 . Добавим, что глаголы в Perfect Continuous так же самостоятельно указывают на наличие момента и отрезка отсчета, как в Perfect – на наличие момента, а в Continuous – на наличие отрезка.

И наконец, вид Indefinite (неопределенный) _ 38 ни с отрезком, ни с моментом действие не соотносит. To answer, to write, to do : а) многократно отвечать, писать, делать – вообще, всегда, обычно, регулярно, часто, редко, иногда (в настоящем, прошедшем или будущем); б) один раз ответить, написать, сделать – когда-нибудь (в прошедшем или будущем). Present Indefinite Tense (настоящее неопределенное время) : I always (usually, often, sometimes) answer your remarks and suggestions – я всегда (обычно, часто, иногда) отвечаю на Ваши замечания и предложения . Past Indefinite Tense (прошедшее неопределенное время) : he wrote letters for you every day – он писал Вам письма каждый день; he once wrote a letter for you – однажды он написал Вам письмо . Future Indefinite Tense (будущее неопределенное время) : we’ll always do our lessons – мы всегда будем делать уроки; we’ll do our lessons later – мы сделаем уроки позже _ 39 .

Таким образом, английским глаголам в Perfect соответствуют (в грубом приближении) русские глаголы совершенного вида, глаголам в Continuous и Perfect Continuous – глаголы несовершенного вида, глаголам в Indefinite могут соответствовать глаголы как совершенного, так и несовершенного видов. Что же касается обратного соответствия, то русским глаголам обоих видов (взятым в отрыве от контекста) соответствует лишь один английский вид – Indefinite.

Как видим, прошедшее и будущее «сложных» видов английского глагола дискретны и конкретны (разбиты точкой или/и отрезком отсчета на участки, локализация которых более или менее определена) _ 40 . Протяженное настоящее английского глагола не отличается, в принципе, от прошедшего и будущего _ 41 . Т.е. английский глагол (в отличие от русского) дробит и конкретизирует прошедшее, настоящее и будущее _ 42 . Причем обеспечивается эта дискретизация и конкретизация самим глаголом (в рамках соответствующей аналитической конструкции), без привлечения дополнительных слов _ 43 .

Логично предположить, что описанные здесь существенные различия в системах видовременных форм английского и русского глаголов так или иначе связаны с различиями в восприятии времени у основных (исходных) носителей английского и русского языков. По всей видимости, у «прирожденных» носителей английского языка восприятие времени дробно и конкретно, у «коренных» носителей русского языка – слитно и абстрактно _ 44 . Таким образом, английский глагол может служить косвенным индикатором конкретно-дискретного (конкретно-логического) менталитета, русский глагол – косвенным индикатором абстрактно-аналогового (абстрактно-образного) менталитета.

Кроме того, русский глагол сигнализирует об особом отношении своего носителя к настоящему времени : настоящее русского глагола, в отличие от бесконечно длительного и абстрактного прошедшего-будущего, моментально и сугубо конкретно. Можно предположить, что только узкоконкретное настоящее воспринимается русскоязычными как время подлинное, реальное, т.е. «настоящее» во всех значениях этого слова; на фоне такого четкого и определенного настоящего неопределенные, «размазанные» от «очень давно» до «сейчас» и от «сейчас» до «очень нескоро» прошедшее и будущее как бы не существуют (не настоящие = «ненастоящие», ирреальные, воображаемые времена) _ 45 . Однако при ближайшем рассмотрении и настоящее время русского глагола оказывается «ненастоящим»: конкретность этого времени настолько узка, что фактически бессодержательна; абстрактное прошедшее скачкообразно переходит в абстрактное будущее, а на их стыке – подвижный и трудноуловимый «миг» настоящего. Таким образом, русскоязычное время, стягиваясь в точку настоящего, в ней же и исчезает _ 46 .

Английский же глагол свидетельствует, что в картине мира его носителей настоящее время не отличается, в принципе, от прошедшего и будущего. Поэтому естественно предположить, что все времена воспринимаются коренными англоязычными как подлинные, реальные; так же предметно , надо полагать, воспринимается ими и время как таковое .

Выводы и перспективы

Мы рассмотрели две важные особенности английского и русского языков – грамматический строй и систему видовременных форм глагола – и выяснили, что обе они могут служить косвенным индикатором дискретности / аналоговости (логичности / образности) соответствующего менталитета, а 2-я – еще и косвенным индикатором его конкретности / абстрактности. Заметим, что психологические и культурологические наблюдения, при всей их субъективности и неопределенности, свидетельствуют, в общем, о том же: английский (и американский) менталитет – конкретный и логичный (дискретный), русский – абстрактный и образный (аналоговый). Кроме того, эти наблюдения в целом подтверждают существенные различия в восприятии времени, сопряженные со свойствами русского и английского глаголов: русский человек, образно говоря, живет вне времени, англичане же (как и американцы) относятся ко времени со всей серьезностью.

Однако две особенности двух языков , сами по себе , – не повод для окончательных утверждений. К тому же наш анализ сопровождался целым рядом допущений и упрощений. Действительность (лингвистическая и ментальная) намного богаче и сложнее. Поэтому использовать язык в качестве практического индикатора этнического менталитета следует очень осторожно, отдавая себе отчет в вероятностном характере любых полученных таким путем выводов и обобщений. Чтобы заметно увеличить эту вероятность, необходимо, как минимум, рассмотреть а) другие «ментальносопряженные» особенности английского и русского языков _ 47 ; б) »ментальносопряженные» особенности других языков народов мира _ 48 . Уже полученные результаты позволяют отнестись к подобным исследованиям с оптимизмом _ 49 .

1. Язык выражает не только мысли, но и чувства, ощущения, эмоции; мышление реализуется не только в языке, но и в художественных образах, чертежах, жестах, взглядах, действиях. Однако выражение мыслей – важнейшая функция языка, а язык – важнейший «реализатор» продуктов мышления. Это и порождает указанную взаимозависимость.
2. В этой статье нас будут интересовать языки аналитического и синтетического строя. Существуют, как известно, и другие типологические классификации языков (в основу которых положены не грамматический строй, а морфология, синтаксис и т.д. – см., напр., Лингвистический энциклопедический словарь, глав. ред. В.Н. Ярцева, М., «Советская энциклопедия», 1990, с. 511-512).
3. Мышление может быть, с одной стороны, конкретным или абстрактным, с другой стороны, – логическим (дискретно-логическим) или образным (аналогово-образным). Т.е., при такой классификации (основанной на самом общем подходе) менталитет (способ мышления) может быть
1) конкретно-образным (конкретно-аналоговым),
2) конкретно-логическим (конкретно-дискретным),
3) абстрактно-образным (абстрактно-аналоговым),
4) абстрактно-логическим (абстрактно-дискретным).
Необходимые разъяснения по поводу понятий «дискретность», «логичность», «аналоговость», «образность» будут даны ниже (в примечаниях).
Существуют и другие классификации типов (способов) мышления (для настоящей статьи неактуальные).
4. У «некоренных» носителей языка (например, русских, давно живущих в США и говорящих на английском языке) менталитет и язык могут не соответствовать и даже противоречить друг другу (т.е. русские американцы могут говорить по-английски, и даже только по-английски, но думать при этом «по-русски»). Этот феномен – пример огромной адаптабельности Homo sapiens – далеко выходит за рамки нашего рассмотрения.
5. Отступления от обычного порядка слов каждый раз значимы (несут дополнительную смысловую нагрузку) и лишь усиливают аналитичность. Так, вспомогательный глагол had, оторванный от сказуемого и помещенный перед подлежащим, может быть признаком единой аналитической конструкции – бессоюзного условного предложения. Например, в предложении had you repaired the engine yesterday, we would have left the port (если бы вы вчера отремонтировали двигатель, мы бы уже вышли из порта) глагол had, являющийся частью сказуемого had repaired, помещен перед подлежащим you.
6. Например, перестановка слов worker и engine в предложении the worker repaired the engine – рабочий отремонтировал машину приводит к потере смысла: the engine repaired the worker – машина отремонтировала рабочего.
В словосочетании the paper book любая перестановка приводит к появлению совершенно нового смысла:
the paper book – бумажная книга (книга на бумажном носителе);
paper the book – заверните (эту) книгу (в бумагу);
book the paper – зарегистрируйте (эту) газету / статью (в картотеке).
7. Так, в английском языке часто совпадают основные (словарные) формы глагола и существительного (they act они действуют – an act действие), производные (аффиксальные) формы глагола и существительного (he acts он действует – the acts действия), основные формы прилагательного и существительного (yellow желтый – a yellow желток, a field flower полевой цветок – a flower field цветочное поле). Совпадение (фонетико-графическое и абстрактно-семантическое) основных форм существительного, прилагательного и глагола – явление в английском языке широко распространенное (a garden сад, a garden alley садовая дорожка, to garden возделывать сад; the colour film цветная пленка, colour of paper цвет бумаги, to colour красить; salt соль, a salt cucumber соленый огурец, to salt солить). Более того: в английском языке одно и то же слово, в зависимости от роли в предложении, расположения относительно других слов и наличия (отсутствия) определителя (в частности, артикля или частицы to), может оказаться 1) существительным, 2) прилагательным, 3) глаголом, 4) наречием или 5) предлогом (round: как существительное – круг, как прилагательное – круглый, как глагол – округлять, окружать, как наречие или предлог – вокруг, кругом). Такая морфологическая многозначность – одно из наиболее ярких проявлений английского языкового аналитизма.
8. Особо уязвимы при искусственном расчленении такие сложные аналитические конструкции, как глаголы в сослагательном наклонении, инфинитивные, причастные и герундиальные обороты, сложноподчиненные предложения некоторых типов. Так, расчленение инфинитивного оборота в предложении I want him to keep the promise (я хочу, чтобы он выполнил обещание) приводит к потере определенности всех слов после I want.
9. Чего никак не скажешь об английском языке, в котором многие слова (в основном, прямом значении и исходной, словарной форме) имеют как именную, так и глагольную «грани» (jump – прыгать, прыжок; play – играть, игра; run – бежать, бег; bicycle – велосипед, ездить на велосипеде; paper – бумага, заворачивать в бумагу; blue – синий, подсинивать; см. также другие примеры такого рода в примечаниях выше и ниже).
10. Так, слово поле, в зависимости от лексического контекста, может принимать, в частности, следующие значения: 1) безлесная равнина (выбраться из леса в поле), 2) обрабатываемый участок земли (ржаное поле), 3) обширное пространство (ледовые поля), 4) оборудованная площадка (летное поле), 5) (спец.) множество / система (семантическое поле – множество / система смыслов). Однако в любом контексте поле есть имя существительное. Для сравнения: английское слово field, в зависимости от грамматического контекста, может быть и существительным (примерно с тем же набором значений, что и русское поле), и прилагательным (field plants – полевые растения, a field hospital – полевой госпиталь), и глаголом (to field a team – выпустить команду на поле, to field an army – выдвинуть армию в район сражения).
11. Конечно, приведенные здесь особенности обоих языков носят относительный характер: в английском языке присутствуют элементы синтетического строя (например, суффикс множественного числа существительных -s), в русском языке встречаются аналитические формы (например, форма будущего времени глагола – буду делать).
12. Для большинства практических случаев (особенно для живого, бойкого, ситуационно обусловленного и интонационно окрашенного диалога) такое допущение неправомерно (т.е. контекст существен, и пренебрегать им нельзя). Тем не менее здесь, как и вообще в данной статье, нас будет интересовать, в первую очередь, теоретически чистый случай. Необходимые же поправки на речевую практику (в том числе – на контекст) будут даны в примечаниях.
13. В подавляющем большинстве случаев кодирование и декодирование мысли «натуральными» носителями языка осуществляется неосознанно.
14. The main… главное?… основное?… (например, состоит в том, что…);
the main assembly… главный агрегат?…;
the main assembly line… главная сборочная линия?…;
the main assembly line conveyer… конвейер главной сборочной линии?…;
the main assembly line conveyer control… органы управления конвейером главной сборочной линии?…;
the main assembly line conveyer control system… система управления конвейером главной сборочной линии?…
15. На практике такая двузначность обычно снимается контекстом (предыдущими фразами, интонацией, ситуацией и т.п.). Однако здесь, как и было указано, мы рассматриваем теоретически чистый случай.
16. Звук [l] подготавливает слушателя к восприятию будущего неопределенного времени, звуки [v] и [d] – к восприятию совершенного времени (соответственно, настоящего и прошедшего). Ср.: I’ll help я буду помогать (помогу) – I help я помогаю, I’ve / I’d helped я помог – I helped я помогал (помог); I’ll build я буду строить (построю) – I build я строю; I’ve / I’d built я построил – I built я строил (построил). В русском языке с «потерей» звуков [l], [v], [d] может быть соотнесена «потеря» кратких глагольных приставок в-, с-, о- (впишу, спишу, опишу – пишу; вписал, списал, описал – писал). Однако глаголов с такими приставками в русском языке относительно немного, в то время как английские разговорные формы типа I’ll, I’ve, I’d приложимы к значительной части глаголов и употребляются достаточно часто.
17. В процессе декодирования очередного слова (как и в английской речи) может происходить некоторое переосмысливание (точнее, доосмысливание) слов, воспринятых ранее. Однако такое уточнение смысла (в отличие от английской речи) практически никогда не нарушает морфологической идентификации уже декодированных слов: существительные остаются существительными, глаголы – глаголами.
18. Контекст, от которого мы абстрагировались, разбив диалогическую речь на отдельные монологи, эти различия в той или иной мере сглаживает. Но лишь в некоторых практических случаях, когда контекст важнее не только конкретных слов, но и целых фраз (как бывает, например, при обмене репликами между близкими людьми), выявленные различия в структуре английской и русской речи можно считать несущественными. В подобных ситуациях структурной единицей речи оказывается уже не слово (как в русском языке) и не предложение (как в английском), а диалог – система речевых актов – в целом (и даже метадиалог – система диалогов между данными собеседниками в актуальном отрезке времени). В результате такое важнейшее свойство языка, как грамматический строй (аналитизм / синтетизм) отходит на второй план.
19. «Дискретность» и «логичность» – не одно и то же: «дискретность» (дробность, порционность) характеризует внутреннюю структуру процесса мышления, «логичность» (формальная упорядоченность) – взаимосвязь элементов мышления. Однако ментальной дискретности, как правило, соответствует ментальная логичность (и наоборот). Поэтому в данной статье мы рассматриваем «дискретность» и «логичность» как синонимы и менталитет с такими свойствами называем дискретным (логичным).
20. «Аналоговость» и «образность» – не одно и то же: «аналоговость» (непрерывность) характеризует внутреннюю структуру процесса мышления, «образность» (цельность) характеризует мышление с внешней стороны. Однако ментальная аналоговость, в норме, сопряжена с ментальной образностью (и наоборот). Поэтому в настоящей статье мы рассматриваем «аналоговость» и «образность» как синонимы и менталитет с такими свойствами называем аналоговым (образным).
21. Существуют и иные критерии видового противопоставления русских глаголов (см., напр., «Современный русский язык», под ред. В.А. Белошапковой, М., Высш. шк., 1989, с. 470-473).
22. Строго говоря, глагол (как русский, так и английский) может выражать не только действие (бежать, петь, приобретать), но и состояние (стоять, молчать, иметь); русский глагол совершенного вида может выражать действие не только длительное законченное (прибежать, допеть), но и едва начатое (выбежать, запеть), а также действие быстрое, целостное (ударить, крикнуть); глаголы несовершенного вида выражают не только длительные незаконченные действия (бежать, кричать), но и незаконченные серии многократных прерывистых действий (прыгать, выскакивать); законченные же серии таких действий выражаются глаголами совершенного вида (попрыгать, повыскакивать). С категориями вида и времени глагола связаны и многие другие лингвистические «нюансы», которыми, однако, в рамках нашей задачи в основном можно пренебречь. Поэтому здесь, как и вообще в данной статье, мы сознательно сужаем и упрощаем лингвистическую реальность (в том, что касается видовременных форм глагола, – особо сложную), делая в необходимых случаях уточнения и оговорки.
23. Абстрактная непрерывность времени не нарушается и в случае многократных дискретных действий (прыгать — попрыгать, выскакивать — повыскакивать): начало и конец каждого элементарного действия (отдельного прыжка или скачка), равно как и интервалы между ними, не представляют интереса для адресата и адресантом, как правило, не указываются.
24. Именно поэтому настоящее время русского глагола не имеет совершенного вида: чтобы действие закончилось (прибежать), началось (выбежать) или осуществилось сразу (ударить), нужен хоть какой-то временной интервал. (Настоящее время русского и английского глагола подробно рассмотрено в статье 2.)
25. Я бежал, он выбежал, мы будем петь, они не допоют, ты ударил, я крикну, спортсмены прыгали, они будут выскакивать, лягушка попрыгала, все повыскакивают – в этих примерах прошедшее и будущее слитны и абстрактны (т.е. никаких временных ориентиров, кроме момента речи и плюс-минус бесконечности, не имеют). Конечно, у адресанта есть возможность раздробить и конкретизовать прошедшее-будущее средствами русского языка. Однако при этом, как правило, возникает необходимость в привлечении дополнительных слов — неглаголов (в роли обстоятельств и дополнений). Я сразу же выбежал, бежал без остановки и прибежал засветло; завтра в клубе мы будем петь народные песни; ты ударил меня первым; я сейчас крикну – вмиг все повыскакивают; спортсмены прыгали в длину один за другим; лягушка попрыгала в свое болото – в этих примерах прошедшее и будущее дробятся и конкретизуются не только обстоятельствами времени (сразу же, засветло, завтра, сейчас, вмиг), но и, косвенно, – обстоятельствами места (в клубе, в свое болото) и образа действия (без остановки, первым, в длину, один за другим), а также дополнениями (народные песни, меня). Косвенное воздействие обстоятельств и дополнений на прошедшее-будущее состоит в том, что с их помощью адресат получает примерное представление о времени действия и его продолжительности: ты ударил меня первым – очевидно, это было не так давно и произошло очень быстро; точка раздела прошедшего на раннее (до ударил) и позднее (после ударил) примерно определилась.
26. У русскоязычного адресанта, конечно, есть возможность «раздвинуть» настоящее в прошедшее и будущее и тем самым придать ему не только длительность, но и абстрактность. Однако растяжение / деконкретизация настоящего (как и дробление / конкретизация прошедшего-будущего) производится (в огромном большинстве случаев) не самим глаголом, а приглагольными обстоятельствами и дополнениями. Ср., например, сообщения 1) я читаю (в данный момент) и 2) по вечерам я читаю «Войну и мир» – начал читать раньше и окончу позже, причем читаю не все время напролет, а только по вечерам (т.е. в данный момент, возможно, и не читаю); дополнение («Войну и мир») может дать адресату примерное представление об общей длительности действия. Примеры «бесконечно длящегося», постоянного настоящего времени – Земля вращается вокруг Солнца; коровы не едят мяса, ты говоришь по-английски? Пример полностью деконкретизированного, абстрактного настоящего времени – цыплят по осени считают. Во всех примерах семантический выход глагола за пределы момента речи осуществляется контекстуально, при помощи слов — неглаголов. (См. также статью 2.)
27. Кроме того, будущее может быть соотнесено не только с настоящим, но и с прошедшим (времена the Future in the Past, в этой работе не рассматриваются).
28. См. также статью 2.
29. Переводится также как завершенный, свершенный, перфектный.
30. В настоящем этим моментом является момент речи.
31. В случае многократных действий в неистекшем периоде времени (today, this week) Present Perfect допускает их возобновление и после момента речи, вплоть до завершения указанного периода: today I’ve answered some your remarks and suggestions – сегодня я (уже) ответил на ряд Ваших замечаний и предложений (и, может быть, до конца дня отвечу еще на некоторые / отвечу на оставшиеся).
32. В Past и Future Perfect момент отсчета может быть задан не только прямо, как в приведенных примерах (by 12 o’clock к 12 часам), но и косвенно – через указание на другое, практически мгновенное, действие. He had written the letter for you before you called – он написал Вам письмо еще до того, как Вы позвонили; we’ll have done our lessons before you come – мы приготовим уроки к моменту твоего прихода.
33. Переводится также как длительный, длящийся, континуальный.
34. В настоящем контрольный отрезок может быть задан только 1-м (today) или 3-м (now) способом. Последний способ применяется значительно чаще; роль актуального центра при этом играет момент речи (обычно не указывается, а подразумевается).
35. Переводится также как завершенно-длительный, длительно-итоговый, перфектно-континуальный.
36. В настоящем моментом отсчета является момент речи; отрезок отсчета, соответственно, примыкает к моменту речи слева, а вероятностная «добавка» – справа.
В прошедшем и будущем момент отсчета обычно задается косвенно – через указание на другое, практически мгновенное, действие (см. примеры в основной части текста).
37. В приведенных примерах контрольный отрезок задан через свою длительность (for 2 hours – 2 часа). Возможно также задание отрезка через его начальный момент (since 2 o’clock – с 2-х часов) и общее название (all this year – весь этот год, lately – в последнее время, those 2 days – в те 2 дня).
38. Также называемый Simple (простой).
39. В Past и Future Indefinite возможно указание и на более определенное время. Однако для этого требуются дополнительные слова-неглаголы (в роли обстоятельств): yesterday he wrote a letter for you – вчера он написал (писал) Вам письмо; we’ll do our lessons tomorrow – мы сделаем (будем делать) уроки завтра. Сами же по себе, в отрыве от грамматического контекста, Past и Future Indefinite соотносят действие лишь с абстрактным прошедшим и абстрактным будущим: he wrote – он писал (написал); we’ll do – мы будем делать (сделаем).
40. В Past и Future Perfect прошедшее и будущее разбиты на 2 четко разграниченных участка – до и после момента отсчета. При косвенном задании момента отсчета (before you called, before you come) участки столь же дискретны, что и при прямом (by 12 o’clock).
В Past и Future Continuous прошедшее и будущее разбиты на 3 участка – до отрезка отсчета, отрезок, после отрезка; кроме того, сам отрезок отсчета, в случае его задания через актуальный центр, разбивается на 2 участка – до и после центра (т.е. всего имеем 4 участка). Четкость границ между участками зависит от способа задания контрольного отрезка: при задании через крайние точки (from 10 till 12 o’clock) обе границы определены точно, при задании через общее имя отрезка (tomorrow all day long) границы могут быть несколько смазаны, при задании через актуальный центр (at 12 o’clock) внешние границы отрезка сильно смазаны или не определены, внутренняя же граница (до / после центра) определена точно (так что и в этом случае можно говорить о 2-х четко разграниченных участках – до и после центра).
В Perfect Continuous прошедшее и будущее также разбиты на 3 участка – до отрезка отсчета, отрезок, после отрезка; кроме того, последний участок, при наличии вероятностной «добавки», сам разбивается на 2 участка – до вероятного окончания действия и после (т.е. всего, как и в Continuous, имеем до 4-х участков). Четкость границ между участками зависит от способа задания контрольного отрезка и наличия «добавки». При задании через длительность отрезка (for 2 hours) или его начальный момент (since 2 o’clock) обе границы основного участка определены точно, при задании через общее название может быть смазана левая граница (lately). При наличии вероятностной «добавки» размыта (или не определена) ее правая граница. Однако и в самом неопределенном случае имеется 2 четко разграниченных участка – до и после момента отсчета (до when you called и после, до when you come и после).
Добавим, что все участки прошедшего и будущего, кроме крайнего слева в прошедшем и крайнего справа в будущем, имеют конечную длительность (в отличие от бесконечно длительного прошедшего-будущего русского глагола).
41. Настоящее английского глагола отличается, в интересующем нас аспекте, от прошедшего и будущего, но это отличие не качественное (как в русском языке), а количественное. Именно: участки настоящего так или иначе привязаны к моменту речи (см. рис. 3); прошедшее же и будущее, имеющие произвольные точки и отрезки отсчета, разбиваются на участки любой локализации. Т.е. возможности дробления настоящего меньше, чем возможности дробления прошедшего и будущего. Что не означает, конечно, какой-то ущербности английского настоящего по сравнению с другими временами. Наоборот: настоящее, обладающее целым рядом замечательных свойств, является в англоязычной картине мира главным и системообразующим временем (см. статью 2).
42. Точнее, английский глагол дает возможность дробить и конкретизировать время (группы Perfect, Continuous, Perfect Continuous). Но также дает возможность этой возможностью не пользоваться (группа Indefinite).
43. Сравните, например, сообщения он писал… и he was writing… В 1-м случае о действии известно лишь то, что оно имело место в абстрактном прошедшем и не было завершено; во 2-м же случае указывается не только на прошедшее время и незавершенность действия, но и, прежде всего, на его непрерывное протекание в ограниченном временном интервале. В английском случае дополнительные слова-неглаголы (… from 10 till 12 o’clock) могут потребоваться для привязки этого интервала к шкале времени, в русском же случае дополнительные слова (… непрерывно с 10 до 12 часов) необходимы, во-первых, для информации о наличии интервала как такового, во-вторых, для указания на континуальный характер действия. Поэтому дословный перевод английских глагольных конструкций на русский язык существенно обедняет и даже искажает смысл высказываний; передача же всего смысла требует привлечения многих дополнительных слов (см. примеры в основной части текста).
44. Строго говоря, слитно и абстрактно воспринимается русскоязычными не всё время, а «только» прошедшее-будущее, охватывающее всю временную ось за исключением момента речи. (Вывод касательно русского настоящего см. далее в основной части текста.)
45. Сравните. В русском языке слово «настоящий» имеет 2 значения – 1) нынешний, теперешний и 2) подлинный, истинный (настоящее золото, настоящий художник, настоящее чувство, настоящая цена). В английском языке понятия «нынешний» и «подлинный» передаются совершенно разными словами (present и real / true / genuine соответственно).
46. Еще раз оговоримся: речь здесь идет о прошедшем, настоящем и будущем «чистого» глагола. Однако детальные исследования настоящего времени распространенной фразы (т.е. фразы, в которой сказуемое сопряжено с дополнениями и обстоятельствами) выводы данной статьи, в общем и целом, оставляют в силе (см. статью 2).
47. Например, наличие / отсутствие артиклей у существительных.
48. Например, хинди (как и английский) – язык аналитического строя, однако говорящие на нем индийцы (в отличие от дискретно-логических англичан) – народ образно-аналоговый. Аналитичность языка, следовательно, сама по себе не может служить индикатором дискретности (логичности) его носителей – здесь требуется привлечение многих других лингвистических фактов.
Что же касается языка и менталитета индийцев (китайцев и некоторых других «восточных» по духу, но аналитичных по языку народов), то можно предположить, что аналитизм языка коррелирует не только с большой дискретностью («западностью»), но и с большой аналоговостью («восточностью»), в то время как синтетизм коррелирует с каким-то «промежуточным» («западно-восточным») менталитетом. Однако это, конечно, всего лишь гипотеза, нуждающаяся для своего подтверждения в исследовании несравненно более широкого круга языковых явлений.
49. Приглашаю всех читателей в статью 2 («Обретенное время»). В ней речь пойдет о восприятии настоящего времени (и времени вообще).

текст, текстуальность, информация, генеральная информация, язык, информативные свойства языка.

В статье анализуруются основные парллели языков и текстов, где текст понимается как любое возможное количество определённым образом организованных динамических знаковых систем, генерирующих новую информацию. Соответственно и любое произведение междисциплинарного искусства обладает минимум четырьмя внутренними характеристиками – дополнительностью, динамикой, фрактальностью и способностью порождать новую информацию.

Текст статьи:

Если попытаться обобщить существующие результативные попытки приложения естественнонаучных знаний, методологий естественных наук в изучении произведений искусства и создании художественных произведений, то при различных подходах – симметрологическом (1), эстетическом (2), информационном (2), синергетическом (3) – в объединяющей их основе мы непременно обнаружим две характерные составляющие – все углубляющееся восприятие, понимание и анализ художественных моделей мира по линии развития взаимодействия знаков и различных знаковых систем (носители) и взаимопроникновение контекстов (порождающее содержание) в поле взаимодействия существующих констант культуры (науки и искусства). Необходимое условие подобного подхода – существование наблюдателя (человека). И эта линия, логика междисциплинарного подхода, его расширение, увеличения возможных комбинаций видов искусства с рядом теорий естественных наук, похоже, предопределили постепенную потерю вербальной литературой роли главенствующего начала в связке вербальное-визуальное, в «сложных системах взаимодействия разной природы». Но это вовсе не потеря, а приобретение, не сужение возможностей автора, а расширение, что является залогом поступательного развития «междисциплинарного» искусства (со временем, вероятно, появится более ёмкий термин), понимаемом в более широком контексте, чем синтез нескольких видов искусств.

Движение в этом направлении наиболее зримо в современном изобразительном искусстве (актуальное искусство), в той её области, что, на самом деле, имеет косвенное отношение, например, к живописи и давно требует иной классификации и точных, отграничивающих определений. Первым шагом на пути сближения науки и искусства стало появление в недрах самой науки – гуманитарной, естественной – научных работ (литературоведческих, философских и т. д.) в равной степени являющимися и художественными произведениями, – в естественных в такой роли чаще всего выступают всевозможные следствия фундаментальных теорий, их приложение на практике.

Характерной чертой, на наш взгляд, отличающей часть произведений современного искусства от «традиционного» и «актуального» является то, что в них синтез как порождающий принцип уступает место более эффективному в определенных ситуациях подходу – дополнительности. В отличие от синтеза, где органически сосуществуют различные виды искусств, – дополнительность сочетает те стороны науки и искусства, которые взаимоисключают друг друга, находятся в противоборстве и вне своего единства существуют как односторонние явления и методики. В статье «Дополнительность и симметрия»(4) А. Н. Паршин приводит один из многочисленных доводов Нильса Бора в обоснование дополнительности. Бором рассматривается два подхода в изучении живого организма: один – наблюдение со стороны, изучение поведения, мотивов, второй – вскрытие, непосредственное изучение внутреннего устройства человека. Следует вывод – не один из них в полной мере не описывает человека, но оба подхода, несмотря на то, что они взаимоисключающие, дополняют друг друга и дают более полное описание живого существа. Здесь обращает на себя внимание то, что живой организм напоминает фрактал: при прекращении процесса жизнедеятельности организм превращается в бессмысленный набор мёртвых органов так же, как, например, кривая Коха, являющая фракталом, при отсутствии субъекта и прекращении деления отрезков кривой превращается в конечную ломаную линию. А значит, описанная дополнительность присуща и фракталам.

В упомянутой статье автор в конечном итоге пишет о взаимодополняющем характере работы полушарий головного мозга, хотя одно из них старается подавить другое. А поскольку установлено, что левому полушарию свойственно аналитическое мышление (условно научное), а правому образное (условно художественное), то мы можем предположить, что в таких же дополнительных отношениях состоят и результаты их деятельности – наука и искусство, научные и художественные тексты, естественнонаучное и гуманитарное знание. Возникают параллели между живым организмом и полисемиотическим текстом в духе идей Ю. М. Лотмана и построений У.Эко. При этом текст понимается как любое возможное количество определённым образом организованных динамических знаковых систем, генерирующих новую информацию, в том числе и вероятностного характера. Соответственно и любое произведение междисциплинарного искусства обладает минимум четырьмя внутренними характеристиками – дополнительностью, динамикой, фрактальностью и способностью порождать новую информацию. К слову, в общем, на более высоком обобщающем уровне продукты и синтеза, и дополнительности мирно уживаются в возникающем единстве.

В качестве явления, сочетающего элементы различных художественных систем, принадлежащих различным видам искусства, выступает, например, «БУКВЫ» А. Очеретянского (5), – художественное произведение, где основному тексту предшествует теория-комментарий. В общем, синтез вербального и визуального. Но кроющиеся в произведении возможности выводят его за рамки синтеза вербального и визуального в иную размерность, даруют дополнительное расширение, позволяют описывать его «понятиями разных дисциплин». Для автора суть таящихся возможностей в «расширенном видении», дающего максимальное приращение возможных значений при »ориентированном сдвиге». Нам при таком подходе видится развитие определенного эволюционного семиотического ряда (концепта) – в данном случае продолжение эволюции букв – за счёт расширения, дополнения его из других, возможных семиотических рядов, знаками, обозначающими эволюцию природных явлений, танца, предметов и т. д. с уже имеющимися контекстами. В другом ракурсе «БУКВЫ» (визуальная часть) напоминает ситуацию «до или вне языка», когда явления, объекты, предметы не обозначены, не определены и как бы не существуют, но вместе с тем сами являются знаками других, ещё не читаемых, но узнаваемых знаковых систем. То есть, в какой-то степени они одновременно создаваемый и реконструируемый алфавит – прото и нео – знаковой системы с более универсальными свойствами. Что необычно, эти знаки не только полифонические звуки, но и цвет, и аромат, и жест. А это дает возможность, обратившись к памяти, более поздние модальности (зрение и слух) дополнить модальностями, появившимися ранее (тактильными, обонятельными), способствующими углублению и усилению эмоционального восприятия, поведения. Тем самым мы говорим о произведениях искусства, при восприятии которых возможно движение не только от эмоций к сознанию, но и, наоборот – от сознания к эмоциям (6). Буквально, ментальная репрезентация данной части произведения – происходит и в форме образа, и в форме знака в зависимости от глубины и длительности нейрофизиологических процессов, протекающих в мозге. Пример комплементарности современной семиотики и когнитивистики. В связи с этим открывается возможность доопределить художественные произведения, созданные и существующие в междисциплинарной области: это «открытые интерактивные междисциплинарные системы, хранящие, воспроизводящие, передающие не только информацию, но и эмоции» (7).

Этими замечаниями пока и ограничимся, ещё раз напомнив о главном. С нашей точки зрения естественнонаучное и гуманитарное знание (шире наука и искусство) не находятся в противоречии. Эти обширные пространства не только взаимодополняют друг друга, но и образуют «устойчивое неравновесие» -область междисциплинарного знания, порождающую новые идеи и подходы, в конечном итоге – иерархическое множество семиотико-когнитивных моделей мира. При этом традиционная наука не подменяет искусство – и наоборот, – сохраняя свои традиционные подходы и методологию. Междисциплинарность невозможна без подпитки, как со стороны гуманитарных наук, так и со стороны естественнонаучных, как невозможно существование текста культуры, жизни-текста без моральных ценностей, без обмена энергией, веществом, информацией с окружающими и средой. Основание для таких утверждений создается и обустраивается на протяжении всей истории существования человечества. И оно, как необходимые и важные для нас составляющие, помимо многого другого, включает – синкретическое праискусство, античное мировоззрение, современную экспериментальную нейрофизиологию.

Источники

1. А. В. Шубников., В. А.Копцик. Симметрия в науке и искусстве: Москва-Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2004, 560 стр.

2. В. А. Копцик., В. П. Рыжов, В. М. Петров. Этюды по теории искусств: Диалог естественных и гуманитарных наук / Владимир Копцик, Владимир Рыжов, Владимир Петров – М.:ОГИ, 2004. – 368 с.

3. И. А. Евин. Синергетика мозга. М.,НИЦ «РХД», 2005г.108 стр.

4. А. Н. Паршин. Дополнительность и симметрия// Вопросы философии, №5, 2001г., стр. 84-104.

5. А. Очеретянский. Тезисы на тему: Будущее смешанной техники – в смештехнически организованном концептуальном видении. «Черновик», №22, 2007г.

6. Ю. И. Александров. От эмоций к сознанию// Симпозиум «Сознание и мозг».30 ноября 2006г., г. Москва, Институт философии РАН. Материалы к обсуждению.

7. Н. И. Грицанчук. «Трудные» тексты и современное естествознание (рукопись).

гордость, самооценка, эмоции, насилие, агрессия, субкультура

Проявления нетерпимости, насилия и агрессии должны быть тесно связаны с такой «социальной» эмоцией, как гордость, но эта связь пока мало подвергалась детальному изучению. Рассмотрены некоторые из возможных теоретических подходов к такому исследованию.

Текст статьи:

Существуют явные различия между социальными группами по их терпимости к чужакам и по их готовности прибегать к разного рода насильственным действиям. Часто эти различия бывают достаточно глубоко укоренены в культуре и менталитете этих групп. Так, известно, что «многое из того, что называют «преступностью малолетних», составляет приспособление к требованиям особой эталонной группы… [Такое] поведение оценивается как отклоняющееся теми, кто не является участником той же самой эталонной группы» [1. С. 487-488]. Именно эти и другие подобные им различия и будут нами рассмотрены. Почему некоторые группы более агрессивны, чем другие? Почему уровень агрессии среди «скинхедов» или футбольных фанатов выше, чем в обычном школьном классе или туристической группе?

Поскольку речь идёт о приемлемой, допустимой или даже прямо одобряемой и поощряемой агрессии, то вопрос можно задать и так: почему агрессивность и насилие оказываются признанной ценностью, частью (групповой) идентичности, рутинно ходят в социальные роли членов этих групп? А поскольку речь пойдёт прежде всего о группах внутри одной и той же «большой» культуры, то вопрос можно сформулировать и по-другому: почему поведение, обычно считающееся девиантным, в некоторых группах становится нормативным, становится частью (суб)культуры?

Существующие в социальной психологии теории не очень хорошо подходят для ответа на подобные вопросы. Так, согласно теории социальной идентичности — одной из основных принятых в социальной психологии теорий агрессии — враждебность по отношениюк чужакам есть следствие само-категоризации и последующего сравнения «нас» с «ними», причём сравнения по благоприятным для «нас» направлениям. Но эта теория предсказывает, что агрессивность в некоторой степени должна быть характерна для любой группы. Такой же вывод должен следовать из выдвинутой несколько лет назад «теории управления страхом» (terror management theory), согласно которой любая культура и заложенное в ней мировоззрение есть, среди прочего, способ сдерживания «экзистенциальной тревоги», а любые другие ценности уже одним фактом своего существования угрожают стройности принятого миропонимания [13. P. 200-204]. Наконец, теория рационального, или реального, конфликта учитывает различия между группами, но когда речь идёт о националистических и других подобных чувствах, то именно их рационализировать труднее всего, поскольку неясно, как можно связать эти чувства с конфликтом каких-либо явно выраженных и существенных экономических или политических интересов.

Когда к проблемам агрессии и её связи с эмоциями обращаются социологи, такие как Т. Шефф (а до него Т. Шибутани) [4; 7-12;], то они находят подтверждения старому предположению о связи между склонностью к принятию экстремистских взглядов и «отчуждением», то есть нарушением нормальной интеграции человека в обществе (в семье, классе/учебной группе, на работе). Чтобы произошло отчуждение между конфликтующими сторонами, должно произойти отчуждение внутри каждой из них. И уже потом следует принятие в «альтернативной», часто экстремистской группе. Такое принятие отличается от подлинной солидарности. Т. Шефф считает его особой формой отчуждения — «поглощением» и говорит о «бимодальном отчуждении»: изоляции от чужой группы в сочетании с поглощением своей. Межэтнический или расовый конфликт приобретает остроту в силу предшествовавшего ему конфликта с родителями, учителями, одноклассниками, супругом, коллегами.

Т. Шефф иллюстрирует свой тезис о связи межэтнического конфликта и отчуждения примером двух великих англичан XVIII века, подробности жизни которых тщательно и надёжно задокументированы — Сэмюэла Джонсона и Уильяма Блейка. Первый, в национализме которого, по мнению Т. Шеффа, можно обнаружить не совсем рациональные нотки, в действительности не имел надёжного источника доходов и не получал удовлетворения в многолетнем браке; второй, несмотря на свою бедность, был более благополучен в обоих этих отношениях и резко осуждал любые проявления национализма. Важно, что во всех случаях Т. Шефф говорит не о формальной принадлежности к группе как таковой и не о вытекающих отсюда преимуществах, а об её эмоциональной значимости: важны оценка, принятие, признание другими людьми. И дело не в абстрактной «самооценке» или «я-концепции», а в эмоциях, и прежде всего в эмоциях стыда и гордости. При этом речь не обязательно должна идти о взрывах чувств, «страстях» — гораздо важнее стыд и гордость как повседневные явления. В частности, гордость в этом контексте следует понимать так, как понимал её ещё Д. Юм [3. С. 403-461, 823], то есть как включающую в себя и обычное чувство собственного достоинства.

Если вслед за Шеффом предположить, что для некоторых людей членство и общение в обычных группах по каким бы то ни было причинам не приносят ничего, кроме унижения и стыда, то в таком случае первоначальный вопрос будет сводиться к следующему: почему та новая группа, в которой эти люди оказываются, должна быть «конфликтогенной» — экстремистской, насильственной — по своей направленности?

Если люди выпадают из «конвенциональных» общественных структур потому что не получают в них эмоционального удовлетворения, то почему те группы, в которых они его находят (или пытаются найти), часто оказываются девиантными? Почему или чем можно гордиться в последних, но нельзя в первых?

Возможно, ответ следует искать в природе и механике действия упомянутых эмоций, прежде всего гордости. Можно показать, что предметом гордости является всё то, что П. Бурдье включал в понятие «капитал» [1]. Упрощая, можно сказать, что мой личный капитал — это всё то, чем я могу свободно пользоваться как средством достижения своих целей. Другими словами, я горжусь своим потенциалом, своей свободой делать то, что желаю (и не делать того, что не желаю). Тогда наряду с традиционным (экономическим) капиталом индивид обладает также культурным и социальным капиталом. Для целей данной работы особенно важно последнее понятие. П. Бурдье определил его как «актуальные или потенциальные ресурсы, связанные с владением сетью отношений знакомства и признания». Среди прочего сюда входит и «репутация» индивида, вообще его признание другими людьми в качестве человека определённой категории и определённого статуса. Другими словами, моя «социальная идентичность», то, «кто я такой» — тоже мой капитал, и я могу гордиться этим отчасти в силу того, что знаю, что именно этим человеком меня считают или сочтут другие.

Как такой подход к гордости помогает понять причины «культурной» агрессивности? Если предметом гордости является личный капитал, то дело может быть в том, что в конвенциональных группах не всегда есть возможность использовать тот капитал, который имеется, нет возможности «реализовать свой потенциал». Естественным выходом тогда будет попытка «капитализировать» имеющиеся личностные качества и навыки, которые не находят применения в рамках существующей системы. Каковы бы ни были правила игры, кто-то всегда играет хуже других.

И это может быть одним из путей появления девиантных, «альтернативных» и «контркультурных» групп с «перевёрнутой» системой ролевых требований.

Насилие становится частью этоса субкультуры именно потому, что оно не входит в «конвенциональные» роли. В своей группе можно принять любые критерии того, кто и что будет считаться достойным одобрения или порицания — того, что войдёт в ролевые ожидания от лица, претендующего на статус члена группы. И поскольку общепринятые критерии — это как раз то, с чем справляться (чему соответствовать) было трудно, то новые критерии могут оказаться прямой противоположностью старым. Капиталом должно стать именно то, что не было им — те навыки и качества, которые нельзя было использовать раньше. Новый статус может базироваться на новых критериях, но «работает» точно так же, как в любой другой группе, и точно так же является источником эмоционального удовлетворения.

Дж. Кобб и Р. Сеннет прослеживают школьные истоки такой трансформации: «отверженные [дети] находят друг друга. Если не могут быть хорошими [для учителей], то они могут завоевать восхищение и похвалы друг друга тем, что плохи [для других]». Такие школьники называли друг друга «the lads» («пацаны») [7]. Как справедливо сказал М. Брейк, молодёжная субкультура вообще «привлекает тех, кто не чувствует больших обязательств или не имеет больших “капиталовложений” в свой существующий статус» [2. С. 164].

Сказанное должно касаться и других субкультур, и тем в большей степени, чем сильнее они противопоставляют себя «мэйнстриму». Э. Андерсон, который в традиции «драматургического анализа» И. Гофмана изучал субкультуры городских негров в США, обнаружил среди прочего, что украсть куртку или кроссовки — даже у человека своей же среды — не считается поступком, достойным осуждения. (У многих из этих людей не было работы, а в отсутствие работы и семейные отношения редко могли оказаться источником эмоционального удовлетворения, особенно для мужчин.) Естественно, что в криминальной среде уголовные действия становятся предметом открытой гордости. Т. Шефф сопоставляет с криминальной субкультурой националистические группировки и находит много общего.

Некоторые современные религиозные движения также требуют деструктивного поведения. И наоборот, в последние века до новой эры доминирующая культура спокойнее относилась к проявлениям воинственности и агрессивности. Античным идеалом был сильный, красивый и гордый человек. Первоначальное распространение христианства, которое в первые годы своего существования было не более чем одной из иудейских апокалиптических сект, тоже можно было бы считать одним из примеров формирования альтернативной ролевой структуры. Атмосфера братской любви могла быть вполне «контркультурной» по отношению к римскому языческому культу силы. Если это так, то участие в христианской общине, как это ни парадоксально, должно было не только избавлять от повседневной униженности, но и вселять гордость.

Л. Хэррис показал, что у организаторов террористических актов 11 сентября 2001 г. не было политических целей в обычном значении этого слова: это был спектакль, шоу [5. P. 19-36]. Но отсюда не следует, что прав был К. Штокхаузен, объявивший эти акты «величайшим произведением искусства всех времён». Не любой спектакль — искусство: есть ещё театр самопрезентации.

Эмоции неустранимы, потому что капитал, образуемый членством в непривилегированной группе, невелик. Желанием обладать таким капиталом самим по себе трудно объяснить ту устойчивость, сплочённость, уровень организации, уровень лояльности членов, которые можно наблюдать в рассматриваемых случаях. Но «человек гордящийся» известен своей склонностью к самообману. По этой же причине принадлежность к таким «воображаемым сообществам» (Б. Андерсон), как нация, может играть центральную роль в общей структуре социальной идентичности индивида — непропорционально большую по сравнению с тем, что она даёт в плане каких-либо ощутимых материальных выгод.

Конечно, рассмотренная модель — только одно из возможных объяснений связи эмоциональных процессов с формированием девиантных субкультур. Можно было бы, например, учесть, что «аудиторией» (в гофмановском смысле) может быть не сама субкультурная группа, а внешняя по отношению к ней публика. Принадлежность к группе — статус её члена — может быть капиталом как внутри, так и вне её. «Иной» всегда имеет право на уважение, и это должно усиливать мотивацию для субкультур быть непохожими любыми способами. Возможно, это один из механизмов того, что Н. Глейзер называл «дифференциальной идентификацией» [2. С. 164]. Так, когда субкультурный стиль входит через средства массовой информации в «большую» культуру, то немедленно происходит изменение этого стиля, поскольку такая инкорпорация нейтрализует его антисоциальный или оппозиционный заряд [6]. Но само содержание «перевёрнутых» ценностей общество по определению принять не может, и это обеспечивает их устойчивость в субкультурных рамках.

Экстремистские политические группировки — пример того случая, когда многие из членов группы, очевидно, ориентируются как друг на друга, так и на внешнюю аудиторию таких же отчуждённых, но прямо не участвующих в организации людей. Более того, в этом случае именно предполагаемое одобрение внешней аудитории может стать одним из критериев, от которых зависит принятие внутри группы. Это ещё одно объяснение того, почему у таких групп может и не быть узко политических целей: их цель — спектакль, самопредставление.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бурдье П. Формы капитала // Экономическая социология. 2002. Т. 3, № 5.

2. Омельченко Е. Молодёжные культуры и субкультуры. М.: Институт со-

циологии РАН, 2000.

3. Юм Д. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1965. Т. 1.

4. Шибутани Т. Социальная психология. М., 1999.

5. Harris L. Al Qaeda’s Fantasy Ideology // Policy Review. 2002. № 114.

6. Hebdige D. Subculture: The Meaning of Style. L.: Routledge, 1979.

7. Scheff T. J. Alienation, Nationalism, and Inter-ethnic Conflict.

http://www.soc.ucsb.edu/faculty/scheff/5.html.

8. Scheff T. J. Bloody Revenge: Emotions, Nationalism and War. N. Y.: Perseus

Books, 1994.

136 А.Ф. Васильев

2005.№2 СОЦИОЛОГИЯ И ФИЛОСОФИЯ

9. Scheff T. J. Emotions, the Social Bond, and Human Reality: Part/Whole

Analysis. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.

10. Scheff T. J. Socialization of Emotions: Pride and Shame as Causal Agents //

Research Agendas in the Sociology of Emotions / Kemper T. D (ed) Albany:

State University of New York Press, 1990.

11. Scheff T. J., Retzinger S. M. Shame and Violence: Shame and Rage in Destructive

Conflicts. Lexington: Lexington Books, 1991.

12. Scheff T. J. Shame in Self and Society // Symbolic Interaction. 2003. Vol.26.

13. Solomon S., Greenberg J., Pyszczynski T. Pride and Prejudice: Fear of Death

and Social Behaviour // Current Directions in Psychological Science. Vol. 9, No.6.

праздник, текст праздника, мышление, воображение, гедонистичность, трансформация личности.

В статье рассматриваются позиции трансформации человека в эмоциональном, социальной, культурно-антропософном ключе в пространстве праздника.

Текст статьи:

Культуролого-антропологические особенности праздника представляют собой сложное явление с множеством взаимозависимостей  и обусловленностей, многогранностью и чрезмерной вариативностью, что не позволяет трактовать его как простую механистическую сумму слагаемых, что было сгруппировано в культурологические праздничные концепции, начиная с 30-х годов 19 века по настоящее время.

Наиболее четко концептуально представлена концепция М. М. Бахтина, в которой праздник есть итоговая форма дублирования труда, он результирует труд, подводит итоги трудового цикла, подготавливает участников праздника к новой фазе трудовой жизни. Особой популярностью в отечественной науке пользуется
игровая концепция праздника, изложенная И. Хейзингой в книге
«Человек играющий» (1938), в которой праздник рассматривается в связи с игрой. Согласно Хейзинге исторический процесс в плане эволюции
культуры — это постепенное, но неуклонное вытеснение из нее игрового
элемента, начавшееся с XIX в.

Результирующим аспектом, можно отметить компратиавный анализ праздника в векторе системы дуальностей: будни-праздник, которые образуют  квадрат парадигм: «Будни — не праздник, праздник — не будни»; «Будни как праздник, праздник как будни»; «Будни — в празднике, праздник — в буднях»; «Будни есть праздник, праздник есть будни».

Обозначение соотношения понятий «будни» и «праздник», объясняет сам смысл праздника как основания и формы бытия всякой культуры. Наиболее полно, праздник проявляет себя как философско-культурологическая категория, культурный универсум, выступающий и в социальном, и в теоретическом, и в технологических уровнях.

Архитектоника праздника чрезвычайно сложно и многообразна. Массовый праздник представляет собой особое действие (действо), в котором участвуют визуальные и звуковые средства, представляющие связную последовательность значимых фактов, имеющих место в самой жизни или совершенно фантазийных. В этом случае все выстроено с использованием знаковых систем, нарративов, сюжетов, фабул, образов-масок, оформления городского праздничного пространства, мифологем и др., которые сразу задают настроение, тон и направленность. Знаковые системы  в данном случае представляет собой стройное построение, содержащее различные типы знаков: иконических, знаков-индексов,     знаков-символов и др.

Знаковость проистекает  и выстраивается вокруг определенного стержня. Доминантой его выступает конкретный сюжет, выстраивающий все события. Включенность в праздничные действа ставят всех участников в состояние инобытия, принятие той или иной личины-маски, которая и позволяет ему достаточно свободно себя вести.

Маски  — необходимый атрибут праздника, который позволяет всем участникам вести анонимную и более свободную, чем в жестком социуме жизнь, независимую от конвенциальных категорий. При этом само наличие маски выступает как семиотический  акт, при помощи которого происходит передача информации того или иного содержания от отправителя-маски к получателю.

Знаки в празднике имеют свою специфику. Если основной единицей в сюжете является языковой знак, то в празднике – визуально-пространственный. Участники, предметы, вещи принимают на себя роль  знака, приобретают в течение действа черты, свойства и особенности, которыми в реальной жизни не обладают. В результате, освобождаясь от принадлежности к реальному миру, пространство действия превращается в место символического действа, пространственное знаковое образование, которое позиционирует систему нарративов, куда включены и концепции знака и знаковости и представления о метарассказах, и визуализация городского праздничного облика и принятие участниками образов-масок, позволяющих наиболее свободно выражать свои взгляды на мир.

Праздничные системы в структуре городского ансамбля гуманистично значимы, поскольку являются материализацией и объективизацией социокультурных, художественно-эстетических замыслов, образов и на всех этапах производства отражают и усваивают возможности субъекта деятельности. Праздничная композиция упорядочивается лишь вокруг ценностного центра человека, одевает его самого и его мир, отражая индивидуальную и родовую меру человека.

Функциональные особенности праздника выстраиваются в смысловые блоки, обозначенные рядом полифункиональных конструктов, выполняющих  определенные  действия и воздействия на окружающих

Игровая функция выступает как одна из важнейших. Культуроформирующая функция праздника теснейшим образом связана с исследованием национального менталитета и укорена в национальных традициях. На ее основе создает национальное мировоззрение, идеология, определенный ракурс видения картины мира.  В процессе реализации функции социализации праздник предстает как емкое текстовое образование, само по себе создающее мощное коммуникативное поле, наделенное множеством смыслов, носителями которых выступают другие элементы культуры. В процессе осуществления массового праздника происходит глубинная трансляция традиционных ценностей культуры, где внимание акцентируется на конфигу­рации, в которой своеобразие рассматривается не столько в ракурсе уникальности каких-либо черт, сколько в плане неповторимой композиции составляющих элементов и форм, как специфичных, так и достаточно рас­пространенных. Это означает, что праздник имеет «язык» жестов, движений, звуков, действий (в совокупности составляющий обряд или ритуал), в котором накоплен социальный опыт. Именно с помощью праздника традиционный опыт воспроизводится вновь и вновь, и таким образом, передается во времени от поколения к поколению. Именно сам праздник, и, прежде всего особый обрядово-зрелищный язык его культуры, предполагает, как условие, известный автоматизм, простое повторение некогда сложившихся образцов или типов поведения. Общественная жизнь и культура в этой или иной мере подвержены известному автоматизму, что выражается в следовании традициям, с помощью которых социальная жизнь ищет дополнительные опоры своей стабильности, что значительно усиливается массовым характером празднеств.

Всякий праздник есть проявление эстетической составляющей культуры. Эстетические традиции – емкое и мощное социальное и культурное наследие, которое передается от поколения к поколению и вос­производится в течение длительного времени. Сам праздник эстетически организует и переоформляет время человеческой жизни, внося в нее элементы полноты, удовлетворения и гармонии как бы соизмеряя ее с жизнью общества и с жизнью природы.

Адаптивно-компенсаторная направленность праздника связана с удовлетворением социально-психологических потребностей. Праздник возмещает запретные в будни удовольствия. Будучи особой моделью мира, он наделен иным временем и располагается в ином пространстве. Пребывая на стыке искусства и жизни, демонстрируя взаимодействие между двумя уровнями бытия — реально-эмпирическим и идеально-утопическим, праздник в противоположность однообразному   и   разобщенному   семейному   укладу   был   необходим психологически. В этом качестве праздник выступает как добавление к реальному, будничному миру, посредством которого осуществляется социально-психологический баланс. Функция снятия этических регламентаций.  Рассматривая праздник с точки зрения синергетического подхода, мож­но говорить о нем как о системе, смягчающей или снимающей этические нормативы, которые могут приводит как к позитивно выстроенному раскрепощению человека, так и выливаться в негативные и криминальные формы, что всегда отслеживает социум. Релаксирование во время праздника обусловлено самой его природой – пребыванием в иллюзорной, выдуманной жизни которая и выступает как способ снятия напряжения, перенесении неудовлетворенных эмоций с реального объекта на его замещающий, или иллюзорный выражается данной функцией.

Его  функции переплетены и взаимосвязаны. В празднике любого типа можно выделить некое ядро (обычно в виде наиболее институционализированных празднич­ных элементов), а также распределенные по группам и подгруппам сообще­ства более частные субкультурные композиции, специфичность которых оп­ределяется многими факторами. Несводимый к каким-либо однозначным характеристикам по­лиморфизм его обусловлен различием мировоззренческих позиций со­циальных страт того социума, в котором функционирует праздник.

Семиотические аспекты праздника, тесно увязанные с семантическими смыслами и проистекающими из них, позволяют рассматривать праздник как текст культуры (М.М. Бахтин). Подобное понимание праздника выводит его в плоскость семиосферы, в котором все имеет знаковую форму и обусловлено как социально-культурными факторами, так и неоднозначностью трактовок и интерпретаций информа­ции, получаемой с помощью традиционных методов культурологического исследования.

В функциональном аспекте тексты и языки праздника есть эле­менты конкретного коммуникативного процесса, действенное средство расширения объема памяти рода. Тексты коммуникативно, и мнемонически важны, так как они сохраняют неизменную форму выражения мысли, визуального образа. Понимание их не лишается при этом известной вариабильности, но она все же не столь велика, как в том случае, если но­сителем текста и исполнителем его  коммуникативной мнемонической функции является человек.

Текст праздника — это вербальный и знаково зафиксированный (в вербально-визуальной форме) продукт полифункциональной деятельности, обладающий содержательной завершенностью и информационной самодостаточностью. Это проявлялось во всех аспектах семиотического ряда. Семиотический его аспект сохраняет, акцентирует и творит сущностные характеристики в той мере, в которой он адекватно интерпретируется и понимается людьми. Потенциальная инвариантность текста определяет его креативный потенциал. Всякий текст должен рассматриваться как условие мыслительной деятельности. Будучи произведением людей, он отражает особенности сознания и мышления носителя определенной куль­туры. Множественные языки праздника – вербальные и визуальные создают текст особой сложности, которая углубляется цветовыми кодами, каждый из которых имеет и информационный, и семиотический смысл. Обилие ярких цветов, блесток, фейерверков и др. на праздниках – создает приподнятое радостное настроение, усиленное обонятельными кодами – языками, которые в совокупности настраивают присутствующих на соответствующий лад.

Эстетическая (украшательская) компонента праздника как компонента текста, обеспечивает укоренение аксиологического состава бытия на уровне образов, смыслов, норм, ценностей, целеполаганий. Они потенцируют в себе совокупность сущностных предназначений, фундамен­тальных оснований и смыслов человеческой жизни, то есть, в совокупности выступают идеальной формой закрепления, хранения, накопления, трансляции и трансформации социального и духовного опыта, универ­сальным способом обеспечения исторической преемственности — как на уровне индивидуального человеческого бытия, так и на уровне историче­ского бытия социального организма Упрощение смыслов и доведение его до символического массового понимания – специфика праздника, который втягивает в свою орбиту всех присутствующих.

Упрощению смыслов т переведению их на уровень всеобщего понимания становится смех как особая специфическая черта, которая преобразуется здесь в семиотическую качественную категорию.

Праздничное состояние и восприятие праздника как текста культуры, специфика «смехового понимания» связаны с этническими традициями, оно всегда целостно. Ес­ли знание пытается разложить и расчленить объект на множество составных частей, то смеховое понимание воспринимает его как неаддитивное единство, где смысл целого намного превышает совокупный смысл его составляющих. Одновременно с этим, смех можно рассматривать как понимание того, каким образом можно решить данную проблему и найти выход из ситуации, то есть, смех является специфическим выражением понимания. При этом, смех обладает спецификой, если страх суще­ствует на отрицательном эмоциональном фоне, смех — только на радостном, положитель­ном. Соответственно смех есть не просто понимание, а особое его качество — радость понимания, понимания целостного, избыточного.

Видов и форм смеха чрезвычайно много, в праздничной атмосфере часто звучит «беспричинный смех» — это ликующий смех человеческого здоровья, пе­реполненности жизненными силами, радости существования, характерный, прежде всего, для детского мировосприятия или юности, наполненной новыми, сильными чувствами. Именно он – беспричинный смех – смех праздника и радости транспонируется в совместный, коллективный смех, который является совершенно особым уровнем смеха. Реак­ция каждого отдельного члена группы может вызываться разными комически­ми причинами, но общий смех подразумевает новый, социальный уровень по­нимания — взаимопонимание, являющееся признаком сплочения коллектива, дружеского участия и неформального равенства.

Понимание текста праздника в контексте его языков, нахождение к атмосфере общего веселья, смеха  приводит (или является первопричиной)  к его мощной гедонистичности. Почти всегда, за редким исключением (траурные церемонии), праздники воспринимаются как радость, удовольствия, наполненные мощными  позитивными эмоциями, которые предвосхищают и, собственно, определяют само восприятие семантики праздника. Это осуществляется на уровне и визуального любования,  и эмоционального наслаждения, и комплиментарной коммуникативности, и позитивной  энергийности и др., что в совокупности приводит людей в   состояние близкое к состоянию социофизиологического удовольствия. Эти состояние с одной стороны, реализуют функцию  релаксации, расслабления, с другой ее можно охарактеризовать как возможность замещения эмоциональных доминант.

В празднике создается особое эмоциональное поле, которое одновременно и есть эмоциональное основание праздника, так как сердцевина его находится в самой его природе, транслируется через сценарий, предпраздничные предвкушения, мотивации, ориентацию на праздник. В нее включаются и из нее проистекают: 1 – эмоциональная позитивная установка на факт праздника;  2 – визуальное любование красотой праздника; 3 – вербальные удовольствия; 4 -  коммуникативные – комплиментарные – оценочные удовольствия, 5  — понимание смысловых особенностей праздника, юмор и смех; 6 -  усиление полевыми его особенностями; 7 – эмоциональная эффективность праздничной атмосферы.

Таким образом, эмоциональное гедонистическое поле — это ситуация взаимодействия, порождающая новое надындивидуальное (системное) качество. В результате не отдельные элементы, а совокупность последних предопределяет поведение человека, которое в свою очередь превращается в элемент поля, размывая границу между причиной и следствием, субъектом и средой.

Попав в праздничное поле-пространство, люди, разные по своему характеру, взглядам и манерам поведения, начинают вести себя сходным образом. Структура поля организуется сценариями и ритуалами, создающими целенаправленные программы праздничного поведения людей, которым все присутствующие подчиняются.

Визуальные аспекты удовольствия формируются особой эстетизацией, костюмами, праздничными нарядами, световой архитектурой, что в совокупности создает приподнятое настроение и доставляет  эстетическое наслаждение.

Вербальные удовольствия праздничной атмосферы связаны со звуковым оформлением праздника, которые в первую очередь выстроены посредством музыки, на фоне которой чрезвычайно значимым становится особый тип праздничных межличностных коммуникаций, который уместно назвать комплиментарной формой коммуникации. То есть, процессы взаимодействий праздника обусловлены характеристиками его как текста культуры, расшифровывая которые люди сами превращаются в объекты интерпретации, в соответствии с чем конструируют свои практики как тексты, обращенные к другим.

В праздничной коммуникации люди передают друг другу ту или иную информацию, смыслы, которые  имеют доминирующий праздничный оттенок. Все праздничные коммуникативные акты осуществляются в соответствии с ритуалами – привычками, сформированными конкретной культурой.

В совокупности все атрибуты праздничного поля трансформируются в категорию гедонистичности, которая оформляет праздник, закрепляет содержащиеся в нем идеалы, насыщает людей радостью, надеждами, позитивно выстроенной проективностью жизни.

Семантико-семиотическая природа праздника значительно влияет на человека, его культурно-антропологические параметры, что проявляется в изменении многих личностных параметров, в том числе — трансформации мышления. В любом случае, человек выходит из праздника иным, нежели вошел в него. Праздник, как текст культуры, вырабатывает особые критерии мышления как избыточного, что трансформирует его в радость понимания, свойственного целостному пониманию. Это происходит в особой праздничной атмосфере с совокупностью ее языков, которое придает мышлению целостность, выстроенную по субстанциальным и процессуальным параметрам. Понимая текст праздника, человек вхо­дит в культуру, где специфика понимания расширяет степень его  творческой свободы. Все мыслительные действия выстраиваются как способы понимания смыслов, восстановления или создания их новых вариантов, созидаемых общей праздничной атмосферой оживления, радости, ощущения могущества и свободы. Поэтому процесс мышления выступает не как доминанта, а как встроенная в общую атмосферу и совершенно гармоничная деталь, которая лишь усиливает общий гедонистический фон происходящего. Здесь оно естественным образом проходит через этапы возникновения, развертыва­ния, обогащения, угасания, трансформации понятого в независимую целостность, «сотворенный мир», субстанциональную самодостаточную структуру.

Праздничный процесс трансформации мышления характеризуется замещением смыслов в категориальные смыслы. Возникновение и закрепление категорий (идеалов), их укоренение в языке и сознании трансформирует их в метасмыслы, метапонятия, метаобразы, объединенные полевыми структурами. В результате чего, из праздника личность выносит совершенно твердые убеждения относительно конкретных смыслов, поступков, явлений, которые становятся нормативной сферой ее собственной картины мира. Процесс мышления, таким образом, подитоживает семантику тектса праздника в единую канву, где в качестве техник когнитивного понимания (устанавливаются связи между всеми элементами ситуации), используется атрибуты праздничного поля = распредмечивающему по­ниманию, которое восстанавливает ситуацию мыследействования.

При этом рефлек­сия участников обращена не только на семантику праздника и отраженные в нем жизненные коллизии, но и на опыт его участников. Глобальная суть его — научение рефлексии, которое позволяет человеку понимать самому, а не повторять чье-то «готовое понимание». Трансформация мышления, происходящая в праздничной атмосфере, дает человеку ключ к технологии радостного понимания и мыследействия, которое он может плодотворно использовать в повседневной культуре.

Праздничное воображение как особый тип творческой
способности реализуется в процессах создания новой
реальности, в которой материализуются образы воображения, совершается переход от духовного к материальному. Феномен  воображения здесь представлен во  взаимосвязи  с практикой творчества, которая возможна в момент дистанцирования от конкретной реальности. Одновременно с этим, адаптация в праздничной атмосфере и создание себе его картины — процесс    поиска новых способов ориентации человека в мире, может быть рассмотрен в двух аспектах: с позиции онтогенеза и культурно-исторического развития праздника как явления культуры (филогенеза), в котором человечество решало множество функциональных вопросов. Суть и назначение этого — в самопреодолении, трансцендировании себя как наличного и данного — за пределы мира и жизни своего естества. Процесс этот развивается в экзистенциальном развертывании сущности в существование, в освоении личностью природо-социо-культурного пространства, где становление способности воображения происходит в символическом универсуме праздничной культуры, где в действие вступают две системы опережения сознанием результатов этой деятельности: организованная система обра­зов (представлений) и организованная система понятий.

Воображение, имеющее в своей основе создание образов, соответствующих описанию, называют воссоздающим. Праздничная «предметность» получает свое своеобразие благодаря уникальной пространственно-временной конфигурации: «здесь» и «теперь» — главное его поле, и это же является ключевой «причиной» развивающихся в нем событий. При этом, пространство праздника — это пространство реального, часто непредсказуемого действия, сконцентрированное вокруг непосредственных жизненных интересов, оно пронизано конкретными индивидуальными или социальными чувственно-эмоциональными значениями. Когнитивность его настолько высока, что «здесь» и «там» выступают как свойства объектов, которые могут быть разрушены перемещением вещи с естественного места на другое. То есть, воображение трансформируется в творческое, что пред­полагает самостоятельное создание новых образов, которые реализуются в оригинальных и ценных продуктах деятельности. Вызванное конкретной праздничной ситуаций творческое воображение остается неотъем­лемой стороной технического, художественного и любого иного творчества, принимая форму активного и целеустремленного оперирования наглядными представлениями в поисках путей удовлетворения потребностей.

Развитие воображения в праздничной среде предполагает преодоление отчуждения человека от культуры.
Оно помогает освоению культуры как естественной стихии деятельности, в которой реализуется потребность эстетического
переживания. В празднике происходит выход, экстазис из вещного видимого мира в мир воображения- мир знаков, символов, метафор, и через него — в мир культуры, что позволяет безболезненно решать задачу развития синестезийного мировосприятия до отчетливого ассоциативно-образного мышления. Моделирование условий для его развития на основе триединства принципов: игры, образно-эмоциональной и двигательно-ритмической доминант жизнедеятельности.

Это позволяет создать схему построения поэтапного развития воображения, что соединяет иррациональное и рациональное постижения мира, открывает возможность воображению для созидания и конструирования духовной реальности, что дает возможность для самоопределения личности как самотворящей.

Праздничная атмосфера через многообразие форм, средств, методов воздействия формирует у человека особые свойства мышления, воображения, которые были обозначены как радость познания, избыточное понимание, фантазийно-реалистичное воображение, которые в совокупности переводят личность на обнаружение и позиционирование новых уровней способностей. Подобные позиции подкрепляются важной особенностью пребывания в празднике – формированию мощной интракультурной  или межкультурной компетентности, которую мы рассматриваем в качестве таковой не столь в традиционном ключе – как возможность  грамотного взаимодействия с представителя иных этнических культур, но как точные (грамотные) взаимодействия: во –первых, с самим текстом праздника, который в большинстве случаев представляет собой для участников экзотическую ситуацию, так как лишь завсегдатаи праздников (таких насчитывается не более 6-7%) доподлинно знакомы с общими подходами к его формированию, времени проведения, формах и технологиях и пр. Остальные – попадают сюда достаточно редко, в силу чего  текст праздника для них – «книга за семью печатями», исследуя которую  не хотелось бы попасть впросак. Но общая атмосфера праздника, расковывая всех участников, способствует предугадыванию последующих событий и следованию в коридоре предполагаемых возможностей. Таким образом, по отношению к собственным национальным праздникам формируется компетентное отношение.

Во-вторых, межкультурная компетентность рассматривается как разностратовое взаимодействие, каковое все прочнее укореняется в Российской действительности. Каждая социальная страта (социальный слой) не только обладает всей атрибутикой субкультуры, но и часто эпатажно позиционирует ее. «Попасть» в ее тональность возможно лишь при достаточно длительном практическом изучении, либо в ситуациях массовых праздников, когда сминаются все социальные перегородки.

Сами культурные тексты праздника при этом могут относиться к различным жанрам. Одним из наиболее эффективных комплексов такого рода текстов, работающих на культуроформирование компетентности, является содержание праздника.

Это проистекает из того, что в отличие от других массовых мероприятий, массовые общезначимые праздники сконцентрированы нс столько на объекте, предмете и технологии, сколько на субъекте — человеке. Они создают мотивационные, социально-организационные, регулятивные, информационно-коммуникативные и инновативно-творческие аспекты, а также интерпретативно-оценочные деятельностные критерии, что в целом аккумулируется в совокупном социальном опыте людей, составляющем основу их культуры.

гедонистичность, любование, музыка, визуальное удовольствиен, праздничное поле-пространство, эмоциональные элементы позитивности.

В статье рассматриваются составные гедонистичности, соединенные в особое праздничное поле, волновым образом связывающее их между собой, вызывая у присутствующих особое состояние радости, наслаждения, любования и др.

Текст статьи:

Понимание текста праздника в контексте его языков, нахождение к атмосфере общего веселья, смеха  приводит (или является первопричиной)  к его мощной гедонистичности. Рассуждения о первопричинности или вторичности ее не случайны, так как связаны с самой сутью праздника и его ожиданием.  Почти всегда, за редким исключением (траурные церемонии), праздники воспринимаются как радость, удовольствия, наполненные мощными  позитивными эмоциями, которые предвосхищают и, собственно, определяют само восприятие семантики праздника. Это осуществляется на уровне и визуального любования,  и эмоционального наслаждения, и комплиментарной коммуникативности, и позитивной  энергийности и др., что в совокупности приводит людей в   состояние близкое к состоянию социофизиологического удовольствия.

Как указывает Е. Скородинская, праздники – это физитческая потребность, хотя в основе он имеет духовное начало, но тем не менее, он физически и физиологически обставлен чрезвычайно конкретно. Более того, каждый праздник имеет конкретное психофизиологчисекое направление. Новый год – праздник веселья и живота, День Независимости – патриотизм в совокупности с некоторой агрессивностью и др., День Святого Валентина – свою специфику и др. (15: 42). Эти состояние с одной стороны, реализуют функцию  релаксации, расслабления. С другой – более оптимально ее можно охарактеризовать как возможность замещения эмоциональных доминант. В обычной жизни (за редким исключением) человек пребывает в состоянии озабоченности, переживания существующих и мнимых проблем и др., на время праздника эти позиции переходят на задний план и замещаются позитивом, поэтому всегда после праздника человека насыщен именно указанными эмоциями. Все это приводится в действие естественными средствами разрядки — смехом, шутками, комплиментами, радостными ожиданиями и др. Все индивидуальные формы вплетены в ткань праздника, который является объединяющим совокупным полем, трансформирующимся в полевое пространство праздника, обладающего множественными свойствами. Именно социальное поле праздника выступает как стилизованная формы снятия на­пряжения.

Схематически это можно изобразить следующим образом:

Значение схемы подразделяется на 2 вектора – строение общей атмосферы и составляющие его структуры.

По первой позиции можно сказать, что внутренняя звезда (синяя – голубая) семантика праздника, его смысловая сценарная (ритуальная) основа, она дублируется синими кругами, объединяя все праздничные действа в общее поле.

Оранжевая внешняя звезда – эмоциональное гедонистическое поле, которое одновременно есть и эмоциональное основание праздника, так как сердцевина его находится в самой природе, транслируется через сценарий, презпраздничные предвкушения, мотивации, саму ориентацию на праздник.

Блоки-ленты – гедонистические формы составные замещения эмоциональных доминант праздника, куда включены: 1 – эмоциональная позитивная установка на сам факт праздника;  2 – визуальное любование красотой праздника; 3 – вербальные удовольствия; 4 -  коммуникативные – комплиментарные – оценочные удовольствия, 5  — понимание смысловых особенностей праздника; 6 -  усиление полевыми его особенностями; 7 – эмоциональная эффективность праздничной атмосферы.

Рассмотрим эти позиции более подробно.

Эмоциональное поле – атмосфера праздника – где присуствующие взаимодействуют с другими. Причем это взаимодействие осуществляется  лишь одной из множества сторон личности. Каждый человек бывает добрым и злым, умным и глупым, болтливым и молчаливым, симпатичным и отталкивающим. Но праздничная атмосфера выдвигает на передний план самые привлекательные личностные черты, которые наслаиваются на привлекательные черты других людей и, соответственно, многократно умножаются. В ситуации взаимодействия индивид поворачивается к другим участникам той или иной своей стороной, реагируя не на их личности во всей их полноте, а на конкретные стороны, которые проявляются в данный момент. Именно в празднике наблюдается эффект умножения хорошего настроения, множественности улыбок, радости и др., происходит многократное наложение и усиление  аналогичных реакций.

Принципы трактовки этой проблемы были заложены в «функциональной психологии» Джона Дьюи, исходившей из того, что поведение человека — это ответ не на какой-то единичный объект, стимул, событие и даже не на произвольно изолированное множество объектов или событий, а на оценку ситуации в целом, опирающуюся на весь контекст накопленного опыта (4:8). В теореме Уильяма Томаса (1863 — 1947) эта идея развивается до категории «определение ситуации»: «Если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны по своим последствиям» (там же).

Курт Левин попытался описать эту проблему в терминах «ситуационного анализа». Суть его состоит в тезисе: социальный контекст побуждает к жизни мощные силы, активизирующие или тормозящие поведение людей. При этом он подчеркивал роль внешне незначительных, но в реальности очень важных факторов, которые он называл «канальными факторами», способными развязать действие причины или блокировать ее.

В ситуации взаимодействия важны не только участники, но и те условия, в которых они встретились, те материальные ресурсы, которые в данный момент используются, конкретный момент времени и др.  При подробном анализе этих позиций в отдельности выясняется, что ни одна из них не производит подобного действия, они могут быть эффективны лишь в совокупности, когда создают единое поле.

В ходе взаимодействия, разворачивающегося в определенной материальной среде и в определенный момент социального и физического времени, возникает новое системное качество, признаки которого отсутствуют в элементах ситуации. Сама ситуация праздничного взаимодействия выступает в качестве причины конкретного типа поведения участников.

Таким образом, можно сказать, что эмоциональное гедонистическое поле — это ситуация взаимодействия, порождающая новое надындивидуальное (системное) качество. В результате не отдельные элементы, а совокупность последних предопределяет поведение человека, которое в свою очередь превращается в элемент поля, размывая границу между причиной и следствием, субъектом и средой. Категория поля не является синонимом «ситуации», это разновидность ситуации.

Попав в праздничное поле-пространство, люди, разные по своему характеру, взглядам и манерам поведения, начинают вести себя сходным образом. При этом, одни на доминирующую программу поля переключаются мгновенно, другие пытаются ей сопротивляться. Этот эффект наблюдается в театре, который благодаря эффекту поля продолжает существовать в условиях мощной конкуренции со стороны кино и телевидения. Эффект поля – порождение эмоционального состояния людей, что не может быть в настоящее время осуществлено техническими средствами. В театре есть атмосфера поля, которая не может пока быть обеспечена с помощью технических средств. На этом эффекте базируется массовый праздник, создающий бурлескную атмосферу всеобщей радости, ликования, где каждый может приобрести и приобретает совершенно иные качества, нежели в обычной жизни.

В основе концепции поля лежит простая идея: поведение индивида является результатом влияния некоторого числа факторов. Однако в отличие от традиционной позитивистской методологии исследований, стремящейся проследить воздействие каждого фактора на индивида, концепция поля исходит из того, что масса взаимодействующих факторов порождает системное качество поля, которое не сводимо к однолинейной сумме влияний всех факторов. В результате причины  данного  выбора   индивида   могут  лежать не в действии факторов а в атмосфере, которая возникла в результате взаимодействия всех этих факторов и индивидов, находящихся в данном поле.

Таким образом, атмосфера праздника, выстроенная содержательно и структурно, тем не менее, представляет собой нелинейную структуру, где происходит переплетение эмоциональных, поведенческих процессов, которые образуют более или менее плотные по эмоциональной насыщенности участки пространства, где возникают пустоты или, напротив, средоточие многих и разно ориентированных ситуаций. Они подчас заполняются иными, или мало сходными с праздничными, ситуативными решениями. Здесь программы праздника изменяются, создают своеобразные бифуркации, которые  трансформируются в новое, системное качество, несущее характеристики, отсутствующие в каждом из исходных процессов. В этих узлах формируется новые действия, которые трансформируют праздники во вражду, драки и прочее. Таким образом, процессы, протекающие в праздничном пространстве, приобретают ту или иную конфигурацию, порождая неоднородную его плотность. Таким образом, его прерывистость и распадение на множественные поля-пространства – естественное, а не экстраординарное явление, в значительной степени зависящее от доминантных элементов:

Качество общего пространства, единая эмоциональная атмосфера, основанная на сценарии, ритуалах и предписаниях праздника. Она присуща полю любого типа, хотя ее характер сильно варьируется: сценарная основа и ритуализация разно ориентированных массовых праздников предполагает разграничение их на светские, религиозные, предписывающие либо бесшабашное веселье и дурачество, либо формирование в себе светлого и возвышенного духовного состояния. Это не зависит от того, знает ли каждый участник праздника общую суть действа. Каждый пытается узнать у более, как ему кажется, просвещенных в этом вопросе людей, что и как нужно в конкретной ситуации делать. Значение режиссеров и их помощников в светских праздниках разного уровня, священников разных рангов и  их помощников в религиозных,  невозможно переоценить. Знание и руководство в данном случае имеет надындивидуальный характер, где иерархизируются отношения, складывающиеся в эмоциональном праздничном пространстве.

Сценарии и ритуалы создают целенаправленные программы праздничного поведения людей, которым все присутствующие подчиняются, так как вся энергийная атмосфера позитивно запрограммирована. Содержание его программы — совокупность ценностей и норм поведения, не только запрещающих, но и предписывающих, что и как делать.

Внутренние процессы взаимодействий праздника обусловлены характеристиками его как текста культуры, расшифровывая которые люди сами превращаются в объекты интерпретации, в соответствии с этим знанием конструируют свои практики как тексты, обращенные к другим. Множественность внутренних процессов – текстов ранжирует общее поле праздника на слои, каждый из которых представляет собой более или менее заряженное общими позициями полевое пространство. Естественно, что внутри слоев взаимодействие участников осуществляется более интенсивное, чем между ними.

Однако само праздничное поле не безгранично, оно имеет свои границы – состояние эмоциональной пустоты, где создаются поля отчуждения или стихания праздничных эмоций. Праздник сохраняет свое пространство в том случае, когда все его слои находятся в состоянии динамики, напряжения, сценарно и ритуально выстроены, охвачены единым или сходным настроем. Границы его распадаются (праздник заканчивается) в случае отсутствия взаимодействия внутри слоев и общего поля; завершении доминантной программы; ограничении или отсутствии понимания общего текста праздника, в котором утрачивается единый тезаурус.

Праздничные слои единого поля соотносятся друг с другом по принципу вкладывания элементов друг в друга. Так, одно пространство становится элементом другого, и само включает в себя более мелкие праздничные слои. Кроме того, они формируются в разных плоскостях и в результате переплетаются друг с другом самым причудливым образом. В результате этого, действие их имеет разную силу воздействия, поэтому их влияние на попавших в них индивидов может сильно варьироваться, одно поле может оказывать нейтрализующее воздействие на другое и т.д.

Коль скоро праздники — особо торжественные моменты, где накопившееся напряжение снимается в возвышен­но-эстетической и эмоционально-восторженной фор­ме, то это моменты наибольшей радости, причем радости дозволенной, регламентированной, поскольку праздничные дни заранее объявляются и к празднику гото­вится все общество.

По мнению выдающегося отечественного культуро­лога М. Бахтина, в праздничные дни все переворачива­ется вверх ногами. Анализ «смеховой культуры» эпохи Возрождения убедил его, что в праздничные дни позво­ляется делать то, что под страхом смерти запрещается в обычные, — подвергаются осмеянию божества и патрио­тические чувства, идеологические идеи и политические кумиры. Это время дозволенной критики.

Сходную роль выполняют и праздничные ритуалы, количество и направленность которых разнится в зависимости от направленности праздника. Им (ритуалам) свойственна особая торжественность, ритмическая и интонацион­ная насыщенность. Базовым средством эмоциональной наполненности здесь выступает игра. Ее сущность заключается в удовлетворении вле­чений символическими средствами. Играя, люди одно­временно верят и не верят в реальность происходя­щего. Они осознают «ненастоящность» игры, но отдают ей все силы, как будто это реальное состязание или действо. Символика игры создает особую психологи­ческую установку испытания человеческих возможно­стей: по-настоящему убить человека нельзя, а в игре можно. Игра не только расслабляет, она тренирует мас­терство, умение находить выход из критических си­туаций, усиливает мотивацию к достижению. Игра хороша тем, что вызволяет спрятанные внутри бессоз­нательные импульсы, тайные влечения и пристрастия, запрещаемые культурой. Таким образом, и во время игры можно обходить нормы. Через игру реализуют­ся скрываемые сексуальные мотивы и пристрастия (игры в бутылочку, «я садовником родился» и т. п.), мотивы смерти (игра в войну, гладиаторские бои, коррида).

Перечисленные гедонистические векторы по-разному воздействуют на личность человека. В частности, под особый контроль социума поставлены употребление наркотиков, алкоголя, азартные игры и др. На другом полюсе воображаемой шкалы нахо­дятся позитивные, одобряемые обществом средства релаксации, например, посещенное театров, музеев, созерцание природы, отдых на природе и т. п. Приоб­щение к высокому искусству оказывает на личность не разрушающее, а созидающее влияние.

Эстетичность праздников представляет собой особое качество, которое наполняет сам праздник (иногда и часто) в утрированной форме, доходя до кича, но тем не менее – она – сама природа праздника, где доминирует красота в разных пониманиях, интерпретациях, транслировании и др.

Понимая прекрасное, как нечто присущее самому празднику, и разлитое по всему его пространству, можно утверждать, что красота — это согласие и созвучие его частей, что особенно свойственно праздничному ритуалу, отвечает строгому числу, ограничению и размещению, которых требует
гармония. В связи с этим на первое место выдвигается сам сценарий праздника, его семантическая основа, а средствами его достижения выступают все семиотические возможности, именно они украшают праздник, однако по Альберти, выразительные средства — это высшее и древнейшее украшение, а «всякое украшение есть как бы некий вторичный свет красоты <…> ее дополнение» (1:178).

В умении сочетать чувственное и умозрительное воздействие, видеть в
праздничной реальности скрытый миропорядок позволяет подготовленному сознанию усматривать в нем причину возвышенного удовольствия.
Подобное понимание праздника чрезвычайно близко гуманистическим описаниям восприятия искусства, которые основывались на изучении и
переосмыслении традиций античного и средневекового понимания чудесности природы. Как справедливо заметил Э. Панофски: «Ощущение «метаморфозы»,
свойственное человеку Возрождения, было бы большим, чем просто
перемена в его сердце: эту метаморфозу можно описать как опыт,
интеллектуальный и эмоциональный по содержанию, но почти религиозный
по характеру.< .. .> Когда люди Возрождения, вместо того, чтобы описывать
новый расцвет искусства и литературы просто как renovatio прибегали к
религиозным понятиям возрождения, просветления, пробуждения <…>
можно предположить, что они испытывали чувство второго рождения
<…»> (14: 37).

Продолжая эти аналогии, следует отметить, что гуманистическая традиция вкладывала в эстетику зрения новое
универсальное содержание. Природа (бытийный мир) являлись не только
отражением божественного бытия и божественной силы, но скорее
становились Книгой, собственноручно начертанной Богом. Поэтому ни
субъективное, ни мистическое чувство недостаточны для того, чтобы
осмыслить и понять значение этой Книги природы; а потому она должна
быть исследована и расшифрована: слово в слово, буква к букве. Сам мир
уже больше не может оставаться божественным «иероглифом», священным
знаком; наоборот, этот знак подвергался самому тщательному анализу и
толкованию.

Визуальные удовольствия, доставляемые созерцанием красоты во всех проявлениях, в том числе и сконцентрированных в пространстве праздника, вообще создают специфическую эстетику зрения. Философы и художники Возрождения (Р. Гроссетест, Р. Бэконом, Данте, Джотто, Ф. Петрарка, Н.Кузанский) рассматривали визуализацию как самостоятельную структуру, воздействующую на становление личности, указывая, что зрительное впечатление есть путь к благочестию.

Н.Кузанский подвергает анализу художественный образ, как результат слияния зрительных лучей в точке схода. Зрительное впечатление от созерцания прекрасного порождает оптическую иллюзию (apparentia), которая и есть путь к благочестию: «Если я, человек, собрался вести вас к божественному, пишет Н.Кузанский, то это можно сделать только посредством уподоблений. Но среди человеческих произведений я не нашел более удачного для нашей цели образа Всевидящего, чем лик, тонким живописным искусством нарисованный так, что он   будто бы смотрит сразу на все вокруг. Таких много <…> картина превосходного живописца Рогира в брюселльской ратуше, другая в Кобленце в моей капелле св. Вероники… удивительно, что взор движется не двигаясь<.. .> через такую вот чувственную кажимость, любезные братья, словно через некое упражнение в благочестии, я предполагаю подвести вас к таинственному богословию (5: 2-4)».

Естественно, что центром прекрасного в праздничном пространстве становится сам человек, его преобразованное праздничным состоянием настроение и, следовательно, зрительный образ, который увязывает все вокруг себя и становится центром, из которого исходит все происходящее и для которого все готовится.  Л.М. Баткин, анализируя антропологические аспекты пространственного восприятия у гуманистов,  указывает на особую роль понятия varitas которое являлось выражением универсальной идеи взаимосвязи единства и многообразия и широко обсуждалось в философии, в теории искусства и рассматривалось как методологическое и эстетическое обоснование вспомогательных приемов украшения в художественной практике. Особый интерес в контексте истоков появления теории линейной перспективы представляют затронутые  в  упомянутом   исследовании суждения   гуманистов  о совпадении в человеке всех фигур, открытости и замыкания (верха и низа), подвижности и неподвижности. Рассматривая концепцию Марсилио Фичино и Пико делла Мирандоллы, Л.М. Баткин отметил, что, рассуждая в духе антропоцентрических воззрений, Фичино «<…> обосновывает чудесную роль человека его срединным положением между небесным и земным на иерархической вертикали мироздания <…> Все стягивается к человеку и обретает в нем единство. Главное ударение Фичино делает именно на центростремительности, на встрече в человеке разных и даже противоположных начал бытия. В конечном счете, речь идет о встрече духа и плоти, творца и творения. «Бог и плоть в природе составляют ее крайности, в наибольшей мере разнятся между собой». А между тем, в «Божьей вселенной должна быть положена величайшая связность частей, дабы вселенная была единым творением единого Бога». Осуществить это и есть предназначение человека…. Если у Фичино центробежность человеческой
природы  - идея как будто бы дополнительная, подчиненная, скрывающаяся в
тени, отбрасываемой идеей центростремительности <…> то у Пико делла
Мирандоллы, напротив, центробежность выставлена на первый план
<…>.Дело в том, что у Пико, как и у Фичино, обожествление человека
понимается в двух совершенно разных и даже несовместимых смыслах,
которые все-таки смешиваются и совмещаются, словно бы по странному
логическому недосмотру<.. .>. Человек божественен, потому что он вверху и
потому что он в центре, а значит всюду; потому что он — существо небесное
и бессмертное и потому что он — небесное в земном и бессмертное в
смертном; потому что он возносится над природой, трансцендируется —
остается природным <…>» (3: 44-45). Более того, наблюдения за природой у Альберти включены в натурфилософский контекст, благодаря которому гармония звуков пленяет слух, а удовольствия зрения преисполняют глаз и дух чудесным наслаждением. Здесь все доставляет удовольствие — свет Солнца, как истечение божественного является природным проявлением бестелесной красоты. Поэтому функции света и освещения подобны глазу, а глаз, это «окно души». Именно праздничное освещение преобразует и делает видимыми невидимые вещи, так и душа, прозревает, благодаря зрению. Эстетика праздничного пространства, так же как эстетика живописной поверхности   мыслится как   система зеркальных отражений идеи высшего совершенства, проявляющей себя в изяществе пропорций, форм.

Подобные высказывания позволяют сослаться на древних, в частности,
интерпретациям Аристотелевского трактата «О душе» (3). Аристотель первый
сформулировал проблему когнитивных функций зрительного восприятия, и
отнес это раздел наук о душе — психологии. Эмоциональное восприятие красоты, имеет здесь эволюционное значение как кратчайший путь адаптациогенного интуитивного познания. Зная это, философы, начиная с древнейших, анализировали этот феномен. Красота всегда привлекательна и предельно эмоциональна. Она вызывает по отношению к себе самые возвышенные эмоции и, вследствие этого, обладает громадной силой воздействия. Платон, в частности, утверждал, что красота имеет множественную природу выражения и, одно из главных – человеческий ум, который он тщательно отграничивает его от всего материального, вещественного и становящегося: «ум» интуитивен и своим предметом имеет сущность вещей, но не их становление. Наконец, диалектическая концепция «ума» завершается космологической концепцией. «Ум» есть мысленное родовое обобщение всех живых существ, живое существо, или сама жизнь, данная в предельной обобщенности, упорядоченности, совершенстве и красоте. Этот «ум» воплощён в «космосе», а именно в правильном и вечном движении неба.

Третья субстанция — «мировая душа» — объединяет у Платона «ум» и телесный мир. Получая от «ума» законы своего движения, «душа» отличается от него своей вечной подвижностью; это — принцип самодвижения. «Ум» бестелесен и бессмертен; «душа» объединяет его с телесным миром чем-то прекрасным, пропорциональным и гармоничным, будучи сама бессмертной, а также причастной истине и вечным идеям. Индивидуальная душа есть образ и истечение «мировой души». Он говорил о бессмертии или, вернее, о вечном возникновении также и тела вместе с «душой». Смерть тела есть переход его в др. состояние. Самым прекрасным, по Платону, являются идеи  — это предельное обобщение, смысл, смысловая сущность вещей и самый принцип их осмысления. Они обладают не только логической, но и определённой художественной структурой; им присуща собственная, идеальная материя, оформление которой и делает возможным понимать их эстетически. Прекрасное существует и в идеальном мире, это такое воплощение идеи, которое является пределом и смысловым предвосхищением всех возможных частичных её воплощений; это своего рода организм идеи или, точнее, идея как организм. Дальнейшее диалектическое развитие первообраза приводит к уму, душе и телу «космоса», что впервые создаёт красоту в её окончательном виде. «Космос», который в совершенстве воспроизводит вечный первообраз или образец («парадигму»), прекраснее всего.  Именно из этого проистекает учение о пропорциях, которые насквозь пронизаны красотой и имеют ее в своей основе. В созданной Платоном эстетике красота понимается как абсолютная взаимопронизанность тела, души и ума, слиянность идеи и материи, разумности и удовольствия, причём принципом этой слиянности является мера. Познание не отделяется у него от любви, а любовь – от красоты. («Пир», «Федр»). Всё прекрасное, т. о., видимо и слышимо, внешне или телесно, оно оживлено своей внутренней жизнью и содержит в себе тот или иной смысл. Это, считает Платон, есть правитель и вообще источником жизни для всего живого. (6). Прекрасное, категория эстетики, характеризующая явления, обладающие высшей эстетической ценностью. Как эстетическая ценность прекрасное отличается от нравственных и теоретических ценностей (добра, истины) тем, что оно связано с определённой чувственной формой и обращается к созерцанию или воображению; в отличие от утилитарно-полезного, восприятие его имеет бескорыстный, но не незаинтересованный характер. По своей сути, оно духовно-практично. Наиболее влиятельным
средневековым комментатором этого учения Аристотеля был Авиценна.
Авиценна исследовал роль общего чувства — sensus communis, и его схема
была адоптирована с небольшими изменениями последующими авторами,
включая Альберта Магнуса, Роджера Бэкона и Мондино, все эти источники были известны Леонардо.

Более того, сама возможность познания, по Леонардо да Винчи, основана на изоморфизме структуры света и сознания. Эти структуры позволяют сознанию видеть посредством глаза и через глаза воспринимать объекты внешнего мира. Таким образом, визуальная оптика, это, прежде всего,
интеллектуальное упражнение, прививающее особый вкус к специфике прекрасного, узнавания,  привыкания и любования им.

Леонардо да Винчи говорил о том, что свойства
света и зрения аналогичны, природа которого объясняется механистическими законами, что определяли античное и средневековое понимание физиологии и психологии зрения. Согласно им, мозг (разум) оперирует тремя везикулами, которые определяют этапы восприятия. Первая везикула — sensus communis, это место сбора всех ощущений совместно с воображением {imagination, fantasia). Вторая везикула содержит род внутренних ощущений -cogitation. Cogitation — помыслы, размышления, некий род «рационального» воображения, включают познание, представление (мнение), суждение, изобретательность, благоразумие. Затем, процесс обдумывания переходит в третью везикулу, центрально-мозговое (церебральное) хранилище — memoria. Основываясь на средневековых представлениях, Леонардо дает собственную интерпретацию зрения. По его мнению, зрительный образ самостоятельно проникает в первую везикулу, которая называется разум {intellect) , в то время как меньшие чувства, попадают во вторую везикулу. Разум под руководством души извлекает сокрытые смыслы, а мозговые реакции приспособлены именно для этого, говорит он.  Исходя из этого, глаз — это инструмент, оперирующий законами геометрии, основанной на замысле природы, поэтому зрение — благороднейшее из ощущений (3:353).

В соответствии с этой концепцией была оформлена и обоснована особая роль зрения, как главного источника познания, каковая объединяет фантазию и интеллект, что ассоциируется с концепцией художественного воображения. Следование, созерцание и любование праздничным убранством и пространством, чрезвычайно значимы в общей гедонистичности.

Вербальные удовольствия праздничной атмосферы связаны со звуковым оформлением праздника, которые в первую очередь выстроены посредством музыки. Как известно, музыка всегда называлась одной из самых эмоциональных искусств. На самом деле, в отличие от других видов она, в силу своей временной специфики мгновенно включает слушателя в поле своего звучания. Музыка в большей степени, чем другие искусства способны изменять уже существующий эмоциональный строй личности и, по сути дела, выступать по отношению к человеку как агрессивный фактор мощнейшего воздействия.

Ее эмоциональное воздействие, как выяснили физиологи, основывается на анатомических позициях строения человеческого организма. Совсем недавно исследователи выявили связь между участками головного мозга и слуховым аппаратом человека (18). Серое вещество, расположенное во фронтальной части головного мозга, демонстрирует активность во время прослушивания музыкальных тонов. Эта часть мозга, именуемая rostromedial prefrontal cortex, даже может различить фальшивые ноты в определенной мелодии. Нейрохирурги изучали мозги профессиональных музыкантов, которым во время опыта предлагалось прослушать музыкальные отрывки. Аппаратура исследовательского центра в это время фиксировала активность внутри человеческого мозга. Более того, указанный участок мозга непосредственно отвечает за эмоциональное состояние индивида. Подобная близость двух функциональных центров дает научное подтверждение теории зависимости нашего настроения от прослушиваемой музыки (11).

Присутствующие на праздники люди буквально «насыщаются» музыкой, испытывая состояние  катарсиса (греч. kátharsis — очищение). Напомним, что катарсис — есть термин древнегреческой философии и эстетики для обозначения сущности эстетического переживания. Его использование восходит к древнему пифагорейству, которое рекомендовало музыку для очищения души. Гераклит (12), по свидетельству стоиков, говорил об очищении огнем. Платон (13) выдвинул учение о катарсисе как об освобождении души от тела, от страстей или от наслаждений. Аристотель (2) отмечал воспитательное и очистительное значение музыки, благодаря которой люди получают облегчение и очищаются от своих аффектов, переживая при этом «безвредную радость». Идеи аккумулирования искусством высших значений, а именно, красоты как идеализированной эмоциональной информации, получили дальнейшее обоснование на современном уровне исследования и осмысления, что чрезвычайно интересно, но выходит за границы данного исследования.

Отметим, что в процессе переживания прекрасной музыки праздника, которая всегда чрезвычайно оптимистична, радостна, громко звучит, люди объединяются единой эмоцией и становятся личностно причастными к общественному значению. Вследствие этого эмоциональное восприятие красоты и прекрасного становится важнейшим аспектом адапциогенеза и непереоценимо в процессе развития праздничной культуры человечества. (12).

В процессе восприятия и переживания с праздничной музыкой, люди, естественно, переживают явление музыкального катарсиса, что зависит от вида и типа музыки. Он (катарсис) дает возможность и очиститься от аффектов и, как следующий шаг, гармонизовать свое состояние (13). Одновременное достижение этих двух позиций крайне затруднено вследствие необходимости выброса негативных эмоций, что само по себе представляет сложную и долговременную работу, после которой, естественно ощущается пустота, каковая и заполняется другой по содержанию, в том числе и эмоциональному, музыкой. В данном случае уместна аналогия с обычной уборкой, когда первоначально удаляются нечистоты, хаос, а затем придается эстетический вид, достаточно комфортный для всех домочадцев. Но в праздничной атмосфере, замещение эмоциональных доминант происходит много быстрее, так как сопряжено с восприятием множественных ее языков, что повышает скорость и качество эмоциональных замещений. Следовательно, здесь катарсис можно рассматривать как двуступенчатый процесс, во время которого люди переживают состояние очищения от аффектов, подобного переживаниям при холотропной терапии, где выбрасываются эмоции прежних переживаний с тонкими структурами их содержащими и последующим наполнением освободившихся мест позитивными (гармонизирующими) структурами (17: Т.5).

Особое качество праздничной музыки заключается в том, что она воспроизводит энергии чрезвычайного жизнелюбия, оптимизма, счастливой любви и др. Здесь на передний план выходит ее важнейшая функция  - эмоционального заражения, включения всех в свою информационно-волновую палитру, адаптацию и компенсацию эмоциональной составляющей культуры. (16). Именно в этом ключе категория катарсиса на самом деле может выступать как основной критерий ценности искусства, наивысшую категорию эмоционального действия музыки. Это умозаключение позволяет рассматривать вопросы адаптациогенеза в связи с информационным значением музыкального искусства. Музыке наиболее близко отношение к эмоции как разуму сердца, который, по выводам современных философов, и по Евангелию, представляет ядро Софийного сознания (10).

Одновременно с катарсисом, музыка содержит в себе явления и иного порядка, называемые мимезисом, или искусством подражания, воспроизводства действительности. Идея мимезиса — была всесторонне разработана в античной эстетике. Впервые она была высказана Демокритом, в дальнейшем развивалась Сократом, Платоном, Аристотелем. Согласно идеалистическому учению Платона, искусство подражает не миру вещей, а миру идей; в данном случае это -  слабое и неполное отражение абсолютной красоты вечных идей. В противоположность Платону Аристотель развивает материалистическую концепцию подражания как сущности искусства. Миметические формы сознания выражаются в искусстве, а в особенности, в музыке как важнейшие первичные, до-вербальные, до-понятийные смыслы человеческого бытия, пронизывающие все более сложные структуры человеческого сознания (16:5). Они же являются основными направляющими значениями в организации всей системы форм и жанров музыки, как и форм и систем человеческих сообществ.

Все виды искусства по природе своей являются подражательными, в силу чего выполняют функции познания и эстетизации (17:156). С их помощью люди приобретают первые знания о мире и вместе с тем получают удовольствие. В силу этого, музыка включает в себя подражательную миместическую основу, которая позволяет личности воссоздать образы, созданные композитором ее применительно к себе. В этом случае музыкант (композитор, исполнитель) отражая свой духовный мир, включает в свои переживания и видения мира слушателя. Именно он меняет эмоциональный настрой последнего в вектор своих ориентаций (16). Эта позиция чрезвычайно важна, так как эффект «эмоционального дублирования», становящийся деятельностью есть выстраивания привычек, черт характера. Действие эмоции связано с явлением мимезиса как выраженными подражательными формами поведения как адаптационном механизме человека в человеческих сообществах . Музыка, массовое танцевальное действо психологически способствует формированию миметического коллективного единства, поскольку синхронные ритмодвижения, организованные хотя бы простейшими звуковыми ритмо-сигналами, организуют и создают особое психическое единство.

Музыка формирует особое полевое образование, в котором преобладает имитационный характер поведения и закрепляет его, а эмоционально-звуковой резонанс выступает как основа полевой формы сознания. Эти выводы на современном научном уровне уточняют древнейшие положения античной эстетики о мимезисе в философии Платона и Аристотеля. Основа этого подражания соответствует не тем или иным формам жизни, а эмоционально-ритмическим формам поведения человека в обществе.

Сознательное подражание подкрепляется совпадением результата действия с представлением заданного образца (в частности, при мимезисе в художественном творчестве). Вместе с тем у человека сохраняются и такие формы биологического подражания, как взаимная стимуляция (например, «заразительный» кашель или смех или возникновение общего ритма совместных действий и др.). Музыка наиболее активно влияет на формы имитационного поведения людей, организует круги сценарно выстроенного общения социальных сообществ, создает резонирующие эмоциональные формы коммуникаций.

В рамках теории эмоций можно отметить, что в обществе эмоции встраиваются в особый банк данных и закрепляются в специфических  человеческих формах познания мира, особых эмоциональных феноменах, к каковым относятся искусства и, в особенности, музыка. Эмоции, связанные с ней, встраиваются в социальную жизнь, и, соответственно, в нормативную плоскость всей культуры. В силу этого, музыка регулирует эмоциональные проявления, эмоциональные коммуникации и их качества, что в целом позволяет воспитывать весь спектр эмоциональных проявлений общества – эмоциональность контактов, коммуникаций, эмоциональный резонанс, воспитывающей эмоциональную культуру, создающей традиции как школу эмоций. При этом становится очевидным, что школой эмоций становится не только искусство, но и все формы культуры — обряд, обычаи, религиозные формы ограничений. Искусство же придает им ритуализированную форму полевой организации. При этом операциональность музыки естественно трансформируется в регулятивную плоскость, распространяя социально одобряемые эмоции и формы их выражения, по сути дела именно этот механизм возвращает человека в сферу позитивного поведения (В. Медушевский).

Эмоциональное воздействие музыки зависит в настоящее время не только от самого ее качества, содержания, исполнения, но и таких прозаических, но чрезвычайно важных позиций, к каковым относятся чисто акустические параметры. Все чаще отмечается, что именно качество техники и ее соотносимость с помещением – есть не только эмоциональный, но и биофизиологический показатель. Только гармоничное сочетание хороших головок с грамотно построенным акустическим оформлением в результате обеспечивает прекрасный звук акустической системы. Звучание радостной праздничной музыки в больших помещениях или на открытых пространствах создает невероятные эмоциональные эффекты. Когда полевое пространство охвачено звуком оно, в буквальном смысле слова  не выпускает присутствующих из-под своего воздействия.

Таким образом, вопрос взаимотранслирования, взаимооформленности и вкладывания друг в друга эмоций и музыки чрезвычайно важен. Праздничная музыка – есть концентрированное выражение позитивных эмоций, транслирующая множественные показатели разнообразных векторов ее направленности. Она концентрат психо-эмоционально-физиологического удовольствия.

На этом фоне чрезвычайно значимым становится особый тип праздничных межличностных коммуникаций, который уместно назвать комплиментарной формой коммуникации.

В праздничной коммуникации люди передают друг другу ту или иную информацию, те или иные смыслы, которые, тем не менее, имеют доминирующий праздничный оттенок. Все праздничные коммуникативные акты осуществляются в соответствии с ритуалами – привычками, сформированными конкретной культурой. В обычной жизни они не замечаются, так как входят в нормативную ее плоскость. Заметным становится как раз их нарушение, обращение на  “ты” с малознакомым человеком, случайная невтимательность по отношению к другу и др. В большинстве случаев, праздничное общение характеризуется комплиментарной насыщенностью, которая обладает специфическими чертами и выступает как значимая функция создания оценочных ориентиров.

Правила праздничных коммуникаций регулируются этикетом   сложившейся в языке и речи системой устойчивых выражений, применяемых в ситуациях установления и поддержания контакта. Это ситуации обращения, приветствия, прощания, извинения, благодарности, поздравления, пожелания, сочувствия и соболезнования, одобрения и комплимента, приглашения, предложения, просьбы совета и мн. др. Сфера коммуникаций здесь охватывает собой все, что выражает доброжелательное отношение к собеседнику, что может создать благоприятный климат общения.

Праздничное комплиментарное общение воспринимается адресатом как социальное “поглаживание”. Эта позиция исследовалась биологами, которые объясняют ее чрезвычайную значимость следующими позициями. В одном из экспериментов они анализировали, являются ли в животном сообществе прикосновение, вылизывание, выискивание и т.п. лишь гигиенической необходимостью или это “социальная” потребность животных в контактах. Были взяты две группы крысят, одну из которых сотрудники лаборатории постоянно поглаживали. Эти крысята выросли более крупными, умными, устойчивыми к заболеваниям животными, чем те, которых не гладили, не ласкали.  Исследователи сделали вывод, что потребность в прикосновении в ласке у животных столь же значима, как и другие жизненно важные потребности. Еще более развита эта потребность у человека. В педагогике и психологии подобные позиции постоянно исследуются, в национальной культуре, эти позиции выражены в дуальности «кнута и пряника», в языке огромное множество словесных поглаживаний – комплиментов, бытование которых прочно включено в культуру повседневности: Здравствуйте — будьте здоровы; Благодарю — благо дарю. Спасибо — спаси вас Бог за доброе дело; Извините — признаю свою вину и прошу снять с меня грех и т.д. Вот типичный диалог, которым обмениваются приятели при встрече:

-Привет, как дела?

-Все в порядке, а у тебя?

-Тоже. Ну всего!

-Пока.

Никакой другой информации, кроме той что “я тебя замечаю, узнаю, признаю, хочу с тобой контактов, желаю тебе добра” в таком обмене репликами нет, и, тем не менее, это очень важный ритуал “поглаживаний”. Новогодние открытки, как правило, чрезвычайно стереотипны: Поздравляю… Желаю счастья, здоровья, успехов…  Но без этих поздравлений, без знаков внимания, без “поглаживаний” человек чувствует себя обездоленным, лишенным внимания.

Важнейшей позицией комплимента и праздничного коммуникативного акта является то, что произнесение поздравлений представляет собой речевое действие, или речевой акт, т. е. выполнение конкретного дела с помощью речи. Известно, что для осуществления множества действий, состояний речь не нужна. Человек шьет, или режет, или пилит, или ходит,— и для “производства” этого ему не нужно ничего говорить. Но целый ряд действий осуществляется именно с помощью акта речевого действия с использованием инструмента — языка, речи. Как осуществить действие “совет”, или “обещание”, или “благодарность”? Для этого надо сказать советую, обещаю, благодарю… Исследования выявили, что зафиксированных в словарях названий речевых действий до тысячи, способов же непосредственного выражения — великое множество.

В ситуации праздничного действа, коммуникации обладает высокой степенью вежливости, чего может быть лишено повседневное общение. С одной стороны вежливость   это моральное качество, характеризующее человека, для которого проявление уважения к людям стало привычным способом общения с окружающими повседневной нормой поведения. С другой стороны — это абстрагированная от конкретных людей этическая категория, получившая отражение в культуре. Вежливость нужно именно выражать, демонстрировать при общении (как и любовь), потому что если человек внутренне относится к кому-то с уважением, но не проявляет этого внешне, уважительность к человеку окажется нереализованной явно. Особенно важно это в официальной речевой ситуации или при общении с незнакомыми людьми. Вступая в контакт с родными, друзьями, знакомыми, мы, заранее зная “меру” любви и уважения друг к другу, имеем множество способов это подчеркнуть, с незнакомыми же людьми мера хорошего отношения — это вежливость. С точки зрения коммуникаций,  вежливость предполагает “ненанесение ущерба” речью (иначе — не оскорбление), оказание знаков внимания, одобрение (по возможности) партнера и в то же время отведение от себя комплиментов, проявление скромности в самооценках и даже некоторое преуменьшение собственных достоинств, проявление такта, не позволяющего вторгаться в личную сферу собеседника, задавать нескромные вопросы проявление желания оказать услугу, помочь тому, кто в этом нуждается. Вежливые люди в разных ситуациях и по отношению к разным партнерам ведут себя корректно учтиво, галантно.       Степень вежливости и комплиментарности характеризуется и конкретной культурой личности и праздничными традициями культуры народа, более того, она – есть и продукт и инструмент культурной деятельности человека.

Именно здесь осуществляется искусство практического словесного воздействия, предоставляющее возможность мастерски использовать слово как инструмент мысли и убеждения. Смысловая законченность каждого из этих ответов определяется тем, что все они будут оформлены соответствующей интонацией. Праздничная интонация отличается чрезвычайной позитивной насыщенностью, когда люди, наполненные позитивными эмоциями, раздают окружающим свое настроение, в том числе и в виде поздравлений, комплиментов, окрашенных радостным фоном.

Теснейшая связь, существующая между интонацией и смыслом предложения, делает ее одним из важнейших факторов коммуникации. Известно, что для понимания предложения не обязательно узнавание всех составляющих его слов. Контекст часто помогает восстановить нерасслышанное слово, а если даже такое «восстановление» и не происходит, то понимание смысла предложения в целом отнюдь не исключено. Не подлежит сомнению, что интонация играет при этом немаловажную роль. Праздничное общение, не предусматривающее параллельное решение деловых вопросов, почти всегда направлено на позитив, и, если собеседник не может услышать все из-за громкой музыки, он восстанавливает смысловые провалы с помощью восприятия других – невербальных языков коммуникаций – мимики, жестов, мелодики речи и др. общим эмоциональным наполнением.

Эмоциональный аспект интонации не обязательно связан со смысловым содержанием высказывания. Многие фразы (погода такая-то) могут быть произнесены по-разному, но сама эмоция высказывания, связана со смысловой модальностью. Это связано с тем, что в каждом акте коммуникации отражено не только то, о чем идет речь (денотативный аспект), но и отношение к сообщению со стороны говорящего (коннотативный аспект).

Энергийные эмоциональные люди, хорошо владеющие словом и речью вообще, могут производить своей речью неизгладимое впечатление. Если из их уст слышаться комплименты, то они высказаны таким образом, что слушающий воспринимает себя соответственно высказанной оценке. В данном случае комплимент выполняет важную социальную роль. Он, одновременно и характеристика субъекта и программа его дальнейших действий, которые не высказываются прямо, но содержаться «внутри» комплимента.

Проходя четырехступенчатую фазу восприятия (смущение, недоверчивость, формирование веры в правдивость сказанного, затем твердая уверенность, что именно так все и есть на самом деле) праздничный комплимент не только придает сил, но и доставляет колоссальное удовольствие, которое, наслаиваясь на все, указанные ранее средства воздействия, чрезвычайно усиливают гедонистическую направленность праздника.

Список литературы:

1. Альберти Л.Б. О пропорциях живописи. Т.1. М., 2001.
2. Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957
3. Баткин Л.М. Леонардо да Винчи. М.,1990.
4. Ковалев В.С. Пространственное видение и пространственное созерцание. 2008
5. Кузанский Н. О видении Бога. 2 – 4
6. Лосев А.  История античной эстетики. Софисты, Сократ, Платон, М., 1969
7. Медушевский В. Музыкальное произведение и его культурно-генетическая основа // Музыкальное произведение: сущность, аспекты анализа. – Киев: 1988.
8. Медушевский В. Музыкальный стиль как семиотический объект // Советская музыка. — 1979. — №3.
9. Медушевский В. Музыковедение: проблемы духовности // Советская музыка. – 1998. — №5.

10.  Минаев Е. Музыкально-информационное поле в эволюционных процессах искусства. Авт. дис. на соиск. уч. ст. д, искусствоведения. М., 2000

11.  Москалюк А. Звуки Ру 15  декабря 2005

12.  Музыка. Большой энциклопедический словарь. М. 1998

13.  Музыкальный энциклопедический словарь. М., 2000),

1. Панофски Э. Ренессанс и «Ренессансы» в искусстве Запада. М.,1998.

15.  Скородинская Е. Бесконечный праздник. М., 2008

16.  Суханцева В.К. Категория времени в музыкальной культуре. – К.:, 1990).

17.  Философская энциклопедия: В 5 т. М., 1970. Т.5).

18.  Шашорджан В. Музыка и здоровье. М., 2003

сетевое творчество, блог, подкастинг, i-mob, фотожаба

в статье предпринимается попытка рассмотреть отдельные виды творческой деятельности интернет-пользователей

Текст статьи:

XXI век – век информационных технологий. Глобальное информационное пространство – всемирная паутина (World Wide Web) окутало всю планету, стало неотъемлемой частью человеческого общества.

Распространение интернет и рост числа его пользователей как в мире, так и в русскоязычном сегменте Интернета дало существенный толчок развитию сетевого творчества.

В настоящее время в сетевом творчестве можно выделить ряд направлений творческой деятельности, которые нередко пересекаются между собой. В данной статье будет дан краткий обзор наиболее известным направлениям сетевой творческой деятельности.

Блог (англ. blog, от web log, «сетевой журнал или дневник событий») — это веб-сайт, основное содержимое которого — регулярно добавляемые записи, изображения или мультимедиа. Для блогов характерны недлинные записи временной значимости. Блоггерами называют людей, ведущих блог. Совокупность всех блогов Сети принято называть блогосферой.

По авторскому составу блоги могут быть личными, групповыми (корпоративными, клубными…) или общественными (открытыми). По содержанию — тематическими или общими. Отличия блога от традиционного дневника обусловливаются средой, то есть его «сетёвостью»: блоги обычно публичны или доступны хотя бы определённому множеству пользователей Сети. Это определяет и отличия блоговых записей от дневниковых: первые обычно предполагают сторонних читателей, которые могут вступить в публичную полемику с автором (в отзывах к блог-записи или своих блогах).

Для блогов характерна возможность публикации отзывов (т. н. «комментариев», комментов) посетителями. Она делает блоги средой сетевого общения, имеющей ряд преимуществ перед электронной почтой, группами новостей, веб-форумами и чатами.

Блоги трансформировались в отдельную сетевую субкультуру только в 1996 году. Однако интенсивные темпы увлечения блогами привели к тому, что к 2003 году интернет-дневники заняли особую нишу в жанре журналистики, литературы и масс-медиа.

Блог — отличный ресурс для появления творческих идей и концептуальных проектов, поскольку система обмена комментариями направлена на оптимально быстрый поиск единомышленников, которые априори вдохновлены подобными идеями и могут подсказать верный и конструктивный путь для их реализации. Именно поэтому блог-культура столь популярна в первую очередь среди представителей масс-медиа, художников, рекламистов и людей шоу-бизнеса — вряд ли можно найти более выгодный и быстрый способ сообщить и распространить информацию.

Очень многие крупные компании и корпорации отдают себе отчет в том, насколько популярны блоги, — они создают корпоративные дневники. Системы Google и Yahoo! публикуют свои новости не только на сайтах, но и в блогах. Все больше музыкантов и звезд открывают дневники на страницах своих официальных сайтов, журналисты публикуют информацию, ссылаясь на блоги, а у политиков открылась новая возможность использовать дневники как своеобразную трибуну для публичных выступлений. Кроме того, теперь не нужно заходить на Yandex.ru или в любой другой поисковик, чтобы найти интересующую информацию — достаточно задать вопрос в тематическом блоге, и многочисленные ответы не заставят долго ждать.

Оперативность публикации общественно важной информации — одно из ключевых преимуществ блогов перед привычными СМИ. Блоггеру достаточно опубликовать запись в своем журнале, как новость — если она действительно важная или интересная — моментально разнесется по «сарафанному радио».

Например, впервые скандальную информацию о сексуальных отношениях президента США Билла Клинтона и его ассистентки Моники Левински опубликовали не традиционные газеты, а популярный блоггер Мэтт Драдж в своем журнале www.drudgereport.com. Опередив печатные СМИ, в блоге Techcrunch появилась информация о «сделке века» — покупке сервиса YouTube гигантом Google.

В отличие от газет и журналов, блоги пока относительно свободны от цензуры. Если блоггер становится свидетелем чрезвычайного происшествия, он тут же выкладывает информацию об этом событии в своем журнале. Узнав о фактах коррупции, нарушении прав человека, сокрытии информации официальными источниками, блоггер не только поделится этим открытием со своими читателями, но и постарается привлечь к ним общественность, опубликовав соответствующие записи в тематических сообществах — правозащитных, журналистских и т.п.

Подкастинг (англ. podcasting, от iPod и англ. broadcasting — повсеместное вещание, широковещание) — способ публикации медиа-потоков (как правило — звуковых или видео-передач) во Всемирной сети (обычно, в формате MP3), при котором они анонсируются особым образом, позволяющим автоматизировать загрузку новых выпусков на устройство воспроизведения.

Целевая аудитория подкастинга — пользователи персональных компьютеров, вероятно при этом имеющие портативные проигрыватели. Для удобного воспроизведения подкастов создано программное обеспечение, регулярно запрашивающее веб-сайт на предмет появления новых записей, которые потом загружаются на компьютер пользователя, а затем, возможно — в портативный проигрыватель.

Подкастинг — это выгодная альтернатива радиовещанию и телевидению, поскольку не требует лицензирования частоты и доступен в любое удобное для слушателя время. Ныне некоторые радио- (Свобода, Немецкая волна) и телестанции (НТВ) публикуют подкасты наряду с обычным, эфирным вещанием.

Термин «подкастинг» изобрел ведущий радио MTV Адам Кэрри. Он просто слил воедино два слова: broadcasting (вещание) и iPod (известный P3-плеер Apple). Название максимально точно отражает суть подкастинга. Это действительно вещание (почти что радио), которое можно слушать на MP3-плеере.

Но не все согласны с подобной трактовкой. Редактор Linux Journal предложил собственную расшифровку — Personal Option Digital Casting, которая даже лучше оригинальной. На Западе распространение подкастов происходит через популярные RSS-ленты, к которым можно подключиться с помощью программных клиентов: на ваш компьютер автоматически будут скачиваться новости подкастинговых направлений, а также сами подкасты.

Слово «подкастинг» не только уже официально включено в Оксфордский словарь (New Oxford American Dictionary), но и получило награду как слово 2005 года.

Одним из первых подкаст-порталов, которые были открыты в интернете, стал www.ipodder.org/directory/4/podcasts/categories. Он и сейчас держит пальму лидерства, предлагая посетителям скачать несколько тысяч подкастов, посвященных самым различным сторонам жизни человека. Спорт и наука, религия и музыка, животные и компьютеры… Разумеется, все на английском.

В русскоязычном секторе интернета продвигать подкастинг начал Василий Стрельников через сайт www.russianpodcasting.ru (сейчас это крупнейший подкастинговый портал на просторах рунета).

Интересней оказывается динамика популяризации нововведения, она просто поражает: 28 сентября 2004 года блоггер и колумнист Doc Searls стал отслеживать количество результатов, которое выдавала поисковая система Google на запрос слова podcast. В этот день их было 24. 30 сентября их стало 526, тремя днями позже — 2750. Это число удваивалось каждые несколько дней (!), пересекло отметку в 100 000 уже 18 октября. Годом позже этот показатель составил 100 000 000. Сегодня — 239 000 000.

i-mob

Общее название для всех видов акций, проводимых в интернете (форумы, icq, e-mail, чаты и.т.п.). Очень часто интернет флешмобы (представление, расcчитанное на случайных зрителей (фомичей), у которых возникает неоднозначные чувства: полное непонимание, интерес и даже чувство собственного помешательства) возникают спонтанно, предварительно ничего не запланировав. Чаще всего представляют собой комментарии к опросам с смешными вариантами ответа. Благодаря интернет флешмобу «Уроки Албанского» возникло и крепко закрепилось понятие Албанский язык.

Также широко известен интернет моб «Регулярно!» произошедший на русском сайте новостной телекомпании BBC. На этом сайте была опубликована статья Одеколоны «убивают россиян». В ней говорилось о том что большинство российских алкоголиков скончавшихся в трудовом возрасте принимали алкоголь, не предназначенный для употребления внутрь, и выводы иследований по этому поводу. И к статье был опрос: «Вы пьете одеколон, антифриз или моющие средства?» с вариантами ответов:

Регулярно

Крайне редко

Никогда

Я вообще не пью

Большинство читателей этот вопрос насмешил и даже оскорбил. В итоге более 95 % голосов за вариант регулярно. Из-за того что счётчик не был расcчитан на такое количество голосов счётчик несколько раз в сутки сбрасывался. На эту тему было создано много карикатур и даже комиксов. В некоторых городах был даже сыгран реальный флешмоб «Одеколон» где мобберы при большом скоплении людей делали вид что дегустируют одеколоны, шампуни, жидкости для мытья стёкл. На самом деле в бутылочках были питьевые жидкости: напитки («Тархун», «Лимонад»), вместо шампуней был йогурт и.т.п.).

– это юмористический коллаж, изготовленный из любой фотографии с целью развить сюжет, сделать его смешнее. Сам термин «фотожаба», как производное от слова «рhotoshop», был введен 19 августа 2004 года ЖЖ-юзером usachev’ом (ЖЖ – Живой Журнал, http://livejournal.com). А популярным явление стало с развитием веб-блогов, где каждый пользователь может комментировать чужие записи.

В англоязычной интернет-среде это явление называют photoshopping или photoshop contest (в некоторых других языках photoshop tennis).

Феномен появления фотожабы из, казалось бы, совершенно безобидной, но забавной фотографии, так до конца и не изучен. На раскрутку персонажей и брендов продюсеры и специалисты по рекламе тратят огромные деньги и усилия, но, как выясняется, сумасшедшая популярность иногда появляется практически из ничего.

«Медвед – Превед!» — очередное детище блога dirty.ru, породившее впоследствии целую индустрию сувениров и всевозможных приколов, вышедших за рамки интернета. Некто Lobzz опубликовал картинку с медведем, «преведствующим» расслабляющуюся на природе парочку. Автор коллажа практически ничего не менял в исходном изображении — он всего лишь поменял реплику «Surprise!», которую в оригинале приписал медведю автор картины, на «Превед!». Достаточно долго картинка оставалась незамеченной, изредка появляясь в различных блогах, пока вдруг на нее в лучших традициях флеш-мобов не обрушились всенародная популярность и любовь. Мгновенно на просторах LiveJournal возникло сообщество ru_preved, где ежедневно появлялись сотни сюжетов с Медведом. Оперативность фотожаберов была просто фантастической. Без внимания Медведа не оставалось ни одного яркого события, будь то встречи глав государств, зимняя олимпиада или что-то другое.

Литература:

1. http://ru.wikipedia.org/wiki/Блог
2. http://ru.wikipedia.org/wiki/Подкастинг
3. http://www.mobi.ru/Articles/1915/Internet-dnevniki_kak_socialnoe_yavlenie.htm
4. http://www.igromania.ru/Articles/5339/Podkasting.htm
5. http://www.xakep.ru/magazine/xa/097/106/1.asp
6. http://www.ixbt.com/td/podcasting.shtml

креолизованный текст, вербальный текст, изображение (иллюстрация), концепт, прецедентные тексты.

Анализ взаимосвязи концепта изображения и концепта вербального текста выявляет двойное декодирование заложенной в креолизованном тексте информации, приводящее к восприятию человеком этого вида текста как единого концепта (смысла).

Текст статьи:

Взаимодействие вербального текста и изображения (иллюстрации), двух негомогенных частей креолизованного текста, является предметом интереса многих ученых. Креолизованные тексты долгое время не привлекали внимание языковедов и их исследование сводилось к отдельным наблюдением за применением изображения в рекламе [Кузнецова, 1984; Шестакова, 1984 и др.], в афише [Бубнова, 1987], ороли подписи под фотоизображениями в прессе [Большиянова, 1986] и карикатурами [Бернацкая, 1987], что объяснялось узким подходом к тексту, ограничивающим его природу лишь вербальными средствами.

Широкое понимание текста при коммуникативно-прагматическом подходе ведет к объединению вербальных и невербальных средств, образующих текст как единую коммуникативную единицу. В соответствии с этим изменилось отношение к креолизованному тексту со стороны ученых-лингвистов: «на передний план выдвигается разработка типологии креолизованных текстов, выявление и исследование их текстовой природы» [Анисимова, 15].

Изображение в разной степени участвует в организации текста, вербальные же средства предпочтительнее невербальных. Однако это не всегда так: значительность вербального текста или изображения определяется специфической направленностью издания. Например, специалисты по оформлению художественных произведений предостерегают от иллюстрирования книг, так как изображение может сковать фантазию читателя, его восприятие главных героев и окружающую их обстановку. Прежде всего это относитсяк художественным произведениям, отражающим абстрактный мир идей, духовные ценности, сложность образной системы.

Так, в психолингвистических исследованиях исходным считается положение, о том, что информация, воспринимаемая по разным каналам, – вербальный текст и изображение – «интегрируется и перерабатывается человеком в едином универсально-предметном коде мышления» [Жинкин, 1982]. В связи с этим в произведениях с конкретным содержанием специалисты считают не только уместным иллюстрирование, но и желательным.

К креолизованным текстам Е.Е. Анисимова относит газетно-публицистические, научнотехнические, тексты-инструкции, иллюстрированные художественные тексты, тексты рекламы, афиши, комиксы, плакаты и т.д. [Анисимова, 8].

Для анализа были взяты заглавия креолизованных тестов, представленных в журналах мод, специализирующихся на рекламе косметических средств, одежды и аксессуаров всемирно известных брэндов. Их страницы изобилуют яркими, красочными иллюстрациями, привлекающих читателей. Таким образом, в соответствии с особой направленностью «глянцевых» журналов, можно утверждать, что изображение несет главную смысловую нагрузку в восприятии креолизованного текста.

Тем не менее, создатели журналов делают акцент на силу слова, то есть на вербальный текст, раскрывающий, дополняющий информацию, заключенную в иллюстрации. Таким образом, по мнению Л.В. Головиной (правота которой несомненна), «наложение концепта вербального текста на концепт изображения при-

водит к созданию единого общего концепта (смысла) креолизованного текста» [Головина, 1986].

Следовательно, на наш взгляд, важным компонентом креолизованного текста, несущего в себе смысловую нагрузку вербального и иллюстративного кодов, является заглавие.

Составители журналов мод используют прецедентные тексты в качестве заглавий, то

есть те тексты, которые уже известны читателю и легко воспроизводятся в его памяти. Сюда входят: фразеологический материал, который включает фразеологические единицы, обозначающие своей раздельной совокупностью типичные ситуации; пословицы, поговорки, афоризмы; терминологические сочетания, получившие широкое употребление в речи; цитаты из известных произведений, художественных фильмов, песен и т.д. [Телия, 5-6].

Роль заглавия в креолизованном тексте неоднозначна. Так, по данным анализа материала нами выявлено две группы текстов по наличию в них заглавий [Анисимова, 65-67]:

1. Креолизованные тексты, состоящие из изображения и заглавия к нему.

В данном случае текст участвует, несмотря на свое месторасположение, «наравне» с изображением в конструировании текста и может рассматриваться в качестве его основного компонента. К этой группе относятся икона, лубок, детский рисунок, карикатура и большинство плакатных надписей и реклам и др. Например:

Овчинкины выделки (Elle, 10.02, с.74) – на иллюстрации – подборка вещей из овчины (исходное значение ФЕ «овчинка выделки не стоит» – о деле, не стоящем усилий).

Крокодиловы слёзы (Elle, 10.02, с. 70) – на иллюстрации – подборка дамских сумочек из кожи крокодила (исходное значение ФЕ – лживые слезы).

Шкурный интерес (Elle, 10.02, с. 49) – на иллюстрации – вещи из телячьей кожи (исходное значение ФЕ – корыстная заинтересованность).

Дело в шляпке (Elle, 04.03, с. 128) – на иллюстрации – коллекция шляп осеннего сезона (исходная ФЕ «дело в шляпе» – удачное завершение).

Запятнанная репутация (Elle, 11.04, с. 357) – на иллюстрации – подборка одежды и

аксессуаров «под леопарда».

Приходите завтра (Elle, 11.04, с. 446) – на иллюстрации подборка косметических средств против морщин (фильмоним «Приходите завтра»).

2. Креолизованные тексты, состоящие из вербального (основного) текста, изображения и заглавия.

В этих текстах, наиболее распространенных в современной коммуникации, заглавие

выступает в качестве вспомогательного, однако функционально особо емкого компонента текста, отвечающего за идентификацию изображения и одновременно его связьс основным текстом. Тексты этой группы широко представлены в публицистике, литературе и прессе. Выделенные группы креолизованных тестов не всегда существуют в «чистом» виде. Обычно в книге наблюдается сочетание признаков разных групп текстов.

Например: Дела сердечные (Elle, 02.05, с. 72) – в вербальном тексте речь идет о способах лечения сердечных болезней (исходное значение ФЕ «дела сердечные» – дела любовные). Текст сопровождает изображение сердца.

Отмерь и отрежь (Elle, 04.03, с. 130) – в тексте говорится о стрижке волос (исходная ФЕ «семь раз отмерь, один раз отрежь» – следует подумать, прежде чем принять окончательное решение). Текст сопровождает изображение парикмахера, стригущего женщину.

Береги зеницу (Cosmopolitan, 07.95, с. 35) – в тексте рассказывается средства для ухода за глазами (исходная ФЕ «беречь как зеницу ока» – очень бережно относится к кому-то, чему-то). Подпись – зеркало души (Elle, 04.03, с. 320) – статья посвящена особенностям характера, которые выявляют графологи при анализа почерка людей (исходная ФЕ «глаза – зеркало души»). Текст сопровождает изображение пишущего человека.

Умалата (Elle, 11.04, с. 250) – интервью с группой «Ума 2ман» (исходная ФЕ «ума (целая) палата»). Перед текстом фотография певцов группы.

Рай в шалаше (Elle, 05.06, с. 108) – статья посвящена решению жилищного вопроса (исходная ФЕ «с милым рай и в шалаше»). Текст сопровождает изображение современного многоэтажного дома, окруженного знаками вопроса.

Несмотря на готовую формулу прецедентных текстов, заглавия, используемые на страницах журналов мод, выглядят свежо и интересно. Этот эффект достигается составителями употреблением в большинстве случаев трансформированными единицами, то есть измененными структурно-семантически. При этом происходит дефразеологизация выражений.

Примечания:

1. Анисимова, Е.Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на материале креолизованных текстов) / Е.Е. Анисимова. – М.: ACADEMIA, 2003. – 123 с.

2. Головина, Л.В. Влияние иконических и вербальных знаков при смысловом восприятии текста: автореф. дис. …канд. филол. наук / Л.В. Головина. –М., 1986.

3. Жинкин, Н.И. Речь как проводник информации /Н.Н. Жинкин. – М., 1982.

4. Петрат, Т.Р. Заглавие // Культура русской речи. Энциклопедический словарь-справочник / Под ред. Л.Ю. Иванова, А.П. Сковородникова и др. М.: Флинта: Наука, 2003. – С. 188-189.

5. Сорокин, Ю.А. Креолизованные тексты и их коммуникативная функция / Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов // Оптиматизация речевого воздействия. –М., 1990.

6. Телия, В.Н. Что такое фразеология / В.Н. Телия. –М.: Наука, 1966. – 88 с.