Автор(ы) статьи: Каюков Валерий Анатольевич
Раздел: МУЗЫКОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

целостное восприятие, музыка, хор, этапы работы

Аннотация:

Статья раскрывает социальный феномен целостного восприятия музыки, рассматривает проблему становления и трансформации данной культурологической форманты, на основе выявления специфических черт восприятия музыкального образа, а также анализа наблюдаемых изменений в процессе разучивания хоровых партитур на различных этапах работы. Исследования проводились в академических хорах учебного и профессионального типа. Освещение вопроса целостного восприятия музыки дано с позиций современной психологии и принципов акустического музыкального восприятия.

Текст статьи:

Возникновение музыкального произведения, разучивание и исполнение неразрывно связано с восприятием его целостности. Дирижер представляет произведение как бы мгновенно, в виде некоего целостного образа. В. А. Моцарт говорил, что в результате напряженной внутренней работы он начинает обозревать произведение «…духовно одним взглядом, как прекрасную картину или красивого человека…», и слышать музыку «…в воображении вовсе не одно за другим, как это будет звучать потом, а как бы все сразу» [1].  Способность к целостному представлению не является свойством только очень талантливых людей, ею обладает с разной степенью точности и силы каждый музыкант.

 Цель работы – освещение вопроса целостного восприятия музыки с позиций современной психологии и принципов музыкального восприятия на различных этапах работы.

Проследим, каким образом трансформируется в сознании дирижера целостное слышание, какие оно претерпевает изменения на различных этапах работы.

Работа над хоровой партитурой происходит в два крупных этапа: работа над партитурой дома и изучение–исполнение с хором. Самостоятельную часть мы делим в свою очередь на три уровня: элементарный, фрагментарный и целостное восприятие–постижение. При работе с новым незнакомым произведением в домашней подготовке дирижеру перед элементарным этапом предшествует некий ознакомительный этап – быстрый анализ. Данные уровни не имеют точно очерченных границ и переходят один в другой неприметно, хотя специфичность каждого из них не вызывает сомнений.

Вторая ступень связана с работой над партитурой в хоре. Здесь, в свою очередь, она делится так же на три этапа. Специфика в том, что если дирижер в домашних условиях проходит их обучая сам себя, то при работе с живым хором он становится не только мыслителем, но и лектором. Он должен не только постигать, но и уметь ярко и интересно доносить информацию до певцов с целью сделать свой замысел коллективным. Так же стоит отметить момент третьего этапа – целостного восприятия, который в самостоятельной работе трансформируется в план дирижера работы с хором, а эта же ступень в самой работе с хором превращается в принципиально новое качество – концерт.

Феномен целостного восприятия нас интересует с позиции  работы над партитурой. Изучение хорового сочинения – сложный процесс, требующий от дирижера правильного планирования, умения выявить главное и второстепенное, желание разобраться в деталях и целостности формы.

Работа над партитурой занимает у дирижера много внимания, сил и времени. При выучивании музыкального произведения на хоровой репетиции целостный образ не связывается с самой партитурой, он не становится имманентно присущим. Образ неустойчив и может меняться от репетиции к репетиции. В таких условиях формирование целостного восприятия зависит от настроения и тонуса. Другое дело, когда целостность базируется на принципе «выученности», и возникший в начале работы образ, в последующем развивается, «обрастает», становится «рельефнее», и только в этом случае он может быть донесен до слушателя, в виде максимального приближения к образу-эталону.

Всякий продуктивный труд предполагает предварительное представление финишного достижения. Это есть модель, некая направленность (интенция) сознания, воли на какой-либо предмет.

Невозможно представить, чтобы исполнитель достиг успеха без глубокого знания и внутреннего слышания музыки, которую он собирается исполнять. Это важно в работе с хором (оркестром), где убедительное исполнение может быть достигнуто при условии, что дирижер еще во время репетиции превратил свой целостный замысел в коллективный, то есть увлек весь хор и каждого участника. Коллективный замысел – это целостный образ произведения, переданный дирижером, воспринятый и усвоенный хором, ставший для каждого певца «как бы своим». Руководитель, желая этого добиться, не может придти на репетицию без глубоко и детально продуманной партитуры. Данный феномен заключается в том, что хор, не имеющий целостного коллективного замысла, в момент как только партитура технически выучивается, сразу же окончательно и безнадежно теряет к ней интерес.

Бывают варианты, что первое целостное восприятие оказывается ошибочным, что выясняется в последующей работе над партитурой. Это связано как с плохой техникой ознакомления с новым сочинением, так и с не выработанным на основе классической литературы вкусом. Часто такие ошибки случаются с молодыми исполнителями, но хочется заметить, что некоторые в данном случае как бы «вылезают» за счет хорошей интуиции. В такие моменты виден потенциал личности.

Работа дирижера над партитурой начинается со знакомства с произведением, когда возникает первая идея исполнения, эскиз замысла, перцептивный образ. Дирижер музицирует наслаждаясь произведением, открывает в нем новые красоты, воспринимает мысли и чувства композитора. Он полон интуитивных догадок, художественных предвидений, которые предстоит развить и воплотить.

Проникая таким путем в дух и форму сочинения, музыкант постепенно получает первое впечатление о нем как о художественном целом. Он начинает видеть его общие контуры в их главных пропорциях. Возникает эскиз музыкального «здания», ощущение стиля, жанра, характера произведения. На этой основе зарождается идея исполнения, этюд замысла, «рабочая гипотеза». Мы называем эту стадию работы над хоровой партитурой – быстрый этап-ознакомление.

Каждая фраза музыкального произведения имеет свою внутреннюю логику, закономерности развития, но если их взять в отрыве от произведения в целом, то они не дадут достаточного количества критериев для правильного определения музыкальных средств выражения, которые будут применены в последующем. Определить их можно путем сопоставления разучиваемой фразы с рядом других мест произведения, путем соотнесения ее с целым, установления ее места, роли, значения в этом целом. Фразы выученные без сопоставления, вне соотношения с логикой целого могут сами по себе звучать хорошо, красиво, но они не будут ладиться друг с другом, не будут частью целого. Работа дирижера над партитурой должна начинаться не с разучивания по кускам, а с просмотра всего произведения, с проигрывания и пения его целиком.

В начальном периоде работа протекает как бы на всех уровнях восприятия сразу в синкретическом единстве. Она начинается одновременно с попытки охватить его сразу как художественное целое, и с момента детального ознакомления с основными элементами нотного и литературного текста. Эту стадию работы мы называем быстрым анализом.

Первоначальный плод интуиции, вступивший в союз с произведением, представляется обычно наиболее привлекательным. Но часто бывает особенно у исполнителей, что ключевое впечатление бывает порой банальным, лежащим на поверхности, подсказанным привычкой, стереотипом или рутиной.

Динамика формирования раннего перцептивного образа определяется пространственно – временными условиями процесса. Это обнаруживается при изменении времени воздействия получаемых извне стимулов на персональные анализаторы, их дистанцию и положение в сенсорном поле.

Восприятие может быть преднамеренным и непреднамеренным. Первое в отличие от второго связано с постановкой определенной задачи, оно характеризуется целенаправленностью, плановостью и систематичностью. В этом случае раннее, смутное видение выступает как начало познавательного процесса. У поведенческих структур личности показанный феномен является необходимым условием ориентировки в окружающей среде. Перцептивность на ранней фазе выполняет функцию регулятора действий.

Вместе с тем, деятельность является основным условием развития восприятия. Что и как воспринимает человек, зависит от того, что и как он делает. В практической работе восприятие становится активным, целенаправленным процессом познания реальности. Вот почему необходимо глубокое, качественное и непредвзятое проникновение в музыку заново, при каждом прикосновении к ней, как будто мы видим произведение в первый раз.

После общего ознакомления с сочинением начинается его скрупулезное изучение – элементарный анализ, процесс изучения всех деталей музыки. Стараясь не терять из виду свежести и цельности первого восприятия – впечатления, дирижер разбирает музыкальное творение по частям, фразам, мотивам, отдельным ритмическим фигурам, аккордам вплоть до самых мельчайших нюансов.

Иногда молодого руководителя отпугивает процесс детального анализа в реальной работе на хоре. Ему это представляется вивисекцией, умерщвлением музыки, помехой  к целостному восприятию. При неверном подходе к делу так оно и случается, но правильный анализ не мешает целостному постижению, а наоборот, является важнейшим условием такового. Здесь нужно учесть ряд факторов и, прежде всего известный принцип художественного восприятия: по части – целое. Для музыканта в каждой мельчайшей детали опуса отражен целостный лик.

Такие компоненты, лежащие в основе целостных представлений как рельефность образа, перспектива, многоплановость музыкальной ткани, воспринимаются слушателями в акустическом пространстве. Через пространственные акустические явления человек в зале может оценивать качества исполнения не только с помощью проверки адекватности исполнения по партитуре, но и по таким дефектам как краткие отзвуки, несинхронное вступление голосов, быстрые внеансамблевые скачки-форшлаги, тремаляция больных голосов. Для восприятия таких мельчайших исполнительских недочетов достаточно части секунды, или одной-двух метрических или ритмических единиц. То есть снижение качества выступления хора происходит посредством таких недоработанных дефектных микроявлений разбросанных по слабым местам исполняемой партитуры.

На элементарном уровне постижения партитуры дирижер, по различным причинам пропустивший несколько недоученных мест на концерт, думая что они со временем дозреют, ошибается. М. В. Карасева говоря на эту тему, задает вопрос: — «Чем отличаются часы со стрелкой от электронных часов с цифровой индикацией текущего времени? – <отвечает> – Объемом информации, поскольку в стрелочных часах есть параметр соотнесенности» [2]. На публичном выступлении, когда произведение исполняется полностью, объем отношений максимальный, и то что было не сделано на элементарном этапе работы, то есть там где объем отношений минимальный, выскочит и будет весьма заметно.

Восприятие из зала имеет интенциальную направленность на схватывание и выделение из общего явления отдельных микродефектов. Восприятие классической музыки от рядового слушателя требует глубокой сосредоточенности, аналитического размышления по поводу вызываемых музыкой переживаний. Данный процесс схож с медитацией, под которой понимается интенсивное, проникающее вглубь размышление, погружение умом в предмет, идею, которое достигается путем сосредоточенности на одном объекте и устранении всех факторов, рассеивающих внимание. Оно в медитации обращается к самым мельчайшим деталям. Через качество этих микроявлений впоследствии складывается целостный образ о концерте.

Состояние особого просветления сознания, которым характеризуется настроение человека, вышедшего из медитации, мы можем засвидетельствовать у слушателей после хорошего концерта классической музыки. Возникающие в момент медитации особые состояния сознания способствуют тому, что переживаемая идея становится достоянием системы ценностных ориентаций личности. В данном состоянии человек может осуществлять глубокую рефлексию – процесс самопознания своих внутренних психологических возможностей, мыслей, чувств, возникающих в его личной жизни.

При работе в стадии элементарного разучивания пространственные компоненты, лежащие в основе мелодических построений, тесно связаны с представлениями двигательного типа. Для получения качественного микроявления рекомендуется певцам задействовать моторную память, то есть  проводить некое самодирижирование мотива.

Пространственные компоненты музыкального восприятия лежат в основе архитектонических представлений о музыкальном произведении и его форме в целом. Анализ фактов, полученных физиологами, психологами и музыкантами, показывает, что базой здесь являются опосредственные логические представления о порядке, определенной последовательности в расположении отдельных моментов произведения, интонационности формы. Таким образом становится понятным почему обычный слушатель концерта, не имеющий в руках полной хоровой партитуры, на основе микро недочетов может делать верный целостный вывод о состоятельности или несостоятельности коллектива, потому что в каждой мельчайшей детали содержится информация по ее полной целостности, а восприятие слушателя концерта имеет направленность на выделение мельчайших недочетов.

Предпоследний этап работы – фрагментарный анализ – установление композиционных связей между элементами, соединение разделенных функции, создание более или менее целостных фрагментов.

У дирижера таких фрагментов-комплексов пять: темпометроритм, фразировка, фактура, ансамбль, кульминация. Все остальные музыкально-выразительные элементы группируются в этой структуре в соответствии с характером и стилем произведения. Исследуя например фразировку, мы считаем нужным в начале обратить внимание на метр, ритм, штрих, динамику. Рассчитывая  кульминацию, объединяем динамику, гармонию, мелодию, агогику. В поисках убедительного темпометроритма пропускаем через музыкально-слуховой анализ все важнейшие элементы музыки в сочетаниях, мера которых обусловлена произведением. Хоровой строй и ансамбль вбирают в себя, по существу, все элементы хоровой звучности.

Данная работа протекает при активно включенном воображении. Оно угадывает то, что скрыто за художественным текстом, вскрывает внутренние связи, проникает вглубь музыкального процесса. Воображение сочетает и комбинирует, отбирает и преображает воспринятый материал.

Постепенно, по мере того как установится ясность всех элементов, деталей, частей, их значение, внутренняя связь и смысл – произведение начинает собираться в то звуковое целое, что уже грезилось в самом начале работы, но что сейчас получает реальные и точные формы. Так постепенно работа над партитурой приводит к третьему этапу – целостному восприятию, при котором музыка начинает звучать как самобытное живое создание.

Результат тщательного элементарного и фрагментарного анализа, приводит к возможности целостного восприятия сочинения. Теперь дирижер может представить произведение мгновенно, как некий цельный образ.

Иметь общий образ произведения – не значит иметь возможность мысленно прослушать его от начала до конца. Такое прослушивание заняло бы столько же времени, сколько занимает действительное исполнение вещи, и нелепо было бы предлагать дирижеру производить такое прослушивание перед концертным выступлением. Еще не сообразнее понимать целостный образ как ускоренное прослушивание. Изменение темпа есть изменение самой музыки. Если бы медленное Adagio внутренне звучало в темпе Presto, это была бы карикатура, а не единство образа, который должен отражать темп не менее чем все остальные стороны музыкального движения. «Очевидно, «общий образ» не может быть ничем другим, как симультанным образом сукцессивного процесса музыкального звучания» (курсив Б. М. Теплова) [3].

Созданию динамичного целостного образа предшествует длительное накопление опыта, знаний и навыков. Мы это характеризуем, как количественный подход к проблеме, когда возникшую задачу пытаются решить при помощи привычных, стереотипных операций мышления, уже неоднократно использовавшихся ранее. Творческий акт представляет собой переход количества всевозможных идей и подходов в новое качество, которое является инсайдом.

Любое открытие – это качественный скачок в мышлении. В музыке это есть создание ярких образов. Они поражают слушателя глубиной обобщения и постижения изображаемого. Качественный переход в данном случае происходит через понятие «типическое», когда дирижер, изучив десятки жизненных прототипов, обобщает их в целостное художественное видение.

С точки зрения психофизиологов, целостный образ есть сочетание из элементов нейронных связей, которые уже ранее были сформированы в коре больших полушарий.

Для того чтобы в сознании дирижера образовались новые ассоциации, необходим процесс диссоциации, то есть момент расщепления сложившихся связей. Диссоциированные связи включаются в новые системы, которые со временем тоже будут расщеплены и диссоциированны. Черновые наброски многих мастеров культуры позволяют нам видеть, как в поисках наиболее сильного художественного воздействия перебираются различные звуки, слова, композиция произведения. Иногда отрицается то, что по началу казалось, было хорошо, но вновь найденное снова отрицается до тех пор, пока форма выражения не станет адекватной выражаемому содержанию.

Следовательно, синкретический перцептивный образ восприятия «что-то мелькнуло», «появился какой-то образ», «что-то здесь есть», постепенно переходя в сформированный целостный дифферентный вид предмета (явления), достигает момента соединения с оригиналом. Интуитивное начальное восприятие становится ясным.

Решение проблемы и нахождение творческого решения многие психологические школы связывают с биссоциацией. Если обычная ассоциация объединяет лишь идеи, находящиеся в одной плоскости, то биссоциация спрягает различные матрицы, и в конечном счете соединяет многообразные плоскости существования личности. Это возможно потому, что в подсознании происходит обработка одновременно нескольких потоков информации, в точках пересечения которых и возникает законченный целостный образ.

В процессе работы над партитурой нужно стараться запомнить ее, хотя это не является основой и причиной знания, а лишь естественным следствием его. Механическое запоминание доступно и мало музыкальным людям.

В положении подобного способа действия в разуме складывается то, что психологи называют симультанным образом, при котором временные отношения переводятся в пространственные.

Интересно, что разучивание с хором без предварительного и досконального знания партитуры позволяют себе наименее квалифицированные работники. Большие художники, мастера, легко ориентирующиеся в любом сочинении, умеющие репетировать «с листа», считают своим долгом тщательно изучать опус до публичной работы на эстраде.

Интересен при рассмотрении вопроса целостного восприятия музыки феномен различия, под влиянием личностной апперцепции, восприятия одних и тех же предметов, явлений музыкального творчества разными людьми, или же в разное время.

Проявление способности к целостному восприятию исторически и общественно обусловлено. Наглядно это проявляется при овладении техникой игры на музыкальных инструментах, и психотехнике сольфеджирования современных вокальных произведений. Посмотрев ноты первого фортепианного концерта П. И. Чайковского, великий русский пианист Н. Г. Рубинштейн нашел его технические трудности непреодолимыми, и отказался его играть. В наши дни этот шедевр является достоянием многих студентов – пианистов. Таким образом, мы видим, что проявление способности человека выполнять какую-либо сложную деятельность зависит не только от его личного таланта, но и от освоения его учителями методов обучения, которые ведут к высоким достижениям.

Третий этап работы дирижера в домашних условиях (фаза целостного восприятия) трансформируется в план хоровой лекции, и метода ее проведения. Занятия хором, в свою очередь, происходят по тем же ступеням работы над партитурой: ознакомление – быстрый анализ, элементарный, фрагментарный этап и целостное восприятие, которое в публичной хоровой работе переходит в свое логическое завершение, квинтэссенцию целостного восприятия – концерт.

Литература

 

1. Казачков С.А. От урока к концерту. Казань: КГУ, 1990. С. 112, 113
2. Карасева М.В. Сольфеджио – психотехника развития музыкального слуха. М.: МГК им. П. И. Чайковского, 1999. С.219
3. Ромах О.В. Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2
4. Ромах О.В. Информациология языков культуры с. 7.15 Аналитика культурологии, 2005, № 1
5. Ромах О.В. Интеллектуальный потенциал культурологии .  Аналитика культурологии, 2005, № 1. С. 68-76
6. Теплов Б. М. Психология музыкальных способностей. М., Л.: АПН РСФСР, 1947. С.244, 245

Автор(ы) статьи: Катаева Ольга Викторовна
Раздел: МУЗЫКОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

голос, мелодика голоса, дыхание, артикуляция.

Аннотация:

Мелодика голоса является одной из приоритетных проблем, изучающихся на современном этапе в культурологии. Феномен мелодики голоса, описывающий совершенную модель коммуникации, остается главнейшим в построении культурных процессов. Сегодняшняя культура демонстрирует нам огромный интерес к этой проблеме: создаются многочисленные методики и тренинги совершенствования гармоничной мелодики голоса индивида. Основными этапами совершенствования голоса являются упражнения на дыхание, артикуляционная гимнастика, произношение звуков и работа со скороговорками.

Текст статьи:

Совершенствование мелодики голоса человека основаны на единстве всех полноценно функционирующих систем речевого аппарата. Занимаясь дыхательной гимнастикой, необходимо включать упражнения на развитие дикции, то есть гимнастики для губ и языка, затем прибавлять озвучивание гласных и согласных. Когда найден «центр» голоса, а именно основной тон, та часть речевого диапазона, которую человек непроизвольно использует в жизни; тогда начинается работа над диапазоном, силой голоса, темпо-ритмом речи. Необходимо проводить занятия систематически. Так как тренировка голоса равносильно изучению иностранного языка, или воспитанию позитивного мышления. Без каждодневных тренировок не получится ожидаемого результата. Поэтому работа над голосом должна длиться 10-15 минут, чтобы не утомлять голосовой аппарат. Целесообразнее проводить ее утром, включая в комплекс утренней гимнастики, или во время гигиенических процедур.

Основная причина неверного звучания голоса, прежде всего в неправильном пользовании речевым дыханием. Развить голос можно лишь с помощью освоенного речевого дыхания. Поэтому методические рекомендации по совершенствованию голоса человека необходимо начинать с работы над фонационным дыханием. Фонационное дыхание нужно развивать для того, чтобы в легких был постоянный запас воздуха, которым человек мог бы распоряжаться по своему усмотрению, достигать легкого, свободного, полноценного звучания фразы, какой бы сложной и длинной она ни была. Работу над постановкой дыхания необходимо обязательно начинать с выработки хорошей осанки, или «тело на колок» (К.С. Станиславский) имеется в виду прямое положение головы, слегка опущенные и развернутые плечи, прямая спина и подтянутый низ живота. В этом положении следует находиться свободно, непринужденно, без малейшего напряжения. «Нарушение правильной осанки почти всегда ведет к нежелательным изменениям в организме, и в первую очередь к нарушению нормального процесса дыхания» [2, с.253].

Переходя непосредственно к упражнениям по дыханию необходимо отметить, что представленный комплекс тренировок рассчитан на развитие полного, смешанно-диафрагменного дыхания, которое свойственно в жизни людям и особенно необходимо профессионалам, связанным в своей работе с голосом. По мнению И.П. Козляниновой, дыхательные упражнения можно разделить на четыре группы:

• Статические дыхательные упражнения, которые проводятся в состоянии покоя – лежа, сидя, стоя.
• Динамические дыхательные упражнения связаны со специально подобранными физическими упражнениями.
• Тренировка дыхания в быту – при ходьбе, подъеме по лестнице, выполнении некоторых трудовых процессов.
• Тренировка дыхания при чтение текстов.

Для правильной работы дыхательного аппарата в речевой деятельности надо иметь натренированную дыхательную мускулатуру. Эту цель преследует дыхательная гимнастика, упражнения которой подробно проанализированы в работах И.П. Козляниновой, З.В. Савковой и др. Куда входят различные физические упражнения для развития, укрепления и тренировки органов дыхания. Она помогает повысить жизненную емкость легких, увеличить подвижность брюшных мышц, диафрагмы и грудной клетки, правильно и наиболее целесообразно дышать в самых различных условиях, длительное время работать с повышенной нагрузкой.

Исходное положение первого упражнения, в положении сидя — ноги вместе, руки держатся за стул. На вдохи воздуха необходимо приподнять колени. На выдохи опустить ноги на пол. При каждом упражнении необходимо вести мысленно счет, который будет фиксировать «объем» выдыхаемого воздуха. Для конкретно этого упражнения, на начальном этапе, достаточно на счет три опускать ноги, в дальнейшем стараться продолжить счет до двенадцати, при условии свободы мышц плечевого пояса. В конце счета руки свободно висят, необходимо сделать паузу отдыха, после которой повторить упражнение 4-6 раз. Данное упражнение укрепляет мышцы живота, диафрагмы, поясничные мышцы.

Второе упражнение, в положении сидя — прямые ноги вытянуты вперед. На вдохи заложить руки за голову, локти широко развести в стороны. На выдохи с мысленным счетом до двенадцати медленным движением наклонить туловище вперед. Вытянув руки, достать пальцами носки ног. Расслабить мышцы, вернуться в исходное положение, после чего необходимо сделать паузу отдыха и повторить 4-6 раз [2, с. 336].

«Любимый цветок» — упражнение на медленный вдох. Необходимо представить, что перед вами любимый цветок, с тем неповторимым ароматом. Медленно, спокойно, глубоко вдыхаете этот аромат. Во время вдоха не забывайте о плечах в положении «тело на колок», они должны быть в покое – не поднимайте их воздухом. Нельзя забывать о том, что дышать нужно полным, диафрагменным дыханием. После того как ощутили работу диафрагмы при глубоком вдохи, перенесите внимание на ровный, спокойный и длительный выдох.

«Свеча» — упражнение на ровный, медленный выдох. Для этого упражнения необходимо глубоко вдохнуть, остановиться и медленно дуть на воображаемое пламя свечи. Нужно постараться сделать так, чтобы «пламя легло», и держать его в таком положении до конца выдоха. Воображаемую свечу можно заменить узкой полоской бумаги (шириной 2-3см., длиной 7-10 см.). Взять эту бумажку – и дуть на нее. Такая мнимая «свеча» позволяет наглядно следить за ровностью выдыхаемой струи воздуха: выдох ровный – бумажка до конца выдоха находится в одном положении, отклонившись; выдох прерывистый – бумажка то поднимается, то опускается, то дрожит» [1, с.20].

«Погашу свечу!» — упражнение на интенсивный прерывистый выдох. Здесь нужно сделать вдох, потом секундная задержка дыхания, и короткими толчками выдыхать воздух «на свечу»: фу! фу! фу! фу! фу!.. В этом упражнении необходимы интенсивные и резкие толчки выдоха и непременно будет ощущение движения мышц живота.

Следующий этап в методических рекомендациях по совершенствованию голоса человека – это артикуляционная гимнастика. Вялая, неразборчивая речь, как наиболее распространенный недостаток, является следствием неверной артикуляции. При такой речи губы еле двигаются, зубы почти сжаты, нижняя челюсть плохо опускается. Это говорит о недостаточной гибкости, подвижности и «послушности» частей речевого аппарата. Для развития артикуляции речевого аппарата существует целый комплекс специальных упражнений. Выполняя каждое из этих упражнений, необходимо помнить, что упражнение необходимо выполнять несколько раз до определенного «покалывания» в губах; и с помощью небольшого зеркальца, глядя в которое делайте эту артикуляционную гимнастику.

Упражнения для языка выполняются, когда раскрыт рот на ширину двух пальцев. Первое упражнение: исходное положение – язык лежит в спокойном состоянии; затем поочередно кончиком языка с силой упритесь в нижние передние зубы, в верхние передние зубы. Потом кончик языка загните под язык и поднимите вверх к мягкому нёбу; и, продолжая, кончик языка отодвиньте вправо, касаясь внутренней стороны щеки и то же самое влево. Выполняя второе упражнение необходимо языком сделать «трубочку».

Упражнения для губ: исходное положение – губы выпячены «хоботком» вперед. Следует поднимать «хоботок» всей массой вверх к носу, опускать вниз к подбородку, вправо и влево. После выполняется всем «хоботком» делаются вращательное движение. Еще одно упражнение для губ делается поочередно, сначала для верхней губы, затем для нижней, а потом вместе. Верхнюю губу опускаем вниз и натягиваем ее на верхние зубы, следовательно, нижнюю губу поднимаем вверх и натягиваем ее на нижние зубы, и в итоге обе губы одновременно натягиваем на зубы.

Упражнение для нижней челюсти следует выполнять осторожно, избегая резких движений. При выполнение необходимо максимально опускать вниз челюсть несколько раз.

Все выше перечисленные упражнения артикуляционной гимнастики способствуют развитию гибкости и подвижности различных частей речевого аппарата, подготовят органы речи к активной работе, которая заключается в правильном произнесении звуков, как гласных, так и согласных. Большинство людей произносят гласные звуки недостаточно ясно и отчетливо. «Неточное произнесение гласных происходит от того, что губы не приобретают того положения, в котором они должны находиться при данном звуке, не образуют нужного «раствора» рта» [3, с.12]. Поэтому необходимо постоянно проверять у себя, с помощью зеркальца, правильную артикуляцию при произнесении взятых в отдельности гласных а, о, у, и, э, ы. Для того, чтобы научиться правильно, произносить гласные звуки, нужно систематически тренировать каждый звук по отдельности и в любых сочетаниях, в любом количестве. Но при этом не забывая о том, чтобы звук звучал полноценно, отчетливо, ясно и губы принимали нужную форму. Так как ясное и полнозвучное произнесение гласных обеспечивает выразительность и красоту речи, придает ей мелодичность.

Мелодичность звука, при произнесение гласных, формируется за счет изменения формы полости, которая изменяется под соответствующими движениями частей речевого аппарата, на который направляется струя выдыхаемого воздуха, не встречающая никаких преград на своем пути. Согласные же звуки возникают в результате преодоления потоком выходящего из легких воздуха определенного препятствия, образуемого органами речи. Согласные звуки и отличаются от гласных в своем образовании тем, что на пути выдыхаемого воздуха образуется препятствие.

В образовании согласного звука участвуют шум или шум и голос человека. Глухие согласные звуки к, п, с, т, ф, х, ш образуются при помощи одного только шума. Звук эти согласных получается в результате шума, образуемого при прохождении воздуха через преграду, находящуюся только в полости рта. Так как голосовые связки разомкнуты, и воздух свободно проходит через щель. Звонкие согласные звуки б, в, г, д, ж, з, л, м, н, р, й образуются при помощи шума и голоса. Соответственно голосовые связки при их произнесение сомкнуты, напряжены и вибрируют под напором выдыхаемого воздуха.

Для правильного произношения гласных и согласных звуков голосового тренинга З.В. Савкова предлагает комплекс инсценированных упражнений, таких как «Колыбельная», «Игра с ребенком», «Прыгуны», «Гудок», «Рупор», «Эхо», «Поезд», «Ножницы», «Цокот копыт», «Жонглер» и другие. Выполняя упражнения с согласными звуками, по отдельности или в паре с гласными, обязательным условием является четкость произношения, которое способствует стремлению донести смысл своих слов до собеседника, способствует воздействию на него своими словами.

Для достижения подлинной выразительности речи необходимо умение одинаково четко и ясно говорить с разной быстротой. Следующим этапом в голосовом тренинге является работа над скороговорками. М.Г. Ферман выделяет семь этапов работы над скороговорками:

1. Следует переписать скороговорку (например, «бык-тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа»), расставить в ней ударения и сделать ее орфоэпическую запись: бык – тупагýп, тупагýб’ьн’къй быч’óк, у быкá б’елá губá былá тупá.

2. Медленно, отчетливо произнести каждое слово.

3. Затем сгруппировать слова (бык-тупогуб; тупогубенький бычок; у быка бела губа; была тупа) и произносить каждую группу слов очень медленно, ясно и отчетливо.

4. После того как группы слов произносятся легко, постараться говорить всю фразу на одном дыхании.

5. Теперь можно повторять скороговорку, варьируя ее части.

6. После того как добились полной свободы, четкости, легкости произношения, нужно ускорить темп до максимально быстрого. При этом внимательно следить за произнесением всех звуков, не допуская их «смазанности» и нечеткости.

7. Произносить скороговорки следует не механически, а ставя перед собой определенную задачу [3, с.55-56].

Правомерно привести скороговорки для голосового тренинга:

• Бык-тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа.
• От топота копыт пыль по полю летит.
• Купи кипу пик.
• Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком.
• Водовоз вез воду из водопровода.
• Фараонов фаворит на сапфир сменял нефрит.
• Ткач ткет ткани на платки Тане.
• Актер театра.
• На дворе трава, на траве дрова; раз дрова, два дрова, — не коли дрова на траве двора.
• Два дровосека, два дровокола, два дроворуба.
• Сшит колпак не по-колпаковски, вылит колокол не по-колоколовски; надо колпак перекопаковать-перевыколпаковать, надо колокол переколоколовать-перевыколоколовать.
• Возле горки на пригорки стоят тридцать три Егорки: раз Егорка, два Егорки, три Егорки… и так далее.
• Везет Сенька Саньку с Сонькой на санках: санки скок, Сеньку с ног, Саньку в бок, Соньку, в лоб, все в сугроб.
• Шестнадцать шли мышей и шесть нашли грошей, а мыши, что поплоше, шумливо шарят гроши.
• В четверг четвертого числа, в четыре с четвертью часа четыре черненьких курчавеньких чертеночка чертили черными чернилами чертеж.
• Мылась Мила мылом.
• Всех скороговорок не перескороговоришь, не перевыскороговоришь.
• Пришел Прокоп – кипел укроп, ушел Прокоп – кипит укроп; как при Прокопе кипел укроп, так и без Прокопа кипит укроп.
• Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет.
• Тридцать три корабля лавировали-лавировали, да не вылавировали.
• Рапортовал, да не дорапортовал, дорапортовывал, да зарапортовался.
• Протокол про протокол протоколом запротоколирован.
• Съел молодец тридцать три пирога с пирогом, да все с творогом.
• Маланья — болтунья молоко болтала-выбалтывала, да не выболтала.

Таким образом, весь комплекс тренировочных голосовых упражнений приведенных выше, в который входят развитие фонационного дыхания, артикуляционная гимнастика, правильное произнесение звуков и работа над скороговорками, способствует совершенствованию мелодики голоса человека. Что в свою очередь благоприятствует формированию эффективного коммуникационного процесса. Так как для успешной коммуникации, то есть для умения подать себя в любой ситуации, необходима совокупность определенных свойств голоса: адаптивность, благозвучность, выносливость, гибкость, полетность, суггестивность и устойчивость, которые и развиваются под воздействием комплекса систематических голосовых упражнений.

 

Литература:

1. Ромах О.В. Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2
2. Ромах О.В. Информациология языков культуры с. 7.15 Аналитика культурологии, 2005, № 1
3. Ромах О.В. Интеллектуальный потенциал культурологии .  Аналитика культурологии, 2005, № 1. С. 68-76

4.     Савкова З.В. Как сделать голос сценическим. М., «Искусство», 1968.

5.     Сценическая речь. Под ред. И.П. Козляниновой. М., «Просвещение», 1976. – 336 с.

6.     Ферман М.Г. Дикция и орфоэпия. М.: 1964.

Автор(ы) статьи: Карцева Галина Александровна
Раздел: МУЗЫКОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

сценические искусства, исполнительские искусства, ритм исполнения, ритм восприятия, ритм временной, ритм пространственный, динамика развития, музыкальный ритм.

Аннотация:

В статье исследуются исполнительские искусства: музыка, театр, хореография, – с точки зрения их функционирования в пространстве и времени сценического действия. Справедливо указывая на усложнение цепочки субъективации-объективации в процессе создания сценического произведения, авторы акцентируют внимание на исполнителе, призванном задать верный ритм для адекватного восприятия. Ритмообразующим началом при этом они называют музыку, на основе которой происходит соединение пространства и времени в едином сценическом искусстве.

Текст статьи:

К сценическим относятся все исполнительские виды искусства: музыка, театральное искусство, хореография. Являясь относительно самостоятельной областью художественного творчества, вторичной по отношению к творчеству автора-создателя произведения, сценическое искусство существенно отличается от других его видов в сторону усложнения. Если в несценических искусствах перципиент воспринимает материальное художественное произведение непосредственно в том виде, каким создал его автор, то в сценических искусствах произведение уже становится не объектом восприятия, а объективной основой для творчества исполнителя, воссоздающего на этой основе каждый раз новое произведение. В связи с этим процесс рождения и трансформации художественного образа существенно усложняется, становясь многоступенчатым. Включая в себя все ступени возникновения художественного образа и его воплощения в произведении, он пополняется новыми ступенями, связанными с исполнением этого произведения: в процессе осмысления исполнителем объективной основы произведения, то есть авторского текста, в его сознании происходит субъективация художественного замысла автора и рождение нового образа, а затем – объективация его в процессе создания своего художественного произведения с помощью исполнения. Специфической особенностью сценических искусств является то, что создание художественного произведения и его исполнение, то есть воссоздание, осуществляется разными художниками, где исполнитель не может обойтись без авторского текста, но и произведение не существует для публики без его исполнения. Полноценное искусство рождается только в тесном контакте автора и исполнителя, превращающегося в соавтора. Создатель произведения и его воссоздатель могут быть современниками, а могут быть отделены друг от друга годами, даже тысячелетиями, с каждым новым поколением отдаляясь все больше и больше.

При восприятии произведения сценического искусства зритель или слушатель имеет дело не с самим первоисточником, а с продуктом его интерпретации, воспринимая каждый раз практически новое произведение, так как дважды невозможно абсолютно одинаково исполнить одно и то же. Поэтому продукт вторичной художественной деятельности, так же, как и первичной, – уникальное явление.

В системе функционирования искусства, представляющей собой схему:

действительность–художник–произведение–перципиент–действительность,

исполнитель находится между произведением и перципиентом, но функции его многозначны. Он является первым субъектом восприятия, ему принадлежат первые суждения и оценки данного произведения. Он и создатель произведения сценического искусства, соавтор композитора, поэта, драматурга, так как вносит в исполнение свои личные качества, свой талант, мастерство, фантазию, интуицию. Для перципиента он и живое произведение, так как в сценическом искусстве художественное произведение воспринимается только в процессе его исполнения. Поэтому роль и ответственность художника-интерпретатора огромна. Ответственность его велика еще и потому, что процесс исполнения необратим, и допущенные при этом ошибки нельзя исправить, можно лишь учесть их при следующем выступлении на сцене.

Хотя исполнение произведения и является непосредственным процессом художественного творчества, ему, тем не менее, предшествует большая подготовительная работа. Она включает в себя не только доскональное изучение авторского текста и выучивание его наизусть во всех мельчайших деталях, но и получение знаний об авторе, о его творческом стиле, о его жизненной позиции в момент создания произведения, о художественном направлении, к которому он принадлежал, об особенностях исторической эпохи, в рамках которой он жил и творил и т.д. Возникновение художественного образа происходит задолго до непосредственного акта исполнения произведения, и материализация этого образа в процессе сценического воплощения невозможна без предварительной кропотливой работы по преодолению технических задач, поставленных автором. Для этого исполнитель должен отлично владеть техническим мастерством в своей области, обладать художественным талантом, фантазией, интуицией.

Итак, сценические искусства, воплощают замысел автора, рождая произведение непосредственно на сцене, развертываясь во времени. Следовательно, огромное значение в них имеет ритм и исполнения, и восприятия. Как полагает О.Н. Гринбаум [1], ритм восприятия как пространственных (живопись, графика, скульптура и других), так и пространственно-временных (театр, кино, балет) видов искусства в значительной степени субъективен. Только в музыке авторский ритм для слушателя задан исполнителем, так как нотная запись музыкального произведения позволяет ему во многом объективировать авторское ритмическое движение: ритм (в узком его значении) строго выписан длительностями, темп исполнения часто указан самим композитором.

Однако это утверждение касается лишь формальной стороны ритма. П.А. Флоренский, видевший цель художества в преобразовании действительности, в переорганизации пространства по-новому, по-своему, считал музыку безгранично свободной в этой переорганизации, так как большую часть творческой работы художник здесь перекладывает на слушателя: музыка, как алгебра, дает формулы, слушатель волен заполнять их беспредельно разнообразным содержанием [6]. Х.И. Хан [2] отмечал, что воздействие музыки зависит не только от мастерства, но и от эволюции исполнителя, а также от знания и эволюции слушателя, по этой причине значение музыки различно для каждого человека. А.Ф. Лосев писал, что музыка дает перципиенту «не какой-нибудь устойчивый и неподвижный, хотя и самый прекрасный образ, но рисует ему само происхождение этого образа, его возникновение, хотя тут же и его исчезновение» [3, с. 324]. Неподвижный архитектурный, скульптурный или живописный образ, замечал Лосев, даже необыкновенно драматичный, все равно неподвижен и устойчив, поэтому не выражает самой жизни в ее непрерывной текучести. «Ведь в процессах жизни хотя и важны составляющие ее предметы, но еще важнее само появление этих предметов, само их открытие, первое их ощущение и первое их познание… Однако процессы жизни приводят не только к возникновению той или иной предметности, но и к ее неустойчивости, ее развитию и расцвету, ее увяданию и смерти. Но где же, кроме музыки, можно найти искусство, которое говорило бы не о самих предметах, но именно об их возникновении, их расцвете и их гибели? Если мы поймем, что музыкальный феномен есть ни что иное, как сама эта процессуальность жизни, то делается понятной эта необычность волнения, которая доставляется музыкой, и ее максимально интимная переживаемость, которая в других искусствах заслоняется неподвижными формами, а ведь жизнь как раз и не есть какая-нибудь неподвижность» [3, с. 325].

Таким образом, важнейшей в музыке является динамика развития, основополагающее значение для которой, как считал замечательный отечественный музыковед Б.Л. Яворский, имеет тяготение неустойчивости к разрешению в устойчивость. По мнению ученого, сила физического тяготения, являющаяся стержневым законом материального мира, проявляет себя во всех искусствах: в живописи, архитектуре она выражена в композиционном равновесии, в хореографии – в постоянной борьбе с тяготением. Проведя параллель между особенностями органа слуха и вестибулярного аппарата, находящихся во внутреннем ухе, Яворский заключил, что звук тоже есть «зазвучавшее тяготение, результат преодоления явления тяготения, опора этого преодоления в органе слуха» [7, с. 189]. Все интервалы и аккорды, консонирующие или диссонирующие, определяются, полагал исследователь ладовых явлений, ощущением тяготения и его опоры, то есть, неустойчивостью и устойчивостью в области звукового восприятия. Область распространения слухового тяготения Яворский продолжил и на другие параметры музыки. Чувство ритма он трактовал как способность ориентироваться во времени и постоянно действующем земном тяготении: «Расчленение ощущения тяготения есть условие его сознания, условие овладения им как силой природы, и вот процесс расчленения, обнаружения ощущения сил тяготения образует ритм… Ритмический процесс овладения ощущением тяготения, обнаруженный звуком, воспринятый через звук – вот подлинное происхождение музыкальной стихии… Процесс осознания тяготения, овладения им как организующей силой – ритм, оформивший самое ощущение тяготения – лад, образуют ладовый ритм, который является единственной сущностью музыкальной речи» [7, с. 193].

Среди сценических искусств музыка по праву считается наименее материальным из-за отсутствия вербальной и визуальной образности. Однако включение исполнителя усиливает материальность этого вида искусства, и пространственно-временной переход звука во время осуществляется с помощью реального человека, переводящего материальные колебания воздушной среды в идеальный звук, который становится музыкальным лишь при организации его из хаотических созвучий и расположении во времени. Музыкальное звучание постоянно упорядочивается во времени с помощью ритма, следовательно, музыка есть антиэнтропийная система, в которой совершается непрерывный процесс организации. Исполнитель передает художественное содержание и управляет слушательским восприятием, реализуя временной план развертывания произведения – музыкальную композицию, которая характеризуется «в рамках высшего масштабно-временного уровня восприятия особым ритмом в последовании частей, их функциональными соотношениями» [5, с. 49]. Основной ритмической закономерностью композиции любого искусства Е.В. Назайкинский считает повторяемость, берущую основу в естественных процессах материального мира, в которых наиболее значительную роль играют «во временных процессах ритмические формы, в которых благодаря устойчивости, структурной жесткости объекта и возникающим в результате этого ограничениям свободы изменений рождается простейшая повторность – периодическое колебательное движение» [5, с. 251]. Автор отмечает, что нашим ухом воспринимается в качестве звука колебательный процесс, вызываемый упругой жесткостью струн.

Как констатирует Н.И. Мельникова [4], по мнению Э. Уайтсайд, формирование исполнительского ритма происходит на основе понимания ритма формы. При этом для развития дивизивного (делительного) ощущения происходит, по выражению Э. Уайтсайд, «ритмическое оконтуривание» композиции, то есть упорядочивание разрозненных звеньев в целостную временную структуру, что связано с формированием направляющей движение основной, крупной временной единицы, постепенного ее фактурного заполнения и выявления опорных звуков фразы. Исполнительский ритм, отмечает Н.И. Мельникова, дает жизнь конкретному композиционному времени – времени музыкальному, внутренний, скрытый логос которого пробуждает открытый, проявленный логос. «Такое разделение понятий музыкального и композиционного времени помогает освободиться от инерции сугубо слушательского восприятия последовательного развертывания музыкальной формы во времени и сосредоточить внимание на развертывании собственного времени музыки – музыкального времени, чтобы выявить задачи, встающие перед осуществляющим этот процесс исполнителем» [4, с. 10]. Эта иерархичность не представляет собой ни эклектику, ни механического включения одного в другое, она есть всеединство, принцип которого является выражением скрытого логоса внутренней формы музыкального времени. Принцип всеединства определяет основные свойства музыкального времени и назван Мельниковой холотропным (англ. – whole – целое), то есть, направленным на целое, при котором целое становится не механическим соединением частей, а органичным, когда все мельчайшие детали имеют значение как моменты целостности, проникнутой внутренним единством.

Проводя аналогию между музыкой и другим сценическим искусством – театральным – Е.В. Назайкинский констатирует, что в сфере драматургии ритмическим стержнем снова становится жесткость – требования триединства места, времени и действия, приводящая к ограниченному числу персонажей, коллизий, линий развития, что естественно влечет за собой их периодическое появление и исчезновение, и, в конечном счете, к сложному ритму спектакля. «Сходство ритмических процессов из области физической и из сферы драматургии здесь заключается в том, что источником циклического ритма оказывается жесткость системы, ограниченность свободы ее трансформации» [5, с. 251].

Но как бы ни был удачно выстроен драматургический ритм, душой театрального сценического искусства выступает актер. Что касается собственно актерской игры, то здесь материалом искусства становится сам человек, его тело и голос, а языком – его движение и речь. И то, и другое крайне важны. От наполненности голоса зависит жизненность образа, а речь говорит о разуме (ведь нечленораздельная речь свидетельствует об интеллектуальной неразвитости). Вторая составная часть искусства актера – его движение в широком смысле: движение человека в пространстве сцены, его жесты, его мимика. Искусство театра замечательно тем, что соединяет пространство и время. Что же помогает пространству и времени слиться воедино в одном искусстве? – Движение. Мимические движения мышц лица – великое выразительное средство, если актер умело пользуется возможностями своих глаз, губ, которые могут принимать бесконечное множество положений, изображающих и выражающих различные состояния души героя от намеков, полутонов до кульминационного взрыва. Другое выразительное средство – жест. Их бесчисленное множество. И, наконец, движение актера в пространстве сцены. Следовательно, художником на сцене выступает сам актер с его природными данными и мастерством; материалом, из которого создается сценический образ, является тоже он, его физические и духовные данные; и предметом изображения выступает человек. Именно человек объединяет воедино в актерском искусстве пространственные и временные отношения: благодаря ему, действие происходит во времени в сценическом пространстве. Что же является стержнем этого объединения? – Ритм. Он здесь и временной, и пространственный. И если мы обратимся к еще одному сценическому искусству – хореографии, – то отметим, что сочетание временного и пространственного ритма здесь налицо и не вызывает никаких сомнений. Действительно, при всей условности хореографии пространственный ритм в ней легко читается. Это происходит во многом из-за того, что отсутствие вербальной определенности в искусстве танца потребовало от движения и жеста предельной выразительности. Но самая главная причина в том, что танец исполняется под музыку, которая родилась вместе с ритмом и без ритма существовать не может. Как же помочь актеру драматического театра почувствовать и соединить воедино пространственный и временной ритм в едином сценическом действе? – Насытить это действие музыкой. Музыка, развертывающаяся во времени и воспринимаемая слухом, должна слиться с движением человека в пространстве. Это есть и в балете, и в пантомиме, но в музыкальном спектакле участвует голос, который здесь является главным компонентом, основным выразительным средством. В таком искусстве пластика и музыка становятся не просто формой, они насыщаются содержанием. Человек, соединяющий в себе эти искусства – един, он обладает и пластикой и голосом, надо лишь помочь ему найти ритм для этого объединения, заложенный в музыке.

 

ЛИТЕРАТУРА

1.           Гринбаум О.Н. Гармония строфического ритма в эстетико-формальном измерении (на материале «Онегинской строфы» и русского сонета). – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2000. – 160 с.

2.           Инайят Хан. Х. Мистицизм звука / пер. с англ. – М.: Сфера, 1997. –328 с.

3.           Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. – М.: Политиздат, 1991.—525 с. – (Серия: «Мыслители XX века»).

4.           Мельникова Н.И. Исполнительская организация музыкального времени: Автореф. дис. к. искусствоведения. – Новосибирск: Новосиб. Гос. Консерватория им. М.И. Глинки, 1996. – 22 с.

5.           Назайкинский Е.В. Логика музыкальной композиции. – М.: Музыка, 1982. – 319 с.

1. Ромах О.В.Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2
2. Ромах О.В. Информациология языков культуры с. 7.15 Аналитика культурологии, 2005, № 1
3. Ромах О.В. Интеллектуальный потенциал культурологии .  Аналитика культурологии, 2005, № 1. С. 68-76

9.             Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. – М.: Изд. Группа «Прогресс», 1993 – 323 с.

10.              Яворский Б.Л. Основные элементы музыки // Искусство. – 1923. – № 1. – С. 189-194.

Автор(ы) статьи: Дятлов Дмитрий Алексеевич
Раздел: МУЗЫКОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

музыкальное, исполнительство, синергия, апофатизм

Аннотация:

Предметом настоящей статьи является музыкально-исполнительское искусство в его актуальном виде, которое реализуется в живом концерте, в творческом содействии всех его участников, от исполнителя до слушателя. В работе речь идет о жанре сольного филармонического концерта, который сложился к середине XIX столетия и с тех пор почти не изменился, сохраняясь в традиции музыкального исполнительства. Имеется в виду музыкальное исполнение классической в широком смысле музыки или музыки высокого стиля. Религиозно-философский взгляд на феномен музыкального концерта позволяет увидеть в нем некоторые особенности, характерные для литургического общения и функционирования религиозного сознания. В религиозно-философском аспекте выявляются такие особенности музыкально-исполнительского искусства как анагогия и апофатизм, противопоставляются понятия энергии и информации. Здесь можно увидеть, как раскрывается значение опыта границы и опыта «ничто», приобретает свой живой смысл исповедальность и соборность совместного творчества в синергии. Не всегда итогом, но всегда непременной целью живого концертного исполнения становится встреча, которая переживается всегда по-новому. Это может быть встреча с художественным образом, с единомыслием, с другой эпохой, а подчас и с сознанием автора музыкального текста, и тогда это переживается как воскрешение.

Текст статьи:

Исполнительское искусство, зародившись на самой заре человеческой культуры, к XIX столетию выделилось в самостоятельный вид художественного творчества и в наше время стало одним из важнейших и деятельных инструментов культуры. История современного исполнительского искусства по сравнению с историей европейской культуры сравнительно невелика. Имплицитно присутствуя в музыке, входящей в синтетические мистерии древности, оно лишь постепенно эмансипировалось. Новоевропейская музыка родилась и долгое время развивалась в рамках церковного культового искусства, и это наложило особый отпечаток на всю профессиональную традицию, как композиторскую, так и исполнительскую. Многие века она сочетала в себе широкую доступность и глубокую содержательность с непрерывно усложняющимся профессионализмом. Несмотря на то, что в Новое время центр профессионального музыкального искусства перемещается из храма в светскую обстановку, музыкальное искусство вплоть до конца XIX столетия, а во многом и по сей день, сохраняет «дух приподнятости над повседневностью, стремление к возвышенному, идеализированному восприятию мира», которые определились в нем впервые «под прямым воздействием атмосферы храма» [5, с.495].

 

Анагогия и апофатизм музыкально-исполнительского искусства

 

Исполнительское искусство апофатично по своему существу. За его материальной областью и образным миром стоят нематериальные и внеобразные сущности, которые открываются через материю, образ и символ. «Любое музыкальное произведение таит в себе такой эйдетический предмет, который уж не зависит от того, жив или умер композитор, хорошо ли, плохо ли воспринимается данное произведение, и даже воспринимается ли» — пишет А.Лосев в работе «Музыка как предмет логики» [5, с.21]. Этот эйдетический предмет или внеобразная сущность лишь приоткрываются во время звучания музыки. Можно сказать, что основой музыкального звучания является не звучащее, лежащее за пределом звука.

Восприятие живого музыкального исполнения включает в себя несколько ступеней, возводящих слушателя от восприятия к сотворчеству. Низшая ступень восприятия – физико-акустическая. Физико-акустическое воздействие музыки, наряду с интонационно-энергетическим, доступно практически любому слушателю, даже самому неподготовленному. Здесь слушатель еще остается пассивным. Это восприятие не требует от него никакой внутренней собранности, внимания или активности; достаточно простого расположения. Следующая ступень – восприятие архитектоники звучания, живой и подвижной формы, в каждое мгновение несущей в себе всю целостность произведения. Здесь слушатель поднимается на творческий уровень. Он сам становится исполнителем, интерпретатором музыкального произведения, наполняя его напряжением своего понимания и переживания, начинает мыслить произведением. По своей многосоставности звучащий музыкальный «организм» подобен человеку. Его нематериальная духовная часть пронизывает своим составом, наполняет жизнью и «освещает»  все низшие ступени и уровни. Многосоставность живого музыкального «тела», в котором есть не только музыкальная материя и ее пластические напряжения, но и наполненная творческим устремлением и созерцанием жизнь человеческих личностей, возводит все соборное тело живого концерта от низшего к высшему. Так достигается катартическая ступень, с которой осуществляется возможность узреть главное содержание музыкального события. Вся совокупность живого музыкального исполнения и его творческого восприятия открывают путь к постижению Главного, что стоит за произведением, за музыкальной тканью. «ЭтоГлавное, это Сказуемое, этот прорекающийся отрывок мирового смысла, ради которого и творится все художественное произведение, - оно является в прикровенном виде; оно скрыто за музыкальным созданием, оно присутствует в его звуках, насыщает их, вздыхает и стонет в них, вдохновляя их в исполнении так, как оно вдохновляло сначала самого художника-композитора…», — пишет И.Ильин в статье «Что такое искусство» [4, с.245].

Часто это Главное, чем жива «душа» произведения, скрыто в «ризах» хорала, в карнавально-шутовском наряде фольклора или под личиной откровенно инфернальных образов. Катартический эффект достигается без сомнения и в звучании Фантастической симфонии Г.Берлиоза, и в сонатах Ф.Шопена или Ф.Листа, и в поэмах А.Скрябина, где действуют демонические образы. Само творчество, рождающее инфернальные образы, имеет противоположные основания. Оно не демонично по существу, и результат погружения творческой личности в образный мир, наполненный дионисийской стихийностью, так или иначе, оказывается очищающим и преображающим. Мы вступаем в контакт с сущностью вещей, скрытых за музыкальным звучанием, посредством своей «физики», психики и интеллекта, чувства и созерцания. Так же как в отрицательном богословии через вещи несходные с сущностью человек приближается к истине, так и в музыкально-исполнительском творчестве мы проникаем к тайне посредством явного, но несходного с ней образа.

 

Антиномия энергии и информации

 

Григорий Палама разделяя деятельность на природную и творческую, говорил, что лишь энергии свойственно творить, в отличие от природы, которой свойственно производить. В духовной практике исихазма энергия - собирательное обозначение для всех деятельностных проявлений человека — помыслов, эмоциональных движений, физических импульсов. Подобно этому можно понимать энергию, действующую в живой звучащей музыке, наполненной разнонаправленными устремлениями и силами.

Структура текста, его графическое изображение предстает нам в виде информации. Ею пронизана и вся музыкальная ткань, состоящая из мотивной структуры, темпа, ритмических фигур и других элементов музыкального языка. Информация дискретна и по определению не энергийна. Ее целостность состоит из суммы составляющих частей. Вся эта совокупность является музыкальным языком, который, как и любой язык, хранит и передает информацию. Он сообщает реципиенту совершенно определенные вещи. Включенность подготовленного слушателя в знаково-образную систему дает ему возможность составить целостное представление о звучащем. Эту целостность можно назвать информационной сеткой. В тот момент, когда происходит творческое наполнение, созидание нового, информация пресуществляется в энергию. Живой поток энергии необратим и новая целостность уже не равна сумме составляющих частей, она не может быть расчленена и исследована беспристрастным взглядом. Чистое музыкальное бытие целостно и нерасчленимо, и эта целостность присутствует в каждом отдельном ее мгновении. Оно «все пронизано бесконечными энергиями и силами, оно есть нечто постоянно набухающее и трепещущее, живое и нервное, — пишет А.Лосев в трактате «Музыка как предмет логики» [6, с.92]. В живом исполнении и восприятии музыки в филармоническом концерте мы имеем дело не только с чистым музыкальным бытием, которое присутствует как часть, хотя и наиважнейшая, но часть общего музыкального события. В нем участвует множество сил, направленных воль, множество напряженно работающих сознаний. Информация выполняет функцию «рамы» или «порога», через который во встречных направлениях и потоках движутся энергии исполнительского «посыла» и напряженной работы слушательского внимания. Информационная сетка концентрирует и сосредоточивает внимание, направляет его. Если понимать под музыкальным произведением структуру информации, то воля и энергия исполнителя в момент исполнения направлены произведением, но им не являются.

Концертный музыкант не является исполнителем воли композитора, он сам творец музыкального произведения. Композитор, фиксируя свой художественный опыт, оставляет информационное сообщение, которое надлежит наполнить живой энергией интерпретации и слушательского восприятия и понимания. Но самым захватывающим здесь является необратимость и уникальность каждого прожитого мгновения. Здесь кроется одна из главных причин актуальности живого исполнения музыки в концертном зале. Аудиозапись не фиксирует ни акустического резонанса (лишь имитирует его), ни «резонанса» слушательского внимания и участия, ни общего воодушевления концертного зала, ни тем более, энергетических напряжений и потоков. Аудиозапись – это информационная сетка, которую наполняет ее «потребитель». И здесь есть слушательское творчество и слушательская интерпретация, но сколь оно обеднено по сравнению с концертным исполнением. Также и здесь присутствует уникальность, поскольку сам человек, повторно слушающий одну и ту же запись, постоянно меняется и слышит всякий раз по-новому. Но и это не сопоставимо с живым и по-настоящему уникальным концертным исполнением.

 

Опыт границы в музыкально-исполнительском искусстве

 

Каждая музыкальная интонация является тончайшим и подлинным выражением самых трудноуловимых оттенков и изменений чувства или аффекта. Музыкальное произведение, так или иначе, фиксирует жизненный опыт автора, является летописцем самых напряженных моментов его жизни и ее подчас пограничных состояний. Вступая в общение с музыкальным произведением, и исполнитель, и слушатель выходят за границу самих себя, расширяют свое бытие, включая в свою жизнь переживание чужого опыта, как собственного. Личности исполнителя и слушателя должны прорезонировать с личностью композитора, передавшего им свой опыт. Только тогда она станет сопричастной пограничным состояниям, изначально породившим художественный опыт.

Структура музыкальной материи, с одной стороны, является способом выражения, овеществлением мысли, с другой она сдерживает свободное ее высказывание. На этой границе создается напряжение артикуляции, выговаривания музыкальной мысли. По сути, интонирование музыкальной фразы есть преодоление музыкальной материи и структуры, в которую она облечена, а значит и преодоление формы. И здесь, по слову Ф.Степуна снимается дистанция между жизнью и творчеством, которое возвращается к своим религиозным корням [10, с.806].

Далеко не все в музыкальном исполнении и его восприятии делается сознательно, особенно в живом концертном исполнении. Спонтанность и стихийность выражения, его непредсказуемость всегда увлекают слушателя, не давая ему опомниться. В такие минуты творческие импульсы исполнителя и слушателя приходят из подсознания, питаются из иррационального источника. Здесь не структура или форма управляют творческим процессом, но воображение, способное проникать через границу сознания. Преодоление границы между своим существованием и бытием музыкальной материи, облеченной в форму и образ, всегда есть для слушателя первый шаг для творчества даже в тех случаях, когда он слышит давно знакомое сочинение любимого автора. Каждый раз он встречается с материалом, который несет ему или новая творческая личность исполнителя, или изменившиеся обстоятельства его собственного художественного опыта. Форма, в которую облечена музыкальная материя и образная сфера, образующая музыкальный «сюжет», отсылают слушателя к его опыту, но вся совокупность художественных «обстояний» делает весь материал каждый раз вновь инобытийным.

Исполнителю необходимо в каждом концертном исполнении как бы превышать границы своих возможностей, ставить перед собой сверхзадачу. В противном случае может произойти омертвение художественного образа, появятся штампы и искусственность выражения. Достоверность исполнения читается как бы «между нот», как и истина часто лежит «между строк». Творчество слушателя заключается как раз в том, чтобы прочитать это и прикоснуться истине. Здесь он также должен быть готов к превышению своих возможностей, он должен возрасти до приятия новых ценностей. Говоря о том, что музыкально-исполнительское искусство призвано к постоянному обновлению, нужно иметь в виду, что это обновление есть обновление внутреннее, а не внешнее. Г.Батищев считает, что внутри смыслового поля, заложенного в произведение автором, могут быть «допустимы радикальные новации – даже парадигмально иные». Но это революционное изменение исполнительского стиля случается не часто. И к этому, прежде всего, должна быть готова слушательская аудитория. Всегда же существует «строгая обязательность, верное следование которой дает новую жизнь произведению, а произвольное нарушение – умерщвляет его» [3, с.52]. Как и всякий художник, музыкант-исполнитель ограничен. Ограничен по-своему: формой произведения и традицией его исполнения. Но так же как иконописец творит, ограниченный формой канона, так и исполнитель нисколько не ущемлен в своем творчестве пресловутой «вторичностью». Композиторский гений предоставил ему превосходный материал для живого творчества, и теперь он свободен творить в духе, не отягощенный заботой о материале.

Исполнительское ощущение времени не равно времени абстрактному и связано с событийностью музыкальной драматургии. Преодоление водоразделов между крупными частями формы, подъемов и спадов кульминаций, цезур между темами и межмотивных сцеплений создает впечатление пространственного объема. Слушатель воспринимает музыку изначально, как музыкальную материю. В этом восприятии преобладают чувство и переживание. Образ воспринимается как переживание (проживание) и знание (опыт). На границе символа слушательское восприятие предстоит своим знанием незнанию. Если музыкальная материя воздействует на пассивного слушателя, в восприятии образной сферы слушатель активен своим пониманием на основе опыта, то предстояние символу поистине диалогично. Непонимание ставит слушателя на границу символа, откуда он получает токи нематериальных сущностей, которые угадываются за движением музыкальной материи, за драматическими коллизиями образной сферы. Это незнание на границе символа «пустота, оставленная онтологическим устройством и мира и мысли» [7, с.144] заполняется напряженным, волевым состоянием, живым творческим актом.

 

Исповедальность

 

Желая того или нет, музыкант-исполнитель высказывает со сцены всего себя, свои личные стремления и ценности, которые открываются в звучании музыкального произведения. Атмосфера концертного зала во время звучания музыки аккумулирует высокое напряжение как в сознании исполнителя, так и в сознании слушателя. Именно здесь возможны такие прозрения, какие не могут быть даны обыденному сознанию. С одной стороны, слушая и исполняя музыку, мы расширяем свое существование, проживаем те события, которые с нами не случались и не могли случиться, и обогащаем свой художественный, а подчас и жизненный опыт. С другой стороны, входя в инобытийный мир, мы открываем в нем таинственную возможность интимного разговора с самим существом жизни, проживаемой в музыкальном произведении. Это прикосновение к самым глубоким слоям внематериальной жизни музыки рождает в нас ответный резонанс. Мы открываемся навстречу этой глубокой тайне, интимно повествующей о себе. Особого рода способностью к созерцанию должен обладать музыкант и его слушатель, чтобы услышать тайную исповедь самого существа музыкального произведения и открыться ему навстречу готовностью своей души. В самой своей экзистенциальной глубине всякий человек одинок, особенно художник. Когда его одиночество проявляется в искреннем высказывании, оно – высказывание – становится исповедью. И это как раз то, чего ждет всякий человек от музыки: искренности автора и исповедальности музыкального исполнения.

 

Безмолвие пауз и опыт «ничто»

 

Музыкально-исполнительский синтаксис включает в себя логическое построение интонаций, их взаимоподчинение и взаимообусловленность, напряжение или разряжение «лиг-энергий» [2], распределение силовых пропорций крупных построений музыкальной формы. Паузы – звучащая тишина или просветы незвучащего в музыке — относятся к музыкально-исполнительской пунктуации, которая делает движение музыкальной материи дискретным и, через артикуляцию мельчайших единиц, конкретно-выразительным. Паузы можно разделить на агогические, риторические  и драматургические. Агогические паузы как бы протягивают арку-энергию от мотива к мотиву и являются носителями энергий интонационного процесса. Риторические паузы несут собственную энергию, отделяя мотивы или «оттеняя» их, делают фразы более выпуклыми и выразительными. Драматургические паузы «вплывают» и размыкают движение музыкальной материи на пиках кульминаций, в моменты драматургических сломов, при резких поворотах сюжетных коллизий. Они не только разделяют образные или иные контрасты. Эти разрывы, провалы в небытие несут в себе отрицание всякого движения, как проявления жизни. Последующая реакция бывает порождена переживанием ужаса перед небытием, опытом «ничто». Такие паузы предваряют коду фа-минорной Баллады Ф.Шопена, или хорал Andante sostenuto си-минорной сонаты Ф.Листа. Но есть паузы, которые несут с собой веяние судьбы или вечности. Часто это бывает тишина перед звучанием произведения. Такие паузы предваряют звучание в Сонате си минор Ф.Листа или в Сонате до-диез минор Л.Бетховена. «Накануне» рождения первого звука исполнитель погружается в полную тишину, в «ничто», причащается вечности.  И даже первое мгновение звука еще принадлежит этому опыту «ничто». Самое первое мгновение звучания снимает противопоставление движущейся материи и небытия. В это мгновение без длительности является живая вечность, дыхание которой зачинает музыкальное произведение.

Несмотря на то, что исполнитель имеет дело с материалом уже созданного музыкального произведения, в сценическом исполнении его творчество ни на чем не основывается. Он творит из ничего, как это ни парадоксально. Структуру произведения можно воссоздать в мельчайших подробностях и, тем не менее, потерпеть художественную неудачу. Акустически воссоздать систему музыкальных знаков может машина, автомат, но, коль скоро в этот процесс включается творческая личность, он становится непредсказуем и неустойчив и, как всякое творчество строит свое бытие из ничего. В процессе работы над музыкальным произведением главная задача исполнителя заключается не столько в «разгадывании» замысла композитора, сколько в поиске бытийной достоверности глубинного существа музыки в настоящий момент. И решение художественной задачи приходит не через мастерство, не через опыт прежних прочтений, хотя и не может без них обойтись. Тонкая грань, отделяющая достоверное от похожего, подлинное от иллюзорного, жизнь от имитации жизни часто является непреодолимой для концертного исполнения. Опыт «ничто» обращен к глубинам бессознательного, иррационального. В те редкие мгновения, когда исполнитель, да и слушатель также, отказываются от своего понимания, знания или мастерства (как самодовлеющей ценности), рождается опыт «ничто», которым «питается» их художественное творчество. Именно это смиренное приятие своего незнания или непонимания и рождает плодотворный и творческий опыт «ничто». Обыденному сознанию есть на что опереться и в исполнении и в восприятии музыкального произведения, но нет для него пути к самой сердцевине, самой сущности музыки, как «оформленному лику бытия». Лишь творческое сознание, ни на чем не основывающееся, пребывающее на краю бездны, творящее из ничего, созерцает эти лики, слышит «бьющийся пульс этого бытия, вечно неугомонное превращение из одного в другое, вечное движение и стремление, …вечную жизнь» [6, с.163].

 

Соборность как единство множественности

 

В работе композитора существует много рационального, которое руководствуется всегда интересами цельного художественного образа. Материал композиторской работы состоит из констант или «первоэлементов»: тонов, гармоний, звуковых комплексов, форм движения. Работа над произведением может длиться долго, неоднократно прерываться. Композитор работает с музыкальным материалом как архитектор или скульптор. Может быть переработано в эскизах множество тематических вариантов «звуковой руды», прежде чем появится та тема, которая станет окончательным решением в мучительных поисках творческого процесса сочинения. Художественная идея, изначально возникшая в созерцании живого и неразрывного единства музыкального образа, направляет и организует всю композиторскую работу. Обычно и работа исполнителя над подготовкой концертного исполнения музыкального произведения руководствуется интересами целого и начинается с мысленного охвата всего произведения или эскизного чтения его с листа. И лишь затем начинается аналитическая работа, детальная проработка элементов, членение музыкальной формы. И, наконец – синтез всех составляющих в живом концертном исполнении. Употребляя термины А.Лосева, можно сказать, что исполнитель в своей работе мыслит сначала преимущественно отвлеченно, аналитически. Во время же сценического исполнения в его мышлении преобладает эйдетически-диалектическое. Аналитическое мышление не устраняется во время исполнения, оно создает «фон», обстоятельства действия музыкальных событий, которые разворачиваются в силу собственной логики, подчиняясь своим скрытым законам, в сущность которых проникает не аналитика, но созерцающий дух музыканта.

Подобно физическому свету, имеющему двойную природу, процесс музыкального исполнения также двойственен: вздымающаяся и опадающая звуковая волна состоит из прерывных единиц артикуляции, ритмических фигур и метрических пульсаций. Эти инструменты членения музыкальной ткани, ограничивают ее и формируют, для того, чтобы музыку можно было воспринять именно как художественную целостность. Но исполнители знают, что живое музыкальное исполнение – это процесс — непрекращающееся и непрерывное движение энергии звука.

Одним из необходимых качеств музыканта-исполнителя считается так называемое «чувство формы»; слушатель безошибочно определяет наличие этого качества в исполнителе. Но если все произведение можно представить в его целостности «внутренним слухом», мысленно, то концертное исполнение протекает в реальном времени и само постепенное развертывание музыкальных событий, казалось бы, не дает возможности в течение исполнения ощутить целостность формы. Однако наш слушательский опыт свидетельствует нам об обратном. Проявление исполнительского чувства формы зависит от нескольких качеств: от степени напряжения интонирования и прочности причинно-следственных связей в межмотивной работе, от органичности агогических отклонений с одной стороны; и с другой — от степени погруженности собственного «я» в существо и дух музыкального произведения, от наиболее полной идентификации с творимым образом. В каждое отдельное мгновение исполняющейся музыки вся ее форма во всей своей законченности присутствует целиком. Эта целостность воспринимается слушателем посредством синтезирования всех составляющих музыкальной ткани, интонационного языка и драматургических коллизий образной сферы. Преобладание в живом исполнении музыки всеобще-значимого над личным, вселенского над индивидуальным, оформленность и ограничение дионисийской стихии апполоническим началом и как результат целостность всей архитектоники музыкальной формы объединяет всех участников совместного творчества в идее соборности. Как и в созерцании иконы здесь «человек перестает быть самодовлеющей личностью и подчиняется общей архитектуре целого» [11, с.24].

 

Синергия. Содействие реального и идеального

 

Совместное творческое созидание исполнителем и слушателем художественного целого в концертном исполнении музыки  наполнено множеством сил, проявлением воль, действием разнонаправленных энергий. Это, прежде всего, активно проявляющее себя творческое сознание музыканта-исполнителя, его напряженная и наполненная силами созидания жизнь. Далее, это активно работающее восприятие слушателя, его напряженное внимание и воображение, наполненное медитативными состояниями созерцание художественного предмета. И, наконец, непосредственная жизнь самого произведения, токи, исходящие из одухотворенной музыкальной материи. Все силы, все устремления направлены к одной цели, которая почти никогда не осознается рационально; они направлены к созиданию единого совместного бытия, обретающегося в созерцании  художественного предмета  в его сокровенной глубине, рожденного совместным творческим усилием.

В живом концертном исполнении нет противоположности материального и идеального, они объединены в  действии единой творческой энергии, в которой слито множество сил. Именно эта слитость материального и идеального, единство материи и духа позволяют осуществить свободное творчество, как исполнителя, так и слушателя.

В музыкально-исполнительском искусстве свободное творческое волеизъявление слушателя напрямую зависит от его готовности к акту творческого восприятия. Непосредственным ответом на магическую способность личности музыканта увлекать слушателя стихийностью, волей или эмоциональностью всегда бывает ответ чувства. Этот ответ не требует от восприятия напряженного внимания, работы интеллектуального или эстетического начал в человеке. Как уже было сказано ранее, чувственная реакция на музыкальное исполнение лежит в области пассивного восприятия, но именно чувство побуждает слушателя к активности. Сильным организующим началом для восприятия являются ритмические и динамические контрасты. Здесь особенно чувствуется взаимозависимость энергетических потоков и напряжений между исполнением и восприятием. Замедление ритма в музыке отзывается в слушателе повышением внутреннего психического напряжения, ускорение освобождает и разряжает его. В динамических контрастах в моменты тихих звучностей исполнитель чувствует приток из зала энергий повышенного внимания и напряжения, в кульминациях эта энергия возвращается к слушателю.

В живом музыкальном потоке нераздельно присутствуют и слиты мелодия и гармония, вертикальные и горизонтальные структуры, графика и колорит, линия и цвет. Музыку мы никогда не воспринимаем только слухом, музыкальный образ предстоит нам в синестезии чувств. Слушая «Женевские колокола» Ф.Листа, мы вдыхаем разреженный воздух альпийских предгорий, в пьесе «Мыслитель» осязаем прохладную поверхность мрамора и чувствуем его тяжесть, теплая влага венецианских вод нежно прикасается к нам в «Баркароле» Ф.Шопена. В исполнении музыки графика или горизонталь иногда подчиняет себе вертикальные структуры или гармонию; иногда исполнение гармонических комплексов выходит на первый план. В линеарных структурах заметней проявляется активность исполнителя, который своей формирующей мелодические построения волей, направленной во времени силой воздействует на слушателя. Когда же в музыке преобладает колорит, гармония, когда в своей красочности музыка уподобляется и подражает живописи, активность исполнителя должна уступить место напряженному созерцанию, вслушиванию в это гармоническое звуковое единство, «вглядывание» в звуковой колорит.

Содействует исполнителю в его творчестве и инструмент, который является не только органом музыкальной речи или «продолжением тела» музыканта, но и участником творческого события. Музыкант-исполнитель часто ощущает его как живой и одухотворенный организм со своим характером и голосом.

Исполнитель в живом творческом акте есть не только действователь, осуществляющий волевой посыл и увлекающий им слушателя. В самые вдохновенные минуты  он – созерцатель, принимающий в себя токи, исходящие из музыкального произведения. Этот отказ от своей воли рискован, и исполнение здесь ничем материальным не обеспечено — оно, по сути, требует акта веры. И если это происходит, слушатель бывает вознагражден тем, что с ним начинает говорить сам дух музыкального произведения. Музыкальная материя, сотканная из множества сил и устремлений, из разнонаправленных и противоречащих друг другу энергий, связывает в едином событии творческие личности композитора, исполнителя и слушателя; соединяет в художественную целостность драматургические коллизии образной сферы; приводит к границе чувственного мира, за которым действуют энергии мира идеального. Здесь мы подходим к тому пределу, где искусство граничит с религиозным сознанием, суть которого Вяч.Иванов определяет простой формулой: «религия есть связь и знание реальностей» [9, 242].

 

Встреча и воскрешение

 

Творчество проявляет себя там, где есть межличностное общение, имеющее своей целью встречу, в момент которой и происходит художественное событие. В музыкально-исполнительском искусстве художественное событие происходит не в акте понимания или «толерантного» согласия с иной точкой зрения, а в живом и активном сотворчестве слушателя, т.к. «…творчество может вступить в адекватную ему самому встречу лишь с родственным ему бытием, а поэтому раскрыться постижению исключительно и только для тоже творчества» [3, с.113].

Композитор, фиксируя свой художественный опыт, всегда стремится быть услышанным. Через исполнение своей музыки он хочет «достучаться» до сердца своего слушателя, мечтает о встрече. Для музыкального творчества слушателю, безусловно, необходимо владеть достаточно сложным языком музыкальных интонаций и ритмов, чтобы можно было воспринять те знаковые и смысловые сообщения, которые несет в себе произведение и быть включенным в культурный контекст композиторской и исполнительской работы, с их многообразными связями и аллюзиями. Но музыка, как никакое другое искусство, способна воздействовать непосредственно, и поэтому художественная встреча может состояться даже тогда, когда владение языком недостаточно для «компетентного» восприятия. Здесь часто бывает важно не столько знание или понимание, сколько открытость к приятию красоты.

Музыкальная конструкция бывает чрезвычайно сложна и могла бы почти совсем заслонить художественный предмет, который она стремится выразить, если бы не некоторые особенности музыкального времени. Восприятие произведения происходит во времени, является процессом, в котором слушатель, воспринимая, познает художественный предмет в каждое отдельное мгновение времени. Этот путь к «сердцу» музыкального произведения может открываться на всем протяжении его звучания. Бытие художественного предмета может быть явлено не тогда, когда музыкальная пьеса уже отзвучала, а в тот момент, когда в нас происходит какое-то изменение, когда мы событийствуем жизни, скрытой за звуками, и открывающейся в них.

В движущемся музыкальном времени мы никогда не переживаем ни прошлого, ни будущего. В живом музыкальном звучании актуально и действенно только настоящее. Не только своей «сгущенностью» и концентрацией отличается течение музыкального времени от обыденного, но и предельной актуализацией настоящего, где человеческое «я» обретает подлинное бытие. Это настоящее способно вбирать в себя и делать своим как прошлое, так и будущее. В моменте настоящего обретается опыт смерти, поскольку только в это мгновение настоящего так остро переживается его уникальность и его умирание. Вспоминая, мы каждый раз воскрешаем события, бывшие когда-то настоящим; так же и воображаемое будущее оживает перед нами. В такие минуты, по мысли Карсавина, и прошлое и будущее, сливаясь в нашем «я», становятся иными, преображаются. В восприятии музыки прошлое и будущее еще более слиты с настоящим, хотя и память и предчувствие наличествуют в нем [9, с.263].

Блаженный Августин сетует в своей «Исповеди»: «Прекрасное родится и умирает; рождаясь, оно начинает как бы быть и растет, чтобы достичь полного расцвета, а, расцветши, стареет и гибнет… Родившись и стремясь быть, прекрасное, чем скорее растет, утверждая свое бытие, тем сильнее торопится в небытие…» [1, с.47]. Сознательно или нет, но композитор в своем творчестве и через него стремится преодолеть свою конечность, преодолеть обреченность умирания. Музыкальная мысль, один раз рожденная живым сознанием, трепетной жизнью, человеческим страданием и любовью, не может не быть живой в своем звучании всякий раз, когда происходит ее исполнение. Музыкальная мысль в каждом творческом акте исполнения оживает и несет в себе тайну своего вечного рождения. И каждый раз вместе с воскрешением ее плоти происходит преображение внутреннего «я» музыканта и его слушателя, которые своим творчеством становятся сопричастными этому рождению.

Композитор в процессе сочинения не только конструирует музыкальную форму и работает над созданием архитектоники произведения; он не ограничивается только лишь формальной стороной творчества, хотя, как и в творчестве исполнителя, ее удельный вес достаточно велик. Музыкальное произведение, выходящее из-под его пера, является своеобразной летописью его повседневной жизни, дневником композитора, куда он заносит все, сколько-нибудь заметное и важное. Часто, при выражении музыкальной мысли, какого-либо аффекта, сознание и даже личность композитора предстают нам в музыкальном образе. В своем переживании этого аффекта мы встречаем самого автора, его сознание оживает, и мы ведем беседу с ним, понимая его так, как никогда ни поняли бы, встретив его в жизни. Музыка, по природе своей лишенная возможности прямой высказанности, подобно притче несет в своих символах многозначность выражения. Музыкальное произведение не только всегда «автобиографично»; оно, кроме того, еще и «автопортрет» композитора, даже в тех случаях, когда мы имеем дело с программной музыкой – ведь в звуковых «изображениях» слышна авторская оценка, а в ней проявляется и сам автор. В работе «Анализ пространственности (и времени) в художественно-изобразительных произведениях» П.Флоренский пишет: «биографический портрет имеет задачей представить надвременное единство личности». В онтологической плоскости он определяет его как «образ», который есть «облик воскресшего тела, совмещающего в себе все глубокое и сильное всех отдельных возрастов, но не в отдельности, а в целостном единстве. Это – весь человек, за всю его жизнь, ценную в каждом ее мгновении» [11, с.246]. Если в искусствах пространственных биографический портрет есть «облик воскресшего тела», то в звучании музыкального произведения он – облик ожившего сознания, воскресшего духа, соприсутствующего художественному событию. Жизнь и произведение художника являются, по свидетельству К.А.Мартинсена, атрибутами одной и той же субстанции [8, с.209]. Поэтому, вступая в творческое общение с музыкальным произведением, мы входим в жизнь его автора. Ошибочно мнение, что слушатель воспринимает только лишь слухом; слушательское восприятие не только синтетично, оно цельно: мы слушаем и воспринимаем музыку всем своим существом. И также во всей своей полноте, которая раскрывается во всяком великом сочинении, предстает нам личность автора во всей своей жизненной актуальности. Это воскрешение сознания и личности, породившей великое произведение искусства, происходит только в совместном творческом акте исполнения и восприятия.

Композитор, стремясь к бессмертию, преодолевая конечность своего существования творчеством, оставляет послание своим исполнителям и слушателям, которых призывает стать не только свидетелями своего бессмертия, но и в совместном творческом усилии проникнуть к тайнам мировых сущностей и в своем творчестве обрести упование вечной жизни. От творческой жизни композитора остается текст, послание, свидетельство об этой жизни. Этот текст, являясь структурой знаков, музыкальным языком, вполне материален и требует только расшифровки. От творчества исполнителя ничего материального, на что можно было бы сослаться или опереться, не остается. Оно живо, как и музыка, в момент сценического воплощения музыкальных образов и в сотворчестве слушательского восприятия. И в этом смысле является самым хрупким, быстроисчезающим и трудноуловимым из искусств. Но когда в музыкально-исполнительском искусстве проявляется его подлинная духовная природа, берущая свое начало от религиозных корней архаической культуры, когда в нем звучит проповедь о неисповедимом, когда оно соединяет в своих стремлениях к сущностям явлений множество людей в совместном творческом усилии, тогда оно способно непрестанно рождаться, умирать и вновь воскресать.

Литература

1. Августин Аврелий. Исповедь : П.Абеляр. Исторя моих бедствий.: Пер. с латин. – Республика, 1992, — 335с.

2. Аркадьев М. Креативное время, «археписьмо» и опыт Ничто. http://www.philosophy.ru/library/arcad/kreatime

3. Батищев Г.С. Введение в диалектику творчества. С.-Петербург. РХГИ, 1997. – 463с.

4. Ильин И.А. Одинокий художник / Сост., предисл, и примеч, В.И.Белов. – М.: Искусство, 1993. 348с. – (История эстетики в памятниках и документах).

5. Конен В.Дж. Очерки по истории зарубежной музыки. – М.: Музыка, 1997, с.495

6. Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики / Из ранних произведений. – М.: Мысль, 2001. -599с.

7. Мамардашвили Мераб. Как я понимаю философию. 2-е издание, измененное и дополненное. Составление и общая редакция Ю.П.Сенокосова. Москва, Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1992. – 414(1)с.

8. Мартинсен К.А. Индивидуальная фортепианная техника на основе звукотворческой воли. Издательство «Музыка». М. — 1966. 220с.

1. Ромах О.В. Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2

10. Русские философы (конец XIX – середина XX века): Антология. Вып.1/Сост.: А.Л.Доброхотов, С.Б.Неволин, Л.Г.Филонова. – М.: Изд-во «Кн. Палата», 1993. – 368с.

11. Степун Ф.А. Сочинения. – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. – 1000с.

12. Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках. М. – 1916. – 44с.

13. Флоренский П.А., священник. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии  /  Сост. Игумена Андроника (А.С.Трубачева); ред. Игумен Андроник (А.С.Трубачев). – М.: Мысль, 2000. – 446,[1]с., 1л. портр., 1 л. ил. – (Филос. Наследие).

Автор(ы) статьи: Сертакова Ирина Николаевна
Раздел: ЦЕННОСТИ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Ключевые слова:

обряд, ритуал, традиция, жречество, жертвоприношение, миф, магия, символ, храм.

Аннотация:

В статье выявляются процессы зарождения и развития обряда и ритуала в рамках восточных культур (Индии, Китая, Японии). В качестве основы ритуальной культуры рассматривается духовная потребность древнего человека в божественном покровительстве, защите себя и своей хозяйственной деятельности. Генезис обрядности и ритуализации прослеживается как эволюция от древнейших ритуалов жертвоприношения до современного многообразия религиозных и бытовых ритуалов, и их тесного сосуществования и трансформации друг в друга. Также уделяется внимание функциональности ритуальной культуры и ёё роли в обществе.

Текст статьи:

Культура Востока, объединяющая в себе великое многообразие культур, и всё же, традиционно воспринимаемая человеком “запада” как некая историко-культурная, социо-политическая и цивилизационная целостность, как никакая другая, теснейшим образом связана с обрядностью и ритуалом.

В научных исследованиях, посвященных данной проблематике, часто указывается на целесообразность разделения терминологии, определяющей явления и процессы обрядовой и ритуальной культуры. Так, понятие обряд не следует смешивать с более широким понятием обычай, который выступает как унаследованный стереотипный способ поведения, воспроизводящийся в определенном обществе или социальной группе и является привычным для их членов. Обряд же, в этой связи, только разновидность обычая, традиционные действия, сопровождающие важные моменты жизни человеческого коллектива. То же касается и понятия традиция, которое охватывает гораздо больший круг явлений, присуща всем сферам социальной жизни и всем культурам, тогда как сфера обычая ограничивается определенными обществами или областями жизни. Таким образом, прослеживается историчность, своеобразная эволюция, перерастание наиболее всеобщезначимых обрядов и ритуалов в обычаи, а затем и традиции.

Для большинства восточных культур характерна несколько иная логика, ведь там религиозный обряд и ритуал (как частность, вид обряда) являются естественной частью повседневной жизни человека, а различные традиции, обычаи и обряды тесно переплетены.

Основой восточных (как и других цивилизационных образований) религиозных культов и ритуалов, явились потребности земледелия, необходимость терпеливого ожидания урожая, важность точного исчисления времени, то есть те причины, которыми, в первую очередь, обоснован интерес человека к небу, земле, воздушному пространству, стихиям, силам природы. Для данного периода характерна недифферинцированность бытовых, производственных и религиозных обрядов. Кроме того, особенностью древнейших обществ является восприятие мифа и обряда как единого целого, неразрывно связанного с течением жизни самого человека. Как отмечает Т.Я. Елизаренкова: “Современные исследователи архаичной культуры пришли к убеждению о том, что ритуал занимает центральное место в жизни архаичных коллективов, определяя цель и смысл этой жизни и давая правила ее организации во все ключевые моменты. Для члена такого коллектива, принадлежащего к традиционной культуре, не было выбора в образе жизни и типе поведения – все регулировалось ритуалом и обычаями, переходящими из поколения в поколение от так называемых “отцов” – родоначальников семей, след которых уходил в мифологическое прошлое. Ритуал не требует для себя мотивировок в силу своей прагматичности, поскольку вполне достаточной является ссылка на положительный опыт предков. Служа каналом для передачи информации, ритуал проносит опыт предков к потомкам [2].

М. Элиаде обращает внимание на то, что обряд – это не что иное, как “проявление идеи вечного возвращения, цикличности мироздания, раскрывающейся как  регулярный распад космоса, торжество хаоса и осуществление нового акта творения для создания упорядоченного мира”. В обрядности эта идея выражается в праздновании Нового года. Для архаического сознания настоящее есть повторение изначальных, предшествующих архетипов. То что  было создано, согласно мифу, в момент сотворения мира, символически создается вновь и вновь с помощью обрядовых средств. Таким образом, совершая данный обряд, его участники как бы оказываются внутри мифа.

“Периодическое возрождение Времени” предполагает более или менее явно – особенно в исторических цивилизациях – новое Сотворение, иначе говоря, повторение космогонического акта… Любой новый год – это возобновление Времени с его начала. В конце года и в преддверии Нового года повторяются мифические мгновения перехода от Хаоса к Сотворению Мира” [4].

В содержательном плане древнейшие обряды включали в себя ряд обязательных ритуалов, и, прежде всего, — ритуал жертвоприношения. “Помимо обычных жертвоприношений: сооружения жертвенного костра, алтаря, совершения жертвенных возлияний, принесения жертв и исполнения хвалебных гимнов (что считалось не менее важной частью ритуала почитания богов, чем материальные приношения),  - устраивались специальные ритуальные состязания в поддержку возобновления жизни в новом году ” [3]. В таких состязаниях участники могли померяться не только силой, скоростью, владением боевым искусством, но и, например в Индии, приветствовались словесные поединки поэтов и философов из числа жрецов.

К древнейшему периоду развития обрядовой и ритуальной культуры относится и такой феномен как магия, которая генетически связана с примитивной аграрной, скотоводческой  и промысловой техникой и с устойчивостью общинных, родовых и семейных, как правило патриархальных, отношений. Для поздних обрядов характерно выпадение магических элементов и преобладание символических и игровых.

Основой и характерной особенностью магического обряда являются заклинания – вербальное выражение магического действа в ранний период существования обряда, и, в большей мере, самостоятельного явления, в более позднее время. В устном творчестве разных народов именно словесная формула считалась самым сильным и действенным средством достижения цели магического обряда. В охотничьих, рыбачьих, пастушеских, земледельческих, торговых, а так же в большой группе любовных заговоров и заговоров от болезней отразились различные стороны хозяйственной, общественной и духовной жизни народа.

С верой в силу слова, заклинания связан распространенный во многих культурах Востока запрет на произнесение имени. Имя в сознании человека непосредственно связывалось с личностью незримыми узами, благодаря чему оказать магическое воздействие через имя было также просто как через предметы контагиозной магии. По утверждению Дж. Фрезера, “многие из первобытных людей считали имена существенной частью самих себя и прилагали немало усилий, чтобы утаить свои истинные имена и тем самым обезопаситься от злоумышленников”. У древних египтян на каждого человека приходилось по два имени: истинное (большое) и доброе (малое). Доброе знали все, тогда как большое держалось в строгом секрете. По два имени было у индийских брахманов. Одно предназначалось для повседневного пользования, другое  - кроме самого человека – было известно лишь отцу и матери. В обиходе употреблялись также прозвища  и вторичные имена. Учитывая стремление людей защититься от колдовских чар, легко объяснить возникновение различных табу на произнесение имён: покойников, правителей, других священных особ, а так же богов.

Помимо магии слов, народы Древнего Востока верили в магию действий – заклинательных процедур и магических жертвоприношений. Заклинательные процедуры в терминологии современной этнографии, характеризуются и делятся на две группы: несимволические (реальные) и символические.  Что касается жертвоприношений, то, по словам Т.Я. Елизаренковой, изучавшей обрядовую культуру Древней Индии : “Ритуал жертвоприношения взят магией из религиозной практики, однако этот ритуал используется совсем в иных целях, что отражается на его материальном воплощении. В целом сохраняется принятая в обрядах форма ритуала: раскладывается жертвенный костер, зажигается огонь, в него совершаются возлияния, произносятся мантры. Но только в целях магии жертвенный костер должен быть обращен к югу – стороне царства мертвых (а не к востоку или северо-востоку – области богов); вместо священного коровьего топленого масла совершается возлияние растительным маслом; вместо того, чтобы брать все правой рукой, как это делает жрец в обычном ритуале, заклинатель все берет левой рукой и т.д. В таких случаях, как магическое жертвоприношение, буквальные действия неотделимы от символических” [2].

Таким образом, вся восточная обрядовая культура, и предпосылки возникновения восточных религий теснейшим образом связаны с магией. В значительной степени магическим можно назвать само мировоззрение древнего человека. Насквозь проникнуты магией ранние религии. Как уже было сказано, одни и те же ритуалы могли использоваться как в религиозных, так и в магических целях. Ошибки, допущенные во время ритуала, исправлялись жрецом с помощью магических заклинаний. “Да и сам ритуал в известной степени представлял собой магическое действо, поскольку являлся по сути попыткой напрямую оказать влияние на богов” [3].

Постепенный переход от буквальных магических действий к игровым и символическим знаменует собой определенную веху, новый период в истории обрядовой традиции. Этот процесс углубляется в период тотального переустройства общества, когда традиционные магические обряды забываются или переходят в разряд религиозных обрядов.

Данный период характеризуется дальнейшем закреплением власти жреческого сословия и углублением их специализации. Существовали главные жрецы, надзиравшие за исполнением обряда; жрецы, совершавшие сами обрядовые действия; а также их помощники – чтецы гимнов и молитв, исполнители песнопений и т.д. При этом надзирающий жрец не случайно считался главой происходящего, поскольку выполнял важнейшую функцию – обеспечение правильной последовательности и порядка ритуала. Любая оплошность грозила гневом богов, непредсказуемыми и неприятными последствиями.

С течением времени ритуалы становились все более сложными, изощренными, эзотерическими, что закономерно ведет к представлению остального населения об исключительной роли жрецов, ведь только они разбирались во всех тонкостях ритуала. Считалось, что надлежащим образом проведенный ритуал возвышает жреца до положения того, кому этот ритуал посвящен, то есть до положения божества. Соответственно складывалось мнение о необыкновенной магической силе и власти жрецов.

Меняет свой культурный статус и сам ритуал. Из средства общения с богами, он постепенно превращается в самоцель. Именно в этот период ритуальное действие обретает те черты, которые составляют специфическое определение ритуала, принятого в современной науке: ритуал (от лат. ritualis – обрядовый) – вид обряда, форма сложного символического поведения, упорядоченная, сильно стилизованная, тщательно распланированная система действий, жестов и слов, выражающая определенные культурные ценности [1].  Словом, ритуал по–прежнему лежит в основе мировоззрения членов древних обществ, но расстояние между сакральным миром и миром обычного человека неизменно увеличивается.

На службу ритуалу призываются достижения науки того времени. Так с ритуалистикой оказались тесно связаны традиционные науки: астрономия, необходимая для выбора времени жертвоприношения, погребальных, свадебных церемоний; математика – для устройства алтарей и храмов; логика – для объяснения ритуальных процедур, лингвистика – для написания трактатов и комментариев и т.д. По ритуальной модели строились города и писались политические трактаты, по ней строились отношения между людьми. Сама жертва стала пониматься расширительно. Её разновидностью стали считаться угощения и подарки жрецам, а также моменты повседневной жизни. Например, прием и угощение гостей также могли считаться своеобразной жертвой.

Пожалуй, главной особенностью и вкладом в обрядность восточных культур является обоснование необходимости “внутреннего ритуала”, совершаемого в глубине души, то есть призыв к приоритету содержания над формой. Таковы традиции индийской йоги, где пышная обрядность как средство достижения наивысших состояний противопоставляется аскетизму, личному совершенствованию. Считалось, что посредством такого совершенствования человек приобретал настоящее знание,  но не о культе, а о себе, жизни, космическом пространстве. Тем не менее нельзя сказать, что такой путь отвергает ритуал вовсе. Напротив, к примеру ритуал жертвоприношения считается по прежнему обязательным. Только он должен сопровождаться не столько умением, сколько знанием, идущим от сердца.

Таким образом, складывается две линии ритуализации. Согласно одной из них, исполнитель ритуала совершенствуется, отправляя жертвы и изучая священные тексты, согласно другой – через жесткие самоограничения, внутреннюю дисциплину и размышления над законами бытия.

С течением времени “ритуальный формализм” уступает место культу, характерной чертой которого становится поклонение божеству в образе какого-нибудь символа, живописного изображения, скульптуры, и как следствие строительство дома божества – храма. Достаточно долгое время ритуал и культ существуют параллельно. Затем ритуал становится составляющей культа. Правила свершения культа определяются многочисленными специальными текстами, разъяснениями храмовых ритуалов, астрологическими справочниками с разъяснениями дат, сборниками магических формул и т.д. Каждое действие, связанное с выбором места и времени для строительства храма, сам процесс его возведения, планировка и декорирование внутренних помещений, эстетизация окружающего пространства, освящение – буквально всё сопровождалось исполнением соответствующего предписанного ритуала.

Дальнейшее развитие ритуальной культуры оставляет её в большей степени в плоскости религиозности, где ритуал служит главным выражением культовых отношений. Именно действием традиционных ритуалов  обеспечивается сохранение религиозных отношений в массах. Ритуал представляет собой наиболее консервативный элемент религии, и его истолкование изменяется в процессе секуляризации общественной жизни.

Ритуал играет важную роль в истории любого общества как традиционно выработанный метод социального воспитания индивидов, приобщения их к коллективным нормам жизни. Данная роль ритуала  сохраняется на протяжении всей истории общества. На современном этапе развития восточных культур (исключая мусульманские, которые представляют собой отдельный обширный пласт в рассмотрении ритуальной культуры ), пожалуй можно говорить о существовании двух тенденций.

С одной стороны, развитие правовых норм, системы нравственных представлений, элементов рационального поведения личности и научного сознания вытесняют ритуал на периферию общественной жизни, главным образом в область церемониальных форм официального поведения и бытовых отношений (гражданскую обрядность, этикет, дипломатический протокол и т.п.).

С другой стороны, богатейшие религиозные традиции стран Востока располагают к выбору ритуального поведения среди огромного многообразия. В нём есть все мыслимые божественные манифестации: бог как абстрактный символ, владыка мира, отец, брат, возлюбленный, младенец и т.д. Так же многообразны формы почитания божеств: жертвоприношение, медитация, мантры, игра на музыкальных инструментах, вращение молитвенного барабана, обмазывание себя пеплом, воскурение благовоний, священная трапеза… Перечисление всех форм может длиться бесконечно. Поклоняются божественным проявлениям в виде текста, знака, творения природы, звука, дыхания; в храме или вне его. В Индии “каждый волен выбирать ту дорогу к богу, которая ему ближе, и она не будет считаться лучше или хуже остальных. Брахман может изощряться в философских спорах, аскет – истязать свою плоть, деревенский жрец – обагрять руки кровью жертвенного животного, философ – предаваться размышлениям, йог – делать необходимые упражнения, мирянин – совершать требуемые ритуалы и т.п.” [3]. А в таких религиях как даосизм, конфуцианство, синтоизм, буддизм в его повседневном проявлении, — ритуал становится одной из форм обыденного верования. То есть он настолько глубоко вошел в плоть и кровь этих национальных культур, в сознание каждого человека, что многие некогда закрытые ритуалы превратились в элемент повседневной культовой практики. Более того, в системе верований отдельного человека или семьи нередким является смешивание ритуалов и обрядов различных религий. Так китаец может быть буддистом, и сознательно относить себя к этой религии, и, в тоже время, участвовать в даосских ритуалах как части своей обычной жизни и быта. То же самое характерно и для взаимоотношений дзэн-буддизм — синтоизм в японской культуре.

В целом, изучая генезис ритуальной культуры в странах Востока,  можно говорить о том, что ритуал как религиозный феномен, проделал длительный путь и эволюционировал от жертвоприношения, понимаемого как средство воздействия на божество с целью умилостивления; через закрепление формализма обрядности и прочной власти её исполнителей; к  пониманию приоритета содержания над формой, внутреннего ритуала, духовного совершенствования и обоснованию функциональной значимости ритуала в современном обществе, религиозной и повседневной культуре.

 

Литература

1.           Гофман А.Б., Левкович В.П. Обычай как форма социальной регуляции // Советская этнография. – 1973. -  №1.

2.           Елизаренкова Т.Я. Слова и вещи в Ригведе / РАН. Ин-т востоковедения. — М.: Вост. лит., 1999. — 239 с.

3.           Индийская мифология: энциклопедия. – М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005. – С. 273-307.

4. Ромах О.В. Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2

5.Ромах О.В. Информациология языков культуры с. 7.15 Аналитика культурологии, 2005, № 1

6. Ромах О.В. Интеллектуальный потенциал культурологии .  Аналитика культурологии, 2005, № 1. С. 68-76

7.  Элиаде М. Словарь религий. – СПб.: Алетейя, 1997. – 652 с.

Автор(ы) статьи: Ким Ирина Александровна
Раздел: ЦЕННОСТИ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Ключевые слова:

исламский терроризм, гендерность террозима, гендерное неравенство, причинность женского терроризма.

Аннотация:

Статья посвящена исследованию женского исламского терроризма в России. Для обоснования гендерной асимметрии в исламе автор использует методологию гендерных исследований. Выявляются причины вовлечения женщин в террористические акты. Подчеркивается, что гендерное неравенство в исламе становится одной из главных причин использования женщин в террористических актах.

Текст статьи:

Ислам в последние годы привлекает внимание мировой общественности в связи с общей международной обстановкой и, в частности,  распространением международного терроризма. О нем широко заговорили после трагических событий 11 сентября 2001 г., предваряя его определением «исламский».

Исследователи ислама отмечают, что «исламский экстремизм, активность которого еще недавно проявлялась лишь эпизодически и редко выходила за границы отдельных регионов мусульманского мира, превратился за последнее десятилетие в постоянный фактор политической жизни многих стран, включая западные, и с начала 90-х г.г. оказывает заметное влияние на всю систему межгосударственных отношений. Он стал все громче заявлять о себе и в России. Исламские радикальные движения преследуют преимущественно политические цели. Но влияние их лидеров во многом определяется тем, что они называют себя выразителями истинного ислама и борцами за воплощение его идеалов в жизнь. Показательно, что в программных установках этих движений акцент делается на последовательном претворении шариата не только в собственно религиозных, но и в мирских делах»[1]. Экстремистские организации нередко совершают террористические акты с помощью самоубийц, уничтожающих находящихся рядом с ними ни в чем неповинных людей. Человек, совершивший подобный акт, объявляется мучеником веры (шахидом).

Однако такого рода заявления противоречат как классическим, ориентирующимся на узкое толкование хадисов и традиций «праведных предков» канонов ислама, так  и модернизированным толкованиям ислама и шариата, делающим акцент на их творческое усвоение смысла и целей. Ученые-исламисты пытаются отстраниться от связи с сепаратистами. Они подчеркивают, что «эти действия противоречат духу и основам законодательства (шариата) со всех углов зрения»[2]. Кроме того, защитники классического ислама ссылаются на суры Корана, в которых говорится:  «И Аллах предустановил и узаконил, что ни одна душа не может нести бремя (греха) другой души, это исходит из совершенства правосудия Аллаха, свободного от недостатков. Он сказал: «…не понесет носящая ношу другой»[3].

Шейх Ибн Усаймин? комментируя действия экстремистов, пишет: «То, чего мы придерживаемся: что те люди, которые совершают самоподрыв, идут на незаконное и греховное самоубийство, и что это приводит в ад, от которого мы ищем убежища у Аллаха, и что этот человек – не шахид (мученик). Однако если человек сделал это, опираясь на неверное истолкование, думая, что это является дозволенным, тогда мы надеемся, что он будет спасен от греха, но что касается мученичества, приписываемого ему, то его – нет, так как он не следовал путем мученичества…»[4]. Очевидно, что взвешенный подход к шариату не имеет ничего общего с учением и практикой исламских радикалов, не желающих вникать в подлинный смысл ни одного, ни другого подхода, и в предписаниях шариата обращающихся только к тем из них, которые отвечают их собственным намерениям. Террор с привлечением самоубийц используется ими как механизм быстрого и заметного достижения своих целей.

 

ххх

В России интерес общественности к исламу обусловлен не только волной терроризма в целом, но и, как было отмечено  ведущим научным сотрудником Института США и Канады Е. Исраелян, «новыми тенденциями и аспектами терроризма, которые пока что недостаточно обобщаются на теоретическом уровне». В частности, она обратила внимание на проблемы «женского терроризма», связанные с участием женщин в различных террористических актах. В этой связи, считает Е. Исраелян, необходимы междисциплинарные, в том числе и гендерные, исследования психологических и социологических аспектов данного явления[5].

Для России «женский терроризм» явление не новое. Достаточно вспомнить имена Веры Засулич, Веры Фигнер, Софьи Перовской, Фрумы Фрумкиной, Евсталии Рогоженковой, Марии Спиридоновой, Анастасии Биценко и некоторых других женщин, игравших роль непосредственных исполнительниц терактов. Но есть значительные отличия женского терроризма XIX – нач.XX вв. и терроризма конца XX – нач.XXI вв. Во-первых, в дореволюционной России исторически террористическая деятельность была направлена против конкретных личностей (как, например, против царя Александра III или против градоначальника Трепова), а не против случайных людей. Во-вторых, географически она охватывала такие крупные города как Петербург, Москва, Киев и практически не затрагивала провинциальные города и окраины Российской империи. В послереволюционные годы само понятие терроризма практически исчезло из лексикона, и если не вдаваться в рассуждения о государственном терроризме в период революционных событий или сталинского режима, то о существовании террористических организаций советские граждане практически забыли. Попытки террористических актов в брежневскую эпоху жестко пресекались, и информация о них подавалась чрезвычайно скупо. Ситуация резко изменилась в конце 1990-х гг. Волна террористических актов прокатилась по всей России, захватывая отделенные регионы, и к их исполнению все чаще привлекаются женщины. Очагом терроризма становится Северный Кавказ, а точнее, те его регионы, где сильно влияние ваххабизма, одной из радикальнейших форм исламизма, отличающейся жесточайшей дискриминацией женщин.

Если же обратиться к Западной Европе, то  доля женского терроризма в этих странах в XX веке существенно возросла[6]. Исследования, сконцентрированные на изучении роли и места женщин в террористических организациях, позволяют сделать вывод об изменившемся характере их деятельности[7].

Во-первых, она эволюционирует от низовой роли в виде организации политической поддержки, создания тайников и конспиративных квартир, сбора пожертвований, ведения разведки, посредничества между представителями террористических структур до создания самостоятельных организаций.

Во-вторых, за последние десятилетия значительно возросло число женщин, принимающих активное участие в деятельности террористических структур на низовом уровне. Наиболее показателен пример перуанской марксистской организации «Светлый путь!», где женщины составляют примерно 20% от общего числа боевиков. Практически все зарубежные террористические организации используют женщин во время проведения боевых акций, отмечают сотрудники силовых ведомств[8]. Особенно много их в таких структурах, как «Тигры освобождения Тамил Илама» (Шри Ланка), ЭТА (Испания), «Объединенный Фронт освобождения Ассама» (Индия), «Маоистская коммунистическая партия» (Непал), «Настоящая Ирландская революционная армия», «Революционные Вооруженные Силы Колумбии». Долгое время начальником штаба и фактически организационным руководителем и вдохновителем баскской сепаратистской группировки ЭТА («Родина и свобода басков») была женщина. Мексиканская левоэкстремистская организация EZLN, более известная как «Союз сепаратистов», долгое время управлялась Командорой Рамоной. Значительную роль в создании и деятельности действовавшей в ФРГ «Фракции Красной армии» (RAF) играли Ульрика Майнхофф и Гудрун Энслин. Более того, в RAF женщины были не только идеологами и лидерами, они составляли до 80% состава группы, которая рассматривалась как символ и эталон «левого терроризма» в Западной Европе.

В-третьих, несмотря на исторически широкое участие женщин во многих аспектах деятельности террористических организаций, длительное время она осуществлялась в виде обеспечения самого теракта. Однако на рубеже ХХ и ХХI вв. ситуация значительно изменилась: террористические структуры стали все чаще задействовать женщин-самоубийц. Впервые стали использовать женщин в качестве «живых бомб» «Бригады мучеников Аль-Аксы»[9]. Инициативу перехватили «Исламский джихад» и «Танзим». И, наконец, террористки «выступили» от имени ХАМАСа.

В. Малышев полагает, что нарастание женского терроризма обусловлено подъемом феминистского движения, способствовавшего пониманию женщинами своей значимости и возможностью самореализации в различных сферах деятельности, в том числе и в терроризме[10]. Однако такой подход можно поставить под сомнение, по крайне мере в его российском варианте. Как самостоятельное явление женский терроризм в России, к счастью, не сложился. Поэтому ссылка на феминизм, разбудивший женское самосознание и способствовавший женскому самоутверждению через «общественное» участие в террористических актах, в российской действительности теряет свой смысл. Скорее речь идет об умелом манипулировании сознанием и телом женщин, которых в традиционной культуре мужчины использовали в качестве механизмов по воспроизводству населения, а в настоящее время в качестве  живых машин по его уничтожению.

Анализ словаря российских средств массовой информации позволяет сделать такой вывод. Как отмечают исследователи, «в своих исходных посылках они (т.е. СМИ, — прим.авт.), как правило, опираются на сложившиеся в обществе социальные иерархии, что помогает устанавливать отношения доверия с читателем в процессе коммуникации»[11]. Поэтому, с одной стороны, «женский терроризм» идет вразрез с представлениями о роли женщин в социуме как о «носительницах стабильности и защитницах мира». Речь идет о так называемом «врожденном их предназначении», которое сводится к рождению и воспитанию детей, заботе о муже и родственниках, жалости и любви к окружающим людям, отказе от собственных интересов. Такого рода жесткие стереотипы вызывают недоумение при любой попытке женщин выйти за рамки отведенных им ролей, а тем более, если их действия осуществляются по маскулинному типу, в том числе и связанному с насилием над личностью и убийствами. В связи с этим можно вспомнить, что в 1970-е гг. был опубликован ряд исследований, авторы которых утверждали, что для подавляющего большинства психически здоровых женщин невозможна сама мысль об убийстве невинных людей, в том числе детей, с помощью варварских террористических методов[12]. С этой точки зрения женский терроризм выглядит как аномалия, вызванная психическими отклонениями, с чем вряд ли можно согласиться, учитывая современный опыт «идеологического» западного терроризма и исторический опыт России.

ххх

Пожалуй, точкой отсчета нового витка женского терроризма в России  можно считать акцию захвата заложников в Москве в 2002 году во время спектакля «Норд Ост». Далее следует теракт  в июле 2003 г. во  время музыкального рок-фестиваля на аэродроме в Тушино, в июле же этого года – взрыв на 1-й Тверской-Ямской в Москве,  в 2004 г. – взрывы двух самолетов Ту-154 и Ту-134, которые, по версии Генпрокуратуры, совершены шахидками[13], и, наконец, теракт на станции метро «Рижская» в Москве в августе 2004 г.

Исследователи и средства массовой информации, исследующие эти акты, оставляют без внимания социо-культурные факторы, вовлекающие женщин в терроризм, а именно: экономические, материальные, религиозные и др. Следует отметить, что особенностью террористических актов с участием шахидок является то, что это женщины, исповедующие ислам. Обусловлено ли участие мусульманских женщин в террористических актах приверженностью исламу? Нам представляется актуальным рассмотреть причину вовлечения мусульманских женщин в насильственные акты, отнимающих жизнь как у самих исполнительниц этих актов, так и ни в чем не повинных людей, которые становятся жертвами терактов.

Ислам – одна из наиболее влиятельных религий, пронизывающая все сферы жизнедеятельности тех стран, основой которых она является. Ислам, впрочем, как и любая другая религия,  способен навязывать обществу гендерную идеологию, формирующую представление о гендерных ролях как на уровне индивидуального сознания, так и на уровне общественного. Роль ислама в маргинализации и обесценивании женщин велика, причем дискриминационный характер отношения к женщинам осуществляется не только с помощью религиозных ритуалов, но и посредством создания базовых мифов, догм и концептуальных схем.

С точки зрения гендерных отношений ислам  выражает традиционные патриархатные представления, которым свойственна дискриминация женского на фоне мужского. Женская дискриминация проявляется в следующих положениях ислама. Во-первых, женщине в догмате о сотворении мира предопределяется роль собственности мужчины, полученной им во владение от Аллаха. Во-вторых, основное предназначение женщины состоит в исполнении биологической задачи: приносить сексуальное наслаждение мужчине и воспроизводить потомство. В-третьих, признание женской природы как существа «недостаточного», эмоционального, нерационального, ограничивает возможности женщин частной сферой и исключает из общественной. В-четвертых, институт полигамии делает почти невозможной процедуру развода по инициативе женщины и наоборот, достаточно простой, если она затевается по инициативе мужчины. В-пятых, с помощью разнообразных форм контроля, начиная от предписаний в одежде и заканчивая нормами отношения к мужчине как к господину, женщине четко определяются границы дозволенного и недозволенного с позиций доминирующей мужской культуры. В-шестых, духовное равенство между мужчиной и женщиной возможно только перед Аллахом, а в практике ему нет места. В том числе, женщине отказано в исполнении религиозных обязанностей, исполняемых мужчиной. Например, ислам не позволяет женщине занимать должности служителя культа, она  недостойна, как существо второстепенное быть муфтием, ахундой, муллой и т.д. Эти должности предназначены только для мужчин. Можно согласиться с исследователями ислама в области семейно-брачных отношений Л.И. Шайдулиной и М.В. Вагабовым, отмечавшими  дискриминационный характер ислама[14].

Таким образом, мусульманской женщине предопределена домашняя сфера, а в круг ее обязанностей входит забота о доме, муже и детях. Но в настоящее время мы видим, что деятельность шахидки выходит из области предопределенных обязанностей и приобретает, условно говоря, характер социального действия. Возможно, данная ситуация является следствием того, что  женщина, изначально воспитанная в духе покорности мужчине, готова к исполнению мужских указаний, вплоть до отказа от своей жизни и совершения убийств невинных людей.  В этой связи религия играет чрезвычайно важную роль в запрещении  или участии женщин в террористических действиях. В целом ортодоксальный ислам старается выразить свое негодование по поводу женского терроризма, но в ряде стран руководители экстремистских организаций издали специальные постановления, разрешающие женщинам участвовать  в террористических актах. Например,  духовный руководитель ХАМАСа шейх Ясин,  утверждал, вопреки своим предыдущим заявлениям, что скоро «придет решающий час битвы с неверными всего мира, и тогда в бой отправятся все – женщины, мужчины, старики, дети»[15]. Но мы обращаем внимание на то обстоятельство, что здесь женщина только исполнительница идей экстремистских организаций, возглавляемых мужчинами, она только материал, пушечное мясо, кровавое средство, ведущее к достижению желаемой цели.

На фундамент такой покорности, с нашей точки зрения, накладываются разнообразные мотивы, толкающие мусульманских женщин на совершение терактов. Среди таких мотивов  исследователи выделяют, например, потерю близкого человека, мужа или брата. В таком случае вопрос о женском терроризме сводится к возможной манипуляции женским отчаянием, беспомощностью со стороны мужчин, стоящих во главе сети террористических организаций. Психологи следующим образом комментируют эту ситуацию: «Это, возможно, объясняется той социально-психологической ситуацией, в которой оказались террористки-смертницы. Получив сильнейшую эмоциональную травму после гибели человека, который был дорог, женщины видят смысл оставшейся жизни только в отмщении, тем самым становясь идеальным материалом для обработки идеологами ваххабизма»[16]. Именно поэтому, по признанию газеты «Коммерсантъ», в тактике террористов «используются женщины с поясами шахидов или же набитые взрывчаткой автомашины». Знак равенства, который ставят СМИ между машиной и женщиной, задействует, говоря словами Е. Здравомысловой и А. Темкиной, однозначно относимую к тому ли иному полу символику, которая определяет «диапазон возможных выборов и показывают, каковы шансы мужчин и женщин в управлении порядком»[17].

С другой стороны, исследования 1990-х гг. впадают в противоположную крайность.  Утверждается, что женщины в силу присущих им особенностей нервной деятельности (более высокая подвижность, эмоциональность, возбудимость и т.д.) быстрее мужчин становятся агрессивными, идея уничтожения овладевает и ими. Термины, которыми СМИ наделяют женщин-террористок, во многом ставят между женской и мужской мотивацией знак равенства. Женщинам, как и мужчинам, свойственны одинаковые мотивы участия в террористических актах: например, защита страны, родины, месть за близких и т.п. Отсюда и названия террористок, близкие по смыслу образам мужчин-террористов: «шахидки», «черные вдовы», «женщины-камикадзе» и др. Эксперт по терроризму У. Лакер пришел к выводу, что женщины-члены террористических структур, как правило, более мужественны, более преданны идеалам и целям организации и более фанатичны[18]. Сторонники подобной точки зрения используют биологический подход и сравнивают социальное поведение с зоологической целесообразностью[19].  В качестве примера рассматривается поведение многих женских особей, добывающих пищу и убивающих своих жертв, или же как «акция отчаявшихся женщин», потерявших веру во все и ненавидящих весь мир[20].

Но мы считаем, что неверно истолковывать природу «женского» терроризма природными, психолого-генетическими особенностями. В конечном итоге подобный подход приводит лишь к еще большей дискриминации женщин и «необходимости» подавления ее «порочной природы». В изданной в Великобритании книге «Стреляй сначала в женщин» британская журналистка Айлин МакДональд утверждает, что название книги позаимствовано ею из руководства Интерпола для антитеррористических спецслужб. Специалисты, по-видимому, считают женщин-террористок опаснее мужчин, потому, согласно международной практике, их надо уничтожать первыми.

При исследовании женского терроризма существует точка зрения, согласно которой участие женщин в террористических актах обусловлено стремлением к обретению собственной идентичности, когда, заплатив такую цену, женщина способна уравняться с мужчиной в общественной сфере. Специалисты университета американского штата Нью-Йорк в своем исследовании «Межрегиональные тенденции женского терроризма» полагают, что во многих странах и регионах планеты именно невозможность участвовать в обычных формах политической деятельности толкает женщин к терроризму. Женщины невлиятельны, а их роль в жизни незаметна[21].

Именно эта «незаметность» делает женщин особо привлекательными для террористов. Неприятие обычной модели женской судьбы указывает террористке путь к обретению смысла существования. Через собственную неудовлетворенность она стремится к новой идентичности. Стать членом организации значит преодолеть отчужденность, почувствовать себя частью «целого», покончить с разорванностью существования, перейти к «подлинной» жизни: «Ты оставляешь мать, идешь стрелять, но делаешь это, чтобы жизнь имела смысл… Таким образом, ты находишь материальное воплощение своему отказу»[22]. Возможно, следуя этой логике, для террористки этот вид самореализации и означает «переход в подлинную жизнь» – в сферу террористической деятельности.

Однако, на наш взгляд, в применении к исламскому миру такой подход не соответствует его догматам. Участие женщины-шахидки в террористическом акте не открывает ей дорогу к обретению идентичности и самостоятельности Действительно, некоторые женщины полагают, что совершение самоубийства – это и есть мученическая смерть за веру, которая способствует попаданию в рай, куда женщинам дорога ранее была недоступна. Возможно, это некая религиозная практика или религиозный женский опыт. Но на самом деле, в традиционном исламе  отношение к самоубийцам отрицательное, во-первых, и, во-вторых, согласно исламу женщина имеет возможность войти в рай, не совершая героических поступков. Так, в Коране сказано  «Войдите в рай, вы и ваши жены, будете ублажены»[23]. Таким образом, вопрос о вхождении в райские долины решается и без террористического акта. Более интересна для нашего исследования вторая часть условия пребывания в раю: оно возможно только для женщины, покорной мужу или мужчине: «Любая покойная женщина, муж которой был ею доволен, войдет в рай»[24].  Исполнение воли мужчины – это путь женского духовного совершенства, которое может сделать ее равной по добродетельности мужчине и открыть перспективы райской жизни. Мужчина оказывается не только целью женской жизни, но и средством к достижению совершенства.

Мы полагаем, что участие женщин в террористических актах в качестве шахидок обусловлено не стремлением обрести собственную идентичность, так как нет смысла искать то, что имеешь в лице мужчины.  Террористам очень выгодно использовать мусульманских женщин, воспитанных в атмосфере покорности и подчинению мужчине, в своих целях, а общество оказалось не готово к такому проявлению антигуманизма. Как отмечают П.В. Романов, В.В. Щебланова, Е.Р. Ярская-Смирнова, «вероятно специфика нашего восприятия не позволяет нам понять, что если женщина стреляет и убивает, то это вовсе не особенность конкретной женщины, а логика войны»[25]. Рекрутирование женщин имеет особую функцию в условиях террористической войны. Именно потому, что от женщин не ожидается исполнение подобной роли, их используют в качестве живого оружия.

Очень важно отметить, что не всегда женщина готова к свершению теракта по собственной воле. Распространенным приемом террористов выступает применение различных психотропных материалов, следы которых, согласно данным экспертиз[26], обнаруживались почти у всех смертниц, совершивших теракты в России. Именно тогда, когда рассудок потенциальной смертницы затуманен наркотиками, с ней и начинают вести разговоры о том, как хорошо и почетно взорвать «неверных» и прямой дорогой «пойти в рай».

ххх

Таким образом, при рассмотрении гендерного аспекта так называемого женского «исламского» терроризма обнаруживается андроцентристская парадигма исламской  культуры, которая насквозь пропитанной идеями и ценностями мужской идеологии. Место же женского в такой культуре – это позиция соответствия заданным правилам мужской игры. Женщина в традиционном исламе, выполняя волю мужа, мужчины, ограничивается домашней сферой, а если и работает, то род ее деятельности не противоречит ее биологической природе. Экстремистские же организации, пользуясь вековыми традициями ислама, поддерживающими миф о предназначении женщин быть покорной мужчине, вовлекают женщин в террористические акты, но сводят женскую деятельность к роли кровавой жертвы, которую она должна принести ради  истиной веры. Таким образом, шахидка – это пассивный  расходный материал в руках экстремистских организаций, способствующий достижению определенных идеологических или все чаще материальных целей[27].

 

Литература

[1] Сюкияйнен Л. Война с терроризмом. Ислам против исламского экстремизма // Азия и Африка сегодня. – 2003. – № 2. – С. 8.

[2] Шейх Ибн Усаймин. Комментарии к «Рийаду-с-Салихин» // Фетвы современных мусульманских ученых относительно актов террора. –  Т. 1. – С. 165-166. – Доступно из URL:http://www.aboutislam.ws/today/7.html [Дата обращения 10.01.06]

[3] Коран (17:16)

[4] Шейх Ибн Усаймин. Комментарии к «Рийаду-с-Салихин» // Фетвы современных мусульманских ученых относительно актов террора. –  Т. 1. – С. 165-166. – Доступно из URL:http://www.aboutislam.ws/today/7.html [Дата обращения 10.01.06]

[5]Исраелян Е. Выступление на Шестой экспертной встрече «Психология и социология терроризма»,  17 апреля 2006. -  Доступно из URL: http://www.ifpc.ru/index.php?cat=26&doc=248 [Дата обращения 23. 05. 06]

[6] В.Малышев. Вумен-терроризм: женщины-смертницы как политическое явление. – Доступно из URL:  http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1132990020 [ Дата обращения 10.01.06]

[7] См. напр.: Квирквелия О. – Доступно из URL: http://www.ng.ru/style/2003-08-08/12_blood.html

[8] Викторов В. Живые бомбы. Женский терроризм становится реальной угрозой // Военно-промышленный курьер от 19 октября 2005. –  Доступно из URL http://i-r-p.ru/page/stream-event/index-1191.html

[9] Петрова И. Женский лик террора. – Доступно из URL: http://www.kompunet.com/News/view.php?nid=48851 [Дата обращения 10.01.06]

[10] См: Малышев В.Г. Социально-психологические аспекты участия женщин-смертниц в террористической деятельности  – Доступно из URL: http://www.iran.ru/rus/print_news.php?news_id=35588&PHPSESSID=ef91a3f02a1ffe8437b8c20430843452 [Дата обращения 23.05.06]

[11] См. напр.: Романов П.В., Щебланова В. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Женщины-террористки в интерпретативных моделях российских СМИ. Дискурс анализ газетных публикаций // Политические исследования. – 2003. – № 6. – С. 18.

[12]Женское лицо террора. – Доступно из URL: http://www.newst.ru/raznoe/terror/terror_women/index.khtml [Дата обращения 23.05.06]

[13] См: Петракова И. Год без терактов // «Газета.Ru»  – Доступно из URL: http://www.gazeta.ru/2005/08/23/oa_168271.shtml [Дата обращения 23.05.06]

[14] См. напр.: Вагабов М. В. Ислам. Женщина. Семья. –  Махачкала: Даг. кн. изд-во, 1994; Шайдулина Л.И. Арабская женщина и современность. –  М.: Наука, 1978.

[15] Цит по: Петрова И. Женский лик террора. – Доступно из URL: http://www.kompunet.com/News/view.php?nid=48851 [Дата обращения 1.01.06]

[16] Волынский-Басманов Ю., Тюфякова М. Социально-психологический портрет современного террориста. – Доступно из URL: http://daily.sec.ru/dailypblshow.cfm?rid=17&pid=13639 [Дата обращения 20.01.06]

[17] Здравомыслова Е., Темкина А. Социальное конструирование гендера: феминистская теория // Введение в гендерные исследования / Жеребкина И. ред. Ч.I. – Харьков-СПб.: «Алетейя», 2001. – С. 169.

[18]Женское лицо террора. – Доступно из URL: http://www.newst.ru/raznoe/terror/terror_women/index.html [Дата обращения 23.05.06]

[19] См: Викторов В. Живые бомбы. Женский терроризм становится реальной угрозой. – Доступно из URL: http://i-r-p.ru/page/stream-event/index-1191.html [Дата обращения 23.05.06]

[20] «Психология и социология терроризма»  – Доступно из URL: http://www.ifpc.ru/index.php?cat=26&doc=248 [Дата обращения 23.05.06]

[21] Малышев В. Вумен-терроризм: женщины-смертницы как политическое явление. — Доступно из URL: http://centrasia.org/newsA.php4?st=1132990020 [Дата обращения 20.01.06]

[22] См: Малышев В.Г. Социально-психологические аспекты участия женщин-смертниц в террористической деятельности . – Доступно из URL: http://www.iran.ru/rus/print_news.php?news_id=35588&PHPSESSID=ef91a3f02a1ffe8437b8c20430843452 [Дата обращения 23.05.06]

[23] Коран (43:70)

[24] Там же.

[25] Романов П.В., Щебланова В.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Женщины-террористки в интерпретативных моделях российских СМИ. Дискурс анализ газетных публикаций // Политические исследования. – 2003. – № 6. – С. 153.

[26] Ульянов Н. «Черная вдова» на Тверской оказалась слабым звеном. — Доступно из URL: http://terror.strana.ru/print/186475.html [Дата обращения 1.01.06]

[27] См: Ерохина Л.Д. Два лика транснациональной организованной преступности: терроризм и торговля людьми. – Доступно из URL: http://www.crime.vl.ru/docs/stats/stat_118.htm [Дата обращения 20.01.06]

Автор(ы) статьи: Данчевская Оксана Евгеньевна
Раздел: ЦЕННОСТИ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Ключевые слова:

американские индейцы (коренные американцы), индейские культуры, индейские языки, система индейского образования.

Аннотация:

В статье анализируются изменения, происходившие в системе индейского образования с начала освоения Северной Америки европейцами до современного этапа. Особое внимание уделяется влиянию таких изменений на культуру, этническое самосознание, языковое наследие, традиции американских индейцев. Достаточно подробно освещаются шаги, предпринимаемые в сфере индейского образования в XXI веке как правительством США, так и самим автохтонным населением.

Текст статьи:

Невозможно представить себе ни одно общество, в котором образованию в той или иной форме не уделялось бы особое внимание как процессу развития и саморазвития личности, связанному с овладением социально значимым опытом человечества, воплощенным в знаниях, умениях, творческой деятельности и эмоционально-ценностном отношении к миру, необходимому условию сохранения и развития материальной и духовной культуры.[1] Автохтонное население Северной Америки может послужить ярким примером того, насколько тесно образование взаимосвязано с культурой и повседневной жизнью этноса.

Воспитание и образование детей и молодёжи всегда играли важную роль в жизни американских индейцев. Родители, родственники и все члены племени постоянно занимались обучением подрастающего поколения, которому бережно передавались веками накопленные предками знания, умения и навыки, необходимые не только для каждого отдельно взятого индивида, но и для выживания и дальнейшего развития сообщества в целом. Эти знания были многогранны и касались всех сторон существования человека на земле. Дети обучались родному языку, усваивали уроки трудового воспитания, приобретали навыки строительства жилищ, постигали секреты традиционных ремёсел, военного искусства, целительства, приобщались к охоте, состязались в ловкости и выносливости, участвовали в церемониях и обрядах своего племени, получая от старших духовные наставления, учась жить в гармонии с людьми и окружающей их природой. Ни о каких специальных школах до прихода европейцев на континент индейцы не слышали. Их школой была сама жизнь с её нехитрым укладом и вековыми традициями, из чего, собственно, и складывалась культура того или иного племени.

«Основные социо-культурные функции образования связаны с решением задачи социализации и инкультурации личности»[2], а процессы инкультурации, усвоения личностью «норм и ценностей, регулирующих коллективную жизнедеятельность членов сообщества и поддерживающих необходимый уровень социальной консолидированности людей, ведут к непосредственному социальному воспроизводству сообщества как культурной системной целостности».[3] Поэтому ещё на заре эпохи освоения европейцами Северной Америки на континенте с появлением миссионеров, которые направлялись в индейские общины с «цивилизующей» ролью, начал закладываться фундамент будущих школ, которые в свою очередь должны были стать мощным инструментом ассимиляции аборигенов в евро-американское общество. Миссионеры в первую очередь знакомили коренных американцев с учением христианской веры, а также с реалиями европейской жизни и иногда обучали их писать и читать по-английски. Некоторые из них шли дальше и разрабатывали систему письменности для отдельных индейских языков (для части аборигенных языков письменность позже ввели антропологи). Некоторые миссионеры, в частности, иезуиты, в некоторых областях Северной Америки продолжают свою образовательную деятельность и сегодня. В этом, несомненно, прослеживается положительная роль взаимодействия американцев с индейскими культурами. Но в целом подобное образование было полностью оторвано от жизненно важных потребностей самого коренного населения.

Примером этого может служить договор, подписанный в Ланкастере, в Пенсильвании, в 1744 году между правительством Виргинии и Шестью Нациями. …посланники Виргинии обратились к индейцам с речью и сказали, что в Вильямсбергском колледже имеются средства для обучения индейской молодёжи, и что если вожди Шести Наций пошлют полдюжины своих сыновей в этот колледж, то правительство позаботится о том, чтобы они были хорошо обеспечены и обучены всем наукам белых людей. …[Индейский] оратор начал с того, что выразил глубокое чувство благодарности правительству Виргинии за это предложение. «Потому что мы знаем, – сказал он,  – что вы высоко цените науки, которым обучают в колледже, и что содержание наших молодых людей будет очень дорого для вас, поэтому мы убеждены, что этим предложением вы хотите сделать нам доброе дело; и мы сердечно вас благодарим. Но вы мудры и должны знать, что разные нации по-разному мыслят, и поэтому вы не должны обижаться, если наши представления о такого рода обучении не совпадут с вашими. У нас есть в этом некоторый опыт, несколько наших юношей недавно получили образование в колледжах северных провинций, они были обучены всем вашим наукам; но когда они возвратились к нам, то оказалось, что они плохие бегуны, не знают, как жить в лесах, неспособны переносить холод и голод, не умеют строить хижины, охотиться на оленей, убивать врагов, хорошо говорить на нашем языке, и поэтому они неспособны быть ни охотниками, ни воинами, ни членами совета; они вообще ни на что не годны. …мы, если жители Виргинии направят нам дюжину своих сыновей, позаботимся как можно лучше об их воспитании, обучим их всему, что мы знаем, и сделаем из них настоящих мужчин.[4]

Однако специальные средства на образование индейцев (а зачастую под ним подразумевалось «воспитание») американское правительство стало выделять лишь с начала XIX века, но деньги продолжали направляться в основном в миссии. Образование коренного населения было частью этно-культурной политики государства и должно было служить как религиозным, так и политико-экономическим целям американцев, в частности, проводимой ими земельной реформе, ведь, по их разумению, «дикому индейцу требуется тысяча акров земли для свободного передвижения, в то время как образованному человеку для приличного содержания семьи будет достаточно всего лишь маленького участка… Варварство дорогостояще, расточительно и неумеренно. Интеллект стимулирует бережливость и увеличивает процветание».[5]

Сначала в резервациях стали появляться дневные школы, которыми управляли миссионеры. Посещаемость таких миссионерских школ была обязательной для всех детей в возрасте от 6 до 16 лет. В них запрещалось придерживаться традиций своего племени и говорить на любом другом языке, кроме английского. Однако с точки зрения ассимиляции подобная схема обучения не была удачной, так как дети находились рядом с домом, где продолжали общаться на родном языке и придерживаться своей культуры.

Тогда на базе резерваций было решено учредить школы-пансионы, в которых дети проживали бы постоянно и могли отлучаться домой только на Рождество и летние каникулы. Но и это не помогло приобщить детей к американским ценностям и культуре, так как родители часто их навещали, тем самым не позволяя оторваться от жизни племени.

Правительству США пришлось прибегнуть к третьему варианту – вывести школы-интернаты за пределы резерваций. Эта идея зародилась, когда капитан Ричард Генри Пратт в 1875 году организовал небольшую школу для 72 заключённых апачей в Форте Марион, где обучал их английскому языку и проповедовал христианство. Впоследствии он решил продолжить свой опыт и 1 ноября 1878 года открыл Индейскую школу в городе Карлайл в Пенсильвании, которая со временем стала одной из главных индейских школ-интернатов. Целью Р. Пратта было «убить индейца и [тем самым] спасти [в нём] человека»[6], другими словами, – полностью ассимилировать аборигенное население в американское общество, погрузив его в англоязычную среду и культуру. В школе Карлайл частью воспитательной программы было обязательное проживание индейских детей в течение нескольких месяцев в американских семьях, где они должны были ощутить все преимущества жизни в цивилизованном европейском стиле по христианским канонам. Подобные школы были выгодны и для американцев, поскольку они открывали перед ними новые рабочие места, а также могли предоставить дешёвую рабочую силу в лице учеников.

Правила в школах-интернатах были очень жёсткими. Ученикам коротко остригали волосы, переодевали их из традиционной одежды в школьную форму и даже заменяли их индейские имена на английские. В школах были запрещены любые проявления культур и религий учащихся. Условия проживания оставляли желать лучшего, а в сочетании с тяжёлым трудом, который был непременным условием пребывания в школе, накладывали серьёзный отпечаток на их здоровье. К тому же коренные американцы оказывались на долгое время оторванными от своих семей, что также негативно сказывалось на детской психике. Многие родители не хотели отдавать своих чад в школы-интернаты, и тогда власти забирали их силой. На некоторых детей это оказывало такое сильное впечатление, что они заболевали или сбегали.

Старейшинам племени, которые были свидетелями катастрофических изменений девятнадцатого века – кровавых войн, практически полного исчезновения бизонов, болезней и голода, сокращения территории племени, унижений жизни в резервациях, вторжения миссионеров и белых поселенцев – казалось, что не будет конца жестокостям, творимым белыми. И после всего этого – школы. После всего этого белый человек заключил, что единственный путь спасти индейцев – это уничтожить их, что последняя великая индейская война должна вестись против детей. Теперь они пришли за детьми.[7]

По плану Бюро по делам индейцев удачная ассимиляция школьников-аборигенов была призвана снять с повестки дня «индейскую проблему», так как «больше не было бы людей, называемых индейцами».[8] После окончания школы выпускники должны были «нести цивилизацию» (в том числе и английский язык) в своё племя, то есть ассимилироваться сами и помочь в этом своей общине. Однако это происходило крайне редко. Даже те ученики, которые внешне покорялись, часто тайно общались между собой на родном языке и поддерживали свою культуру. Практически никто из выпускников не становился таким, каким его ожидали увидеть воспитатели: люди либо возвращались к своим корням полностью, либо соединяли в себе обе культуры. Несмотря на то, что в начале XX века новые педагогические теории призывали к более мягким мерам воспитания, к постепенной трансформации индейских детей с учётом национальных особенностей, школы-интернаты не принесли желаемых результатов. Доклад Мериама в 1928 году раскритиковал образовательную политику США в отношении коренного населения, и система школ-интернатов официально прекратила своё существование, оставив неизгладимый след в памяти индейцев и нанеся психические травмы целым поколениям: значительная часть выпускников, оказавшись «между двумя мирами» – индейским и евроамериканским – так и не смогла найти своё место в жизни. «Дети возвращались из школ разочарованными неудачниками, неспособными снова адаптироваться к жизни в резервации и также неспособными обосноваться в белом обществе».[9] В конечном счёте они оказывались чужими среди своих и не становились своими среди чужих. Для многих это стало настоящей трагедией.

Сегодня в сфере образования ситуация складывается более оптимистично. Так, образовательные учреждения в резервациях уже контролируются самими племенами и всячески поддерживаются государством: выдаются гранты уже существующим колледжам, оказывается помощь в основании новых. В наши дни коренные американцы стараются сами занимать активную позицию в вопросах своего образования. Ещё в 1972 году для всесторонней поддержки индейских учебных заведений президенты первых шести племенных колледжей в стране учредили Консорциум высшего образования американских индейцев (AIHEC). Сегодня в его ведении уже находится 34 колледжа в США и один – в Канаде. Консорциум преследует четыре основных цели: «поддерживать общепринятые стандарты качества в образовании американских индейцев; содействовать развитию новых колледжей, контролируемых племенами; способствовать развитию законодательной базы для поддержки высшего образования американских индейцев; стимулировать активную вовлечённость американских индейцев в политику развития высшего образования».[10] В большинстве резерваций есть свои колледжи, где молодежь знакомят с культурой и традициями племени и преподают родной язык. Сегодня в их программах представлено около 20 индейских языков. В общую школьную программу таких колледжей были включены и предметы, связанные с историей, языками, культурами, традициями, искусством индейцев, что сыграло важную роль в их культурном возрождении. В наши дни действуют федеральные программы при Бюро по делам индейцев, нацеленные на повышение образовательного уровня аборигенного населения и применение в обучении индивидуального подхода – в зависимости от племенной принадлежности, способностей и развития каждого индивида. Конгресс ставит своей целью предоставить индейцам полноценное образование, которое позволило бы им в дальнейшем освоить выбранные специальности и продолжить профессиональный рост. Вся система образования коренного населения находится под особой юрисдикцией государства, что связано не только с доктриной опеки, но и осознанием американским правительством важности таких программ. По сведениям Бюро переписи населения за 2000 год, школьное образование имеет 70,9% коренного населения, а степени бакалавра и выше – 15,4%. Но ещё очень многое предстоит сделать, ведь 16,1% детей пока так и не оканчивает школы…[11]Однако сами индейцы тоже проявляют активность в разрешении этой проблемы. Например, в целях обеспечения племенных колледжей необходимыми ресурсами и содействия индейским учащимся в обучении, начиная со школы и заканчивая аспирантурой, а также признания достижений коренных американцев в различных отраслях науки в 1994 году был создан Научно-технологический образовательный консорциум американских индейцев (AISTEC), а в 1997 году в одной из частей резервации навахо, находящейся в штате Юта, начала действовать новая школа. Это случилось лишь после того, как Министерство юстиции подало иск на Департамент школьного образования этого штата. Причиной послужило отсутствие в том районе средней школы, в результате чего детям приходилось ездить на учёбу очень далеко. Иск был удовлетворён, что лишний раз напомнило всем о равных правах индейцев, в том числе и о праве на бесплатное среднее образование.[12]

Тем не менее, к сожалению, политика подавления этнических культур, проводимая государством до середины XX века, сыграла пагубную роль. Многие родители понимали, что если они хотят, чтобы их дети чего-то добились в американском обществе, они должны учить английский. В результате сегодня на родном языке говорит лишь 9% от всех ныне живущих североамериканских индейцев.[13]

Индейские языки заслуживают особого внимания, ведь язык – важнейшее средство, обеспечивающее сохранение и поддержание культуры. Именно через него раскрываются духовность народа, его мировосприятие, ценностные ориентации, глубинная сущность религиозных представлений, церемоний, ритуалов, обрядов. По оценкам специалистов, на момент прибытия первых европейцев на обоих американских континентах проживало от 15 до 40 млн. человек, говорящих на 1800 – 2000 языках, 300 из которых приходилось на Северную Америку. Такое разнообразие языков в одном только Западном полушарии уникально[14], причём некоторые из них удивительны по своей структуре. Так, лингвисты относят язык индейцев чиппева, в котором насчитывается около 6000 глагольных форм, к числу самых трудных в мире. К 1995 году в Северной Америке сохранилось около 209 индейских языков[15], часть из которых может относиться к одной и той же языковой группе. Но имеются племена, в которых последними носителями языка является только горстка пожилых людей, с уходом которых из жизни уйдёт и их язык, а, следовательно, почти 80% от общего числа современных языков североамериканских индейцев канет в Лету… Ситуация осложняется и тем, что эти языки не имели письменности. Например, письменность на языке чероки, разработанная и введённая членом их племени Секвойей,  появилась только в 1821 году и явилась первой неевропейской письменностью, получившей распространение среди индейцев и метисов. В США самый распространённый на сегодняшний день индейский язык – навахо, на котором говорит примерно 150.000 человек.[16]

Для сохранения коренных языков к концу XX века появился целый ряд программ: специальные языковые курсы в племенах, языковые лагеря, преподавание языков в университетах и колледжах, а в некоторых вузах – даже преподавание отдельных предметов для аборигенного населения на родном для него языке. В 1978 году был образован Институт развития языков американских индейцев (AILDI), ставящий своей целью «защищать права аборигенных языков и обеспечивать лингвистическое и культурное разнообразие».[17] В рейтинге Министерства образования США среди программ по подготовке педагогических кадров из рядов национальных меньшинств этот институт вошёл в десятку лучших по стране.[18]

Современное американское законодательство в отличие от начала прошлого века – периода школ-интернатов – активно поддерживает сохранение языкового наследия индейцев. 30 октября 1990 года вышел Акт о языках коренных американцев (Native American Languages Act), в котором Конгресс подчеркнул, что «статус [их] культур и языков … является уникальным, и Соединённые Штаты ответственны за взаимодействие с коренными американцами для обеспечения выживания этих уникальных культур и языков», так как «традиционные языки … [индейцев] – неотъемлемая часть их культур и индивидуальности, а также основная форма передачи, и, следовательно, выживания… [их] культур, литератур, историй, религий, политических институтов и ценностей».[19] Наравне с обучением индейцев родному языку и включением последнего в университетские программы предпринимаются и другие шаги. Например, американская Ассоциация современных языков весной 2005 года приняла решение о поощрении глубокого изучения индейских языков лингвистами с последующим составлением словарей, грамматик и других учебных материалов, помогающих в их преподавании.

Любопытен тот факт, что, несмотря на долгие годы политики полдавления индейских языков и культур, сами США иногда прибегали к их помощи. К примеру, некоторые из языков – апачей, чероки, чокто и команчей – использовались американскими военными для передачи секретных сообщений. Во время Второй мировой войны потребовался новый язык для кодировки. Выход нашёл ветеран Первой мировой войны Филипп Джонстон, который, хотя и был американцем, прекрасно говорил на языке навахо. Свой выбор он объяснял тем, что это очень сложный язык, не имеющий на тот момент письменности. Верховное командование одобрило выбор, и в мае 1942 года первые 29 индейцев-навахо разработали код навахо с особым словарём военных терминов, которые необходимо было запоминать в процессе обучения. Опытные в деле расшифровки японцы так и не смогли «взломать» этот код. Среди 540 индейцев племени навахо, служивших в морском флоте во время Второй мировой войны, от 375 до 420 были шифровальщиками (Navajo Code Talkers). 17 сентября 1992 года в Пентагоне (г. Вашингтон) ветераны-шифровальщики навахо были удостоены почётных наград (раньше этого сделать было нельзя из-за секретности операции). Одновременно была открыта выставка, посвящённая их работе в тот важнейший для всего человечества период и самому коду, а в Парке ветеранов, находящемся в резервации навахо, им установлен памятник.

Однако для коренных американцев ситуация начала меняться в лучшую сторону только чуть более четверти века назад, и это относится ко всем составляющим их культуры. Индейский учёный, общественный деятель, историк, писатель и юрист Вайн Делория-мл. уверен, что для наиболее продуктивного взаимодействия индейцев с евроамериканской цивилизацией, а также с целью оказания помощи племенам необходимо, чтобы коренные американцы получали достойное образование. Сокрушаясь по поводу упадка культуры США, он считает, что молодые индейцы до знакомства с философией доминирующей евроамериканской культуры должны тесно соприкоснуться с традиционными учениями своих племён, что поможет им сделать осознанный выбор. Он указывает на примеры блестящего уровня образованности среди «Пяти цивилизованных племён» (криков, чероки, семинолов, чокто и чикасо), достигнутого ещё в XIX веке благодаря глубокой мотивации учащихся и жестким требованиям ко всей системе внутриплеменных колледжей. Несомненно, и сегодня коренные американцы обучаются в школах и университетах по всей стране, но далеко не все их оканчивают. Писатель упрекает государство в том, что оно беспокоится, поступили индейцы в учебное заведение или нет, вместо того, чтобы волноваться о том, действительно ли они получают там необходимые знания и в состоянии ли они пройти весь этап обучения. А индейцы, в свою очередь, часто не задаются важными вопросами, которые должны были бы определять их поведение:

Почему мы отправляем людей в колледж, если мы не способны поощрять их в оказании помощи в укреплении племени, ресурсов резервации и сообщества? Не позволяем ли мы нашим лучшим ресурсам – образованным людям – просто утекать? Не тратим ли мы впустую деньги и жизни при действующей системе, в которой нет ответственности и суверенитет становится пустым лозунгом? Укрепляем ли мы народы или разрушаем сообщества?[20]

Наряду с развитием образования индейцев государство осознало и необходимость предоставления американским студентам разносторонних знаний об аборигенах. В 1972 году был принят закон об изучении исторического наследия страны, и уже спустя 10 лет в учебных заведениях Соединённых Штатов действовало более 250 специальных курсов по изучению истории и культуры этнических меньшинств, в том числе и американских индейцев. Стали разрабатываться отдельные курсы по изучению коренных американцев, включающие в себя все аспекты их жизни – от устных традиций и церемоний до современной индейской политики США, от истории индейцев до их достижений в американском обществе. Цель таких курсов, как считает автор одного из них проф. Дж. Б. Райан, – не только более тесное знакомство с аборигенами, но и помощь в понимании многого в самих себе. «Перед тем, как прийти к миру с коренными американцами, сначала надо понять их с их индивидуальностью, особыми культурами и традициями».[21] Появление нового предмета в университетских программах – индеанистики (American Indian Studies) – спровоцировало возникновение интереса к изучению жизни индейских общин. Но, к сожалению, не все коренные американцы довольны этим, особенно когда дело касается информации, которую не принято раскрывать непосвящённым, из-за чего учёные иногда сталкиваются с нежеланием со стороны аборигенов сотрудничать. Сами индейцы объясняют такое поведение тем, что их уже «заизучали до смерти», но какой-либо пользы им это, как правило, не приносит.[22] И всё же не стоит забывать, что эра курсов по индеанистике стремится ввести индейцев в системы образования как лидеров, разработчиков учебных планов, профессоров, исследователей и писателей. Она задумывалась не только для взращивания интеллектуалов внутри племён, но и как система для изучения коренных сообществ изнутри, изучения языка, культуры, исторических и юридических взаимоотношений с Соединёнными Штатами как наций внутри нации. Она задумывалась для племенных общин Америки, и основной целью являлась защита земель, ресурсов и суверенной автономии статуса нации.[23]

Таким образом, можно сделать вывод, что в сфере образования попытки насильственной ассимиляции и аккультурации не принесли ожидаемых результатов, причинив индейцам больше вреда, чем пользы. И всё же даже в тот период евроамериканской цивилизацией были привнесены некоторые положительные моменты, такие, как развитие письменности у различных племён, а на современном этапе – с целью возрождения в стране этнокультур и пробуждения к ним интереса создаются специальные программы для аборигенных учащихся и в общую программу обучения в вузах США активно внедряется новый предмет – индеанистика. Сегодня, в отличие от ещё недалёкого прошлого, индейцы имеют право сами решать, что важнее для их детей с учётом их этнических и культурных особенностей, что позволяет им гармонично развиваться, продолжать культурные традиции и сохранять язык своих предков.

Литература

 

1. Большой энциклопедический словарь. (http://www.voliks.ru/)

2. Культурология: XX век. Энциклопедия. СПб: Университетская книга, 1998. (http://www.philosophy.ru/edu/ref/enc/)

3. Там же.

4. Франклин, Б. Заметки относительно дикарей Северной Америки. (http://www.first-americans.spb.ru/n2/win/franklin.htm)

5. Adams, D.W. Education for Extinction — American Indians and the Boarding School Experience 1875-1928. Lawrence, Kansas: University Press of Kansas, 1995. P.20.

6. Keohane, S. The Reservation Boarding School System in the United States, 1870 -1928. (http://www.twofrog.com/rezsch.html)

7. Adams, D.W. Education for Extinction — American Indians and the Boarding School Experience 1875-1928. Lawrence, Kansas: University Press of Kansas, 1995. P.337.

8.Prucha, F.P. American Indian Treaties: The History of a political anomaly. Berkeley etc.: University of California Press, 1997. P.24.

9. Barron, M.L. (Ed.) American Minorities. NY: Alfred A. Knopf, 1957. P.153.

10. Цеханская, К.В. Индейская проблема в США (60-е – 80-е гг. XX в.). Дисс. на соиск. уч. степ. к. ист. н. М., 1984. С.29.

11. US Census Bureau. (http://www.census.gov)

12. American Indians. (http://www.usdoj.gov/kidspage/crt/indian.htm)

13. US Census Bureau. (http://www.census.gov)

14. Encyclopedia of North American Indians. (http://college.hmco.com/history/readerscomp/naind/html/na_000107_entries.htm)

15. Handbook of North American Indians. Vol. 4. Washington: Smithsonian Institution, 1988.

16. Encyclopedia of North American Indians. (http://college.hmco.com/history/readerscomp/naind/html/na_000107_entries.htm)

17. Cайт American Indian Languages Development Institute (AILDI). (http://www.u.arizona.edu/~aildi/)

18. Там же.

19. Native American Languages Act of 1990. P.L. 101-477; October 30, 1990.

20. Deloria, V., Jr.  Excerpted from Custer Died for Your Sins: An Indian Manifesto. NY, Macmillan, PP. 1-27. 1969.  (http://nativenewsonline.org/natnews.htm)

21. Ryan, J. B. Listening to Native Americans // Listening: Journal of Religion and Culture, Vol. 31, No.1 Winter 1996 pp. 24-36. (http://www.op.org/DomCentral/library/native.htm)

22. Из личной переписки автора с коренными американцами.

23. Cook-Lynn, E. Anti-Indianism in Modern America: A Voice from Tatekeya’s Earth. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 2001. P.152-153.

Автор(ы) статьи: Аднан Амер
Раздел: ЦЕННОСТИ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Ключевые слова:

ментальность этническая, ментальность религиозная, трансформация ментальности, сохранение самобытности ментальности.

Аннотация:

В статье раскрываются основные позиции сохранения, развития и коррекции ментальности арабской диаспоры, оставшейся в Израиле после территориального деления. Сохраняя исконную мусульманскую религию, она на этой основе, сохранило и основы ментальности.

Текст статьи:

Палестина – святая земля расположена на юго-западе Азии, в восточном Средиземном море. Граничит с Египтом, Иорданией, Сирией и Ливаном, в территории средней истории, где существовали великие цивилизации и культуры, на земле, являющейся святой для мусульман, христиан и иудеев. После распада Великой Османской (Турецкой) Исламской Империи (1516 – 1918), Палестина находилась под мандатом  Великобритании (1918 – 1947). [1]

29 ноября 1947 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию № 181 об отмене английского мандата на Палестину и создание на её территории двух независимых государств: арабского и еврейского (Израиль) и установление специального международного режима в отношении столицы Иерусалима[2].

Несмотря на всё это, Израиль игнорировал решение ООН, и создал своё

государство на всей территории Палестины 14 мая 1948. На следующий день 15 мая началась арабо — израильская война вследствие чего Израиль начал  разогнать большинство палестинцев. Общее количество палестинцев, покинувших свои дома и переселившихся  в сектор Газа и западный берегу Иордани и в соседние арабские страны, достигло 950 тысяч. Человек.[3]

на территории Израиля осталось 140 тысяч. Человек и находились под названии арабского меньшинства или арабы  Израиля.

Израильские руководители государства стали рассматривать арабское меньшинство, прежде всего, через призму проблемы обеспечения безопасности. В 1950 году был принят закон о военном положении, в соответствии с которым Министерство обороны могло использовать в случае необходимости инструкции о чрезвычайном положении, составленные еще в 1945 году мандатными властями. По этим инструкциям целые районы страны можно было подчинять военной администрации, наделенной широкими полномочиями. Такой режим военной администрации был введен в 54 районах страны, населенных арабами. 93 из 104 арабских деревень были подчинены военной администрации. В ее функции входило предупреждение анти израильской деятельности, исключение каких-либо контактов с жителями соседних арабских государств в приграничных районах, ограничение перемещения арабов в стратегически уязвимых районах и пресечение попыток создания националистических организаций.

Израильские руководители государства стали рассматривать арабское меньшинство, прежде всего, через призму проблемы обеспечения безопасности. В 1950 году был принят закон о военном положении, в соответствии с которым Министерство обороны могло использовать в случае необходимости инструкции о чрезвычайном положении, составленные еще в 1945 году мандатными властями. По этим инструкциям целые районы страны можно было подчинять военной администрации, наделенной широкими полномочиями. Такой режим военной администрации был введен в 54 районах страны, населенных арабами. 93 из 104 арабских деревень были подчинены военной администрации. В ее функции входило предупреждение анти израильской деятельности, исключение каких-либо контактов с жителями соседних арабских государств в приграничных районах, ограничение перемещения арабов в стратегически уязвимых районах и пресечение попыток создания националистических организаций.

Вместе с тем, помимо общих и объединяющих моментов поиска ответа на фундаментальные вопросы бытия в религии, попытки найти способ разрешения давно назревших и нерешенных социальных, экономических и политических проблем; кроме общего, в каждой стране и в каждом регионе имеются свои индивидуальные особенности того пути, по которому эти народы заново открыли для себя ислам как универсальную религию, содержащую ответы на все вопросы бытия. Арабское общество Израиля является частью мусульманского мира, но исторически оно испытало на себе воздействие целого ряда факторов, характерных только для арабского сообщества Палестины.

Арабо-палестинское население Израиля преимущественно занималось аграрной деятельностью. Оно было сосредоточено в сельской местности, оторвано от своего народа, что вело к снижению уровня грамотности, профессионального уровня. Географический фактор и военное управление Израиля способствовало обособлению палестинского населения в отдельных местностях Израиля, было затруднено перемещение палестинцев, контакты между палестинскими поселениями.

Палестинское население было сосредоточено фактически в трех районах Израиля: первый – Галилея, где жило большинство из палестинцев, второй – Эль-Муталлят (Треугольник) Южный и Северный, третий – Накаб. Несколько тысяч палестинцев проживало непосредственно в различных городах Израиля, соседствуя с еврейским населением, например в Хайфе, Йафе, Луде и Рамле. Их положение было приниженным.

Политика израильского руководства была направлена на дальнейшее разъединение и ослабление арабского меньшинства. Это проявилось в таких действиях, как затруднение транспортного сообщения между арабскими поселениями, отсутствием коммуникаций, конфискацией земель, созданием еврейских поселений на территориях, заселенных арабами и в создании препятствий в получении работы. Следствием данной политики стала бедность арабского меньшинства Израиля, ухудшение его экономического положения.

Жесткая политика израильского руководства в отношении арабского меньшинства претерпела изменения в конце 1950-х – начале 1960-х гг. «Разрядка» выразилась в предоставлении рабочих мест арабам, в повышении их жизненного уровня, экономического состояния. Было допущено создание выборных палестинских органов местного самоуправления вместо существовавшей системы «мухтар» (данная система была сохранена со времен британского мандата и использована израильским руководством. Данная система предполагала наличие посредника между палестинцами и англичанами, который выступал связующим звеном в решении социально-экономических вопросов).

Следует коротко остановиться на религиозном состоянии арабо-палестинского населения Израиля в период военного руководства.

Известно, что любое этническое меньшинство, подверженное оккупации, испытывает военное, культурное, религиозное давление, целью которого является растворение меньшинства в большинстве. Это происходит под влиянием языка, уровня цивилизованности оккупантов, их культуры, религиозных представлений. Следствием этого становится размытие культурных ценностей меньшинства, трансформация его религиозного мировоззрения, ослабление традиционных ценностей. Исторические примеры свидетельствуют, что воспрепятствовать внешнему давлению и самосохраниться меньшинство может только опираясь на объединяющие факторы, в частности на религиозные законы, правила и ценности, на сохранение религиозных обрядов и церемоний (молитва, пост, хадж, очищение и построение мечетей). Это обеспечит потерпевшим поражение нациям утешение, поддержку в опасной обстановке, угрожающей культуре меньшинства. Обращение к своей религии усиливает взаимосвязи внутри меньшинства, сохраняет традиции. Религия дает стимул и моральную пищу меньшинству, помогает ему обрести стойкость против любых страшных жизненных ударов, которые направлены и на отдельного человека, на его личность, на само существование его на родной земле. Именно это произошло с арабо-палестинским меньшинством в Израиле, которое отвергло все попытки стать израильтянами и раствориться в израильском обществе, оторваться от своих традиций и обычаев, и сохранило чувство принадлежности к арабской нации, чувство родины и связь со своим прошлым. Именно ислам носил девиз веры, свободы и равенства для всех народов и наций. Никакие политические группировки и партии не могли оторвать человека от его религии, от его создателя – Аллаха и веры в его посланника – пророка Мухаммеда.  Эти группировки вели к ослаблению религиозного чувства, но не могли его погасить, поскольку ислам несет людям ра Этап военного управления в арабском обществе Израиля длился с 1948 г по 1966 год. Основной проблемой данного этапа стала проблема самоидентификации и получения израильского гражданства, хотя бы в низких категориях. В это же время арабское меньшинство начинает постепенно вливаться и в политическую жизнь Израиля. Арабское сообщество в Израиле в этот период испытывало целый ряд различных идеологических воздействий, среди них воздействия, исходящие из среды прокоммунистического толка и от светской арабской интеллигенции, отказавшейся от религии и перешедшей на позиции атеизма. Имели место политические списки национальных меньшинств. Для того чтобы занять в них достойное место, надо было принадлежать к влиятельному клану и в нем быть значимой фигурой. Это, безусловно, представляло собой попытку власти наладить диалог со старейшинами арабских кланов.

Сионистская партия МАПАМ с 1954 года начала предоставлять членство в своих рядах и не евреям, она ратовала за гражданское равноправие, отмену военного правления и наладила диалог с арабскими интеллектуалами. По своему составу партия оставалась преимущественно еврейской.

Коммунистическая партия Израиля (МАКИ) по своему национальному составу была смешанной, именно она решила взять на себя руководство арабской общиной Израиля, заявляя, что несет ее знание, защищает ее и борется за ее интересы. В то же время коммунисты скрывали от народа свои истинные идеологические убеждения, свой воинствующий атеизм, систему ценностей и образ жизни. Целое поколение оказалось отделенным от ценностей и основ ислама. Конкуренцию коммунистам на арабской улице составляли националистические группировки.дость, взаимопонимание и благоденствие.

Трагедия арабского мира во время оккупации Палестины, проявилась в многочисленных событиях, в ходе которых произошло ослабление основ жизни и ценности ислама. Установилось новое состояние исламского мира, значительно отличающееся от предшествующего положения. Об этом подробно и назидательно написал в своей книге «Мусульмане и Палестина» Абу Эль Хасан Аль Надауи. В ней автор рассмотрел причины формирования нового состояния исламского мира. В ряду причин Абу Эль Хасан указывает:

1. Западная цивилизация и ее огромные культурные ресурсы оказывали воздействие на мусульманский мир, существенно его изменяя. Распространились такие явления как гуляния, роскошь, леность, чего не было раньше в жизни мусульман. Негативную роль сыграли арабские религиозные деятели, не выполнившие заповеди Аллаха относительно чистоты руководства мусульманами. Эти деятели ослабили свое духовное руководство и возложили его на весь мусульманский мир.

2. Появление арабского национализма. Резкое развитие его протекало после Первой мировой войны. Арабские писатели, ученые, духовные лидеры скатились на позиции арабского национализма и стали развивать его принципы вместо развития истинных принципов ислама.

3. Военные режимы и диктаторское руководство, возникавшее в результате военных переворотов, практически в каждой арабской стране, привело к преследованию духовных лидеров ислама. Многие из них оказались в тюрьмах или вынуждены были иммигрировать в другие страны. Их заменили пособники военных режимов, которые были недостойны осуществлять проповедь ислама, отошли от догматов ислама, были духовно слабы и неразборчивы в способах сохранения религиозной чистоты. [4] Тяготы существования мусульман создали условия для возрождения исламской духовности, способствовали очищению исламской нации, а это способствовало поиску правильного пути восстановления традиционных религиозных отношений в самой мусульманской среде.

Мыслитель приходит к выводу о том, что с появлением надежного руководства с твердыми убеждениями и твердой верой в завет Аллаха Всевышнего и его поддержку, восстановится благочестие ислама навсегда и повсюду, появится идея и задача. Это руководство поведет большую часть мусульман к осуществлению мусульманского возрождения, которое произойдет во многих странах и будет иметь огромное влияние на ход событий в них.

По мнению ряда исследователей, отделение религии от государства и от политики в арабских и исламских странах, осуществленное западными державами, действие внутренних врагов ислама имеет длительную, но безрезультатную историю. Успешность деятельности внутренних и внешних врагов ислама объясняется низкой грамотностью мусульманского населения, жестокостью местных политических лидеров, которые стремились подорвать фундамент исламского мировоззрения. Попытки правителей ослабить религию в государстве были неоднократными на протяжении всей истории ислама, и в настоящее время они направляются против исламского «оживления». Содержание этих действий проявляется в стремлении установить контроль над данным движением, ослабить лидеров этого движения, вплоть до арестов. Гласной целью политических деятелей становится стремление бесконтрольно управлять государственными структурами, распоряжаться ресурсами и богатством страны. Иногда государство идет и другим путем. Оно использует религиозных деятелей – мулл – заставляет их не показывать и не распространять среди народа истинное содержание ислама. Более того, государственные деятели требуют от мулл обеспечить с их стороны идейное покровительство, которое бы оправдывало действия государственных лиц – их коррупцию, жестокость и угнетение собственного народа. Все это стало возможным как из-за содействия и поддержки западных стран, так и из-за духовного разложения мусульманского руководства.

Для этих целей Запад построил в исламских и арабских странах различные культурные центры, школы, университеты, общественные организации, которые способствуют разрушению исламских идей. Библиотеки были заполнены антиисламской литературой, которая несет враждебность и ненависть в исламское общество. Западным корректировкам подверглись и исламские школьные программы.

Несмотря на все эти попытки арабское меньшинства сохранила свое ментальности и укрепила свои культурные ценности.

Зная, что арабское меньшинство Израиля имеет свои корни с арабским миром, израильские власти постоянно стремились отделить его от этих корней. В это время также стали распространяться импортные идеи как марксизм, национализм, плюрализм усилилось воздействие еврейской культуры. Следовательно, арабское меньшинство переживало состояние, когда от него пытались оторвать исламские корни, исламские основы жизни. Это проявилось в следующем:

1. политическое и экономическое давление, ненависть к арабскому меньшинства и принуждение к жизни по воле большинства. Требовалось уступить сильным.

2. Отсутствие предмета религии в арабской школе. Еще в начальные годы создания израильского государства министерство просвещения Израиля запретило религиозное воспитание в арабских школах, и преподавание арабского языка. И только потом было разрешено обучать исламской религии, но обрядовой, но не бытовой стороне и углублять принадлежность к государству.

3. Коммунистическая партия Израиля сделала все возможное  для руководства арабским обществом Израиля, исходя из того, что она защищает его интересы, достоинство и жизненные права.

Самоидентификация арабов Израиля после войны 1967 г.

После войны 1967 г. активизировались связи между различными арабскими группами, на захваченных Израилем арабских территориях. В это же время усилился голос ООП (Организации Освобождения Палестины), как представителя палестинского народа, и активизировалось воздействие ООП на арабский мир и особенно на арабское меньшинство с целью вдохновения арабов на защиту священной земли Палестины.

После 1967 г. как Израиль оккупировал Сектор Газа и западный берег р. Иордан для арабов Израиля появилась возможность приезжать в Газу и другие города западного берега реки Иордан , общаться и поддерживать связи со своими палестинскими братьями, которые их не видели с 1948 г.

Можно отметить, что корни арабского «оживления» начались после 1967 г. Шестидневная война стала важнейшей вехой в вопросе о самоидентификации арабского населения Израиля: эти шесть дней провели грань между тем, что было до нее, и тем, что было после нее. Это был экзамен на самоидентификацию, на самоопределение. Арабы Израиля поняли, что они — часть арабского мира, проживающая на территории Израиля. К арабскому миру они принадлежат по языку, по культуре, по способу мышления и выражения эмоций, по крови и по вере. Израиль дал им возможность остаться на своей земле после провозглашения государства, предоставил гражданство. Израильские арабы ощущали себя гражданами второго сорта, национальным меньшинством. Война 1967 года усилила это ощущение двойной принадлежности, двойственности своего положения, своей непринадлежности к государству проживания и родственной солидарности с палестинскими арабами, проживающими вне Израиля.

Косвенным результатом Шестидневной войны стало объединение двух ранее полностью изолированных секторов — израильских арабов и палестинцев сектора Газа и Западного берега реки Иордан.

 

Литература

1. Гаков Владимир. Хроника человечества. М. ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Большая советская энциклопедия, Том. 19, стр. 116. М. издательство «советская энциклопедия».

2. Большая советская энциклопедия, Том. 19, стр. 116. М. издательство «советская энциклопедия».

3. История и обществознание в школе № 5. 2005.

4. Вадих рашид эль хасани эль надави. Культура исламского оживления. Бейрут, 1985.

5. Халим Баракат. Современное арабское общество. Прогнозное социальное исследования. Центр учения арабского объединения.  Бейрут. Ливан. 1984.

6. Тайсеер Жбара, роль исламских движении в палестинской благославной интефада. Эль Нажах народный университет. дар Эль Форкан. Набульс. 1992.

7. Майер Томас. Оживления мусульман в Израиле. Перевод Абдель фатах захалька. Народное издательство, дом дружбы. Насейрит,1986.

Автор(ы) статьи: Аднан Амер
Раздел: ЦЕННОСТИ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
Ключевые слова:

аксиология ментальности, компаративная религиозность, образ жизни, толерантность.

Аннотация:

В статье раскрываются основные позиции ментальности арабской диаспоры Израиля, проанализированное данными соиологических измерений Основное внимание было уделено отношению к арабо-израильскому конфликту, разнице в религиях, образе жизни, понимание чего позволит найти толерантные способы решения конфликтов.

Текст статьи:

Современное состояние Палестины характеризуется острыми конфессиональными, национальными, территориальными и политическими противоречиями. При этом сами противоречия и их неразрешенность в значительной степенью объясняются ментальностью конфликтующих сторон. Поэтому большое значение имеет проблема ментальности, в частности ментальности арабского населения Израиля.

Изучение состояния современной исламской ментальности адекватно можно исследовать при помощи социологических опросов. Нами в конце 1990-х – начале 2000-х гг. было проведеноанкетирование арабского населения Израиля в трех районах: Галиль — на севере; Эль-Муталлат (треугольник) — в центре и Нкаб — на юге.

В качестве метода исследования было выбрано анкетирование. Для составления вопросов анкеты были проведены первоначальные исследования для того, чтобы собрать информацию, касающуюся темы исследования и так же для определения точки зрения и взглядов участников. Подготовительная работа позволило наиболее корректным образом сформулировать вопросы анкеты. В анкету были внесены следующие вопросы:

1.                       В какой степени, по Вашему, арабо-израильский конфликт имеет религиозный характер?

2.                       В какой степени Вы соблюдаете религиозные нормы?

3.                       Как, по Вашему, можно оценить арабское общество в Израиле с религиозной точки зрения?

4.                        Когда, по Вашему, палестинские арабы в Израиле начали интересоваться проблемой формирования самоидентификации арабского общества?

5.                       С Вашей точки зрения способствовало международное исламское движение углублению проблемы самоидентификации арабов в Израиле?

6.                       Как по Вашему можно оценить воздействие авторитетных арабских партий на формирование исламской личности в Израиле?

7.                       Способствовал ли научный подъем среди палестинских арабов в Израиле формированию исламской, палестинской, арабской и израильской общности?

8.                        С Вашей точки зрения, способствовала ли государственная политика растворения арабского общества смешению последнего с израильским?

9.                       Какую роль играло исламское движение в Израиле в углублении самоидентификации и формировании арабского общества?

10.                  Если его роль была сильной, то какими средствами это достигалось?

11.                  На ваш взгляд, участвовало ли исламское движение в активизации народной деятельности?

12.                   По Вашему, образовательная система Израиля помогает в растворении арабского общества в Израиле?

13.                  Есть ли, с Вашей точки зрения, противоречие между вашим израильским гражданством и вашей национальной  принадлежностям?

14.                  По Вашему, существуют ли различия в заинтересованности в формировании самоидентификации арабского общества в Израиле между мужчинами и женщинами?

15.                  Как вы самоидентифицируете  себя?

Для проведения анкетирования было выбрано  78 респондентов из указанных районов, включая лиц мужского и женского рода, разных профессий, разного возраста. Большинство респондентов имело высшее образование.

После сбора информации был проведен анализ и классификация полученных данных.

Характеристика респондентов по полу, возрасту, уровню образования, профессиональной деятельности приведена в таблице 1.

 

Таблица 1

Показатели	Количество респондентов	%
Возраст
20-18	14	17.9
21-45	40	51.3
46-60	22	28.2
+61	2	2.6
всего	78	100
Семенное положение
Холост	17	21.8
Женат	59	75.6
Разведен	1	1.3
Вдовец	1	1.3
Всего	78	100
Образование
Начальная школа	4	5.1
Лицей	30	38.5
Высшие образование	43	55.1
другое	1	1.3
всего	78	100
Профессия
Рабочий	6	7.7
Торговец	2	2.6
Другой	20	25.6
Чиновник	43	55.1
Предприниматель	6	7.7
Другое	1	1.3
Всего	78	100

 

Как видно из данных таблицы большую часть опрошенных составляли люди среднего и старшего возрастов, имеющие семьи, практически половина опрошенных имеет высшее образование; все опрошенные занимаются профессиональной деятельность.

Анализируя данные анкетирования можно отметить следующее:

Согласно таблице 2 можно заключить, что 44.9% респондентов считают, что арабо-израильский конфликт является конфессиональным, а 50% не рассматривают его в качестве такового. Респонденты, которые считают, что арабо-израильский конфликт конфессионален исходят из того, что Израиль намеренно стремится захватить все земли Палестины, в связи с чем половина опрошенных придает конфликту религиозный характер.

По данным таблицы 3 — 41% респондентов строго соблюдает религиозные предписания, 47.4% придерживаются религиозных норм и 7.7% не соблюдают их. Данное состояние объясняется тем, что для части палестинцев ислам – это ежедневный личный опыт, для другой части – лишь исламская традиция, необходимая к исполнению в силу общественного мнения.

Приведенные в таблице 4 данные способствуют пониманию оценки самими арабами религиозности своего общества. По мнению 71.8% привлеченных к опросу респондентов, арабское общество Палестины нейтрально относится к традиционной религии. Лишь 5.1 % опрошенных отнес свое общество к религиозному, 12.8 % считает общество нейтральным по отношению к религиозным нормам.

В таблице 5 представлены данные, отражающие мнение палестинских арабов по вопросу о времени, к которому относится возобновление интереса арабов к проблеме самоидентификации. Можно заключить, что 39.7% считают, что заинтересованность палестинских арабов в Израиле возникла после Дня земли, а 30.8% считают, что это началась во время военного управления. Так или иначе, но большая часть арабов Палестины – 71,5 % видят начало роста национального самосознания с конца 1960-х гг. – 1970-х гг.

Подавляющая часть арабского населения Палестины считает (таблица 6), что росту национального самосознания в значительной степени способствовал подъем исламской активности во всем мире. 76.9% респондентов отмечают, что активизация мирового исламского движения способствовала в значительной степени росту национального сознания. Ислам объединил арабов и дал им базу для осмысления своей роли и своего места в израильском государстве. Поэтому исламское движение появилось как чисто арабское явление.

Следует обратить внимание на эффективность деятельности арабских партий в вопросе формирования национального сознания исламского меньшинства Израиля. Согласно данным (таблица 7) можно заключить, что деятельность партий в данном вопросе как удовлетворительную оценили 48.7% арабов, 32.1% рассматривают данную деятельность как слабую, и лишь 6.4% палестинцев считают существенным вклад партий в формирование национального сознания.

Помимо партий определенный вклад в подъем национального самосознания арабского населения палестины внесла и научная общественность (таблица 8). По мнению 21.8% опрошенных арабов данный вклад был достаточно сильным, в большой степени повлиял на исламское возрождение. 60.3% оценивают данный вклад как удовлетворительный, 14.1% опрошенных видят данный вклад незначительным.

Из привлеченных к опросу респондентов, по проблеме ассимиляции арабов Палестины в израильском обществе (таблица 9) 34.6% отметили, что данная политика не дала результатов, 5.1% видят успех политики ассимиляции. Сохранение традиций и обычаев во время оккупации, несомненно, требует больших сил, так как оккупанты делали все возможное для растворения исламской арабской культуры и распространению и внедрению чуждых арабам традиций и обычаев посредством государственной системы образования и воспитания.

Надо отметить, что нельзя игнорировать внутренние факторы и их взаимосвязь с внешними факторами, которые наиболее ярко проявляются во время кризисов. Соотношение сил диктует волю сильного воле слабого.

Оценивая роль исламского движения в возрождении и становлении арабского национального сознания, традиционного арабского менталитета значительная часть респондентов — 52.6% (таблица 10) отметила, что роль исламского движения в углубления национального сознания и принадлежности к арабской нации была реальна, 31% респондентов оценил ее как значительную и лишь 6.4% опрошенных отметили, что эта роль была слабой.

Респонденты выделили значимость тех или иных средств воздействия на формирование национального сознания арабского общества – таблица 11. 14.1% опрошенных видят важное воздействие со стороны прессы, святых мест Палестины, оказывающих благотворное культурное воздействие, 19.2 % респондентов видят важное влияние средств воспитания. Но большая часть анкетируемых считает важным идеологическое воздействие, пропаганду.

Вместе с тем, 42.3 % опрошенных считают, что исламское движение играло скромную роль в активизации непосредственно народной деятельности, и напротив, 39.7 % респондентов считают, что оно играло большую роль. Из данных таблицы 12 видно, что большинство анкетированных лиц считают, что исламское движение участвовала слабо и удовлетворительно в активизации народных деятельности, так как большинство арабов думают, что ислам не с арабской самоидентификацией.

Говоря о проблемах возрождения национального самосознания следует указать, что в качестве рычага воздействия на исламское возрождение многие арабы видят систему государственного образования. По мнению 44.9%  респондентов (таблица 13) образовательная программа Израиля с большой степенью способствует растворению арабского общества в израильском, а 32.1%  считают, что она оказывает незначительное разрушительное воздействие на арабское население и 11.5% говорят о слабом воздействии системы образования. Тем не менее, в последнее время мы видим, что есть политические лидеры, требующие религиозной, культурной автономии для арабов.

Особое внимание респонденты обратили на соотношение израильского гражданства и национальной принадлежности. Согласно полученным результатам (таблица 14) более 60 % опрошенных видят в данных категориях противоречие, и меньшая часть арабского населения Палестины отмечают это противоречие.

Причем равенство в оценках воздействия мужчин и женщин на формирования национального самосознания не отмечается – таблица 15. Лишь 34.6% высказались о допустимости подобного равенства и 48.7% высказались против него, что свидетельствует о традиционализме подхода арабского населения к взаимоотношениям мужчины и женщины в палестинском обществе.

Заключительный вопрос анкеты связан с выявлением самоидентификации респондентов. Согласно данным таблицы 16, большинство опрошенных представились как мусульмане, арабы, палестинцы и в последнюю очередь как израильтяне. То есть, для большинства – 44,8 % опрошенных на первом месте стоит религиозная принадлежность, затем национальная и в конце – отождествление с конкретным государством. В меньшей степени первостепенную национальную принадлежность выделяют 14,1% респондентов. 11,5% опрошенных связывают религиозное и государственное отождествление. Таким образом, большинство анкетированных лиц утверждают свои позиции и держатся за исламскую самоидентификацию.

Исходя из данных анкеты можно заключить, что:

Во-первых, арабское общество Израиля достаточно поляризовано. Можно выделить две его основные части, где одна руководствуется традиционными ценностями, является приверженцем ислама и традиционных норм, в то время как вторая часть общества относится к исламским ценностям менее внимательно.

Во-вторых, раскол в арабском обществе Израиля определяет и отношение ко многим событиям и процессам. Практические по всем вопросам существуют полярные точки зрения двух частей арабского меньшинства Израиля.

В-третьих, несмотря на раскол в арабском обществе Израиля, для многих исламские нормы поведения являются определяющими. Исходя из них определяется как отношения в семейном кругу, так и национальная самоидентификация.

Анализ вопросов анкеты

1. В какой степени арабо-израильский конфликт является религиозным догматическим?

Таблица 2

 

2. В какой степени Вы соблюдаете религиозные нормы? 

Таблица 3

 

3. Как по Вашему можно оценить арабское общество в Израиле с религиозной точки зрения?

Таблица 4

 

4. Когда по Вашему палестинские арабы в Израиле начали интересоваться проблемой формирования самоидентификации арабского общества?

Таблица 5

 

5. С Вашей точки зрения способствовало ли международное исламское движение углублению проблемы самоидентификации и формированию национального сознания палестинских арабов в Израиле?

Таблица 6

 

6. Как по Вашему можно оценить воздействие авторитетных арабских партий на формирование исламского общества в Израиле?

Таблица 7

 

7. Способствовал ли научный подъем среди палестинских арабов в Израиле формированию исламской, палестинской, арабской и израильской личности?

Таблица 8

 

8. С Вашей точки зрения, способствовала ли политика растворения арабского общества в Израильском обществе?

Таблица 9

 

9. Какую роль играло исламское движение в Израиле в углублении самоидентификации и формировании арабского общества?

Таблица 10

 

 

10. Если его роль была сильной, то какими средствами это достигалось?

Таблица 11

 

11. На ваш взгляд, участвовало ли исламское движение в активизации народной деятельности?

Таблица 12

 

12. По Вашему, образовательная система Израиля помогает в растворении арабского общества в Израиле?

Таблица 13

13. Есть ли, с Вашей точки зрения, противоречие между вашим израильским гражданством и вашей национальной  принадлежностью?

Таблица 14

 

14. По Вашему, существуют ли различия в заинтересованности в формировании самоидентификации арабского общества в Израиле между мужчинами и женщинами?

Таблица 15

 

 

15. Как вы самоидентифицируете  себя?

Таблица 16

 

Библиография:

1.     Амелин В.Н. Сущность, структура, типология и способы разрешения социальных конфликтов // Вестн. Моск. ун-та. Сер.12, Социально-поли­тические исследования. 1991. №6. С.64-74.

2.     Волков Ю. Е. Социология политики как отрасль социологической науки // Социс. 1982. № 2.

3.     Кинсбурский А.В. Социальное недовольство и потенциал протеста // Социс. 1998. №11.

4.     Кнаак Р. Социальное партнерство: западный опыт // Вопросы экономики, 1994, 5. С.90-96.

5.     Перес Иоханан, Нерп Дивис. О национальности принадлежности арабов Израиля. — Хамезрах ахадаш: Ашарк алжадед. -1986. С. 106-111.

Автор(ы) статьи: Ромах Ольга Викторовна
Раздел: АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ
Ключевые слова:

культура, аксиология культуры, структура ценностей, энергетические ценности, ценностная шкала, приоритет ценностей.

Аннотация:

Иное качество сосуществования социума и общая его культурологизация становит новые задачи перед культурологическим образованием, которое выполняет стратегическукю задачу в аннулировании рисков разного характера и уровня напряженности. В статье рассматривается современный этап развития культуры, которая есть сложная самоорганизующаяся синергетическая система, работающая по принципу действия живого организма. Спорадичность и, одновременно, упорядоченность ее элементов, выводит в качестве доминантных ценности культуры, по-разному преломляющиеся в личностных позициях. Их взаимообуслоленность, жизненная необходимость, механизмы проявления и развития, становятся важнейшей культурологической задачей.

Текст статьи:

Культура — сложная система, имеющая многоступенчатое развитие, по поводу которой написано немало трактатов, каковые, тем не менее, не исчерпывают всю ее избыточность и многоаспектность. В этом ряду синергетика рассматривает ее как чрезвычайно многогранную неравновесную нелинейную самоорганизующуюся структуру. Последний аспект – самоорганизация — основывается на ее действиях как живого организма, в котором увязаны и спорадичность и предсказуемость, причем, предсказуемость взаимообусловленного порядка элементов системы.

Синергетическое толкование культуры позволяет одновременно с этим соединить классические и постмодернистские научные концепции, рассматривая культуру как с позиций закономерно развивающегося процесса, так и движения в котором много нелинейных, часто спорадических, возвратных поворотов. Самость жизни культуры, естественно выводит на поверхность целый ряд неожиданностей разного направления. К их числу, помимо экономического, экологического и др. как главный, стратегический, следует отнести гуманистический риск, затрагивающий глубинные духовные аспекты бытия человечества.

Процессы, затрагивающие этот пласт, вызывают особу взволнованность  человечества. Не случайно, ведущие ученые и представители искусства России, называют восстановление духовных основ важнейшей стратегической задачей мирового уровня.

В силу этого мировоззренческий характер культурологического образования, предоставляет сейчас практически единственный механизм формирования нового мышления и средства воспитания нравственного человека.

Коль скоро теория и философия культуры как важнейшую часть исследует аксиологию – ценности культуры, то остановимся на них более подробно.

В данной статье мы рассмотрим ценности как доминантные построения организма культуры, в иерархической и персонифицированной канве.

Это обусловлено как потребностью разобраться в самой структуре культуры, так и в иерархии ее ценностного порядка. Не менее важной задачей становиться рассмотрение использования доминантного ряда культуры в личностной жизни, их приоритета и распространения тех или иных.

В ценностной шкале ценности культуры могут выстраиваться различным способом. Давно канули в Лету споры о первичности материи или сознания. Терпимость, в том числе и к точке зрения оппонентов, становится более благодатной почвой для развития различных отраслей знания. Мирное сосуществование разных оценок и точек зрения позволяют расширить границы понимания и рассмотреть ценностные аспекты с разных сторон. Имеющиеся источники придают им значимость, основанную на собственных позициях мировосприятия, которые к настоящему времени ранжируются по нескольким моделям. В прекрасной книге Виллиса Хармана “Глобальное изменение сознания” отмечается, что существуют 3 основных метафизических модели, которые используются на протяжении истории человеческой эволюции: М-1, М-2, М-3. Он определяет их следующим образом:

М-1 — материалистический монизм (первичность материи относительно сознания). Основой вселенной по ней является материя-энергия. Мы узнаем о реальности, изучая материалистический мир.. Сознание, какую бы природу оно не имело. Развивается из материи. Все, что мы в состоянии узнать о сознании, должно непременно соотносится с теми идами знаний, которые мы получаем путем изучения физического мозга;

М-2 -  дуализм (материя + сознание). Согласно этой модели во вселенной существуют  2 фундаментально различных вида основного вещества: материя-энергия и вещество сознания-духа. Первое изучается современными научными средствами; второе должно исследоваться иными способами, более соответствующими его природе. Таким образом. Мы имеем два взаимодополняющих вида знаний, предполагающих наличие областей, где они перекрывают друг друга (область психических феноменов);

М-3. транцендентальный монизм (первичность сознания относительно материи). Третья метафизическая модель определяет в качестве основного вещества — сознание. Разум или сознание является первичным, а материя-сознание развивается, в определенном смысле, из разума. В конечном счете, контакт с реальностью, существующей за пределами феноменального мира, осуществляется не через физические ощущения, а через глубинную интуицию. Сознание не конечный продукт эволюции, а его начало.

Большая часть нашей материальной культуры и нашего наследия основывается на метафизической модели М-1, которая поддерживается и механистической наукой. Но наше будущее уже заложено в модели М-3 (первичность сознания перед материй), которая ведет к голографической науке. (1).

Право каждого склоняться к той или иной точке зрения, которая в большей мере отражает широту мышления и личностные предпочтения. Поэтому не будем останавливаться на сравнении и попытках “верности и объективности” оценивания каждой из них.

Ценностный ряд культуры, как никакой другой в большей мере тяготеет именно к признанию базовой третьей модели, на основании которой мы и рассмотрим ценностный ряд культуры.

Мы выделяем в ней три основных блока ценностей: энергетический- духовный; личностно -оформленный, предметный.

Первый представляет собой все динамические потоки культуры, совокупно представленные ею как любовь — мудрость, воля — стремление, вера — надежда. Эти блоки относятся к разряду энергетических, которые с трудом поддаются изучению, только сейчас ортодоксальная наука получает возможность и инструментарии найти им объяснение, разработать методику измерения, проанализировать важность и аспекты влияния на все стороны жизни. Но культура всегда опиралась на них и изучала их в качестве своих базовых ценностей.

Множество трактатов и теоретического и методического направления написаны о воле как о феномене, который можно и нужно развивать, каким именно образом для этого нужно действовать. Достаточно вспомнить изречения о роли и значении воли, созданные Пушкиным, Толстым, Бальзаком. Последний вообще называл ее более значимой, нежели талант и в значительном числе своих произведений говорил о том, что сильной волей нужно гордиться в большей мере, нежели каким-то другим дарованием, которое без этого базового качества не может развиться в полной мере. Воля в ценностных культурологических позициях рассматривается как такое качество, которое ранжируется по трем уровням: слабая, нормальная и паранормальная (сверхсильная). Каждая из них обладает своими чертами и определяется специфическими характеристиками. Слабая воля — это такая воля, в которой первоначальное стремление ликвидируется  (почти сразу)   другими стремлениями. То есть, первоначальная цель и усилия, связанные с ее определением, не стойки. При этом человек, откладывающий свои дела руководствуется, как ему кажется, массой благих отговорок. Очень распространенными становятся отговорки типа: “я просто откладываю на некоторое время свои дела”, ”дело потерпит” и другие подобные. В результате прекрасный план может так и остаться таковым и затем всплывает в воспоминаниях.  При подведении итогов часто слышатся слова типа “кто-то погубил мои таланты”, “кто-то воспользовался моей идеей”, “я сделал бы если захотел”. Человек, обладающий такой волей, может строить массу планов, но ни один из них не будет реализован.

Второй уровень воли — нормальная воля, которой обладают основное количество людей. Это так называемые организованные люди, могущие ставить и добиваться своей цели, способные выстроить свой образ жизни, который может сочетать в себе многие  аспекты целесообразности и  жизнедеятельности. Естественно, люди с такой волей, подвержены соблазнам и часто не могут им противиться. Но в данном случае, они (соблазны) выступают определенным стимулом к деятельности. Например, человек должен сделать какое-то дело, но в то же время, есть другие позиции, доставляющие удовольствие, которые он также не хочет пропустить. В этом случае, он заключает с собой определенный договор, выстроенный по принципу: быстрее начать  +  сделать основные позиции + доработать их в течение такого-то времени. Люди, обладающие такой волей, называются надежными, обязательными людьми.

Третий уровень воли относится к разряду феноменальных. Паранормальная или сверхнормальная воля на самом деле превосходит многие позиции. Именно ее называют “воля, способная сдвигать горы”. Она отличается от предыдущих тем, что во-первых ставит перед собой могучие цели и, во-вторых, достигает их, сметая все препятствия со своего пути. Это особое качество, которое в энергетическом ключе мобилизует все человеческие энергии в одном фокусе. Человек несущий в себе это, вернее будет сказать движимый идеей, несомый ею, как бы не принадлежит себе. Он сам — материализованная цель и в силу этого, просто не замечает препятствий, никакие обстоятельства не способны его остановить. Такая воля и цель, двигающая ее, выходит за уровни понимания окружающих людей, которые ”помогают” в ее достижении тем, что отговаривают человека, живописуя массу преград, препятствий, иллюзорности и прочего. Но мощная воля способна не только переступить через эти позиции, но и повернуть обстоятельства в свою пользу. В. Мюррей говорил: “до тех пор, пока вы не решились, всегда остается место колебаниям и возможность повернуть вспять, что всегда неэффективно. В отношении любой инициативы и любого творческого акта справедлива одна элементарная истина, игнорирование которой погубило неисчислимое множество идей и блестящих планов: как только вы решились со всей определенностью, в движение приходит само Провидение. Начинает происходить множество разнообразных событий, которые помогают вам и которые никогда не реализовались бы в противном случае. Решение оказывается источником целого потока проявлений, обращающих в вашу пользу самые разнообразные и непредвиденные обстоятельства и встречи, несущие такую материальную поддержку, о которой бы не смог мечтать на своем пути ни один человек. Я научился с глубоким уважением относится к одному из высказываний Гете. Что бы вы не могли свершить, о чем бы вы не мечтали, начните это. Смелость обладает гением, силой и магией. (2)

Таким образом, воля — это качество, энергия, приводящая в действие множество явлений. Она по праву рассматривается как величайшая ценность культуры, на которой базируются все человеческие достижения.

Любовь — мудрость — свойство культуры, придающее ей свет, целостность, гармонию, создающее нити — потоки, включающее в себя всех людей.        Не случайно тема любви в культуре относится к числу вечных и является по сути дела, центральной проблемой искусства и религии, которые целиком построены на ней. Говоря об этом качестве, о способности людей и человека любить, не следует сводить все только к межполовой любви — рассмотрение и эксплуатация которой в масскультуре  формирует вульгарный взгляд на эти позиции. Именно любовь — мудрость в энергетическом плане представляет собой мощный поток, поддерживающий человека, соединяющий людей, спасающий и защищающий их в буквальном смысле этого слова. Он соединяет телесное и духовное и ранжируется по множеству параметров, в число которых входит: любовь к семье, родительская любовь, любовь к отчизне, которую мы называем патриотизмом, а высшие ее проявления — героизмом, который не жалея себя, защищает ее; любовь к истине и размышлениям, которые также имеют свое название; любовь к людям, которая проявляется в милосердии, помощи, самопожертвовании во имя их блага; любовь к миру и природе, проявляющуюся в их охране, украшении, заботе и др.

Но ее вершиной становится любовь к себе, своей Божественной светоносной сущности, которую нужно понимать правильно, и с которой следует правильно обращаться. Она не имеет ничего общего с самолюбованием и тщеславием, но и не допускает самоуничижения. Она заключается в самопознании (обнаружении своих способностей, дарований, талантов), развитии их  до высокого уровня и служении в этом качестве высшим идеалам, другим людям. Только в реализации этого триединства (самопознании, саморазвитии и служении) человек выполняет свое высшее человеческое предназначение. Поэтому такое отношение к себе и способно перерасти в любовь-мудрость, то есть, понимание и принятие мира и себя в этом мире. Любовь, таким образом, — это величайшая ценность, которую культура сохраняет на протяжении всего своего существования, выделяя в качестве приоритетных те или иные ее формы и уровни, но оставляя в качестве неизменного сокровища, которое придает значимость всему остальному и питает их своей силой.

Вера — надежда  - следующая энергия, формирующая культуру, в которой она поддерживает стремление и надежду на лучшее, помогает достичь их и в целом формирует светоносность культуры, которая всегда должна возвышать и облагораживать человека. Оттого энергия веры и надежды всегда избирает в качестве своих целей цели, помогающие человеку и человечеству стать лучше, перейти на новую ступень своего существования, стать красивее и достойнее, построить качественную жизнь и включить в эти потоки большее число людей.  По своей сути вера означает “верить, что то, во что верят, исполнится на самом деле. Это уверенное ожидание желаемых вещей.”

При этом следует отдавать себе отчет в том, что вера как качество буквально пронизывает нашу жизнь. Абсолютное большинство вещей мы воспринимаем именно на веру. И здесь нет никакого парадокса. Исходя из любой метафизической модели, объясняющей мир, большая часть, казалось бы, знакомых нам вещей, основывается именно на вере. Мы знаем и верим, что мир устроен именно таким образом. На вере основаны представления о других странах и континентах, качествах и способностях незнакомых нам лично людей. Этот ряд можно продолжать до бесконечности. Ни подтвердить, ни отклонить утверждение мы не в состоянии. Большая часть наших мировоззренческих позиций основана именно на вере в определенные качества,  способности, направленность и внешний вид явлений, которые мы никогда не видели и не увидим. Вера в энергетическом плане это та энергия, которая, как и любовь и воля помогает человеку свершить любые деяния, достигнуть любых высот, даже изменить молекулярный уровень тела при определенной подготовке, усилиях и направленности.

Совокупность, мощность, направленность и взаимосвязь этих энергий определяет общую гуманность культуры, ее способность создавать те или иные творения, тот или иной тип личности

Для развития этих энергий существует целый ряд упражнений и методик, которые позволяют гармонизовать их в себе и обществе. Культура же, как несущий их организм, способна включить в них людей через науку, искусство, религию, а сейчас и через целый ряд специальных, в том числе и синтетических и эзотерических направлений, которые являются концентрированными кодовыми символическими потоками этих энергий.

В этом ключе позволительно определение культуры как энергетического потока, закодированного в образцах искусства, науки, религии, который объединяет людей во времени и пространстве. И в этом смысле культура — вечное явление, не пропадающее, неистребимое и из которого человечество использует те ценности, что  наиболее необходимы ему в конкретное время.

Именно на них (энергетических ценностях) и основаны предметные ценности, к которым относятся наука, искусство, религия как крупные системы, доносящие до людей в понятной им форме сведения, нормы, произведения.

Каждое из этих направлений глобально по своему масштабу и значению и освещать их сущность не входит в задачи данной статьи. Отметим лишь, что именно такое интегрированное сочетание — наука, искусство религия — составляет “три тела великой истины” — следующий блок триединств -  и позволяет несколько приблизиться к пониманию мира или понять его безграничность. В силу специфики своего отражения окружающего каждое направление пользуется особым терминологическим словарем и старается рассмотреть все под своим углом зрения. Поэтому и функции предметных ценностей отличаются друг от друга в приоритетных аспектах: наука наряду с остальными выполняет свою главную задачу — реализует гносеологическую функцию — познает прошлое, настоящее, прогнозирует будущее; искусство — эстетическую, воспринимает и создает красоту окружающего, формирует эстетические ориентации; религия — нормативную — развивая и закрепляя нравственные каноны и стабилизируя общество именно на них.

Естественно, что подобное выделение функций очень условно, так как все предметные ценности культуры полифункциональны и было бы неверным считать только одну или группу функций исчерпывающими, но специфика каждого явления расстанавливает приоритеты на свои места.

По своей сущности наука, религия, искусство — явления автономные, обладающие очень сложной структурой, своими законами, длительным историческим развитием, которое, очевидно равно во временных аспектах, но сочетание, а не отрицание каждого из них позволяет подойти к гармоничному пониманию мира, что и становится базовой проблемой культуры. Она, как организм, вбирающий в себя все ценности мира, оптимальным образом сочетает в себе все способы его понимания, оценивания и мировосприятия. Она сохраняет и развивает интегральный подход к нему, одновременно творя ценностную среду, которая и помогает человеку преобразоваться в личность.

Личностные ценности или личностная форма культуры — и производное и производящее культуру во всем ее многообразии. Естественно, что сам человек -  основа основ, ценность ценностей культуры, которая складывается из его способностей, талантов, дарований, особенностей и черт характера.

Личностная форма культуры — очень сложна для изучения и к настоящему времени представители всех направлений (науки, искусства, религии) спорят о природе гениальности, возможностях ее целенаправленного выращивания; о свойствах и качествах таланта, сочетании в нем способностей к творчеству и нравственной основы; сущности агрессивности и позициях ее обуздания и прочее; истоках ленности и условиях ее преодоления и др. И каждый подход к определению человека верен, но раскрывает лишь часть проблемы.

Личность как ценность создается всем многообразием культуры, которое она (личность) отбирает, воспринимает только ей присущим образом. Не случайно проблема восприятия, интерпретации, творчества, реализации усвоенного в деятельности относится к числу наиболее проблематичных в исследовательском плане. Здесь во взаимодействие вступают две огромные проблемы — средовые и личностные позиции, создающие новую среду и новую реальность. Поэтому личностные черты практически не могут быть исследованы полностью, так как постоянно меняется и сама личность и среда, являющиеся волновыми, а не статичными, системами. И тем не менее определенная схематичность во взаимодействии предметной и личностной ценностях присутствует.

Первоначально именно предметные ценности позволяет человеку адаптироваться в окружающем мире, и создать те ориентации, нормы, образовательные позиции, которые впоследствии смогут ввести его в ту или иную метафизическую модель восприятия мира. На этой основе создаются и развиваются способности и все черты характера, которые впоследствии  становятся приоритетными и создают новые предметы, ценности, ориентиры. Таким образом, чередование предметной и личностной форм культуры и определение их как базовых ценностей становятся ступенькой, по которой человек и человечество поднимается к совершенству.

Достижение его (совершенства) в конкретной жизни достаточно трудно  и потому, что идеалы его постоянно меняются и потому, что среда должна побуждать, ориентировать человека на это и создать совершенно конкретный образ-идеал — оформленный во внешних показателях. Наиболее ярко это просматривается в традиционной японской культуре, где каждые три — пять лет проводится отбор претендентов на присуждение титула “живое произведение искусства”, который предполагает не просто наличие в человек, но сочетание  таких способностей, дарований, талантов, которые могут быть образцом для остальных.

В определенной степени подобные задачи выполняют и конкурсы красоты разных уровней и масштабов. Но последние решают в основном чисто внешние проблемы. Во всяком случае, в общественном мнении складывается именно такая установка, на которую налагаются не лицеприятные мнения относительно внутренних проблем устроения и побед на этих мероприятиях.

Но совершенство и стремление к нему воспринимается в реальной жизни довольно своеобразно и реализуется прежде всего в конкретных видах общения. Именно эта сфера и становится сферой восприятия каждого из нас в других позициях, которые мы и ценим как исходные и по которым строим свое отношение к человеку, где как более приемлемые выступают приоритетность “внешне ориентированных позиций” — успешность, удачливость, и др. Именно такие люди притягивают к себе остальных и становятся конкретными ориентирами. Поэтому в межличностном отношении ценятся, прежде всего, элементарная воспитанность, приветливость, умение понять и разделить проблемы окружающих, то есть, определенная совокупность личностных свойств и качеств. Талантливого человека в семье и в окружении ценят не только и не столько за талант. От делового человека мы ждем, прежде всего,  решения наших вопросов, и это чисто утилитарное, но уместное, ожидание; от межличностного общения, основанного на малой социальной дистанции — понимания и тепла.

Естественно, что сейчас наличие коммуникативных способностей совершенно необходимо, так как вся жизнь — это мощные коммуникативные потоки, которые наряду с дарованиями определяют успешность личности и его дел. Но, тем не менее, границы его использования не беспредельны, что и вызывает зачастую впечатление утраты таких качеств как доброта, тепло и понимание. Этот вопрос, очевидно, нуждается в более подробном рассмотрении.

Дело в том, что сравнение в этих позициях ведется по предполагаемым  (мифическим, основанным только на вере, часто на иллюзорных сведениях) аспектам о том, что раньше (когда?) все были лучше, добрее и др. Возможно это и так.

Однако, философы и социологи, анализируя образ жизни людей предшествующих веков, утверждают, что в событийном плане он был чрезвычайно размеренным, спокойным. В день у человека насчитывалось до 5-6 событий. И это было максимумом. В остальных случаях событийный ряд включал в себя не более 2-3 позиций в день. В него входили такие аспекты, как встреча с незнакомым, малознакомым, или давно не виденным человеком, включение в новую или редкую деятельность, поездки в другую местность, посещения определенных мероприятий и прочее. Такая размеренность позволяла событие прочувствовать, длительно и со вкусом переживать  все его тончайшие нюансы, сделать детальные выводы, встроить в другие жизненные события. При подготовке к событию, помимо этого можно было отработать не только линию поведения, но и его модельные компоненты. Все эти позиции закреплялись в традиционной культуре и помогали человеку адаптироваться в окружающем, сохраняли его психическое здоровье.

Современная жизнь  увеличивает событийный ряд в тысячи раз. Каждый из нас общается в день как минимум с несколькими десятками людей, это увеличивается за счет коммуникационных средств, помимо этого средства массовой информации включают нас в целый ряд мировых проблем, а возможность поездок чрезвычайно расширяет горизонты как в пространственном, так и событийном плане. Поэтому в совокупности мы имеем дело с огромным числом происшествий в день, количество которых ранжируется в зависимости от профессии и уровня карьеры. Событийный ряд настолько велик, что требует от личности высокой реактивности, умения мгновенно решать вопросы,  уметь абстрагироваться от них, не зависать в уже случившемся, быть открытым новому.

Естественно, что такая скорость меняет характер отношений между людьми и отношение к событиям. Поэтому в целом нельзя говорить о возникшем дефиците таких черт, как доброта, справедливость и др., просто сам ритм жизни делает проявление их очень сложным, а в деловой сфере зачастую и неуместным.

В этих условиях сохранять высокий уровень доброжелательных межличностных коммуникаций достаточно затруднительно. И от человека требуется либо очень мощное духовное здоровье, либо выработка определенного механизма, метода общения, основанного на высоких ценностях — добре, терпимости, понимании.

Речь совершенно не идет об оправдании духовной черствости, которой в любом времени и любом обществе было, очевидно, достаточно. Понимание недопустимости и нежизненности ее выражалось в том, что все народы стремились от нее избавиться. Все традиционные восточные культуры основаны на символах внешней приветливости и доброжелательности. Америка культивирует внешнюю открытость и приветливость, а социальная психология как наука во многом и появилась благодаря тому, что общество испытывало дефицит оптимальных методик межличностного общения. Эта сфера в настоящее время выросла в целую индустрию имиджмейкеров, соентологов, психологов-социологов, конфликтологов и др., которые и изучают внутренние механизмы  данных позиций.

Это позволяет сказать, что огульно сообщать об утрате великих ценностей, и превращении людей в человекоподобных, просто некорректно. Прекрасно, когда в человеке сочетаются нравственные идеалы и приемлемые формы их выражения, высокое положение и мощное обаяние, но это идеальный вариант. Высокая скорость жизни часто просто не позволяет и не дает возможности обнаружить в личности проявления вечных ценностей. Поэтому они становятся внутренней основой, а на передний план выдвигаются модели хорошо или не очень хорошо отработанных и принятых социальных ролей. Поэтому каждое время формирует свою структуру ценностей, которую нужно изучать и принимать как данность. И это -данность современного общества, которая не может быть отринута, так как реально существует. Она может лишь изучаться, корректироваться и совершенствоваться. Ценности культуры играют здесь первостепенную роль, помогают личности преодолеть сложности и адаптироваться в окружающем. Для этого направленность ее должна быть ориентирована на самые высокие  гуманистические образцы. Красота и высокие творения способны сформировать в личности высокие ориентации, пробудить лучшие свойства и быть по-настоящему светоносным образованием, совершенствующим человека и человечество.

Литература:

1. Харман В. Глобальное изменение сознания. Нью-Йорк — Москва , 2004, с. 214.

2. Мюррей В.Х. “Шотландская экспедиция в Гималаи. СПб, 2001, с. 36.

3. Бреннан Б. Свет исцеляющий. Нью-Йорк — Москва — Лондон, 2005.

1. Ромах О.В. Эмоции в смысловом аспекте культурологии с. 47-55 Аналитика культурологии, 2004, № 2
2. Ромах О.В. Информациология языков культуры с. 7.15 Аналитика культурологии, 2005, № 1
3. Ромах О.В. Интеллектуальный потенциал культурологии .  Аналитика культурологии, 2005, № 1. С. 68-76