слово, знак, разделенность, изменение

В статье анализируются основания средства изменения психической основы, где ведущим орудием учебно-познавательной деятельности, согласно культурно-исторической концепции, является знак (вербальный или символический). Слова — это орудия и символы одновременно (социокультурные, физические объекты). Орудие знак однозначной функцией относительно познаваемого объекта не обладает и имеет при этом пространственно-временную слитность с продуктом познания. В соответствии с этим слово представляет собой единство знака (орудия) и значения (результата применения орудия). В то же самое время невербальный знак, являясь орудием общения, наоборот характеризуется конкретным функциональным назначением (он должен быть принят и понят) и пространственно-временной разделенностью с результатом деятельности.

Текст статьи:

Не секрет, что понятие культуры больше соотносят с содержанием: традициями, знаками, формами, образами и т. д. (т. е. артефактами), что не является достаточным для деятельностной концепции, которая полагает: главным объектом усвоения из всего многообразия культурно-исторического опыта является нормативный способ деятельности.

В связи с этим в определении культуры наиболее адекватной сказанному будет дефиниция Э. А. Орловой, которая осмысляет культуру как «все то, что создано людьми; как ценностное образование; как совокупность норм; как символический аспект современной жизни и деятельности людей; как технологии адаптации человека к окружению; как способность трансляции социально значимой информации; как коммуникативные системы в обществе и т. п.» [12:14]

В качестве методологической основы в интерпретации культурной составляющей стиля учебно-познавательной деятельности этногруппы автор использует культурно-историческую теорию развития психики Л. С. Выготского и опирается, в частности, на следующие ее положения:

• филогенез и культурная история, онтогенез и социальная сфера взаимообусловлены и имеют формальное сходство; в процессе антропогенеза происходит слияние филогенетических и культурных изменений (раздел антропологии);
• различные формы интерпсихической деятельности порождают соответствующие различия форм деятельности интрапсихической: структура и развитие психических процессов порождаются культурно опосредованной исторически развивающейся практической деятельностью (раздел психологии);
• культура также продукт социальной жизни субъекта и «поэтому сама постановка проблемы культурного развития поведения уже вводит нас непосредственно в социальный план развития, … превращаясь в психические процессы, природа высших психических функций остается квазисоциальной» [3:145–146] (раздел социологии);
• «культурная линия развития» предполагает оперирование орудиями культуры [4] (раздел семиотики).

Иными словами:

• индивиды являются активными субъектами своего развития, однако их действия в конкретной среде не полностью определяются их собственным выбором; всякая деятельность опосредуется контекстом;
• культура — детерминант поведения и психологии: процесс формирования и обретения формы происходит посредством культуры;
• культура и психика создают друг друга;
• культура может быть понята как целостная совокупность артефактов (знаки, символы, схемы, сценарии, модели), накопленных этносом в ходе его исторического развития; в своей совокупности, накопленные артефакты могут рассматриваться как специфичное для вида средство этнического различия;
• исторически накопленные артефакты и их включение в деятельность предполагают социальный аспект человеческого мышления;
• разные культуры способствуют развитию одних и не способствуют развитию других индивидуальных черт [9].

Потребность согласования психологических и культурных, индивидуальных и коллективных характеристик с требованиями учебно-познавательной деятельности предполагает подключение вербально-знакового уровня.

Итак, средством изменения психической основы и ведущим орудием учебно-познавательной деятельности, согласно культурно-исторической концепции, является знак (вербальный или символический). Слова — это орудия и символы одновременно (социокультурные, физические объекты). Орудие знак однозначной функцией относительно познаваемого объекта не обладает и имеет при этом пространственно-временную слитность с продуктом познания. В соответствии с этим слово представляет собой единство знака (орудия) и значения (результата применения орудия). В то же самое время невербальный знак, являясь орудием общения, наоборот характеризуется конкретным функциональным назначением (он должен быть принят и понят) и пространственно-временной разделенностью с результатом деятельности.

Знаковую систему можно интерпретировать как семиозис, согласно которому главным исходным знаком культуры является код. Существует два основных кода: монистический и дуалистический.

Монистический код отражает монистическое мировоззрение. Здесь знак сведен с жизнедеятельностью большинства. Менталитет «натурального» образа жизни сопричастен, бытию и привержен традициям. Во многом из-за этого ему присущ культурный эгоцентризм: восприятие и понимание другого по собственному образу и подобию.

Дуалистический код является полной противоположностью монистическому коду. Он не совпадает с действием, т. к. более абстрактен [8].

Выражением монистического кода, например, может выступить китайская логограмма (слово-графема, или иероглиф), обозначающая лишь смысл. Форма ее схематична, символична и носит изобразительный характер. Китайская логограмма во многом формирует облик языковой системы и в плане формально-графическом, и в плане семиотическом. Так, основными типологическими чертами китайского языка, благодаря иероглифу, являются жесткая синтагматика, формально-синтаксическая изоляция, корневой характер. Синтетичность и корреляционость суждению вынуждают признать, что основной механизм порождения значений такого рода знаков  — метафора, которая не может полностью нейтрализоваться через восстановление лежащего в ее основе суждения (здесь должен присутствовать домысел). Таким образом, семантические границы китайской логограммы широки, неточны. Семантический анализ логограмм-полиномов со всей очевидностью показывает их отнесенность к знакам-символам, когда их формирование реализуется через набор знаков-индексов (логограмм-монономов) и определенную метафорическую связь между ними, что образует новое целое, некий «общий тип», фиксирующий некий «общий объект» [6].

Знаковая теория Ч. Пирса гласит о неделимости знаковости и мышления. Знак есть заместитель ментального в некотором отношении или качестве. Таким образом, иероглиф есть репрезентамен, скорее всего, метафорического мышления или мышления «ситуациями». Но и это не все. Характер употребляемого языкового знака является тем основным моментом, в зависимости от которого конструируется учебно-познавательная деятельность, вернее сказать, ее нормативные способы, которые прививаются этнотипу культурой.

Этническая общность (этнос) — исторически сложившаяся устойчивая группировка людей (племя, народность, нация). Основное условие возникновения этнической общности — общность территории и языка. Дополнительными условиями формирования этноса могут быть религия, расовые признаки, хозяйственная деятельность и т. д. [2].

Репрезентаментами этноса являются этногруппа и этнотип. Понятие этногруппы шире понятия учебной группы и подразумевает не просто сумму индивидуальных психик, а объективированную систему, которая, так же как и живая система учебной группы, способна усиливать или ослаблять те или иные стороны индивидуальной психики конкретного представителя этноса. Этнотип — это, скорее всего, обобщенный образ этноса, равно как и этногруппы.

Собирательный индивид требует строгой объективности. Нельзя оперировать субъективными метафизическими понятиями, ибо в этом случае произойдет всего лишь обобществление субъективного состояния, которое никак не может быть перенесено на группу и общество [1].

Коллективный субъект существует в известном смысле вне каждого отдельного индивидуального субъекта. Он выявляет себя и законы своего функционирования не столько через внутренние структуры индивида, сколько через внешнюю коллективную предметно-практическую и познавательную деятельность группы, что делает перспективным в изучении этноспецифики исследование учебно-познавательной деятельности этнотипов учащихся и их стилей.

Однако прежде необходимо выделить качественные различия индивидуальной и групповой деятельности.

В деятельности существуют такие компоненты, как потребность, мотивы, цели, предмет (ценности), способы (нормы) и продукт, которые фиксируют последовательность этапов деятельности.

Деятельность группы представляет собой систему, которая формируется во взаимодействии общих этнокультурных и индивидуальных компонентов под влиянием механизмов внутригрупповой интеграции. Объективная необходимость, лежащая в основе групповой деятельности, обуславливает сложную иерархию индивидуальных и групповых компонентов в структуре деятельности группы. Индивидуальная деятельность находится в субординационных связях, поскольку личность, входящая в общество, перестает быть сама собой, она становится одной частью самого общества и, в этом смысле, утрачивает значительную долю своего независимого существования, становясь исполнительницей общих установлений.

Однако групповые компоненты занимают определенное место в структуре деятельности группы в той мере, в какой потребности данной группы и ее членов не могут быть удовлетворены в результате простого суммирования целей каждого члена группы.

Таким образом, индивидуальная деятельность в рамках группы приобретает следующую специфику:

• она отлична от деятельности, осуществляемой вне группы;
• структура индивидуальной деятельности включается в структуру деятельности малой группы как один из ее компонентов;
• структуры индивидуальных и групповых субъектов изоморфны [5:49–51].

Специфика этногруппы проявляется в ее эмоционально-волевых, поведенческих аспектах и, прежде всего, за счет динамических особенностей, эмоциональной импрессивности (впечатлительности) и экспрессивности, мотивационно-установочного своеобразия.

В состав групповой деятельности в качестве ее динамической стороны входит взаимодействие в форме общения. Такие социально-психологические механизмы групповой деятельности, как внушение, обучение, убеждение и т. д. формируются в результате взаимодействия. Во взаимодействии вырабатываются также свойства и состояния индивидуальных субъектов. Превращаясь в устойчивый компонент групповой деятельности (групповой феномен), они определяют характер взаимодействия.

В основе механизмов учебно-познавательной деятельности также лежат идентификация и имитация, а это означает: как на индивидуальном, так и групповом уровнях воспроизводятся, прежде всего, наиболее характерные для культуры способы учебного взаимодействия и, как следствие, их признаки.

Интерпретация будет неполной, если не упомянуть об обязательных для группового исследования категориях, таких как групповые установки, ценности, стереотипы, нормы и роли.

Групповые установки — состояние готовности группы действовать определенным образом — формируются в процессе отражения групповым субъектом целей и мотивов деятельности. И хотя индивиды в группе склонны экстремизировать свои установки, все же в целом этногруппа ориентируется на стандарты, доминирующие в родной культуре.

Т. Парсонс рассматривает ценности как высшие принципы, на основе которых обеспечивается согласие, как в малых группах, так и обществе в целом. Ценность — это не вещь, не мыслимый образ вещи, а отношение. Носители ценности — образы и вещи — могут быть материализованными и идеализированными в виде чувственных и рационально-познавательных образов. Вне познавательного, рефлексивного отношения к предмету нет поиска ценности (поиска себя в предмете), а, следовательно, не пробуждается и само ценностное отношение. Ценность всегда существует как продукт деятельности.

Фазами в освоении субъектами культурных ценностей являются ориентация, побуждение, адаптация, коммуникация, продуцирование [11].

Так, ценностная ориентация (или рефлексия ценности) складывается из разнообразных исторически сложившихся форм мышления (аналитического, наглядно-действенного, метафорического и т. д.).

Побуждение как наиболее динамичное звено служит постоянной детерминантой всех других звеньев. Суть действия культуры здесь в том, что внешняя необходимость в мотиве соединяется с внутренней потребностью, с ценностными установками субъекта, с его ценностной ориентацией. Мотивационно-побудительный компонент в разных культурах может иметь разную степень выраженности, что определяется доминирующим в ней динамическим типом.

Адаптация — это выработка разнообразных действий, способов деятельности с объектом — носителем ценности в форме умения, навыка, приема и метода. Определяется объектами (артефактами). Адаптация осуществляется в виде ассимиляции — простого приспособления имеющихся форм действия, а также аккомодации — изменения самой структуры действий.

В качестве звена обратной связи служит коммуникация: культурная ценность отличается не только целесообразностью, но и адресностью, направленностью на потребителя, на взаимодействие субъектов. Коммуникация и трансляция ценности диктует и свой язык всем другим звеньям механизма динамики ценностей в культуре, идентифицируя тем самым продукты культурной деятельности, поддерживая единство ценностей в культуре. Соответственно в коммуникации различимы: кодирование — закрепление за предметом-знаком его значений (дифференцируется культурой), трансляция — передача значения (ценностного отношения) и коммутация — преобразование, которое позволяет настроиться на взаимный обмен, идентифицировать разные направления. Следует также иметь в виду, что функциональное употребление вербально-знаковых орудий в процессе овладения иностранным языком направлено как раз на уравновешивание противоречивых информационных тенденций (свое — чужое) компонентов учебно-познавательной деятельности.

Групповые нормы действуют как система отношений в сознании членов группы и имеют характер обязательных в исполнении правил, выступая одновременно и средством ориентации поведения личностей, и средством контроля за их поведением.

Этнокультурные ценности находят свое отражение в ценностных ориентациях членов этногруппы. Ценностные ориентации включаются в общую структуру этногруппы, поскольку выражают фиксированную в психике индивидов общую культурно-психологическую направленность на цели и средства деятельности.

Учебно-познавательная деятельность по родовидовому признаку относится к разряду профессионально-дисциплинарной активности, которая имеет свою специфику. Основным объектом трансляции в профессиональной деятельности служит профессиональный навык, ведущим механизмом воспроизводства которого является подражание. Ему сопутствует комплекс ориентаций, позволяющий адекватно реагировать на состояние и изменение ситуации (дифференцируется культурой). Основным средством отложения в памяти появляющейся информации в опредмеченной форме служат орудия труда (в данном случае, вербальный знак).

Поскольку профессиональный опыт является частью традиции, то его легитимация основывается на ней. Профессиональная деятельность может наследоваться (при семейно-родовой организации) и может не быть наследуемой. Во втором случае речь идет о дисциплинарном поведении.

Общей особенностью дисциплины как рода деятельности является принцип дисциплинарного действия: он выражается в том, что поведение строится не от предмета, не от приспособительного навыка с последующей ориентацией, а от обозначенного текстом знания, приобретенного прошлым опытом, т. е. в основе ее лежит семантика жизни этноса.

Учебная дисциплина отличается не только текстом, но и принципом своего построения. Если профессиональное занятие интегрируется на базе навыка, твердо встроенного в ситуацию, то для учебного занятия таким интегратором служат тезаурус, парадигма и топос — идеальные, знаковые, смысловые конструкции, выделенные на основе многовековой работы над текстами, как следствие длинного ряда коннотаций, усердного и творческого поиска нового в знании на основе предшествовавшего опыта. При этом парадигма предполагает разворот и идентификацию (нормативна/ненормативна) проблематики, тезаурус — ее нормативное кодирование (грамматика и семантика), а топос — нормативные средства доказательности (исходная норма — ссылка на высший авторитет). Составляющие тезауруса, топоса и парадигмы совпадают, как правило, в близко родственных культурах и значительно разнятся в культурах, далеко отстоящих друг от друга.

В деятельности по овладению языками явно доминирует тезаурусное основание. Тезаурус — более широкая универсалия общения, это общие условия любого акта речи, условие взаимопонимания общающихся сторон. Первым таким общим условием знакового общения являются правила кодирования сообщений — грамматика и прочие семантические нормы, а также накопленные в предыдущих актах речи сообщения, различные информационные блоки с содержащимся в них словарем, придающим смысл, контекст взаимопонимания.

Учебной дисциплине, занятию отводится роль приобщения индивидов, групп, поколений к использованию знаково-коммуникативных систем через овладение номинацией (обозначением вещи, явления словами, фрагментами текста), операционализацией (оперированием словами и действиями), нормативностью (установлением нормативного содержания) и символической универсализацией (выделением и использованием универсальных символических конструктов). Если подходить с позиции сопоставительного исследования культур, то практически во всех выделенных компонентах наблюдаются культурные разночтения.

Иначе говоря, учебно-дисциплинарные занятия являются действенным институтом социализации и окультурации, потому что прививают учащимся социокультурные варианты норм поведения, принятые в различных сферах жизнедеятельности этнического сообщества. И опирается она на развертывающиеся психические механизмы в онтогенезе всех типов субъектов. В этом процессе индивидуального и коллективного развития несомненен примат эмоционально-побудительных механизмов поведения.

Однако нужно также иметь в виду, что первые и последующие за ними поколения учащихся вместе с обретением знаний, навыков и умений вносили в свою профессию (учение) психологический компонент, тем самым совершенствуя ее. Это означает, что учебно-познавательная деятельность этнотипа формировалась как своего рода матрица симбиоза культурного типа текста (типа знаковой системы) и перспективного в работе с ним психотипа учащихся. Постепенно это закрепилось в виде норм учебного поведения, стабильно репродуцирующихся культурой.

Литература:

1. Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология. Петроград, 1921.
2. Большая советская энциклопедия. Т. 30. М., 1978.
3. Выготский Л. С. Полное собрание сочинений. Т. 3: Проблемы развития психики. М., 1983.
4. Выготский Л. С., Лурия Р. Этюды по истории поведения: обезьяна, примитив, ребенок. М. — Л., 1930.
5. Головаха И. Е. Структура групповой деятельности: Социально-психологический анализ. Киев, 1979.
6. Готлиб О. М. Китайская логограмма как знак // Китайское языкознание. Изолирующие языки. XI Международная конференция. М., 2002, с. 47–56.
7. Ионин Л. Г. Социология культуры. М., 1996.
8. Кантор А. М. Опыт изучения социально-исторического сознания средневековья. О кодах восприятия и мышления. Практика и теория // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М., 1990, с. 127–141.
9. Коул М. Культурно- историческая психология. М., 1997.
10. Лоренц К. По ту сторону зеркала // Эволюция. Язык. Познание. М.: Языки русской культуры, 2000, с. 42—69.
11. Нечаев В. Я. Социология образования. Курс лекций. Часть первая. М.,1998.

Орлова Э. А. Динамика культуры и целеполагающая активность человека // Морфология культуры. Структура и динамика. М., 1994.

стабильность, нестабильность, бинарность жизни – смерти, сакрализация, десакрализация

В статье рассматривается степень культурной обработанности исходного жизненного материала, что позволяет разделить историю любой страны на совокупность сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности, в целом совпадающих с периодами сакрализации и десакрализации политической власти данной страны. Периоды стабильности характеризуются достаточно жесткой политической властью и относительно устойчивой социальной структурой, предполагающей минимальную социальную мобильность.

Текст статьи:

Будучи одним из наиболее последовательных критиков философии жизни, Г. Риккерт выстроил свой анализ как систему бинарных оппозиций и убедительно доказал, что человеческая жизнь не возможна вне тех или иных форм общего, умаляющих ее жизненность. Вне этих культурных форм жизнь есть чисто биологическое существование, т.е. существование природного организма. Проблема в том, что фундаментальная бинарная оппозиция «жизнь-смерть» может быть рассмотрена не как неустранимое противоречие, но как диалектический переход одной противоположности в другую. Подобный переход возможен и в рядах производных оппозиций, например, содержание не противоречит форме, но с течением времени оформляется до полной потери содержания. Эта динамика явственно просматривается как в области мысли, так и в сфере искусства; таким образом, мы отмечаем, что противоположными являются лишь крайние, предельные состояния оппозиции.

Понимание бинарных оппозиций в качестве диалектического перехода противоположностей открывает возможность иного воззрения на процесс взаимодействия жизни и смерти. По существу, данную возможность открыл Г. Риккерт, однако она никоим образом не повлияла на ход его размышлений. Так, анализируя понятие жизни, философ указывает на существование градаций жизни: «Другими словами, жизнь всегда менее или более жизненна. она имеет в себе постепенность градаций и тем отличается от мертвого, которое не может быть более или менее мертвым, если оно одновременно не будет как-либо более или менее жизненным» [1]. В контексте нашего исследования приведенное высказывание означает, что взаимодействие индивидуального существования (жизни) и культуры (смерти) имеет свою специфику в зависимости от степени подчинения одной части оппозиции другой. С одной стороны, индивидуальное существование может использовать культуру исключительно как средство удовлетворения своих потребностей. Подчиняя культуру собственному произволу, оно будет пребывать в состоянии непрерывной ницшеанской переоценки ценностей. С другой стороны, культура способна подавить индивидуальное существование, всецело подчинив его интерсубъективным нормам. Результатом в первом случае будет произвол индивидуального (субъекта) и анархия, во втором – произвол всеобщего (культуры) и тоталитаризм.

Согласно классикам философии жизни и близким к ним мыслителям, взаимодействие воли к жизни и культуры проявляется в двух взаимосвязанных аспектах: во-первых, культура есть совокупность объективаций воли к жизни, т.е. ее внешних выражений; во-вторых, культура есть совокупность запретов, правил, норм и ценностей, ограничивающих произвол воли к жизни. Заметим, что данные аспекты не противоречат друг другу, но, скорее, оказываются своеобразными полюсами, между которыми помещается весь спектр конкретных способов взаимодействия. Наличие этих полюсов, на наш взгляд, позволяет выделить две идеальные модели взаимодействия, напоминающие идеальные типы М. Вебера, т.е. конструкции, возникающие вследствие сознательной элиминации несущественных признаков.

Так, история культуры любой страны может быть разделена на совокупность сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности, в определенной степени совпадающих с периодами сакрализации и десакрализации политической власти исследуемой страны. Эти периоды постепенно сменяют друг друга, и поэтому их четкое разделение в большей или меньшей степени условно. Отмеченная условность границ, собственно, и делает необходимой идеализацию, вследствие чего возникают модели в той или иной степени совпадающие с конкретной эмпирической реальностью.

Прежде чем приступить к описанию данных моделей, укажем на то, что они появились во многом благодаря знакомству автора с фундаментальной работой В. Паперного «Культура Два». Данная работа посвящена анализу циклических процессов развития советской культуры, прежде всего, архитектуры. Цикл, согласно В. Паперному, состоит из двух последовательно сменяющихся фаз, носящих названия «Культуры 1» и «Культуры 2». «Культура 1» – это фаза горизонтального растекания пространственных структур, производная от общей децентрализации пространства; «Культура 2» – это фаза вертикального затвердевания новых пространственных структур, производная от процесса общей централизации. Хронологические рамки этих фаз таковы: «Культура 1» — 20-е годы ХХ века; «Культура 2» – 30-50-е годы ХХ века. Теория В. Паперного оказалась ценной не только в плане осознания значимости идеи циклического развития культуры, но и в плане видения специфики этих циклов через призму пространственных трансформаций.

Вторым теоретическим источником явилась концепция В. Михайлина, представившего пространство архаических культур в виде системы пространственных зон, каждая из которых предполагает определенные поведенческие стереотипы. Всего имеется две зоны, располагающиеся концентрическими кругами и совпадающие с местами обитания трех основных сословий: жречества и военной аристократии (центр) и «домохозяев» (буферная зона). Периферию занимают разного рода маргинальные элементы, по каким-либо причинам отвергнутые социумом (например, подростки, до инициации). Концепция В. Михайлина дополнила теорию В. Паперного, увязав в сознании автора циклические пространственные трансформации с изменениями поведенческих правил и норм. Так, «героические» (подростковые, маргинальные) стереотипы поведения и обуславливающая их система ценностей характеризуют, на наш взгляд, Культуру 1, в то время как в противоположный период доминируют «жреческие» и «домохозяйские» практики и соответствующие им системы ценностей. Данное положение теоретически обуславливается тем, что именно в период Культуры 1 все обжитое пространство становится маргинальной зоной, Диким Полем, но в период Культуры 2 оно снова обретает строгую концентрическую конфигурацию. Что касается доминирующих ценностей, то основными ориентирами «жрецов» являются: власть, истина, закон; «домохозяев» – семья, труд, приумножение; «героев» – слава, подвиг, война. Наиболее ранним историческим примером подобного разделения ценностей является варновая система Древней Индии, детально зафиксированная в «Законах Ману». И вся дальнейшая история индоевропейского человечества, при неизбежном наличии отклонений, в целом подтверждает следующие максимы: жрецы не пашут и не воюют; домохозяева не воюют и не молятся; герои не молятся и не пашут.

По существу, наше понимание исторической смены двух периодов немногим отличается и от марксистской модели смены общественно-экономических формаций, с той лишь разницей, что мы не употребляем при описании данного процесса термина «революция». Это кажется вполне оправданным, поскольку переход от одной модели к другой предполагает, на наш взгляд, довольно длительные временные отрезки, длительность которых противоречит самой сути революционного процесса.

Более того, с нашей точки зрения, процесс перехода не предполагает участия масс, скорее, речь здесь идет о перераспределении власти между различными группами, в совокупности составляющими элиту. Так, стремящаяся к власти группа при поддержке (или без наличия таковой) определенных слоев общества выдвигает альтернативную существующей программу государственного, общественного и культурного развития. На этом этапе в задачи данной группы входит, прежде всего, критика существующего порядка. При наличии средств, позволяющих использовать известные политтехнологические ресурсы, данная группа приходит к власти. Далее она вырабатывает новую систему политических, социальных и культурных норм, законодательно закрепляющую и культурно легитимирующую новый порядок.

Примечательно, что данное понимание изменения характера деятельности элит не противоречит тому, о чем, в свое время, писали К. Маркс и Ф. Энгельс. Разделяя историю на революционные периоды и периоды реакции (в наших терминах, на периоды нестабильности и стабильности), данные мыслители представляли деятельность интеллектуала следующим образом: если в революционные периоды элиты разрабатывают системы воззрений, альтернативные существующим, то в периоды реакции они выступают в качестве защитников новой системы воззрений, отражающих интересы пришедшего к власти класса.

Таким образом, формируется более или менее стройная концепция двух типов взаимодействия воли к жизни и культуры, характерных для двух последовательно сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности. Периоды стабильности характеризуются достаточно жесткой политической властью и относительно устойчивой социальной структурой, предполагающей минимальную социальную мобильность. При этом власть представляется (в официальном дискурсе) и воспринимается обществом в качестве сакрального института.

В культуре данного периода господствует уверенность в истинности имеющейся совокупности знаний (научной картины мира) [2], на основе которых выстраивается система педагогической (политической, морально-нравственной) и эстетической (стилистической) обработки реальности, а также включенного в нее человека. В области науки способ обработки реальности именуется методом, в области педагогики – законом, в сфере эстетики – стилем. Обработанная культурой реальность, в свою очередь, обретает вид стройного законченного сооружения (здания), а человек представляется его функциональным элементом (кирпичом, колонной, статуей). При этом Политик (правитель), Мыслитель (ученый), Учитель (педагог) и Творец (художник) зачастую соединяются в одном физическом лице, обладающем правом говорить и действовать от лица самой реальности. Уровень индивидуальной социальной адаптированности напрямую зависит от способности человека сознательно подчиняться установленным нормам, правилам, канонам и т.п.

Феномен стремления политиков к монополии на обладание истиной известен в истории культуры со времен Платона. Истина здесь есть, во-первых, знание о том, какова реальность сама по себе, и, во-вторых, знание о том, что с необходимостью должно произойти в будущем (или уже где-то есть). Разумеется, знания значимы в данном случае в качестве исчерпывающего обоснования целесообразности тех или иных политических решений и действий, направляемых как бы требованиями высшей реальности. В своей работе «Ценность и истина» А. Комт-Спонвилль, исследуя специфику взаимоотношений власти и знания, раскрывает эту своеобразную логику властителей: «Для Ленина, как и для Платона, истина нам доступна (даже если ясно, что это не является той же самой истиной и что она не имеет того же самого статуса!), знание ее достаточно для оправдания (юридически) действия, которое оно делает возможным (фактически). […] Понятно, что научно обоснованному действию нечего играть в демократию: истина же не принимается голосованием! И благодаря этому практический догматизм совершенно естественно приводит у Ленина (на практике), как уже было у Платона (в теории) к тому, что мы называем сегодня тоталитаризмом» [3]. В самом деле, политик, обладающий единственно истинным образом реальности вправе трансформировать, приводя к идеальному состоянию, как окружающую его действительность, так и окружающих его индивидов.

Просвещенный тиран, как отец большого семейства, склонен принимать на себя обязанности педагога, о чем в свое время писал А. Кожев: «Действительно, каждый человек получает полное удовлетворение только от признания тех, кого он сам считает достойными признания. Это верно и по отношению к государственному деятелю, и по отношению к философу. Чем больше он ищет признания, тем большим он считает сделать число «достойных». Сознательно или нет, государственные деятели часто впрягаются в такого рода политическую педагогику («просвещенный деспот» или тиран-»педагог»). Философы обычно делают то же самое, отдавая часть своего времени философской педагогике» [4].

Нетрудно заметить, что в рамках данной модели культура противостоит индивидуальной воле к жизни. Осознанно, неосознанно или по принуждению субъект вынужден подчинять собственную индивидуальность этическим и эстетическим нормам, а собственное мировоззрение – господствующей идеологии, эффективно встроенной в систему «абсолютно истинного» научного знания. Примером этой модели может служить развитие советской культуры в период с начала сороковых годов и, приблизительно [5], до конца восьмидесятых, иначе говоря, развитие тоталитарной культуры.

Как уже было сказано, постепенно формируется иная модель, для которой характерен нарастающий  кризис политической власти, выражающийся в ее десакрализации. Социальная структура усложняется, возникает конкуренция, социальные перегородки становятся более или менее проницаемыми. На ХХ съезде КПСС (14-25 февраля 1956 г.) Н.С. Хрущёв в известном докладе «О культе личности и его последствиях» подверг жесткой критике фигуру Сталина и тем самым уничтожил миф о непогрешимости коммунистической партии. Несмотря на то, что в задачи Н.С. Хрущёва входило как раз обратное — сохранить партию, ниспровергнув Сталина — тоталитарное государство потеряло одну из неотъемлемых своих характеристик – культ идеального Вождя, распространяющего благодать на каждое из составляющих общество сословий. Здесь необходимо отметить, что благодать, согласно мифологическим представлениям, распределяется неравномерно: мера ее убывает по мере территориального и статусного удаления сословия от сакрального центра. Партия в этом аспекте первична по отношению к пролетариату, который, в свою очередь, более близок к Вождю, нежели крестьянство и, таким образом, десакрализация фигуры вождя, вопреки ожиданиям, обернулась десакрализацией всей партии.

Культура периодов нестабильности характеризуется множественностью научных репрезентаций реальности, ни одна из которых не признается абсолютно истинной и, в связи с этим, находится по отношению к другим в состоянии конкуренции. Наука обретает ярко выраженный инструменталистский характер, в соответствии с которым ученые начинают усматривать свою миссию не в продуцировании абсолютно истинной картины мира, а в технологических решениях общественно значимых проблем. Последним оплотом классической «реалистской» науки явился СССР [6], с распадом которого инструментализм утвердился и на территории отечественной науки.

Релятивизация научного знания и неспособность политиков выражать свою волю от имени реальности в целом приводят к тому, что они трансформируются в демократических лидеров, фокусирующих волю определенных (реальных или виртуальных) социальных групп. Вслед за разрушением устойчивой системы представлений о реальности релятивизации подвергаются этические и эстетические ценности.

Релятивизация этических ценностей приводит к безусловному доминированию ценности жизни, т.е. индивидуального существования, по причине чего педагогическое воздействие на индивида затрудняется и возникает так называемый «массовый», т.е. минимально обработанный культурой человек. В контексте нашего исследования наиболее значимыми характеристиками массового человека являются, во-первых, его направленность на непосредственное проживание жизни (добывание средств для получения удовольствия и собственно получение удовольствия); во-вторых, его уверенность в обладании правом на моментальное удовлетворение потребностей и, в-третьих, готовность использования для моментального удовлетворения потребностей любые средства.

Релятивизация эстетических ценностей имеет следствием как изменение в понимании эстетического объекта (он трансформируется в объект-след), так и искусства в целом (которое становится совокупностью стратегий обладания над следами индивидуальной жизни, историей, пространством). В науке формируется ситуация методологического анархизма, в политике и педагогике – идеологической конкуренции, в искусстве – конкуренции эстетических программ и концепций. Фигуры Политика, Мыслителя, Учителя и Творца перестают совпадать в одном физическом лице, разделяясь на совокупность политических, научных и т.п. элит. Реальность обретает вид непрерывно перекраиваемого элитами поля, в пределах которого конкурентоспособность человека напрямую зависит от его готовности принять и воспроизвести экстремистские (террористские) модели поведения, т.е. навязать реальности собственные правила, нормы, каноны и т.п. В рамках данной модели культура, с одной стороны, служит интересам воли к жизни и, с другой, является средством самоутверждения индивидуального существования в обществе.

Развитие искусства в России ХХ века как нельзя лучше иллюстрирует идею циклического развития культуры в целом. Так, период нестабильности, охватывающий начало века и первые годы Советской власти, характеризуется борьбой целого ряда художественных группировок за доминирующее положение. Наблюдая культурную ситуацию данного периода, мы видим множество конкурирующих между собой эстетических программ, каждая из которых, с одной стороны, ниспровергает принципы классического искусства и, с другой, утверждает новые правила художественного видения и практического освоения реальности. Искусство выплескивается на улицы, сливаясь с жизнью и становясь одним из наиболее эффективных средств выражения ее неповторимости, изменчивости и противоречивости.

В начале 1940-х годов ситуация стабилизируется, и в искусстве утверждается единый художественный стиль – социалистический реализм, положивший конец дискуссиям о том, каким должно быть подлинно народное искусство. Данный стиль формально возвращает искусство к «классике», однако на уровне образов и сюжетов представляет потребителю новую, тотально идеологизированную реальность, в рамках которой действуют столь же идеологизированные персонажи. Воспитательная и прогностическая (т.е. предваряющая коммунистическое будущее) функции художественного произведения безусловно доминируют над остальными. Так искусство становится инструментом идеологической обработки реальности и включенного в нее человека.

В семидесятые годы соцреализм подвергается деконструктивистскому переосмыслению в соцарте, и борьба за новое искусство развертывается с прежней силой: «Искусство 70-х, первой половины 80-х годов, существовавшее в глубоком подполье, сформировалось и сформировало определенную идеологию. […] Собственно искусство постепенно становилось формой общественного (или антиобщественного) жеста. Асоциальность и аполитичность – его содержанием» [7]. Асоциальность и аполитичность авангарда 1970-х, на наш взгляд, есть не что иное, как осознание и утверждение уникальности индивидуального существования и индивидуального видения реальности в противовес уничтожающей всякую индивидуальность, мертвой «системе», потерявшей свою сакральность.

Во второй половине 1990-х годов новое искусство успешно коммерциализировалось, а его основные авторы прочно укрепились в рядах художественной элиты. Время, впрочем, внесло определенные коррективы: нестабильное состояние искусства продолжается вплоть до настоящего времени, хотя откровенно разрушительных действий авангард уже не предпринимает. Возможно, общая стабилизация российского общества, начавшаяся приблизительно в 2005-м году, снова породит как образцы идеологически корректного искусства, так и новые группы его активных ниспровергателей.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы:

1. Степень культурной обработанности исходного жизненного материала позволяет разделить историю любой страны на совокупность сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности, в целом совпадающих с периодами сакрализации и десакрализации политической власти данной страны. Периоды стабильности характеризуются достаточно жесткой политической властью и относительно устойчивой социальной структурой, предполагающей минимальную социальную мобильность. При этом власть репрезентируется (в официальном дискурсе) и воспринимается обществом в качестве сакрального института, а официальная идеология принимается большинством как система непререкаемых догм. В культуре данного периода господствует уверенность в истинности имеющейся совокупности знаний (научной картины мира), на основе которых выстраивается система идеологической, т.е. педагогической (политической, морально-нравственной) и эстетической («стилистической») обработки реальности, а также включенного в нее человека. В области науки способ обработки реальности именуется методом, в области педагогики – законом, в сфере эстетики – стилем. В рамках данной модели культура противостоит воле к жизни.

2.Культура периодов нестабильности характеризуется множественностью научных репрезентаций реальности, ни одна из которых не признается абсолютно истинной. Наука обретает инструменталистский характер. Релятивизация научного знания и неспособность политиков выражать свою волю от имени реальности приводят к тому, что они трансформируются в демократических лидеров, фокусирующих волю определенных социальных групп. Вслед за разрушением устойчивой системы представлений о реальности релятивизации подвергаются этические и эстетические ценности. Релятивизация этических ценностей приводит к доминированию ценности жизни, т.е. индивидуального существования, по причине чего педагогическое воздействие на индивида затрудняется и возникает минимально обработанный культурой человек. Релятивизация эстетических ценностей имеет следствием как изменение в понимании эстетического объекта, так и искусства в целом (которое становится совокупностью стратегий обладания над следами индивидуальной жизни, историей, пространством). В науке формируется ситуация методологического анархизма, в политике и педагогике – идеологической конкуренции, в искусстве – конкуренции эстетических программ и концепций. В рамках данной модели культура, с одной стороны, служит интересам воли к жизни и, с другой, является средством самоутверждения индивидуального существования в обществе.

культурология¸ наука, статус культурологи, значимость, интегративность

Одним из самых обсуждаемых вопросов современного образования, является вопрос о научном статусе культурологии. Культурология является признанной научной дисциплиной, давно доказавшей свою необходимость, состоятельность и эффективность во всем мире. В то же время она является достаточно молодой наукой, вызывающей значительное число открытых вопросов.

Текст статьи:

Интерес к культуре сопровождает всю историю человечества. Но никогда ещё она не вызывала такого пристального внимания, как в наши дни. Поэтому не случайно и появление особой отрасли человеческого знания, изучающей культуру, и культурологии, соответствующей учебной дисциплины.

Одним из самых обсуждаемых вопросов современного образования, является вопрос о научном статусе культурологии. Культурология является признанной научной дисциплиной. Она давно доказала свою необходимость, состоятельность и эффективность во всем мире. В России ситуация обстоит несколько иначе. Культурология является достаточно молодой наукой, вызывающей огромное количество споров. Перед российскими исследователями встает ряд многочисленных вопросов. Нужна ли российская культурология в современном мире, не является ли культурология маргинальной наукой, что такое культурологический подход.

Данное социологическое исследование на тему «Социальное понимание культурологии» проводилось с целью выяснить отношение общества к культурологизации современного образования и  культурологии, как научной дисциплине.

Респондентам предлагалась анкета с рядом вопросов, соответствующих данной тематике. В процессе исследования было опрошено 50 человек в возрасте от 18 до 40 лет. Данная возрастная категория респондентов наиболее подходит для данного опроса, так как люди от 18 лет уже имеют за плечами знания, определяющие их предрасположенность к тем или иным наукам, которые смогут ответить на предложенные вопросы. Люди до 40 лет  уже получившие образование, работающие в той или иной области, возможно, продолжают обучение, либо находятся в научной сфере.

Данные, полученные в процессе исследования, позволяют говорить о том, что тема культурологизации образования, является актуальной для общества. 87 % опрошенных показали достаточно глубокие знания в области данной тематики исследования. 2% — низкий уровень знания в этой области, и 11% опрошенных показали поверхностные знания.

Респонденты, которые оказались более осведомленными по предложенной теме, относятся к  возрастной категории от 20 до 30 лет, обучающиеся в вузах. Стоит отметить, что происходящая гуманитаризация образования, внедрение в высшие учебные учреждения дисциплин культурологического цикла, создания в вузе гуманитарной сферы, способствует самореализации, самоопределению личности студента в пространстве современной культуры. Данное число опрошенных, находятся в процессе освоения профессиональных дисциплин, в том числе и культурологических.

Достаточно поверхностные знания показали респонденты в возрасте от 30 до 40 лет. 11 % от общего числа респондентов, не изучали культурологию в вузе, поэтому формируют свое мнение по данной тематике на основе самостоятельно полученных знаний.

Стоит отметить, что деятельность респондентов и возрастная категория, в которой они находятся, играют немаловажную роль в знаниях, которыми они руководствовались, отвечая на предложенные вопросы.

Вопрос о статусе и социальном понимании культурологии, о ее роли в гуманитаризации образования, разделил мнения респондентов таким образом, что одни считают, что культурология принципиально не может быть самостоятельной наукой, приписывая ей междисциплинарный характер. Другие настаивают на том, что это синтез других фундаментальных наук, дающий новое знание и имеющий свой специфический подход, что, в общем, дает все основания для определения культурологии как науки.  Аргументы и одних, и других не безосновательны, и, при попытке подробного рассмотрения оказывается, что они настолько сопряжены друг с другом, что в конечном итоге составляют единое целое. Это видно на примере многих аспектов, поддающихся критике. В частности, на примере методологии, о наличии которой часто возникают споры. С одной стороны заявляется, что культурология не имеет своего собственного метода исследования, а лишь пользуется заимствованными из других фундаментальных наук, прежде всего, истории. Однако, весьма резонно замечают с другой стороны, что подобное положение дел играет лишь на руку культурологии как науке, так как лишний раз показывает всю научную широту и глубину, которые и берутся как раз от использования разноплановых методов.

Любая наука использует свои специфические методики, приемы рассмотрения тех или иных процессов и явлений, которые она изучает. Методы, применяемые в физике, отличаются от методов, применяемых в социологии или других науках. Но иногда применяются методы схожие, тождественные для различных наук. Граница между методами — подвижна; приемы, вырабатываемые в рамках одной науки, начинают успешно применяться в других. Раньше считалось, что подобно тому, как любая наука имеет свой предмет изучения, она должна иметь и свой специфический метод. Позднее выяснилось, что не ко всем наукам это применимо, особенно к социальным и гуманитарным.

Стоит отметить, что поскольку у социальных и гуманитарных наук имеется общий объект исследования, изучения, то все эти науки тесно взаимодействуют друг с другом в изучении этого объекта (Таблица № 1).

Таблица № 1. Специфика социального и гуманитарного знания

Естественнонаучные и социогуманитарные знания так же имеют схожесть и взаимосвязь в области своих специфик (Таблица № 2).

Таблица № 2. Специфика естественнонаучного и социогуманитарного знания

Это предопределяет то обстоятельство, что культурология, как гуманитарная наука, имеет тесные связи с другими науками: философией, историей, литературоведением, искусствоведением и т. д. Все эти науки обмениваются друг с другом знанием, методиками, взаимно обогащая, дополняя друг друга, утверждая в познании человека картину мира и общества, наиболее соответствующую реальным процессам, характеризующим человеческие сообщества в их функционировании и развитии. Относительно методологии можно сказать: эта научная область является общегуманитарной, поэтому и методы и методологию она может использовать практически всех гуманитарных наук.

Что касается категориального аппарата, то здесь культурологию часто обвиняют в отсутствии собственного, специфического набора категорий, в заимствовании из близких научных областей, преимущественно из философии. Но в этом заимствовании нет ничего предосудительного — культурологическое знание выделилось из философии. Поэтому преемственность категорий здесь естественна и оправданна. Но культурология имеет не только эти заимствованные категории, исследователи выделяют и специфический категориальный аппарат этого знания. Предметное поле культурологии определено четко — это культура. Это её специфический предмет, отличающий её от других социальных, гуманитарных дисциплин, делающий необходимым её существование как особой отрасли знания. Само понимание культуры, достаточно, широкое.  И хотя нет единого определения культуры, все ученые сходятся в понятии культуры как предмета изучения.

И, наконец, о фундаментальных научных исследованиях. За свою небольшую историю культурология уже имеет авторов и их сочинения, которые исследуют как отдельные культурные явления, так и теоретические вопросы культурологии. Стоит выделить основные разделы культурологии, которые имеют свою сферу исследования (Таблица № 3).

Таблица № 3. Разделы культурологии

Преподавание культурологии в негуманитарных вузах 85 % опрошенных считают необходимым. Объясняется это тем, что уровень общей культуры студентов стал настолько низок, что ставит под сомнение их личностную состоятельность, гражданские качества и даже их будущую профессиональную пригодность. Иначе говоря, бессмысленно готовить специалиста из человека, который не определился как личность. Сущность гуманитарного образования заключается в освоении тех аспектов культуры, которые обеспечивают способность личности к самопознанию, пониманию других людей и их сообществ. К таким аспектам культуры относятся: совокупность отношений людей к природе, между собой, к самим себе; система социальных норм и учреждений, духовные ценности; продукты духовного труда в сфере языка, искусства, общественных наук. Под уровнем образованности и профессионализма  понимается качество личности, которое характеризуется способностью решать задачи познавательной, ориентационной, коммуникативной и преобразовательной деятельности, опираясь на освоенный социальный опыт. Способность применять культурологический подход к конкретной профессиональной деятельности в значительной мере влияет на черты и характеристики профессиональной культуры специалиста, структурным элементом которой является социокультурная компетентность (Таблица №4).

Таблица № 4. Культурология профессиональных сфер деятельности.

В связи с этим культурологию можно считать основой любого профессионального знания, так как она в наибольшей степени отвечает задачам формирования творческой индивидуальности, отражения действительности в сознании человека в виде рациональных и нерациональных представлений, понятий, суждений, теорий, приобретения навыков создания и накопления знаний, развитие когнитивных качеств личности.

80 % респондентов склоняются к тому, что в школах обязательно должны преподаваться предметы культурологического цикла. 30 %  опрошенных от данного числа, которые не изучали культурологию в школах, считают, что студентам вуза трудно дается понимание дисциплин культурологического цикла, так как школа не готовит их к этому. Гуманитарным должно стать само образование в целом, как среднее, так и высшее, любой специальный предмет необходимо преподавать с гуманитарных позиций, подчеркивая его значение. Этого можно достичь путем создания единой образовательной концепции школ и вузов. Основываясь на культурформирующем свойстве культурологии, присущей ей интегративности и системности, эту науку следует рассматривать как базовую, вводящую учащегося в безграничный мир высоких ценностей. Главной культурной категорией здесь является становление личности. Мир ценностей, представленный как совокупность множественных артефактов,  позволяет обучающемуся ориентироваться на должные качественные показатели.  Приоритетное значение принципа культуросообразности в современной школе открывает возможности теоретического обоснования и практического воплощения нового типа образования, который определяется как культурологическое личностно-ориентированное. Основываясь на анализе инновационных процессов, связанных с гуманизацией и гуманитаризацией образования, определяются особенности  культурологической школы. В этой школе приоритетное значение придается изучению культуры и человека как ее субъекта, формируется образ культуры, общая картина мира связывается с общей картиной культуры (Таблица № 5).

Таблица № 5. Ряд желаемых культурологических дисциплин для преподавания в школах.

Содержание образования характеризуется тенденциями к энциклопедичности, интеграции знаний, гуманистической и эстетической направленностью, которая распространяется и на области   естественнонаучного знания.

В целом, результаты исследования позволяют говорить о том, что культурология, как научная дисциплина, зарекомендовала себя в научной среде, достаточно прочно. Естественно, предлагаемые  в анкете вопросы, не могут полностью раскрыть глубину познания респондента в данной области. Данные вопросы составлялись с учетом того, что все-таки не каждый из респондентов имеет высокие знания по данной теме, при подборке вопросов, также учитывалось и то, что  само исследование не требовало от респондента обязательного причастия к культурологии. Важным и необходимым являлось выяснения отношения к данной проблеме.

По результатам данного социологического исследования, можно отметить то, что многие из респондентов, даже не имея глубоких познаний в предложенной теме, проявляли заинтересованность, желание в участие данного опроса.

Результаты исследования, можно назвать положительными, в конечном итоге, была достигнута поставленная цель. Также, хотелось бы отметить, что данная тематика исследования, как показали результаты анкетирования, имеет перспективу в дальнейшей разработке и проведения подобного исследования на выбранную тему.

творчество; гениальность; талант; одарённость; способности; природные задатки; политалантливая функциональность

В статье обосновывается присутствия политалантливой функциональности у одаренной личности. Изучено соотношение между понятиями гениальность, талант, одаренность, способности, задатки; проанализированы различные степени развития способностей. Изучение понимания феномена творчества в различных философских системах позволило систематизировать теоретические разработки и выявить два основных подхода. В первом творчество рассматривается как самостоятельный феномен, автономный и самоценный. Второму подходу соответствует представление о трансцендентности источника и смысла творчества. Подробно рассмотрен вопрос о путях реализации творческого потенциала, доказано, что развитие доминантного таланта, стимулирует развитие потенциально возможных. Таким образом, можно говорить о том, что вообще, все сферы деятельности неразрывно связаны через творчество и представляют собой, по сути, общий путь обретения свободы.

Текст статьи:

Рассматривая любой исторический период, ученый, с какого бы ракурса он не изучал ту или иную эпоху, прежде всего, анализирует деятельность конкретных личностей, личностей, которые являлись творцами данной эпохи. На результатах этого анализа и строится представление об эпохе, как на научном, так и на обыденном уровнях. Так, античность прочно ассоциируется с Платоном и Аристотелем, Гомером и Софоклом, Сократом и Пифагором, средневековье, — это гениальные Омар Хайям, Данте Алигьери, Франческо Петрарка, Августин Блаженный и Фома Аквинский. Эпоха Возрождения, как период творческого универсализма – ярчайший временной отрезок, когда формируется особый тип личности «ренессансный человек»,- эпоха, когда творили Леонардо да Винчи, Микеланджело, Шекспир, Эразм Роттердамский. Николай Коперник и Джордано Бруно. Таким образом, можно «проиллюстрировать» любую эпоху, вся мировая история творится такими личностями, присутствие у которых полифункциональных дарований обеспечивает развитие человеческого общества. Талантливая личность – это вектор, направленный в будущее, поэтому особый интерес представляет рассмотрение феномена талантливой личности как полифункционального проявления дарований в историко-культурном и психолого-социальном ракурсах.

История является продуктом  человеческой деятельности. Социальные изменения, включая широкомасштабные исторические преобразования, являются результатом действий людей. В социальной истории нет ничего, что не могло бы быть расценено как преднамеренный либо непреднамеренный результат человеческих усилий. Спрашивая, кто делает историю, мы должны иметь в виду основные отличия между индивидуальными деятелями (людьми), их специфические способности.

В психологии творчества условно считается, что различные степени развития способностей можно расположить в виде иерархии:

- Гениальность (наивысшая степень);
— Талант;
— Одарённость;
— Способности;
— Природные задатки.

Задатки являются природными предпосылками способностей. Природа человеческих способностей до сих пор вызывает достаточно бурные споры среди ученых. Одна из господствующих точек зрения, ведущая свою историю еще от Платона, утверждает, что способности биологически обусловлены и их проявление целиком зависит от унаследованного фонда. Обучение и воспитание может лишь изменять скорость их появления, но они всегда проявятся тем или иным образом. В качестве доказательства врожденности способностей обычно указывают на факты индивидуальных различий, проявляющихся в детском возрасте, когда воздействие обучения и воспитания, казалось бы, еще не могло быть определяющим. Так, например, музыкальная одаренность Моцарта обнаружилась в 3 года, Гайдна — в 4. Талант в живописи и в скульптуре проявляется несколько позднее: у Рафаэля — в 8 лет, у Ван-Дейка — в 10, у Дюрера — в 15 лет.

В пользу наследственности способностей свидетельствуют также существующие многочисленные династии артистов, художников, моряков, врачей, педагогов… Однако, скорее всего, в большинстве случаев следует говорить не о биологической, а о социальной наследственности. Ребенок идет по стопам родителей не только из-за наследственной предопределенности, но и потому, что с детства узнал и полюбил их профессию.

Представители другой крайней точки зрения считают, что особенности психики целиком определяются качеством воспитания и обучения. Сторонники данного направления ссылаются на случаи, когда дети самых отсталых и примитивных племен, получив соответствующее обучение, ничем не отличались от образованных европейцев. Конечным выводом этой концепции явилось положение о том, что у каждого человека можно сформировать любые способности.

Однако жизненные наблюдения и специальные исследования свидетельствуют, что нельзя отрицать природных предпосылок способностей. Не признавая врожденности способностей, психология не отрицает врожденность особенностей (строения мозга, которые могут оказаться условиями успешного выполнения определенной деятельности). Эти врожденные анатомо-физиологические особенности строения мозга, органов чувств и движения, составляющие природную основу развития способностей, называют задатками. По сути дела, природные различия между людьми являются различиями не в готовых способностях, а именно в задатках. Так как задатки являются лишь предпосылкой развития способностей, то между одними и другими лежит весь путь становления личности. Развиваясь на основе задатков, способности являются все, же функцией не задатков самих по себе, а развития, в которое сами задатки входят лишь как предпосылка.

Развитие задатков — социально обусловленный процесс, и если в обществе возникла потребность в таких профессиях, где нужен именно тонкий музыкальный слух, и если данный конкретный человек имеет соответствующие врожденные задатки, то ему легче, чем кому-либо другому, развить соответствующие способности.

Общие способности, обеспечивающие относительную легкость и продуктивность в овладении знаниями в различных видах деятельности, нередко называют одаренностью. Одаренность может проявляться в различных сферах деятельности: интеллектуальной, академической (учебной),  художественной, в сфере общения (лидерство) и психомоторики. Одаренных людей отличает, прежде всего, внимательность, собранность, постоянная готовность к деятельности; им свойственная настойчивость в достижении цели, неуемная потребность трудиться, а также интеллект, превышающий средний уровень.

Одаренные люди проявляют громадное упорство в области своих интересов. Поэтому один из самых ранних показателей одаренности — это время, в течение которого 2-З-летний ребенок может сосредоточиться на одном занятии. Одаренные дети бывают поглощены своим делом несколько часов подряд и возвращаются к нему в течение нескольких дней в отличие от обычного ребенка того же возраста. Одаренность не является единственным фактором, определяющим выбор деятельности, как не является она и единственным фактором, определяющим успешность выполнения деятельности. Помимо одаренности человек, как минимум, должен обладать соответствующими знаниями и умениями.

Специфические различия в одаренности обнаруживаются главным образом в направленности интересов. Одни останавливаются на математике, другие — на истории, третьи — общественной работе. Дальнейшее развитие способностей происходит в конкретной деятельности.

Одаренность и способности людей отличаются не количественно, а качественно. Качественные различия одаренности выражаются не только в том, что один человек одаренная в одной сфере, другая — в другой, но и в уровне сформированности одаренности. Поиск в способностях качественных отличий — важная задача психологии. Основной вопрос не в том, насколько одаренная или способные конкретный человек, а в том, каковы одаренность, способности этого человека.

Присущие от рождения определённые способности и умения, которые раскрываются с приобретением навыка и опыта называются талантом.

Само слово «талант» происходит от меры веса «талант». В Новом Завете есть притча о трёх рабах, которым хозяин подарил монету под названием «талант». Один закопал свой талант в землю, второй разменял его, а третий приумножил. Отсюда и три выражения: закопал, разменял и умножил (развил) свой талант. Из Библии слово «талант» распространилось в переносном смысле: как дар Божий, возможность творить, и творить нечто новое, не пренебрегая им.

Талант — высокий уровень способностей человека к определенной деятельности. Это сочетание способностей, которые дают человеку возможность успешно, самостоятельно и оригинально выполнить определенную сложную трудовую деятельность.

Талант — это высокий уровень развития, прежде всего специальных способностей. Это совокупность таких способностей, которые дают возможность получить продукт деятельности, который отличается новизной, высоким уровнем совершенства и общественной значимости. Уже в детском возрасте могут проявиться первые признаки таланта в области музыки, математики, лингвистики, техники, спорта и т.д. Вместе с тем талант может проявиться и позже. Формирование и развитие таланта в значительной мере зависит от общественно-исторических условий жизни и деятельности человека. Талант может оказаться во всех сферах человеческой труда: в организаторский и педагогической деятельности, в науке, технике, в различных видах производства. Для развития таланта большое значение имеют трудолюбие и настойчивость. Для талантливых людей характерна потребность в занятии определенным видом деятельности, которая порой проявляется в страсти к выбранному делу.

Сочетание способностей, которые являются основой таланта, в каждом случае бывает особенным, свойственным только определенной личности. О наличии таланта следует делать вывод по результатам деятельности человека, которые должны выделяться принципиальной новизной, оригинальностью подхода. Талант человека направлен потребностью в творчестве.

Высочайший уровень одаренности личности, воплощается в творчестве, которое имеет историческое значение для жизни общества, называется гениальностью. Гений, образно говоря, создает новую эпоху в своей области знаний. Для гения характерны творческая продуктивность, овладения культурным наследием прошлого и вместе с тем решительное преодоление старых норм и традиций. Этимология слова «гений» восходит к античной культурной традиции. У каждого римлянина был свой гений — божество, сопровождавшее его в течение всей жизни — от колыбели до могилы, побуждая человека к тем поступкам, которые он совершал на жизненном пути. Отсюда и современная интерпретация гениальности,  — как предельно допустимой демонстрации творческого потенциала личности. Традиционно выражается в новых и уникальных творениях, с опозданием признаваемых «шедеврами». Иногда гениальность объясняют новым и неожиданным методологическим подходом к творческому процессу. Но, одно, несомненно, гениальная личность своей творческой деятельностью способствует прогрессивному развитию общества.

Творчество, — основа всех преобразований. По сути, творчество представляет собой возникающую в труде способность человека из предоставляемого действительностью материала создать новую реальность, удовлетворяющую многообразным человеческим потребностям. Творчество — деятельность, порождающая нечто качественно новое, никогда раньше не бывшее. Творчество как деятельность характеризуется неповторимостью, оригинальностью и уникальностью. Творчество становится базой, на фундаменте которой выстраивается вся жизненная стратегия личности.

Творческой личности присущи следующие черты:

1. независимость – личностные стандарты важнее стандартов группы, неконформность оценок и суждений;
2. открытость ума – готовность поверить своим и чужим фантазиям, восприимчивость к новому и необычному;
3. высокая толерантность к неопределенным  и неразрешимым ситуациям, конструктивная активность в этих ситуациях;
4. развитое эстетическое чувство, стремление к красоте.

В истории культуры наметилось несколько направлений в понимании творчества как такового и осмыслении феномена творческой личности. Понятие «творчество» в самом начале своего генезиса мыслится как относящееся исключительно к сфере сакрального – в связи с абсолютной значимостью акта божественной креации.

Платон рассматривал его как «божественную одержимость». Античная философия противопоставляла творческую деятельность человека как нечто преходящее вечному бытию. Вместе с тем, в философии Платона творческая личность (философ) в её стремлении к познанию обращается к высшему созерцанию сущности мира, идее Блага. В Средние века, как правило, феномен творчества теологизируется и мистифицируется.  Cредневековая теология активно разрабатывает идею Бога как творца мира «из ничего». Такая сакрализация рассматриваемого понятия продолжается в европейской культуре вплоть до эпохи Ренессанса.  Человек мыслит теперь себя творцом не только внешних ценностей – объективированного мира культуры, но и вполне самодостаточным творцом самого себя. В эпоху Нового времени под творчеством отныне понимается не столько создание вещей «из ничего», сколько ­создание новых вещей. Обновление понятия обусловило и новую теорию. С этой поры понятия «творчество» и «творец» сопрягаются со сферой художественной деятельности.

Однако уже на рубеже XIX–XX веков творчество по-прежнему определяется «новизной», но теперь может относиться и к иным сферам культуры: отныне говорят о творчестве ученого, политика, полководца, педагога и т.д. Уже в традиции немецкой философии все проявления культуротворчества (прежде всего, в области философии, религии, искусства) интерпретируются как самопознание и самоосуществление – универсальной божественной субстанции (например, Абсолютный Дух Г. Гегеля).

Ф. Ницше, критикуя современную ему культуру, видел назначение творчества в преобразовании самой сущности человека.

Широко известны теории З.Фрейда и Э.Фромма, в которых фрейдистская школа связывает творчество с сублимацией, т.е. желания под воздействием многочисленных общественных запретов переход в иную плоскость, находя свою реализацию, именно в процессе творчества Этот механизм помогает направить энергию, которая связана с сексуальными или агрессивными стремлениями, в другое русло, реализовать ее, в частности, в художественной деятельности. Механизм сублимации трактуется как основной источник творчества.

В философских произведениях А. Камю Творчество осмысливается как экзистенциальная проблема личности, как бунт против абсурдности существования в действительном мире; Творчество  представляется ему способом преодоления абсурда.

Как говорит Камю, творец “должен придать окраску пустоте”. При этом умение жить не менее важно для творца, чем умение творить. Если окончательный смысл всем произведениям творца придает его смерть, то самый яркий свет проливает на них его жизнь. Творить – значит придавать форму своей судьбе.   В русской философии В. Соловьёв рассматривал творчество как средство, которым человек стремится выразить ценности Красоты, Истины и Добра и постигнуть сущность «всеединства».      В.С. Соловьев развивает концепцию ­ творчества, согласно которой животно-человеческая природа должна преобразиться в богочеловеческую.

«Тема о творчестве, о творческом призвании человека — основная тема моей жизни»,- писал Бердяев.  Бердяев считает творчество фундаментальной характеристикой человека, только творчество говорит о призвании и назначении человека в мире; творчество, творческое отношение ко всей жизни есть не право человека, а долг и обязанность. «Бог ждет от человека творческого акта как ответ человека на творческий акт Бога».

Философ полагал, что способность к творчеству заложена в человеке, это есть его призвание и предназначение. Творчество человека представлялось ему как продолжение дела божественного творения, сотворчество с Богом, поэтому именно творчеством человек оправдывает своё существование. Именно в творчестве обнаруживается Двуединство человека.

Человек как творец есть соучастник Божьего творчества.  Тот самый момент, который конституирует человека как личность, — момент автономности, самоопределения — обнаруживается одновременно как носитель творчества. Момент творчества вовсе не есть исключительная привилегия немногих избранных исключительных натур. Духовный мир — как и мир вообще — построен иерархически; в нем есть подлинные Божий избранники, духовные вожди, определяющие пути его развития. Но эта иерархическая структура совмещается в духовном мире с равенством. В этом смысле различие между «творцами» и средним человеком оказывается лишь относительным, различием в степени. Всякий ремесленник, работающий с любовью и вкусом, вкладывающий в свою работу существо своей личности, руководится предносящимся ему идеалом и в этом смысле творит по вдохновению; и различие между ремесленником и художником только относительно. Человек не может вообще перестать быть личностью; поэтому он  всегда вкладывает хотя бы минимальный момент творчества в свой труд. Творческий элемент присущ  всякому познанию. Всякий человек, вносящий отпечаток своей личности в окружающую его среду.  Человек, как таковой, есть творец. Человек – точка пересечения двух миров. Об этом свидетельствует двойственность человеческого самосознания, проходящая через всю его историю.

Таким образом, можно выделить два противоположных подхода к проблеме творчества. В первом творчество рассматривается как самостоятельный феномен, автономный и самоценный. Творчество первично, это высшая ценность, не сводимая к чему-то другому. Искусство существует ради искусства. При другом подходе считается, что творчество вторично. Его цель внешняя. Творчество существует для чего-то. Оно должно быть соотнесено с другими более высокими ценностями. Человеческое творчество оправдывается только в контексте сверхчеловеческих смыслов. Первому подходу соответствует представление об имманентности источника творчества. Человек в самом себе обнаруживает нечто новое, особенное. Человек-творец сам есть источник и основание своего творчества.

Второму подходу соответствует представление о трансцендентности источника творчества. Человек является посредником, проводником трансцендентных смыслов. Выходя из себя, за свои границы и пределы, он прикасается к бесконечности и усматривает в ней всеобщие и универсальные смыслы. Такой подход представляет творчество как настоящий маргинальный феномен. И в этом радикальное отличие от первого подхода. Задача художника не в том, чтобы сделать что-то необыкновенное или исключительное, сказать нечто яркое или парадоксальное. Задача намного сложнее – выразить невыразимое, познать непознаваемое, совершить невозможное.

Таким образом, не без основания возникает вопрос о качественных и количественных путях реализации творческого потенциала.

Можно ли утверждать, что большинству гениально одаренных личностей были свойственны черты универсальной одаренности? Если универсальная одаренность есть свойство гениального дара, то из этого следует, что существует такая черта  (ось автономного психонейрофизиологического комплекса личности), которая зримо отличает гения от других людей. Из признания факта об универсальной одаренности гения следует, что гений обладает способностью менять вектор приложения своих творческих сил.

Еще в Древней Греции выдающимися считались те люди, чья деятельность охватывала сразу множество сфер приложения ума. Универсальность гениальной личности в ранний период истории была связана с тем, что наука древности развивалась преимущественно гениальными одиночками, которые являлись одинаково сильными «специалистами» в различных науках. Прославленные в древности мудрецы, оставили в веках не только след своих открытий и пророчеств, но и дали миру пример разносторонней одаренности. Универсальные идеи греческих мыслителей породили интегрированный подход, который в современную эпоху испытывает второе рождение. Стремление ранних греческих мыслителей понять сущность природы, космоса и мира в целом вело развитие разных наук параллельно друг другу, и открытия древности были интуитивными прозрениями приблизительно одного времени. В Греции не было ни одного крупного философа, который бы не проявлял себя кроме философии еще и в этике, в воспитании, в ораторском искусстве, в математике, но универсальность мышления Платона и его гениального ученика Аристотеля восхищает.

Но, по видимому, самый уникальный случай в мировой истории – это непонятная для понимания универсальность дарований Леонардо да Винчи, гений которого для человечества оставил творения и в искусстве, и в науке.

Споры в пользу универсальности как значимой и важной творческой характеристики (как оценивающей дар гениальности), по-видимому, будут продолжаться всегда. Первая точка зрения на эту проблему будет звучать так: удельные веса различной одаренности у гения резко не одинаковы, то есть основная одаренность, например, поэтический дар или дар художника, научное мышление и т.п. преобладает над способностями к другим видам творчества.

Другая точка зрения гласит: гениальность распределена равномерно, то есть удельные веса одаренности примерно одинаковы в различных видах творчества.

Универсальность – эта та черта личности, которая как никакая другая ось творчества, отличает гения от таланта. Гениальность неравномерно проявляется у одного человека. Палитра интересов гения, как правило, очень широка и она создает огромное поле в его сознании, обогащая философскую направленность творчества. Если же произведения автора объединяют сразу много пластов в литературном, художественном или музыкальном творчестве, то мы можем рассматривать его произведения как синтетические, как поиски предельных основ существования человека. Невозможно перечислить имена всех универсальных гениев, но даже  некоторые имена подтверждают идею об универсальных дарованиях этих людей. Универсальность как бытие проявляет себя не только, когда она себя находит в одном человеке, но когда в одном великом творении соединяются гениальность создателей и гениальность исполнения.

«Культура» есть сфера, раскрывающая сущность человеческого бытия как реализацию творчества и свободы, путем преобразования окружающей действительности.

Поэтому сущность творчества и его проявления в разных личностных аспектах, особенности у талантливой личности, представляет особый интерес. Он связан также и с тем, что талантливая личность практически всегда проявляет себя во множестве сходных или даже противоположных областях. Самопроявления личности непредсказуемы: в одной могут сосуществовать талантливый политический деятель и одаренный художник или великий ученый и гениальный музыкант.

Чаще всего, в силу временной ограниченности человеческой жизни талантливая личность избирает одно доминирующее направление своей деятельности, но творческий потенциал этим не исчерпывается и начинается поиск выхода творческой энергии в других областях.

Порой наблюдается парадоксальная ситуация: в глазах общества один талант гения заслоняет другой. Поэтому, так часто можно встретить в биографических изданиях фразы, подобные этой: «Если бы он не стал известен миру как гениальный поэт, то прославился как самобытный художник».

Таким образом, результаты изучения творчества любого одаренного человека свидетельствуют о том, что развитие доминантного таланта, безусловно, стимулирует развитие потенциально возможных. Достигнув определенного качественного уровня в одной сфере, происходит увеличение количества сфер. Сразу несколько талантов чаще всего проявляются в смежных областях, так например, гениальность Пушкина как поэта и прозаика, художника и музыканта, Микеланджело как скульптора и живописца, архитектора, философа, математика, Шопена как композитора и пианиста.

Но не менее известны случаи невероятной одаренности человека, в совершенно, на первый взгляд, разных сферах. Так, безусловный талант Черчилля — политика и Черчилля – живописца, побудил художника Освальда Бирли сказать: «Если бы Уинстон уделял живописи столько же времени, сколько политике, он стал бы одним из величайших художников нашей планеты».

Таким образом, можно говорить о том, что вообще, все сферы деятельности неразрывно связаны через творчество и представляют собой, по сути, общий путь обретения свободы.

Бесспорно, феномен талантливой личности, это явление, которое обеспечивает цивилизационный рывок. Персоналии, изучению творчества, которых посвящено множество исследований, поражавших современников и удививших потомков, великие личности, прославившиеся в одной области и параллельно совершившие гениальные открытия в другой, являются не просто  порождениями конкретной культуры, значение деятельности которых ценно только с точки зрения истории культуры. Появление подобной личности, это поворотный момент истории.

Поэтому, хотя конкретная талантливая личность прочно и ассоциируется с определенной эпохой, ее творческая энергия всегда устремлена в будущее, причем и реализуется она сразу в нескольких направлениях, ведь сами преобразования в любой системе, будь социальный строй или художественная деятельность, всегда носят комплексный характер.

Список использованной литературы:

1. Андреев И.Л. Происхождение человека и общества. М., 1988.
2. Бердяев Н.А. О назначении человека.  М., 1993.
3. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества.-М., 1989.
4. Большая Советская Энциклопедия: в 30 томах. – гл. ред. А.М. Прохоров,

М., 1978.

1. Гончаренко Н. В. Гений в искусстве и науке. М., 1991.
2. Гуревич П. С. Культурология: Учебник для вузов. М., 2005.
3. Камю Альбер. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Бунтующий человек. М.,1990.
   1. Дружинин В. Н. Психология общих способностей. СПб., 1999.
   2. Кассирер Э. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры. М.,1998.

10.  Рабинович Е. Г.  Мерное бремя // Ноосфера и художественное творчество. М., 1991.

11.  Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. — гл.ред. И.Т.Фролов, М.,1991.

12.  Эфроимсон В.П. Генетика гениальности.  М., 2002.

ислам, цивилизация, современность, обновление

Рассматриваются проблемы существования современной исламской цивилизации, соотношение их с традиционным учением ислама, необходимость обновления ислама согласно требованиям современности, отражение этих идей в трудах отечественных и зарубежных ученых, как представителей мусульманской культуры, так и вне её.

Текст статьи:

В настоящее время ислам и сложившаяся на его основе исламская цивилизация переживают период, который обозначен рядом проблем или противоречий. Это, прежде всего, исламский фундаментализм, который сегодня, очевидно, понимается как угроза номер один для остального мира, а также ряд негативных явлений, которые противоречат установкам традиционного исламского учения, искажают их, трактуют в интересах определенных групп.

Вместе с тем, как отмечает Г. Мирский «ни одна религия не при­влекает такого внимания и не вызывает столько споров, как ислам. Его можно назвать самой сильной и жизнеспособной религией современно­сти. Ни в одной другой религии нет та­кого процента верующих, страстно и самозабвен­но преданных своей вере. Ислам ощущается как основа жизни и мерило всех вещей. Он привлека­ет все больше сторонников, многочисленные слу­чаи перехода в ислам контрастируют с практиче­ски ничтожным числом перехода из него в другие конфессии. В Соединенных Штатах ислам вскоре станет второй религией после христианства, от­теснив иудаизм. Простота и непротиворечивость устоев этой религии, отсутствие сложных интеллектуальных и метафизических конструкций, способность дать целостную и понятную картину мира, общества и устройства Вселенной — все это привлекает к исламу новые массы» [3]. Всё это позволяет говорить о жизнеспособности и перспективах дальнейшего развития исламской цивилизации, о её значительной роли в современном мире.

Анализируя рассмотрение культуроформирующих основ развития исламской цивилизации – исторических, философских, богословских — в трудах  известных современных исследователей ислама: Г. Мирского, Р. Гайнутдина, М. Лагенгаузена, следует отметить, что, как и в прошлом, сейчас исламский мир не представляет собой экономического, социального, политического, интеллектуального, эстетического однообразия, так как располагается на обширной территории и включает в себя большое количество государств и этнических групп, имеющих свои собственные традиции. «Имеется, однако, один об­щий знаменатель — мощная тенденция к возрожде­нию и утверждению тех самых духовных начал и традиционных ценностей, особого мироощущения, которые составляют основу исламской цивили­зации, вообще позволяют говорить о ней как об особой цивилизации» [3].

Начало XIX века, как известно, явилось важным переломным моментом в эволюции ислама. Произошли изменения в соци­ально-эко­номических структурах стран Востока, раз­витие национально-освободительного движения, изменения в общественном сознании. Всё это в совокупности повлекло за собой перемены во взглядах на роль ислама в обществе, как в рамках самой исламской цивилизации, так и за ее пределами. Эти процессы актуальны и в наше  время.

Насущная необходимость обновления ислама, всестороннего изучения, обсуждения этого вопроса, наконец действий, которые могут быть предприняты в целях изменения негативных сторон проблемы, подробно представлены  в работе  Р. Гайнутдина «Ислам в современной России». Актуальность постановки вопроса, как отмечает автор, обосновано «желанием поставить на обсуждение научной и религиозной общественности вопрос о дальнейших путях развития ислама и мусульманского сообще­ства России начала нового века, найти ответы на проблемы, которые ставятся перед мусульманским богословием современными реалиями религиозной и общественной жизни. Это потребовало, в свою очередь, изучения предпосылок возрождения ислама, изменений в его социальном и правовом статусе, противоречий в развитии религиозной жизни в современных усло­виях, доказательства не только необходимости, но, что немаловажно для российских мусульман, и воз­можности обновления учения ислама с учетом про­исходящих в их жизни изменений. Особое внима­ние автором уделено поиску путей обновления уче­ния ислама применительно к условиям идущей по пути демократических преобразований России с опорой на идеи, содержащиеся в Коране и Сунне — важнейших религиозных источниках, установле­нию и анализу их созвучных нашей эпохе сторон учения» [1].

В современном исламоведении магистральные процессы, протекающие в жизни исламской цивилизации, в целом характеризуются как «возрождение ислама», или «исламская реформация». В связи с этим следует говорить о ряде задач, которые стоят перед исследователями, занимающимися проблемой обновления ислама. Это:

• выявление предпосылок возрождения ислама, сопровождающегося резким увеличением му­сульманских объединений и учреждений, акти­визацией религиозной жизни и в целом замет­ным возрастанием в обществе интереса к рели­гии, ее истории, роли в развитии человечества;
• изучение реальных изменений в положении му­сульманских организаций в российском общест­ве, ставших основой возникшего партнерства между ними и органами власти, общественны­ми организациями;
• всесторонний анализ изменений, произошедших в функциях ислама, мировоззрении современно­го мусульманина, установление противоречий в развитии ислама в современных условиях, опас­ностей, возникающих на этом пути;
• на основе детального анализа Корана и Сунны, других источников раскрытие возможностей творческого развития, обновления учения исла­ма, поиск путей становления современного му­сульманского богословия, призванного способ­ствовать успешной адаптации верующих к тре­бованиям быстро модернизирующегося россий­ского общества и глобализации;
• определение тех аспектов из опыта реформации ислама в России XIX — начала XX века (джа-дидизма) и обновления учения религии в му­сульманских странах дальнего зарубежья в со­временных условиях, которые могут оказать со­действие развитию религиозной мысли в нашей стране [1].

Данные задачи актуальны как для России, так и для остального мусульманского мира. «Представителям тех стран, где ислам не является доминирующей мировоззренческой системой,  представляется, что в мусуль­манских странах ислам существует в неизменном виде со времен Пророка Мухаммада. Тем не менее, есть конкретные примеры того, как под воздействием экономических и социальных процессов еще в XIX веке они были вынуждены пойти на изменение ряда положений шариата — мусульманского права.

Процесс этот в настоящее время идет более быстрыми, чем в прошлом, темпами, охватывая гораздо более ши­рокий круг общественных проблем. На прошедшей в конце января 2004 года в Мекке конференции, организованной Всемирной исламской лигой, ко­роль Саудовской Аравии Фахд бен Абдуль Азиз ас-Сауд заявил: «Мусульманский мир надо реформи­ровать во имя прогресса и преодоления труднос­тей». Под прогрессом мусульманскими государст­венными деятелями понимается, как правило, освоение не только технологических и научных завоеваний западного мира, но и его демократиче­ских ценностей и свобод. Они понимают, что бе­зоговорочное следование сложившимся веками порядкам, игнорирование достижений Запада, а то и открытое противостояние ему тормозит развитие самих мусульманских государств. Поэтому, как от­метил на той же конференции Генеральный секре­тарь Всемирной исламской лиги доктор Абдулла ат-Турки, мусульманский мир «…вместо того чтобы разрабатывать стратегию отношений с христиан­ским миром, вынужден бороться с трудностями». По выражению Президента Пакистана Первез Мушаррафа, «ни одна страна в настоящее время не может существовать и развиваться в изоляции от остального мира». Президент Египта Хосни Мубарак считает, что мусульманское общество долж­но произвести «переоценку ценностей» и изменить характер отношений со странами Запада.

Осуществляя реформы в обществе, лидеры и об­щественные деятели мусульманских стран акцен­тируют внимание на вопросах, непосредствен­но связанных с исламом и заметно изменяющих его функции в обществе.

Практически все они стремятся осуществить кар­динальную реформу системы образования, нося­щую во многом чисто конфессиональный характер. Так, бывший премьер-министр Малайзии Махатхир Мухаммад, с именем которого связаны боль­шие успехи этой страны в экономическом и куль­турном развитии, призывает мусульман более ак­тивно изучать современные прикладные науки при одновременном совершенствовании религиозных знаний, соблюдая между ними разумный баланс. Только таким способом, подчеркивает Махатхир, мусульмане могут достичь успеха в современной жизни. В ней, по мнению отставного малазийско­го премьера, вряд ли преуспеет тот, кто однобоко сосредоточится либо только на изучении религии, либо на прикладных науках. По-настоящему богобоязненные мусульмане должны обязательно зани­маться прикладными науками, ибо нет противоре­чия между религией и наукой, и последняя только укрепляет и углубляет веру» (цит. по [1]).

Кроме того, принципиальными критериями обновления ислама сообразно требованиям времени считают корректировку позиции самого духовенства. «Дело в том, что рядовые служители ислама, часто не обладающие достаточными для понимания пу­тей развития современного мира и неизбежности в нем изменений знаниями и жизненным опытом, неодобрительно относятся к действиям хорошо ин­формированных в этих вопросах государственных и общественных деятелей. В результате они неодо­брительно относятся к нововведениям, внесению изменений в привычную жизнь, так как считают, что они направлены против ислама и мусульман. А если учесть, что духовенство пользуется среди ря­довых верующих большим авторитетом и довери­ем, то их влияние на умы следует признать весьма значительным и препятствующим реализации реформаторских целей просвещенных государствен­ных и общественных деятелей». Таким образом, современное образование и просвещение, могут служить реальными механизмами в деле обновления ислама.

В качестве глобальной проблемы современности, отмеченной как эпоха мощной межкультурной коммуникации,  несомненно, выделяется вопрос:  каким образом элементы исламской культурной традиции могут взаимодействовать с другими традициями, то есть участвовать в «диалоге цивилизаций». Очевидно, что идея существования изолированных цивилизаций, или идеи превосходства одних цивилизаций над другими в современном мире должны быть признаны как потенциально опасные.

«Для вступления в диалог мы тоже должны быть готовы стать иными людьми, так же как и другим вступающим в диалог мы должны помогать становиться другими людьми. Если цивилизациям предстоит вступить в диалог, это по аналогии будет означать, что они должны быть готовы расстаться со своим прошлым состоянием и стать иными цивилизациями» — пишет Мухаммад Лагенгаузен в своей работе «Современные вопросы исламской мысли» [2]. По его мнению, исламская цивилизация не должна здесь стать исключением.

Сэмюэль Хантингтон предлагает политический анализ современного мира как разделенного на несколько цивилизаций, обладающих различными религиями, историей, индивидуальностью и ценностями. Он описывает отношения между этими культурными группами как столкновение цивилизаций, поскольку различия в ценностях и иных культурных факторах порождают конфликт. Он также рассматривает исламскую цивилизацию как основного противника современного либерального Запада. Он предлагает американским политикам прилагать больше усилий на защиту и развитие западной цивилизации. Книга Хантингтона привлекла значительное внимание и, в то же время, вызвала немало критики. Его разделение на цивилизации критиковалось как нечто произвольное. Его анализ также порождал обвинение в культурной, если не расовой, предвзятости. Его взгляд на историю подвергся атаке как неточный. Наконец, его политические предложения были раскритикованы как идущие вразрез с национальными интересами США.

Один из наиболее интересных ответов концепции «столкновения цивилизаций» был сформулирован Президентом Исламской Республики Иран Сайидом Мухаммадом Хатами, который в обращении к 53-й Генеральной Ассамблее ООН 21 сентября 1998 года выступил с призывом к диалогу цивилизаций и предложил, чтобы 2001 год был означен в качестве «года диалога между цивилизациями». Поскольку выражения «столкновение цивилизаций» и «диалог между цивилизациями» представляются естественным образом противоположными, так, что предложение президента Хатами видится в образе гуманной альтернативы столкновению, эти идеи и в самом деле столь различны, что принадлежат к различным категориям [4] .

Существование современного мира,  характеризующееся стремительной глобализацией, предъявляет свои требования к культурам и цивилизациям. Проблема балансирования между сохранением традиционных духовных ценностей и вызовами  современности стоит наиболее остро.

Чтобы попытаться ответить на вопрос, возможен ли, и в какой мере диалог цивилизаций, следует обратиться к этому понятию с точки зрения того, что он собой представляет, то есть с позиций коммуникации.

По словам М. Лагенгаузена: «В метафорическом смысле, вся совокупность продуктов цивилизации может восприниматься как ее речь. Цивилизации говорят посредством их искусств и технологий, через их литературу и закон, через историю их представлений. Даже если цивилизации не обладают мозгом для размышления, мысли возникают среди людей, составляющих цивилизацию, и отражаются в их труде, и их продукты могут быть отнесены к цивилизации в целом. Таким образом, есть определенное понимание, в свете которого цивилизации обладают языками, и, как человеческий язык демонстрирует его мысли, также мысли цивилизации отражаются в ее продуктах. Если же, цивилизациям предстоит вступить в диалог, то говорить для них – недостаточно. Они также должны слышать друг друга. Один человек демонстрирует то, что он выслушал другого, тогда, когда речь другого находит свое отражение в реакции и поступках первого. Если цивилизации говорят между собой через их продукты, то можно говорить о том, что они слушают друг друга, если продукты одной порождают реакцию, в исторических событиях или в собственных продуктах другой.

Вступая в диалог, один человек становится ответственным перед другим. Эта ответственность обретает крайние формы в случае диалога между цивилизациями, поскольку каждый становится ответственным перед другим, который рассматривается как представитель подходов, ценностей и традиций, чуждых для него самого. Быть ответственным в диалоге цивилизаций означает ответственно взвешивать сказанное или сделанное, равно как идеи или практики той цивилизации, с которой он себя отождествляет, и затем быть открытым необходимости развивать, объяснять, защищать и при необходимости либо развивать, либо отказаться от этого мнения и в последнем случае начать работу по выработке нового мнения в терминах, либо понятных чужой цивилизации, либо таких, которым можно научить и разъяснить» [3]. Это особенно важно для мусульман, так как роль ислама в диалоге цивилизаций довольно сложна.

Несмотря на существующие противоречия, мусульманская цивилизация, как считают многие исламские и западные мыслители, должна начать всерьез рассматривать проблемы западной цивилизации, а западная соответственно исламской. «Мы не можем долее удовлетворяться традиционными доказательствами, поскольку стандарты мышления, которыми они оперируют, более не являются принятыми повсеместно. Это не означает, что традиционная мусульманская теология или философия могут или должны быть попросту оставлены за бортом, скорее, вопросы теологии требуют более фундаментального критического отношения, нежели обычно. Мы должны начать с попытки понять то, как основные концепции теологии, концепции Бога, человека в мире, рассматриваются в Исламе и в христианской культуре, и как рациональный анализ этих концепций и их различное истолкование в исламской и христианской традиции может помочь нам расчистить путь к их пониманию» [3].

Таким образом, обновление ислама, под которым подразумевается прогресс в общественной жизни, признание новых правовых норм, свободы личности, освоение новых технологий, развитие науки, образования, участие в равноправном диалоге цивилизаций, является требованием современности и наиболее прогрессивные исламские государственные деятели и богословы, а так же обычные люди – современные мусульмане, приходят к такому пониманию и предпринимают определенные шаги, чтобы их цивилизация органично вписалась в современную мировую культуру согласно требованиям нашего времени.

Литература:

1. Гайнутдин Р. Ислам в современной России. М.: Фаир-Пресс, 2004. – 320 с.
2. Лагенгаузен М. Современные вопросы исламской мысли [Электронный ресурс] // Информационно-аналитический сайт религиозного объединения мусульман-джафаритов Санкт-Петербурга: сайт. —  URL: http://www.shia.spb.ru/publ/info/174 (дата обращения 10.03.2010).
3. Мирский Г. Исламская цивилизация в глобализирующемся мире // Мировая экономика и международные отношения. – 2004. — №6. — С. 29-37.
4. Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. Составитель Б.С. Ерасов. — М., 1999. – 556 с.

субкультура, религиозность, крестьянство, крестьянская религиозность, типы религиозности, образно-обрядовый тип

В статье обосновывается возможность применения субкультурной методологии к исследованию религиозности крестьянской субкультуры, носителями которой в основном являются сельские жители старшей возрастной группы. В нынешней ситуации она не имеет прямой связи с язычеством, далеко не тождественна каноническому православию, в то же время отлична от православия других социальных слоев. Специфическая «окрашенность» крестьянской субкультуры – семейное хозяйство, хозяйствование на земле как базисный способ проявления природы человека и основа цивилизации, деревенский традиционализм и консерватизм, низшее положение в системе социальной иерархии – образуют семантические границы сельского локуса, в рамках которого формируется особый тип образно-обрядовой религиозности.

Текст статьи:

В настоящий момент осуществляется переход к постклассической методологии социальных теорий, позволяющих уйти от парадигмальных универсальных характеристик общества как тоталитарного или демократического к его реальному многообразному послойному изучению. Рассмотрение общества как субкультурного образования с одной стороны, обоснованно учитывает состояние нестабильности и неустойчивости, характерное для кризисных периодов, а с другой стороны, не исключает, а наоборот, предполагает изучение человека вместе с его жизненным миром в контексте конкретных форм бытия. Таковы на сегодня исследования в жанре «cultural studies». Внимание переключается на повседневные практики: дискурсивные, поведенческие, ритуальные и т.д. [2]. Никакого однородного абстрактного общества больше нет (да и не было никогда), мир разделен на подсистемы, структуры, анклавы, подгруппы и т.д. Реальность неоднородна и многообразна. Сегодня говорить об обществе и не говорить о его представителях – личностях, разнообразно и уникально это общество представляющих – невозможно. Тем более, когда речь идет о таких сложнейших ментальных репрезентациях общественного мировоззрения, как духовно-религиозное сознание. И методология использования субкультурной дифференциации кажется нам наиболее плодотворной и обоснованной.

Вслед за Т.Б. Щепанской, следует отметить, что «понятие «субкультура» сформировалось в результате осознания неоднородности культурного пространства, ставшей особенно очевидной в урбанизированном обществе. Оно первоначально обозначало явления, воспринимавшиеся как не- или вне-культурные. Со временем, однако, оно получило иной смысл. Обнаружилось существование и других культур, отличающихся от официальной, но вполне реальных, со своими нормативными и символическими характеристиками. Это придало новую жизнь понятию «субкультуры», впрочем, в несколько измененном значении. Теперь оно прочитывается как обозначение «подсистемы» культуры, указывая на мультикультурный характер современного общества. Субкультура не представляет собою самостоятельного целого. Ее культурный код формируется в рамках более общей системы, определяющей основу данной цивилизации и целостность данного социума (ее мы и обозначаем словом «культура»). Субкультуры, как ее подсистемы, опираются на ее культурный код (общий для большинства их и обеспечивающей их взаимопонимание), а кроме того, ориентированы на постоянный диалог с нею. Этот диалог может принимать формы «обновления культуры», ее «развития», «восстановления традиций» – или «противостояния», «разрушения» и проч., но он необходимый элемент самосознания и самоопределения субкультур. Каждая из них определяется, прежде всего, по отношению к культуре (господствующей, общепринятой, материнской и т.п.), противопоставляя ей свои нормы и ценности, либо черпая в ней обоснования этих норм» [3]. Именно в таком прочтении концепция «субкультуры» понимается автором и представляется чрезвычайно плодотворной как в научно-эвристическом (программа описания различных сегментов и вариаций православной религиозности), так и в практически-прикладном отношении.

Очевидно, что современную российскую культуру можно представить как единую систему, основанную на субкультурных подсистемах, принципиально отличных друг от друга, в том числе, и в сфере духовного развития, что даже при единой самоидентификации верующих как православных создает различные по своим социальным характеристикам варианты воплощения православной религиозности. В данном контексте, православие в России мы рассматриваем как материнскую культуру, порождающую многообразие прочтений в рамках различных социальных субкультур, аккумулировавших тот набор условно-знаковых и поведенческих атрибутов человеческой жизни – которые непосредственно выросли из Церковной традиции — но сами ею не являются. Получается, что если ядро идентификационной матрицы («я – православный») у всех верующих является одним и тем же, то другие социальные характеристики, входящие в ее состав, хотя и непременно взаимосвязаны с ядром, однако в каждом случае имеют свой неповторимый облик. Вышесказанное дает повод рассматривать православную религиозность не только в объективированном (т.е. отстраненном от ее носителя) виде, описывая ее через нормы и ценности религиозной доктрины, но и как принадлежность конкретного сообщества верующих, или ее субкультуру. Это позволяет за общей, «соборной» религиозностью русских как отдельной нации, которая имеет свои особенности, обусловленные своеобразием православного христианства, общим характером российской ментальности и психологии, увидеть удивительную вариативность интерпретаций религиозной «нормы», выделить специфические типы, за которыми стоят определенные социальные множества индивидуумов со сходными духовными обликами и социальными качествами (субкультура).

Типы религиозности – это понятия, которые отражают определенный ее характер, общий для некоторого числа людей, и на этой основе выделяют соответствующие классификационные группы [4]. В основу типологии можно положить принцип консолидации соответствующих общностей – что определяет и характерные особенности той или иной общности – ее облика, социальных интересов, мировоззрения, языка и проч. – становятся основой «языка» формирующейся в этой среде субкультуры. Субкультура в этом случае просто формирует или обозначает границы вокруг людей со схожим опытом и взглядами на что-либо. Посредством нее человек «формирует» собственный облик мира, бога, морали, которые определяют его поведение и религиозную практику. В результате, вместо классификации, взятой по одному признаку, можно получить многомерную типологию современной религиозности как суммы верований и практик той или иной определенной группы. На наш взгляд, это позволяет определить место религии в экзистенциональном определении личности, поскольку, ее понимание не всегда означает принятие конкретного вероучения и религиозных практик. Поэтому типология, основанная на субкультурой методологии, учитывает не только активно верующих, но и тех, для кого идея Бога носит скорее умозрительный характер. Религиозность имплицитно присутствует в языке, устройстве жилья, одежде, бытовых нормах, по сути дела, неявно окружает повсюду, оказывая влияние на человека независимо от его желания и степени сознательной религиозности.

Попытки осмыслить и проанализировать многослойность формирующегося нового общества в начале XX века были предприняты Марией Скобцовой [5], которая составила собственную типологию религиозных сознаний, и порожденных ими типов религиозного благочестия в православии с точки зрения их «исторического возникновения, нравственных свойств, ее быта, даже ее искусства, силы ее распространения, творческих возможностей, заложенных в ней…». Будучи православной подвижницей и глубоко переживая то состояние духовного неблагополучия, заложником которого стало русское православие, она на несколько интуитивно-чувственном уровне она выделила пять типов благочестия: евангельский, уставщический, эстетический, аскетический, синодальный, чем, по сути, охарактеризовала особенности религиозной жизни различных субкультур того времени: русских мигрантов, старообрядцев, интеллигентов и духовной элиты общества. «У каждого духовного типа есть своя, подчас очень сложная история, свой собственный генезис, каждый определяется разнообразнейшими условиями своего возникновения. Человек не только по внутреннему тяготению оказывается в одной или другой группе, но как бы и предопределяется к ней той средой, из которой он вышел, воспитанием, научением, влияниями».

Религиозность русской эмиграции и церковной иерархии М. Скобцева определяет через синодальный тип, который отличается достаточным уровнем знания священных символов, регулярностью культовой деятельности, ставшими суть «неизбежным атрибутом великодержавной русской идеи». Эта религиозность есть каноническая (официальная, институционализированная, идейная), для которой не характерна интенсивная религиозно-духовная жизнь. Для того, чтобы чувствовать и сознавать себя полноценным православным христианином, достаточно своевременно выполнять обряды, исповедоваться и причащаться. Этот тип демонстрирует конфессионально-социальную позицию замкнутости и самодостаточности. Традиция, на которую он опирается, — застывшая, неподвижная, отказывающаяся от развития. Она вносит в его мышление и деятельность непомерную дозу охранительного консерватизма. Уставнищеческая религиозность старообрядцев выражается в акцентированном внимании к внешней атрибутике, сосредоточенности на форме, а не на сути ритуалов и обрядов, чрезмерной приверженности архаическим образцам поведения. Особенностью религиозности интеллигенции является эстетизм, в котором «церковное благолепие, красота песнопений, слаженность богослужений, — становится самоцелью, заменяет самого Христа». Стремлением спасти собственную душу, отгородиться от тлетворного влияния среды с помощью усиленного исполнения обрядов и ритуалов изнуряющего характера отличается аскетический тип религиозной жизни, внутри которого «растет своеобразный возвышенный духовный эгоцентризм». Идеалом М. Скобцевой является евангельский тип, понимаемый как интериоризированная религиозность, вошедшая в экзистенциональный мир человека; как религиозный опыт, исключительно состояние индивидуального сознания, выражающее чувство единения с высшим, божественным началом. В его основе — жажда «охристовления» жизни, иными словами, собственная жизни имеет у евангелистского типа христоцентрическую ориентированность. Евангелистскому типу присуще такое миропонимание, которое в полной мере опирается на Священной Писание.

Мысль М. Скобцевой ценна тем, что имеет прямое отношение не только к идеалам церковного вероучения и наиболее ярким представителям российского христианства, но и позволяет использовать данный подход к рядовым христианам России. В размышлениях о религиозности значительный интерес представляют не только подвижники, митрополиты и патриархи, но и простые верующие. Поэтому одним из наиболее продуктивных направлений развития современной антропологии выступает анализ наиболее распространенных в русском обществе религиозных типов. Познавательный интерес к ним позволяет подойти к пониманию сущности религиозной жизни со стороны ее антропологического измерения.

Ближе к современности предстоит классификация академика Н.И. Толстого [6], в которой ученый выделяет в рамках русской национальной культуры четыре субкультуры – элитарную, народную, «третью культуру» (мещанскую) и традиционно-профессиональную. Очевидно, что авторы выделяют наиболее яркие эмпирические типы религиозности, улавливая связь между спецификой проявления религиозного чувства в зависимости от принадлежности к тому или иному социальному окружению, сообществу/субкультуре. Опираясь на предшествующую историографическую традицию, научно и творчески переосмысливая ее в категориях современного опыта в связи с изменением социокультурной ситуации, сегодня можно выделить гораздо больше субкультур, которые потенциально могут продемонстрировать какие-то особенности религиозной идентификации: городские жители (жители столицы и провинции), сельские старожилы, творческая интеллигенция, учащаяся молодежь (студенты ВУЗов, ПТУ), служащие и т.д.

Один из наиболее самобытных и традиционных типов религиозной жизни выработан крестьянством. В нынешней ситуации он не имеет прямой связи с язычеством, далеко не тождественен каноническому православию, в то же время отличен от православия других социальных слоев и потому нуждается в самоидентификации и самоназвании, отражающем его сущность. Чтобы показать специфику образно-обрядовой составляющей крестьянской религиозности, необходимо осмыслить сущность крестьянской субкультуры в философско-методологическом, социокультурном и историко-научном аспектах. Тем более, что становление современной российской цивилизации сопровождается агрессивным разрушением традиций, распадом аграрного общества, относительно стабильного, привычного уклада, выразителем которого является такая крупная субкультура как крестьянство, т. е. люди, занимающиеся традиционным крестьянским трудом. Несмотря на то, что по статистическим данным за 2009 г. 27% населения России проживает в сельских условиях (в Белгородской области — 33,6 %; Курской области — 35,8%; Воронежской области – 36,7%) [7]), традиционная деревенская культура находится под угрозой исчезновения, ибо до сих пор не выработано механизма ее выживания в условиях модернизации и перестройки. «Продолжается упадок социальной инфраструктуры сельской местности, катастрофически растет число заброшенных, «неперспективных» сел и деревень. Беднеет и стареет сельское население. Более 9,6 млн. человек или 24,4 % от общего числа проживающих на селе — люди в возрасте старше 55 лет, из них около 4 млн. — старше 70 лет. Естественная убыль сельского населения за последние 8 лет увеличилась в 9,3 раза. Сельская депопуляция охватывает 85 субъектов Российской Федерации» [8]. Относительным развитием отличаются более или менее крупные сельские поселения, районные центры, связанные с функционированием агрохолдингов, интеграцией в агробизнес. Стагнация и гибель небольших сел сопровождается разрушением инфраструктуры (например, «укрупнение» школ посредством ликвидации малокомплектных школ), ростом безработицы и всеобщей анемии. Именно в ХХ в. получили развитие крестьяноведческие исследования (peasant studies), или крестьяноведение, в центре которого находятся крестьянские «миры», выражающие общественные отношения и способы жизни, отличные от жизни городов и развивающейся в них науки [9]. В свете происходящих изменений исследование религиозной ситуации деревни, основанное на живой конкретике, предстает в новом ракурсе и приобретает особую актуальность и новизну.

В современных условиях идет процесс становления многоукладной структуры сельского населения страны. Нынешняя ситуация, конечно, очень сильно отличается от той, которую описывали собиратели фольклора, этнографы и теоретики второй половины XIX — первой трети XX в. Крестьянство менялось на протяжении веков и особые трансформации претерпело в XX столетии. Пережив годы атеизма, коллективизацию, Великую Отечественную войну, послевоенную разруху, «укрупнения» и другие эксперименты эпохи хрущевской оттепели и, наконец, так называемую «перестройку» и последовавший за ней крах колхозно-совхозной системы, современного работника на земле, конечно, весьма условно можно соотнести с понятием «крестьянин», что отмечается в научных дискуссиях.

В данной работе культура современного крестьянства представлена как «субкультура» по отношению к общерусской национальной культуре XXI века. Вместе с тем, применение термина «субкультура» в данном случае, как и в ситуации анализа субкультуры старообрядчества, ставшими весьма популярными в последние десятилетия, требует особого такта. Отмечая предельную открытость крестьянства, многие говорят о социальной группе, страте. Однако, это категории социологии, отражающее социальную структуру общества с акцентом на экономических, а не на социокультурных характеристиках. Следует учитывать, что, «субкультуры», «среды», «социальные круги», «социальные страты» или «жизненные стили» – понятия, которыми обычно оперируют культурологи и социологи – в определенном смысле, это всегда модель, схема, стремящаяся представить существующие в реальности, предельно переплетенные социокультурные сети, где есть пересечения различных дискурсов и типов микрокультур, четко разграничение которых не возможно. Так, выделяя субкультуру крестьянства, надо всегда иметь в виду, что на современном этапе она весьма многослойна. Происходит процесс движения сельского общества от унификации к разнообразию социальной жизни. «Особенно это проявляется в сфере производства (многообразие организационных форм сельскохозяйственного производства, многообразие и социальных статусов для отдельных работников и в целом трудовых коллективов; снятие ограничений на выбор хозяйственных партнеров (раньше в основном было государство), возможности по изменению размеров личных подсобных хозяйств населения и др.). Связанная с выше указанным аспектом, усиливается дифференциация сельского населения и рост числа факторов, обусловливающих эту дифференциацию» [10]. С точки зрения прогноза и анализа перспективных проблем, интересным и весьма обсуждаемым объектом исследования сегодня выступают инновационные группы, такие как: фермеры и работники сельскохозяйственных предприятий. Фермерский сектор, доля которого в общем объеме невелика, ориентирован на создание товарного хозяйства, высокий доход и уровень жизни, на наиболее полное удовлетворение личных и семейных потребностей. По возрастному составу эта группа одна из самых молодых. Коллективный (корпоративный) сектор образуют крупные сельхозпредприятия – преемники колхозов и совхозов. В отличие от фермерского, семейный сектор (личные подсобные хозяйства) ориентирован на ведение натурального или полунатурального хозяйства, напряженный труд, обеспечивающий известную полноту органического существования крестьянской семьи. «Наряду с сохранением традиционных (ЛПХ) и появлением новых самостоятельных хозяйственных единиц (фермерских хозяйств, агрокомплексов) в современном российском селе возникла специфическая армия наемного труда из числа уволившихся или уволенных из коллективного хозяйства (поденщики нового типа). На этом фоне растет число семей, в большинстве случаев молодых, намеренно отказывающихся от ведения подсобного хозяйства. К этому такие семьи принуждает нехватка времени, если на постоянную работу им удается устроиться за пределами села, или они стремятся порвать с крестьянскими привычками и традициями предшествующих поколений» [11]. Данные последних десятилетий иллюстрируют отличия в структуре жизненных ценностей различных возрастных и профессиональных когорт сельского населения. Выше обозначенное позволяет говорить о складывающихся альтернативных способах жизни нескольких «соседских», но совершенно различных социальных групп, — носителей и выразителей разных социокультурных качеств. Очевидно, что фермерские хозяйства и агрокомплексы – относительно молодые и развивающиеся явления в сельском хозяйстве России – формируются на новых принципах, отличных от «натурального» крестьянского хозяйства в классическом понимании, представляют собой «мощную тенденцию посткрестьянизации, интеграции в систему рыночных отношений» [12].

Крестьяне в традиционном понимании этого слова (в отличие от наемных сельскохозяйственных рабочих, крупных, средних и мелких сельских предпринимателей, фермеров, самостоятельных сельских производителей, объединенных в кооперативы и товарищества) не являются по определению предпринимателями (ориентация в производстве, прежде всего, на удовлетворение потребностей семьи), характеризуются склонностью к традиционализму и изоляционизму. Безусловно, особого крестьянского уклада хозяйственной жизни в той форме, в которой об этом можно говорить в начале XX века, на сегодняшний день не существует. Но в более ограниченном смысле, связанном с укладом повседневной жизни сельского населения, с жизнью в небольших сообществах, с работой на земле, он, конечно, остался. Этот тип отличается от других значительной долей лиц пенсионного возраста (60 лет и старше), уровень образования которых зачастую ограничивается начальной школой и которые генетически связаны с землей не только местом проживания и характером труда, но и особой культурой, укладом жизни, взглядом на мир. Именно данную группу как выразителя традиционной крестьянской культуры, хранителя национальных традиций в современных социокультурных реалиях мы будем подразумевать, говоря о крестьянской субкультуре в диссертационном исследовании.

Территория Центрального Черноземья, которую мы обследуем, в прошлом была известна как крупнейший очаг традиционного бытования народной художественной культуры, которая имела свое своеобразие песен, инструментальной музыки, хореографической пластики, говоров, обычаев, праздников, обрядов, одежды, и которая сегодня преимущественно стала достоянием прошлого. Это типичный регион Центральной России, считающийся оплотом православной Церкви: здесь активно восстанавливаются и открываются храмы, широко отмечаются религиозные праздники, церковные службы транслируются по телевидению, руководители госструктур посещают церковные службы, а церковные иерархи – светские приемы. Несмотря на то, что духовенство позиционирует себя как единственного легитимного интерпретатора христианского учения – дискурс «каноническое» — «народное православие» латентно присутствует в православной провинции и наиболее ярко разница между «традиционным» и «книжным» православием проявляется на примере отношения сторонников той и другой традиции к обрядам и таинствам православной церкви, церковным праздникам и в особенностях почитания святых и святынь.

Деревенская субкультура, как правило, отличается малочисленностью и стабильностью состава, что в свою очередь порождает ограниченность коммуникативного пространства, прозрачность жизнедеятельности: жизнь каждого субъекта проходит на виду у односельчан, субъекты практически не могут обособиться, прибегнуть к избеганию, дистанцированию и переключению: деловые рабочие контакты тесно переплетаются с бытовыми. Относительно автономизированная сельская субкультура даже в эпоху Интернета оставляет более или менее стабильными обычаи, нормы, представления и ценности сельских жителей, и во многом остается обществом устной культуры. Культура семьи и сельского социума гораздо сильнее интериоризируется детьми, чем их городскими сверстниками. Она основана на эмоциональной близости, общинном типе взаимоотношений, постоянном социальном контроле, трансляции таких ценностей как «семья» и «труд». Среди наших информантов преимущество составляют люди с начальным и средне-специальным образованием, в основном – женщины за сорок и бабушки — пенсионерки. Однако деревенское сообщество, которое мы наблюдаем, во всех отношениях далеко и от замкнутости, и от архаики. Реальная сфера, которая в недавнем прошлом регулировалась народной верой, значительно сузилась. Развитие медицины способствовало снижению роли народной медицины и знахарства, сокращению сферы родильной магии и утрате профессии бабки-повитухи. Уходит в прошлое профессия пастуха, а заодно и поверья, связанные с пастушеством вследствие сокращения поголовья скота. Народная традиция начинает подпитываться и популяризироваться масскультурой, средствами массовой информации: деревенские женщины узнают о средствах народной медицины и заговорах из издающихся сборников и газет. Очень часто дети и внуки наших информанток живут в районных центрах или крупных городах, приезжая на лето к своим бабушкам в деревню, они способствуют смешению городской и деревенской культуры. Некоторые люди работают в городах, некоторые горожане свои деревенские дома используют как дачи. Пожилых родителей дети зачастую забирают в город. Таким образом, городская культура со всеми своими атрибутами активно проникает в деревню, а само деревенское население столь же активно устремляется в города. Миграция по оси «деревня – город» способствует проникновению в деревню городской культуры и, одновременно, подтверждает реальность урбанизационных процессов. Одна из них – размывание территориальных границ между деревенской и городской субкультурами. Границы субкультуры постепенно смещаются из пространственной плоскости в иное, личностное измерение. Не место проживания или сословная принадлежность становятся, в новых условиях, определяющими факторами культурной идентичности индивида. Ими все чаще выступают образовательный уровень, социальный опыт, личные предпочтения.

Таким образом, крестьянская (сельская/деревенская/земельная) субкультура или, как осторожно говорит Ю. Лотман, «инокультура» – наследие традиционного общества в обществе современном. Пройдя путь через крепостное право и катаклизмы XX века, она сохранила такие характеристики как единство природного, хозяйственного и социального — подчинение хозяйственно-трудовой деятельности природным ритмам, тесное переплетение хозяйствования с отношениями в семье и с соседями, отсутствие ярко выраженной индивидуальности, преобладание социальных связей личного типа. Природосообразность и традиционность сельской жизни породила совершенно особый – образно-обрядовый тип религиозной духовности, отличный как от «правильного», канонического православия, так и от «народного православия», формирующегося в условиях города с его иновационностью, насилием, настраиванием искусственных процессов над естественно-природными.

Представляется, что доминантой крестьянской религиозности является образно-обрядовая составляющая. Мир здесь воспринимается как взаимосвязанное таинственное целое, в котором действуют закономерности, которыми надо научиться пользоваться. Основная интенция этого типа религиозности направлена к глубинам природно-стихийного бытия. Этот тип религиозности очень связан с интуитивно-чувственно-природной сферой человека. В социальной плоскости важны чувства своего родного дома (национальности), своей территории (родины). В религиозном понимании значительное место занимает суеверные представления: вера в гадания, сны, знахарские способы лечения. Для образно-обрядовой религиозности характерно такое состояние сознания и поведения субъекта, которое отличается повышенным уровнями эмоциональности, нерефлексивности, легкостью ассимиляции любых верований, даже противоречащих основному символу веры. Поэтому такое понимание вряд ли можно связать непосредственно с православием.

Информанты имеют светские профессии и начальное образование. События их жизни приходятся преимущественно на советский период. По их словам, религиозные убеждения и желание строить свою жизнь сообразно традиции была привита в семье. Таким образом, сегодняшнее понимание православия во многом определяется тем, что дали им в семье. Поэтому их понимание Бога не по-философски книжное, но основанное на религиозной практике. Религиозное «Я» актуализируется во время главных жизненных событий, для которых предусмотрены специальные православные обряды: рождение ребенка, свадьба, похороны. Поэтому в их понимании православия главный акцент делается на внешних атрибутах и соблюдении обрядов и обычаев. Для них православие выступает традиционной основой повседневной жизни. Старики не задаются вопросами о правильности толкования тех или иных обрядов, они живут этими обрядами. Они в большей степени ценят не мнение официальных духовных деятелей, а опыт своих «отцов и дедов». Правильным для них является то, что говорили и делали их предки.

В целом, субкультурная парадигма дает возможность отойти крайних бинарных оппозиций и разобраться в многообразии духовных практик, представить современную религиозную ситуацию как открытую и динамичную реальность, учитывающую широкий спектр равноправных феноменов – «от глубоко интернализованного трансцендентного опыта до знаковой, эмблематической религиозности и даже религиозной моды» [13]. Очень вероятно, что только совокупность всего множества субкультур создает целостный облик современной многогранной православной жизни россиян. Нельзя утверждать законченность процесса формирования различных субкультур. Напротив, мы подчеркиваем, что отдельные черты существующих субкультур являются следствием резкого изменения сегодняшнего общества в России в сторону глобализации, модернизации, некоторые типы будут усложняться и видоизменяться, некоторые исчезнут совсем.

Список литературы

1. Работа выполнена при поддержке Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы, госконтракт № П-861 от 18.08.2009 г.
2. См., например: Козлова Н.Н. Советские люди. — М., 2005.; Судьбы людей: Россия XX в. Биография семьи как объект социологических исследований. – М., 1996.
3. Щепанская, Т.Б. Традиции городских субкультур // Современный городской фольклор. — М., 2003. – С. 117-121.
4. Введение в общее религиоведение: Учебник / Под ред. Проф. И.Н. Яблокова. – М., 2001. – С. 301.
5. Мать Мария (Скобцова). Типы религиозной жизни //Вестник РХД, 1997, № 176. – С. 23-72.
6. Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995.
7. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2009: Стат. сб. / Росстат. — М., 2009. — С. 66.
8. Кулик Г.В. Выход из тупика есть. – М., 2003. – С. 53.
9. Рефлексивное крестьяноведение: Десятилетие исследований сельской России / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина, В. Данилова. – М., 2002 .

10.  Мартынова И.Н. Социально-экономическая оценка инноваций в сфере организации и стимулирования сельскохозяйственного труда. Канд. дис. ИЭиОПП СО РАН. Новосибирск, 1992. – С. 19.

11.  Фадеева О.П. Хозяйственные уклады в современном российском селе //Социологические исследования. 2007, № 11. – C. 66-68.

12.  Возьмитель А.А. Социальные типы фермеров и тенденции развития фермерского движения //Социологические исследования. 1994, № 10. – С. 49.

13.  Религиозные практики в современной России: Сборник статей /Под ред. К. Русселе, А. Агаджаняна. – М., 2006. — С. 17.

творчество, человек, уровни сознания, уровни разума

В статье рассматривается понимание творчества, его уровни, направленность, значимость и развитие его технологий в современной культуре

Текст статьи:

“Творчество — есть создание нового”. Именно в этой транскрипции понятие творчества существует в культуре. В силу этого, культура и творчество явления, вытекающие одно из другого. Как культура создается в процессе творчества, так и творчество питается и развивается за счет культуры. Поэтому целесообразно рассматривать творчество как вершину главной движущей силы — деятельности, в процессе которой создаются новые ценности, имеющие тот или иной культурный статус.

Творчество — сложная проблема, загадка которой всегда будет волновать умы людей. Несмотря на многочисленные изыскания в этой области, тайна творчества не разгадана, и, очевидно, не мо­жет быть выявлена до конца. Совершенно очевидно, что стилей, видов, способов творчества столько, сколько существует творцов. Каждый вырабатывает свой собственный метод, свою творческую лабораторию, однако наметились несколько крупных направле­ний, поставивших себе задачу определить сущность творчества.

Так же разнообразны и уровни творчества. Различают творчество  сфере исполнения, авторства, подражательства, интерпритации, вариативности, импровизации и др. Причем все эти направления обладают выраженной спецификой, формируют необходимые именно в этой сфере навыки и др. Но с большей долей определенности, творчество подразделяется на созидательные процессы в области создания идей (продуктивное) и создания технологий (репродуктивное)[1].

Исследователи творческих процессов в течение долгого времени пытаются выяснить приоритетность этих позиций. Сторонники “создателей идей” (Любкохт Ф., Рансверт С., Шипурин Г. и др.) полагают, что главное в творчестве и, следовательно культуре — создание идей, то есть мыслеформ, которые затем могут быть облечены в одеяние конкретного предмета. Именно идеи, мысли — главное богатство культуры. Поэтому человек и человечество должно сформировать по отношению к данному аспекту правильное понимание. Сторонники “технологической компоненты” (Зараев В., Зверев А., Фуйдинг Р., Янкерс А. и др.) полагают, что идея — важная, но не столь значимая позиция в творчестве[2]. Люди не могут питаться идеями, последние должны быть облечены в предметы. Для развития общества необходимы не только правильные идеи, но и оптимальные технологии. Они способствуют наполнению общества образцами культуры. Поэтому важно не просто придумать модель, но и быстро, с меньшими затратами, на высоком качественном уровне создать предмет. Для этого необходима технология, которая может помощь человеку овладеть той или иной профессией, навыками, научить созданию предметов, продуктов культуры и др. Технологическое творчество — огромная поле, в котором создаются методы творчества, методы обучения, методы выполнения тех или иных действий и др.

В последнее время оба уровня творчества считают равнозначным, отмечая, что приоритет тому или иному направлению отдают в зависимости от ментальности национальных культур. Так, российская культура — делает акцент и полагает более значимым творчество в сфере производства идей; культуры же, ориентированные на исполнение (Япония, Китай и др. восточные культуры) полагают более значимым творчество в области технологий. Очевидно, что целесообразно считать творчество в том или ином направлении одинаково значимым и рассматривать его приоритетность с точки зрения воздействия на личность.

Помимо создания нового, имеющего значение для существующей культуры, творчество может выступать в этом качестве и по отношению к личности. Поэтому репродуктивные (воспроизводящие) виды знаний и деятельности, не являющиеся для общества новыми, ставят личность в ситуацию творчества, вырабатывая в ней, тем самым новые способности, навыки, умения, знания. В силу этого, каждое новое поколение становится творцами в процессе освоения наличной культуры.

В литературе творчество трактуется как “процесс человеческой деятельности, создающие качественно новые ценности. Творчест­во представляет собой возникающую в труде способность человека из доставляемого действительностью материала созидать новую ре­альность, удовлетворяющую многообразным человеческим потребностям”[3]. В истории развития человечества наметились несколько направлений-взглядов на творчество. Платон рассматривал его как “божественную одержи­мость”,  трансформируясь в  направлениях и культурах, но оставаясь прежней со сути, эта позиция существует и до настоя­щего времени.

Ученые всегда пытались систематизировать творчество. Аристотель отмечал типы мимесиса в искусстве, Руссо и Декарт придерживались принципов рационализма — выработки канонов, контролирующих деятельность в познавательной сфере и моменты перерастания в творчество. Русские философы и писатели создавали свои системы — теоретико-художественные; в который возможно отражение высших твор­ческих достижений.

Широко известны теории З.Фрейда и Э.Фромма, в которых фрейдистская школа связывает творчество и творческий процесс с сублимацией. Поэтому творчество в этой интерпретации — уравновешивание принципа удовольствия и ре­альности, которые Фрейд полагает как основные виды  психики человека. Творчество поэтому — стремление удовлетворить накопившиеся желания, адаптироваться через эту трансформацию в реальности, которая рассматривается как игра. При этом жела­ния — заложенные с детства комплексы, каковые укрепились и увеличились под воздействием многочисленных общественных за­претов, связанных преимущественно с сексуальной сферой. В ито­ге все творчество художника дает выход его сексуальным влечениям. Такое трактование переносится фрейдистами не толь­ко на объяснение процесса создания, но и содержания произведе­ний, кои, в свою очередь, переносятся и на анализ восприятия. Более того, общество и общественные коллизии, отмечает Фрейд, порождены именно этими причинами, причина психических сры­вов, напряжений, конфликтов, лежит в этой биологической зоне.

Фромм рассматривал творчество как осмысление проблемы сущности и существования человека, придя к выводу, что главным в этом мире является любовь не во фрейдистско-сексуальной одеж­де, а всеобъемлющая любовь, основой которой является искусство. Поэтому главное в мире — искусство, поиски человеком самого себя, выражение своих поисков в художественных образах, кото­рые имели место в прошлом, настоящем и будущем.

Целый ряд исследователей связывает творчество с системати­ческой деятельностью, преимущественно предметного характера. Можно сказать, что именно эта позиция преобладает в разработке феномена творчества в европейской школе. Основой любого творчества становится напряженная систематическая целеустремленная деятельность. Широко известны фразы, типа высказывания Чайковского “вдохновение — редкая гостья, она не любит посещать ленивых”, Пушкина — “талант — это одна капля одаренности и девяносто девять капель пота”, Паскаля “случайные открытия делают лишь хорошо подготовленные умы” и др.

Но механизмы включения в творчество в западной шкале прак­тически не отработаны. Под исследованием творческих методов рассматривают прежде всего внешнюю атрибутику — систематику труда, образ жизни, питание, использование термических приемов и др. Этот пробел достаточно наглядно проявляет себя в жизни творцов. Среди ог­ромного количества талантов, рожденных западно-европейской, русской, американской школой, можно насчитать немало таких, которые включались в творчество на короткие периоды, испыты­вая после этого длительные полосы бездействия и уныния, часть художников могла создавать произведения под влиянием алкогольных, наркотических веществ, что разрушало физическое и психи­ческое тело и приводило к известным последствиям.

Многие художники искали свои методы входа в нужное состояние. Изве­стно, что Пушкин и Толстой любили ходить босиком по снегу и каменному полу, мотивируя это тем, что кровь более мощно орошает мозг, который начинает лучше работать. Кто-то должен был перенести сильный стресс, своеобразный шок, который позволял приобрести необходимые для творчества свойства. Но, несмотря на разность способов, везде усматривается общая тенденция войти в состояние “иного бытия”, пребывание в котором не безразлично для психики. Не случайно именно в западной школе, российской действительности так много талантов с хрупким душевным здоровьем. Очевидно, что творче­ство нуждается не только в объяснении его с точки зрения грубых материальных позиций, но и рассмотрении в более тонких категориях, которые должны быть подкреплены четким механиз­мом входа и выхода из него[4].

Эти позиции прекрасно разработаны в восточных школах. Поэтому основной акцент при анализе взаимоотношений культуры и творчества мы сделаем именно на этих методиках и объяснениях позиций творчества.

Восточная эзотерическая культура — древнейшая и неотъемлемая часть культуры человечества. Она содержит систему общих представлений о генезисе, строении и мировом порядке. В силу того, что такие знания чрезвычайно усиливают власть над миром и окружающими, то посвященные должны были обладать особыми качествами — специфическими показателями мозга, способными вместить знания, духовной зрелостью, ответственностью и быть в состоянии его нести[5] Трансформация сакральных знаний и учений в экзотерические (открытые, светские, доступные для всех) позволя­ет не только познакомиться с ними теоретически, но и включиться в технику овладения духовными методами. Остановимся на неко­торых из них. Известные сейчас широкому читателю Алиса А.Бейли, Сатпрем, Шри Ауробиндо Гхош, Ошо Раджнеш, русские исследователи Рерихи, Каптен, Антонов В.В., Лапин А.Э., Каширина Т.Я., Малахов Г.П. говорят о том, что творчество не что иное как подключение к единому информационному полю и все, что может сделать человек, это найти наиболее приемлемый для себя способ входа в него.

Информационное поле неоднородно по своему составу. Оно чрезвычайно многоаспектно и низший — мен­тальный слой состоит из пяти пластов разума — обыкновенного, высшего, озаренного, интуитивного, глобального. Наиболее полно эти позиции разработаны у Шри Ауробиндо, по которому мы и дадим эти характеристики. Он считал, что каждый пласт разума обладает особым цветом и вибрацией. Именно свойства или каче­ства света, характер и частота вибраций, являются барьерами пла­стов разума. Так, в его интерпретации, низший или обыкновенный разум — серая маиса с множеством темных точек, которые роятся вокруг голов людей, та огромная масса информации, которая по­стоянно атакует человека. (Мозг человеческий эзотерические уче­ния рассматривают не как создающий мысли орган, а как приемник, который постоянно ловит те или иные мысли, инфор­мацию). Обыкновенный разум — наиболее плотный пласт, огром­ный по своему объему, который держит обыкновенных людей в плену своей информации, ориентированной преимущественно на характер и качество межличностного общения. Люди, находящи­еся в нем, бесконечно зависимы друг от друга, обоюдных эмоций и часто не могут долго сохранять единое стойкое настроение. Они, по выражению А. Бейли, несчастны, так как находятся на дне оке­ана и не представляют красот верхних солнечных этажей. Творче­ство здесь возможно в чрезвычайно малой степени. Чаще всего оно сводится и практически подменяется компилированием уже со­зданных работ.

Высший разум чаще всего встречается у философов и мыслите­лей. Изменяется и его цвет. В нем появляются голубке оттенки, наблюдаются вспышки света, которые некоторое время не исчеза­ют. Здесь концентрируется информация, ориентированная на кон­кретный ум, который достаточно жесткий по своему характеру и ориентирован на постоянное  анализирование, расчленение. Чело­век, выходящий в этот слой, не может понять полученную инфор­мацию сразу, он долго соотносит ее со своими установками, выбирает из нее эпизоды, по-новому компонует и создаст свой, отличный от общего информационного поля, предмет. Эмоции в этом слое длятся дольше, чем в обыкновенном разуме, но и они зависят от массы окружающих обстоятельств. Озаренный разум характеризуется иной природой. Его основа уже не “общая нейтральность, а ясная духовная легкость и ра­дость, на этой основе возникают особые тона эстетического созна­ния”. Этот слой разума залит золотым потоком света, насыщен­ного разными оттенками, в зависимости от сознания творца. Чело­век, вышедший в этот пласт, находится в состоянии легкости, радости, любви ко всем окружающим, постоянной готовности к позитивным действиям. Разум безгранично расширяется и с радо­стью приемлет весь мир и себя в этом мире. Информация, посту­пающая из общего поля, воспринимается сразу, не требует длительного приспособления к качествам творца. Творчество осу­ществляется в самых разных направлениях-науках на уровне открытий, искусстве во всей его многожанровости, поклонению новому, искренней любви. Восхождение к этому пласту характеризуется внезапным расцветом творческих способностей и чаще всего проявляет себя в поэзии. Большинство великих поэтов выходили в этот пласт, великие композиторы черпали из него свои идеи. Каждый человек может время от времени выходить в него и ярким подтверждением этого становятся дети, которые в период 4-7 лет часто говорят стихами, и, хотя здесь происходит чаще всего механическое рифмование, определенная связь с озаренным разу­мом присутствует налицо. Человек, овладевший духовной практи­кой и могущий выходить в этот пласт разума, находится в нем столько времени, сколько ему требуется, озаряет своим светом и теплом других. Это лучезарные люди, которые притягивают к себе остальных.

Интуитивный разум отличается ясной прозрачностью, по­движностью, воздушностью, не связанностью с метальными по­строениями. Выход в него происходит внезапно. После пребывания в других слоях разума и человек становится знающим не на уровне построения ментальных конструкций, а на уровне все-знания, все-понимания. Интуиция приносит состояние постоянной радости и счастья, когда человек выходит на стадию не познания, а узнавания, как говорит Шри Ауробидно — происходит вспоминание истины. “Ког­да происходит вспышка интуиции, то ясно видно, что знания — это не открытие чего-то неизвестного — открывают только себя, больше нечего открывать, — это постепенное распознавание во времени того мгновения Света, когда мы видели все. Язык интуиции предельно конкретен, в нем нет пышных фраз, но нет и теплоты озаренного разума.

Глобальный разум — вершина, к которой редко подходит чело­век. Это уровень космического сознания, где еще сохраняется лич­ностная индивидуальность. Именно из этого пласта приходят великие религии, все великие духовные учителя черпают из него свои силы. В нем хранятся величайшие произведения искусства. Сознание человека, вышедшего в этот слой — масса постоянного света, где ликвидируются противоречия низших слоев разума, так как все заполнено светом, создающим гармонию, радость и вселен­скую любовь. Глобального сознания редко может достичь человек, но когда это происходит, то осуществляется разными путями: ре­лигиозной самоотдачей, художественной, интеллектуальной дея­тельностью, героическими подвигами — всем, чем человек может преодолеть себя[6]. Все эти пласты разума — ментальные, низшие слои, в которые можно выйти посредством длительной духовной практики, прекрасно разработанной человечеством.

По сути дела, созданные на Востоке духовные практики-методики — единственные, которые были даны человеку, которые могли и могут создать мощное духовное здоровье и сверхчеловеческие способности. Таким образом, плоды творчества, которые мы часто с тщеславием считаем своими, по сути дела есть подключение к единому информационному полю, разным слоям разума. Не случайно духовные учителя человечест­ва редко ставят свои фамилии под произведениями, написанными ими, объясняя это тем, что они были им просто продиктованы.

Методики выхода в разные пласты разума чрезвычайно разно­образны. Сейчас они становятся популярны во всем мире. Но везде остается общей позицией сохранение духовной и физической чи­стоты, воздержанность в пище, использование значительного ко­личества выверенных медитаций.

Связь с различными пластами разума в разное время ощущают почти все. Каждый помнит мгновения узнавания какой-то местно­сти, фразы, мысли, которые уже как будто встречались, хотя чет­ко знаешь, что сталкиваешься с этим впервые. Очень наглядно прослеживается связь с информационным полем, когда человек увлечен определенной идеей. Через некоторое время после ее об­думывания на него буквально начинает «сыпаться» нужная лите­ратура, происходят встречи с людьми, могущими ему помочь. То есть выход в общий информационный пласт всегда привлекает к себе родственную информацию. У каждого бывают интуитивные проблески, когда человек четко знает, что будет, но конкретный разум начинает его уговаривать, что все это нелогично и, следова­тельно, нелепо. Отсюда, значительное число неверных поступков.

Эта информация дает возможность приблизиться к исследова­нию феномена провинциального творчества. Известно, что в неко­торых точках земного шара, к которым относится и Россия, сужен пласт обычного или низшего разума, поэтому вся культура нашей страны насыщена информацией более высоких слоев. Отсюда и люди, рождающиеся на этой территории, изначально наделены большими данными для выхода в более высокие информационные поля. Но сужение этого пласта по-разному представлено в конк­ретных местностях и, в значительной степени, зависит от обилия живущих совместно людей. На территориях с их большим количе­ством более плотным становится низший слой разума (столицы), который столь концентрирован, что пробиться сквозь него чрезвы­чайно сложно. Обилие людей рождает очень мощное поле, которое координирует групповые поступки, включая всех в единые вибра­ционные колебания. Пока живешь и действуешь в резонансе со всеми, то чувствуешь себя комфортно, и только когда человек начинает искать свой путь, то есть выходить из общего потока вибраций, на него начинают сознательно давить окружающие. Каждый из нас испытывал противодействие, когда мы пытались принять самостоятельное решение. В этот момент вокруг возника­ет множество людей, которые приводят совершенно естественные “правильные” доводы и атакуют нас своими рассуждениями. Они успокаиваются только тогда, когда добиваются своего. Шри Ауробидно Гхош указывал: «Пока мы бредем общим стадом, жизнь оказывается относительно проста, со своими успехами и неудачами — успехов немного, но не слишком много и неудач; однако как только мы хотим покинуть общую колею, восстают тысячи сил, вдруг очень заинтересованных в том, чтобы мы вели себя “как все”, — мы воо­чию убеждаемся как хорошо организовано наше заключение”[7]. В этой ситуации силы человека расходуются прежде всего на противостояние окружающим влияниям, человек плавает в волнах низшего разума, не имея сил выйти за его пределы.

Пребывание в провинции, на природе чрезвычайно необходимо творцам. Это, ни что иное, как попытка и возможность побыть в менее насыщенном пласте низшего разума, сконцентрировать свои силы и выйти в другие информационные поля. Об этой потреб­ности достаточно много писали представители всех отраслей зна­ния и искусства. В провинции слой низшего разума не только сужен, он еще и менее динамичен, как бы разрежен. Среди множе­ства серых точек и завихрений просматриваются другие цвета, чувствуются другие вибрации. Меньшее атакование чуждых сил позволяет легче преодолеть эти барьеры.

Следующий момент, ко­торый здесь очевиден, связан с видами деятельности. Практиче­ская направленность труда большинства жителей провинции с четкой выверенностью ценностных ориентации и самый склад жизни направляет человека не на беспредметную рассудочную гибкость интеллекта, а на стабильность, связанного с жизненными ценностями человека. Это относительное спокойствие не возму­щает и не рождает в такой степени как в других средах динамику низшего разума, в результате чего, его атаки несколько сглажены и существует возможность сохранить свое «я». Несмотря на то, что в настоящее время СМИ чрезмерно насытили слой низшего разу­ма, это уравнивается стабильностью жизненного уклада. Думает­ся, поэтому провинция остается полем созидания, в котором сам образ жизни ориентирует человека на творчество.

История чело­вечества достаточно наглядно демонстрирует зависимость творче­ства от места созидания, где творцы уединяются в тихих, отдаленных, высокогорных местах, где слой низшего разума раз­режен.

Поэтому сейчас перед нами стоит задача не только научить молодежь набору информации, собранной конкретным разумом, но и обратить их внимание на обучение проверенных временем методикам, открывающим выход в эти структуры, научить воспринимать высокие произведения искусства, об­щаться и понимать достойные научные открытия.

В этом случае неоценимыми станут изучение духовных практик востока, книг и школ этого направления сейчас достаточно много. Студентам будет полезно обратиться к литературе подобного рода и выработать у себя привычку к новой деятельности.

Думается, что она не просто оптимизирует творческие процессы, но позволить решить более глобальные задачи: покажет путь к формированию истинной духовности, нау­чит черпать из высоких информационных пластов, подготовит к кропотливой и напряженной работе. Ведь известно, что интеллек­туальная и духовная деятельность самая сложная и требует гро­мадной воли, усилий на собой, помогающих достичь нужного состояния, которое приходит лишь в результате длительной вдум­чивой практики.

Сейчас творчество, его осмысление, развитие творческих навыков переживает настоящий бум. Соединение восточно-западных методов творчества, широкое распространение медитативных и иных духовных техник становится обладать определенной суммой творческих навыков, собственной творческой лабораторией, которые позволяет в короткое время заполнить вакуум знаний и умений. Поэтому творчество становится не просто желательным, а необходимым компонентом жизни человека. И, если в давние времена, оно обеспечивало возможность выживания в природной среде, то сейчас — оно инструмент выживания в среде социальной.

Очевидно, масштабность творческих процессов будет возрастать, так как общество переходит на новый уровень развития, где главной сферой деятельности становится деятельность интеллектуальная, поэтому переоценить исследование проблемы взаимоотношений творчества и культуры просто невозможно.

Список литературы:

Антонов В.В.  Процессы погружения в творчество. СПБ, 2006

Бейли А. Путь ученика. Новосибирск, 2007

Бердяев Н. Самопознание. М., 2001

Каптен С.В. Основы медитации. СПБ, 2003

Сатпрем. Шри Аубобиндо Гхош или путешествие сознания. М., 1995,

Шри Ауробиндо . Человеческий цикл. Самара, 2004

смеховая культура, студенчество, формы смеховой культуры, последовательность форм

В статье рассматриваются смысловые особенности смеховой культуры студентов. В них выделено пять основных форм, каждая из которых связана с остальными и, одновременно последовательно вводит студентов в общее поле студенческой субкультуры

Текст статьи:

Смех и смеховая культура студенчества, прежде всего — коллективное понятие; по своей природе она является ярко выраженным социокультурным явлением, выполняющим коммуникативную функцию.

Смех является специфическим видом духовной деятельности студенческой молодежи по постижению явлений окружающего мира, их оценке, видению в них смешных категорий и элементов, и, в конечном счете, и по созданию значимого мировоззренческого целого. Смех настолько значим, что в 70-х годах прошлого века в Америке зародилась Гелотология – наука о смехе. А ее основатель, Норман Казинс, вошел в историю как «человек, которому удалось рассмешить смерть». Он страдал от редкой болезни суставов. Когда у врачей опустились руки, Казинс закрылся в комнате и часами смотрел комедии. Результат был ошеломляющий для медиков. Через неделю у больного исчезли боли, через месяц он начал двигаться, а через два вышел на работу. С тех пор в США и Европе начали изучать влияние смеха на здоровье человека.

Студенчество как особая пора в жизни человека принизана смехом:
смех студенчества рождается в коммуникации; он объединяет и делает особенной социальную группу. Полушутливые и комические примеры и сравнения запоминаются намного легче и объясняются намного доступнее, чем сухие дефиниции; вовремя сделанный эмоциональный акцент на ключевой проблеме позволяет слушателям более точно понять ее суть. В со­временном научном стиле на Западе подобный прием довольно широко прак­тикуется: во многих серьезных исследованиях для подачи информации исполь­зуются юмористические примеры и сравнения, что идет чаще всего не в ущерб, а во благо исследованию (можно вспомнить популярный сборник 60-х «Физики шутят», составленный из материалов различных западных научных журналов). Что бы ни говорили, но увлекательность не может быть противопоставлена фундаментальности и истинности.

Студенческая деятельность в целом не относится к сфере материального производства. Основное в ней — учиться, участвовать в научной и общественной жизни, в различных мероприятиях, которые проводятся с учебной и воспитательной целью. К числу особенностей деятельности студента следует отнести: своеобразие целей и результатов (подготовка к самостоятельному труду, овладение знаниями, навыками, развитие личных качеств), особый характер объекта изучения (научные знания, информация о будущем труде); деятельность студента протекает в запланированных условиях (программы, сроки обучения); особые средства деятельности — книги, лабораторное оборудование и т.д.; для деятельности студента характерна  интенсивность функционирования психики, необычно высокое интеллектуальное напряжение; в ходе деятельности у студентов возникают перегрузки и появляются задачи, вызывающие напряженность (сдача экзаменов, зачетов, выполнение контрольных работ и т.д.).

Одной из базовых направлений  студенческой жизни является потребность в общении. В нем они познают не только других, но и себя, овладевая опытом социума. Это способствует установлению многообразных связей, развитию товарищества, дружбы, стимулирует обмен знаниями и опытом, мнениями, настроениями и переживаниями. В общении и создается особая студенческая смеховая культура, тем  более, что сама интеллектуальная атмосфера более, чем какая-то другая, создает для нее питательную среду.

Студенческий возраст можно назвать возрастом «пиков развития»: физического, эстетического, интеллектуального, но нередко личностное и эмоциональное развитие отстает – во многих отношениях молодой человек оказывается инфантильным в социальном плане.
В деятельности и развитии студентов большую роль играет смеховая культура, посредством ее они (студенты) выражают  представления, идеи, убеждения, взгляды на окружающую действительность. Она проявляется в понимании и оценке оттенков действительности, различных событий и фактов, в социальном поведении студентов, его поступках, деятельности, накладывает отпечаток на чувства, волю, мотивы.

Смех, как уже отмечалось, является специфическим выражением понимания; понимание же, в свою очередь, обусловлено набором общественно значимых элементов культуры, включающих нормы, традиции, специфические ценностные ориентации, убеждения студенческой среды. Хотя юмор и является культурной универсалией, существующей в любом ее направлении, в каждой группе они приобретает свои специфические черты.  Действительно, филолог с трудом поймет половину историй из сбор­ника «Физики шутят», спортсмен не поймет шуток информатика: на юмор решающее влияние оказывает культурное окружение и место человека в соци­альной структуре общества.

Студенческая жизнь полна юмора и событий, которые оставляют юмористические воспоминания. Нелепые высказывания преподавателей, которые принято называть — перлы, забавные случаи из студенческой жизни, необычные студенческие тосты — без этого невозможно представить жизнь этот период жизни.

Юмор, связанный со студенческим образом жизни, чрезвычайно не­однороден по своему содержанию.

Можно выделить, по крайней мере, 5 его основных коммуникационных форм:

высмеивание преподавателей;

сессионный юмор;

профессиональный юмор, основан­ный на специальности;

бытовой «общежитский» юмор,

юмор ситуативный (казусы со шпаргалками).

Первая форма – высмеивание преподавателей, очень популярна в студенческой среде. Она появилась одновременно с появлением самого студенчества.  В этом ракурсе преподаватель всегда противопоставляется студенту, и в большинстве случаев всегда не прав. Студенческая смеховая культура  иронизирует над ним, рисуя образ старого профессора со странностями, которого всегда можно обмануть.

Числу таких примеров «несть числа»:

В середине экзамена старый профессор прокашлялся и скромно обратился к аудитории:
— Не будет ли кто-нибудь из студентов, не переписывающий сейчас текста из учебника, настолько любезным, чтобы дать мне эту книгу на несколько минут? Я ее тут же верну.

Или

Недавно приснилось, что читаю лекцию студентам. Просыпаюсь, и что вы думаете? Я действительно читаю лекцию! 

Смеховая культура помогает студенту легко выходить из  сложных ситуаций. В студенческом юморе показывается смекалка и находчивость студентов, а преподаватель выглядит  всегда обманутым.

Например:

Идeт экзамен. Студент выходит отвечать с маленькой бумажкой, на которой написана пара коротких предложений. Препод:
— А где же ваш ответ?
— В голове.
— А это что? — кивает на бумажку.
— А это не вместилось.

Студенты ни когда не признаются в своих поражениях, они сознательно противопоставляют себя преподавательскому составу.

Студент выходит из аудитории. Его окружают товарищи:
— Ну как, сдал?
— Сдал. Уж он меня топил, топил, а я выплыл.
Когда об этом студенте спросили у профессора, он ответил:
— Уж я его тянул, тянул, еле вытянул.

Но в тоже время студенты показывают авторитет и значимость преподавателей, подчеркивают, что от преподавателей зависит их судьба. Например:

Преподаватель — студенту:
— Вы были в армии?
Студент:
— Hет, а что?
Преподаватель:
— Да так, могу устроить…

Или

- Почему вы мне ставите двойку? Разве я сделал много ошибок?
— Нет, только одну: сунули шпаргалку мимо кармана.

Вся смеховая культура студенчества пронизана этими шутками, где студент доказывает  свое преимущество, показывая, что может выйти из любой ситуации.

Встречает мастер своего преподавателя по « вышке»  лет через восемь после  окончания вуза, разговорились, вспомнили время былое. Профессор
спрашивает:
— Вот я вам читал три года высшую математику, скажи, в жизни тебе мои
знания когда-нибудь пригодились?
Студент, подумав:
— А ведь был один случай.
— Очень интересно, расскажите, я его буду на лекциях рассказывать, что
высшая математика не такая абстрактная наука и в жизни бывает нужна.
— Шел я как-то по улице, и мне шляпу ветром в лужу сдуло. Так я взял
кусок проволоки, загнул его в форме интеграла и шляпу достал!

Насмешки над преподавателями  имеют, как правило, не злостный, а шаловливый задиристый характер из серии «все знаю, все понимаю, все могу, в том числе, обойтись без всяких нотаций». Он – есть процесс самоутверждения именно в интеллектуальной сфере  (Обвел «вокруг пальца» вон какого умного человека, это нужно суметь!»). Это в определенной степени повышает социальную самозначимость студента, который причисляет себе черты, которые на самом деле присутствуют в его воображении, не понимания, что преподаватели чрезвычайно редко «не замечают» эти позиции. Для последних (преподавателей) такие шаловливые творческие выплески студентов просто интересны, и в силу их интересности, они остаются без внимания.

Следующая форма – юмор во время сессии. Эта форма самая актуальная. Об этом говорит сами студенческие шутки: «от сессии до сессии, живут студенты весело». Все казусы и нелепые ситуации, которые впоследствии остаются в памяти на всю жизнь от студенческой жизни, связаны с сессией.  Сессия – это, та пора, когда студент проявляет  все свое остроумие и творчество. Все это выражается в смеховой культуре. В данной форме студент уже смеется не только над преподавателем, а главный объект юмора он сам.

Отличительная особенность памяти у студента: не знал, но вспомнил.

Лекция — это процесс перехода записей лектора в записи студента без прохода через чей-либо мозг.

Особенности студенческой работы: чем больше сделаешь сегодня, тем больше переделывать завтра…

Студенты осознают свою уязвимость в период сессии, но и на это студенчество смотрит с чувством юмора.

Во время сдачи экзаменов профессор спрашивает студента:
— Почему Вы так сильно волнуетесь? Боитесь моих вопросов?
— О, нет, профессор! Я боюсь своих ответов.

Большая часть шуток студентов направлена на осмеяние первокурсников, на особенности учебы на разных курсов. Например:

На первом курсе учиться трудно только первые несколько лет, потом становится легче…

Или
Как сдают экзамены студенты разных курсов.
Студент первого курса достаёт шпаргалку из рукава и быстро её прячет.
Студент второго курса достаёт шпаргалку и списывает с неё прикрывая рукой.
Студент третьего курса достаёт лист с заранее написанным ответом и отвечает по нему.
Студент четвёртого курса кладёт учебник себе на колени и списывает.
Студент пятого курса листает учебник перед преподавателем:
— Здесь?
— Нет.
— Здесь?!
— Нет.
— Ну тогда сам ищи!!!

Третья из основных коммуникационных форм — юмор, основан­ный на специальности. Естественно, каждая специальность имеет свои специфические черты смеховой культуры, которые свойственны и понятны только студентам и преподавателям данной специальности. Филолог с трудом поймет юмор математиков и информатиков или философ не поймет юмор медиков. Юмор каждой специальности построен на особенностях предмета обучения, специфики  сленга специальности. Например:

В физкультурном институте студент сдает экзамен.

Преподаватель:

- Так, какие мышцы у человека работают в состоянии покоя?

- Никакие.

- Так, а какая группа мышц работает в движении?

- Группа двигательных мышц.

- Хорошо. А какая группа мышц работает, когда вы мыслите?

- Мысленная.

- Ну что вы несете?!! Не мысленная, а мыслительная!

Большая часть студенческих шуток построена на противопоставлении специальностях, их различии. Например:

Философ, биолог, архитектор и экономист спорят о том, кем был по профессии Бог.
— Бог, прежде всего, философ, — сказал философ. — Он создал принципы, по которым живет человек.
— Глупости! — сказал биолог. — Сначала Бог создал мужчину и женщину и все живое. Ясно, что он был биологом.
— Не совсем так, — возразил архитектор. — Раньше он создал небеса и землю. До этого вообще существовал полный хаос!
— А кто, по-вашему, мог создать этот хаос? — вмешался экономист.

Иногда студенты пытаются иронизировать над другими специальностями. Например:

Три экономиста и три математика собрались путешествовать поездом. Перед поездкой математики купили три билета, а экономисты — один. Математики решили вдоволь повеселиться, глядя, как их глупые коллеги будут платить штраф. Как только кондуктор стал подходить к купе экономистов, они все трое зашли в ближайший туалет. Кондуктор, заметив, что в туалете кто-то есть, постучал в дверь. В ответ протянулась рука с билетом. Кондуктор прокомпостировал его, вернул и ушел. Раздосадованные математики вычислили, что экономистам удалось сэкономить 2/3 стоимости билетов.

На следующий день математики решили сами воспользоваться выигрышной стратегией и купили только один билет. А экономисты не стали покупать вовсе. Когда математики увидели контролера, они заперлись в туалете и услышав стук протянули билет. Его кто-то взял, но назад не возвратил. Почему? Да потому, что с этим билетом в соседний туалет пошли экономисты.

Следующая форма студенческого  юмора – бытовой «общежитский» юмор. Юмор в общежитии занимает особое место в смеховой культуре российского студенчества. Сама жизнь в общежитии – целый образ жизни, наполненный своими чертами и особенностями, когда совершенно незнакомые люди, живя вместе, становятся друзьями, соседями, посвящены в тайны друг друга, делятся всем, что имеют. Именно такой способ существования рождается в этой форме общежития, в противном случае люди не могут ужиться друг с другом. Естественно, именно эти позиции создают бесконечные юмористические ситуации, которые многократно обыгрываются и становятся предметом насмешек, присваивания прозвищ и др.

Бyтеpбpод по-стyденчески: Кyсок чеpного хлеба, на него кyсок белого…

Голоднее студента может быть только студент, у которого ещё и девушка есть…

Кто не был студентом тому не понять, как хочется кушать, как хочется спать….

Семь ошибок в слове «ОБЩЕЖИТИЕ» — это «АПСЧЯГА».

И последняя форма, но одна их самых творческих и популярных в студенческой среде – юмор ситуативный (казусы и казусы со шпаргалками). Шпаргалка – это традиционная бумажка с заметками, которая сейчас чрезвычайно обогащена электронными формами от обычных СМС до, дистанционного звукоуловителя, систем SKIP, которые студенты  тайно от профессора  пользуется во время исполнения письменных работ или ответов на экзамене. А самое главное – это творческий вид деятельности студенчества, сколько сил, времени и фантазии тратят студенты для изготовления шпаргалок.  Что такое шпаргалка знают все, кому посчастливилось сдавать письменные или устные экзамены и зачеты. И отличники и неуспевающие по предмету, всегда приходили на экзамены, имея в запасе еще один источник, кроме своей памяти. Более того, в кругу преподавателей бытует мнение, что написание шпаргалок помогает усвоить материал значительно лучше, чем попытка все запомнить. Кроме этой выгоды применение шпаргалки требует ловкости, фантазии и даже некоторой дерзости от студента. Каждое поколение учащихся использует идеи и секреты своих предшественников и вносит в разнообразие шпаргалок свои разработки. С изготовлением и применением шпаргалок ходят легенды и различные казусы не только в студенческом сообществе, но среди преподавателей. Шутки со шпаргалками не вымысел и остроумие студентов, а настоящие казусные случаи. Всем известен фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», фрагмент фильма – прием экзамена, где остроумные студенты  изобрели целую технику для сдачи экзамена, но и как  во всех случаях преподаватель вычислил студентов, надо отметить, что большинство уловок студентов уже давно известны экзаменаторам, которые, вполне возможно, использовали их еще в бытность студентами. Студент без шпаргалки не студент. Даже отличники хотя бы раз согрешили, сдавая экзамены. Относятся к шпаргалкам по-разному. Создание шпаргалки это целое искусство.

Студент колледжа:
— Ты что сделал с моей рубашкой?
Сосед по комнате:
— Отнес в прачечную.
— О, Боже, что же я теперь буду делать? Ведь у нее на манжетах был
записан весь курс истории!

Во многих случаях сами преподаватели охотно принимают участие в ситуациях, связанных с использованием шпаргалок студентами. Например:

Преподаватель на экзамене заметил, как курсант пытается вытащить
шпаргалку. Стал наблюдать за ним. Увлекся. Оба нервничают, потеют. В конце концов преподаватель не выдержал:
— Ну тащи же, тащи смелее…

Или

- Почему вы мне ставите двойку? Разве я сделал много ошибок?
— Нет, только одну: сунули шпаргалку мимо кармана.

Рецепты шпаргалок передаются из поколения в поколение, более того, целые пласты укорененного юмора передаются в студенческой среде традиционно преемственно.

В течении  многих лет, дабы разнообразить непрерывность научной деятельности, студенты придумывали различные ритуалы, которые потом передавались из поколения в поколение, превращаясь постепенно в традиции. «Посвящение в студенты», «выпускной», «экватор» и многие другие студенческие традиции живы и по сей день, в которых юмор доминирует изначально.

Обряд посвящения в студенты проводится давно и насчитывает не одну сотню лет. Начиналось все просто. Студенты, доучившись до второго курса, начинали считать себя «гуру». Причем в основном это были студенты вторых-третьих курсов. Старшекурсников волновали другие проблемы. В то же время студенты первого курса, только что поступившие «желторотые» новички, чувствовали себя как-то ущемлено и смущенно в новой для них обстановке, с неосвоенным терминологическим словарем, что служило основанием для множества шуток и введения в смущение. Вроде бы они и студенты, а вроде и непонятно кто. Достаточно известная музыкальная шутка, обращенная к студентам первого курса музыкальных факультетов: «Зайдите к декану за мелизмами». И первокурсники на самом деле ходили за ними, в результате декан вынужден был объяснять первокурсникам с гневом, что мелизмы – это форма музыкальных украшений:  трели, форшлаги и др., и не знать этого, по его словам, вопиющее невежество.

Первокурсники, вследствие этого перенесенного унижения, вживаются в студенческую среду. С одной стороны, у них уже есть такой же, как у всех, студенческий билет – документ, удостоверяющий их новый социальный статус, с другой — все — и преподаватели, и старшие   курсы — смотрят презрительно и поплевывают сверху. Первокурсники не могли долго терпеть такую ситуацию и решили придумать обряд, который делал бы их «истинными» студентами. Старшие курсы поддержали их в этом стремлении в предвкушении интересного шоу.

В каждом вузе свои особенности ритуала «посвящение в студенты», но везде важную роль играет общежитие. Ежегодно, в общежитии проводится масштабное празднование и гуляние, где каждому предоставляется возможность проявить себя, а наиболее достойным пройти посвящение в студенты. Казалось бы, простое действие: напутствие старших, пожелание удачи, но какое это имеет огромное значение. Ведь нелегко включиться в учебу в университете, где так мало знакомых. После «посвящения», атмосфера в студенческой среде становится дружнее, студенты  становятся ближе и роднее, так как они вместе пережили сложное событие. Налаживается общение, поднимается настроение. Как свободно вздыхает студент, когда наконец-то заканчивается зимний семестр, и наступают каникулы.

Но для студента -  третьекурсника не все так банально. Ему предстоит пережить традиционный студенческий праздник «ЭКВАТОР».  Традиция уходит в далекое прошлое — когда суда подходят к земному экватору, моряки прыгают в воду, чтобы запомнить этот момент. Студенческая братия поступает проще — никто никуда не прыгает и заплывы не устраивает. “Экватор” означает середину, у студентов это середина пятилетнего обучения. В “Экваторе” полезно повеселиться на традиционной пьянке-гулянке, где можно подвести итоги ушедших двух с половиной лет, погрустить о тех, кого с нами нет по причине отчисления, женитьбы, перехода на заочное, посплетничать о дорогих и «любимых» преподавателей, посмеяться над страхами самой первой и последней сессий, постараться вспомнить, что учили и давно забыли.

В Тамбовском государственном университет имени  Г.Р. Державина студенты обращаются за помощью к  «памятнику Тамбовского студента» – считается: если подержать за руку памятник студента  или бросить к ногам монетки, экзамен будет сдан успешно, отчаянные «двоечники»  от волнения иногда даже молятся ему. Многие приносят у мелочь, так как его худосочный вид вызывает на глазах слезы, более того, он  является образом неудачника, что может постигнуть любого нерадивого студента. Каждый, кто хочет удачно сдать сессию, должен принести свою жертву Тамбовскому студенту: жвачку, мелкие деньги, бутылку пива, сигареты…

Студенты-гуманитарии очень уважают православного святого Нестора, первого летописца Киевской Руси и обращаются с мольбами именно ему. Экономисты ставят веник «вверх ногами». Важное наблюдение студентов-спортсменов — ставить первым зачет по физкультуре нельзя: набегаешься потом. Студенты-юристы университета рекомендуют намазать место будущей оценки спиртом или водкой, тогда удача будет липнуть к тому месту охотнее. Военные ловят удачу фуражками и спят в ремнях. Во всем мире распространена традиция перед экзаменом не бриться и не мыть голову (знания ведь можно смыть).

«День факультета» во многих вузах — это повод для актуализации всех  смехогенных возможностей студентов, каждый факультет, каждая группа старается обойти всех своим юмором и остроумием. Если это невозможно (например, в силу строгости декана) на самом мероприятии в стенах института, то на неофициальном продолжении бьющая через край «смеховая энергия» обязательно найдет выход. В институтах  к этому дню приурочивается конкурс стенгазет, где побеждает самая веселая, остроумная, незаурядная группа. Богат студенческими традициями Тамбовский государственный университет. В сентябре в него приходит праздник первого звонка, что считается не только событием первокурсников, старшие курсы активно принимают в нем участие. Ежемесячно выпускаются газеты, плакаты об академиях и институтах Университета, в которых большое место занимает студенческий юмор.

В традициях и обрядах высшей школы в полной мере отражается вся смеховая культура студентов, их смекалка и находчивость. Современная семантика смеховой культуры студентов тесно связана с традиционной народной культурой  и вобрала в себя многие ее элементы. Обнаруживаются параллели  со смежными «соседними» субкультурами — школьной, армейской, спортивной, музыкальной и др. Студенческая жизнь не ориентирована на занудство, скуку, невежественность, псевдосакрализацию, идущие «сверху», но она и предельно самокритична. Смех для нее — естественная стихия существования, привычная форма бытия, призма, сквозь которую воспринимаются как глобальные события, так и повседневные явления. Поэтому исследование студенческой смеховой культуры во всем многообразии ее проявлений, во всем спектре ее жанровых и ассоциативных связей может дать ключ к ее истинному пониманию.

Литература:

1. http://www.summoning.ru/humour/verses.
2. Левикова С.И. Молодежная культура. – М.: Вузовская книга, 2002.
3. Омельченко Е. Молодежные культуры и субкультуры. – М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 2000.
4. Петрова Т.Э. Социология студенчества в России: Этапы и закономерности становления. – СПб., 2000.
5. Социология молодёжи / Отв. ред. В. Т. Лисовский. – СПб. : Изд-во С. – Петербургского университет, 2004.
6. Трегубов Б.А. Свободное время молодежи: сущность, типология, управление. – СПб, 1991.
7. Хазанов В. Е. Социально-психологический портрет современного студента. — М. 2008.
8. Щепанская Т.Б. Символика молодежной субкультуры. — СПб., 1993.
9. Юнисов М. В. Мифопоэтика студенческого смеха: СТЭМ и КВН. – М. : Гос. ин-т искусствознания, 2005.

красота духа, источник жизни, космос, гармония, порядок, равновесие, Учение Живой Этики, культура, энергетическое поле, внутренний мир, триединство, категория, эволюция, абсолют, сознание

В статье рассматривается роль красоты духа в жизни народов и в духовном развитии человека. Приводятся примеры из истории, свидетельствующие о значимости категории. Статья написана на основе Учения Живой Этики, в котором красота является высшей теологической ценностью и рассматривается в космо-психологическом, антропологическом, аксиологическом аспекте.

Текст статьи:

Красота духа с древнейших времён играла важную роль в жизни народов и, в первую очередь, в духовном развитии человека, его внутреннего мира.  Об этом ярко свидетельствует вся история философской мысли, накопившая значительный  материал различных представлений о духовной сути красоты и её значении.

Особенно сильно это чувство было развито у древних народов. В Древнем Египте и Древней Греции красота воспринималась как источник жизни.  Египтяне оберегали свои души и взоры от некрасивых вещей, понимая, что красота духа равна красоте космоса. Чтобы так ценить её, надо, несомненно, обладать высокой духовностью. Великая античная культура была основана на культе красоты. Именно, в древнегреческой философии возникла идея красоты как космического явления, и была создана духовная иерархия ценностей, выраженная в триединстве – истины, добра и красоты. Само слово «космос» в переводе с греческого означает «красота», «гармония», «порядок».  Мерою прекрасного являлся сам человек как совершенный микрокосм, подобный макрокосму. Идеи греческих мыслителей  напитали все последующие культурные эпохи и, соответственно, были развиты на более высоком уровне, а античный классический  идеал, составил основу европейской культуры.

Особое отношение  существовало и у славянских народов. Так, в эпоху Киевской Руси красота воспринималась как символ святости, благочестия, духовных ценностей. Далее преемственность этих идей была синтезирована в культуре Серебряного века и русском космизме на новом уровне, и возникло новое понимание как силы способной преобразить человека и мир. Данная тема проходит через все произведения мировой литературы.

Сегодня, с позиции формирующегося нового космического мироощущения, становится возможным научно обосновать значение  красоты в духовном совершенствовании человека. Эта проблема становится все более актуальной, так как в современном мире научно – технического  прогресса, она утратила свое высокое предназначение и понимается как украшательство, роскошь, оторванная от жизни. Ритмы современной техногенной  цивилизации опережают развитие духовности человека, а это ведет к различным катастрофам. Об этой опасности предупреждали многие деятели культуры: Г.С. Сковорода, Д. Рескин, Н.А. Бердяев, Н.К. Рерих, Д.С. Лихачев и др.

Так  Н.К. Рерих считал, что выходом из кризисной ситуации – является утверждение  в сознании людей основ истинной культуры и прежде всего понимания значения  красоты.  Е. Рерих создала новую концепцию культуры, пронизанную идеями Живой Этики (философии космической реальности), имеющую практическое эволюционное значение. Особое значение в ней придавалось красоте духа как энергетическому явлению и созидательной силе мироздания, способной преобразить сознание человека. Рерихи существенно изменили формулу Достоевского, который  говорил «Осознание Красоты спасет мир». Следовательно, мир спасет не красота сама по себе, а красота возвышенная и утвержденная в сознании человека, его внутренняя красота: красота мыслей, чувств, поступков. Поэтому, Рерих считали необходимым постоянное стремление к прекрасному, где жизнь основывается на красоте. Учитывая этимологическое значение слова «культура»: культ – поклонение и ур (санскрит) – свет, огонь, Н.К. Рерих определяет культуру как «почитание света», как синтез трех составляющих науки, искусства и этики. Таким образом, в основу культуры Рерих включает триединство – знание, любовь и красота, которое созвучно античной триаде. Эти идеи развиваются на основе нового энергетического мировоззрения, определяя красоту «…как энергетический закон гармонии духа. Постигается человеком через культуру, энергетическое поле которой и есть источник красоты». Таким образом, само понятие «культура» неразрывно связано с понятием «красоты».

Идеи Рериха находят подтверждение в новой научной парадигме о многомерности вселенной и человека, в которой культура рассматривается как «самоорганизующаяся система духа, действующая в соответствии с уровнем и качеством энергетики этого духа». Сущность красоты, согласно новому космическому мировоззрению заключается в создании гармонии в космосе и человеке, его внутреннем мире. Следовательно, красота спасет мир тем, что формирует из хаоса – космос (порядок, гармонию) и этот процесс идет как в макро, так и в микрокосме. Как категория духа утончает материю жизни и энергетику человека.

Особенно ярко эти проблемы раскрываются в Учении Живой Этики.

Агни-Йога вступает в третье тысячелетие Христианской Эры как одно из самых значимых явлений духовной жизни человечества нашего времени. И XXI век может быть по праву назван веком Живой Этики — как системы жизни, фундаментального мировоззрения милленниума, философии духовного бытия на этапе космической эволюции человечества. Приведём краткий обзор Учения только в одном его аспекте – красоты.

Понятие разворачивается в Учении спирально, в зависимости от расширения сознания субъекта эстетического восприятия: из сферы мирской в — священную, за пределы пяти чувств, как трансцендентной целостности.

Красота есть  высшая телеологическая ценность в Учении  Живой Этики, обладающая анагогической функцией. Феноменологию в концепции миров Живой Этики схематически мы можем представить как пирамиду Духовного Мира, восходящий треугольник которой преображается и имеет своим источником её как “цель Космической Эволюции”.

Красота есть категория вечности и свободы, ключевая метафора культуры как квинтэссенции человеческой деятельности и основание онтологии и гносеологии, но и содержание истины в системе эзотерической философии Живой Этики, ее базовая конститутивная синтетическая метакатегория.

Сакрально-религиозный смысл  в представлениях Живой Этики, состоит прежде всего в подчинении личностной жизни внутреннему свету (в сложении личности перед безличной духовной сущностью) и действенной силе бесконечного обновления идеалов, в способности преодоления двойственности человеческой природы – в опыте очищения души и имманентного  тождества человеческой природы – целостности Мироздания. Красота есть синтез всех высших энергий, направляющий фокус духовного восхождения. Она не может быть сведена к ее отдельным проявлениям.

Эта категория, в концепции Живой Этики, есть движущая сила эволюции. Эволюции как процесса высветления, утончения планов, красота как способность мира форм к самообновлению, как самоорганизующаяся система духа, универсальная идентичность духа, как высоковибрационная энергетика духовного, как огненно-творческий импульс духовной воли, цели, могущества, как стадия откровения на спирали мирового развития и фактор познания микрокосмоса в сакральной онтогносеологии, как имманентный процесс преображения духо-материи, как сила проявления трансцендентальной мысле-основы. Опираясь на логику синтеза, лежащую в основе эзотерического текста, приходим к выводу, что красота есть АУМ. Триада которого раскладывается на составляющие:

“… “А” есть Мысль-Основа,  “У” есть — Свет-Начало и “М” есть  Тайна, Сокровенное” (АУМ, § 132).  Таким образом, красота — и трансцендентный источник жизни, и сознание как форма ее существования. Следовательно, изначальная двойственность Единой Жизни, проявляющей себя как бытие и существование, “снимается” в синтетическом, космоургическом единоначалии — красоте. И как далее будет подтверждено анализом, она является не только эстетической универсалией,  но и новой мировоззренческой парадигмой памятника духовной культуры — Учения Живой Этики.

Красота в аксиоматике Агни-Йоги служит аналогом Космического Магнита как Иерархического принципа Бытия. Эстетика Живой Этики развивает её эманационную теорию как истечения из Высшего Мира. Логос красоты – эманация абсолюта. Она есть знание духа и духовный императив в системе Живой Этики.

Категория красоты в Учении Живой Этики дана в контексте красоты космоса. И все дифференциации её имеют за точку отсчета этот план или порядок вещей. В Живой Этике она есть рефлексия всех космических комбинаций, уровней и построений.  Красота — собирающий фокус космического многообразия жизни, которое никак не может заключиться в одной планетной жизни, снимает любую однонаправленность, плоскостность, узость, и однозначность восприятия и утверждения. “…пространство может касаться красоты беспредельной” (Б.§ 98), когда осознана Беспредельность. “Прекрасное, беспредельное существование на дальних мирах обусловлено достижением прекрасного”.

Таким образом, красота есть тончайший покров духа, высшая форма его выражения, тождественная ему, но путь –  через огненное право, которое приводится в исполнение космическим законом слияния, равносущности, духовного сродства, метафизического единства.

Подвиг и красота коррелируют в онтологии и этике Учения, тем самым выявляя свою гносеологическую связь с центральной категорией в античной эстетике: калокагатией. И красота есть жертва  вечности — в проявлении. И жертва есть высшая красота.

Наиболее исчерпывающим символом красоты в концепции Живой Этики предстает понятие беспредельности. Данная категория не имеет ни прошлого, ни будущего: она вечна и открыта в феноменальном мире и сокровенна одновременно. Это тайна тайн мироздания: творящая, но несотворенная, не рожденная, но рождающая. Она ecть то, о чем сказать ничего нельзя, но Сама говорит за Себя, ибо есть “тайна движения Вечной Жизни вовнутрь и наружу…”.  Зададимся вопросом, что приводит к красоте? Подъем и напряжение духа, дерзновение и подвиг духа. “Устремление приведет к беспредельной красоте” (Б.§ 96). “Только дух, прикоснувшийся к Огню, знает всю красоту сияния…” (Б.§ 8).

Красота выступает и критерием соизмеримости. Если явление лишено её  потенциала, стремления к ней, оно лишено будущего. Эстетико-духовное созерцание как путь красоты есть наивысший способ познания мира в Учении Живой Этики, имеющий неоспоримые преимущества перед рациональным познанием, скрывающим истину. Познавательные начала красоты безусловны в концепции Живой Этики.

Дисциплина духа, сила воли коррелируют и обуславливают её форму, которая создается духом, наполняющим и определяющим. Динамика и диалектика духа служит формообразующим началом. Иными словами, форма – аналог или символ красоты, которая всегда есть духовное строительство, изменение и становление духа – жизнь духа. Таким образом, форма, формальный язык символа–образа, хотя и ограниченное, но адекватное выражение духа, истины.

Красота, будучи триединством мысли, света и тайны, или трансцендентальным знанием, творит мыслью и есть выражение гармонии, звучание её. Согласно древним институтам мудрости Индии, Халдеи и Египта, которые явились подлинным источником греческой мудрости, в мире существует два принципа: имя и число. “Сущность красоты и самого бытия — в числе”, согласно “неопифагорейству” св. Августина. А согласно Живой  Этике: “/…/ Священное число Пифагора есть равновесие Красоты” (МО,II,§133).             Е. И. Рерих об этом числе — четверке, или тетраде, — и его геометрическом эквиваленте говорила следующее: “Квадрат есть символ Проявленного Mиpa. Егo особое значение можно найти в Учении пифагорейцев. Они настолько почитали этот символ, что утвердили его основанием своей самой священной клятвы. Символ этот уявлен и в имени Несказуемого Тетраграмматона. Тетрада в основе своей имеет древнейшее Учение Атлантиды. Число “четыре” прошло по всем Учениям Востока как Основа проявленного Мира, как число Вселенной, как число полного Архата. /…/ Квадрат — символ Равновесия и полноты Знания — Синтеза Знания. Треугольник — символ Знания Высшего (оторванного от 3емли), тогда как квадрат — символ вмещения всего творения” (Письма к А. М. Асееву, 28, VIII, 31).

Исходя из вышесказанного, можно предположить, что геометрическим символом красоты, в теософско-эзотерическом контексте, может служить квадрат в круге (где круг символизирует собой вечность) — как “самая мощная из магических фигур”.

Учение Живой Этики в этическом ключе развивает теорию красоты, считая её нравственным устоем жизни. Данная концепция в аспекте высшего блага, развитая на протяжении 2,5 тысяч лет, свидетельствует только о единстве истины, лежащей в основе Сокровенного Учения, “но каждый век и даже каждое десятилетие своеобразно прикасаются к ней, /…/ открывая новый подход к Сокровенному Учению /…/” (Бр.§ 188). А именно: “Сама красота как абсолютно неделимая  не имеет отдельных частей, которые могли бы соответствовать одна другой, и, следовательно, не может служить украшением какого-либо физического предмета”, — по мнению Платона. “… Мыслитель уже давно понимал красоту как благо, — заключает Живая Этика (§ 288); под Мыслителем в книге Надземное подразумевается Платон, как объясняет в письмах Е. И. Рерих.

Красота — творящая сила вселенной — есть метафизическое целое, но проявляющее себя на всех уровнях бытия, сознания, формы: в онто-гносеологическом аспекте, космоургическом, духовно-эстетическом, антропологическом, психологическом, этическом, аксиологическом и других. Она в концепции Живой Этики категория синтетическая, а синтез есть объединение и всевмещение в парадигме Учения.

В космо-психологическом аспекте есть модус экзистенции космического сознания. Метафизически, вневременна и является эквивалентом “Матери Пространства”, сосуществующей с “Тьмою” (согласно Ригведе). И если ранее мы сравнивали красоту с вершиной духовной пирамиды, в оккультной геометрии, то так же ее можно идентифицировать и с кругом вечности, и центром — точкой внутри круга — “бесконечного времени в Вечности”.

Антропологический аспект в концепции Живой Этики выявляет красоту внутреннего мира человека  как согласованность всего существа человека.

Аксиологический аспект имеет под собой эсхатологическую подоплеку или причину. “/…/ Красота означает спасение людям и  несет его человечеству /…/”. (ГАЙ,VIII,§ 340). “/…/ Красота является выражением сущности Света. /…/ Ею отделяется Свет от тьмы. Так, служение красоте будет служением свету. И утверждение красоты в жизни земной будет прямым путем, ведущим к Владыкам” (ГАЙ,IX,§ 590). Аксиологическая данность проявляется в причинности для земного плана.

Осознание красоты как ведущего принципа жизни способно привести человеческую экзистенцию к гармонии. По утверждению космической этики, там, где отсутствует красота, место заступает безобразие и тьма, не отделимые друг от друга (пример тому – международные биеналии). Данная категория означает гармонию.  Творчество, лишенное её, лишено света, т.е. не от света оно.

Итак, согласно философии Живой Этики, в основе которой лежит метафизика и составляющая суть предмета ее эстетики как завершения системы. Путь красоты есть путь истины.

В духовной триаде, будучи единым, имеет своими ипостасями: откровение, истину, познание. Компонентами красоты, как явления и фактора эволюции, становятся: высшая соотнесенность земного и надземного, тождество внутреннего и внешнего, единство формы и энергии, совершенная согласованность, явная и скрытая гармония, равновесие, соизмеримость, огненность, торжественность (как качество звучания высших миров), магнетизм, иеровдохновенность, одним словом, “диалектика законосообразного”.

Явление красоты в концепции Живой Этики принадлежит к ноуменальным истинам, проявляется на грани феноменального мира и потому не может быть выражено в представлениях разума иначе как в антиномиях. Она как абсолютное, метафизический символ абсолюта, в эзотерической доктрине (ибо Бог проявляется как красота), есть прежде всего всеобъемлемость, единовременное утверждение и отрицание всех утверждений и всех отрицаний. В силу этого как содержание истины в своем совершенном целом выражается только в антиномиях – и всякая антиномия есть аспект истины и красоты, тождественных родовых понятий. Ибо жизнь во вселенной и сама вселенная зиждутся на биполярности, согласно эзотерической философии.

А именно: красота – это “Тайна из Тайн, Сокровенное из Сокровенного. Не понятое людьми, Оно остается ясным. Понятое людским разумом, Оно теряет свою прозрачность”, свидетельствует Живая Этика.  Таков идеальный смысл красоты, как высшей реальности. Ибо изначально она есть модус бытия огненного мира, недифференцированного чистого бытия (сат, по-санскритски). Сообщает единство жизненного импульса феноменальному миру, оставаясь при этом «вещью в себе», космическим ноуменом матери, как ипостась единого  или метафизическое единство индивидуальной монады (духа) с абсолютом (Парабрахманом).

Инициация красотой  как «опыт космической новизны», направленный на соединение духа с интеллектом, что является задачей космического этапа эволюции человечества. «Духа путь соединить с красотою» — задача Живой Этики.

“Тайна красоты как небывалое расширение сознания”, а сознание есть энергия духа.  Категория духа, энергетический закон духа, метафизика души. Только при самосознании и строительстве духа утверждается её форма.

Она как путь завершения. Ибо есть качество самостояния духа, реализации духовной воли и приводит в мир огня. Красота – синтез творчества и знания, эроса, логоса и эстезиса. Природа её – космическая любовь.
Красота вселенной в многообразии ее единства, сверхразумная сила вселенной, оплодотворяющая собою разум. Данная космологическая концепция в Учении Живой Этики своим историческим генезисом имеет платоновское понимание как «сверхчувственной мудрости», умозрения сверхчувственной красоты Плотина, тождественной благу.

Каждое приношение красоте, согласно Живой Этике, будет уже жертвой равновесию космоса. Потому, это ручательство полной ответственности и прежде всего перед космосом.

Живая Этика возвещает смысл красоты духа как основы эволюции, именно на поворотном этапе последней, как ведущего принципа жизни, выражения сущности света, внутренней согласованности всего существа человека, гармонии его излучений.

Чувство красоты духа, понимание её есть главный ресурс человека. Теургический смысл дает нам право надеяться, что осознание красоты духа как синтеза жизни может стать главным предметом для всей философии XXI века.

Список использованной литературы.

1. Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.
2. Лихачёв Д.С. Сочинение в 3 томах. М., 1990.
3. Рерих Н.К. Обитель света. М., 1992. Сочинения, тт. 1–2. М., 1995.
4. Рескин Д. «Художественный вымысел: прекрасное и безобразное» Пер. с англ. П. Когана. — М.: БГС-ПРЕСС, 2006.
5. Сковорода Г.С. Сочинения, тт. 1–2. М., 1996.

рекламная деятельность, взаимное влияние рекламной деятельности и общественной системы

Целью работы выступает социально-философский анализ понятия рекламной деятельности. В работе выявлено, что рекламная деятельность характеризует особый вид человеческой деятельности, направленный на производство и реализацию рекламного продукта и в качестве таковой может быть определена и проанализирована с различных сторон, в частности, с экономической, психологической, социокультурной и философской. Показано, что одним из основных блоков проблем в социокультурных и философских исследованиях выступают проблемы взаимного влияния рекламной деятельности и общественной системы; второй блок проблем, тесно связанный с первым, возникает в связи с анализом влияния рекламной деятельности на отдельные институты общества и воздействием этих институтов на различные виды рекламной деятельности; третий блок проблем связан с анализом влияния рекламной деятельности на отдельные общественные процессы; четвертый блок проблем связан с понятиями «культурное наследие», «рекламно-культурные стереотипы», «отечественная реклама», «зарубежная реклама».

Текст статьи:

Понятие «рекламная деятельность» характеризует особый вид человеческой деятельности, направленный на производство и реализацию рекламы (рекламного продукта). В качестве таковой, рекламная деятельность может быть определена и проанализирована с различных сторон, в частности, с экономической, психологической, социокультурной и философской.

Так, с точки зрения экономики, рекламная деятельность — это вид бизнеса,  целью которого является разработка и производство различных видов рекламной продукции, которые продается, как и любой другой товар или услуга. В этом смысле, работа рекламных агентств — основных «фабрик» по производству рекламы — ничем не отличается от деятельности компаний по выпуску продуктов питания, банковских услуг и т.д.

С точки зрения психологии, рекламная деятельность представляет собой особый вид деятельности человека, группы лиц или организаций, основная цель которых состоит в придании особой ценностной значимости неким объектам или информации, например, по сравнению с аналогичными. В социокультурных и философских исследованиях рекламная деятельность выступает как основа создания новых форм культурной среды, социального мифотворчества [6], формирования системы норм и ценностей [2].

В этом смысле рекламная деятельность рассматривается как один из источников социокультурного развития, как система взаимодействия и взаимовлияния социальных субъектов. При этом предметом изучения рекламной деятельности выступает совокупность средств, методов и способов распространения информации в определенной сфере экономической и общественной деятельности людей с целью привлечения внимания потенциальных потребителей к объекту рекламирования с учетом типа общества.

В связи с этим одним из основных блоков проблем в социокультурных и философских исследованиях выступают проблемы взаимного влияния рекламной деятельности и общественной системы, в соответствии, с чем выделяются два основных аспекта.  Первый аспект связан с пониманием того, что реклама не только транслирует ценности общества, в котором она существует, но и формирует их. Л. Н. Федотова отмечает: «…утверждая ценности, разделяемые всеми членами общества, … реклама, способствует сохранению стабильности общества, а участвуя в формировании новых ценностей, задает новые ориентиры в движении социума, содействует его трансформации» [8, с. 35]. При этом эффективность рекламной деятельности  обусловлена   степенью   соответствия   ценностным   ориентациям, отраженным в данном информационном потоке и разделяемым обществом: ее успех или неуспех определяется  общим  ценностным  полем воспринимающих ее людей. Таким образом, если реклама для достижения своих   целей   апеллирует   к   доминирующим    в    обществе    социально-психологическим ценностям и мотивациям, то в свою очередь она сама может служить примером ценностей и мотиваций, распространенных в обществе. Вместе с тем важно иметь в виду и другой аспект проблемы взаимосвязи общества и рекламы, а именно влияние общественных   процессов   на функционирование рекламы как общественного института.

Второй блок проблем, тесно связанный с первым, возникает в связи с анализом влияния рекламной деятельности на отдельные институты общества и воздействием этих институтов на различные виды рекламной деятельности (в частности, как реклама влияет на семью, и как семейный быт влияет на методы и средства распространения информации рекламного характера). Особый интерес при этом вызывает проблема влияния рекламы на воспитательные и образовательные институты общества, поскольку, предоставляя информацию, она ретранслирует ценности, разделяемые в обществе, задает ориентиры социокультурного действия в соответствии с традиционной для данного общества культурно-знаковой парадигмой.

Следующий (третий)   блок  проблем связан   с  анализом влияния   рекламной деятельности   на   отдельные общественные   процессы.    Например, реклама   переводит такой    важнейший    социальный    процесс    как субъективация социальной стратификации из материального производства   в сферу   потребления, в результате чего отсутствие   доступа   к   обладанию   средствами производства заменяется доступом к потреблению. При этом следует отметить, что потребление выступает критерием социальной стратификации. «Реклама переводит такой важнейший социальный прогресс, как субъективация социальной стратификации, из материального производства в сферу потребления», — пишет В. П. Коломиец [4, с. 68]. Иными словами, положение человека в обществе оценивается не только его заслугами перед обществом и тем, чем он владеет, но, прежде всего тем, что и в каком количестве он потребляет.

Подобное отношение к потреблению напрямую связано с набором его мотиваций.  Как отмечает В. Г. Зазыкин, среди многообразия мотивов, толкающих человека на покупку, особенно актуальными и широко используемыми рекламой оказываются «мотивы престижа и уподобления» [1, с. 10].   Это означает, что люди наиболее охотно покупают то, что утвердит их общественный статус или поможет уподобиться тем, чей статус в данной иерархии представляется достойным подражания. Вследствие этого и сам товар становится ненастоящим, виртуальным, поскольку оценивается не с точки зрения его основных, существенных качеств, а исходя из престижа и моды, сформированных рекламой мотивации. В результате возникает система виртуальных ценностей, иногда не имеющих никакого отношения к реальному бытию.

Четвертый блок проблем связан с понятиями «культурное наследие», «национальный характер», «рекламно-культурные стереотипы», «отечественная реклама», «зарубежная реклама». Речь идет о взаимосвязи и взаимном влиянии рекламного воздействия и культуры определенного общества (на практике это фиксирует проблему эффективности зарубежных рекламных роликов в условиях  их несоответствия менталитету отечественных потребителей).

В связи с этим следует отметить, что  современный рекламный рынок развивается и функционирует в особую историческую эпоху, когда многие ценности, связанные, прежде всего, с межчеловеческими отношениями и  отношением к природе, ранее казавшиеся необходимым условием прогресса и улучшения качества жизни, сегодня ставятся под сомнение. В связи с этим ряд отечественных ученых ставят вопрос: нужно ли воспринимать образцы современного западного опыта как некоторый идеал или сами эти образцы должны быть подвергнуты критике?

Ответом на этот вопрос может служить мнение Э. Кассирера: «Пока одна культура лишь перенимает у другой то или иное содержание, не проявляя ни желания, ни способности проникнуть в ее настоящий центр… в лучшем случае мы будем иметь дело с поверхностным заимствованием отдельных образующих элементов; но они не могут стать подлинными образовательными силами или мотивами» [3, с. 122].

Анализируя состояние российской рекламы, Д. В. Ольшанский отмечает: «… с одной стороны, никак даже не попытавшись осмыслить основы и историю, идет слепой перенос современного опыта западной рекламы на … российское массовое сознание» [7, с. 314]. Применительно к рекламной деятельности обстоятельство приводит к необходимости детального изучения ее социокультурной составляющей.

Как отмечает В. В. Никуленков, «пропагандируя услуги и товары широкого потребления, реклама одновременно пропагандирует и определенные духовные ценности, а в целом – определенный образ жизни» [5, с. 46]

Актуальность изучения поставленной проблемы связана с внедрением в общественную практику России западного мировоззренческого, культурного и образовательного опыта, в результате чего происходит столкновение культур. Данные примеры показывают, что реклама не только задает стандарты поведения в той или иной ситуации, но и в значительной степени определяет мораль общества и его этические   параметры,   выступает   как   самый   активный   пропагандист эстетических ценностей, создания привычек и обычаев, в распространении и закреплении культурных и исторических клише.

Таким образом, не подвергается сомнению тот факт, что  рекламная   деятельность  базируется на глубинных социокультурных предпосылках и затрагивает   разнообразные сферы человеческих контактов — идеологию, религию, быт, эстетическую деятельность, властные устремления и т.п.

В  нашей   стране   данная   концепция   представлена   работами   таких  исследователей как А. В. Костина, Л. И.    Рюмшина,   Н. В. Старых, М. И. Старуш, В. В. Ученова  и других ученых.    Их интерпретируют рекламную деятельность как один из особых родов человеческой деятельности, опирающейся на производство и  распространение     информативно-образных, экспрессивно-суггестивных текстов, адресованных группам людей с целью пробудить их к нужным рекламодателю выбору и поступку.

Между тем жизнедеятельность каждого типа общества (индивидуалистического и коллективистского) детерминирует свою форму и содержание рекламной деятельности, задает ей свои цели и функции.

«Главное и естественное свойство рекламы: быть механизмом формирования больших человеческих масс», — пишет в связи с этим Д. В. Ольшанский [7, с. 312].  При этом согласно, В. В. Никулинкову: «В зависимости от целей и конкретных задач формируются и распространяются заранее «сконструированные» образы или имиджи конкретных лиц, фирм и организаций, идей, программ, товаров и т.п., которые, как правило, неадекватно отражают реальные существенные их характеристики и таким образом дезориентируют людей» [5, с. 41].

Представленные выше материалы приводят к пониманию того, что рекламная деятельность и ее продукт, может рассматриваться в качестве манипулятивной искусственно созданной конструкции или в качестве информативного образа, адекватно отражающего свойства и характеристики рекламируемого продукта.

В заключение сформулируем следующие выводы.

Предметом рекламной деятельности выступает совокупность средств, методов и способов распространения информации в определенной сфере экономической и общественной деятельности людей с целью привлечения внимания потенциальных потребителей к объекту рекламирования с учетом типа общества.

Рекламная деятельность и ее результат (рекламный продукт) не только отражают социально-экономические процессы, но и направляют их в соответствии с целями (совершенствование общественных отношений или удовлетворение потребностей) и задачами (приоритетными направлениями развития) специфики типа общества.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Зазыкин, В. Г. Психология в рекламе / В.Г. Зазыкин. – М.: ИНФРА-М, 1992. – 190 с.
2. Зухумов, З.А. Образовательный потенциал современной рекламы / З.А. Зухумов // Философия образования. – 2007. — Вып. № 2. – С. 104-109.
3. Кассирер, Э. Избранное. Опыт о человеке / Э. Кассирер. — М.: Гардарика, 1998. — 784 с.

4.  Коломиец, В. П. Легитимация социальной стратификации средствами рекламы / В.П. Коломиец // Вестник Московского университета. Сер. 18. – 1998 – №1. — С.61-70.

1. Никуленков, В. В. Реклама и PR в истории политических игр / В.В. Никуленков. – Красноярск: Поликор, 2008. – 176 с.
2. Олейникова, О. Д. Реклама как феномен неомифологического сознания / О.Д. Олейникова // Философия образования. – 2002. — Вып. № 2. — С. 201-205.
3. Ольшанский,    Д. В. Психология масс /  Д.В. Ольшанский. — СПб.: Питер, 2001.-368с.
4. Федотова, Л. Н. Социология рекламной деятельности / Л.Н. Федотова. — М.: Гардарики, 2002. — 272с.