Архив автора: admin

ПЕРСПЕКТИВЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ СРЕДЫ МАЛОГО ГОРОДА И КУЛЬТУРОФОРМИРУЮЩЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ОСНОВЫ ТЕЛЕЖУРНАЛИСТИКИ

Автор(ы) статьи: Рыжов А.В.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

телевидение, местное телевидение, «народные новости», интерактивный режим

Аннотация:

Исследования подтверждают растущую популярность местного телевидения у жителей, которые ориентированы на просмотр «новостей муниципального масштаба. С одной стороны, это позволит существенно снизить затраты на производство новостей, с другой – приблизит событийный ряд непосредственно к зрителю, т.е. сделает его не только объектом, но и субъектом информационного пространства

Текст статьи:

Региональное телевидение  набирает объемы вещания, качества подготовки и проведения передач и, что представляется чрезвычайно важным, привлечение в свою деятельность все большего числа горожан. Феномен «народных новостей» и «народного телевидения» становится нормативным пластом городской среды. Именно в этом направлении предполагаются перспективы развития культуроформирующей деятельности среды и тележурналистов.

Многочисленные исследования подтверждают растущую популярность местного телевидения у жителей, которые ориентированы на просмотр «новостей муниципального масштаба. С одной  стороны, это позволит существенно снизить затраты на производство новостей, с другой – приблизит событийный ряд непосредственно к зрителю, т.е. сделает его не только объектом, но и субъектом информационного пространства» [1]. Уже отмечалось, что социально-экономическая ситуация сегодняшнего дня обуславливает повышенный интерес зрителей прежде всего к событиям, происходящим в непосредственной близости от них. Таким образом, основной  акцент в деле информирования населения, смещается на региональных журналистов При этом делать местный телеканал новостным популяризатором только местной жизни — непродуктивно, в любом случае на нем должны транслироваться внутригосударственные, и международные процессы. «Нельзя считать, что работая на своего зрителя в пределах маленького городка, информация спокойно может ограничиваться его рамками. Слухи, сплетни, сведения от милиции, от «скорой помощи», от коллег по работе, включая газетчиков и радистов, плюс собственные наблюдения — это хорошо и даже необходимо. Но важно каждую секунду помнить, что мы живём не только в маленьком городе N-ске, но и в данной губернии, в данной стране, в данное нам время. Значит, всегда выигрывает тот журналист, который выйдет на улицы своего маленького города  и спросит, что думает народ о вторжении американцев в Ирак»[2] .

Уровень востребованности канала впрямую зависит от качества его передач, как следствия образования журналистов. На сегодняшний день, так называемая «эра дилетантов» на региональных телеканалах продолжается, пусть в меньших масштабах чем ранее, поскольку многочисленные курсы повышения квалификации (некоммерческая  организация «Интерньюс», школа Би-Би-Си в Екатеринбурге, центр «Практика» в Нижнем Новгороде, авторская школа В. Познера в Москве), специальная литература, телевизионные конкурсы и фестивали, сделали своё дело и заметно подняли уровень профессионального  мастерства региональных тележурналистов. Однако, число сотрудников, не имеющих специального образования, но работающих в провинции над созданием различных телепрограмм, превалирует над тележурналистами обладающих соответствующим занимаемой должности дипломом[3]. Во время бурного развития регионального телевидения учебные заведения не в состоянии выпустить большое количество специалистов, поэтому основная надежда на всевозможные курсы повышения квалификации, авторские программы, профессиональную литературу, но, говоря о будущем, нужно признавать, что число телевизионных специалистов в регионах будет увеличиваться. Вместе с этим на телестудиях малых городов будут появляться профессионалы других специальностей: монтажёры, операторы, режиссёры, редакторы и т.д. В перспективе корреспонденты лишатся своей чрезмерной универсальности и начнут постигать глубины профессии. В то же время, для того, чтобы лучше представлять свою аудиторию, сочетать интересные проекты с тем финансовыми дивидендами, которые они принесут – журналистам  необходимо изучать менеджмент. Поэтому повышение образовательного уровня — это постоянное требование к телевизионным специалистам.

В этом случае следует обратить особое внимание на язык тележурналистов. Если прежде на телевидении работали дикторы, которые специально учились дикции, интонированию и эмоциональной окраске текста в зависимости от его содержания, их подбирали по тембру голоса и точно выверяли правильность звучания, акцентирования, ритма, мелодекломации и др., то с 90-х годов ХХ века эта профессия ушла, чье место заняли журналисты, которые сами готовили материал. Их своеобразный говор с невыговариванием букв, шепелявостью и других дефектов стал нормой, более того, стало определенным «шиком» выстраивание неверных фраз и использования ненормативной лексики. Сейчас эта волна значительно уменьшилась, сам язык как синергетическая система и потребность в нормальной лексике и звучании чрезвычайно обострились. Вследствие этого, особое место тележурналисты местных компаний должны отводить языку.

Слово – основное орудие производства журналиста. На телевидении оно такой же обязательный компонент (выразительное средство режиссуры) информационного сюжета, как и кадр.

Язык тележурналиста является не просто средством общения, коммуникации, а он имманентен самой журналистской профессии, поскольку корреспондент доносит информацию до потребителя, то есть зрителя, слушателя преимущественно вербально – языковыми средствами. В ходе своей профессиональной  деятельности корреспондентом выполняются фактически все основные функции языка, среди которых выделяют:

- реализацию мышления. Человек мыслит не только словами, но и образами и т.д.. Язык – это универсальная и самая совершенная знаковая система, с помощью которой журналист находит выражение своих  мыслей.

- реализацию общения. Не зная тонкостей языка, нельзя адекватно и полно выразить свою мысль. Поэтому, редактор телеканала требует, чтобы журналист выражался ясно.

- воздействие на человека при помощи разных интонаций, стилей и т.д. Тележурналист с помощью подтекстов и определённых актёрских способностей должен уметь передать не только свои мысли, но и ощущения.

- поэтическую, когда определённые словесные комбинации становятся  культурной  ценностью.

- язык как средство хранения всех человеческих знаний.

Среди основных функций языка большинство реализуются в журналистике. Поэтому, естественно, что специалист, работающий на телевидении должен глубоко и качественно владеть русским литературным языком. Озвучивая свою мысль публично, он оказывает воздействие на культурную среду территории, на которую распространяет  свой  сигнал телеканал.

В связи с этим, профессиональный тележурналист владеет не только практикой, но и теорией языкознания. Работая над сюжетом репортажа корреспондент должен добиваться, чтобы его мысль была выражена «…предельно точно, кратко, ёмко. Не должно быть нежелательной  двусмысленности, провалов  в логической цепочке — всего того, чем чревато неправильное обращение с  языком, этим тончайшим и точнейшим инструментом…»[4].

В основе любого сюжета – рассказ о социально важном в определённом культурном пространстве событии. Без владения теорией языкознания, без большого словарного запаса, без хорошего владения искусством словом нельзя быть прекрасным рассказчиком, каким обязан быть журналист. «Настоящий  рассказчик – это такой человек, который самое обычное событие, самую незамысловатую историю умеет рассказать так, что слушатели получат  удовольствие. Удовольствие, прежде всего, заключается в том, КАК он это делает, КАКАЯ у него речь, КАКИЕ картины возникают перед глазами во время  рассказа»[5].

Помимо грамотно написанного текста сюжета тележурналисту важно уметь наиболее эффектно его преподнести, посредством интонаций, пауз, подтекстов, так чтобы с помощью приведённых выразительных средств речи до зрителя максимально точно дошёл смысл, основная идея репортажа. Интонация важная составляющая образа сюжета. Интонацию во многом диктует культурная среда региона. «… важно знать своего зрителя. Именно своего зрителя, а не зрителя вообще. Интонация ведущего, которая найдёт понимание и вызовет восторг у зрителей в городе N, может показаться неуместной и фальшивой в городе Х. Существуют национальные особенности аудитории, равно как и географические. На севере говорят одним образом, на юге совсем другим. Это хорошо чувствуют те ведущие, кто переехал в другой город и понял, что надо что-то менять и прежде всего интонацию. Их не понимают!»[6] .

Таким образом, журналисту, необходимо найти свою интонацию, по которой бы его узнавали. Интонация во многом определяет телевизионный образ репортёра. Но нельзя чтобы она оставалась статичной, неизменной. Она должна эволюционировать в параллели с ростом мастерства,  возрастом тележурналиста, темой и жанром программы или репортажа.

«… когда-то по федеральному каналу шла заказная программа о проблемах ГАИ. Ведущей была молодая, боевая девушка. Радостным голосом она сообщила, сколько людей погибло в этот день. Она и не могла говорить иначе, слишком молода, весела, уверена в себе – таким девушкам надо вести программы MTV или молодёжные тусовки… В результате программа просуществовала в эфире недолго»[7].

Основу литературного текста телевизионного репортажа определяют правила русского языка и непосредственно то событие, о котором  идёт речь, а интонацию и речь корреспондентов в целом во многом диктует культурная среда региона.

Интонационная выразительность речи, смысловые подтексты и ударения прекрасно демонстрируют на телевидении профессиональные актёры. Как на центральных каналах, в развлекательных, информационных программах среди ведущих немало актёров, так и в регионах множество дикторов и журналистов имеют профессию, связанную с искусством театра.

Если внимательно посмотреть программы новостей в различных регионах, то сразу можно обратить внимание, насколько уникальна речь тележурналистов в различных социокультурных образованиях. Имеется в виду не характерный для той или иной местности акцент, ибо сотрудники телевидения в большинстве своём ориентируются на произношение своих столичных коллег с центральных  телеканалов (хотя и здесь существует масса нюансов). Обращает на себя внимание в первую очередь построение фраз, использование характерных «метких» выражений, широко применяемых жителями этого региона в повседневном обиходе, и прочее…

Как уже говорилось, не вызывает сомнения то, что речь журналиста должна быть чёткой, грамотной, соответствовать литературным нормам русского языка. Но определённая стилистическая окраска, содержание специфических для данного населенного пункта выражений, диалектизмов, топонимов, которые вольно или невольно используют корреспонденты на местах, придаёт региональным новостям уникальность, непохожесть на «вычищенные до запятой» информационно-аналитические программы центральных каналов. Почему же, несмотря на некоторую анахроничность отдельных выражений, региональные журналисты используют их в своих репортажах, хотя имеют реальную  возможность заменить их современными нормативными синонимами? Это обусловлено необходимостью быть понятным и близким жителям человеком, исследователи отмечают, что насильственное приобретение столичного говора и использование только его в своих передах, создаст ненужную границу между ведущим и зрителями. И это совершенно естественно, так как являясь продуктом среды, в которой журналист вырос, воспитывался, постоянно вращается, он бессознательно, точнее сказать, подсознательно, автоматически, а порой, наоборот, намеренно использует типичные слова и выражения, обороты речи, свойственные данной местности, территории.  Подсознательно это происходит именно вследствие языкового влияния среды на речь отдельного индивидуума, сознательно, когда нужно сделать информацию предельно доступной и обратить на нее пристальное внимание. Благодаря использованию такого уникального сплава и разнообразия языковых средств хороший журналист выражает свою коннотацию и, профессионально следуя методическому принципу доступности и доходчивости, добивается нужного воздействия на аудиторию. Кроме того, как раз вследствие богатства языковых красок и оттенков в каждом населённом пункте новости становятся более самобытными и колоритными.

В репортаже с места события рядом с журналистом находятся люди, обладающие не только уникальной информацией, но также исконно региональным акцентом, с характерными для данной местности звуками «о», «я», или «г» и т.д., особыми разговорными эмоционально-оценочными словами, фразеологизмами, синтаксическими конструкциями, имитирующими ритмические и интонационные особенности устной речи, (односоставные и неполные предложения, восклицательные, присоединительные конструкции, бессоюзные  сложные), присущими  местности, где функционирует региональная  телестудия. Появление на экране в качестве свидетелей того или иного события людей обладающих исторически сложившимися стереотипами речи, традиционными для этой местности, вызывает у региональных телезрителей ощущение причастности к единому культурному пространству.

Приведённые факты играют немаловажную роль в сохранении местной культуры, её неповторимых особенностей и колорита. По наблюдениям можно также отметить, что именно региональные телевизионные журналисты, используя в своих репортажах специфические местные особенности языка, предохраняют его от воздействия столь широко сейчас применяемых иностранных слов и выражений, которыми обильно «поливают» зрителей журналисты ЦТВ. Из этого можно сделать вывод, что региональные корреспонденты более бережно обращаются с лексическим запасом, чем их столичные коллеги. Нужно отметить их менее фамильярное обращение со словом, более точные интонационно-смысловые подтексты. Так формируется облик, индивидуальность телеканалов, а вместе с ними информационное и культурное поле региона.

Идеализация провинциальных журналистов здесь не реализуется, они, естественно, допускают и речевые ошибки, и неверные ударения, но, они более, чем их столичные коллеги, избегают арготизмов и вульгаризмов, заполонивших экран ТВ.

Если проанализировать «лексикон» журналистов центральных телеканалов, то можно услышать такие слова: «тусовка», «крутой», «разборка», «отслеживать» и т.д. А на такие мелочи, как «памятный сувенир», «молодая девушка» или «постоянная константа», все давно перестали обращать внимание. Тележурналисты способны и сами изобретать слова, отражающие нашу действительность: качок, видик, лох! Всё чаще на телеэкране стало звучать вместо «ребёнок» — «бэби», «подросток» — «тинейджер». Когда же корреспондент кольчугинского регионального телеканала употребил с целью избежать тавтологии слово «уик-энд» вместо «выходной». Он тут же получил  замечания от зрительской аудитории.

«То, что сейчас происходи  с русским языком, — это катастрофа! Есть в лингвистике такое понятие — пиджинизация, то есть крайнее оскудение словарного запаса, язык опускается до такой степени, что превращается в эрзац. Как пример — язык портовых городов, где изъясняются на своеобразном сленге матросов, который включает сотни четыре английских, испанских, немецких слов плюс русские крепкие выражения — с помощью этого набора можно поддержать любую тему разговора» [8]. Некоторые учёные опасаются, что русский язык стоит на пороге перехода в эрзац. И чтобы сохранить его, необходимо на государственном уровне издать законы, которые будут действенно защищать национальный язык от засорения.

«Телевизионная речь – это процесс литературного говорения. Важны оба  понятия, так как обычная  бытовая сленговая речь не годится для произношения с экрана. Это засоряет экран и негативно  влияет на зрителя: «Раз ведущему можно так говорить, почему мне нельзя?» Самое массовое из всех средств массовой информации должно давать образец  хорошего языка, хорошей, грамотной литературной речи. Эта речь должна легко усваиваться, быть абсолютно понятной и каждую секунду  интересной»[9] .

В настоящее время парламентарии разных уровней уже приступили к формированию законов, направленных на сохранение национального языка. Например, Законодательное Собрание Владимирской области в сентябре 2007 года утвердило областную целевую программу «Русский язык», рассчитанную до 2010 года.  В аннотации к программе заявлено, что в последнее время в России, в том числе и во Владимирской области, снижается уровень владения русским языком как государственным, искажаются нормы русского литературного языка не только в бытовой речи, но и в выступлениях политических деятелей, работников культуры, радио и телевидения.  Принятая программа должна способствовать повышению культуры речи с применением возможностей средств массовой информации, обновлению содержания и методов обучения русскому языку в учебных заведениях области. Среди программных мероприятий: открытие телефонной справочной службы по русскому языку для населения, запуск телепроекта «Лексикон», посвященного вопросам культуры речи, проведение областной общественной акции «Будем говорить по-русски!». Всего на реализацию программы из областного бюджета выделено 1,5 миллиона рублей. Поддержав  эту инициативу, журналисты телеканала «СанСИ-ТМ» (г. Кольчугино, Владимирской области) оказали всестороннюю информационную поддержку региональному конкурсу художественного слова, который выполняет целый комплекс из заявленных в программе задач (в преддверии конкурса на телеканале размещаются ролики, тематические репортажи о его подготовке и ходе, осуществляется и демонстрируются видеосъёмка конкурсных выступлений).

Тележурналист оказывает существенное влияние и на языковую составляющую социокультурной среды города. Встречаясь ежедневно на телеэкране с одним и тем же корреспондентом, с продуктом его творческой деятельности (репортаж, интервью, новости), реципиент невольно попадает под влияние журналиста, в том числе привыкает и усваивает манеру и стиль речи, которую принимает за некий эталон. Зритель запоминает и цитирует отдельные слова и выражения (чаще всего остроты, удачные сравнения, меткие фразы) любимого телеведущего, делая их как бы уже общим достоянием, вводя их в речевую практику какого-то сообщества индивидуумов, тем самым обогащая языковую среду данной местности.

Одновременно с этим зритель не простит чрезмерной «эталонности и научности» языка тележурналиста. Речь корреспондента должна быть понятой  телезрителем, а её излишний пафос может, в конечном счёте, привести к недоверию со стороны  зрителя. «Есть такая  формула: «Пишем, как говорим, говорим, как пишем». Это означает, что закадровый тест должен быть написан  в стиле разговорного литературного языка…. Разговорный  литературный  язык обращён к самым разным зрителям одновременно. Он должен быть достаточно разговорным, чтобы  легко «ловиться на ухо», и достаточно литературным, чтобы быть понятным всем и каждому и сохранять традиции русского языка»[10].

Таким образом, происходит двоякий, взаимосвязанный коммуникативный процесс, который, думается, вполне оправданно можно обозначить применяемым в лингвистике термином «взаимная интерференция»: социально-культурная среда влияет на построение речи регионального журналиста, а его речь, в свою очередь, накладывает отпечаток на зрителей телепередач.

Следовательно, тележурналист выступает своего рода хранителем региональных особенностей говора (орфоэпических, лексических, стилистических и пр.), другими  словами -  культивирует язык и речь того населенного пункта, где вещает соответствующая телекомпания.

«На основе данных социологического мониторинга менеджеры и журналисты должны хорошо представлять себе характер аудитории, знать, к кому именно обращается человек с экрана в данное время суток и на данном канале»[11]. Начиная новый проект корреспондент должен представлять время его выхода и то, на какую аудиторию он рассчитан – тогда к хорошей идее добавится финансовая  составляющая – появятся рекламодатели, доля которых на региональных телеканалах не велика – поэтому каждый из них «на вес золота».

Телевидение малых городов России, должно ориентироваться на социально-значимые программы. В этом направлении преимущественно и должна работать творческая мысль тележурналистов. Сейчас телеканалы переполнены сюжетами со сценами насилия, секса, катастроф, дурновкусия и т.д. Для борьбы с этим явлением предлагается позаимствовать опыт Англии, где при продлении лицензии на вещание, телекомпания должна представить медиаплан, в котором указаны социально-значимые передачи, выходящие на канале. «Так, правила британской  Комиссии по независимому ТВ предписывают обязательный показ в неделю не менее полутора часов качественных информационных программ (новостей), 10 часов детских программ и двух часов религиозных программ. Ограничена демонстрация насилия и секса. Перед выдачей лицензии комиссия просматривает образцы программ и решает, преодолели ли они «порог качества» — традиционно высокий британский стандарт профессионализма.Подобный подход перспективен и для регулирования  коммерческого вещания в России»[12].

Перед региональными корреспондентами ставится задача, показать, что при соответствующем знании своей аудитории и высоком профессиональном уровне создателей информационной программы её рейтинг, а вместе с ним и доход от рекламы могут приблизиться к аналогичным показателям развлекательных программ. Однако, достойная конкуренция приведённых здесь телевизионных жанров осуществима лишь при наличии соответствующей материально-технической базе передачи. «…сэкономив на командировочных расходах, оформлении студийного павильона, оплате исполнителей, можно уронить и рейтинги и престиж компании, упустить прибыль». И в этом отношении, телекомпаниям малых городов не хватает профессиональных менеджеров, которые бы наряду с журналистами прилагали силы для повышения  качества программ. На сегодня большое количество мелких телестудий влачат довольно скудное существование. Порой у руководства нет средств не только на наём менеджеров и достойную оплату труда журналистов, но и на приобретение качественной аппаратуры. «Наша «техникозависимая» профессия, проделав виток диалектической спирали, вернулась к прошлому: вот имеется дешёвая камера, вот короткий провод микрофона, и будьте любезны, творите в рамках возможностей. В то же время компания НТВ готова послать своего авторитетного ведущего ради двухминутного «стендапа» хоть в Африку, хоть в Канаду… Диапазон возможностей современного ТВ необычайно велик. Журналист даже самой скромной региональной телекомпании, на первых порах приспосабливающийся к обстоятельствам (плохая камера — мало плёнки — старый микрофон с метром провода) всё же должен видеть перспективу нормальной работы… техника должна мобилизироваться для выполнения творческой, социально важной задачи. Журналист не приложение к технике, он одухотворяет её»[13]. Так видит перспективу технического развития телекомпаний заведующий кафедрой телевидения и радиовещания факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, кандидат филологических наук Г.В. Кузнецов.

Непосредственно к техническому обеспечению телекомпаний подходит другой вопрос перспективного развития телевидения – интерактивное вещание.

На данный момент из-за скудности материальной  базы, телестудии малых  городов  довольно робко внедряют в практику передачи в формате «прямого эфира» или двустороннего диалога со зрителем. Не часто на это решаются и телекомпании крупных городов (например областных центров). Проблема здесь не только в технической оснащенности студий, но и в телевизионных кадрах в провинции. Есть факты, когда рейтинговые программы, идущие в прямом эфире переводят в формат видеозаписи или вовсе закрывают из-за того, что с канала ушёл журналист или ведущий, умеющий импровизировать, органично работать со зрителем напрямую. Однако, перспективным направлением деятельности телевидения, безусловно, является «принцип «народного телевидения», основанный прежде всего на диалогичности (интерактивном общении, обратной  связи) канала и аудитории»[14]. С развитием тележурналистики, с открытием подобных факультетов  в ВУЗах, увеличится число специалистов, которые станут активнее осваивать региональные телеканалы. Вместе с ними в малые города придёт интерактивное телевидение, в широком своём понимании, «характеризуемое социально-политической демонополизацией, демократизацией и возрастающей избирательностью зрительских предпочтений, а также наступлением эпохи беспрецедентных коммуникативных возможностей, порождаемых Интернет — технологиями. У зрителя должно возникнуть ощущение (вполне соответствующее реальности), что он непосредственно формирует программы канала и имеет возможность в любой момент принять в них участие»[15]. Это касается всего, начиная выбора художественного или документального фильма, за который, на основании нескольких предложенных  телеканалом, может проголосовать зритель, заканчивая информацией о событии,  о котором медиапотребитель рассказывает непосредственно в прямом эфире. Отечественное телевидение, открыло жанр, который не имеет аналогов в мире, так называемые «народные новости». «В подобного рода программах зритель тоже получает некую информацию, но источником этой информации является не коммуникатор или официальная структура, а простой  зритель, который по открытым каналам обратной связи доносит свою личную информацию, касающуюся его самого или его окружения»[16]. Такие передачи обогащают ведущего-журналиста новой информацией, наталкивают на идею новых сюжетов, открывают новые темы для передач. И для телевидения малых городов они наиболее приемлемы, поскольку, факты, излагаемые по студийному  телефону не только моментально становятся известны всем, но и, вероятнее всего, касаются большого количества телезрителей, собравшихся у экрана.

«С развитием технической базы канала предполагается работа на улицах города специально оборудованных машин, способных осуществлять прямую трансляцию любых «горячих» событий  и происшествий в эфир. Параллельно работает многоканальная телефонно-пейджинговая установка, с помощью которой  поддерживается постоянная связь с телезрителями»[17]. В США такая практика существует. Информационные программы имеют в своём штате несколько мобильных съёмочных бригад, которые постоянно находятся на частотах полиции, отряда спасения, «скорой», следя за чрезвычайными происшествиями в городе, реагируя на сообщение, они порой прибывают к месту события раньше соответствующих служб и оперативно выходят в прямой эфир.

К воплощению подобных перспектив в жизнь региональные телестудии подстегнет здоровая конкуренция. Как уже неоднократно отмечалось, в малых городах до 100 тысяч  населения, в большинстве своём существует лишь одна телекомпания, регулярно производящая свои передачи. С дальнейшим развитием отрасли количество телевизионных средств массовой информации будет расти, этот процесс будут сопровождать повышение качества телевизионной картинки и журналистского мастерства на телестудиях малых городов. В поисках новых форм работы и привлечения зрителя региональные медиараспространители пойдут с ним на широкий контакт, максимально начнут допускать до процессов формирования телевизионной программы, выражению собственного мнения посредством технических возможностей телеканала. И если рассуждать в этом направлении, то  нужно привести мнение американских исследователей, утверждающих, что интерактивное телевидение сможет в недалёком будущем взять на себя часть функций громоздких ныне муниципальных советов. Появляется возможность устраивать местные референдумы по любому вопросу, выясняя мнение всех жителей сразу. И на сегодняшний  день, с внедрением цифровых технологий такие перспективы уже не кажутся фантастическими.

Итак, перспективы телевизионной журналистики зиждутся  в областях  технического усовершенствования студий малых городов, повышения  профессионального уровня специалистов телевизионщиков, ведении прямого – интерактивного диалога  с медиапотребителями.

 



[1] Мельник Г.С. Масс-медиа. Психологические процессы и эффекты. СПб., 2006:292

 

[2] Зверева Н.В. Школа регионального журналиста. М., 2003:74

 

[3] Там же: 84

[4] Иванов В.Н., Сергеев В.К. Человек. Культура. Город. – М., 2007: 234.

 

[5] Там же: 238

[6] Там же: 224

[7] Там же: 224

[8] Основы  творческой  деятельности  журналиста. Под ред.. МС.Г. Корконосенко. СПб., 2008:209

 

[9] Персикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная  культура. М., 2002:236

 

[10]Персикова Т.Н. Межкультурная коммуникация и корпоративная  культура. М., 2002:177

 

[11] Мельник Г.С. Масс-медиа. Психологические процессы и эффекты. СПб., 2006:288

[12] Мельник Г.С. Масс-медиа. Психологические процессы и эффекты. СПб., 2006:288

[13] Там же:290

[14] Там же: 291

[15] Там же:299

[16] Муратов С.А. Телевизионное общение в кадре и за кадром. М., 2008:157

 

[17] Там же: 293

ЛОГИКА ЭМОЦИЙ

Автор(ы) статьи: Ромек Е.А.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

рационально эмоциональная поведенческая терапия, рефлекция, интериоризация, стереотипы

Аннотация:

В статье рассматриваются основания рационально эмоциональной поведенческой терапии (РЭПТ). Поведение и чувства человека ни коим образом не определяются внешними событиями (стимулами среды) непосредственно. В отличие от других живых существ человек – животное говорящее. А это значит, что все его поведенческие реакции опосредствованы искусственными стимулами, или речью. Позже словесные инструкции интериоризуются и принимают вид внутреннего монолога или диалога с самим собой. В конце концов, они «сворачиваются» во внутренней речи и перестают осознаваться, превращаются в «истины в последней инстанции» И становятся его убеждениями и в этом качестве определяют его эмоции.

Текст статьи:

«Невроз – это глупое поведение неглупого человека»
А. Эллис

До поездки в Нью-Йорк мое представление о рационально эмоциональной поведенческой терапии (РЭПТ) было противоречивым. Я знала, что уже несколько десятилетий в США, Великобритании и других странах РЭПТ является одним из самых востребованных направлений психотерапии, нашедшим применение в клинической, консультационной и педагогической практике. Мне было известно, что популярность РЭПТ обусловлена ее краткосрочностью и высокой эффективностью. Привлекало и то, что РЭПТ использует философскую аргументацию, техники сократического диалога, вообще делает ставку на разум и здравый смысл. Вместе с тем, в том виде, в каком метод А. Эллиса был представлен в публикациях, он казался излишне формальным, почти механистическим, скучным. Можно ли добиться изменения эмоционального состояния человека, апеллируя исключительно к логике? А как же неосознаваемые детерминанты поведения? Насколько реально за 16 сессий оспорить и скорректировать убеждения человека, формировавшиеся всю его жизнь? Месячная сертификационная программа Института Альберта Эллиса (Нью-Йорк, США), в которой я приняла участие в июле нынешнего года, помогла разрешить эти сомнения.

Итак, что же на самом деле вызывает негативные эмоции?

Главную идею РЭПТ задолго до А.Эллиса сформулировал Эпиктет – римский стоик, живший в 1 в., — «Людей расстраивают не события, а то, как они их воспринимают». Поведение и чувства человека ни коим образом не определяются внешними событиями (стимулами среды) непосредственно. В отличие от других живых существ человек – животное говорящее. А это значит, что все его поведенческие реакции опосредствованы искусственными стимулами, или речью. Говоря проще, наше поведение и чувства регулируются словесными инструкциями. Вначале такие инструкции мы получаем от других людей – родителей, воспитателей, учителей: «Ты не должен есть руками! Это – отвратительно!», «Учись хорошо! Если ты будешь учиться плохо, то ни за что не добьешься успеха в жизни!», «Не трусь! Настоящий мужчина ничего не боится!» и т.п. Позже словесные инструкции интериоризуются и принимают вид внутреннего монолога или диалога с самим собой. В конце концов, они «сворачиваются» во внутренней речи и перестают осознаваться, превращаются в «истины в последней инстанции». «Люди должны есть аккуратно», «Я должна добиваться успеха во всех делах», «Если кто-то назовет меня трусом, я этого не вынесу!». Таким образом, предложения, которые человек говорит сам себе, становятся его убеждениями и в этом качестве определяют его эмоции.

«Я должна добиваться успеха во всех делах». Представим, что убежденная в этом женщина выступает с речью перед большой аудиторией. Недавно ее назначили директором школы, в которой она раньше работала завучем. Перед началом собрания коллектива она снова и снова просматривает свою речь, говоря себе при этом: «От моего сегодняшнего выступления зависит, как ко мне будут относиться коллеги. Если я провалюсь, меня никто не будет воспринимать как директора». Во время выступления она замечает, что некоторые ее сослуживцы о чем-то перешептываются друг с другом. В ее голове проносятся мысли: «Они не видят во мне директора», «Мне не удалось убедить их, что я смогу руководить школой». Кто-то в зале улыбается. «Мои идеи кажутся ей глупыми». Другая учительница, ее подруга, зевает. «Даже ей скучно!» — думает новоиспеченная директриса. Через пять минут какая-то учительница встает и направляется к выходу. «Это – провал!» — думает ораторша. — «Они не воспринимают меня всерьез!». В результате она чувствует себя подавленной, испытывает стыд и тревожность.

Что вызвало эти чувства? Поведение коллег во время ее выступления? Конечно, нет. Ее собственные мысли. Причем любой человек на ее месте испытывал бы те же негативные эмоции, если бы думал так же, как она.

А что должна была бы говорить себе директриса, чтобы в описанной ситуации, чувствовать наряду с некоторой обеспокоенностью душевный подъем? Прежде всего, ей нужно было бы скорректировать свое центральное убеждение, примерно таким образом: «Я хотела бы добиваться успеха во всех делах, но это вовсе не значит, что так должно быть». Руководствуясь этой недогматической установкой, перед началом собрания она сказала бы себе: «Я постараюсь убедить коллег в том, что смогу стать хорошим директором. Но даже, если по какому-то стечению обстоятельств, у меня не получится, это будет только неудачей, досадной неудачей, которая ни в коей мере не будет означать, что из меня не выйдет хорошего директора».

Заметив, что во время ее выступления коллеги о чем-то перешептываются друг с другом, она подумала бы: «Обмениваются мнениями – моя программа явно заинтересовала их!»

Кто-то в зале улыбается. «Кажется, удалось установить контакт с аудиторией. Ура!». Другая учительница, ее подруга, зевает. «Бедняжка так волновалась за меня, что, наверняка, плохо спала сегодня ночью». Через пять минут какая-то учительница встает и направляется к выходу. «В туалет, наверное… Пора заканчивать, чтобы не испортить впечатление. Я ведь уже сказала все, что хотела».

Ситуация осталась прежней. Однако изменение внутренней речи директрисы, обусловило бы изменение ее чувств: тревожность уступила бы место обеспокоенности, подавленность и стыд — душевному подъему.

Таким образом, не события сами по себе, а то, как мы их воспринимаем, интерпретируем или комментируем, вызывает в нас те или иные чувства.

«Многие люди ведут себя как дети всю свою жизнь».

Из того, что чувства и поведение человека прямо связаны с его самовербализацией (что, кстати говоря, доказано Л.С. Выготским и его сотрудниками), вытекает важный вывод относительно природы эмоциональных расстройств. Источником этих расстройств является нелогичное, нереалистичное, негибкое и незрелое мышление.

«Мышление невротиков, — писал Эллис, — часто бывает магическим, догматическим и нереалистическим. Они не просто хотят, желают, предпочитают. Они требуют. Они не просто хотят успеха, удовольствий или любви. Они воображают себя богоподобными существами – благородными, совершенными, заслуживающими счастья и уважения по праву рождения». И вследствие этой установки с упорством, достойным лучшего применения, они отказываются от усилий по изменению не устраивающей их действительности. Еще меньше готовы они смириться и принять обстоятельства, которые нельзя изменить. Вместо этого они выставляют требования. Жизнь, окружающие люди и они сами должны быть такими, какими они хотят их видеть.

«Жизнь должна быть справедливой».
«Ученики должны любить мой предмет, как люблю его я».
«Директор должен ценить меня по достоинству».
«В моей жизни не должно быть горя и разочарований».
«Дети должны заботиться о своих родителях».
«Я должна добиваться успеха во всех делах» и т.д. и т.п.

Что происходит в результате не трудно представить. Большую часть своей жизни люди, придерживающиеся подобных убеждений, проводят, хныча, плача, жалуясь, злясь и отчаиваясь в связи с тем, что их требования не выполняются. Они чувствуют вину, тревожность, стыд, унижение, беспомощность и бессилие, а порой презирают себя. Обычно требовательность сопровождается низкой терпимостью к фрустрации, т.е. нетерпимостью к дискомфорту, жизненным трудностям и слабостям окружающих людей. Приверженные ей люди убеждены, что другие должны быть добрыми, порядочными, любящими и справедливыми, а жизнь не должна причинять горя, страданий и разочарований. Поэтому они быстро переходят от функциональных негативных чувств, таких как печаль, сожаление, обеспокоенность, к болезненным чувствам страдания, жалости к себе, гнева и депрессии.

«Многие люди ведут себя как дети всю свою жизнь», — говорил А.Эллис.

Они воспринимают свои желания как витальные потребности, убеждены, что должны добиваться успеха во всех начинаниях, что окружающие должны относиться к ним справедливо, а их жизненные условия должны быть комфортными и приятными. И когда их догматические требования не выполняются – а это происходит сплошь и рядом – они чувствуют себя несчастными.

«…Постоянно разоблачать …нелогичное мышление и саморазрушительные вербализации» (А.Эллис).

Главная цель РЭПТ заключается в выявлении и корректировке иррациональных («магических») убеждений. РЭПТ помогает сделать их осмысленными, соответствующими реальности, жизненным целям человека, интересам его личности. А изменение центральных убеждений влечет за собой изменение и эмоций, и поведения.

Первая задача РЭПТ-терапевта — показать клиенту, что его болезненные чувства — страх, депрессия, вина и т.д., обусловлены не несчастьями, которые уже произошли или, могут, по его мнению, произойти, а тем, как он их воспринимает. Когда, мы расстраиваемся, огорчаемся, т.е. испытываем негативные эмоции, то в одних случаях придерживаемся рациональных убеждений, а в других (также) – иррациональных. Рациональные убеждения соответствуют реальности, логичны, недогматичны, обусловливают функциональные эмоции и конструктивное поведение. Иррациональные убеждения, напротив, не соответствуют реальности, нелогичны, догматичны, ведут к дисфункциональным эмоциям и неконструктивному поведению.

Иррациональное убеждение

 

Рациональное убеждение

Родители должны следить за успеваемостью своих детей, а если они этого не делают — значит, они – плохие родители.

 

Если я «провалю» открытый урок, это будет ужасно!

Я бы хотела, чтобы родители моих учеников следили за успеваемостью своих детей, но если они этого не делают, это вовсе не значит, что они – плохие родители. Они — просто люди, а людям свойственно ошибаться.

Если я «провалю» открытый урок, это будет плохо, очень плохо, но это — не конец света!

Представьте, что, проведя опрос в классе, Вы обнаружили, что, большинство учеников не выполнили домашнее задание и не проявляют интереса к предмету, который Вы преподаете. Вы говорите себе: «А я надеялась, что хоть эту тему они подготовят как следует. Хотелось бы мне, чтобы ученики любили мой предмет так же, как люблю его я. Но – это только мое желание и из него вовсе не следует, что так и должно быть. Им не интересно… Нужно придумать что-нибудь, чтобы повысить их мотивацию».

В результате Вы чувствуете печаль, разочарование и обеспокоенность. Эти чувства неприятны, однако они функциональны, потому что (1) адекватны ситуации и (2) не препятствуют ни Вашему личностному развитию, ни достижению Вашей цели. Они стимулируют Вас к творчеству и подталкивают к практическому решению проблемы.

Но, что, если Вы придерживаетесь иррационального убеждения? Например, такого: «Мои ученики в очередной раз не подготовились к уроку, и их совершенно не интересует мой предмет. Это ужасно! Если бы я объясняла материал иначе и умела ладить с детьми, то мои ученики учились бы как следует. Я должна была их заинтересовать. И поскольку я не сделала того, что должна была сделать, я никогда не стану хорошим учителем!». Пока Вы в это верите, Вы по собственной воле ввергаете себя в состояние депрессии и тревоги, чувствуете себя неудачницей. Причем, будучи крайне болезненными, эти чувства не способствуют ни достижению Вашей цели (заинтересовать учеников), ни Вашему личностному развитию. Они стимулируют Вас разве что к самобичеванию и самоуничижению…

Обобщив свой многолетний терапевтический опыт, А. Эллис выделил четыре вида типичных иррациональных убеждений наших современников. Ниже они приведены вместе с их рациональной альтернативой.

Иррациональные убеждения

Рациональные убеждения

Требования

Х должно (или не должно) случаться, происходить, существовать.

Предпочтения

Я бы хотела, чтобы Х произошло (не произошло), но это вовсе не значит, что так должно быть.

Катастрофизирующие прогнозы.

Если Х произойдет, это будет ужасно.

Анти-катастрофизирующие убеждения.
Если Х случится, это будет плохо, очень плохо, но это не конец света.

Убеждения, связанные с низкой терпимостью к фрустрации.

Если Х произойдет, Я этого не вынесу.

Убеждения, связанные с высокой терпимостью к фрустрации.

Если Х случится, это будет трудно вынести (пережить), но я смогу это сделать и еще буду счастлива.

Обесценивающие убеждения.

Если Х произойдет (или не произойдет), это значит, что я – никчемное существо.

Убеждения, связанные с принятием

Если Х случится, то это ни в коей мере не будет значить, что я — никчемное существо. Я – просто человек, а людям свойственно ошибаться.

Самым важным методом РЭПТ, помогающим отбросить иррациональные убеждения и избавиться от дисфункциональных чувств, является метод сократического диалога, или диспутирования. Правда, коллеги Эллиса предпочитают ссылаться не на легендарного Сократа, а на более приземленный образ лейтенанта Коломбо – теледетектива, который, задавая «наивные» вопросы, вынуждал собеседников признавать ложность своих показаний.

В нашем примере «Коломбо» мог бы задать учительнице следующие вопросы:

«Что ужасного в том, что Ваши ученики не подготовились к уроку, имея в виду, что «ужасно» означает «плохо на 100%?», «хуже, ничего не может быть»»?

«Вы можете доказать, что если бы Вы объясняли материал иначе, то Ваши ученики учились бы лучше?»

«Из чего следует, что Вы должны были заинтересовать их?»

«Как из того, что Вам не удалось заинтересовать учеников этого класса, следует, что Вы никогда не станете хорошим учителем?» и т.д.

Успешное диспутирование обычно приводит к тому, что (1) человек обретает способность самостоятельно выявлять и оспаривать свои иррациональные убеждения, и (2) у него формируется гибкое «взрослое» мировоззрение, позволяющее избегать возобновления невроза. Эффективное мировоззрение учительницы из нашего примера могло бы быть таким: «В мире нет ничего ужасного, катастрофического, невыносимого, включая то, что мои ученики в очередной раз не подготовились к уроку. Есть лишь неприятности и неудачи, которые никогда не будут доставлять мне удовольствия, но с которыми я наверняка справлюсь. Для меня не существует никаких абсолютных долженствований, но существуют только мои желания и предпочтения. Поэтому я буду делать все, что в моих силах, для того чтобы заинтересовать учеников моим предметом и повысить их успеваемость. Но даже, если по какому-то стечению обстоятельств, мне не удастся это сделать, это все равно будет только неудачей, большой неудачей, но не концом света! И эта неудача, конечно же, не будет означать, что из меня не выйдет хорошего учителя».

Можно ли изменить убеждения человека, если они формировались всю его жизнь?

В Институте Альберта Эллиса любят рассказывать историю рождения идеи РЭПТ. В начале 50-х гг. Эллис – тогда психоаналитик – в который раз выслушивал жалобы своей клиентки на то, что ее неудачи в личной жизни обусловлены насилием, которому она подвергалась в детстве со стороны отца. Потеряв терпение, Эллис воскликнул: «Не Ваш отец, а Ваше собственное убеждение в том, что трагическое событие из Вашего детства обрекает Вас на одиночество, делает Вас несчастной!» Клиентка замолчала. И через пару минут озадаченно произнесла: «Вы хотите сказать, что не мой отец, а я сама несу ответственность за то, что мне так плохо?!.. Так вот, в чем дело!» Эллис называл такие инсайты «элегантными решениями».

Большинство иррациональных убеждений были внушены нам в детстве родителями и воспитателями. Этим объясняется их устойчивость: они успели пустить корни, стать частью нашей личности еще до того, как мы научились критически мыслить, проверять те или иные идеи на истинность и познакомились с более рациональными формами мышления.

Другим источником «магических» убеждений являются стереотипы общественного сознания, черпаемые нами ежедневно из средств массовой коммуникации, повседневного общения и т.п. Таким образом, некритически усвоенные в детстве иррациональные убеждения постоянно подкрепляются во взрослой жизни человека. Имея в виду это обстоятельство, реально ли изменить их? Безусловно. Но для этого недостаточно терапевтической стратегии психоанализа, полагал Эллис. Психоанализ нацелен на реконструкцию и доведение до сознания клиента генезиса его иррациональных убеждений. Однако знание о том, почему человек когда-то начал вести себя и думать нелогично, не дает ни представления о том, почему он продолжает это делать, ни тем более знания о том, что ему нужно предпринять, чтобы скорректировать свое мышление и поведение. Чтобы изменить иррациональные убеждения, необходимо:

а) привлечь к ним внимание или вывести их на сознательный уровень;

б) показать, что именно они вынуждают нас чувствовать себя несчастными;

в) выявить с помощью диспутирования нелогичность, ложность иррациональных убеждений, их несоответствие нашим жизненным целям;

г) научиться думать по-другому и по-другому формулировать наши желания, предпочтения и ожидания;

д) закрепить новые рациональные убеждения и научиться придерживаться их в повседневной жизни.

Перечисленные выше шаги и составляют терапевтическую стратегию РЭПТ.

 

ПРИРОДА И СУЩНОСТЬ СУЕВЕРИЯ

Автор(ы) статьи: Попов В.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

суеверия, обряды, символы, века, приметы

Аннотация:

Вера в сверхъестественное - основа всех суеверий. У истоков всех современных религий стояли редставления о мире, породившие суеверия, существующие и сейчас. Суеверия были первыми ступеньками к религии как к системе определенных взглядов на мир и остались ее постоянными спутниками.

Текст статьи:

За многие тысячи лет своего развития человечество накопило не только массу научных знаний, необходимых для прогресса общества, но и множество ложных представлений об окружающем мире, природе и характере нашего познания. К числу их относятся суеверия – необоснованные приметы, различные гадания, вера в талисманы и т.д.

Само слово «суеверие» означает ложную веру во что-либо (от древнеславянского «суе» или «всуе» – «напрасно», «тщетно») [1]. В словаре Даля суеверие поясняется как «ошибочное, пустое, вздорное, ложное верование во что-либо; вера в чудесное, сверхъестественное, в ворожбу, гадания, в приметы, знамения; вера в причину и последствия, где никакой причинной связи не видно»[2]. Очень краткое и в то же время весьма четкое определение суеверия можно найти у Д.И. Менделеева: это есть «уверенность, на знании не основанная»[3].

К сказанному необходимо добавить, что все суеверия, несмотря на из различные формы и проявления, объединяет один важный признак – они неизменно связаны и признанием потусторонних, таинственных сил, от которых, якобы, во многом зависит жизнь человека.

Вера в сверхъестественное лежит в основе всех религий и всех суеверий. Другими словами, у истоков всех современных религий стояли те же представления о мире, которые породили суеверия, дожившие до наших дней. Суеверия были первыми ступеньками к религии как к системе определенных взглядов на мир и остались ее постоянными спутниками.  И хотя богословы стараются отмежеваться от верований первобытных людей, многие их остатки нетрудно разыскать в Библии, в религиозных обрядах. Достаточно вспомнить ритуал христианского крещения, чтобы увидеть, как много в нем от древней магии «язычников». Религия шествует в сопровождении всевозможных суеверий — неоднократно замечал Гюго.

В очень многих случаях суеверие является только пережитком более ранней религии, раньше служившее для всех предметом веры и признававшееся официально. После, когда соответствующая религия уничтожается, она продолжает существовать как народное суеверие.      Т.е., ни одного мнения нельзя назвать суеверием потому, что оно находится в противоречии с нашим теперешним религиозным и научным мировоззрением. Оно – суеверие только для нас, но вряд ли существует хоть одно мнение, называемое нами суеверием, которое не составляло бы когда-нибудь научной системы. Желающий обозначить точные границы суеверию должен всегда иметь в виду эту относительность. Нужно твердо держаться следующего положения.

Суеверие есть каждое мнение, не пользующееся признанием в какой-либо религии или состоящее в противоречии с научным взглядом на природу в какое-нибудь определенное время.

Распространенность пристрастия к суевериям гаданиям, приметам, нужно искать в стремлении человека узнать, что его ожидает в будущем. Такая необходимость возникла у людей с того времени, как они стали заниматься трудом. Засевая землю, ухаживая за садом, человек хотел узнать, будет ли год плодородным, пройдут ли вовремя дожди. Отправляясь в далекое путешествие, люди пытались предугадать, какие трудности и опасности ожидают их в пути, чтобы подготовиться к ним.

Другой источник, который питает мир суеверий, — случайные совпадения. Совпадения по месту и времени двух различных, ничем не связанных событий дали в прошлом начало многим поверьям. Это одна из причин их живучести и сегодня. Разнообразия и назначения их множество. Они различны не только в каждой стране, но и в отдельных местностях и регионах. Более того,  многие суеверия продолжают существовать в качестве оборотов речи, хотя со словами уже давно не связывается их действительное значение. Тем не менее, попытки  выяснить, откуда ведут начало суеверные понятия и магические приемы нашего времени открыт.

Прежде всего – это наследие ученых магиков: астрология, симпатические средства и магнетические способы лечения и т.п. С другой стороны,  происхождение многих из них относится ко времени язычества. Веру в домовых, оборотней, нечистую силу и клады можно проследить за время, которое вообще простираются наши исторические представления.

На Руси суеверия   главным образом связаны с географическими и социокультурными условиями, в которых находилась страна на протяжении многих столетий.

Во-первых, конечно, это ее просторы, оседлый образ жизни и, соответственно,  земледелие. Русский народ издревле наблюдал и собирал те проявления природы, которые отвечали на вопрос: какой будет урожай? Значительная часть примет возникла из обрядов. Это объясняется тем, что они на Руси носят провоцирующий характер – чтобы что-то произошло или чтобы что-то не произошло. С целью отвратить или приблизить какую-то ситуацию, разыгрывается действие, повторяющее те или иные поступки участников.

Большая часть примет сохраняется от языческой древности, так как именно языческие верования, после насаждения христианства стали преобразовываться в суеверия. Лишь к 16 веку языческие элементы ассимилировались в культуре наравне с христианскими, существенно откорректировав последние.  На христианских святых были перенесены функции языческих богов. Так, богине Мокош – посвящена Пятница. Пятница же посвящена Параскеве Пятнице. Можно привести множество других примеров. Таким образом, содержание многих праздников осталось языческим.

Некоторые праздники так и остались не контролируемы церковью. В языческом христианстве не душа человека поле борьбы, а земля.

Эти отличия от европейского христианства выразились в различие некоторых примет с одной стороны. С другой стороны те европейские обычаи, которые укрепляли и усиливали издавна осуществляемые обряды, вошли естественно в сферу примет.

Матерные выражения всегда были формой заклятия злых духов, поэтому начались церковные гонения на мат. Отсюда возникло табуирование не смысла ругательств, а слов.

В русском культурном мире нет середины. Нейтральная зона отсутствовала. Так в русской культуре нет представления о чистилище как о нейтральной зоне. Отсюда также большое расхождение в приметах между Россией и Западом.

Влияние западноевропейских традиций в мир русских суеверий началось с войн. Война стала формой культурного контакта. Заимствование элементов западной культуры на бытовом уровне способствовало заимствованию и суеверий, а следовательно и примет.

Т.е. становится ясно, что приметы, поверья и симпатии,  возникли как на Руси, так и были привнесены в нее. Эти суеверные убеждения остались издревле, как наследство влиявших чем-либо на наших предков народов, с которыми они волей или неволей должны были сближаться и заимствоваться разными обычаями, предрассудками, приметами и тому подобным, что конечно и в наше время существует в простом народе. Еще встарь преследовали такие заблуждения; кто не догадается, что старинные черные наши книги, к которым относятся Волховник, Чаровница, Мысленик, Колядница, Громник, Остролог, Острономия или Звездочетье, Путник (книга о значении встреч), Воронограй (значение полета птиц), Шестокрыл, аристотелевы врата, Рафли и т.п. Все не русского происхождения, так, например, Острономия, Остролог – произведения Запада, Воронограй – этрусско-римская авгурия, и прочее. Наконец, сколько у нас до сих пор сохранилось примет сходных с римскими, например, здравствование при чихании, звон в ушах, просыпка соли на столе и т.п. все это существует в наших приметах и тождественно с прежними римскими обычаями.

Так,  римляне тоже  верили сглазу, так что было у них особенное божество, предохранявшее от этого даже младенцев. У тех из них было в обычае оговариваться или отплевываться, когда кто хвалил их дородность, красоту, силу или другие телесные качества. Между поверьями немцев существует также слово сглазить или изурочить. Весьма немудрено, что русские приобрели это понятие о сглазе и усвоив, присоединили их к своим убеждениям. Теперь в русском простонародье крепко укоренилась вера в дурной глаз. Черные глаза  считают опаснее серых или голубых.

У древних было убеждение, что глаза имеют большую силу влиять на людей, и преимущественно глазам Василиска приписывали обаятельную силу от которой  люди умирали. Это убийственное животное, по описанию, имело тело дракона и петушиную голову, а также крылья. Можно предполагать, что преданье это принадлежит к глубокой  древности, проверить которую очень трудно.

Таким образом, суеверия лежат глубоко в нашей генетической памяти, выходя наружу в экстремальные моменты. Коль скоро они имеют место быть, то их нужно изучать и мягшировать.



[1] Даль О. Словарь русского языка. М., 1990, т.4.с. 345

[2] Там же

[3] Менделеев Д. Дополнения к познанию России. М., 1907,с.57

Ф. НИЦШЕ В КУЛЬТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ДЕКАДАНСА И ГОТИЧЕСКОЙ СУБКУЛЬТУРЫ

Автор(ы) статьи: Мамонтова А.Д.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

декаданс, субкультура, пост-культура, постмодернизм, аллюзии, искусство

Аннотация:

В данной статье рассматривается проблема художественной интерпретации философских идей Ф.Ницше в культурном пространстве декаданса и готической субкультуры, в частности, идей о сверхчеловеке и смерти Бога. Так же будет уделено внимание сюжетным реминисценциям и аллюзиям на произведение «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» в искусстве декаданса и готической субкультуры.

Текст статьи:

Декаданс как последний большой стиль[1] порождает не только исключительно художественные формы, но и собственную философию, представителями которой становятся велеречивый поэт, философ и историк культуры Вяч.Иванов и вечно-мучительный философ Ницше, о котором и пойдет речь далее. Декаданс как социокультурное явление имеет свой способ (метод) институализации в культуре, которым, как и методом готической субкультуры, является искусство, которому подчиняется не только бытовая и художественная действительность, но покровительница «семи свободный искусств»[2], она сама приобретает формы художественного литературного произведения, ярким примером чему служит «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого». Именно это произведение Фридриха Вильгельма порождает огромное количество произведений на тему странствующего поэта, друга мертвеца, змеи и орла, это и симфоническая поэма Штауса, и многие стихотворения солнечного Бальмонта, проскальзывает тень Заратустры и в поэме «Художник-Дьявол», и в стихотворении «Скорпион»[3].

Скрябин, музыкант, имевший страсть к философии, и построивший собственную религиозно-философскую систему, будучи тем, кем был, не мог не увлечься идеями Фридриха Вильгельма, еще в юности композитор проникся чувством трагического, и суждение Ницше о том, что страдание и счастье идут рука об руку:  «От вас, мои дорогие мертвецы, нисходит на меня сладкое благоухание, облегчающее мое сердце слезами. Поистине, оно глубоко трогает и облегчает сердце одинокому пловцу.

И все-таки я самый богатый и самый завидуемый — я самый одинокий! Ибо вы были у меня, а я и до сих пор у вас; скажите, кому падали такие розовые яблоки с дерева, как мне?»[4], не могло не затронуть тайных глубин сердца музыканта, так же обращается он к своим воспоминаниям, ищет в них счастья, но не находит: «В жизни каждого человека весна бывает лишь раз. А как люди спешат отделаться от чарующего обмана, от этих дивных грез! Наконец, искал утешения в воспоминаниях, но и к ним привык, т.е. утратил их»[5]. Все же, как и мучительнейший из философов, он в страдании и через страдание находит счастливые минуты: «Чтобы стать оптимистом в настоящем значении этого слова, нужно испытать отчаяние и побудить его»[6], верным этим убеждениям он остается и на пороге смерти.

Нет сомнения и в том, что наиважнейшей книгой была для Скрябина «Так говорил Заратустра», именно после прочтения этой книги рождаются у него идея «Мистерии», после заветов Заратустры хочет явить он собою «сверхчеловека», могущего погружать миры в бездну и способного преодолевать любые препятствия своею волей: «Создаем мир мы нашим творческим духом, нашей волей, никаких препятствий для проявления воли нет, я могу броситься с этого моста и не упасть головой на камни, а повиснуть в воздухе благодаря этой силе воли»[7]. В дневниках Александра Николаевича можем встретить мы и запись, где под впечатлением недавно прочитанного Ницше, он невольно ассоциирует себя с самим Заратустрой, оставившим Бога (а не мертв ли он?), нашедшим истину и несущим ее людям, тем же пророком, что и Заратустра становится Скрябин: «Я иду возвестить им победу над тобой и над собой, иду сказать, чтобы они на тебя не надеялись и ничего не ожидали от жизни, кроме того, что сами могут себе создать. <…> Иду сказать им, что они сильны и могучи, что горевать не о чем, что утраты нет! Чтобы они не боялись отчаяния, которое одно может породить настоящее торжество. Силен и могуч тот, кто испытал отчаяние и победил его»[8]. Даже далее Заратустры идет он, он чувствует себя уже сверхчеловеком, но не «молнией», должной возвестить о нем, и идет к людям не как вестник, но идет сделать их сверхлюдьми.

По шагам Заратустры следует и драма «Земля, сцены будущих времен» рассудительного поэта Брюсова, где главный герой Нетваль, видевший солнце, спускается с верхних этажей обиталища человечества, пришедшего в упадок, чтобы нести погибающим истину, подобно тому, как спускался с горы, обласканный солнцем, Заратустра, неся людям дар, благословленную светилом дневным истину-чашу, «готовую пролиться, чтобы золотая влага текла из нее и несла всюду отблеск твоей [солнечной] отрады»[9], оба героя хотят преобразить человечество, но истина их смертельна для «слишком человечного» человека, Заратустра говорит о спасении в гибели, Нетваль говорит о спасении, принесшем гибель. Художественная фантазия Валерия Яковлевича идет несколько дальше философской поэмы погибшего Икара декадентства[10] из «проповедников смерти» и «потусторонников» делает он особый тайный Орден Освободителей, культ служащий Великой богине Владычице Смерти., в отличии от первых, члены брюсовского ордена наделены благородными чертами, культ их величествен, об этом говорит сцена повящения неофита:

«Теотль. В чемцель Ордена?

Интланель. Освободить человечество от позора жизни.

Теотль. В чем обязанности братьев Ордена?

Интланель. Быть освободителями. Разрешать единый дух от условности множественных тел.

Теотль. В чем последняя надежда братьев?

Интлантель. Когда наступит жданный день последнего освобождения, и не будет на земле никого, кроме тринадцати братьев, — принять и самому с ними освобождение и возвратиться в Великое Все мира»[11]

но те же паучьи лапы и липка серая паутина методов, те же чувства, что чувства «потусторонников», рождают их мысли:

«Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и тем коротким безумием счастья, которое испытывает только страдающий больше всех. Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти, достигнуть конца…» [12], что явственно следует из «веселого» гимна Ордена:

Смерть, внемли славословью!

Ты – нетленно чиста!

Сожигают любовью

Твои уста.

 

Всем однажды предстанешь

Обнаженною ты,

Не солжешь, не обманешь

Ничьей мечты.

 

Ты на каждое ложе

Припадешь, вся в огне.

Лик свой пламенно-Божий,

Яви и мне!

 

С лаской строгой и нежной

Наложи поцелуй,

Уязви безнадежно –

И уврачуй!

 

Счастлив тот, кто изведал

Лезвие твоих губ,

Кто свободен, кто предал

Огню свой труп![13]

Разница произведений лишь в том, что Ницше предвещает пришествие последних людей, а Брюсов являет их нам, смеющихся, должных погибнуть и гибнущих, без всякой надежды на Сверхчеловека.

На этом мы считаем возможным закончить с аллюзиями образов Ницше и обыгрыванием его идей в искусстве символизма и перейти к искусству готической субкультуры.

На сегодняшний день множество культурных текстов готической субкультуры опелирует к философу декаданса, в целом, и его книге «Как говорил Заратустра», в частности, как самой популярной философской книге, поспорить с которой может лишь экзистенциалисты, впрочем, скорее всего французам придется уступить Фридриху Вильгельму, редкий готический сайт не отсылает нас поплясать весте с Заратустрой, «журнал сумрачной эстетики RIP» даже пытается разобраться «почему Ф.Ницше считал, что с декадансом нужно бороться?»[14]. Ницше появляется в готической субкультуре практически с самого ее рождения, Элдритч лидер группы Sisters Of Mercy, стоящей у истоков субкультуры, творческий настрой своей группы охарактеризовал так: «Ницше однажды сказал, что самая великая сила человека – сила выбрать время собственной смерти, и это кажется вполне резонным».[15]

Примером такого культурного текста субкультуры служит песня «Я — Пущенная Стрела» группы Пикник, она несет в себе скрытую цитату из Ницше: «Человек — это стрела, пущенная через бездну отчаяния»[16], так же песня содержит в себе призыв Заратустры, принятый Бальмонтом как основа многих своих произведений, призыв этот заключается в уподоблении стихиям в их могуществе и безразличии, в их вечности, при прохождении между людьми, что заняты своими желудками более, чем великими идеями, чем поиском пути к сверхчеловеку:

Я — пущенная стрела

И нет зла в моем сердце, но

Кто-то должен будет упасть все равно.

 

А нищие правят бал,

Они хотят, да не могут дать

И то, что зовут они кровью, только вода.

 

А, зачем, зачем мне эта земля?

Зачем мне небо без ветра и птиц?

Я — пущенная стрела. Прости.

 

Я не могу этот город любить

Пусть будет сердце из чистого льда

И то, что зовут они кровью, только вода.[17]

Снова возникает образ города, основного знака в первой части книги, этот знак, вообще можно назвать одним из культурных кодов декаданса и готической субкультуры, город-спрут как символ, город как мистическое пространство где происходит либо основное действие, либо становление героя.

Вот что говорит сам Эдмунд Шклярский, лидер группы Пикник, поэт и композитор, относительно истории этой песни и своего ознакомления с центральным философским произведением декаданса: «Мне кто-то подарил книгу [«Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого»], я ее прочитал и как послесловие к прочитанному появилась песня. Сейчас я помню скорее ощущения, а много конкретного не помню. Тогда на меня это произвело очень сильное впечатление. Мне было удивительно, как один человек может это все вместить и написать такое».[18]

Не избежала влияния философа декаденства и группа Агата Кристи, весьма странно, сумрачно и полно апокалипсисческих мотивов представление Глеба Самойлова о пришествие Сверхчеловека, о наступлении его мира и его царствия:

Давайте все сойдем с ума,

Сегодня ты а завтра я,

Давайте все сойдем с ума,

Вот это будет ерунда ,

Мы будем дико хохотать,

Мы будем крыльями махать,

И покорится вся земля

Таким как ты таким как я.

 

Мы сядем в белый пароход ,

Сегодня ты а завтра я,

Мы сядем в белый пароход,

И поплывем наоборот,

И в неизведанной земле

Увидим Ницше на коне,

И он обнимет нас, любя,

Простой как ты простой как я.[19]

Пространство «по ту сторону добра и зла» представляется ему деонисическим действом, где безумие становится особой, высшей формой познания и высшей формой свободы. Путь перехода из мира обыденного в мир Сверхчеловека схож, по своему принципу, с тем, что предлагает нам Ницше, это переход из бытия в инобытие, мост у философа есть мистериальный символ перехода, он то, что связует миры, он же является барьером, через который не сможет пройти тот, кто не готов еще к Сверхчеловеку, кому недозволенно пройти в пространство «по ту сторону добра и зла». То же видим мы и в песне «Ты и я», казалось бы, в ней нет того точного обозначения, что дает нам погибший Икар декаденства, но река, которая тонкими бликами просвечивает сквозь слова, есть тот же символ перехода, река всегда разделяет грани миров, путешественник между мирами должен воспользоваться лодкой, помним мы из многих мифов, и обнаруживаем   «белый пароход», еще одной подсказкой становится нам строка «и поплывем наоборот», ведь всякому визионеру известно, что реки иных миров текут «наоборот», в обратную сторону. И уже по ту сторону встретит нас сам Фридрих Вильгельм, первым преодолевший мост или первый, павший на нем, впрочем, постмодернистский прием, что вплетает автора, к произведению которого обращается постмодернист, в тело текста, мы рассматривали выше.

Рассмотрим  еще один пример влияния Ницше на культурные тексты готической субкультуры на примере песни Lacrimosa «Кубок жизни», которая в нескольких строках невольно описывает путешествие Заратустры, сливая героя книги с лирическим героем текста песни:

Отныне я так себя чувствую.

Я человек и я тоже хочу говорить,

Я хочу преклонить колени у подножия горы,

Я благословляю море словами

Которыми звал меня ветер,

Которыми осмеял меня шут.

Теперь мне не нужно имя

Никто не позовёт меня

Я никогда не услышу ответ

Вот мечта, которая вела меня.[20]

В лирический герой текста так же, как и Заратустра начинает чувствовать себя «пересытившимся своей мудрости», он видит, что он не солнце, и он хочет «говорить к людям». Заратустра говорит с морем перед тем как вернуться к горе, на которой жил он. И действительно  шут обзывает Заратустру мертвецом и могильщиком: «Но уходи прочь из этого города – или завтра я перепрыгну через тебя, живой через мертвого»[21] и «Заратустра уносит с собой мертвую собаку: браво, Заратустра обратился в могильщика»[22]. Ветром называет себя ветер Заратустра: «Подобно ветру я однажды пронесусь среди них, и вместе с доим духом возьмите дыхание из их духа: так велит мое будущее. Воистину сильный ветер — это Заратустра»[23]. «Никто не поймет меня», говорит новоявленный Заратустра, ведь люди не могут понять Заратустру, ибо Заратустра говорит о том, чего нет, Заратустра говорит о Cверхчеловеке, это и есть мечта «которая вела» Заратустру.

Если огромный пласт декадентского искусства, если не сказать декадентской эпохи, чем по праву можем назвать мы эпоху fin de siecle вмещает в себя все наследие Ницше, что был его главным философом, все же избирая своим любимцем и баловнем Заратустру, то субкультура не может принять того огромного наследия культуры, она делает выжимки, выбирает лишь то, что совпадает с ее культурным кодом, а он не может быть столь обширным, он специфичен, несмотря на заимствование части картины мира культуры, потому, неспособная к большему, выбирает она Заратустру и дионисическую культуру.

Начиная говорить о философии, потом всегда бывает трудно остановиться, потому сказав о философии Ницше стоит сказать и о «ницщете философии»[24]. Готическая субкультура, сама по себе, не способна дать собственной философии, сколь бы ни выражалась она в искусстве и не связывала себя с прежними эпохами, перед ней, как перед всякой молодежной субкультурой, пусть даже адвентивного уровня, стоят другие задачи, она мост между «подростковостью» и «взрослостью», ее функция – социализация молодого человека, перед ней не стоит задачи созидания или низвержения миров. Однако это не значит, что она не может делать попыток систематизировать и синтезировать тексты той части культуры, чью картину мира она считает собственной, приводить их к общему знаменателю с непосредственно субкультурной и художественной действительностью. «Ницщета философии» — очень верный термин, можно сказать определяющий для готической субкультуры, Ницше как культурный знак и тщетность попытки выстроить собственную философскую систему, потому главный философ декадентсва присутствует во всех художественно-философских построениях, а иных в данной субкультуре a priori не может существовать. Конечно, нельзя говорить о присутствии одного лишь Ницше, экзистенциалисты не могли остаться незамеченными как одно из «упаднических»  течений философии, но они не оставили такого глубокого следа, сильным подводным течением является Шпенглер, по странному стечению обстоятельств, не пользующийся популярностью в готической субкультуре (возможно, в силу некоторой политизированности своей главной книги), и недооцененный наукой. Его вклад в культуру декаданса остался почти незамеченным, быть может, в силу того, что слишком малыми временными рамками ограничены   представления о его (декаданса) существовании, тогда как книга Мережковского «Тайна Запада: Атлантида — Европа», написанная на десять лет позже выхода в свет «Заката Европы», испытала сильнейшее его влияние, как и другие произведения символистов.  Не стоит забывать, что Шпенглер был учеником Ницше, именно Фридрих Вильгельм напитал его этой особенной чувствительностью к культуре и ее безднам, той болью, что заставляет страдать от судьбы культуры «как от открытой раны», потому его, хотя и скрытое наследие так заметно в готической субкультуре. В отблесках его заката купается она, любящая все заходящее и сумрачное, его болью, болью «Das Abendland» болеет она, чувствительная ко всякой боли:

Веришь, любая боль

Пройдет, но не Abendland?! [25]

Поэт верно чувствует Шпенглеровское понимание современной культуры-цивилизации:

Мы, похоже, друг в друге застыли.

Мы друг друга застали,

Заставили слиться,

И похожи стали на прах

Наши старые лица

На наших молодых телах.[26]

Впрочем, едва ли оно могло быть ошибочным, готическая субкультура ретроспективна, она всегда тяготела к трагическому и руинам, теперь облик этих руин представляют лица, чьи очи «испили закат», стали сопричастны европейской культуре и ее decadance.

Придав легкие очертания фигуре философских влияний на субкультуру,  нам необходимо вернуться к Ницше и его влиянию на «философские» воззрения готической субкультуры. В первую очередь, определим, что под философскими воззрениями субкультуры мы будем понимать художественную интерпретацию и дальнейшее развитие идей философских Ницше в контексте художественного произведения. Именно идей, тогда как ранее, мы рассмотрели интерпретацию художественных образов его произведений, аллюзивное и цитатное обращение к ним и непосредственной структуре произведения.

После объявленной Ницше смерти Бога,  главной проблемой философии и искусства становится вопрос, что делать с образовавшимся вакуумным пространством в теле культуры, этот вакуум много занимал Хайдеггера, другие отрицали возможность смерти Бога, при такой позиции, проблема вакуума разрешалась сама собой, декаденты заменили бога художником-демиургом или же Красотой, иногда, воспринимаемой как Воля, т.е. как абсолют или же божественный абсолют, в контексте культуры декаданса это могло означать лишь одно, абсолют, замещающий или подменяющий Божество. Пилявский разрешает этот вопрос вполне в духе декаданса (конечно, изрядно приправленного постмодерном, но о постмодерне позднее): «рассматривая автора (одна из реальностей, кроящихся под маской Меня), который, если бы он попал в пространство этого занимательного европейского анекдота, я бы выбрал между пустотой и реанимацией Бога… мертвого Бога. Да, вместо нового свежего бублика или дырки от него, я бы скромно оставил себе бублик испортившийся. Нет, конечно, это не попытки застыть в модерне. Какое мне дело до модерна!

Возможно, таков мой вкус. Или, возможно, «последний остаток Бога» — это мой метод гибели и перехода, мой способ внутреннего путешествия «высшего человека», пункт и задача моего (пост)метафзического Эксперимента.»[27] В эссе автор сам отсылает нас к исходному тексту, объясняя тем самым свое положение:

«…ибо он сам находится на пути к тебе, последний остаток Бога среди людей, а таковы  именно:  все  люди  великой  тоски, великого отвращения, великого пресыщения…»[28]

Впрочем, такая позиция вовсе не снимает проблемы вакуума в теле культуры, она скорее превращает культуру в вакуумное пространство, где в определенном порядке расставлены фигуры (тела, объекты), которые внутри себя так же представляют пустое, вакуумное пространство, они являют собой нечто схожее с красивой и качественной упаковкой, в которую забыли положить содержимое:

Звери умерли.

Приходят куклы

пожирать в свой новый мех

всех не тех

и тех,

и круглы

рты их, полные утех.

 

Их глаза – лишь позолота –

чтоб убить любой Восход.

Как фарфор они без пота,

и без смысла их завод,

и невинный ход их стоп –

он не по стопам свобод -

по лафетам горл, ведь

так ходил сам Заратустра.

Жизнь дана, чтоб умереть

от искусства…

 

Не дана…

Чтоб бесконечность…

Не дана…

Доев его,

смотрит золотом беспечным

на фарфор своих колен –

там, свернувшись промеж ног,

умер Бог…

 

- Сверхманекен.[29]

Ницше убивая Бога оставляет «Ничто»,  пустоту,  тогда как поэт облекает эту пустоту в форму, из «Ничто» абсолютного он делает «Ничто» внутреннего начала. «Бог привлекал меня всегда, особенно Мертвый и Красивый (три вышеназванные вещи – суть одно)»[30] эти слова образуют сакральную форму – «Красивый Мертвый Бог!»[31], которая является ключом к художественно-философским воззрениям поэта, Бог становиться куклой – манекеном, а если быть более точным — Сверхманикеном:  «Тебя невозможно убить, не потому что Ты Вечный, а потому что Ты вечно Мертвый. Это отнюдь не значит, что Тебя нет – напротив…  а то, что могло бы быть на Твоем месте, то, что принято называть Пустотой, тоже мертво. Ты и есть МЕРТВАЯ ПУСТОТА.

Я люблю Тебя, Господи…»[32]

Что же может ответить Бог на такую любовь? Казалось бы, Пустота, «Ничто» должно мертво промолчать, однако, мы снова сталкиваемся с одной из основных доминант декаданса, дионисической культурой, поэт утверждает, что

Бог любит любить по Ницше –

сходить с ума и умирать.[33]

Таким образом, Пилявский замыкает круг, ставший заколдованным кругом искусства декаданса, да и всей культуры после Ницше: эрос, смерть и безумие, этому кругу становится подвластен даже Бог.

Но обратим внимание на то, какой интерпретации подвергается концепция сверхчеловека. Ее вполне может объяснить мифологическая форма «что вверху, то и внизу», за объявлением Ницше смерти Бога, последовала «череда метафизических «смертей» культуры, человека, автора»[34], то же происходит и со Сверхчеловеком, теперь главной ценностью становится умение находиться вне, вне культуры, вне разума, вне Бога и даже вне себя: «и свое и божье подобие стер я походя – как набойку на каблуке»[35], теперь даже Бог учится забывать[36]. В мире, где Бог есть «Ничто», «мертвая пустота», Сверхчеловеку не остается ничего иного, как стать «Сверхничто». Это, пожалуй, даже попытка преодолеть Бога, а точнее «переиграть» его:

Сам Абсолют склонил коленце,

Подумав: «кто же эпигон?»

(Пусть Он не вытоптает пыли,

склоняя вежливый поклон,

подумав: «Кто же, кто – я или…»)[37]

Но в отличии от главной надежды Фридриха Вильгельма Сверхникто Пилявского, вполне в духе постмодернизма, становится не преодолением «Ничто», а уподобление, подражание этой пустоте:

Мой метод бытия – подражание,

Потому что сам я не знаю, как быть,

Как убыть,

И ощупью учусь убить,

Чтобы иногда подражательно не-быть.

 

Мне оставили лишь стилизацию

И ославили как героя,

Умершего в декорации,

Эрегированной винтовкой стоя.[38]

Уподобление не ценно само по себе, оно лишь метод преодоления себя, для погружения себя в тело «Ничто» и растворения в нем, что трудно поддается вербализации и показательно только в действии, «Даже говоря, что меня нет, я лгу, как любой говорящий. Но меня нет, я – Шут, который может быть каждым, тем самым будучи никем»[39].Что же остается от Сверхчеловека, мертвого Бога и пространства культуры? Только пустота помноженная на себя:

И в там же найденном Ничто

Мне так же тесно как здесь.

Я стал Сверхникто

Слишком весь.[40]

Такое представление о мире вполне характерно для пост-культуры, где стирание старых границ, не породило ничего принципиально иного (и находится в ожидании иного), оставив после себя некие руины культуры, не способные к созидательной деятельности на новых принципах. В таком культурном пространстве человек, в особенности человек, склонный к decadence,  обостренно чувствует образовавшуюся пустоту, расставленные фигуры в вакуумном пространстве кажутся ему руинами и незаполненными оболочками, неспособный к созиданию принципиально новых форм и убежденный в ненужности и невозможности реставрации культуры, он чувствует себя подражателем пустоты, бесплодным ростком бесплодного дерева пост-культуры. Это ощущение конца культуры и конца истории бесконечно созвучно Шпенглеру.

Конечно, Ницше имел ввиду совсем не это, ему не было надобности подменять живого Бога куклой. Попадая в мир художественно-философских воззрений Нестора Пилявского мы попадаем в мир симулякров, мир современного постмодерна, в котором и существует готическая субкультура, здесь Бог, даже не кукла, скорее мумия, мертвец со свежим и красивым телом, с которым можно «танцевать и забывать»[41], сверхчеловека заменил сверхманикен и сверхникто, который обладает идеальной формой, но внутри него мертвая пустота, способная пожрать и мертвого Бога, и автора и самого Ницше. «Жизнь дана, чтоб умереть от искусства»[42], от искусства искусственности, превосходящей жизнь, торжество которой представляет собой Сверхманикен. Нельзя сказать, что все эти художественно-философские построения являются пародией на философию Ницше, но можно ли сказать это закономерное продолжение его идей? Пожалуй, это тоже окажется не совсем верным. Можно сказать, что это постмодернистская игра, но следует помнить, что «играющий в игру  ни во что не играет»[43] — все же здесь побеждает Воля к гибели (Ты стремишься дать мне жажду, Душа – жажду однажды погубить тебя, Душа![44]), которую Ницше лелеет куда более, чем Волю к власти, только находит она иную форму, форму лучше приспособленную к современной культуре. Но не более ли пессимистична эта интерпретация? Через гибель и бездну должен преобразиться человек Ницше в Сверхчеловека, тогда как кукла, манекен может стать лишь Сверхникто, только освободиться от самого себя, «устать от своей усталости»[45], стать не духовной сущностью, а всепоглощающей пустотой. В конечном итоге, все вышеприведенные тексты Пилявского являют собой пост-адеквации на тему Ницше, о которых невозможно судить с полной точностью ни с позиции модерна, коей является философия погибшего Икара декадентства, ни с позиции cтрогого научного знания, т.к. они «требуют для своего исследования-постижения форм и методов, конгруэнтных уровню их арт-бытия»[46].

 

Примечания.

 

1 Ронен О. Декаданс. «Звезда» 2007, №5

2 В средневековых университетах Европы философский факультет  назывался артистическим или факультетом «семи свободных искусств», которые входили в средневековую философию: грамматика, риторика, диалектика («тривиум»), арифметика, геометрия, астрономия, музыкальная гармония («квадривиум») Чернов С.А. Начала философии. Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича. Гуманитарный факультет. Кафедра философии

3Анненский соотносит лирического героя стихотворения К. Д. Бальмонта «Скорпион» из книги «Горящие здания» с Заратустрой Ф. Ницше. Анненский. Об эстетическом критерии. Комментарий А. И. Червякова http://annensky.lib.ru/

4 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

5 Федякин С.Р. Скрябин. – М.: Молодая гвардия, 2004.

6 Там же.

7 Скрябин человек, художник, мыслитель. Сборник статей. – М., 2005

8 Там же

9 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

10 Бальмонт К. Элементарные слова о символической поэзии

11 Брюсов В. «Земля. Сцены будущих времен» В кн.: Брюсов В. Полное собрание сочинений и переводов в 25т. Т.15 Драмы: Земля, Путник, Протесилай умерший и др. (1-е изд.) Спб. «Сирин» 1914

12 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

13 Брюсов В. «Земля. Сцены будущих времен» В кн.: Брюсов В. Полное собрание сочинений и переводов в 25т. Т.15 Драмы: Земля, Путник, Протеселай умерший и др. (1-е изд.) Спб. «Сирин» 1914

14 R.I.P.№7 (июнь/июль 2006)

15 Sisters Of Mercy http://www.angelgothic.ru/

16 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

17 Шклярский Э. Я пущенная стрела. http://www.piknik.info/

18 Интервью с Э. Шклярским, «Наше радио» (Екатеринбург), 17.02.2004 http://www.ytime.com.ua/

19 Самойлов Г. «Ты и я» http://agata.ru/

20 Вольф Т. «Кубок жизни»          http://www.lacrimosa.fan.ru/

21 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

22 Там же.

23 Там же.

24 термин Н.Пилявского

25 Пилявский Н. Das Abendland. http://www.stihi.ru

26 Там же.

27 Пилявский Н.  Реконструкция содома. Эссе. Часть I. Остаток Бога. http://necrolfus.livejournal.com

28 Ницше.Ф. «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого» В кн.: Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т.2/Пер. с нем.; Сост., ред. И авт. Примеч. К.А. Свасьян. – М.: Мысль, 1990.

29 Пилявский Н. Новый эонизм./ Возражение Жоржу ( Батаю ) Альтернация №3, 2009

30 Пилявский Н.  Реконструкция содома. Эссе. Часть I. Остаток Бога. http://necrolfus.livejournal.com

31 Там же.

32Там же.

33 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com

34 Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе // Таганрог: Издательство ТИУиЭ, 2001.

35 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г

36 Там же.

37 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com

38 Там же.

39 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г

40 Пилявский Н. Сверхникто http://necrolfus.livejournal.com

41 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г

42 Пилявский Н. Новый эонизм./ Возражение Жоржу ( Батаю ) Альтернация №3, 2009

43Мрак и туман. (директива конца) http://necrolfus.livejournal.com

44 Пилявский Н. Сердце шута (Алхимическая повесть). ИО Пан, май 2009 г

45 Пилявский Н. Несколько моих афоризмов. http://necrolfus.livejournal.com

46  Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. / Под ред. В.В.Бычкова.— М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003

ОБРАЗ ГЕРОЯ-УБИЙЦЫ. ПАРАДИГМА «НОВОГО» ГЕРОЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Э. ВИХЕРТА (1887 -1950)

Автор(ы) статьи: Лукинова Е.М.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

Эрнст Вихерт, «школьная» тема, литература Германии периода Веймарской республики, образ героя-убийцы

Аннотация:

Статья посвящена интерпретации темы воспитания в произведениях немецкого писателя Эрнста Вихерта, а также отражению и формированию образа «нового» человека в литературе Германии периода Веймарской республики. В статье рассматривается трансформация образа героя «потерянного поколения» в образ героя-палача, актуализация темы убийства как человеческой нормы в межвоенный период.

Текст статьи:

Первая мировая война, воспринятая как спасение, праздник художниками, музыкантами, писателями Германии, проявила не только основные проблемы политической жизни, назревшие в обществе к августу 1914 года, но обнажила бесчеловечность всей системы школьного воспитания. Историки, культурологи, изучающие социокультурную ситуацию в Германии периода первых десятилетий ХХ века, отмечают, что война выплеснула на поверхность внутренние проблемы. Она явилась не только их катализатором, но закономерным итогом развития германской цивилизации. В. Г. Баев, изучающий мемуарную литературу Германии межвоенного периода, отмечает, что «сама духовная атмосфера тех лет предрасполагала  к войне. Повсеместно отмечался рост национализма, шовинистического опьянения, национально-освободительное движение малых народов приобрело масштабных характер. Пропаганда пангерманизма достигла невиданного размаха. Пресса провокационно раздувала подобные настроения»[1; с.33]. Поэтому, по мнению Ю. Н. Солонина, «в начале августа 1914 года объявление войны было воспринято как очистительная буря, после которой вновь должны были наступить безмятежные дни спокойной обеспеченной жизни. Необходимо было отстоять великую немецкую культуру, дать отпор варварам, посягающим на ее высшие и нетленные достояния»[2; с.26]. Культурная элита в массе своей восприняла войну как справедливую. «На фронт торопились, боясь не успеть к концу войны» (Ю.Н. Солонин) [2; с.27]. В.Г. Баев описывает атмосферу «неопределенно-радостного» восторга немцев от наступления войны: «Страна переживала небывалое всеобщее единство. Те дни превратились для всех в неотъемлемую ценность высшего порядка» [1; с. 35]. Немецкие газеты 1914 года называют главной причиной войны «зависть других держав к Германии, которая могла бы сделаться самым могущественным государством, а чтобы этому воспрепятствовать, нужно ее уничтожить» [3; с. 258]. Здесь и претензии на мировое господство, и уверенность в превосходстве Германии над другими странами.

В связи с этим принципиально отметить, что образ врага моделировался в сознании масс задолго до начала войны. На это указывает и Е. С. Сенявская в книге «Психология войны в ХХ веке» [3; с.254]. Еще в предвоенной Германии со школьной скамьи детям прививался (под действием пропаганды) бездумный фанатизм и воспитывалась жестокость. «С самого детства патриотические взнузданные обыватели» [4; с. 418] превращались системой либо в добровольных убийц-патриотов, либо в «пушечное мясо». Проблема школьной системы, уродующей молодые души, становится актуальной для немецкого общества. «Солдат революции» Фриц Цикельский настаивает на том, «что милитаризация немецких детей начиналась со школы» [1; с. 25].

Достаточно проанализировать отношение к войне в гимназиях тех лет, чтобы увидеть полную картину общественно-политической жизни страны в начале века, так как «школа всегда занимала видное место в иерархии общественно-государственных институтов Германии» [1; с. 25]. Райнер Бендик указывает на то, что преподавание истории в немецких школах в период первой мировой войны изменилось. Ученики теперь должны были уяснить себе, почему вчерашние соперники превратились во врагов, и за что воюет Германия. «Для этой цели был по-новому сгруппирован весь учебный материал. Изучение истории должно было начинаться не с античности, а с прусско-немецкой истории» [5; с. 506]. Депутаты Прусского ландтага, по сути, согласились с происходившей девальвацией ценностей мира. Война приветствовалась в школьных учебниках как «наставница» или «очистительный огонь», а мир осуждался как время упадка. Теперь авторы учебников мировую войну рассматривали как «результат политики окружения», осуществленной Англией, Францией и Россией» [5; с. 507]. При этом механизм конструирования образа врага был направлен на «обоснование своей правоты в войне, а также собственного превосходства, которое должно стать основанием для победы над неприятелем» [3; с. 253]. Анализируя мемуарные источники 1919-1933 годов, В. Г. Баев приходит к выводу, что «кайзеровская Германия продолжала существовать в своих учениках, накапливая резервы в будущей борьбе с Веймарской демократией» [1; с. 28].

Тема школьного образования не могла не стать актуальной для немецкой литературы. Роман Роберта Музиля «Тяготы воспитанника Терлеса» («Die Verwirrugen des Zöglings Törless», 1906), который, в свою очередь, повлиял на ранний роман Германа Гессе «Под жерновом» («Unter dem Rat», 1906), «Профессор Унрат или конец тирании» (1905) Генриха Манна, «Друг Гейн» (1902) Эмиля Штрауса, комедия Георга Кайзера «Ректор Кляйст» (1905) обнажили проблемы школьной системы и выдвинули на первый план проблему «я и весь мир» [6; с. 322]. Позднее Г.Фаллада в книге «У нас дома в далекие времена» (1942) вспоминает об ужасающей системе обучения, унижавшей ученика. Массовая литература также не упускала из своего поля зрения данную проблему.

Э. Вихерт в новеллах 1920-30-х годов уделяет особое внимание теме школы, при этом смещая акценты с изображения учителей – фанатичных слуг системы на жестокость детей. Так, в рассказах и новеллах конца 20-х – начала 30-х годов («Gebärde», 1932; «Todeskandidat», 1933) школа показана не исправляющей жестокие характеры, а развивающей их. Эти произведения передают дух цинизма, жестокости, человеческого равнодушия, царивший в немецких школах.

Поднимая проблему «школьного конвейера», писатель особое внимание уделяет ее «продукту» – новому поколению, ставшему в романах Э.М.Ремарка, Г. Белля, Э. Хемингуэя, Р. Олдингтона «потерянным». Э.Вихерт дает новый взгляд на «потерянное поколение». «Потерянный» герой первой мировой войны в произведениях Вихерта трансформируется в солдата Третьего Рейха.

В «Jahre und Zeiten» Э. Вихерт признается, что у него нет «присущей Ремарку веры в молодое поколение» [7; с. 454]. И очень точно, порой реалистично, в своей прозе описывает образ будущего «героя» фашизма, истоки зарождения которого находит в школьном образовании.

В рассказе «Кандидат в смертники» («Todeskandidat») четко очерчены место и время действия, что для писателя не характерно. Это говорит о том, что Э. Вихерту очень важно отметить пространственно-временные границы (в отличие, например, от новеллы «Die Flucht ins Ewige»). События рассказа происходят именно в довоенной Германии. Описывая уклад жизни в немецкой гимназии, Вихерт обращает внимание читателя на нравы, царящие в школе, на ее обитателей, на поведение и традиции гимназистов четвертого класса. «Мы были жестоки, как все дети, недоброжелательны и в нашем поведении не было никакой лирики» [8; S. 446]. Герой, от лица которого ведется рассказ, вспоминает традиционные для его класса способы борьбы с новыми учителями (die Kandidaten). Проверяя новых учителей, действовали по одному бессменному и жестокому плану. После традиционного приветствия господина кандидата второгодник Йонас оставался стоять у своей парты, объясняя, что у него парализованы колени. После чего гимназисты бесстрастно наблюдали за реакцией кандидата. Эта игра на выживание сильнейшего, построенная по неписаным законам школы, предполагала два варианта: либо учитель проявлял жестокость, избивая ученика, и тем самым завоевывал авторитет (что было обычно), либо «ломался» и становился в глазах учеников «кандидатом в смертники». В другой новелле «Жест» («Die Gebärde», 1932) автор всего лишь с помощью нескольких деталей дает исчерпывающую характеристику школьной системы. «Они (учителя – разрядка Е. Л) использовали грубую силу, … у многих из нас на ладонях были рубцы» [8; S. 442]. Нелояльность, нетерпимость, которую учителя проявляли к ученикам-евреям, также находит отражение в произведении. Полны жестокости сцены, описывающие жестокость школьников и равнодушие к ней учителей. «Они отворачивались и наблюдали за воробьями, если школьники играли в «еврейский мяч» [8; S. 442].

Важно обратить внимание на эволюцию образа убийцы в рассказе «Кандидат в смертники» («Todeskandidat»). Если вначале повествования автором дается описание бессердечных школьников, то в конце – солдат, побывавших на первой мировой войне. Вихерт стилистически таким образом конструирует текст, что образы «потерянных» солдат становятся не столько трагичными (как, например, у Ремарка), сколько содержат потенцию реализации своей нерастраченной силы в будущем, в будущей второй мировой войне. Так, образ «обреченного» героя-солдата (например, в новелле «Ферма мертвецов» («La Ferme morte»), жертвы трансформируется в образ с каиновым началом. Авторская позиция неоднозначна и нетрадиционна для литературы межвоенного периода. Уже в начале 1930-х годов осознавая гибельность для страны политики нацистов, писатель не мог не обратить внимание на проблему воспитания и по-своему ее интерпретировать. Делая выводы из событий первой мировой войны, автор вынужден под другим углом смотреть на подрастающее поколение, поколение нацистов.

Особенность парадигмы образа героя-палача заключается в его тесной связанности с образом героя-жертвы. Неслучайно объединяющим началом, позволяющим заключить героев в группу «палачей», становится то, что каждый образ в той или иной мере содержит аллюзию на библейское братоубийство.

В 1988 году в статье «Vom Wort als Macht des Herzes Versucht über Ernst Wiechert» Ханс-Мартин Плесске писал о том, что в новелле «Жест» («Die Gebärde») Э. Вихерт предостерегал от тревожащих явлений времени. Здесь писатель не только обнажил проблемы школьной системы Германии, но и «в предостерегающей форме предвосхитил фашистское преследование евреев» [9; с.764].  В связи с этим первая публикация новеллы смогла увидеть свет только в 1946 году.

В этой новелле реализуется оппозиция «убийца-жертва». Символическим орудием убийства становится жест. Автор показывает, как он стирает и обесценивает человеческую жизнь. Образ жертвы создается автором с помощью эмоционально насыщенных метафор («они (одноклассники, учителя – Е. М.) медленно капали отраву в раны, которыми кровоточила его душа» [8; с.442]), определений-сравнений (бессильное загнанное животное, избитая собака, лицо как рана («Gesicht wie Wunde»)). Образ же палача из собирательного «свора собак» превращается в конкретный. Однако автор не только не дает его описания, но даже избегает психологического портрета. Схематизм образа обусловлен его функциональностью – орудие убийства. Отсюда и выпадение, неподчиненность данного образа вихертовской концепции круговорота жизни. Герои-палачи, имея четкую соотнесенность с реальным временем, тем не менее, существуют в «пустой» вечности.

Интересно, что образ убийцы целенаправленно создается в новелле через описание судьбы героя-жертвы. Окончание школы, уход Ели из нее, автором отождествляется с убийством молодого животного. «Он ушел не простившись, как молодое животное, которое вынесли из хлева на базар», «Он выпал из наших жизней и из нашей памяти, как раздавленный ногой стебель травы исчезает с лица земли» [8; с.442].

Появление его на школьном юбилее, спустя десять лет – надежда на помилование. Рассказчик сравнивает взгляд Эли Кабака со взглядом  пациентов, обреченных диагнозом на смерть. «Своим взглядом он ощупывал наши глаза. Подобные глаза я видел позднее в своей приемной, когда заканчивал осмотр больных раком, в перерыве между тихим звуком захлопывающейся за сестрой двери и моим первым словом. Глаза, которые существуют на пороге между жизнью и смертью, которые открылись в конвульсиях смелости и в глубине которых уже темнота» [8; с.443].

Интересно, что новелла текстуально разделена на три смысловые части. Первая часть заканчивается выпуском Ели из школы (в новелле дается сравнение с выносом трупа молодого животного), вторая – жестом и уходом Эли с банкета, посвященного десятилетию окончания школы, третья – известием о его самоубийстве. Предопределенность и взаимосвязанность судеб жертвы и ее палача очевидна.

Необходимо отметить, что события, описываемые в рассказе, — это аллюзия на войну, несмотря на то, что в новелле нет и намека на военные действия. Здесь Вихерт создает иллюзию мирной жизни, времени без войны, времени, ставшем ее продолжением. Сначала это школа, учителя, воспитанники, потом юбилей, посвященный десятилетию окончания школы, оркестр, официанты, шампанское – все это становится нейтральный фоном повествования. Повествование практически лишено экспрессии. Движение сюжета создается реальным действующим лицом, рассказчиком (доктором), вспоминающим свое прошлое: школьные годы и встречу выпускников. Его рассказ повествует об одной смерти, о самоубийстве бывшего одноклассника еврея Эли Кабака. Однако в финале становится понятно, что эта смерть не менее страшна, абсурдна и трагична, чем на войне. Бессмысленная военная бойня будто продолжается в рассказе о мирном времени. Лишенное натуралистичности самоубийство идентифицируется читателем как коллективное убийство. Автор показывает, чтобы убить человека, не обязательно посылать его под пули, бывает достаточно жеста. Герой-рассказчик  говорит: «Niemand weiB, weshalb Eli es getan hat, aber wir alle waren seine Morder»(«Никто не знает, почему Эли это сделал, но мы все были его убийцами») [8; с.445].

Понимание убийства, как человеческой нормы, возникшее во время первой мировой войны, не только не исчезает, но закрепляется в обществе с приходом к власти нацистов. Эта нравственно-этическая проблема особенно актуализируется не только в малой прозе Э. Вихерта 1930-х годов, но и в его романах, воспоминаниях. Образ палача, не ценящего человеческую жизнь, поправшего нравственные принципы, библейские заповеди, изображается Вихертом как порождение исторической действительности.

Апофеозом экспрессивной насыщенности собирательного образа героя-убийцы в 1920-е годы можно считать созданный Эрнстом Вихертом образ толпы дровосеков, убивающих лес – символ жизни («Легенда о последнем лесе», 1923/1924). Образ символичен. «Они рубили лес… На белых срубах показались красные капли, которые стали тяжело наполняться и медленно расти. Из упавших деревьев капли уже струились, медленно падая в мох, где покрывались пылью и под зеленым плетением корней исчезали. Они рубили топорами, и стоял кругом красный смех…» [10; с.118]. Интересно, что маркирующим элементом образа палача как предвоенных, так и послевоенных лет становится топор. Он является символом смерти в руках человека.

Такая художественная трансформация и изменения в структуре образа героя, в художественных способах его отражения обусловлены культурными и историческими событиями – первой мировой войной, периодом Веймарской республики, а затем приходом к власти национал-социалистов, – на которые писатель не мог не откликнуться. В подобной актуализации «школьной темы» в творчестве писателя усматривается вызов системе, порождающей новый эталон подражания – образ героя-палача. Попытка создания литературного противовеса политически ангажированной литературе, прессе периода Веймарской республики в условиях тотальной пропаганды была опасной для писателя. Время требовало морально-нравственных компромиссов, которые для писателя-гуманиста с активной гражданской позицией были неприемлемы. Вопреки литературным стереотипам начала ХХ века Эрнст Вихерт возрождает и утверждает образ человека-созидателя. Созданный образ «нового» героя становится реализацией авторского стремления противопоставить войне, хаосу, убийству вечный космический круговорот жизни.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Баев, В.Г. Германское государство в межвоенный период 1919-1933 гг. в зеркале мемуарной литературы 60-80 гг. ХХ в. / В.Г. Баев. — Тамбов: ТГУ им. Г. Р. Державина, 2002.
  2. Солонин, Ю.Н. Эрнст Юнгер: От воображения к метафизике истории / Ю.Н. Солонин // Юнгер Эрнст В стальных грозах. — СПб: Владимир Даль, 2000.
  3. Сенявская, Е.С. Психология войны в ХХ веке. Исторический опыт России / Е.С. Сенявская. — М.: Наука, 1990.
  4. Степун, Ф. Германия / Ф. Степун // Современные записки. — Париж. -1930. — № 42.
  5. Первая мировая война: Пролог ХХ века / Рос. АН, Ин-т всеобщей истории. — М.: Наука, 1998.
  6. Brenner, P.J. Neue deutsche Literaturgeschichte: vom «Ackermann» zu «Gunter Grass» / P.J. Brenner. — Tubingen: Niemeyer, 1996.
  7. Wiechert, E. Samtliche Werke: In zehn Banden. Band 9. / E. Wiechert. – Wien-Munchen-Basel: Desch, 1957.
  8. Wiechert, E. Die Novellen und Erzählungen / Е. Wiechert. — Wien, Munchen, Basel: Kurt Desch, 1962.
  9. Plesske, H.-M. Vom Wort als Macht des Herzes. Versucht über Ernst Wiechert / Н.-М. Plesske // Sinn und Form Berlin: Rutten & Loenig, — 1988. — Vierzigstes Jahr. — Viertes Heft. Juli/August.
  10. Wiechert, E. Der silberne Wagen. Sieben Novellen. Welt im Buch / Е. Wiechert. — Wien, München, Basel: Kurt Desch, 1954.

РОЛЬ СПОРТИВНОГО ТРЕНЕРА КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ НРАВСТВЕННОГО И ФИЗИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ ПОДРАСТАЮЩЕГО ПОКОЛЕНИЯ

Автор(ы) статьи: Лилов А.П.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

тренер, спорт, физическая культура, нравственность, наставник

Аннотация:

В статье раскрываются основные нравственные направления работы наставника в тренировочном процессе, особенностях использования нравственных приемов в межличностных отношениях.

Текст статьи:

В целом ряде программ по долгосрочному развитию РФ  прослеживается идея о роли и значении физической культуры в жизни российского человека. К примеру, в  Концепции демографического развития Российской Федерации до 2015 года говорится, что «среди приоритетов в области укрепления здоровья детей и подростков ставится задача совершенствования мероприятий, направленных на развитие физической культуры, спорта и организации досуга»[1].Эта идея не нова, она присутствовала  и  в других  программах подобного рода и  исследовалась многими авторами. Например, в Концепции развития физической культуры и спорта в РФ на период до 2005 г. так же отмечается, что «среди целей, задач и принципов содержатся направления повышения качества физического воспитания, проведения мониторинга физической подготовленности и физического развития детей и молодежи»[2]. Поэтому важно отметить, что роль физического воспитания молодежи в решении многочисленных проблем нравственного воспитания относится к числу первостепенных, ключевых элементов, определяющих долговременное развитие нашей страны. Среди авторов исследующих эту проблему были: Р. Шустерман, А.Г.Комков, В.К.Бальсевич, В.А.Запорожанов, Р.Н.Бак, В.А.Букарев В.С.Николаев, и другие.

Факторами, объединяющими все компоненты физической культуры, являются физкультурно-спортивная деятельность, направленная на физическое совершенствование человека и физическая активность. В сфере физической культуры целесообразно говорить о специфической деятельности, связанной с укреплением здоровья, развитием физического потенциала и достижением физического совершенства. «Целью же  физической активности – является эффективная реализация задатков и способностей с учетом личностных мотиваций и социальных потребностей. Обосновано теоретическое понятие физической активности с позиции активного элемента, формирующегося в сочетании с другими факторами физическую культуру личности и являющейся важнейшим компонентом системы общественного развития и саморазвития личности.Обосновано теоретическое понятие физической активности с позиции активного элемента, формирующего в сочетании с другими факторами физическую культуру личности и являющегося важнейшим компонентом системы общественного воспитания и самовоспитания личности» [3].

«Направленность физкультурного образования личности определяется единством ценностных ориентаций, потребностно – мотивационной сферы, базовых и специальных знаний о грамотном использовании физических упражнений в условиях оздоровительной и спортивной тренировки, а также  жизнедеятельности в целом»[4]. «Разработка концепции личной физической культуры осуществляется на основе преимущественной  социализации личности и ориентирована на максимальное  раскрытие индивидуальных способностей и задатков личности, учетом индивидуальных особенностей, основных интересов и уровня нравственного развития и психофизических показателей.»[5].

Тренер по избранному виду спорта играет особую роль в формировании у личности правильного отношения к физической культуре. Убедить, что физические упражнения укрепляют здоровье, увеличивают работоспособность, позволяют до старости сохранить атлетическую фигуру, может только тот тренер, который обладает глубокими знаниями своего предмета и общей образованностью. Здоровье человека в современном гуманистическом обществе представляет собой наивысшую ценность и зависит от целого ряда объективных и субъективных факторов.

Тренер по физической подготовке, прежде всего, должен хорошо знать историю, теорию и практику спорта. Подвижные игры, коньки, велосипед, гребля – все многообразие средств общей физической подготовки должно быть на вооружении у тренера. Он досконально знает «свои» виды спорта или виды, входящие в тренировочную деятельность, регулярно просматривает литературу, интересуется всем новым по своему разделу, обменивается опытом с товарищами, развивает у своих подопечных одновременно и тело и дух. Например, Р.Шустерман считает, что « связь тела с духом столь всеобъемлюще интимна, что покажется ошибкой говорить о теле и духе как о двух различных, независимых сущностях. Термин – тело-дух лучше выражал бы их сущностное единство, оставляя при этом место как для прагматичных различений ментальных и физических  аспектов поведения,  так и для проекта усиления их единства  в опыте»[6].

Спортивный специалист, который считается с коллективом, доверяет ему, обычно пользуется высоким авторитетом, а чем выше авторитет, тем больше нравственное значение личного примера наставника. Рост самосознания спортсмена приводит к тому, что он начинает очень придирчиво оценивать свои способности, волевые качества, внешность, тело. Исследования Р.Шустермана подтверждают, что «тело служит примером неоднозначности нашего человеческого существования в разных отношениях – силы и слабости, ценности и позора, достоинства и грубости, знания и невежества, необходимо ввести междисциплинарные исследования в области гуманитарных и естественных наук с целью углубления нашего понимания и знания того, что есть подлинная человечность. Мы обращаемся к понятию человечности (humanity), призывая человека к нравственному совершенству и рациональности, выходящим за пределы чистой животности, но мы используем предикат «человеческий» и для описания и извинения наших недостатков, неудач и проявлений низменного и даже скотского поведения: это все человеческие слабости, ограничения, связанные со слабостью плоти, которую мы разделяем с обычными животными. Однако, несмотря на его животную природу, тело служит символом человеческого достоинства, что выражается в неукротимом стремлении изображать тело в прекрасных формах искусства и даже богов рисовать в виде людей»[6].

Нравственные аспекты формирования физической активности. На авторитет тренера и эффективность работы большое значение оказывает знание спортивным руководителем  специальных нравственных принципов и приемов тренировки.

Например, большую помощь тренеру может оказать прием спортивного подключения. Опытный тренер часто опирается на помощь активистов, лучших спортсменов общества, родителей. Желание походить на идеал нередко заставляет спортсмена серьезно относиться к работе или учебе, лучше вести себя, преодолевая лень, трусость, заниматься и добиваться успехов в спорте. Под влиянием идеала формируются положительные «привычки» поведения. Применяя спортивное подключение, надо иметь в виду, что оказанный пример действеннее, чем прочитанный. Эмоциональная подача факта приближает героя к ребятам, делает его пример ярче, усиливает желание подражать замечательному человеку, вести себя также как он. В спортивной работе всегда целесообразно опираться на опыт старших спортсменов, помогающих тренеру руководить.Руководя работой подшефных, спортсмен растет сам. Он невольно подтягивается, стремясь быть примером для младших.

В спортивной работе нередко используется «помощь великих  спортсменов» не только идеального, существующего ныне героя, но и выдающейся личности прошлого. Чем больше импонирует спортсмену нравственный облик героя, которому он подражает, тем выше эффект от его подражания. Учитывая это, в рассказах о спортивных баталиях надо обязательно говорить не только о занятых местах, набранных очках и достоинстве медалей, но в первую очередь о моральных качествах лучших спортсменов. Об отношении к морали через тело точно высказал  свое  мнение Р.Шустерман.  Он считает: «Мораль  предполагает выбор, что, в свою очередь, предполагает свободу выбирать и действовать в соответствии с этим выбором. Мы не можем действовать без телесных средств, пусть даже эти средства, благодаря чудесам техники сводятся к нажатию кнопки или морганию глазом, осуществляющим выбранное нами действие. Тело может даже быть первичным источником самих наших понятий действия и свободы. Что может быть лучшим, более фундаментальным образом волевого действия, чем, то как мы заставляем наше тело делать то, чего мы желаем,– поднять руку, повернуть голову? Что может яснее, непосредственней выразить чувство свободы, чем свобода двигать наши тела, не просто перемещаясь, но и открывая глаза  или  регулируя свое дыхание?»[6]

Прием эффективен и в работе с более опытными учениками. У юношей и девушек резко возрастает стремление к  самоутверждению, так как  они особенно дорожат своей независимостью, честью, достоинством. Работая с ними, особенно важно продемонстрировать свою эрудицию, заслужить право руководить коллективом. При этом, с одной стороны, никогда не следует становиться на путь обид и возмущения, а с другой стороны — не вызывать протеста, с точки зрения учащихся этого возраста, придирками.

Прием парадокса здесь особенно хорош, так как действия старшего в этом приеме вытекают из логики событий, а не из воли тренера. Применяя этот прием, можно добиться успеха потому, что веселые, радостные переживания в любом возрасте повышают интерес к личности тренера. Спортсмены любят хорошо владеющих собой, не теряющихся в любой ситуации, бодрых, жизнерадостных, подтянутых тренеров.

В исследованиях того же Р.Шустермана подчеркивается: «Роль соматических упражнений для мудрости и добродетели еще более очевиден в восточных философских традициях, поэтому Конфуций настаивает на том, что образцовая добродетель формируется соматически «ритмами подобающих ритуалов и музыкой» и реализует свою гармонизирующую власть не законами, угрозами и наказаниями, а вдохновляя на подражание и любовь к себе. Инструментальная функция тела не должна быть истолкована только в аспекте обслуживания. Тело совмещает в себе и цель и средства, призыв к его совершенствованию предполагает возможность более быстрого и значимого достижения цели, которые ставят перед собой музыканты, актеры, спортсмены». [3].

Принцип деятельностного подхода по отношению к формированию физической культуры личности строится на утверждении положения о том, что, только умело стимулируя активность человека в этом виде деятельности, можно осуществить действенное физкультурное воспитание[3].

В некоторых моментах можно применять иронию как воспитательный прием, он нередко применяется с целью пробудить у новичка желание серьезно заниматься спортом, доказать неверящему в свои силы, что он способен добиться успеха, что он может обойти даже признанных фаворитов. Однако иронию целесообразно применять только по отношению к очень самолюбивому и имеющему спортивные задатки юноше.

Роль тренера по физподготовке в нравственном развитии молодежи ­-­ актуальная социально–нравственная проблема, от решения которой во многом   зависит не только «нравственное здоровье» конкретного человека, но и благополучие, и процветание страны в целом. Создавая условия для нравственного решения задачи повышения уровня физической активности индивидуума, общество решает такие глобальные задачи, как сохранение генофонда  и обеспечение национальной безопасности. Взаимосвязь критериев нравственного процесса и результативности физической активности характеризуется комплексом сопоставляемых между собой морфологических, психологических, а также социологических и культурологических показателей. 

 Литература:

 1. Концепция демографического развития России на период до 2015 года // Российская газета. 2001, 16 октября.

2. Концепция развития физической культуры и спорта в Российской Федерации на период до 2015 года.- Распоряжение Правительства Российской Федерации от 29 октября 2002 г., № 1507-р.

3. Комков А.Г.,Антипова Е.В.Формирование физической активности как социально-педагогическая проблема [Электронный ресурс]/ А.Г. Комков.– Режим доступа:http://lib.sportedu.ru.

4.Бальсевич В.К. Концепция альтернативных форм организации физического воспитания детей и молодежи // Физическая культура: воспитание, образование, тренировка.1996,№1.С.24-25.

5. Столяров В.И., Быховская И.М., Лубышева Л.И. Концепция физической культуры и физкультурного воспитания (инновационный подход) // Теория и практика физ. культуры. 1998, № 5, С.11-15.

6.Шустерман, Р. Мыслить через тело: гуманитарное образование

/ Р.Шустерман // Вопросы философии. №2. 2006.С.51-56

7. Лубышева Л.И. Социология физической культуры и спорта: Учебное пособие.- М.: издательский центр «Академия», 2001. – С.134.

СТРУКТУРА НЕВЕРБАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ

Автор(ы) статьи: Крюкова С.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

невербальное общение, жесты, мимика, взгляд, тембр и интонация голоса

Аннотация:

Невербальное общение часто возникает бессознательно. Оно может либо дополнять и усиливать словесное общение, либо ему противоречить и ослаблять. Хотя невербальное общение и является часто бессознательным процессом, в настоящее время оно достаточно тщательно изучается и может контролироваться. Это- наиболее древняя и базисная форма коммуникации. Наши предки общались между собой при помощи наклона тела, мимики, тембра и интонации голоса, частоты дыхания, взгляда. Мы и сейчас часто понимаем друг друга без слов.

Текст статьи:

Общение без слов –

самое емкое и достоверное.

 

Общаясь, мы слушаем не только словесную информацию, но и смотрим в глаза друг другу, воспринимаем тембр голоса, интонацию, мимику, жесты. Слова передают нам логическую информацию, а жесты, мимика, голос эту информацию дополняют.

Коммуникация невербальная — система невербальных символов, знаков, кодов, использующихся для передачи сообщения с большой степенью точности, которая в той или иной степени отчуждена и независима от психологических и социально-психологических качеств личности. К. н. имеет достаточно четкий круг значений и может быть описана как лингвистическая знаковая система. Конвенциальные, интенциональные, произвольные жесты, телодвижения, позы, выражения лица кодируются и декодируются, выступают в роли знаков, имеющих ограниченный круг значений, и выполняют функции сообщений.

Общение — многоаспектный и многоплановый процесс формирования, обеспечения и реализации межличностного и межгруппового контакта, который обусловлен необходимостью организации осуществления и поддержания совместной деятельности людей.

Язык — сложная развивающаяся семиотическая система, являющаяся специфическим и универсальным средством объективации содержания как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспечивая возможность его интерсубъективности, процессуального разворачивания в пространственно-временных формах и рефлексивного осмысления.

Язык тела — совокупность телесных проявлений (особенностей внешнего облика, движений, мимики и жестов, внутренних ощущений людей), отражающая душевное состояние человека, его мотивы и особенности взаимоотношений с окружающим миром.

Невербальное общение – общение без помощи слов часто возникает бессознательно. Оно может либо дополнять и усиливать словесное общение, либо ему противоречить и ослаблять. Хотя невербальное общение и является часто бессознательным процессом, в настоящее время оно достаточно хорошо изучено и для достижения нужного эффекта с успехом может контролироваться.

Невербальное общение – наиболее древняя и базисная форма коммуникации. Наши предки общались между собой при помощи наклона тела, мимики, тембра и интонации голоса, частоты дыхания, взгляда. Мы и сейчас часто понимаем друг друга без слов.

Невербальный язык настолько мощный и общий, что часто мы без труда понимаем собаку, что она хочет. Собака же предугадывает многие наши поступки, например, заранее знает, когда мы идем с ней гулять, а когда отправляемся на улицу без нее.

Невербальное общение – не так сильно структурировано, как вербальное. Не существуют общепринятые словари и правила компоновки (грамматика) жестов, мимики, интонации, при помощи которых мы в состоянии однозначно передать свои чувства.

Такая передача зависит от очень многих факторов и часто происходит неоднозначно. Намеренная передача – творческий процесс, которым профессионально занимаются артисты кино и театра. При этом каждый артист передает одну и ту же роль по-разному. Мы не раз видели одни и те же роли в исполнении разных артистов, одни и те же фильмы, снятые разными режиссерами.

Преднамеренная передача чувств, которых у нас нет – трудный, если вообще возможный процесс. Именно поэтому артисты во время съемок пытаются вжиться в образ и испытывать те же самые чувства, которые они пытаются передать. Часто мы такую неудачную игру замечаем и говорим, что фильм – неудачный: актеры играют неестественно, например, переигрывают. И все-таки при помощи невербального языка мы выражаем свои чувства: любви и ненависти, превосходства и зависимости, уважения и презрения.

Часть невербального языка универсальна: все младенцы одинаково плачут и смеются. Другая часть, например жесты, различается от культуры к культуре. Невербальное общение обычно возникает спонтанно. Мы обычно формулируем свои мысли в виде слов, наши же поза, мимика и жесты возникают непроизвольно, помимо нашего сознания.

Слова хорошо подходят для передачи логической информации. В то же время чувства лучше передаются не вербально. Согласно оценкам ученых 93% информации, передающейся при эмоциональном общении, проходит по невербальным каналам коммуникации.

Невербальное общение трудно контролируется даже профессиональными артистами. Им для этого необходимо входить в образ, что является сложным творческим процессом, не всегда получается и требует репетиций. Поэтому невербальное общение является существенно более надежным, чем вербальное. Мы можем контролировать часть параметров невербального общения. Но мы никогда не будем в состоянии контролировать все параметры, так как человек может держать в голове одновременно не более 5-7 факторов.

Невербальное общение, как правило, спонтанно и непреднамеренно. Его нам подарила природа как продукт многих тысячелетий естественного отбора. Поэтому невербальное общение – очень емко и компактно. Овладевая языком невербального общения, мы приобретаем эффективный и экономичный язык. Моргнув глазом, кивнув головой, помахав рукой, мы передаем свои чувства быстрее и лучше, чем сделали бы это при помощи слов.

Свои чувства и эмоции мы можем передавать без слов. Невербальный язык используется и при словесном общении. При его помощи мы:

• подтверждаем, поясняем или опровергаем передаваемую словесным путем информацию;

•  передаем информацию сознательно или бессознательно;

•  выражаем свои эмоции и чувства;

•  регулируем ход разговора;

•  контролируем и воздействуем на других лиц;

•  восполняем недостаток слов, например, при обучении езде на велосипеде.

 

Разговаривая с партнером, мы видим его мимику, жесты, которые нам говорят, что действительно думает и чувствует наш собеседник. Так, сидящий собеседник, подавшись вперед, сообщает нам, что хочет говорить сам. Отклонившись же назад, он уже сам хочет нас слушать. Наклоненный вперед подбородок свидетельствует о волевом напоре, желании жестко отслеживать свои интересы. Если же подбородок приподнят, а голова прямая, то партнер считает себя в позиции силы.

Управляя своим невербальным языком, мы можем вызывать желаемый для нас образ. Выступая перед аудиторией в качестве эксперта, нам следует вызвать образ компетентного, уверенного в себе специалиста. В противном случае нашему мнению никто не поверит. Более того, свое впечатление о нас аудитория составит в первые несколько секунд нашего выступления.

Если мы выйдем на трибуну с сутулой спиной, голос будет звучать вяло, а слова окажутся скомканными, то нам вряд ли удастся убедить присутствующих принять наши предложения, если только аудитория не будет нас считать заранее первоклассным специалистом и непререкаемым авторитетом.

Невербальный язык помогает нам составить более четкое и адекватное мнение о партнере. Постукивание пальцами по рукоятке кресла свидетельствуем о нервном напряжении. Сжатые в замок руки – о закрытости. Преобладание согласных в речи – о преобладании логики над чувствами: собеседник, скорее, “физик”, чем “лирик”.

Общение включает в себя вербальные и невербальные каналы передачи информации. При этом информация, поступающая по невербальным каналам, может, как подкреплять, так и противоречить сообщению, передаваемому при помощи слов. Невербальный язык менее контролируем сознанием, чем вербальный, а потому и более достоверен. Если информацию, поступающая по невербальному каналу, противоречит информации, полученной по вербальному, то верить следует невербальной.

Понимание тонкостей языка жестов может улучшить и упростить ваши отношения с окружающими людьми. При любом взаимодействии с другим человеком цель состоит в общении, однако слишком часто наши жесты при этом неясны в лучшем случае и противоречивы в худшем. Как бы хорошо вы ни знали кого-то, никто из нас не может читать мысли другого, так что все, что улучшило бы общение, представляется ценным. Однако перед тем как применить ваше новое знание в повседневной жизни, подумайте о том, чего вы хотите достичь.

Можно использовать язык жестов, для того чтобы вводить людей в заблуждение и манипулировать ими.  Бывают случаи, когда это необходимо.

Все это вместе позволяет сказать, что невербальное общение – один из самых сложных и информативных языков, изучение которого всегда будет актуальным.

ФЕНОМЕН «РУССКОЙ ДУШИ»

Автор(ы) статьи: Козина О.В., Ромах Н.И.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

душа, русская душа, мужество, любовь, вера, свобода, закономерность

Аннотация:

В статье рассматриваются феномен «русской души». Даётся определение термина «душа» с различных точек зрения. Выявляются основные факторы возникновения понятия «русская душа», перечисляются его составляющие.

Текст статьи:

«Русская душа. Это котел, в котором смешиваются самые разные субстанции: печаль, безумства, героизм, слабость, мистика, здравомыслие, и вы можете выудить оттуда все, что угодно, даже то, чего меньше всего ожидаете. Если бы вы знали, как низко эта душа может пасть! Если бы вы знали, как высоко она может подняться! И как ее швыряет из стороны в сторону».

Эжен Мелькиор де Вог 

Исследование русской традиционной культуры продолжается долгие века. На первый поверхностный взгляд может показаться что понятие это давно исследовано и если не полностью, то по крайней мере, в большем своём объёме. Культура нашего государства изучалась многими учёными с различных, порой совершенно противоположных точек зрения. Многообразие её поражает и восхищает. До сих пор никто не может чётко и доступно охарактеризовать русского человека как носителя такого богатого и необычного культурного наследия. Наш менталитет стал своего рода головоломкой для других народов. Широта русской души – это то понятие, которым характеризуют не одно и даже не два поколения, оно насчитывает множество веков. И всё же до сих пор не удалось дать объемного  определения такого феномена русской культуры как «русская душа».

Сам термин «душа» имеет множество определений .

В «Философском энциклопедическом словаре «душа» в обычном словоупотреблении — совокупность побуждений сознания (и вместе с тем основа) живого существа, особенно человека, антитеза понятий тела и материи. Научное понятие души: душа — в отличие от индивидуального духа — совокупность тесно связанных с организмом психических явлений, в частности чувств и стремлений (витальная душа)».

Философское понимание души как субстанции привело к тому, что ей сначала приписываются свойства «тончайшего вещества… По Платону, душа является нематериальной и предшествует существованию. Аристотель называет ее первой энтелехией (целеустремленность, целенаправленность как движущая сила, активное начало) жизнеспособного тела, только разумная душа человека (дух) может быть отделена от тела и является бессмертной»[1].

В «Словаре русского языка» (в 4-х томах) душа определяется как «1. Внутренний психический мир человека, его переживания, настроения, чувства и т.п. 2. Совокупность характерных свойств, черт, присущих личности; характер человека»[2].

В словаре В. Даля «Душа — бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею, в общем значении человек, с духом и телом. Душа также душевные и духовные качества человека, совесть, внутреннее чувство, напр. Душа есть бесплотное тело духа, в этом значении дух выше души»[3].

В словаре С.И.Ожегова Душа — это: «Внутренний, психический мир человека, его сознание». Это также: «в религиозных представлениях сверхъестественное, нематериальное бессмертное начало в человеке, продолжающее жить после его смерти»… [4]

Таким образом, душа  является очень многогранным понятием. Это и совокупность побуждений, и особая субстанция, и ипостась личности, и внутренний мир человека.

Если обратиться к древнему слоговому письму, то душа – это прежде всего, добро воспевающее жизнь.

Но почему же возникло именно такое понятие как «русская душа»? Почему не американская или, например, немецкая? Что включает в себя этот феномен русской культуры?

Существует точка зрения, что «русская душа» один из сложившихся стереотипов присущих только России, такой же как матрёшка, берёзка или балалайка. У немцев – поразительная аккуратность, у французов – романтическая любовь, у американцев – мечта, а у нас – душа.

Важность этого понятия в отечественной культуре подтверждается уже хотя бы многогранностью его толкования: это и специфика российской духовности («тайна русской души»); и внутренний мир человека («вложить всю душу»); и сам человек как главная персона («душа общества»); и свойства его характера («добрая душа»; это и просто человек («в доме ни души»); и его бессмертное начало («подумать о душе»»); и мера открытости индивида («со всей душой»); и социально-духовная смерть человека («мертвые души») и т.д.[4] .

Понятие » душа всему мера» чуждо западному человеку, представление о совести и доброте для него, как правило, — абстракции.

Таинственная «русская душа» поражает как ее поклонников, так и ненавистников своей чрезмерностью по отношению ко всем установленным канонам, своим постоянным выходом за «пределы».

В положительном смысле это воспринимается как широта, размах и открытость души, устремленность к высокому, способность к подвигу и жертве, отсутствие мелочной расчетливости.

Русская душа более чутка к мистическим веяниям, она встречается с духами, и русская душа легко поддается соблазну, легко впадает в смешение и подмену.

«Чувство всеобщей связи и сопричастности всему имеет своим следствием то, что спор, который обычно разворачивается на Западе между разными людьми, в России часто происходит в душе одного человека», – пишет Биллингтон (6).

Россия огромная страна населённая множеством народностей, поэтому возникает вопрос: имеет ли «русская душа» какие либо географические особенности?

Здесь, прежде всего, следует обратиться к истории возникновения и становления российского государства. Константин Крылов пишет в одной из своих статей об ужасном климате: «Русские очень долгое время были народом, живущим в географической и культурной изоляции. Огромные расстояния в сочетании с ужасным климатом и крайне неудобными для преодоления пространствами препятствовали какой бы то ни было мобильности. Путешествие – любое – было затратным и небезопасным мероприятием». Из этого следует простой вывод: русские – чрезвычайно однородный этнос, и разброс характерных признаков русских на всем огромном пространстве от Калининграда до Владивостока в два раза меньше, чем, скажем, для населения Западной Европы.[6]

Если проследить развитие и становление русской культуры от зарождения до современности, то становится очевидно, что она представляет собой определённую систему  событий в некоторой степени случайных, но всё же закономерных.

Русский человек издревле был готов к любым трудностям и лишениям, так как именно они составляли его повседневный быт, его культуру повседневности. Этот факт описывается многими исследователями, вот что пишет об этом Александр Власьевич Терещенко в «Истории культуры русского народа»: «Славяне, первоначально проживали рассеянно по всей Европе и в приморских областях Анатолии, презирали зной и холод, были привычны ко всякой нужде и ко многим лишениям. Грубая пища казалась им вкусной, сырая земля обыкновенно служила их ложем. Они гордились своей физической силой и нимало не заботились о наружности. Часто, будучи грязными, покрытыми пылью, они сходились на сборных местах и рассуждали не об украшениях и богатых одеждах, а о том, что достоинства человека состоит в силе, мужестве и ловкости, ведь именно благодаря этим качествам взбирались они на крутые скалы, преодолевали рвы и переплывали глубокие реки. Их светлая кожа становилась смуглой под лучами солнца, волосы были по большей части русые». [5]

Все вышеперечисленные качества, которыми обладали славяне, явились закономерным результатом их жизнедеятельности. Трудности закалили дух, воспитали стойкость и твердость характера, развили  интуицию, помогающую ориентироваться в сложных повседневных ситуациях.

Но нельзя сказать, что все преграды, пережитые нашими предками, сделали из них жестоких и озлобленных людей, с очерствевшей душой.  Напротив, именно они выковали в русичах умение сострадать, быть терпимыми, помогать, понимать, принимать и др. и других людей и другие народы. Поэтому русская душа предрасположена к чувству, сочувствию и доброте. И все это не идеализация и не миф, а живая сила русской души и русской истории.

Эти позиции достаточно глубоко отражены в русской фольклоре. Например, русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех видоизменениях. Доминирующими чувствами в русской душе всегда были вера и любовь. Ум и воля русского человека приводятся в духовно творческое движение именно этими добродетелями.

Ещё одним важным свойством русского человека являлось стремление и безграничная любовь к свободе, его сердце и сознание должны дышать свободно. Русскому человеку свобода была присуща  самой природой. Она  чувствуется во всем: в медлительной плавности и певучести нашей речи, в русской одежде и пляске, в русской пище и быту. Огромные просторы и отстраненность одного поселения от другого требовала высокой степени универсализма во всем и оказание всякой помощи путешествующим, в особенности, попавшим в беду. Это было долгом русского человека. Но более всего, как пишет Ромах О.В. (7) русский человек ощущал отцовскую ответственность за все пространство, которое его окружало. Вся флора и фауна была в этом случае не его природной средой, но его жизненным пространством — домом, который он обязан был содержать в порядке.

Следует отметить и особое отношение русского человека к препятствиям. Трудности можно преодолевать системно, целенаправленно, заранее планируя, тщательно вникая в каждую мелочь. Такой подход для русского человека не характерен. Он долго может «лежать на печи», «запрягать», отлынивать и отнекиваться. Но если его раззадорить — горы свернет. В данном случае, речь идет не о лености. А о терпимости и понимании масштабности задачи. Рефлексировать на каждую мелочь – недостойно самодостаточного человека. Если препятствие становится на самом деле таковым, то с ним нужно «разбираться», в транскрипции – устранять.

Такое  уникальное сочетание разных компонентов, черт, характеристик создало уникальный феномен, трудно поддающийся изучению и потому приобретший ореол «таинственности».

Возможно, именно благодаря этой таинственной русской душе Россия вынесла все выпавшие на её долю испытания: и  многочисленные внутренние расколы, и длительный гнёт Золотой орды, и бесчисленные войны, сопровождающиеся огромными  разрушения и невосполнимыми жертвами и мн. др. Русский человек с течением времени приобрёл и сохранил множество положительных душевных качеств. Скорость жизни современного общества создает впечатление, что сейчас это мало востребовано, но это не так,   все вышеуказанные черты, проливающиеся из широты русской души, также заметны и актуальны, так же транслируются в мир и на мир, просто скорость жизни не позволяет в должной мере в них окунуться.

Множественные разговоры, тревога специалистов самых разных направлений говорит о том, что снижение скорости жизни – чрезвычайно актуальная проблема, второй является умение в свободное время отпускать от себя мысли и тревожащие проблемы и научиться жить «здесь и сейчас», тогда порывы души и ее широкая теплая атмосфера будут чувствоваться как самим человек, так и его окружением.

Генные качества:   мужество, правдолюбие, доброта, милосердие, умение видеть полезное в самых обыденных событиях всегда составляло душевный  уклад русского человека. «В старину люди были склонны видеть скрытый смысл и особую значимость в самых повседневных вещах; так рождались и дети страха – дремучие суеверия, и плод рационального, прикладного осмысления окружающего мира – проверенный тысячелетней практикой комплекс многообразных примет: прогнозов погоды и сроков проведения хозяйственных работ; первые попытки, пока ещё на бытовом уровне, в пределах причины и следствия, постичь закономерности хода вещей» [5]

Следует  помнить, что нельзя терять своего, заменять его иностранным. В силу особенностей менталитета, чужое для русского человека никогда не станет родным, «русская душа» никогда не станет «американской мечтой» или чем – то другим. У нас отношения между людьми регулируются не законами, даже не разумом, а более высокой субстанцией.

 

Список литературы:

  1. Философский энциклопедический словарь. М., 1997.
  2. Словарь русского языка. В 4-х т. М., 1981, Т. 1.
  3. Даль В. И. Толковый словарь великорусского языка. Т. 1-4, М., 1989.
  4. Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997, с.
  5. Терещенко А. В. «История культуры русского народа». М., 2007.
  6. Газета «Наше Время» — «Мифы о России. Воспрянет русская душа» Авторы: Владимир Аристархов, Владимир Мединский, Николай Петров. http://www.raso.ru/?action=show&id=5513, 2007.
  7. Ромах О.В.  Ментальность русской культуры. // Генезис и морфология культуры. Т., 2007, с. 58

БИБЛЕЙСКИЕ ОБРАЗЫ В БОГОСЛУЖЕБНОМ ПЕНИИ: ИСТОКИ, УСТАВНЫЕ УКАЗАНИЯ

Автор(ы) статьи: Дьяченко Е.Ю.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

церковное пение, церковное искусство, богослужение, библейский образ, ангелоподобие пения, Горний и дольний мир, стихиры, Вечерня, Минея, Триодь

Аннотация:

Статья посвящена изучению библейских образов в церковном пении. Подробно рассматривается вопрос богословско – сакрального и образно - поэтического содержания богослужебного пения: ангелоподобность пения, единство гимнографической, музыкальной и Уставной составляющей церковного пения. На примере Вечерни, а именно воскресных стихир на «Господи, воззвах», проводится образно – богословский и культурологический анализ духовно – нравственного содержания русского православного богослужения. Также в поле анализа попал гимнографический материал Постной и Цветной Триоди.

Текст статьи:

Церковное пение — комплексное явление, включающее в себя большой круг богословских, философских, музыкальных, культурологических вопросов и понятий. Своей полифункциональностью  и многообразием пение  обязано единству основ этого вида церковного искусства: каноническому тексту, Церковному Уставу и утвердившимся мелодическим распевам. Благодаря, с одной стороны каноничности, с другой – живости и изменяемости этих составляющих церковного пения, новизна их научного исследования, а так же практическая значимость, не теряют совей актуальности.

Музыкально сопровождая богослужение, храмовое пение выполняет, в первую очередь, нравственно – воспитательную функцию проповеди,  используя для этого в песнопениях библейские образы как Ветхого, так и Нового Завета, способствующих формированию христианской картины мира, выступая средством Богопознания. Богослужебное пение это определенный универсальный язык общения Бога и человека, вне времени и вне стиля исполняемых  песнопений, один из способов приобщения к христианским ценностям.

Из опыта Церкви мы знаем, что большая часть гимнографичекого, уставного и мелодического материала была создана отцами Церкви и их учениками. Так мы видим, что  с одной стороны, сам акт творения этих материалов  был одновременно и Богооткровением (Бог открыл мудрость своего Света Истины и позволил человеческому уму вместить  часть Славы Его) и  Богопознанием для авторов (через просвещение и откровение Божие у человека появилась способность воплощать не с помощью логики, а посредством ареопагитских категорий понятия о Боге); с другой стороны, для слушателей или исполнителей этих текстов и нот, всё богослужебное наследие являет пример живого, прошедшего сквозь века, обращения к церковному творчеству, его назидательному, просвещающему, поучительному, догматическому наследию.

Творчество является одним из способов проявления образа Бога в человеке. Учение исихазма,  в свете воззрений Григория Паламы о создании человека Богом по своему подобию и о центральном месте его во вселенной, дает основание выделить у человека способность к творчеству как одну из признаков наличия в человеке Образа Божия, созерцании им Божественного света Просвещения. После грехопадения прямая связь человека с Первообразом была утеряна. Единственным источником Богопознания и Богообщения для человека остается молитва, «духовное делание», в котором, по мнению о. Павла Флоренского  можно усмотреть основу церковного искусства.

Ангелоподобие пения – смысловой центр представления об образной стороне церковного пения, его молитвенности,  образец богослужения, духовная мера исполнения песнопений[i].

Подобное понимание церковного пения, в  первую очередь, связано с двумя важнейшими канонами Церкви.  С одной стороны это богословская концепция деления миров на Горний и дольный, в которых Бог предстает мерилом красоты и гармонии, истины и любви, Творцом. Явления Славы Небесного царя людям, свидетельствующие о существовании Небесной Церкви, Горнего мира,  можно найти  в текстах Священного писания (Иезек. 3,12; Ис. 6,3 – 5, Лк. 2, 9-15). Совместное прославление Бога, отражение Церкви Небесной на земле, сослужение дольнего мира Горнему за богослужением – основа христианского вероучения. «Серафимскому ощущению гармонии духа, благодатного мира и радости о Господе при созерцании величия Божия научены и мы; и в самый великия минуты нашего Богослужения мы их же словами произносим хвалебную песнь Богу: свят, свят, свят Господь Саваоф».[ii]

Церковь Небесная, являясь для земной Церкви образцом, учит не только необходимости славления Бога на земле, но через подражание себе, наставляет в ученичестве, показывая своим высоко духовным примером образ для подражания, проявления послушания.

Трактат V – VI вв. «О небесной иерархии» Псевдо – Дионисия Ариопагита (позднее учение развил св. Максим Исповедник), так же является важным источником в рассмотрении вопроса об ангелоподобности церковного пения. Псевдо – Дионисий Ариопагит приводит следующую иерархическую систему небесных чинов: первый, высший чин небесной иерархии состоит из следующих звеньев — престолы, херувимы и серафимы, второй — господства, власти и силы, третий — начала, архангелы и ангелы. Отражение этой теории  в богослужебном пении можно увидеть в гимнографическом материале церковных текстов, например стихира на Успение Богородицы «Господи, воззвах» 1-го гласа: «Твое славят успение, / власти и престоли, / начала и господьства, /силы и херувими, и страшнии серафими:/ радуются земнороднии, /о божественней Твоей славе красящеся. / Припадают верни / со архангелы и ангелы, и воспевают: /Благодатная, радуйся, / с Тобою Господь, / / подаяй мирови Тобою велию милость»[iii]. Так же надо отметить, что как в Небесной Церкви славят Бога ангелы, находящиеся на самой  низкой ступени иерархии, так и в земной церкви, молебное пение возносят низшие чины церковной иерархии – певчие.

Так мы видим, ангелы — это низший чин небесной иерархии, через который человек просвещался Небесной Церковью. Явление сонмов ангелов, описанное в св. Писании и св. Предании, дало человеку представление о характере и устройстве Горних ликов, славящих Творца. Это и делает церковную певческую культуру подчиненной образцу, подражательной относительно Горнего мира, придавая земному пению монодийный характер и антифонное устройство. Иными словами, творчество дозволено в рамках утвержденных, канонических мелодий — образцов (осмогласие, «подобны»).

Совместное славление Бога нашло отражение во многих богослужебных текстах. Приведем лишь несколько примеров: в рождественской стихире 6-го гласа на Литии говорится о единстве ангельского и человеческого славословия: «Ликуют ангели вси на небеси, / и радуются человецы днесь, / играет же вся тварь, / рождшагося ради в Вифлееме Спаса Господа: / яко всякая лесть идольская преста, // и царствует Христос во веки»[iv];  в пасхальной стихире тоже 6 – го гласа «Воскресение твое Христе Спасе / Ангели поют на небеси / И нас на земли сподоби / Чистым сердцем // Тебе славити»[v].

Вторым важным элементом в понимании характера церковного пения, его библейской образности, являются музыкально – стилистические особенности христианского (православного) богослужения. 75 Правило  VI – го Вселенского собора может служить основой к пониманию характера  церковного пения:

«Желаем, чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли безчинных воплей, не вынуждали из себя неестественнаго крика, и не вводили ничего несообразнаго и несвойственнаго церкви: но с великим вниманием и умилением приносили псалмопение Богу, назирающему сокровенное. Ибо священное слово поучало сынов израилевых быти благоговейными (Лев. 15:31, Лаод. 15)».

Закрепленные Вселенским собором этические рамки церковного пения говорят о преобладании теологической основы над  музыкальной стороной этого вида церковного искусства. «Быть может, мелодия есть не что иное, как призыв к возвышенному образу жизни, наставляющий тех, кто предан добродетели, не допускать в своих нравах ничего немузыкального, нестройного, несозвучного, не натягивать струн сверх меры, дабы они не порвались от недолжного напряжения… наблюдая за тем, чтобы наш образ жизни неуклонно сохранял правильную мелодию и ритм, избегая как чрезмерной расслабленности, так и излишней напряженности»[vi]

Подобие, подражание земного Горнему, высокий нравственный  уровень восхваления Бога обращает наше внимание на ещё один важный аспект в церковном пении: категорию Слова.

Поскольку богослужебное пение есть язык молитвы, то своё непосредственное выражение он находит в строках богослужебных книг. Святитель Иоанн Дамаскин в своем ирмосе 3-й песни 2-го канона на Богоявление призывает: «Радуимся и разширим уста, Слову плетуще от словес сладкопения, имже к нам наслаждается дарований»[vii], то есть возрадуемся, раскроем уста, чтобы Богу — Слову сплетать из слов сладкопение: то, что Ему приятно из наших даров. Раньше преп. Иоанна Дамаскина эту мысль выразил чрезвычайно ярко св. Григорий Богослов: «Я приношу в дар слово, — говорит св. отец, — слово, как лучшее и драгоценнейшее из всего, что имею, особенно же, когда воспеваю Слово за благодеяния к словесному существу»[viii].

Учитывая специфику исследуемого материала,  тексты, исполняемых за Богослужением песнопений, несомненно, относятся к лучшим образцам церковной поэзии, написанной и собранной в богослужебные книги (Миней, Триоди, Октоих, Ирмологий). Принадлежа выдающимся отцам церкви, имеющим богатейший опыт богопознания, богослужебные песнопения носят ещё и отпечаток исторической выборности. Это говорит о том, что  среди текстов богослужебных книг есть как составленные в первые века христианства,  так  и современные тексты, например: службы Новомученникам  и Исповедникам Российским. Смысловая структура текста богослужебных песнопений, неся главную информационную нагрузку, имеет ещё и музыкальную параллель в виде характерных мелодико – интонационных структур, попевок (гласов).

Рассуждая о музыкальном  материале в рамках богослужебного пения, необходимо отметить, что авторству до XVII века на Руси не предавали значения: кандакарный, знаменный и демественный, киевский, болгарский и греческий  распевы были достоянием
всей Церкви, с XVII века авторство  приобретает большее значение. Появление авторства как такового в сфере церковного искусства, свидетельствует о духовном упадке, омерщении сознания. Оно говорит о принадлежности песнопения к определенному музыкальному стилю, где моральные и духовно — религиозные качества композитора выступают обязательным критерием при рекомендации к исполнению в храме.

Богослужение, выполняя просветительскую, догматизирующую и научающую функции, приводит человека к Первообразу. Однако, приведение молящегося в подлинно духовное состояние, дело лишь высоко просвещенного Духом песнотворца. Отсюда возникает критический взгляд на авторство в  церковном пении. Как правило, структура композиции канонических  распевов  зависит от нескольких факторов: прежде всего, богослужебного  текста и исторически сложившейся музыкальной формы. История богослужебного пения в значительной мере отражает мировоззрение человека, процессы формирования и бытия его религиозного чувства.

Плавно чередуя пение и чтение, Устав православных Церквей подчеркивает ещё одну особенность совместного прославления Бога Горним и дольним мирами: строгое соблюдение очередности песнопений. Жанровое и стилистическое разнообразие церковной поэзии подчеркивается точным соблюдением канона литургического действа. В этом мы видим пример гармоничного единства творчества (жанры церковной поэзии и разнообразие мелодических формул осмогласия) и следования Литургическим законам.

Наиболее известными и востребованными литературными памятниками ранне- и средневековых авторов из сборников церковной гимнографии, имеющими и собственно церковные тексты и уставные указания,  до нас дошли Октоих св. Иоанна Дамаскина (автор – составитель), Триодь Постная и Цветная братьев Феодора и Иосифа Студитов (авторы составители) и Ирмологий. В них самыми обширными по объему текстов жанрами церковной поэзии можно назвать стихиры и каконы.

Стихиры представляют собой — песнопения, которые составляются в честь празднуемого события, или святого. Стихирами они называются потому, что в большинстве случаев распределяются между конечными стихами псалмов или имеют их перед собой. Так, при группе вечерних псалмов “Господи, воззвах к Тебе” они называются “стихиры на Господи, воззвах”,  при группе утренних псалмов “Хвалите Господа с небес” стихиры называются “стихирами на хвалитех» и др.  Их место в богослужении определено имеет определенное значение.

Стихиры на «Господи, воззвах» и стихиры на Стиховне включены в состав Вечерни, богослужения суточного круга, вечернего времени. В процессе исполнения песенного материала Вечерни, пронизанной духом покаяния, люди начинают прозревать луч надежды — истинный Свет Христа, благодарят Бога за прожитый день, молятся о благополучном и безгрешном провождении ночи, например, гимн «Свете Тихий», песнопение «Ныне отпущаеши».

По образной структуре  песнопений, Вечерня повествует молящимся о мире Ветхозаветном, до пришествия Христа. Начинается она с 9-го часа, основа которого — три псалма из Псалтири царя Давида и молитва часа. Св. Афанасий Александрийский писал о Псалтири так: «Каждая книга выполняет собственное свое назначение… Книги пророческие, пророчествуя о пришествии Спасителя, заключают в себе напоминания о заповедях, укоризны преступающим их, также пророчества язычникам… Книга же Псалмов, подобно саду, заключая в себе насаждения всех других книг, со сладкопением передает излагаемое в них, и воспевая о том, показывает опять и свои достоинства»[ix].  Эта книга является прекрасным образцом древнееврейской поэзии,  действительной  квинтэссенцией молитвы ветхозаветного человека. Как молился человек в Ветхом Завете, как он взывал к Богу, что он у Бога требовал, что просил, как благодарил — все это нам раскрывает Псалтирь.

Затем церковный Устав поставляет долгое и продолжительное моление о всех существующих потребностях земной Церкви – диакон возглашает Великую ектению, тем самым обращая молитвенный взор молящихся от покаянно – возвышенных образов царя Давида к прошениям о земном и Небесном благополучии всех православных христиан. Далее поются стихиры на «Господи, воззвах»,  повторяется обращение к Псалтири.

Совершая богослужение вне больших праздничных дней, когда песнопения поются только из Миней, в храме звучат на определенные гласы стихиры св. Анатолия, патриарха Цареградского и  св. Иоанна Дамаскина из Октоиха. Интересными для исследования образности церковного пения, представляется тот факт, что следуя недельному кругу богослужений, восхваляющему на каждой неделе в определенный день Уставного святого или событие Церкви, т.е. по сути говоря об одном и том же, Церковное Предание раскрывает молящимся смысл слов песнопений не только разными мелодиями – гласами, или местом песнопения в богослужении (стихиры на Хвалитех поются на Утрени), но и делает это прибегая в высочайшему духовному и образно — поэтическому мастерству авторов. Рассмотрим это на примере воскресных осмогласных стихир Октоиха, составленных одними их первых стихир.

Стихиры 1-го гласа приводят человека к теме покаяния, оставления грехов, благодарения Богу, жертвы Христа ради людей, через которую человек будет возрожден для жизни вечной, горнего мира («… Адама воскресивый, яко Человеколюбец» (здесь и далее цит. по: Октоих, Киев, 2001, I, II ч. ): «Вечерния наша молитвы / прими, святый Господи, / и подаждь нам оставление грехов, / яко един еси // явлей в мире восресение» или « Живоприемному Твоему гробу предстоящее, / недостойнии, славословие тебе приносим / неизреченному Твоему благоутробию, Христе Боже наш: / яко Крест и смерь приял еси, Безгрешне, / да мирови даруеши воскресение, // яко Человеколюбец».

Текст стихир 2-го гласа призывает человека к поклонению Крестным страданиям Христа («… приидите поклонимся, Крест бо претерпев…»), образ воскресения Христа подчеркивается обращением к Ангелам вместе воспеть это  праздник («… Со архангелы воспоим Христово Воскресение…»), Спаситель предстает как Судия миру («… паки грядет судити миру, его же созда»).

Стихиры 3-го гласа повторяют догмат православия о Воскресении Христа и о Его воплощении от Девы Марии: «Поем Спаса от Девы воплощшагося  /  : нас бо ради распятся, / и в третий день воскресе,  // даруй нам велию милость».              Так же повествуется о сошествии во ад Христа и, как и в 1-м гласе, указывается на вечернее время исполнения текста («…Недостойно стояще в пречистом дому Твоем, / вечернюю песнь возсылаем, / из глубины взывающе, Христе Боже: / просветивый мiр тридневным воскресением Твоим, // изми люди Твоя от руки врагов Твоих, Человеколюбче». Особое внимание нужно обратить на Богородичен, в нем с величайшей любовью автор обращается к Богородице, используя эпитеты Пречистая, Всенепорочная, Мати, Дево, Владычице.

Стихиры 4-го гласа начинаются с обращения к Кресту Господню, к Его животворящей силе «Животворящему Твоему Кресту, / непрестанно кланяющеся, Христе Боже, / тридневное Воскресение Твое славим: / тем бо обновил еси истлевшее человеческое естество, Всесильне, / и иже на Небеса восход обновил еси нам, // яко Един Благ и Человеколюбец».

Образ Христа — Избавителя мира, разрушителя смертного мира, представлен в следующей стихире: «Врата адова сокрушил еси, Господи, / и Твоею смертию смертное царство разрушил еси: / род же человеческий от истления свободил еси, / живот и нетление мiру даровав, // и велию милость», а так же в стихире, где победа над смертью показана в образе упразднения Спасителем  Врат медных, древнейшего языческого образа смерти.

В 5-м  гласе стихиры так же повествуют о Воскресении Христа. В начале стихир грех сравнивается с жалом насекомого, которое жалит человека как грех душу, и воздается Слава Христу за избавление от греха Крестной жертвой («Честным Твоим Крестом, / Христе, диавола посрамил еси, / и Воскресением Твоим жало греховное притупил еси, / и спасл еси ны от врат смертных:// славим Тя, Единородне»).

Тему искупительной жертвы Христа раскрывает текст 2- стихиры, в которой Христос сравнивается с ягненком отданным на заклание  во искупление грехов человека: «Воскресение даяй роду человеческому, /яко овча на заколение ведеся, /устрашишася сего князи адстии, / и взяшася врата плачевная. / Вниде бо Царь славы Христос, / глаголя сущым во узах, изыдите: // и сущым во тьме, открыйтеся».

Интересна в этом гласе 6-я стихира. В ней впервой из воскресных стихир раскрывается не только богословско – образное значение Воскресения Христова, но приводится повествование о стражах тела Христова, желающих украсть Его тело из гроба.

Рассказ подчеркнут обращением к  иудеям, не верящим в пророчество о Спасителе; происходит обращение к событиям Нового Завета с упоминанием Ветхозаветных пророчеств («Иже от кустодии научени бываху от беззаконников, / покрыйте Христово Востание, /и приимите сребренники, и рцыте яко нам спящым,/ из гроба украден бысть Мертвый./ Кто виде, кто слыша, мертвеца украдена когда, / паче же помазана и нага, /оставльша и во гробе погребальная Своя? / Не прельщайтеся, иудее, навыкните речем пророческим, и уразумейте,  // яко Той есть воистинну Избавитель мiра, и Всесильный»).

В стихирах 6- го гласа основным богословским образом является совоскресение с Христом всех находящихся во тьме, т.е. в  грехе, но не только сейчас живущих и будущих, но и уже умерших, ожидающих второго пришествия («Победу имеяй Христе, юже на ада, / на Крест возшел еси:/ да во тьме смерти седящыя воскресиши с Собою, / Иже в мертвых Свободь,/  Источаяй живот от Своего света, //Всесильне Спасе, помилуй нас» и «Погребение Твое, Господи, / узы адовы сокрушившее растерза, /еже из мертвых воскресением, мiр просвети, // Господи, слава Тебе»).

«Тяжкий» глас 7-й  отличается во-первых упоминанием пения апостолами ангельской хвалы Господу, во-вторых Воскресение Христово представлено как образ Величия Церкви и её богатство («Апостоли видевше воскpесение Содетеля, чудяхуся, / поюще хвалу Ангельскую:  / сия слава есть цеpковная,  / сие богатство Цаpствия:  / постpадавый нас pади,  / Господи, слава Тебе»). Слова «…смерть бо твоя живот мой, Всесильне и Человеколюбче Господи» открывает молящимся все величие крестной жертвы Спасителя, глубину принятия смерти за других.

8-й глас, завершает и словесное и музыкальное выражение Воскресения Христа в недельном круге богослужений. В тексте 5-й стихиры, приводя в пример освобождение  адамского рода от адова мучительсва через Воскресение Христово, авторы текста дают мiру надежду на подобное воскресение, на жизнь в Горнем мире («Еже из мертвых Твое Воскресение славословим Христе, / имже свободил еси Адамский род / от адова мучительства: и даровал еси мiру яко Бог жизнь вечную // и велию милость»).

Проведя подробный анализ богослужебных текстов воскресных стихир на «Господи, воззвах» , мы можем сделать выводы о том, что Святое Писание и Предание очень велико и Образно. Все воскресные стихиры обращены к Воскресшему Христу, однако стихиры каждого гласа носят свой особенный догматический, библейский образный характер; тоже можно предположить в отношении церковных текстов для  богослужений и в другие дни недели. Так же особенностью воскресных стихир является то факт, что именно в них закладывается религиозно – догматический смысл и наполненность изменяемых песнопений на неделю определенного гласа.

Далее, за стихирами на «Господи, воззвах» по Уставу пологается Малый Вход, прокимен, а затем опять ектении, стихиры и молитва Симеона Богоприимца, которая символизирует  встречу Ветхого Завета с Новым и оканчивает Вечерню. Постоянное участие  и переемственность в богослужении элементов Ветхого и Нового Заветов говорит нам о единстве Церкви Христовой во времени.

Несомненными достоинствами в области наличия библейских образов в церковном пении обладают и другие богослужебные книги,  особенно Триоди. Сопровождая человека во время Великого поста или Пасхальной радости, приводя человека к молитве и покаянию, библейские образы в песнопениях выступают как примеры в раскаянии и училище благочестия, помогая легче справиться человеку с душевными страстями и переживаниями. Приведем лишь несколько примеров.

Постная Триодь. Неделя мытаря и фарисея: « Не помолимся фарисейски, братие! / Ибо возносяй себе смирится. / Смирим себе пред Богом,  / мытарски пощением зовуще:  // очисти мя, Боже, грешнаго»[x]. Неделя сырная: «Седе Адам прямо рая, / и свою наготу рыдая, плакаше:/ увы мне, / прелестию лукавою увещанною бывша…», неделя Крестопоклонная: « Возсияй Господень Кресте, светолучныя молния твоея благодати…».

Цветная Триодь. Пасхальный канон 5-я песнь: «Безмерное Твое Благоутробие адовыми узами содержимии зраще, к Свету идяху ,Христе, веселыми ногами, Пасху хвалящее вечную[xi]», «Приступим свещеноснии, исходящу Христу из гроба яко Жениху, и спразднуим любопразднственными чинми Пасху Божию спасительную», 5-я Неделя по Пасхе: « Вечернее поклонение приносим Тебе Невечернему Свету, на конец веков…», стихира на Вознесение: « Из чрева прежде Денницы, от Отца Безматерен прежде век, иже и Арий тварь Тя, а не Бога славит…».

Из приведенного выше материала можно сделать вывод, что богослужебное пение представляет собой высоко духовный, нравственно – эстетический аспект христианкой жизни. Выступая с проповедью Слова Божьего, церковное пение с помощью художественных, поэтических и возвышенных библейских и евангельских образов приводит человека к самосозерцанию, гармонии, формированию христоцентричной картины мира.



[i] Лозовая И. «Ангелогласное пение» в системе музыкально-эстетических представлений русского средневековья // Философско — эстетические проблемы древнерусской культуры: Сб. ст. – М., 1988. — С. 121 — 122.

[ii] Гавриил архим. Руководство по Литургике, или наука о православном богослужении. М., 1998. С 120

[iii] Минея. Август. Издательский отдел Русской Православной Церкви. М., 1994, с. 195

[iv] Рождество Христово. Издательство Московской патриархии. М., 1998., 67.

[v] Пасха. Издательство Московской патриархии. М., 1998., с. 8.

[vi] Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 24, 25.

Iv Афанасий Великий, свт. Творения. Т. 4. М., 1994.

[vii] Ирмологий. Издательство Московской патриархии. М., 1997, с. 43

[viii] Вознесенский И. прот.  Общедоступные чтения о церковном пении. //О церковном пении. Сост. Лада О.В М.: «Лодья», 2001.  стр. 19.

vi Триодь постная. Идательский совет РПЦ., М, 2002,

[x] Триодь Цветная. Издательский совет РПЦ, М. 2002.

СЛУЧАЙНОСТИ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ КАК ЖИЗНЕННЫЕ ЗАКОНЫ

Автор(ы) статьи: Веденин П.
Раздел: ПРИКЛАДНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

ментальность, случайность, закономерность, информационное поле

Аннотация:

В статье рассматриваются визуальными образами, которыми люди обычно мыслят, дополнянмые различными нюансами: звуковыми, знаковыми и т.д. Но эти образы не произвольны, как принято считать, а представляют собой определённую заданность, которая полностью зависит от характера индивида и его нравственности. Конечно, все эти излучения, идущие от конкретного узелка - ментала, строго индивидуальны. В то же время, подобны сигналам, идущим от других узелков. Это, собственно говоря, и позволило не только создать информационную сеть, но и удерживать её в целости, где присутствуют случайности-закономерности.

Текст статьи:

Существует такое выражение: «случайностей не бывает, есть непознанные закономерности». Но, с другой стороны, известно, что если какое-либо выражение, определение и т.д. имеет место в нашей лексике, значит, его возникновение обосновано. Таким образом, если мы говорим о том, что нечто произошедшее случайно, выходит, это не фантазия, а реальность. Так как же совместить эти два диаметрально противоположных смысла? Для начала постараемся разобраться в том, что такое случайность и что такое закономерность в принципе. А затем уже определимся и с окончательным ответом.

Надеюсь, что ни у кого не вызывает сомнений то, что человек — существо дуальное, состоящее из двух частей: материи и сознательности. Первая часть — физическая, а вторая — информационная. Исходя из этого, можно заключить, что сознательная часть является ведущей, а материальная – ведомой. Не зря же говорят, что мысль управляет движением. Следовательно, в первую очередь нам необходимо внимательно разобраться с этой, ведущей функцией человеческого сознания, и его основным инструментом управления – менталом. Теперь несколько слов о нашей сознательности.

Сознание человека представлено многими факторами, которые разбиты на два блока – на врождённый и приобретённый. Врождённый блок выражен характером, а приобретённый — нравом. Но независимо от того, о каком лагере идёт речь, оба они представляют человеческую сущность, которую можно определить, как его индивидуальность. И, прежде всего, такая индивидуальность, которая впоследствии должна стать личностью, обладает своей персональной выраженностью – ритмом, характеризуемым определённой частотой. Вот об этом и поговорим немного подробней.

Проявление ритма – непрерывно, но врождённые черты характера проявляются, как постоянная величина, а нравственная – как переменная. Таким образом, излучаемый человеком ритм жизненных сил обладает дуальностью, которая делает его не только мобильным и гибким, но, в тоже время, твёрдым и устойчивым. Всё это вместе позволяет ему быть способным не только к отстаиванию своих интересов, но и к организации, а затем и удержанию контактов, необходимых для общения. Этот момент принципиально важен, ведь речь идёт об утолении информационного голода, без чего невозможна жизнь сознания.

И вот мы подошли к самой ответственной части нашего повествования. Я говорю о том, что сейчас нам предстоит понять, каким образом происходит утоление информационного голода, которое выстроено по принципу двухсторонней связи. Его смысловое предназначение заключается в способности к обмену информационными потоками. И таких потоков, непрерывно несущих информационную энергию в обоих направлениях, огромное количество. Но, прежде всего, мы должны запомнить следующее: они выражены двумя основным линиям – я говорю об их постоянной и переменной характеристиках.

И ещё один момент: информационная энергия всегда стремится к тому излучению, которое является для неё подобной. Именно в синхронности этих вибраций заключается способность данного вида энергии к производству информационного обмена, таким образом создавая необходимое сознанию насыщение. Отсюда можно видеть, что информационные потоки, являясь разно- и многоканальными образованиями, стремящимися к подобным и близким по частотным характеристикам излучениям, в итоге объединяются в, подобную физической, т.н. информационную сеть.

Давайте рассмотрим такую сеть поближе. Каждый узелок, связывающий исходящие от него и входящие в него нити, представляет собой ментальное образование, а нити являются основой его сознательности. Но физическая сеть имеет только одну плоскость, а вот ментальная — многоуровневая. Это значит, что каждый узелок, как связующее звено, одновременно участвует в огромном количестве информационных контактов, производя обмен сведений. При этом сам узелок представляет собой вертикально вытянутый стержень, на котором и располагаются те самые нити, образующие уровни.

Малая часть из них, как мы помним, имеет постоянные характеристики, а другая, большая – переменные значения. И ещё одно отличие, делающее нашу информационную сеть уникальной. Оно заключено в том, что конструкция данной сети предусматривает возможность полноценного общения между собой не только узелков, находящихся по соседству, но и, одновременно, каждого со всеми остальными, независимо от их физической удалённости друг от друга. А теперь давайте поговорим о «ячейках», т.е. о пространстве, не входящем в состав как нитей, так и узелков.

Если бы мы поместили такую многоярусную сеть в океан, то можно было бы сказать, что её ячейки оказались бы «заполненными» водой. Но наша сеть — информационная, а океан, в котором она оказалась растянутой, называется Природа. А чем или какой энергетической силой насыщена Природа, если говорить о ней в информационном контексте? Естественно, Знанием. Именно поэтому двусторонние силовые жгуты нашей сети и называются «сознанием», включающим в себя не только «узелковую» информацию, но и природное, универсальное Знание.

Я уже обращал внимание читателя на то, что информация, идущая по нитям сети, обладает постоянными и переменными характеристиками. И дело здесь не столько в том, что из-за этого возникает информационная упругость, сколько в том, что наши ментальные узелки в результате возникающих связей развиваются. А, развиваясь, они изменяют свои позиции в пространстве Знания, чем естественно, деформируют общую форму объёмной сети, делая её сложно кручённой. С одной стороны, эти узелки стабильны, а, с другой, мобильны, что позволяет им более тесно общаться с природным Знанием.

И вот теперь, увидев развёрнутую картину информационного пространства, давайте впишем в неё материальную составляющую мира. Речь идёт о флоре, фауне, планете, атмосфере, космосе и, собственно, о человеке. Мы уже говорили о том, что сознание управляет материей. В одном случае это происходит, как опосредованность, а, в другом, — непосредственно, — если иметь в виду тело, составляющее с сознанием единый организм. Но вот что интересно: информационный обмен — насыщение ментала сведениями внешнего мира и передача своих импульсов — выполняется практически мгновенно.

А вот управление материей, даже в границах собственного тела, сопряжено с множеством трудностей и, прежде всего, речь идёт об его инерционности. Конечно, вопрос этот решается всё тем же управлением, но на него требуется время, которое, как известно – не ждёт. То есть объективное время не может дожидаться субъективного. Именно поэтому субъективное время организма обречено на отставание, а значит, и на разрушение. Но сейчас не об этом. Мысль, пульсирующая в нитях информационной сети и управляющая движением материи, оказывается неидеальной управительницей.

Мысль, организуя образ движения, смещает свой ментальный узелок в пространстве Знания, а это, в свою очередь, трансформирует конфигурацию сознательной сети. А вот тело, из-за своей материальности и будучи в этом плане подвержено инерции, просто не в состоянии точно отобразить в физической реальности задуманный менталом манёвр. Если линию мысли представить в виде тетивы лука, то движение управляемого ею тела должно быть сопоставлено с дугой его древка. Мало того, эта самая дуга ещё и стремится выйти из-под контроля сознания по центробежной траектории.
Обобщая сказанное, нам представляется следующая картина. Информационная сеть ментального толка представляет собой одну, пластично колышущуюся конфигурацию, а траектория физического перемещения материального тела, управляемого из этой сети конкретным узелком (менталом) — иная. Да, эти две линии близки, но, тем не менее, не являются точными копиями. И теперь смотрите, что получается. Мысль, создающая колебания и даже объёмное кручение сознательной сети, возникает в пространстве ментала, как следствие информационных процессов, идущих в её нитях.

Люди обычно мыслят визуальными образами, которые уже потом дополняются различными нюансами: звуковыми, знаковыми и т.д. Так вот, эти самые образы не произвольны, как принято считать, а представляют собой определённую заданность, которая полностью зависит от характера индивида и его нравственности. Конечно, все эти излучения, идущие от конкретного узелка — ментала, строго индивидуальны. Хотя, в то же время, подобны сигналам, идущим от других узелков. Это, собственно говоря, и позволило не только создать информационную сеть, но и удерживать её в целости.

Данное подобие и есть то связующее звено, которое позволяет подобным сигналам обретать силу. Нет ничего удивительного в том, что наши ментальные узелки всеми правдами стремятся сблизиться со своими подобиями, невзирая на огромные расстояния, разделяющие их в материальном мире. Закольцовывая свои связи в единую информационную цепь, они становятся ближе, а значит, и информационно насыщеннее. При этом узелки способны, меняя своё положение в иерархии сети на основе развитости, непосредственно сближаться с одними и отдаляться от других.

Так создаются новые связующие нити и разрываются старые, уже отработанные и ставшие ненужными, обременяющими сеть. По тем же принципам происходит вычленение отживших свой век узелков и внедрение новых, нарождающихся, занимающих достойное их место в информационной сети коллективной сознательности – Ноосфере. Теперь становится понятным, как натура, обладающая художественным вкусом, синхронизируется с подобными ей индивидуальными сознаниями. Как политический ментал пульсирует в такт синхронному направлению мысли и т.д.

Мы говорили о том, что мысль человека ведёт движение. А ментал, соответственно, управляет деятельностью организма, направляя его активность в заданном режиме. Отсюда легко сделать вывод о том, что сознания с подобными мышлениями не только стремятся друг к другу на информационном уровне, но и подсознательно, а нередко, и осознанно пытаются сблизиться и в физическом плане. Хотя, как мы помним, материя обладает инерционностью, что не позволяет направлять тело в точном соответствии с задуманным образом. Иногда такие расхождения бывают значительными.

А теперь представьте себе, что это происходит со всеми людьми: с одними — в большей, а с другими — в меньшей степени. Понятно, всё зависит от уровня личной развитости, а значит, от силы и чёткости управляющего поведением тела ментального сигнала. Итак, в едином пространстве Природы существуют две сети. Одна – информационная (управляющая), а другая — физическая (управляемая). При этом расхождения между сигналом управления и точностью, а также скоростью реакции на него неизбежны, что и вызывает расхождения между оригиналом и копией.

И вот что у нас получается. Ментальные сигналы (чем ближе они друг к другу по своей сути, тем крепче контакт), связывающие смысловые подобия по идейным соображениям, имеют непосредственную связь между собой, а их материальные представители обладают только опосредованной связью, — но, в принципе, так же стремящуюся к конкретике. В итоге если ментальный сигнал управления деятельностью тела мощный, то и тело движется хоть и не по идеальной траектории, соответствующей намерению управителя, то хотя бы максимально к ней приближённой.

Отсюда можно видеть, что такие физические встречи, которые были вызваны ментальным стремлением мысленных форм к сближению, никак нельзя назвать случайными, хотя и не всегда такой контакт задумывался, как специальный. Да, так произошло не по воле, но по вере, а значит, и не случайно, а закономерно. Другое дело, если сигнал управителя размытый, нечёткий. Тогда и материальный дубль весьма далёк от идеала. Понятно, что теперь встретить физическое подобие своего ментального единомышленника в материальном мире много сложнее, чем в первом варианте.

Однако, невзирая на существенные ограничения, иногда такие встречи всё же становятся реальностью. Кажется, для этого не было никаких предпосылок, но если по факту это всё же происходит, тогда такие встречи называются случайными. В некотором роде, это действительно так, но не в абсолютном смысле. Ведь мы знаем, какие процессы предшествовали тому, что случилось с человеком впоследствии, уже на материальном уровне его отношений с миром. Ведь физические действия являются хоть и неточными, но, тем не менее, образными продолжениями ментальных построений.

К сожалению, это не единственная возможность встречаться с подобными себе (и не очень) существами в материальном мире. Помните, мы говорили о том, что физическое движение можно назвать блуждающим относительно посланного управляющего сигнала. Так вот, такое поведение человека обычно и принимается за относительную норму. Но это значит, что возможны встречи и тех особей, которые абсолютно не подобны по ритмическим характеристикам своих личностей, но всё же имеют возможность сближаться в результате постоянных и бессмысленных блужданий.

Что при этом происходит, чем они заканчиваются и как можно назвать такие встречи? А происходит самый обыкновенный физический контакт, за которым нет никакой идеи, кроме банальных телесных желаний. Понятно, что, по удовлетворению таких желаний, смысла в продолжении данного контакта нет. То же относится и к объектам материального толка: я говорю о местах пребывания, вещах и т.д. Одно дело, если контакт произошёл сознательно, в результате образования смысловой цепи в личной информационной сети. И совсем другое дело, когда такой контакт происходит алогично.

В таких контактах нет никакой логики, хотя по факту они и возможны. Но возможность ещё не является необходимостью. Тогда для чего вероятность нужна, если в ней нет никакого смысла? Однако не всё так просто: оказывается, смысл имеется. Он заключён в том, чтобы люди имели при своем выборе и ошибочный вариант. Так, через негативный опыт, они развивают в себе стремление к познанию истины. Встречи же, не имеющие под собой ни логического обоснования, ни интуитивного позыва, основаны лишь на животных инстинктах и страстях, и поэтому не могут быть признаны достойными человеческой личности.