Автор(ы) статьи: ЕВТЕЕВА Т.В.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

«А.И. Герцен», «критика западной цивилизации», «мещанство».

Аннотация:

Работа посвящена критике западной цивилизации в философии Александра Ивановича Герцена (1812-1870). В своих произведениях, высказывая критические взгляды на культурно-историческое развитие западной цивилизации, мыслитель утверждал, что она находится в глубоком кризисе.

Текст статьи:

Актуальность темы связана с изучением мировоззрения Александра Ивановича Герцена в новом ракурсе — цивилизационном аспекте. В современную эпоху очевидна настоятельная потребность познания культуры и цивилизации, их соотношения и перспективы, которые во многом могли бы помочь в осмыслении проблем переживаемых Россией, и мира в целом. Изучение и анализ произведений А.И. Герцена представляют ценность тем, что он одним из первых рассматривал вопросы формирования, развития и кризиса современных ему цивилизаций. Мыслителя можно смело назвать предшественником Н.Я.Данилевского, чьи работы о цивилизации и культуре следует охарактеризовать как логическое завершение эволюции русской философской мысли 30-60-х гг. XIX века.

Цель данной статьи раскрыть критические взгляды А.И. Герцена на культурно-историческое развитие западной цивилизации.

А.И. Герцен в период раннего творчества (до 1848 года) рассматривал западную цивилизацию как эталон культурно-исторического развития всех стран, в том числе и России, и в частности грезил идеей формирования свободной и гармоничной личности. Он безгранично верил в свои мечты и надежду их осуществления. Преобразования в Европе должны были стать шагом вперед в контексте общеисторического развития и показать истинный путь формирования цивилизации и культуры. Однако его мечтаниям не суждено было сбыться.

Уже первые встречи с Европой навевают на Герцена определенные сомнения. «Неудачные» революции 1848 года по всей Европе разрушают его прежние мечты и надежды. А.И. Герцен испытывает глубокое разочарование в западной цивилизации и возможности развития России по ее стопам. Критика западной цивилизации в философии А.И. Герцена один из признаков цивилизационного подхода. Она связана с духовным кризисом, вызванным общественно-политическими событиями и душевной драмой мыслителя.

Вопрос, когда же наступил духовный кризис Герцена, остается открытым, так как исследователи его творчества не пришли к единому мнению о временных рамках. Так, например, В. Зеньковский утверждает, что разочарование Западом у Герцена наступает еще до 1848 года, то есть до начала европейских революций. Н.Н. Страхов также писал, что Герцен «дошел до полной безнадежности ещё раньше, чем совершилась революция 1848 года» [1, с.81]. П. В. Анненков указывал на то, что в воззрениях Герцена, несмотря на духовный кризис, после 1848 года в его убеждениях существует парадоксальное совмещение критики современной Европы с верой в ее «скрытые творческие силы» [2]. Большинство исследователей утверждают, что духовный кризис А. И. Герцена наступил сразу после эмиграции. Н. Белозерский указывает: «Разочарование Герцена в Западной Европе начинается с 1848 года, благоговейно-восторженное отношение сменяется холодным скептицизмом, переходящим порой в полное отчаяние перед тем будущим, которое ожидает Европу» [3, с. 21].

Современные исследователи как зарубежные (М. Малиа, В. Фреде), так и отечественные (Гревцова Е.С., Терехова Г.Л.) утверждают, что духовный кризис в мировоззрении Герцена повлиял на всю философию мыслителя и придал ей специфическую экзистенциональную ориентацию. Именно эта ориентация послужила философско-методологической основой всего последующего творчества Герцена, построенная на идеи приоритета личности и отрицание западной цивилизации и культуры. Следует отметить, что критика Запада в творчестве мыслителя рассматривается как аспект духовного кризиса культуры Европы.

Апогеем герценовской мысли является оригинальная экзистенционально ориентированная философская антропология и философия культуры. Жизненный характер воззрений Герцена, наполненный личным опытом, отсутствие систематизации взглядов, идеи провозглашения свободы и суверенитета личности, духовное одиночество, постоянный поиск ответов, отрицание всяких догм и готовых решений – все это характерно для мировоззрения мыслителя.

Первые впечатления А.И. Герцена о реальной западной цивилизации отражены в книге «С того берега», написанной в Италии до революции 1848 года, чей характер уже носил пессимистический и критический настрой. Франция одной из первых показала все свое «культурное» развитие. «Франция ни в какое время не падала так глубоко в нравственном отношении, как теперь… Вместо «благородных» идей и «возвышенных» целей, рычаг, приводящий все в движение — деньги» [4, т.6, с.54]. Герцен боялся признаться, что во Франции все умерло или дегенерировало в ужасающие формы. Причиной неудач Герцен считает государство, национальный характер французов, особенности их психического склада. Революция во Франции окончательно нанесла сокрушительный удар по убеждениям мыслителя. Вслед за Францией А.И. Герцен посещает Италию, Германию и негативное отношение к Европе только усиливается. Европейские государства похожи друг на друга, он сравнивает их с полировочным мрамором, который блестит на поверхности, но в глубине своей и в целом он груб. При этом следует отметить, что Герцен обвиняет все европейские страны, а не отдельный народ или государство. Исключение составляет лишь Италия, представленная на темном европейском фоне жизнерадостно, яркими тонами. Гревцова Е.С. объясняет этот феномен лишь одной причиной то, что Италия в тот период испытывала национальный подъем или некоторое Возрождение. Кроме этого, Герцен рассматривал Италию своеобразной частью Европы и указывал на сходство национального характера русского и итальянского народов [5, с.20].

Эти первые впечатления Герцена о Европе, представленные в «Письмах из Франции и Италии» свидетельствуют о радикальных изменениях в оценке западной цивилизации. Размышления о ее сущности в работах Герцена овеяны духом скептицизма, пессимизма и критицизма. Мыслитель приходит к выводу о негативном влиянии западной цивилизации на культурно-историческое развитие других стран. Он полагал, что России нужно идти путем совершенно иным, чем Запад, который исчерпал все возможности своего развития. Герцен утверждал, что Европа устарела и в скором времени погибнет. У мыслителя происходит постепенный отказ от воззрения на Запад как на носителя общечеловеческого просвещения. Обращая главное внимание на предполагаемый упадок Запада, Герцен увидел антигуманизм западной культуры, который проявляется повсюду. Личность уничтожена под воздействием исторических рамок. Буржуазные правительства, провозгласили лишь формально «свободу, равенство и братство». Для западной цивилизации характерны новые приоритеты — преобладание материальных интересов над духовными, развращение нравов, упадок во всех областях знаний, кризис религиозного сознания. По мнению Герцена, религия один из важных духовных компонентов культуры. Однако он критикует католичество, указывая на то, что оно стоит на страже государства и не гнушается использовать насилие и убийство. Религия необходима правительству для руководства народом. Она заменяет человеку все: отвечает за его эстетические, философские, культурные и иные взгляды. При этом следует отметить, что к православию мыслитель относится более лояльно, нежели к католичеству, которое приводит якобы к «распущенному» протестантизму. Герцен приходит к выводу о том, что «Ветхий мир католико-феодальный дал все видоизменения, к которым он был способен, развился во все стороны до высшей степени изящного и отвратительного, до обличения всей истины, в нем заключенной, и всей лжи; наконец он истощился» [4, т.6, с.51].

В статье «Донозо Кортес» Герцен раскрывает культуру западно-европейского общества. Все добродетели западной цивилизации, уважаемые Д. Кортесом, соединены в общем образе как «палач»-это покорность власти, слепое исполнение и самопожертвование обществу, государству. Герцен высмеивает коллективные идеалы, которые ограничивают свободу личности — монархию, республику, науку, религию. Именно они заставляют человека «служить» другим, а не себе, что для Герцена недопустимо. «Старая мораль» негативно влияет на личность, так как своими правилами и законами заставляет подчиняться человека, делая тем самым из него «раба». Современная для Герцена мораль носит формально-христианский, огосударственный характер. Такая мораль искусственна, лицемерна, требует от человека покорности и жертв и очень схожа с религиозными претензиями на исключительность. Однако религия обещает человеку, за его жертвы и страдания, счастливую загробную жизнь (мечта о рае), а мораль- нет. «Мораль, которую нам проповедуют, стремится лишь к тому, чтобы уничтожить личность, сделать из индивида алгебраического человека, лишённого страстей»,- писал Герцен в отрывке «Дуализм – это монархия» [4, т.12, с. 233].

Как было отмечено, критическое отношение к Западу у Герцена проявляется в экзистенциально-ориентированной позиции. При изучении истории западного общества Герцен использует метод «экзистенциональной диалектики». На обширном материале о развитии европейских народов он рассматривает противоречия западного мира и приходит к выводу, что европейская цивилизация должна развиваться по другому пути. Современное Герцену западное общество все же искало новые формы, новые начала, которые смогли бы снять накопившиеся противоречия.

В качестве главного оружия, используемого мыслителем для обличения пороков цивилизации становиться ирония и смех. Он высмеивает немецкие нравы «среднего класса», осуждает французскую милитаризацию общественной жизни, английскую точность и расчетливость. Ирония в творчестве Герцена становится главным средством обличения пороков западной цивилизации.

Мыслитель начинает задумываться над тем, что европейская цивилизация не является образцом для подражания. Западная цивилизация представляет собой причудливую смесь прошлого и настоящего, она включает в себя привычки и теоретические идеалы, обломки античной культуры, религии и все это направлено на реализацию формально провозглашенных принципов свободы, равенства и братства.

В философии Герцена появляются сомнения об идеи цивилизационного универсализма. Жизнь имеет свою логику, которая не укладывается ни в схемы, ни в теории. Нет единого рецепта, по которому бы развивалась история. Прогресс, конечно, связан со знаниями и познаниями, однако автоматически достигнуть его невозможно. Цивилизация, как и история, в своем развитии не имеет определенной цели. Ее развитие определяется самим существованием.

Мыслитель убедился, что Европа не должна являться целью для подражания и стремления пройти ее путь культурно-исторического развития другими странами. Запад сам не идеален, он не является цивилизационным единством, между разными странами существуют множество отличий. Каждый народ имеет свою специфику развития, обусловленную действием разнообразных факторов; таких как политическая история, национальные традиции, самосознание, материальные, хозяйственные, демографические и экономические факторы. Следовательно, в различных частях Европы формируются специфические культурные и цивилизационные традиции, обычаи, привычки, идеалы.

В таком делении прослеживается мысль о том, что цивилизацию нельзя анализировать как внешний аспект культуры, противостоящий внутреннему развитию личности, традициям и обычаям национальной культуры. Цивилизация не должна рассматриваться лишь как знания и технические средства, необходимые для контроля и влияния на природу. В тоже время культура представляет собой не только совокупность определенных ценностей, идеалов, норм поведения, но и нечто большее. Цивилизация у А.И. Герцена трактуется как особое понятие, которое тесно связано с культурой.

Несмотря на национальные особенности и различия, А.И. Герцен главным и объединяющим признаком европейской цивилизации указал наличие особого класса или сословия, который обозначил понятием «мещанство» как антитеза духовной культуре, ее антигуманной характеристикой. Изучая и анализируя «мещанство» следует отметить, что Герцен рассматривал данный феномен как кризисное явление западной культуры. Указанная проблема не была оформлена в особую философскую доктрину или какой-либо концепт, однако во всех сочинениях философского, литературного и публицистического характера она раскрывается через противоречия европейской цивилизации и культуры. Наиболее подробно он пишет в трудах: «Западные арабески», «Концы и начала». Тема «мещанства» раскрывается через противоречия развития европейской цивилизации и кризиса духовной культуры. В общем смысле мещанство - мировоззрение и стиль жизни, в центре которого стоит стремление к обладанию собственностью и ее приумножением.

Слово «мещанин» появляется в древнерусских текстах где-то с конца ХV в.. Первоначально оно означало жителя западнорусских и польско-литовских городов (называвшихся «место»), представляющего торгово-ремесленную часть населения. Затем — мелкого ремесленника или торговца, входящего в городское податное сословие, позднее — горожанина низшего разряда, занимающегося мелочной торговлей, промыслами, работой по найму. Такое «сословноправовое» значение остается базовым до 80-х годов ХIХ века (в словаре С.И. Ожегова [6, с.245] представлено только оно). Для русской культуры этого периода оно одно из структурообразующих понятий, противостоящее по основным параметрам понятию «интеллигенции». Такое понимание «мещанства». Кардинальное изменение базового значения слова связано с именем А.И. Герцена. В эссе «Концы и начала», а также в «Былом и думах» он фактически конструирует новую категорию, занимающую важное место в его исторической концепции. Сам термин «мещанство» был впервые введён именно А.И. Герценом. «Мещанство» – понятие внесословное и внеклассовое, оно тесно связано с массовой культурой и техногенной цивилизацией, а её черты могут распространяться на все социальные слои, включая художников, писателей, артистов, учёных. Герцен подметил одну из характерных особенностей цивилизации – массовую культуру. Следует отметить, что в современном понимании массовой культурой называют вид культурной продукции, который каждодневно производится в больших объемах. Предполагается, что массовую культуру потребляют все люди независимо от места рождения и страны проживания. Целью массовой культуры является стимулирование потребительского сознания у зрителя, слушателя, читателя, что в, свою очередь, формирует особый тип пассивного некритического восприятия этой культуры у человека. Эти определения легко прослеживаются в размышлениях мыслителя о «мещанстве».

Сегодня нет сомнений о её влиянии и масштабах распространения, но для XIX века это было нонсенсом. Синонимами мещанства в текстах Герцена служат понятия «купечество» и «буржуазия». Можно сказать, что «мещанство» в его понимании соответствует современной категории «среднего класса», но с существенно иным содержанием. Мещанство для Герцена итог культурно-исторического развития западной цивилизации. Мировоззрение мещанина сформировалось в результате эклектического соединения разнородных культурных фрагментов, подчиненных единому принципу — умножению собственности. Этот принцип лежит в основе протестантизма — «религии, примирявшей совесть христианина с занятием ростовщика», морали и нравственности, подчиненным постулату: «неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий — хранить и увеличивать свою собственность». Мировоззрение мещанства эстетически бесплодно и в силу своей безликости и однотонности оказывается камнем преткновения для подлинного искусства. Искусство становится в доме мещанина одним из элементов мебели, предметом интерьера. Главные достоинства мещанина по мысли Герцена — умеренность и аккуратность. Основной императив увеличивать и умножать. Однако духовная составляющая культуры мещанства, по мнению мыслителя, находится на примитивном уровне. В «Концах и началах» Герцен пишет:«Вместе с его господством разовьется понижение всего нравственного быта, и Ст. Милль, например, вовсе не преувеличивал, говоря о суживании ума, энергии, о стертости личностей, о постоянном мельчании жизни, о постоянном исключении из нее общечеловеческих интересов, о сведении ее на интересы торговой конторы и мещанского благосостояния» [4, т.16 с.148].

Следует заметить, что мещанство выступает для Герцена как западное явление, пока еще органически чуждое России. С 70-х годов ХIХ века трактовка Герцена начинает использоваться в публицистических, политических текстах, социально ориентированной эссеистике, слабо затрагивая массив художественной литературы, где сохраняется базовое значение мещанства как сословия. Мещанство – идеал, к которому стремится, подымается Европа со всех точек дна… [4, т.16, с.137].  «Мещанство»- сила, перевернувшая всю европейскую жизнь, ставшая главной характеристикой всей Западной Европы. Рыцарская доблесть, изящество аристократических нравов, гордость и независимость англичан, строгая численность протестантов, роскошная жизнь итальянцев, блестящий ум французских энциклопедистов стирается в нечто целое – мещанство со всеми новыми правилами, законами и характеристиками. Среди главных особенностей мещанства- ориентация на богатство и наживу. С мещанством стираются личности, но стёртые люди сытее, платье дюжинные, незаказные, не по талии, но число носящих их больше. С мещанством стирается красота породы, но растёт их благосостояние. Мещанство, по мнению А.И. Герцена есть признак культуры стагнации, «потухания идеалов», «стирания личностей», всеобщего «линянья» [4, т.16, с.138]. Современная Европа в самом большом количестве производит и распространяет те культурные ценности, которые лучше всего находят сбыт. Герцен сравнивает это с уличной торговлей сигар: нет никакого смысла торговать с лотка дорогими коллекционными сигарами, которые будут покупать единицы, зато прямую выгоду несёт продажа дешёвых сортов сигар по доступной цене [4, т.16, с.139]. «Мещанство, последнее слово цивилизации, основанной на безусловном самодержавии собственности,- демократизация аристократии, аристократизация «демократии»; в этой среде Альмавива равен Фигаро: снизу всё тянется в мещанство, сверху всё само падает в него по невозможности удержаться»[4, т.16, с.137].

Но возникает вопрос: откуда появляется «мещанство»? Ответ на поставленный вопрос А.И. Герцен ищет, заглядывая в далёкое прошлое, анализируя проблему с момента её зарождения. Цивилизация, по мысли Герцена связана с прогрессом, поэтому  он выделяет особые типы людей «цивилизаторы» и «реформаторы». Такие понятия, как «прогресс, свободные учреждения, железные дороги, реформы, телеграфы» здесь взаимопереплетаются и даже отождествляются, когда речь идет о цивилизации. Еще одним признаком цивилизации Герцен называет городской образ жизни, который дает возможность «жить только по-готовому» и приучает нас «с малолетства к скрытому, закулисному замирению и уравновешиванию нестройных сил», а также «безземельный пролетариат», который развился на «безусловном праве собственника над собственностью». «Безземельный пролетариат» тогда, когда происходит распадение родового быта при наличии борьбы рода с семьей, начала общественного с индивидуальным. Происходит распадение общины, которая, в отличие от цивилизации, есть деревенская жизнь, где полностью стерта личность. На эту особенность общинной жизни указывал также Н.Бердяев, отмечая, что в русской жизни недостаточно развито личное начало и русский народ любит жить «в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери» [7]. Говоря о судьбе «диких народов», в частности о германцах, Герцен отмечает, что с началом цивилизации община исчезает и развивается личное начало. Культура, в отличие от цивилизации, выражает собой совокупность духовных ценностей, к коим принадлежат наука, философия, искусство, — то, что является общечеловеческими и то, что Герцен называет универсальными. Как отмечает В. Зеньковский: «Творческие силы Герцена уходили в страстное обличение духовного строя, духовного мира Западной Европы, — и в его часто придирчивой критике Западной Европы с особенной силой зазвучал, рядом с требованиями морального идеала, эстетический мотив. Этот мотив всегда звучал в душе Герцена, но его борьба с мещанством Западной Европы, его страстное обличение моральной ограниченности и духовного ничтожества мещанства определялись, главным образом, именно эстетическим отвращением» [8, с.175]. «Усреднённое» искусство способствует формированию «мещанского» сознания. А. И. Герцен утверждает, что искусство западной Европы  превращается в шаблон, выполняющий практическую функцию, отличается дешевизной в материальном плане. Искусство «мещанства» выполняет не духовно-эстетическую функцию, а практическую, отвечающую прагматическим целям. Герцен это резко осуждает, выступая за духовную культуру отдельных «элитарных» слоёв общества.

Одним из важных факторов формирования массового сознания является историческая эпоха с её прогрессивным экономическим развитием. Многие духовные ценности уходят на второстепенный план, и в большей степени, в условиях господства индустриальной цивилизации оттесняются иными, новыми материальными ценностями. Материальные интересы подавляют собой все другие интересы, а собственность становится своеобразной религией. Герцен критикует такое всеобщее «повиновенье»:  «И что всего обиднее — люди будто понимают вас, соглашаются, но мысли ваши остаются в их голове чужими, не идущими к делу, не становятся той непосредственностью сознания и нравственного быта, которая вообще лежит в бесспорной основе наших мнений и поступков» [4, т.16, с.160].

Другой особенностью формирования мещанства является влияние религии. Религия «приспособилась» к массовому потребителю, и если раньше отвечала потребностям отдельной духовно-нравственной личности, то в XVIII столетии под влиянием Реформации и революции, религия тесно переплелась с политикой. «Последнее слово католицизма сказано реформацией и революцией; они обнаружили его тайну; мистическое искупление разрешено политическим освобождением. Символ веры Никейского собора, основанный на отпущении греха христианину, выразился признанием прав каждого человека в символе последнего вселенного собора, то есть Конвента 1792 года. Нравственность иудейского пролетария и евангелиста Матфея — та же самая, которую проповедует женевский пролетарий и деист Ж.-Ж. Руссо. Вера, любовь и надежда при входе, свобода, братство и равенство при выходе» [4, т.16, с.511] (курсив Герцена). Политика «свободы, равенства и братства» привела к «коллективной посредственности». При этом немаловажным фактором назвал «аристократизацию демократии», то есть превращения её во власть немногих избранных, обладающих большими богатствами.

Несколько изменились воззрения Герцена и на науку. Под наукой, как правило, понималась философия, которая сумела бы освободить человека от церковного насилия, гражданского рабства, провозгласив идеал свободы. Однако, претензия социальных наук покончить со всем злом, глупостью и безысходностью, царящими в мире несостоятельна. Если бы мир жил по заранее намеченному плану ученых и философов всеобщее счастье было бы достигнуто, но жизнь не укладывается в строгие схемы, таблицы и законы. История общества этому подтверждение. Французская революция 1789 года способствовала осуществлению данного идеала и провозгласила кодекс мещанского права. Сознание, мысль, наука и все её приложения давно переросли готические и мещанские формы старого государства. «Сила европейского «мещанства», его живучесть, поражали и возмущали Герцена на каждом шагу, в каждой стране, с общественной жизнью которой ему приходилось соприкасаться в годы своих заграничных скитаний» утверждает Н. Белозерский [3, с.26].

Герцен критикует «мещанское государство», подразумевая демократию, сравнивая её с «идолопоклоничеством монархии» [4, т.11, с.70]. Он высмеивает её атрибуты, такие как «суеверие в республику» и «суеверие в парламентские реформы». И судя по следующим словам: «Я не жалею о двадцати поколениях немцев, потраченных на то, чтоб сделать возможным Гёте, и радуюсь, что псковский оброк дал возможность воспитать Пушкина» [4, т.16, с.56]. Герцен не признает эгалитаризма, скорее он сторонник элитаризма, так как воспевает личность, её свободу, её талант.

Цивилизация Запада обусловлена долгой жизнью в Европе тем, что она бережется сильными «полицейскими плотинами», покоится на невежестве масс и защищается церковью, судом и казармами. Цивилизация так же как история в своем развитии не идет по плану, не стремится к какой-то определенной точке или пределу роста, она «… бесконечна, как мысль, как искусство, она чертит идеалы жизни, она мечтает апотеозу своего собственного быта, но на жизни не лежит обязанность исполнять ее фантазии и мысли, тем более что это было бы только улучшенное издание того же, а жизнь любит новое» [4, т.6, с.31].

Герцен критикует «мещанство» рассматривает его как антигуманизм западной культуры, предупреждая о его дальнейшем распространении и негативном влиянии на личность и ее нравственные качества. Предсказания А.И. Герцена насчёт растущего господства мещанства сбылись. Они явились первыми столь ярко и глубоко высказанными предупреждениями об опасности будущего «омассовления» культуры.

Н. Страхов отмечал: «Хорошо зная Западную Европу, Герцен пришел к заключению, что на Западе нет живого духа, что все его (то есть Запада) мечты не имеют внутренней силы, что одно верно и несомненно – смерть, духовное вырождение, гибель всех форм тамошней жизни, всей западной цивилизации…» [1, с.53].

Современная Герцену европейская цивилизация взяла путь в другую сторону, «по направлению к кладбищу», туда, где её ждет неминуемая гибель. Чтобы не ориентироваться на такую дорогу необходимо создать внутреннюю цитадель, позволяющую находиться одновременно внутри этого мира и быть независимым от него. В связи с кризисом западноевропейской цивилизации Герцен предрекает развитие Европы по одному из трех путей:

1. Европа падет под страшным ударом социализма.
2. Европа со своей рутиной победит социализм и подобно, второй Византии, погрузится в продолжительную апатию, уступив другим народам прогресс и будущее жизни. Таким народами он называет Россию и США.
3. Исход, который возможен в результате всемирной борьбы без победы с чьей-либо стороны, что привело бы к деспотизму и террору.

Мартин Малиа утверждает, что Герцен судит Европу по анархистским меркам. Все европейские правительства казались ему несовершенными. Хотя следует отметить, что со временем его практическое суждение о Европе смягчилось: он признавал все-таки «некоторое уважение к личности» и свободе слова, в особенности Англии и Швейцарии [9].

Критика политических и нравственных институтов, ценностей и ориентаций в обществе, поведенческих индивидуальных моделей перерастает у Герцена в тотальное осуждение существующего мира. Живописные картины всемирного декаданса сопровождаются интенсивным нравственным осуждением и  оттеняются характерным этическим пафосом, опирающимся на сознание собственного нравственного совершенства. Вместе с тем, почти абсолютная убежденность в своей правоте и праведности своего знания сочетаются у Герцена с сомнением в силе и эффективности собственной проповеди. Действительно Герцен критикует западную цивилизацию, но не испытывает к ней отвращения. «В самые худшие времена европейской истории мы встречаем некоторое уважение к личности, некоторое признание независимости — некоторые права, уступаемые таланту, гению» [4, т.6 с.15]. Мыслитель отмечает ценность европейской культуры за ее признание личности, так как в царской России и этого не было.

С.Н. Булгаков отмечал, что, несмотря на критику европейской цивилизации, Герцен любил и дорожил ею, «не знал никакой другой помимо нее» [10, с.38].

Позднее как справедливо отмечает В.В. Зеньковский: «Критика европейской культуры у Герцена постепенно освобождается от придирчивости и всецело определяется лишь раздумьем над ошибками и неправдами прошлого» [8]. Мыслитель смиряется с таким положением западноевропейского общества и начинает задумываться о будущем. Он выступает против готовых схем и решений, особенно в области духовной культуры. Теоретически размышляя, он утверждает, сделать ничего нельзя. Жизнь, а не теория покажет: «Вопрос этот решат события».

Античный мир, по мысли Герцена, ушел с арены истории, уходит постепенно и христианский мир. И если античность уходила в форме стоицизма и скептицизма, то христианский мир может успокоиться, либо в социализме, либо в мещанстве, или вообще погибнет. Главная причина смертельной болезни Запада заключается в том, что европейская цивилизация как цивилизация меньшинства, была основана на корыстной несправедливости, ведь наука, литература, образование отвечали интересам лишь меньшинства. Кончина Европы неотвратима в связи с несправедливостью общественного устройства.

Как указывает Е.С. Гревцова, Герцен допускает последнюю для Запада возможность политических изменений и потрясений – через разного рода национальные движения [5, с.57]. Но политический национализм, как сумел убедиться Герцен на опыте итальянского Возрождения, которому он поначалу симпатизировал, не приводит и не может привести к каким-либо серьезным изменениям. Яркий тому пример, на смену национальным героям (Гарибальди и Маццини), приходят мещанские правители и поддерживают все тот же мещанский тип культуры.

Таким образом, Герцен создает оригинальный подход, основанный на учете личностного измерения цивилизации и культуры, а также на реалиях своей жизни. Взгляды мыслителя начинают оформляться в концепт, ведь критика западной цивилизации — один из признаков цивилизационного подхода. Подобно современным теориям локальных обществ Герцен утверждает, что будущее западной цивилизации предрешено, скорее всего, ее ждет гибель аналогично Риму. Но на основе западной культуры может зародиться и развиться новая цивилизация: русская или американская, тем самым подчеркивая идею цикличности в культурно-историческом развитии стран.

Обращая главное внимание на предполагаемый упадок Запада, Герцен критикует западную культуру, ярко проявляющуюся в мещанстве, предупреждает о его дальнейшем распространении и негативном влиянии на личность и ее нравственные качества. Предсказания А.И. Герцена поповоду мещанства сбылись. Они явились первыми столь ярко и глубоко высказанными предупреждениями об опасности будущего «омассовления» культуры. Сегодня «массовая культура» повсеместно распространилась, не обошло это явление и Россию.

Следует отметить, что мещанство по мысли Герцена, есть признак цивилизации, для которого характерен упадок духовной культуры (что созвучно идеям О. Шпенглера). Критика цивилизации Европы для мыслителя — один из способов доказать, что развитие цивилизации — должно отвечать жизненным потребностями, тем самым утверждая, что реальная жизнь не поддается никаким теоретическим формулам, логическим схемам, политическим и общественным идеалам.

Ссылки

1. Страхов Н.Н. А.И Герцен // Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки: В 3 т. Спб.: Типография брат. Пантелеевых, 1887-1890. Т.1
2. Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки, Спб, 1881. Литературные воспоминания, 1928.
3. Белозерский Н. А.И. Герцен, славянофилы и западники. СПб., 1905. 52 с.
4. Герцен А.И. Собрание сочинений в 30-ти томах /Ред. коллегия В.П. Волгин. М., 1954.
5. Гревцова Е. С.  Философия культуры А. И. Герцена и К. Н. Леонтьева Сравнит. анализ. М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 2002.
6. Ожегов С.И. Словарь русского языка: ок. 53 000 слов/ Под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. -24-е изд., испр. –М. 2007. -640 с.
7. Бердяев П.А. Русская идея // Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. М.: Сварог и К, 1997. 541 с.
8. Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991.
9. Малиа М. Революция 1848 года: в восприятии А. Герцена//Новое литературное обозрение. 2001.-№49. С.197-260.
10. Булгаков С.Н. Душевная драма Герцена. Типография С.А. Борисова, Мало-Житомирская улица, д.16, Киев, 1905. 43с.

Литература.

1. Герцен А.И. Собрание сочинений в 30-ти томах /Ред. коллегия В.П. Волгин. М., 1954.Т. 6. 550 с.
2. Герцен А.И. Былое и думы. Собр. соч… Т. 11. 807с.
3. Герцен А.И.Произведения 1852-1857 годов. Собр. соч… Т.12.
4. Герцен А.И. Статьи из «Колокола» и другие произведения 1862-1863 годов. Собр. соч… Т. 16. 529 с.
5. Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки, Спб, 1881. Литературные воспоминания, 1928.
6. Белозерский Н. А.И. Герцен, славянофилы и западники. СПб., 1905. 52 с.
7. Бердяев П.А. Русская идея // Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. М.: Сварог и К, 1997. 541 с.
8. Булгаков С.Н. Душевная драма Герцена. Типография С.А. Борисова, Мало-Житомирская улица, д.16, Киев, 1905. 43с.
9. Гревцова Е. С.  Философия культуры А. И. Герцена и К. Н. Леонтьева Сравнит. анализ. М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 2002.
10. Зеньковский В. Русские мыслители Европа. М., 1991.
11. Малиа М. Революция 1848 года: в восприятии А. Герцена//Новое литературное обозрение. 2001.-№49. С.197-260.
12. Ожегов С.И. Словарь русского языка: ок. 53 000 слов/ Под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. -24-е изд., испр. –М. 2007. -640 с.
13. Страхов Н.Н. А.И Герцен // Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки: В 3 т. Спб.: Типография брат. Пантелеевых, 1887-1890. Т.1

Автор(ы) статьи: ТАРАСОВ А.Н.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

социокультурная трансформация, кризис культуры, границы искусства, культура постмодерна.

Аннотация:

В статье анализируется влияние социокультурной трансформации на изменение сущностных границ искусства. На примере аналитики современной художественной культуры стран евроатлантического региона показано, что сущностные границы искусства в условиях социокультурной трансформации подвергаются маргинализации. Однако, данный процесс представляется необходимым в динамике культуры на пути её движения к культурности антропогенного содержания.

Текст статьи:

Современный художественный процесс весьма многообразен и сложен, всё чаще и чаще его представляют специфические формы творчества, которые по сути уже не являются художественными, но выдаются за таковые. В современной культуре развитых стран, преимущественно представленной постмодернизмом, искусством может быть назван любой предмет, вырванный из привычного контекста и помещённый на выставку современного искусства, и в этом отношении, действительно, произошёл своеобразный поворот от искусства, «в котором форма наделяется скрытым за нею внутренним смыслом, к искусству, использующему как художественную форму реальный предмет, который ничего иного не изображает» [1]. Однако, правомочен и другой вопрос: какими объективными причинами детерминирован процесс коренных изменений в системе культуры и, в частности, в искусстве?

Поворот от художественного образа к симулякру, характеризующий развитие культуры в странах евроатлантической цивилизации в последней трети ХХ века, дал основание исследователям говорить о кризисе и неопределённости в дальнейшем развитии всей культуры стран указанного региона. Такая неопределённость, на наш взгляд, определяется тем, что нынешний кризис необычен, он являет собой пример социокультурной трансформации, которые, европейская культура уже переживала в своей истории.

Эта ситуация заставляет с особым вниманием обратится к проблеме чёткого определения сущностных, критериальных границ того или иного художественного явления.

Напомним, в классических произведениях художники стремились передать своё отношение к глубинной сущности человеческого бытия. Потребность общества в искусстве может быть удовлетворена только тогда, когда обеспечивается высокий уровень создаваемых произведений. Это же в свою очередь наилучшим образом осуществляется, когда искусство творится и совершенствуется наделённой талантом, наиболее способной личностью или личностями. Классическая эпоха показала, что единственным средством передачи художественной информации является художественный образ. Он служит постижению жизни (его познавательно-оценочная сторона), передаче полученной информации обществу (коммуникативная сторона) и воздействию на воспринимающих в нужном обществу направлении (побудительно-практическая сторона) [2]. Иными словами, в классическом произведении художественный образ должен одновременно соответствовать оригиналу, строиться в зависимости от особенностей восприятия, быть общественно необходимым и направленным, т.е. в нём сливаются цели, возможности, средства и условия освоения действительности в искусстве. Природа художественного образа позволяет добиться главного – адекватной передачи жизнедеятельности в её ситуационном развёртывании.

Художественный образ и типическое как его основа соединяют в себе глубину общего и богатство проявлений единичного. Этого требует общественное назначение искусства и его предмет: нужно передать жизнь во всей её неповторимости, оригинальности, передать по-новому. И в то же время эта передача должна быть познанием действительности, постижением главного и закономерного в ней.

Таким образом, художественный образ, являясь ядром искусства, представляет собой, специфический, присущий только искусству способ воплощения действительности, обусловленный специфической общественной потребностью и особым предметом отражения, передающийся в конкретно-чувственной, жизневоплощающей модели, созданной на основе типизации и индивидуализации с позиций эстетического идеала; «если деятельность не создаёт художественный образ, то об искусстве не может быть и речи, а о нём, характеризуя художественную деятельность, порой даже не упоминают» [3].

Структура художественного образа раскрывается через категории содержания и формы. Для того, чтобы содержание оказалось выраженным, сама форма должна обладать рядом особенностей. Среди которых следует отметить следующие: форма должна быть художественной, т.е. способной передать ценностную эстетическую информацию; форма должна быть конкретно-чувственной, т.е. раскрывать через предметы внешнего мира или условные образы внутреннее состояние человека; форма должна соответствовать законам человеческого художественного восприятия; форма должна соответствовать своему содержанию. Подчеркнём, что только соответствие художественной формы содержанию приводит к целостности художественного образа, к прекрасному изображению. А уже через это соответствие и осуществляется духовное обогащение личности: «Воздействие произведения искусства строится на том, что в нём происходит одновременно двойственный процесс: стремительное прогрессивное вознесение по линии высших идейных ступеней сознания и одновременно же проникновение через строение формы в слои самого глубинного чувственного мышления. Полярное разделение этих двух линий устремления создаёт ту замечательную напряжённость единства формы и содержания, которая отличает подлинные произведения. Вне его нет подлинных произведений» [4].

Таким образом, искусство в системе культуры благодаря своей образной структуре удовлетворяет важнейшую потребность по сохранению, развитию и активному утверждению общественно необходимой жизнедеятельности на основе правдивого отражения, верной оценки действительности и столь же верной передачи полученной информации. Искусство, проникая в духовный мир человека, воздействуя на весь спектр его проявлений, приводит к переориентировке жизненных идеалов. Таким путём достигается реализация содержания художественных произведений в жизненных проявлениях людей. Немыслимое вне личностного момента, искусство воссоздает модель универсально раскрывающейся человеческой индивидуальности и тем самым способствует воспитанию, социализации индивида, превращению его в общественное существо в пределах всего социального опыта, всей актуальной культуры человечества.

Итак, посредством художественного образа искусство осуществляет следующие основные функции: а). функцию воспроизведения и пересоздания деятельности в свете определённого эстетического идеала; б). функцию воздействия на личность с целью вызвать эмоционально-духовный отклик на изображаемые события и явления и на сам характер изображения; в). функцию ценностно-ориентирующую, направляющую, человекосозидающую. Все эти функции имеют эстетическую содержательность, заключающуюся в реализации принципа оптимизации, достижения высшего, предельного.

Главная же функция искусства человекосозидающая. Искусство осуществляет эту свою функцию целенаправленно, человек подаётся в нём в концентрированном виде и – профессионально, т.е. субъектами, способными смоделировать такого человека на основе исторически достигнутого уровня его развития. Искусство отражает жизнь ради постижения и поучения, ради обогащения индивидуального опыта общезначимым.

Таким образом, сущностные границы искусства определяются теми функциями, которые, реализуясь посредством художественного образа, искусство выполняет в системе культуры и главная среди них – человекосозидающая. Посредством утверждения прекрасного эта основная функция искусства и реализуется. Даже тогда как искусство изображает безобразное – оно утверждает прекрасное, отрицая безобразное.

Однако такое понимание границ и сущности искусства претерпевает серьёзную трансформацию в последней четверти ХХ века, когда, на наш взгляд, и начинается процесс социокультурной трансформации. Теоретическое обоснование новых принципов оценки искусства в системе кульутры мы находим у американского философа Дж. Дикки, основателя институциональной теории искусства. Суть этой теории проста: произведение искусства является таковым если оно получило соответствующее обозначение в границах социального института, известного под названием художественного мира, состоящего из художников, критиков, сотрудников музеев, художественных галерей [5]. Данная концепция действительно отражает реальную практику в культуре стран евроатлантической цивилизации,  когда вначале некий артефакт демонстрируется в качестве произведения искусства и, если на него обратят внимание и заговорят о нём как именно о произведении искусства, он и в самом деле становится таковым.

С этого времени и начинает своё утверждение в системе культуры постмодернизм, который и является отражением процесса социокультурной трансформации. О конкретных примерах арт-практик постмодернизма ещё будет рассказано в соответствующем разделе нашего исследования. Сейчас же кратко укажем лишь на те принципы, опираясь на которые, художники-постмодернисты создают свои работы, с той целью, чтобы соотнести эти принципы с функциональными характеристиками классической формы искусства, или искусства вообще.

Игра как характерная черта постмодернистского типа художественной культуры. Характерной чертой художественной культуры постмодернизма является игровое отношение к действительности и соответствующая ей интерпретация в художественных произведениях. Напомним, что в классической традиции, игра также является важным, хотя и не главным моментом эстетической деятельности, т.е. неутилитарной, совершаемой ради неё самой и доставляющей, как правило, её участникам и зрителям эстетическое наслаждение, удовольствие, радость. Художественная культура постмодерна, наоборот, многими исследователями отождествляется с игрой, но игрой бесцельной, не имеющей конечного результат, игрой, для которой характерен только бессмысленный, бесконечный процесс. Игра стала ключевым понятием постмодернистского типа художественной культуры. Однако постмодернисты актуализируют игру, доставляющую не эстетическое, а животное наслаждение. Это проявляется во множестве хэппенингов, перформансов, в которых беспредельный плюрализм вкусов и культур, безграничное манипулирование любыми персонажами в итоге образуют художественный беспредел. Ж. Деррида развивает концепцию игры как игры повторения, которая полностью замкнута в себе [6]. В итоге Деррида приходит к игре различий и «игре различаний», которую понимает как бесконечное откладывание и ускользание. Данная постмодернистская интерпретация игры легла в основу метода деконструкции.

Целью постмодернистских художественных произведений объявляется игровое отношение ко всему ранее созданному, а высшей ценностью их становится новизна, способная принести удовольствие. Результатом возведения игрового начала в абсолют стало отрицание вертикали в системе культуры постмодернизма. В этой культуре нет высшего и низшего, более совершенного и менее совершенного любая иерархия подлежит низложению. Характеризуя существующее положение в целом и в художественной культуре в частности, теоретик постмодернизма Ж. Бодрийар в «Прозрачности зла», не скрывает своей иронии, переходящей в сарказм: «если попытаться дать определение существующему положению вещей, то я назвал его состоянием после оргии. Оргия – это любой взрывной элемент современности, момент освобождения во всех областях» [7]. Проблема освобождения человека буквально ото всех ограничителей поднималась постмодернистами не раз, и в конечном счёте, на практике, была ими абсолютизирована. Эту идею они ставили в заслугу своей теории. Так, П. Козловский утверждает: «понятие постмодернизма является освобождающим, т.к. оно избавляет от стальных оков истории и необходимости» [8]. Апологет постмодернизма настолько увлекается восхвалением постмодернисткой теории, что начинает, уже в другой своей работе, распространять постмодернистские идеи на методологию науки: «Всё чаще встречается симулирование как научный метод, наука становится всё более фиктивной» [9]. Суть постмодернистской культурологической концепции, на наш взгляд, чётко выразил Ж.-Ф. Лиотар: «война целому» [10].

Стилевой плюрализм как характерная черта постмодернистского типа художественной культуры. Стилевой плюрализм – ещё одна характернейшая черта постмодернистского типа художественной культуры. Принципиально новая постмодернистская картина мира складывается на основе признания множественности точек зрения, полифонии культурных миров. В мире столько миров, сколько представлений о них, и все они одновременны и равноправны в своем существовании. По мнению Ж. Деррида, основная форма постмодернистского самовыражения – это коллаж, именно последний является одним из средств неограниченного раскрытия «плюральной фантазии художника». Современное искусство синтезирует разрозненные образы и несовместимые вещи, производя, по его мнению, «новый смысл, который не может быть ни однозначным, ни стабильным». Иными словами постмодернистский тип художественной культуры не желает говорить «одним голосом»: по самому своему стилю он призван быть зыбким и неоднозначным [11]. Анализируя воззрения Ж. Деррида, отечественный исследователь В.Г. Арсланов справедливо отмечает, что в целом философия и эстетика Деррида – «рассеивание смысла»: не посев его, а утрата» [12].

Напомним, что в классической традиции коллаж как технический приём представляет собой монтаж в произведения художественной культуры разностилевых объектов или тем для усиления общего идейно-эстетического воздействия. Однако постмодернисты этот приём превратили в один из основных методов построения своих художественных произведений, исказив его возможностью бесконечной, нескончаемой необходимостью интерпретаций. Но как подчёркивает современный эстетик и искусствовед Е.Ю. Андреева, «однако сама избыточность и бесконечная вариативность сочетаний… как раз и провоцирует убеждённость в том, что в качестве и средства и предмета репрезентации в поле действия ничтожения годится всё» [13].

В противовес использованию коллажа лишь как одного из способов достижения эстетической выразительности, «художники»-постмодернисты рассматривают его как нечто самодовлеющее, безуспешно пытаясь, путём эпатажа и контраста разнофактурных материалов, найти новые способы обогащения художественного языка и эстетического сознания. Но что в итоге? –  постмодернизм лишил культуру прежней символической глубины. Репрезентации в искусстве были заменены прямыми презентациями объектов, фактов, живого человеческого опыта.

Постмодернистская идея стилевого плюрализма разрушительным образом отразилась на культуре в целом, и на художественной практике в частности. Постмодернистский плюрализм, свёл традиционную культуру до маргинального уровня и стал характерной чертой современного искусства. Касается это самых разных проблем, рассматриваемых в искусстве. Возьмем, к примеру, проблему человека  в современной художественной культуре. Как справедливо отмечает Е.Ю. Андреева, в условиях культуры постмодернизма «новый натуральный реализм» к концу 1990-х годов становится определяющим способом понимания человека и его места в мире… Эта жизнь представляется архаической, маргинальной и поразительно способной к воспроизводству» [14].

Эклектизм как характерная черта постмодернистского типа художественной культуры. Во всех видах постмодернистского типа художественной культуры присутствует грубая эклектика, т.е. несовместимое смешение стилей и жанров, в литературных произведениях отсутствуют герои, последовательность и логика изложения в постмодернистской литературе постоянно нарушается. Подобный эклектизм в культурфилософии постмодернизма получил наименование «пастиш» [15]. Художник, исповедующий нормы постмодернистской парадигмы, стремится к тому, чтобы его душевное состояние было отлично от душевного состояния «потребителей» его «творчества», поскольку постмодернизм провозглашает инаковость, новизну, инородность. Именно для достижения «новизны» постмодернисты-практики обращаются к пастишу. Зачастую в постмодернистских арт-практиках можно увидеть «винегрет» из разных видов искусства. Всё это необходимо для художника-практика постмодернистского толка потому, что его «художественное произведение» должно шокировать. Шокирование «потребителей» художественной культурой постмодернизма достигается за счёт эклектики, когда в одном произведении сочетаются несочетаемые элементы и стили.

Таким образом, художественный эклектизм постмодернизма, как и постмодернистская игра и постмодернистский плюрализм служат одной цели – разрушить в «потребителе» традиционное гуманистическое отношение к бытию.

Решительный разрыв с предшествующей культурфилософской традицией. Художественная культура постмодернизма крайне противоречива. С одной стороны, на практике –  имитация всех стилей прошлого, а с другой, в теории – категорическое неприятие, решительный разрыв со всей предшествующей традиционной культурой. Так называемое «шокирование» в творчестве художника-постмодерниста достигается за счёт глумления над традицией.

В истории мировой философской мысли классического периода отмечалась крайне важная роль традиции в художественном творчестве, она нужна хотя бы для того, чтобы было от чего отталкиваться, с чем вступать в плодотворный диалог [16], и представители классической линии в искусстве до сегодняшнего дня следуют этому принципу. В художественной культуре постмодернизма любая традиция оценивается как неприемлемая. Более того, традиция, как известно, содержит и национальный дух (вспомним культурфилософские идеи Немецкой классической философии, о которых ещё будет сказано ниже). Однако в теории и художественной практике постмодернизма и национальный дух подвергается остракизму, всячески проповедуется «опыт забвения». Поэтому решительный разрыв с традиционной культурой – ещё одна характерная черта постмодернистского типа художественного творчества и художественной культуры в целом. В основе постмодернизма лежит сознательный отказ от фундаментальных идей и идеалов традиционной культуры. Н.Б. Маньковская эту идею уточняет так: «Постмодернистское умонастроение несёт на себе печать разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, торжество разума, безграничность человеческих возможностей» [17].  Но что постмодернисты предлагают взамен? – Избавить культуру от диктата разума и традиций.

Постмодернизм подвергает критике принцип выделения базового, центрального понятия как основной принцип европейской культуры Нового времени. Отсутствие субъекта как центра, вокруг которого строилось познание и культура, делают относительным любое знание и понятие. На этом основании постмодернисты доказывают невозможность существования целостной, универсальной системы. Именно с этим тезисом связана постмодернистская критика всей предыдущей культуры.

Таким образом, характерными особенностями художественной культуры постмодернизма являются игра, стилевой плюрализм, грубая эклектика (пастиш), решительный разрыв со всей предшествующей культурфилософской традицией, широкое цитирование произведений искусства предшествующих эпох. Именно такие характеристики актуализируются в периоды социокультурной трансформации. Это и позволяет нам утверждать, что именно в периоды социокультурной трансформации происходит значительное смещение, маргинализации границ искусства. Однако данный процесс, на наш взгляд, представляется совершенно необходимым, это закономерный процесс в динамике культуры. Этот процесс нужен хотя бы для того, чтобы, оттолкнувшись от него, искусство, а значит и вся культура в целом перешла к культурности антропогенного содержания.

Литература:

1. Полевой В.М. Двадцатый век. Изобразительное искусство и архитектура стран и народов мира. М.: Советский художник, 1989. С. 342.
2. Еремеев А.Ф. Границы искусства: социальная сущность художественного творчества. М.: Искусство, 1987. С. 175.
3. Там же. С.22.
4. Эйзенштейн С. Избранные произведения в 6 тт. Т. 2. М.: Искусство, 1964.  С. 120.
5. Вудфилд Р.  Мозаика мировой эстетики // Искусство. 1989. № 9. С. 47-48.
6. См. Деррида Ж. Письмо и различие. СПб.: Академический проект, 2000.
7. Бодрийар Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 11.
8. Козловски П. Культура постмодерна. Общественно-культурные последствия технического развития. Пер. с нем. М.: Республика, 1997. С. 32.
9. Козловский П. Современность постмодерна // Вопросы философии. 1995. № 10. С. 89.
10. См.: Лиотар Ж.-Ф. Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Иностранная литература. 1994. № 1. С. 47-61.
11. См. подробнее: Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000; Он же. Письмо и различие. СПб.: Академический проект, 2000.
12. Арсланов В.Г. История западного искусствознания. ХХ век. М.: Академический Проект, 2003. С. 507.
13. Андреева Е.Ю. Постмодернизм. Искусство второй половины ХХ – начала ХХI века. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 26-27.
14. Там же. С. 333.
15. Постмодернизм // Власов В.Г., Лукина Н.Ю.  Авангардизм. Модернизм. Постмодернизм: Терминологический словарь. Указ. изд. С. 205.
16. Традиция и новаторство в искусстве // Эстетика. Словарь. Указ. изд. С. 359.
17. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000. С. 10-11.

Автор(ы) статьи: ТАРАСОВ А.Н.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

кризис культуры, социокультурная трансформация, культура стран евроатлантической цивилизации, историография оценки культуры стран евроатлантической цивилизации, культура постмодерна.

Аннотация:

В статье анализируются наиболее распространённые в современной культурологической науке оценки современного состояния культуры стран евроатлантической цивилизации. Автор приводит обоснование своей точки зрения об оценке современной культуры стран евроатлантической цивилизации как социокультурной трансформации.

Текст статьи:

Проблеме оценки современного состояния культуры стран евроатлантической цивилизации в современной культурологии и философии уделено значительное внимание. Связано это, прежде всего, с особой актуальностью этого вопроса. В культуре стран указанного региона произошли колоссальные изменения, изменения по масштабам с которыми евроатлантическая цивилизация прежде не сталкивалась. Поэтому оценки происходящих изменений крайне неоднозначны и вызывают необходимость их проклассифицировать, выявить наиболее распространённые позиции.

Положив в основу проблемный принцип, всю изученную литературу можно разделить на две группы: апологетическую и критическую, в рамках которых, по сходству концепций, можно объединить работы вне зависимости от национальной принадлежности их авторов.

Апологетическую группу представляют работы ряда отечественных, немецких, американских и французских исследователей. Представители отмеченной группы видят в современной культуре стран евроатлантического региона новое явление, которое, по их мнению, адекватно отражает процессы общей трансформации, происходящие в современном обществе. Среди авторов этой группы анализируются работы П. Козловского, Б. Гройса, И. Жеребкиной, Е. Трубина, И. Хасана, Ф. Лентриккия, А.С. Мигунова.

Так, например, немецкий исследователь П. Козловский, анализируя, прежде всего, культуру постмодерна, которая по его мнению и есть отражение происходящих трансформационных процессов,  полагает, что «понятие постмодерна является освобождающим, так как оно избавляет от стальных оков истории и необходимости» [1].

Некоторые отечественные и зарубежные исследователи, отнесённые к явно-апологетической группе пытаются оправдать появление постмодернизма якобы «усталостью культуры» [2]. Так, например, И. Жеребкина полагает, что вся традиционная культура и её составляющие устарели и необходимо поставить вопрос о «плюральности различных типов мышления» [3]. Подобной позиции придерживается и Е.Г. Трубина, полагающая, что «достоинство постмодернизма как раз и состоит в сознании им того, что социокультурный статус слов и символов, фраз и текстов, пусть даже прежде они относились к самому сокровенному, не задан навеки» [4]. Эти авторы убеждены, что в связи с произошедшими научно-техническими открытиями, произошли глубокие социальные изменения, выразившиеся в «технократизации» общества. Как следствие, вся культура подверглась значительной трансформации, а потому появление постмодернизма – явление закономерное.

Таким образом, представители апологетической группы исследователей полагают, что кризис современной культуры, отражённый в культуре постмодерна – есть явление закономерное, необходимое, поскольку этот кризис открывает дорогу для развития культуры дальше. С позиции теории культуры, данная точка зрения, на наш взгляд, является вполне обоснованной. Очевидно, для развития культуры необходима переходная стадия, которая станет почвой для развития культурности общества антропогенного направления.

Вторую группу работ можно охарактеризовать как критическую. Авторы, отнесённые к данной группе, пытаются раскрыть пагубную сущность современного кризисного состояния культуры, отражением которого, по их мнению, является постмодернизм. Среди представителей этого направления следует отметить работы таких исследователей, как И.А. Гобозов, И.В. Малышев, К. Лоренц, С. Бенхабиб, В.И. Пантин, Т.Ф. Столярова, Н.И. Губанов, Г. Блум, А.Л. Казин. Эти исследователи полагают, что постмодернизм представляет собой заключительную стадию в развитии культуры в традиционном понимании.

Отметим, также, что указанные авторы склонны видеть в постмодерне разрушительную силу. Так, например, И.А. Гобозов подчёркивает, что постмодернизм отвлекает людей от решения проблем и основное внимание уделяет не рациональному объяснению существующих трудностей жизни, а бессмысленному анализу различных текстов [5].

Среди критиков культуры постмодернизма следует также отметить Ф. Джеймисона. Он критикует постмодернизм как философию западного потребительского общества, подменившую чувство истории иллюзорным псевдоисторизмом, что ведёт к атрофии новаторского потенциала культуры, шизофренизации культуры [6]. Вместе с тем, этот автор признаёт, что кризис современной культуры стран евроатлантической цивилизации порождён теми конкретно-историческими условиями, в которых живёт современный типичный представитель евроатлантической цивилизации.

Такая разноголосица мнений в оценке современной культуры стран евроатлантического региона, на наш взгляд, неслучайна. Объясняется это специфичностью современного кризиса культуры.

Кризис культуры представляет собой обязательный и закономерный этап в развитии любой культуры. Она не может обрести самоидентичности без преодоления возникающих в её русле внутренних противоречий.

Очевидно, что культура не способна постоянно развиваться по единой, универсальной схеме. Это является следствием взаимовлияния культуры и социума – не только общество влияет на развитие культуры, но и культура детерминирует развитие общества. Вследствие этого, любые социально-экономические изменения, происходящие в данном обществе, требуют адекватного отражения в культуре. В том случае, если существующая культурная парадигма не способна адекватно отразить эти социально-экономические изменения, мы и можем говорить о кризисе культуры, т.е. об исчерпанности данной культурной системы в данных условиях.

Дальнейшее развитие культуры возможно, как представляется в двух направлениях. Первое из них – это изменение, приспособление культурной системы к новым условиям и тогда мы можем говорить о «кризисе роста», т.е. кризисе культуры, как необходимом, закономерном явлении для её обновления.

Однако возможен и второй вариант, когда культура не способна адаптироваться под новые условия, не сможет перестроиться и в этом случае мы вправе сказать о «кризисе кризисов», т.е. о необходимости кардинального изменения всей существующей культурной системы. Именно такие периоды, на наш взгляд, и следует определять как социокультурная трансформация, под которой в более расширенном варианта мы понимаем процесс полного снижения уровня системно-иерархической структурированности, сложности и полифункциональности культурного комплекса в целом, т.е. полная деградация данной культуры как системы.

Таких периодов социокультурной трансформации в истории культуры несравнимо меньше, чем «просто» кризисов культуры. На наш взгляд, переживаемые сегодня постмодернистские тенденции в развитии культуры, как раз и представляют собой пример социокультурной трансформации. Многие исследователи убеждены, что современная культурологическая ситуация характеризуется неопределённостью, являет собой пример уникального кризиса [7]. Солидаризируясь с этой позицией, отметим, что этот кризис действительно особый, но тем не менее, подобные витки культура уже переживала при переходе от одной культурной эпохе к другой. Примером этого может служить эллинизм – переходная эпоха от античности к средневековью. Поэтому задача философов и культурологов сегодня, в деле поиска выходов из этого кризиса, видится в том, чтобы понять детерминацию, закономерности и последствия подобных «кризисов кризисов», эпохальных переходных периодов от одной культуры к другой.

Более того, подобные процессы можно наблюдать и при переходе от одной культурологической эпохе к другой, в другие исторические периоды, например, при переходе от культуры Возрождения к культуре Нового времени или при переходе от культуры Нового времени к современной культуре. Очевидно, что эти процессы социокультурной трансформации имеют общность детерминации и закономерностей протекания.

Анализ изменений в культурной системе показывает, что не всякие из этих изменений приводят к кардинальной смене культурной парадигмы. В этой связи необходимо различать концепты «кризис культуры» и «социокультурная трансформация». Отличают эти явления в культуре следующие позиции. Очевидно, что социокультурная трансформация это процесс непосредственных изменений, процесс перехода системы в новое качество, в то время как кризис культуры – более долгий по времени период, характеризующий смену культурной парадигмы от первых её проявлений до полного перехода в новое качество всей культурной системы.

Во-вторых, не каждый кризис культуры может привести к социокультурной трансформации, наоборот, как известно из исторической науки есть «кризис роста», а есть «кризис кризисов», в том смысле, что последний может привести к гибели всей системы, включая культурную.

Таким образом, следует различать концепты «кризис культуры» и «социокультурная трансформация». Оба этих понятия, безусловно, характеризуют динамику культуры, процессы изменений, происходящих в ней. Однако различает эти позиции масштабность изменений. Если кризис культуры характеризует изменения структурного характера, изменения части, то социокультурная трансформация характеризует изменения системного характера, изменения целого.

В этой связи, оценка современного состояния культуры стран евроатлантического региона именно как социокультурной трансформации представляется наиболее обоснованным.

Литература:

1. Козловский П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития: Пер. с нем. М.: Республика, 1997. С. 32.
2. См., например: Барабаш Н.А. Телевидение и театр: игры постмодернизма. М.: МПГУ, 2003; Гурко Е. Тексты деконструкции. Деррида Ж. ДифферАнс. Томск: Водолей, 1999; Ретюнских Л.Т. Философия игры. М.: «Вузовская книга», 2002.
3. Жеребкина И. «Прочти моё желание…» Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М.: Идея-Пресс, 2000. С. 26.
4. Трубина Е.Г. Посттоталитарная культура: «всё дозволено» или «ничего не гарантировано»? // Вопросы философии. 1993. № 3. С. 25.
5. Гобозов И.А. Очень современная книга // Философия и общество. 2003. № 1. С. 172.
6. Jameson F. Postmodernism and Consumer Society // Postmodernism and its Discontents. Theories, Practices. L., N. Y., 1988. P. 15-28.
7. См., например: Абсурд и вокруг: сб. ст. / Ред. О. Буренина. М.: Языки славян. культуры. (Кошелев), 2004. 443 с; Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М.: Логос, 2003. 289 с; Бычков В.В., Маньковская Н.Б. Искусство техногенной цивилизации в зеркале эстетики // Вопросы философии. 2001. № 4. С. 62-72; Завязкин В. Границы традиции // Искусствознание. 2009. № 1-2.  С. 133-181; Попков В.А. Эстетика и искусство на пороге XXI века: Сборник научных трудов. Часть 2: современные проблемы эстетики и художественной культуры. Липецк: ЛГПУ, 2006. 53 с. и др.

 

Автор(ы) статьи: СТРУК Е.Н.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

человек, творчество, предел, социум.

Аннотация:

Творчество создает индивидуального человека, в творчестве он обретает свою деятельность, обретая тем самым себя. Ситуация предела – возможность проявления творческой способности личности. Это очень важно для личности, т.к. именно от творческой активности, способности зависит возможность выхода (невыхода) за предел. В пределе творческая личность способна увидеть стимул для новой возможности развития себя как личности и своего творчества, т.к. ситуация предела заставляет человека искать новые пути объективации свободы, что стимулирует сам творческий процесс.

Текст статьи:

Одним из важных понятий современной философии является понятие «социального предела». Предел есть одновременно и причина и следствие, начало и конец сущего. Одним из важных методов преодоления социальных пределов в обществе является человеческое творчество. «Творчество может анализироваться как общечеловеческий феномен, неотъемлемая принадлежность совокупного субъекта, взятого во всем философски значимом богатстве определений человека, в какой-то мере включающих даже диалектику биологического и социального» [2; C. 6]. Его характеристиками являются: склонность к анализу, талант к поиску проблем, гибкость ума, готовность рисковать, терпимость к критике, самомотивация. Творчество как неотъемлемое свойство человеческой личности всегда подразумевает его активное восприятие бытия и выступает как всеобщий механизм развития. По мнению Алана Баркера: «Творчество – это деятельность, в результате которой рождаются инновации» [1; C. 28]. Творчество создает индивидуального человека, его своеобразие, т.к. проходит через душу, сердце, опыт, который всегда индивидуален, неповторим. В творчестве человек обретает свою деятельность, обретая тем самым себя. Ситуация предела – возможность проявления творческой способности личности. Это очень важно для личности, т.к. именно от творческой активности, способности зависит возможность выхода (невыхода) за предел. В пределе творческая личность способна увидеть стимул для новой возможности развития себя как личности и своего творчества, т.к. ситуация предела заставляет человека искать новые пути объективации свободы, что стимулирует сам творческий процесс. Таким образом, творчество трактуется — это возможность духа вырваться из мира внешнего – преодоление предела, возвышение над ним. Осознание положительного момента предела позволяет личности не уходить в депрессию, а искать пути его преодоления, т.е. действовать. Ситуация предела при осознании свободы – неизбежный процесс, более того, это стимул развития и самой личности и ее творческой составляющей, т.к. эта ситуация заставляет личность развиваться, находиться в постоянном поиске, проявлять свою активность с помощью творческой способности. Разлад между мыслью и ее предметным воплощением неизбежен, более того, он необходим, т.к. заставляет двигаться вперед. Так предел становится элементом развития личности, стимулирующий ее к деятельности, где немаловажное значение имеет творческая активность, проходящая через осознание свободы и необходимости выбора. Тема предела личности важна не только в плане выявления его причин и поиска выхода из него, но и в плане выявления положительной роли личности для рождения новаций в разных областях жизни. Поэтому естественно, что, рассматривая предел личности в этом аспекте, важно говорить о творческой составляющей индивида как основе появления нового. Однако творчество хоть и составляет необходимое условие инновационной деятельности, но не замещает ее полностью. Творчество есть предпосылка инновации, которая и является одной из многочисленных форм его проявления, способом организации и получения результата творческой деятельности в проявлении и закреплении нового. При этом «инновация – это высшая точка работы со знанием: инновация требует информации, идей, познавательных способностей и творчества больше, чем любое другое дело» [1; C. 175]. В самом творческом акте неизбежно присутствует элемент деструкции («созидательное разрушение»). Человеку присуща «трансгрессия» – стремление к постоянному преодолению своих прежних достижений и результатов, желание выйти за пределы того, чем он обладает. По мнению Ю. Козелецкого, существует конструктивная, созидающая трансгрессия – творчество, и деструктивная трансгрессия – действия, приводящие к разрушению прежнего [3; C. 31-34].

В современных условиях обществу необходимы индивиды, владеющие не только профессиональными знаниями, навыками и умениями, легко адаптирующиеся в меняющемся мире, но и умеющие действовать в ситуации выбора, ставить и достигать поставленные цели, принимать самостоятельные решения. На первый план выдвигается творческие потенции человека, его профессионализм и эрудиция, способность быть «избыточным», большим тех ролей и функций, в которых он заменяем.

Литература.

1. Баркер А. Алхимия инноваций. – М., 2004.

2. Дмитриев Е.В. Социальная природа творческого мышления. – Минск, 1989.

3. Козелецкий Ю. Человек многомерный (Психологические эссе). — Киев, 1991. 

Автор(ы) статьи: СОЛОДОВНИК А.Б.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

социокультурное пространство, мозаичная культура, телевизионный экран, культурология.

Аннотация:

Социокультурное пространство - это взаимососуществование духовного и материального миров, на основе, внутренне созданного человеком, мировидения и обществоведения. Исследование социокультурного пространства имеет множество аспектов: территориальный, географический, этнический, физический, социальный, временной, семантический. Оно имеет важное значение в изучении мозаичной культуры телевизионного экрана.

Текст статьи:

Культура — это многоуровневый феномен, идеальный аспект среды современного общества. Это — ориентационный экран знаний, на который проецируется информация, получаемая извне, и используемая в теоретической и практической деятельности. Это актуальные и потенциальные знания, доступные окружающим и влияющие на их жизнь.

Социокультурное пространство — фундаментальная и базовая компонента любого культурологического исследования. Оно включает традиционную трактовку понятия «сосуществование», которое, в гуманитарных науках, потеснило понятие «время».

Исследование этого пространства — мировоззренческая проблема,  т.к. оно обладает способностью обратимости из «точки», «места» разворачиваться сразу, одновременно во всех направлениях социального и природного мира. По этому поводу И. Кант писал, что пространство есть…форма внешнего созерцания (формальное созерцание), а не действительный предмет, который можно было бы созерцать внешне [1, с. 407].

О пространстве писал Б. Паскаль, считавший, что величие души обнаруживается не в том, что человек достигает какой-нибудь крайности, а в том, что он умеет сразу коснуться обеих крайностей и наполнить весь промежуток между ними. При помощи интуиции — способности человека дорисовывать в своем воображении целое, прежде чем установлены и исследованы все его части, способность на основе нескольких фактов и данных экспериментов воссоздавать в воображении всю целостную  теоретическую систему [2, с. 19, 22].

Итак, социокультурное пространство — это взаимососуществование духовного и материального мира на основе, внутренне созданного человеком, мировидения и обществоведения его метафизических образов и психических энергий слова в постоянном выборе стремительно умножающихся альтернатив в трансцендентальном его понимании при наличии определенной территории.

Понятие «социокультурное пространство» получило развитие в трудах О.Шпенглера, П.Сорокина и других ученых. Методологические основы и подходы в изучении социокультурного пространства обозначают актуальность синтеза всех его составляющих [3, с. 41-49].

Определение этого понятия можно выявить из диффузионистского направления в изучении культуры, представители которого считают главным содержанием исторического процесса диффузию, контакт, столкновение, заимствование, перенос культур.

Это — пространственно-временная характеристика культуры определенного географического района. Сознательная человеческая жизнь, т.е. жизнь культуры, требует особой структуры пространства – времени. Культура организует себя в форме определённого пространства – времени и вне такой организации существовать не может. Внешний мир, в который погружён человек, чтобы стать фактором культуры, подвергается семиотизации. Он разделяется на область объектов, нечто означающих, символизирующих, указывающих, т. е. имеющих смысл, и объектов, представляющих лишь самих себя. При этом разные языки, заполняющие это социокультурное пространство, выделяют «во внележащие реальности различное». Появляется картина, которая присваивает себе право говорить от имени культуры в целом. В результате, в центре социокультурного пространства участки семиосферы приобретают жёстко организованный характер и одновременно достигают саморегулировки. Исключительно важное, если не доминирующее, значение в создании картины мира той или иной культуры имеет семиотика социокультурного пространства. Природа этого явления связана с самой спецификой пространства. А фундаментом освоения жизни культурой является создание образа мира, пространственной модели универсума [4, с. 205].

Исследование социокультурного пространства имеет множество аспектов: территориальный, географический, этнический, физический, социальный, временной, семантический. Его можно делить на локусы. Каждый – имеет свои особенности, компоненты и т.д. Локусы соответствуют термину «социокультурное поле» — распространение культурных элементов на конкретном ограниченном пространственном участке.

На одном «социокультурном пространстве» может располагаться несколько «социокультурных полей», каждое из которых будет определяться своими особенностями развития и наполнения. Но все они развиваются, взаимообогащаясь и взаимодействуя друг с другом, контактируя между собой.

Социокультурное пространство — феномен многоуровневый, многоэтапный и разноплановый. Развитие его представляет собой изменение состояний, происходящее при условии сохранения их основы, т.е. некоего исходного состояния, порождающего новые состояния. Сохранение исходного состояния или его основы дает возможность осуществления закономерностей развития.

Социокультурное пространство имеет интегративное начало, которое формируется под воздействием процесса развития, характеризующегося постоянным движением и изменением и характеризуется целым комплексом преобразований. Это – не просто самораскрытие объекта, актуализация уже заложенных в нем потенций, а смена состояний, в основе которой лежит невозможность по тем или иным причинам сохранения существующих форм функционирования. Оно характеризуется преемственностью между качественными изменениями и на уровне системы аккумулирует связь последующего с предыдущим, тенденцию в изменении и появлении новых качеств.

Известный современный ученый К. Разлогов назвал культуру специфической профессиональной сферой, в которой важное место занимает телевидение. Однако среди корреспондентов, работающих на телевидении, бытует мнение, что телевидение необходимо вывести за рамки культуры. Так, Л. Парфенов считает, что телевидение — это не культура, а если и культура — то массовая». В. Познер называет телевидение не культурой, а бизнесом и т.д.

Такая ситуация сложилась из-за узкого понимания самого концепта «культура», которое сложилось еще в XIX веке. На самом деле, современное представление о нем связано с компьютерно-телевизионной эпохой.

Сегодня несомненно то, что телевидение внесло свой вклад в формирование постмодернистских представлений о взаимодействии старого и нового в культуре, отражения на экране различных пластов осмысленного человечеством опыта. Для зрителя — это ориентационный экран знаний, на который проецируются получаемые извне стимулы-сообщения, для социума — это актуальные и потенциальные знания, доступные окружающим и влияющие на их жизнь. Такой экран знаний отличается обширностью. теоретичностью, плотностью и оригинальностью. В связи с этим культуру, которая формирует телевизионное пространство, можно назвать мозаичной, т.к. она противопоставляется иерархичности и системности классического представления об этом концепте.

Исследуя духовную жизнь современного общества, известный ученый А. Моль, выделил в ней пласт мозаичной культуры, имеющий достаточно широкую характеристику. По его мнению, она состоит из множества соприкасающихся, но не образующих логических конструкций фрагментов знаний. Экран знаний образуется из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Они не образуют структуры, но обладают силой сцепления, которая придает этому экрану определенную плотность, компактность. Здесь нет «точек отсчета», мало устоявшихся понятий, но много терминов, обладающих весомостью (опорные идеи, ключевые слова, и т.д.) [5].

Возникновение мозаичной культуры тесно связано со средствами массовой информации, контролирующих ее, пропуская через свои фильтры, выделяя отдельные элементы из общей массы культурных явлений и придавая им особый вес, одновременно повышая ценность одной идеи, обесценивая другую, поляризуя все поле культуры. То, что не попало в каналы массовой коммуникации, не оказывает влияние на развитие общества. Принято считать, что любая информация должна иметь уровень понятности, соответствующий коэффициенту интеллектуальности примерно на 10 пунктов ниже среднего коэффициента того социального слоя, на который она рассчитана.

Термин «мозаичная культура» используется современным социологом С. Кара-Мурзой, который, как и А. Моль считает, что эта культура воспринимается человеком почти непроизвольно, в виде кусочков, выхватываемых из омывающего человека потока сообщений [6].

По мнению профессора И. Кефели, мозаичная культура — понятие, характеризующее состояние современной культуры. Человек открывает для себя окружающий мир по законам случая, в процессе проб и ошибок. Свои знания он черпает их из жизни, газет, телевидения, и других источников информации, и лишь накопив определенный ее объем, он обнаруживает скрытые в ней структуры, идет от случайного к случайному, которые порой оказываются существенны. Классический метод гуманитарного познания пользовался логической дедукцией и приемом формальных рассуждений, двигаясь от одного узла сети знаний к другому, и «экран знаний» напоминал паутину или ткань, прочно соединенную поперечными нитями. Постепенно в процессе обучения этих соединительных нитей становилось все больше и больше, и ткань образовывала структуру. Его мнение по поводу мозаичной культуры совпадает с мнениями вышеназванных ученых.

Таким образом, мозаичная культура представляет случайный, сложенный из многих соприкасающихся, но не образующих конструкцию фрагментов, где нет точек отсчета, нет ни одного общего понятия. Это — итог ежедневного воздействия на человека беспорядочного потока информации.

Мозаичная культура на телевизионном экране была всегда, что связано с постоянно возрастающим объемом знаний, который удваивается каждые пять лет.

Основная функция телевидения – влияние на процесс социальной и социально-психологической интеграции индивидов в некоторую общность. Причем для одних это означает включение в самоуправление социума, а для других — приобретение готовности выполнять указания властной элиты.

То, что телевизионное пространство представляет собой своеобразную мозаику, вряд ли кто-нибудь будет оспаривать. Происходит своеобразный постмодернистский симбиоз — механизм перевода с языка одной культуры («социалистической») на язык другой — культуры постсоциалистической, буржуазной, приспособление к господствующей культуре нынешнего времени старого духовного опыта, опыта, накопленного в советское время. Возникает своеобразный эмоциональный феномен: содержание ретро-переживания размагничивается и заменяется чистой формой, самой по себе малоинтересной, поскольку весь смысл ее заключался в противостоянии чему-то ныне уже несуществующему.

Для того чтобы определить его специфику, нужно определить составные элементы этой мозаики.

Значительную часть отечественного телевизионного вещания составляет общемировая массовая культура: реклама, телевизионные игры, представляющие собой простые кальки с давно существующих западных аналогов, американские, а в какой-то степени латиноамериканские сериалы, давно уже вошедшие в основной корпус культурной глобализации. Сюда же можно отнести игровые фильмы.

Второй значительный пласт мозаичной культуры унаследован у советского центрального телевидения: новостийные программы, телевизионная публицистика, социально-политические передачи, а также значительный пласт многократно демонстрируемых на телевизионном экране советских фильмов, составляющих неотъемлемую часть нашего общего прошлого.

Между этими двумя господствующими пластами сформировался своеобразный постмодернистский симбиоз — механизм перевода с языка одной культуры («социалистической») на язык другой — культуры постсоциалистической, в которой значительное место занимает классическая культура от сталинского до брежневского времени, принципиально чуждая значительной части нынешних вещателей, в частности ее молодому поколению. Но именно она продолжает быть тем духовным витамином, который столь необходим современному российскому человеку. Мы поддерживаем эту точку зрения.

Связывая мозаичную культуру с экранным знанием, А. Моль различал ее по обширности (эрудиция), глубине (теоретичность), плотности (связность и мобильность) и оригинальности (выражение новой точки зрения на происходящее).

К примеру, «глубина» экранного знания в теории А. Моля определяется толщиной ткани ассоциаций, устанавливаемых в процессе мышления, а затем запоминаемых данным социальным или индивидуальным организмом.

Причем если ткань ассоциаций упорядочена относительно нескольких экранов знаний, то такую культуру А. Моль называет гуманитарной. Если же она напоминает войлок, то это — мозаичная культура, которая формируется благодаря развитию средств массовой информации в результате качественного скачка, в результате которого гуманитарная культура превращается в мозаичную.

По А. Молю, гуманитарная культура выделяет из повседневной жизни основные предметы и главные темы для размышлений. Ее экран знаний похож на сеть, строго упорядоченную и возникающую в результате организованного процесса познания. Овладение гуманитарной культурой связывается с постоянным накоплением идей, фактов, которое, в конце концов, превращается в конкретную структуру в «системе координат».

В отличие от нее, мозаичная культура состоит из множества соприкасающихся, но не образующих логических конструкций фрагментов знаний. Здесь экран знаний состоит из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Они не образуют структуры, но обладают силой сцепления, которая придает экрану знаний определенную плотность, компактность, причем не меньшую, чем у «тканеобразного» экрана гуманитарной культуры. В отличие от гуманитарной культуры, мозаичная культура не имеет «точек отсчета», в ней достаточно небольшое количество общих понятий, но зато много понятий, обладающих весомостью (опорные идеи, ключевые слова).

Итак, культура общества всегда отличалась мозаичностью. Телевидение превратило эту мозаичность из эклектизма обыденного мышления в стихию «комплексного подхода», благодаря которому в одном пространстве встречаются различные пласты культуры, объединенные средствами коммуникации. Если расцвет гуманитарной культуры приходился на период первой промышленной революции (XVIII в.), но сейчас одной гуманитарной культурой недостаточно.

Это объясняется непомерно возросшим объемом знаний, который по мнению аналитиков к 2020 году будет удваиваться каждые два 72 дня.

Уже сейчас уровень гуманитарной культуры определяется не образованием, а количеством информации, 70% которой ученые получают не через научную литературу, а через средства массовой информации, в т.ч. научно-популярные журналы, а также через личное общение.

Такая система получения знаний в мозаичной культуре пронизывает всю духовную жизнь общества. Благодаря телевизионному экрану эти знания распространяются, постепенно становятся общеизвестными и, в конце концов, служат материалом для дальнейшего развития духовной культуры общества.

Таким образом, телевидение влияет на общественное мнение, помогает формировать идеи, взгляды людей, т.е. создает мозаичную культуру общества.

В современном мире человек, утрачивая свою индивидуальность, растворяется в толпе и становится жертвой манипуляций со стороны властной элиты. По Х. Ортега-и-Гассету, ни одна власть в мире никогда не покоилась ни на чем, кроме общественного мнения… У большинства людей мнения нет, его надо дать им, влив «как смазочное масло в машину».

И в этом определяющую роль играет телевизионный экран, благодаря которому происходит процесс социальной и социально-психологической интеграции индивидов в некоторую общность.

Именно он формирует:

- картину мира, т.е. сообщают о событиях и их политическом значении во внешней для социума среде;

- картину социума — изменения и социальные ориентации внутри социума и сообщества в целом, осуществляют процесс социальной регуляции;

- транслирует продукты современной культуры и культурного наследия.

- привлекает и удерживает внимание аудитории массовой коммуникации.

В широком смысле слова он создают условия, формирующие у людей потребность в непрерывном получении информации, причем не в качестве объекта, а действующего лица истории. Важную роль в этом процессе занимает мозаичная культура. Таким образом, можно сделать вывод, что мозаичная культура телевизионного экрана в социокультурном пространстве современного общества требует своего дальнейшего исследования, в т.ч. и в рамках культурологического знания. 

Литература:

1. Кант, И. Соч. — М., 1969. — Т.З.-С. 407.

2. Цит. по: Волков Г. Три лика культуры. – М., 1986.

3. Клестов, И. Методологические проблемы обществознания или о культурном пространстве существования наций // Национальная проблема Философско-психолого-экономические подходы. Удмурт. гос. нн-т человека. – Ижевск, 1997. – С. 41-49.

4. Лотман, Ю. Внутри мыслящих миров. Человек-семисфера-история. – М., 1966.

5. Моль, А. Социодинамика культуры. — М., 1995.

6. Кара-Мурза, С. Манипуляция сознанием. — М., 2001.

Автор(ы) статьи: СКЛЯР А.И.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

культура, телевидение, регион, Кубань.

Аннотация:

Внимание автора статьи направлено к обширному комплексу проблем телевизионной региональной культуры. В рамках конкретного региона, с точки зрения исследователя, недостаточно изученным представляется социокультурный потенциал и качество программ современного телевидения.

Текст статьи:

В современном отечественном и зарубежном научном знании достаточно подробно и полно рассматриваются проблемы рекламных и информационных технологий, специфика и деятельность  Public Relations,  эффективность функционирования различных национальных телеканалов и др. В рамках социокультурного пространства  региональное телевидение в  настоящий момент нуждается в дальнейшем и осмыслении, и изучении, и анализе.

С нашей точки зрения,  важнейших проблем телевидения Кубани много, перечислим их: речевой  провинциолизм, культура общения  на телеэкране, поведенческая культура, кадровая политика,  творческий обмен (обратная связь), наличие/отсутствие творческого потенциала, «клонирование»  центральных телеканалов, дефицит эфирного времени, нравственная цензура и мораль, власть на местах  и творчество – «две вещи несовместные» и др.

Поясним, почему мы выделили эти проблемы и коротко дадим им характеристику. В частности  так называемый,  «речевой  провинциолизм» на кубанских телеэкранах  – это  культура речи краевых  телеведущих, гостей студии, участников различных шоу – программ, которая  желает быть лучше. Ошибки самые распространенные и, сточки зрения культуры речи, самые простые: неправильные ударения, «съедание» окончаний слов и предложений, нечеткая логика построения фраз, кубанское «гэ», мягкий южно-российский говор. Поведенческая культура на телеэкране  и культура общения телеведущих и гостей студии также страдают частыми жестикуляциями, или напротив «застывшей» фигурой, перебивкой речи и желанием слушать только себя и не слышать своих оппонентов.

Кадровой политике на региональном телевидении не хватает профессионализма, т. е. приглашать, учить, наконец, молодое и старшее поколение новым, прогрессивным формам преподнесения информации, современному содержанию и творческому подходу к каждой телепрограмме, телепроекту, телепродукту.

Еще в советское время на кубанском телевидении с центральными каналами существовал творческий  и профессиональный обмен опытом (телеведущие, телеоператоры, телережиссеры проходили стажировку в Москве, Ленинграде и других городах СССР). К сожалению, эта традиция осталась  в прошлом.

«Клонирование» телепередач – основная проблема регионального телевидения. В частности, на Первом национальном канале есть программа «ЖКХ», у нас тоже – «Все о ЖКХ», канал «Культура»,  у нас – «Территория культуры» и др. Возможно, кто-то скажет это хорошо. А где тогда творческий потенциал и творческая фантазия регионального телевидения?

Эфирное время телевизионных студий Кубани, к сожалению,  очень ограничено. И это большой вопрос, который требует скорейшего  разрешения на уровне администрации Краснодарского края.

Не секрет, что власть имущие иногда диктуют СМИ свои желания. Это проблема также присутствует и на региональном телевидении. Есть телепрограммы, которые на сто процентов негласно финансируемые высокими должностными лицами,  отражают позиции мэров тех или иных малых городов Кубани.

Таким образом, рассматривая   культуру регионального телевидения, мы пришли к выводу, что существующие  проблемы  нуждаются в непосредственном решении. Мы считаем, что телевидение Кубани является важным культурным образцом для зрителей, поэтому его качество телепродуктов  должно  быть безупречным.

Автор(ы) статьи: САФОНОВА Н.Н.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

язык, лексемы, аббревиатура.

Аннотация:

В статье рассматриваются лексемы отаббревиатурного происхождения, такие как бомжиха, эсэмэска, антиспидовый, по-вузовски, пиарить, активно функционирующие в современном русском языке на рубеже XX – XXI веков и формирующие заметный лексический пласт, границы которого неуклонно расширяются.

Текст статьи:

Участие аббревиатур в словообразовательных операциях отмечено уже давно. С самого начала своего появления, ещё до революции, аббревиатуры стали приобретать значения корней и были способны выступать в качестве производящих основ. После революции произошёл настоящий «аббревиатурный взрыв», и создание слов при помощи аббревиации и отаббревиатурного образования стало тенденцией нового послереволюционного русского языка (например: кадет — кадетик, кадетский, кадетство; ЧК — чекист, чекистский; колхоз — колхозник, колхозница, колхозный, внутриколхозный, колхозить, колхозничать, по-колхозному и др.).

На рубеже ХХ-ХХI веков процесс отаббревиатурного словотворчества снова активизируется. Во многом это связано с увеличением объема научно-технической информации, который, по подсчетам некоторых исследователей, за последние десятилетия возрос в 10-12 раз. В окружающем нас мире появилось и названо более 6 миллионов предметов и явлений, причем ежегодно их становится больше на 200 тысяч. На современном этапе развития языка, наряду с традиционными способами словообразования, все большая роль в пополнении словарного фонда отводится аббревиации. А чем более социально значима аббревиатура, тем скорее она обрастает производными, тем многочисленнее гнездо родственных слов (ср.: бомж — бомжиха, бомжонок, бомжатник, бомжевский / бомжовский, по-бомжовски, бомжеватый, бомжевать, бомжировать, обомжиться; КВН — кавээновец, кавээнщик, кавээнщица, кавээнить, кивиника, Кивинск, по-кавээновски и др.). Таким образом, актуальность изучения возможностей аббревиатур выступать в качестве производящих основ подчеркивается тем фактом, что уровень аббревиации как способа словообразования не снижается, а напротив — повышается.

Отаббревиатурные образования обычно возникают в устной разговорной речи как более экономные, а часто и более выразительные синонимы многословных наименований. Именно эти качества — краткость и экспрессивность — позволяют им не только широко распространяться в устной речи, но и проникать на страницы газет и журналов, а также в художественную литературу. Было бы неправильным видеть в этом засорение литературного языка. Слова неблагозвучные, невыразительные не получают распространения, язык их отталкивает, он  усваивает лишь то ценное, что отвечает внутренним законам его развития.

Преобладание разговорной лексики среди отаббревиатурных производных ничуть не умаляет необходимости  их изучения. Напротив, сейчас многие исследователи проявляют повышенный интерес к разговорной речи, к сленгу (Е.А. Земская, Р.И. Розина, О.П. Ермакова и др.).

Актуальность темы определяется необходимостью всестороннего изучения русского языка конца ХХ — начала ХХI века, особенно его разговорной разновидности, куда относится лексика отаббревиатурного происхождения.

Однако производные от аббревиатур — это не только разговорные слова, но и межстилевые (колхозник, вузовский, самбист), и книжные (евразийство, пролеткультовщина, непманство). Они стали принадлежностью всех стилей, фактом языка. Их отражают толковые словари, словари новых слов. Но, как известно, толковые словари обычно запаздывают с фиксацией новых слов, появляющихся в языке; словари новых слов и значений выходят с большими интервалами; круг источников, обследуемых составителями, охватывает лишь часть изданий. В результате вне поля зрения остаются многочисленные группы слов (в том числе и лексика отаббревиатурного происхождения), активно использующиеся в разговорной речи и часто встречающиеся на страницах периодической печати. Наши наблюдения над словообразованием в разговорной речи последних трех десятилетий  позволяют дать более полную характеристику русского языка указанного временного периода.

Актуальность темы исследования определяется также недостаточной изученностью словообразовательных возможностей аббревиатур русского языка. Если об аббревиатурах существует большое количество исследований, то производные от них редко становятся предметом специального научного рассмотрения. Авторы работ по лексикологии, характеризуя лексику современного русского языка, обычно приводят их, не разграничивая, вместе с аббревиатурами в качестве примеров неологизмов. Специальных работ, связанных с изучением отаббревиатов, немного. Посвящены они, в основном, отдельным аспектам этого своеобразного явления или анализу отаббревиатурных производных, появившихся в русском языке до 1980 года [1, 2, 4, 6].Исследователи обращают внимание на недостаточность выявления и обоснования словообразовательных и семантических аспектов образования и функционирования отаббревиатурных производных [5, 7].

Для наименования отаббревиатурных образований в языкознании нет до сих пор единого термина. Их называют и «отаббревиатурными производными»,  и «отаббревиатурными образованиями», и «корневыми аббревиатурами», и «аббревемами». Однако, может быть, целесообразнее называть их «отаббревиатами». Этот термин, как нам кажется, удобен тем, что он однословен, понятен и по своей структуре встает в один ряд с такими привычными названиями, как «дериваты», «субстантиваты», «универбаты».

Научная новизна нашей работы состоит в том, что мы попытались дать всестороннее описание отаббревиатов, появившихся в русском языке на современном этапе его развития, в период с 1975 по 2005 год.

В работе анализируются отаббревиаты, извлеченные из толковых словарей, словарей новых слов, из различных современных периодических изданий (газет и журналов),  из произведений художественной литературы, опубликованных в период с 1975 по 2005 год.  В работе использованы записи речи в общественном транспорте, в студенческой аудитории, записи речи теле- и радиожурналистов.

Нами рассмотрено 850 отаббревиатов. Весь фактический (иллюстративный) материал строго документирован и находится в нашей картотеке, которая включает около 1500 словоупотреблений.

Изучение отаббревиатов, функцио­нирующих в языке в указанный временной период, позволило сделать следующие вы­воды:

1.            Потребность общества в новых но­минациях, а также сознательное освоение и предпочтение аббревиатур носителями языка как более экономных и живых форм развёрнутых наименований в процессе коммуникации способствует вовлечению их в словообразоательную систему рус­ского языка. Экстралингвистическими факторами превращения аббревиатур в производящие основы являются общест­венная значимость обозначаемого понятия и активное функционирование аббревиа­туры в речи. Собственно языковыми — за­вершение лексикализации аббревиатур, стирание внутренней формы, когда слово перестаёт восприниматься как сложносо­кращённое (вуз, бомж, загс), расхождение в значении между исходным развёрнутым наименованием и аббревиатурой (лавсан, ФЭД, спецназ).

2.            В качестве производящих основ вы­ступают все типы аббревиатур. На ру­беже ХХ-ХХI веков, когда любая аббре­виатура создается и осознается как лекси­кализованная, а поток информации увеличивается и возрастает стремление к экономии речевых средств, носители языка все большее количество реалий обозначают с помощью инициальных аббревиатур (типа ВАК, ПК, DVD), учитывая требования благозвучности, многосонорности, созвучности с обычными словами. Именно инициальные аббревиатуры наиболее продуктивны в образовании производных (55% от общего количества слов), наименее продуктивны аббревиатуры смешанного типа (ГУЛаг) (8%).

3.            Обогащение словарного запаса отаббревиатурными производными происходит в соответствии с внутренними законами русского языка. Отаббревиатурные производные в основном пополняют именные части речи.  Из 850 производных существительных — 490 (57%), прилагательных — 305 (35%), наречий — 22 (3%), глаголов — 34 (4%).

Отаббревиаты создаются по продуктивным в современном  русском языке словообразовательным типам в основном морфологическим способом: суффиксальным — 90% слов, префиксальным — 1%, префиксально-суффиксальным — 3%, постфиксальным — 0,2%, префиксально-постфиксальным — 0,2, словосложением — 4%. Чересступенчато по причине отсутствия в языке потенциально возможного слова  образуется около 3% отаббревиатов.

Отаббревиатурное словообразование начинает осваивать и неморфологические способы: сравните употребление отаббревиатов «завучевская», «прорабская» в значении «комната».

В системе отаббревиатурного словопроизводства реализуется 55 словообразовательных типов существительных и 22 словообразовательных типа прилагательных. Чаще всего от аббревиатур разных типов образуются агентивные существительные с суффиксом -ец/-овец и относительные прилагательные с суффиксом -ск(ий)/-овск(ий). Наречия образуются от аббревиатур не так активно, как существительные и прилагательные. Почти все они созданы по продуктивному в среде наречий словообразовательному типу: «по-+ основа отаббревиатурного прилагательного + -и» (по-вазовски, по-элдэпээровски).Образование глаголов от аббревиатур происходит крайне редко. В их создании большую роль играет использование говорящим «приёма языковой игры» [3]. Почти все отаббревиатурные глаголы сугубо окказиональны в силу необычности участия аббревиатурной основы в среде глагольного словопроизводства, хотя создаются они аналогично по продуктивным в русском языке (в образовании глаголов) словообразовательным типам. Преобладающими являются глаголы несовершенного вида с суффиксом -и(ть), образованные от аббревиатур, обозначающих лиц по профессии (иошить, завклубить).

Морфонологические преграды в отаббревиатурном словопроизводстве преодолеваются при помощи суффиксальных наращений (алломорфов), усечения производящей основы, наложения морфем, чередования.

В словообразовании участвуют не только русские аббревиатуры, но и заимствованные из других языков. В настоящее время в русский язык активно внедряются англоязычные аббревиатуры из области компьютерных технологий, телекоммуникаций и шоу-бизнеса, порождающие ряды производных. Например, в настоящее время активно пополняется словообразовательное гнездо аббревиатуры PR (англ. Рublic relations — Служба по связям с общественностью) — пиарщик, пиаровец, пиаровский, пиарочный, по-пиаровски, пиарить, пропиарить, напиарить, отпиарить, испиарить, пиариться, пропиариться, PR-агентство, PR-акция, PR-лозунг.

4.            Система словообразовательных значений отаббревиатов отличается разнообразием. Наиболее активно реализуется мутационное значение (около 70% слов), на втором месте слова с модификационными значениями (20%), транспозиционное (5%) и соединительное (5%) значение у отаббревиатов встречается не часто по причине окказиональности или терминологичности слов, реализующих эти значения (Например: В Москве члены МОК взМОКли (окказ.) или Что, — говорю, — ИНЯЗвочка? Или, может, эМГеПИявочка? (окказ.), R-снимок (терм.), УВЧ-терапия (терм.)). Семантика отаббревиатурных производных обусловлена значением производящей аббревиатуры. Например, если аббревиатура обозначает название учреждения, организации, общества, то производные от неё — это, как правило, существительные со значением лица по принадлежности к учреждению, организации, обществу и прилагательные со значением отношения к учреждению, организации, обществу.

5.  В процессе функционирования отаббревиатурные производные развивают различные семантические отношения. Среди отаббревиатов наблюдается несколько типов синонимии: синонимия, при которой отаббревиаты выполняют функцию уточнения по отношению к более общему понятию, выражаемому неотаббревиатурным словом: компьютерщик — асушник (АСУ — автоматизированная система управления) (-Ты сейчас компьютерщиком работаешь? — Да, асушником (Уст.)), синонимия, при которой отаббревиаты являются стилистически сниженными эквивалентами официальных наименований, представляющих собой словосочетания: сотрудник ОМОНа — омоновец, служащий МЧС — эмчеэсник, студент ТГУ — тэгэушник. словообразовательная синонимия, при которой отаббревиаты образуются от одной основы при помощи разных синонимичных суффиксов: ПТУРС -  птурсовец — птурсник — птурсовик — птурсовист. Обнаружены несколько контекстуальных антонимов-отаббревиатов, антонимические связи которых формируют приставки, имеющие значение противопоставления: довузовский (период) — послевузовский (период), внутривузовская (конференция) — межвузовская (конференция).

Создаваясь в последние годы, производные от аббревиатур все чаще омонимизируются с узуальными словами, в результате чего приобретают новую понятийность, отличную от понятийности омонимичных им узуальных слов, ср.: Призванное уСМИрять СМИ значит успокаивать, усмирять с помощью СМИ или SPAсение в Кисловодске (от наркомании) значит спасение, лечение с помощью SPA-процедур. Здесь уместнее говорить о междусловном наложении или междусловном совмещении, при котором сохраняются оба соединяющихся слова, определенный фонемный отрезок нового слова принадлежит обеим мотивирующим частям, и новое слово содержит значение обоих мотивирующих слов. В создании данных слов важную роль играет стилистическое, экспрессивное задание, связанное с возможностью поразить читателя или слушателя неожиданностью, а порой и необычайностью ассоциаций плана выражения или плана содержания, поэтому очень часто отаббревиаты данного типа используются в заголовках к статьям. Выделение мотивирующих аббревиатур в составе таких отаббревиатов настраивает читателя или слушателя на языковую игру.

Развитие омонимии, синонимии, антонимии в процессе функционирования отаббревиатурных слов свидетельствует о полноправном вхождении их в лексическую систему современного русского языка.

6.            Отаббревиаты проникают во все стили, но функционально прикреплены они к разговорному стилю, так как зарождаются и функционируют  сначала в устной разговорной речи носителей языка. Однако, первоначально употребляясь только в разговорном стиле, отаббревиатурное слово в процессе функционирования может изменить свою стилистическую характеристику и стать общеупотребительным, нейтральным. Нейтральные отаббревиатурные дериваты быстро расширяют сферу своего функционирования, интенсивно проникая из разговорной речи на страницы газет и журналов, во-первых, за счет продуктивности моделей, по которым они произведены, а во-вторых, в силу краткости номинации, реализующей принцип экономии в языке. Так, нейтральны в эмоционально-экспрессивном отношении наименования лица по месту работы, учебы, принадлежности к какому-либо коллективу на -овец: омоновец, вазовец, элдэпээровец.  Нейтральной окраской обладают и соотносительные с отаббревиатурными именами существительными имена прилагательные на -овск(ий): кавээновский, пиаровский, итээровский.  Отличительной  чертой отаббревиатурных образований является то, что стилистическую окрашенность они приобретают за счёт словообразовательных средств, в отличие от слов неаббревиатурных, стилистическая окрашенность которых может быть выражена лексически.

7. Аббревиатуры и отаббревиаты являются наименованиями  важнейших фактов, предметов и явлений из различных сфер жизни, в них отражены основные этапы развития российского общества. Во многих случаях удаётся достаточно точно датировать появление отаббревиатурного слова в русском языке. Так, слова чекист, совнархозник, эсэровский появились в 20-е годы, колхозник, рабфаковец, нэповский — в 30-е, птурсовик, эсэсовец, комбатовский — в годы Великой Отечественной войны, бамовец, бригадмилец, лавсановый — в годы послевоенного строительства, вазовец, гаишник, кавээнщик, эвээмовский — в 70-е годы, бомжевский, омоновец, спецназовец — в 80-е годы, диджеевский, гэкачепист, Эсэнговия — в 90-е годы, эсэмэска, PR-акция, бомжатник - на рубеже веков. Одни производные вошли в словарный состав русского языка и стали его неотъемлемой частью (профсоюзный, натовский, спецназовец), другие ушли в пассивный запас, так как устарели реалии ими обозначаемые (эсэсовский, кагэбэшник, комбедовец), но продолжают воспроизводиться в современной художественной литературе и периодике с определёнными стилистическими задачами. У некоторых аббревиатур меняется либо уточняется развёрнутое наименование по причине изменений, происходящих в жизни общества. Вслед за этим происходят изменения и в производных от них: вместо гаишник — гибэдэдэшник, вместо наробразовский — роновский, гороновский, вместо кагэбэшник — фээсбэшник.

При образовании и функционировании отаббревиатов наблюдается взаимодействие нескольких тенденций. Возникнув под действием тенденции к экономии, отаббревиаты в то же время являются избыточными единицами, так как представляют собой варианты  уже имеющихся описательных наименований. В функционировании отаббревиатов прослеживается взаимодействие регулярности и экспрессивности, так как регулярно употребляемое расчленённое наименование, трансформируясь в нерасчленённое, приобретает экспрессивность. Однако частота и длительность употребления отаббревиата лишает его экспрессивности, переводя в разряд узуальных слов.

Таким образом, выводы, полученные в результате целостного анализа отаббревиатов, функционирующих в современном русском языке в период с 1975 года по 2005 год, расширяют существующие представления о словарном составе современного русского языка и источниках его пополнения, о словообразовательных и семантических явлениях и процессах в русском языке, о его стилистической дифференциации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Богданова, Ю.Н. Выражение направления производности (на материале производных слов со значением лица, образованных от аббревиатур при помощи интерфиксов) [Текст]/ Ю.Н. Богданова// Актуальные проблемы русского словообразования. — Часть 2. — Самарканд: Издательство Самаркандского госуниверситета, 1972. — С.49-55.
2. Бойков, В.И. Инициально-буквенные аббревиатуры как производные слова в современном русском языке [Текст]/ В.И. Бойков// Русское языкознание. — Киев: Наука, 1983. — С.75-79.
3. Гридина, Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество [Текст]/ Т.А. Гридина. — Екатеринбург: Издательство Уральского государственного педагогического университета, 1996. — 228с.
4. Зверев, А.Д. Отаббревиатурные образования в современном русском языке в сопоставлении с украинским и белорусским [Текст]/ А.Д. Зверев// Русское языкознание. — Киев: Наука, 1980. — С.48-56.
5. Липатов, А.Т. О словообразовательных возможностях аббревиатур [Текст]/ А.Т. Липатов// Русский язык в школе. — 1987. — №5. — С.83-87.
6. Шевченко, М.И. Семантические явления в области отаббревиатурной лексики [Текст]/ М.И. Шевченко// Новое в лексике русского языка. — Куйбышев: Издательство Куйбышевского государственного университета, 1883. — С.43-55.
7. Шешенин, Б.Н. Аббревиатуры как производящие основы современного русского словообразования [Текст]/ Б.Н. Шешенин. //Исследования по русскому языку. — Днепропетровск: Издательство Днепропетровского государственного университета, 1970. — С.12-18.

Автор(ы) статьи: РОМАХ О.В., РОМАХ Н.И.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

корпоративная модель, кафедра, вуз, профессоры, студенты, аспиранты.

Аннотация:

В статье рассматривается сущность, структура и направленность корпаративной культуры вузовской кафедры. Это осуществляется по позициям: создания предметной ауры кафедры, подбор кадрового потенциалы, выстроенность гармоничности направлений деятельности, включенность в нее профессорско-преподавательского состава, студентов, аспирантов, докторантов и качество совокупной деятельности всех.

Текст статьи:

Любая модель корпоративной культуры — есть основа жизненного потенциала организации: именно она определяет форму и качество взаимоотношений, целевые особенности совместной деятельности, нормативные аспекты взаимодействий, эмоциональный и моральный климат и др. Эти позиции двусторонни: во-первых, по этим признакам отливчется одна модель культуры от  другой, во-вторых, качество и слаженность действий-взаимопониманий определяет длительность существования и успешность ее в перспективе.

В крупных корпорациях складываются мелкие их модели, которые подразделяются по предметным формам деятельности. К таковым можно отнести кафедры как базовые структуры вузов.

Кафедра – одно из подразделений университета, осуществляющих основных виды деятельности – учебную, научную, организационную, социальную, объединенную в создание особой модели корпаративной культуры. В условиях меняющегося мира, в особенности в условиях провинциального города, где большая часть времени, мыслей и сил связаны с профессиональной деятельностью, она приобретает множественные функции, которые в значительной степени определяют и качество жизни ее членов.  В силу этого, кафедра становится той средой, в атмосфере которой человек должен чувствовать себя чрезвычайно комфортно.

Стержневой основой кафедры выступают два момента: кадровый состав и тематическая направленность кафедры. Кадровый состав кафедры – это обязательно высокий научный и профессиональный ценз. По поводу подбора кадров писалось  достаточно много, и все же, думается, что вузовская кафедра обязательно должна быть разновозрастной, сохраняя в своем составе как вчерашних аспирантов, так и возрастных профессоров. В данном случае речь идет не просто о преемственности поколений, опыта, знаний и культуры. Речь идет о создании и поддержании особой ауры преклонения перед своей отраслью знания, демонстрации умений пользоваться и обращаться с научными материалами, мыслью, то есть  — той особой планкой культуры, которая вырабатывается в процессе длительного педагогического опыта. Поэтому ориентация на сохранение в составе университетов возрастных профессоров – совершенно необходимо. Это важно не только для самой кафедры, но и для студентов, должных соприкасаться с таким уровнем глубинных знаний, интеллигентностью и духовным аристократизмом, то есть людьми, которые сами стали ценностями высокой культуры.

Вторая значительная позиция, определяющая лицо кафедры – циклы дисциплин. Говоря о кафедре культурологии, содержание которой интегрирует три основные способа познания мира (науки, искусства, религии) чрезвычайно благотворно сказывается на развитии интеллекта. Это связано с первую очередь с тем, что вся культурология основана на исследовании высших достижений человечества. По  сути дела они – есть мерило, уровень, на которые студенты сразу ориентируются, усваивая высокие и прекрасные образцы творчества. В силу этого, культурология очень красива и эстетична в изучении. Она знакомит не только с блестящими творениями, но и с творческими лабораториями великих людей. Более того, она исследует разные направления творчества в жизни конкретного человека. Она сразу ставит высокую планку отчета для развития интеллекта и интеллектуальности личности и демонстрирует возможности решения сложных задач, определяет познавательные способности и уровень мышления. Это объясняется ее интегральностью, позволяет развить способности нетривиального видения мира, уйти от стандартов и догм. Поэтому проблемное поле культурологии чрезвычайно обширно, как обширна и сама культура. Нет почти ни одной проблематики, которая не имела бы культурологического обоснования. Поэтому культурологию с полным правом можно назвать стержневой наукой, которая формирует широчайший стиль мышления, интеллигентность и интеллектуальность, так как базируется на исследовании самого громадного феномена, каковым является культура. Кроме своей высокой интеллектуальности, культурология глубоко гуманна. Не просто объемность, но и величественность  изучаемых ценностей, создает особое благоговейное восприятие окружающего мира в гармонии и совершенстве, что развивает и эстетическую, эмоциональную составляющую культуры. То есть, интеллект возрастает во всем своем многообразии чувств, несущих положительную энергию всему живому во всех пространствах и планах бытия.

Культурология чрезвычайно важна для создания гуманистического миропонимания, формирования позитивно устремленного мышления. Последнее само выбирает себе пути в познании и развивается достаточно интенсивно. Развитой интеллект несет в себе все черты духовности и чувственности, потому что они питают его взаимно. Не может познавший и соприкоснувшийся с великими ценностями иметь низко ориентированное миропонимание, мелкие цели и низменное восприятие.

Естественно, что постоянное пребывание в содержании ценностей высокого уровня чрезвычайно позитивно сказывается на развитии качества корпаративной культуры кафедры, члены которой пропитываются этими высокими ценностями.

С первых дней пребывания студентов в университете их целесообразно ввести в созданную корпаративность, что помогает сформировать верное понимание своей специальности и трепетное отношение к ней. Более того, при каждом удобном случае нужно подчеркивая значимость, красоту и уникальность специальности. Эта позиция помогает им быстрее обрести духовный стержень, адаптироваться в студенческой среде и более целенаправленно включиться в учебный процесс.

На такой основе и  должны осуществляться все базовые виды деятельности кафедры, где базовым, конечно же, является учебный процесс. Кафедра культурологии разработала общую концепцию обучения по дисциплинам культурологическрого цикла, что обеспечивает единый методический и методологический подход и «сквозную» логику изложения предметов курса. Доминантной концепцией здесь становится  достаточно выраженная индивидуализация процесса обучения, а именно проектное, эвристическое обучение, что проявляется не только в разделении студентов на две специализации – культуры России и культуры Востока, но и  введении в учебные дисциплины ряда тем и проблем, интересующих студентов. Кроме этого до 90 % курсовых работ, которые впоследствии перерастают в дипломные исследования, выполняются  на основании индивидуальных интересов студентов. Это приводит к тому, что не тема вырастает из предмета, а проблема способна объединить вокруг себя знания различных дисциплин. Естественно, что присутствие в учебном процессе такой направленности требует выработки собственной творческой лаборатории, которая ведется как специальным факультативом, так и включается в виде небольшой части часов в конкретный предмет, помогающий студентам освоить эти позиции. Думается, что это помогает не только в определенной степени преодолеть предмет-субъектные взаимоотношения преподаватель-студент, но и перейти к формированию научного мышления и восприятия мира вообще. Более того, это способствует рассмотрению знаний как процесс, а не только как результат, который и вырастает в проблему поиска механизма перехода от репродуктивного типа обучения к продуктивному, эвристическому, развивающему. В силу этого, возможности трансформации процесса обучения не по «знаниевому» принципу, а по принципу решения исследовательской проблемы, реализацией собственного проекта с освоением всех необходимых знаний из всех необходимых дисциплин, становится возможным.

Совершенно очевидно, что эвристической, развивающий учебный процесс невозможен без новых информационных технологий. Именно они создают совершенно иные образовательные среды и уровни как для студентов, аспирантов, так и для преподавателей. По сути деда их грамотное использование создает  иную по сущности креативность образовательного процесса. Наличие новой образовательной среды представляет несопоставимо большие возможности для творческого обучения, чем традиционные формы информационного обеспечения. Естественно, что применение доступных мультимедийных технологий, просто не обсуждается.

Эффективную учебную деятельность, по глубокому  убеждению кафедры, невозможно отделить от научной. Они практически перетекают в друг в друга. Это диктуется самой интеллектуальностью профессии культуролога. Поэтому вопросам организации научно-исследовательской деятельности кафедры, повышению уровня ее научной работы в целом уделяется особое внимание.

Студенты отделения практически с первых курсов введены в учебно-научную деятельность, а с 3-го курса все участвуют в научных исследованиях.

Для интенсификации этого процесса кафедра проводит не только ежегодные научно-студенческие конференции, но широко практикует конкурсы студенческих научных работ, начиная от проблемных, отделенческих и заканчивая Российскими. Лучшие работы студентов публикуются в материалах конференций, сборниках научных работ кафедры. Коль скоро проблематика культурологии чрезвычайно обширна, то в последнее время кафедра работает в направлениях «Языки и смыслы культуры», «Интеллектуальный потенциал культурологии», ориентирует студентов по этим направлениям.

Такая работа со студентами обеспечивает верное понимание необходимости    послевузовского образования – аспирантуры, и, одновременно, подготавливает студентов к работе над диссертацией.

Аспиранты – следующая ступень научной и, одновременно, учебной деятельности кафедры, работу с которыми, следует строить чрезвычайно продуманно. Это касается и выбора темы научного исследования, которое, по моему глубокому убеждению, не должно продолжать тему дипломной работы, так как здесь возникает определенный психологический парадокс – складывается впечатление, что работа практически готова, и можно заниматься другими делами. Одновременно с этим, аспирант, долго находящийся в одной теме, перестает ее воспринимать как что-то волнующее, имеющее новизну. Говоря другими словами, он от нее устает и в результате, получает от аспирантуры меньше, чем следует.

Достаточно интересны наблюдения, сложившиеся в процессе работы, позволяющие говорить о том, что студенты – в значительной степени – выполняют исполнительскую деятельность, в которой преобладает предметная форма культуры, происходит процесс усвоения многочисленных знаний, информации, создаются умения и др. При всей прогрессивности профессоров, они могут включать студентов преимущественно в свои формы научной деятельности, в которой именно и в подавляющем большинстве случаев только они являются созидателями идей. Студенты, включаясь в этот процесс, становятся наблюдателями, в лучшем случае соратниками своего профессора, которые выполняют те или иные виды интеллектуальной деятельности, не видя и не зная всего пласта и объема проекта и, естественно, не представляя общего направления его стратегии и тактики.

На этом этапе подобные позиции естественны и оправданы. Более того, студенты должны находится в интеллектуальном поле своего профессора, так как его знания, талант, интеллект как бы «накрывают» их своими масштабами и умениями. В силу своих должностных и функциональных обязанностей профессор призван быть не только авторитетом в конкретном направлении науки, которую он представляет, но и человеком, который может дать дельный и «работающий» совет, объяснить определенные позиции и др. То есть, в прямом смысле слова быть наставником, пользующимся авторитетом в разных сферах деятельности.

При этом происходит достаточно интересный процесс, который отражает специфику этого. Студенты в результате общения, особенно если оно длиться несколько семестров, не только усваивают знания, но перенимают и манеру поведения, фразеологию, мелодику речи и др. аспекты, которые в совокупности есть обязательный процесс познания. Более того, подобные «принятие» комплекса манер – становится мерилом качества усвоения предметов.

По-прежнему актуализируется личностная форма культуры, которая зачастую довлеет над предметной, или теснейшим образом с ней переплетается. По видимому здесь актуализируется позиция ученик-учитель, существовавшая ранее, когда художник или скульптор брали себе в ученики молодых людей. Они наблюдали за его творчеством и делали ряд мелких набросков, прорисовывали отдельные фрагменты его картин. Только после нескольких лет учебы, им позволялось создавать полностью собственные картины, которые, тем не менее, не подписывались ими, а подписывались как принадлежащие школе того или иного мастера. В этом заложен глубокий смысл, так как первые полотна начинающих художников, практически всегда, повторяют манеру письма учителя. И это совершенно естественно.

В значительной степени подобная ситуация сохраняется и послевузовском образовании, на уровне аспирантуры. Полагаю, это происходит потому, что в настоящее время в аспирантуру поступают сразу после окончания университета, со студенческой скамьи и прежние привычки, а самое главное, отсутствие другой интеллектуальной среды (стажа практической деятельности, жизни в другом городе и др.) сохраняют сложившиеся стереотипы. Наши  данные (аспирантура существует у нас 15 лет), говорят о том, что проблематика исследований формируется в основном научным руководителем, из которых аспирант выбирает ряд тем, обосновывает их, и, в соответствии с наиболее проработанным обоснованием, останавливается на той или иной теме, повторюсь, предложенной руководителем. С собственными темами приходят, как правило, иновузовские или инопрофессионально ориентированные соискатели. В этом случае они связаны со сферой их непосредственной деятельности. В процентном соотношении это составляет менее 8% от общего числа диссертантов.

Более того, данные нашего университета говорят о том, что личность руководителя имеет и в данном случае приоритетное значение. Приходя к конкретному, выбранному ими руководителю, диссертанты практически в 100% соотношении защищаются в срок,  в случае перевода их к другому консультанту, этот показатель снижается до 15%.

Рассмотрим творчество-креативность аспирантов, выпускников вуза. Как правило, оно сводится к набору материала, его компилирования, затем предоставления руководителю, который «выгребает» из него ценные мысли, интересные концепции и др., а зачастую подсказывает, диктует,  правит и вносит их.

Практически весь аспирантский период – это период поисков собственной творческой лаборатории, своего стиля, своего лица. И в этом случае, влияние руководителя чрезмерно велико, так как невольно, но именно им определяется содержательная и структурная сторона исследования. Более того, когда приходит пора создания введения и заключения, в особенности введения – формализованной части, просматривается высокая степень беспомощности, писать емко и концептуально, аспирантам затруднительно, хотя им предоставляется масса уже созданных авторефератов, которые могут служить образцом этого вида научной деятельности. Но формулирования и представления о конкретных позициях на уровне создания этой части диссертации, происходит медленно. В большей степени страдают такие его части, как актуальность проблемы, научная новизна исследования, положения, выносимые на защиту. То есть, отточенности мышления, необходимого для этого, все еще не сложилось.

Не менее важным моментом становится педагогическая практика аспирантов – ассистентского и доцентского уровня. Она должна проводиться чрезвычайно серьезно, более того, с первого года обучения аспирантам необходимо поручать не только ведение семинаров, но и разработку нескольких тем лекций, а со второго курса и читать небольшие самостоятельные курсы. Исследование такой практики подготовки аспирантов показывает, что они легче справляются с темой своего диссертационного исследования, лучше организованы, коммуникабельны, приобретают большее количество разно ориентированной информации и опыт ее обработки.

Кроме того, в чисто психологическом плане, аспиранты как молодые педагоги, чрезвычайно позитивно воздействуют на студентов и стимулируют последних к самосовершенствованию.

Кроме того, длительное пребывание в стенах университета, первоначально в качестве студентов, а затем в качестве аспирантов, укрепляют мировоззренческие позиции молодых ученых.

Вследствие этого, кафедра должна  мультикультурно объединить в процессе обучения и научной деятельности позиции качественно образования, выстроенного с учетом новейших технологий и сохранить человечность, коммуникативность и коммуникабельность студентов, аспирантов и преподавателей в условиях созданной модели корпаративной культуры.

Автор(ы) статьи: ПОПОВА Л.О., РОМАХ О.В.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

героизм, самопожертвование, красота, дух, герой, героический поступок, личность, высокие качества, нравственное здоровье, справедливость, истина.

Аннотация:

Вопрос об исторической природе героизма был впервые поставлен итальянским философом Дж. Вико (18 в.), считавшим героизм характерной чертой лишь определённого периода в развитии человечества, так называемого «века героев», предшествующего «веку людей». Связывая героизм с условиями жизни античного общества, Вико отрицал возможность героизма в последующий, «разумный» период истории. Эта концепция получила всестороннее развитие у немецкого философа Гегеля, который отличительным признаком «героического века» считал совпадение индивидуальной самостоятельности, личного дела и его всеобщего значения и относил его к периоду, предшествующему становлению развитого государственно-правового строя.

Текст статьи:

Высокие качества духа героизм и самопожертвование, если они воспитаны и есть в человеке то, как правило, проявляются особенно ярко в период величайших потрясений и тяжелейших потерь, в условиях — быть или не быть. Поступки эти являют собой духовный потенциал личности или группы людей, общества и даже народа, веры их в величайшую жизненную идею, справедливость и правду.

Героизм и самопожертвование – необходимые черты высокого духа, показатели его красоты. Русский ребенок изначально воспитывается на примерах устного народного творчества – героях, добрых молодцах, богатырях, их подвижничестве, силе духа, удали. Это считается обязательной добродетелью мужчины.

Когда мы говорим простые и в то же время великие слова: «героизм» и «самопожертвование» перед нами из памяти встают многие десятки, а может быть и сотни образов и имен людей, реально существовавших и рожденных воображением народным. Среди них Александр Невский и Дмитрий Донской — государственные мужи и ратоборцы Руси, Микула Селянинович и Илья Муромец, Иван Сусанин и Александр Матросов, чьи яркие деяния во имя справедливости, правды, добра и Родины не сотрут ни время, ни новые великие свершения и подвиги. Противоположными чертами, которые высмеиваются обществом, обладает корыстный, трусливый человек.

Героизм и самопожертвование в человеческой личности формируются, прежде всего, знанием истории своей страны, лучших традиций народа, уверенностью в правоте дела, ради которого люди шли и идут на подвиг.

Каждый герой и героический поступок индивидуальны. И в то же время основа у них одна — это высочайшее состояние духа, нравственного здоровья, стремление к справедливости, поиску истины, противостояние злу, развитое чувство совестливости и ответственности.

Героизм и самопожертвование, готовность к ним в духовном наследии народа являют собой важнейший стратегический фактор мощи страны, показатель крепости государства, его военной организации. Человек только тогда настоящий воин и надежный страж Отчизны, когда он убежден в духовной правоте своего государства, своего жизненного дела, черпает в них свою решимость к ответственным героическим свершениям. Закономерность истории такова: чем благороднее цель, идеал, моральные мотивы — тем ярче подвиг, выше его социальный смысл. Именно высокогуманные и справедливые цели пробуждали богатырский дух, душевную и физическую энергию, величайшую самоотверженность человека.

В словаре иностранных слов героизм переводится с греч. от heros, герой. Мужество необыкновенное; дух, свойственный герою [5]. В толковом словаре Ушакова самопожертвование – это пожертвование собой, своими личными интересами для пользы, благополучия других. Может употребляться в следующих значениях: материнское самопожертвование, самопожертвование во имя революции [6].

В Большой Советской Энциклопедии значение слова «героизм» следующее: героизм, героическое, свершение выдающихся по своему общественному значению действий, отвечающих интересам народных масс, передовых классов и требующих от человека личного мужества, стойкости, готовности к самопожертвованию [1].

Идеалы героизма развивались на протяжении многовековой истории человечества, запечатлеваясь первоначально в формах стихийно складывающегося массового нравственного сознания, устного народного творчества (в частности, в так называемом героическом эпосе), а в дальнейшем становясь предметом художественной литературы и искусства, специальных теоретических дисциплин — этики, эстетики, социологии, психологии.

Первыми из известных в европейской культуре героев были потомки олимпийских богов и смертных людей — Персей, Геракл, Тезей. Они занимали промежуточное положение между всемогущими и бессмертными богами и простыми смертными людьми, превосходя их силой, возможностями совершать величественные и замечательные дела, но в то же время испытывая переживания и страхи, связанные с преодолением трудностей и испытаний, ниспосланными судьбой. Природа героического деяния связывалась мифологическим сознанием не просто со сверхъестественными способностями героев, а, прежде всего с их решимостью идти на риск, готовностью к самопожертвованию во имя благих целей и собственного достоинства. В этом смысле даже олимпийские боги были не способны на проявление героизма, ибо для них нет ничего невозможного, ничего трудного, а их бессмертие не предполагает готовности к самопожертвованию. Поэтому природа героизма всегда, оказывается, тесно связана с проявлением сознательного выбора своей судьбы, самоотверженностью и готовностью взять на себя обязательства, далеко превосходящее обычную человеческую норму, силы и способности рядового человека. При этом ценность героического деяния всегда тем выше, чем труднее препятствия и чем успешнее они преодолеваются, чем больше человек проявит воли, настойчивости, умения и мужества, чтобы исполнить свой нравственный долг. Победа над страхом, над нерешительностью, сознанием собственной слабости и беспомощности и прежде всего над парализующей волю мелочной расчетливостью и не желающей рисковать предусмотрительностью формирует и закаляет героическую личность. При этом оценка совершенного деяния как героического определяется уже не только предметным результатом содеянного, но, прежде всего его мотивацией, духовным результатом свершения, значением и примером, которое оно подает. Положительная оценка подвига будет тем выше, чем более благородными мотивами руководствовался герой, и чем весомее окажутся общественно-полезные результаты деяния. Соответственно, поступок, продиктованный злой волей, корыстным расчетом и направленный против человечности и справедливости, даже осуществленный в сверх трудных условиях и с дьявольской изощренностью, будет оцениваться не как героический подвиг, а как тягостное и мрачное злодеяние. Эта негативная оценка будет тем более яркой, чем больше воли, упорства и подлости, хитрости и расчетливости, силы и ловкости будет проявлено при его совершении, и чем тяжелее будут его общественные последствия. Ибо исключительность героической личности состоит не в том, что это особый сверхчеловек способный на то, что другим не придет в голову (подобно сжегшему храм Артемиды греческому «герою» Герострату, или человеку, застрелившему Джона Леннона). Эта личность исключительна в том, что берет на себя большую меру ответственности и обязательств, проявляет готовность к преодолению больших трудностей. Во всем прочем подлинный герой не делает для себя исключений и поблажек из общих правил и руководствуется теми же принципами и нормами нравственности.

Вопрос об исторической природе героизма был впервые поставлен итальянским философом Дж. Вико (18 в.), считавшим героизм характерной чертой лишь определённого периода в развитии человечества, так называемого «века героев», предшествующего «веку людей». Связывая героизм с условиями жизни античного общества, Вико отрицал возможность героизма в последующий, «разумный» период истории. Эта концепция получила всестороннее развитие у немецкого философа Гегеля, который отличительным признаком «героического века» считал совпадение индивидуальной самостоятельности, личного дела и его всеобщего значения и относил его к периоду, предшествующему становлению развитого государственно-правового строя. Однако история показала, что и установление буржуазно-правового государства в борьбе с феодализмом породило своих героев. «… Как ни мало героично буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, гражданская война и битвы народов»[4]. Идеологи Просвещения (Ж. Ж. Руссо — Франция, Э. Лессинг, Ф. Шиллер — Германия) и революционного романтизма (Дж. Героизм Байрон — Англия, К.Ф. Рылеев — Россия, Дж. Мадзини — Италия) создали концепции бунтарства героической личности, борющейся за национальную и политическую свободу и «естественное» равенство людей. В реакционном романтизме, наоборот, герой противопоставлялся народу, «толпе» и даже обожествлялся в «культе героев» (Т. Карлейль — Англия), а во 2-й половине 19 в. в философии Ф. Ницше (Германия) получил моральное право на насилие. Эти идеи получили развитие и в реакционных течениях буржуазной мысли 20 в., которые подчёркивают индивидуальную исключительность героя и связывают героизм с милитаризмом (Д’Аннунцио — Италия, А. Розенберг, А. Боймлер — Германия).

Иное толкование дали понятию героизм русские народники в своей теории «героя и толпы». Массовый героизм отводится главным образом, народным массам в истории, и считается, что массы поднимаются на революцию, лишь следуя примеру отдельных исключительных личностей.

В освободительном движении России 19 в. проблема героической личности ставилась в связи с воспитанием революционера-профессионала у народников (П.Л. Лавров, С.М. Степняк-Кравчинский), у идеологов анархизма (М.А. Бакунин, С. Нечаев). Однако идеализация единичного героического акта и индивидуального подвига личности встретила критику уже у Н. Чернышевского, который заметил, что «… оказываются бессильными те личности, которые… не ищут помощи своему начинанию в самостоятельной деятельности всей массы народа» [7]. Эту критику развили марксисты В. Плеханов и в особенности В. В. Воровский, который показал недостаточность для победы революции «… индивидуальных героических усилий самопожертвования…» [2]. Героизм масс становится необходимым условием победы социалистической революции и нового, коммунистического строя. Именно в эпоху перехода от капитализма к социализму получила широкую разработку марксистско-ленинская концепция героизма, отличительной чертой которой является слияние индивидуального подвига, геройской инициативы отдельных групп с массовыми героическими действиями. Героизм опирается не только на моральную силу личности, но и на материальную силу революционного движения масс. Октябрьская революция и строительство социализма и коммунизма, Великая Отечественная война породили в народе героические подвиги в вооруженной борьбе и героический повседневный труд, нашедший своё выражение в социалистическом соревновании, ударничестве, стахановском движении, в движении за коммунистическое отношение к труду. Инициаторы этих движений стали в СССР национальными героями. По словам В.И. Ленина, победа социализма «… ни в коем случае не может быть решена героизмом отдельного порыва, а требует самого длительного, самого упорного, самого трудного героизма массовой и будничной работы» [3]. В СССР учреждены почётные звания Героя Советского Союза (1934) и Героя Социалистического Труда (1938). Трудовой Героизм стал массовым и в других социалистических странах.

Борьба народов против фашизма, а также борьба за национальное и социальное освобождение после второй мировой войны 1939-1945гг. породила разные формы индивидуального и массового героизма. Символом и практическим образцом героизма стала упорная многолетняя борьба вьетнамского народа против империализма США. Разнообразие форм героических подвигов получило отражение в различных теориях героизма, иногда абсолютизирующих успех тех или иных героических действий. Так, в странах Дальнего Востока и Латинской Америки возникли концепции, ограничивающие героизм только «вооружёнными действиями». В связи с активностью молодёжного, в особенности студенческого, движения появились разные экстремистские теории «быть левее левых», быть революционнее всех, возродились религиозные формы «героического непротивления» (самосожжения буддистов в Южном Вьетнаме) и другие. Все эти формы и концепции героизма требуют от личности беззаветной жертвенности и мужества. Однако изолированность индивидуальных действий, невозможность применения их в массовом масштабе приводят к отрыву от главных освободительных и революционных целей движения. «Причина наших побед…,- пишет В. И. Ленин, — уменье поднять энергию, героизм, энтузиазм масс, сосредоточивая революционно напряженные усилия на важнейшей очередной задаче» [3]. Величие героическому подвигу придаёт не абстрактное самопожертвование личности, а его всемирно-историческое содержание, участие в поступательном движении народов за победу коммунизма, обеспечивающего мир, труд и свободу человеку.

Марксистско-ленинская этика не делает принципиального различия между индивидуальным и массовым героизмом. Личный подвиг может сыграть роль почина, примера для многих людей и перейти, таким образом, в массовый героизм.

Истоки массового героизма видятся в русском национальном характере, в патриотизме, чувстве гордости за свою родину, в нравственном духе народа, в братской дружбе людей разной национальности.

Формы массового героизма были многообразными. Но особенно характерным являлся коллективный подвиг частей, соединений — на фронте, заводов, колхозов, многих других трудовых коллективов — в тылу. Это был героизм особого рода: длительный и самого высокого накала ратный труд миллионов красноармейцев в условиях постоянной смертельной опасности, беззаветный труд миллионов рабочих, крестьян, служащих, научно-технической интеллигенции при предельном напряжении духовных сил, часто в условиях голода и холода.

Победа народа в страшной войне 1941-1945 гг. — это победа каждого простого солдата, подвиг которого уже в том, что он был в этой войне. Русские писатели, развивавшие традиционную для нашей литературы тему войны, показали, как единичность подвига рождала массовый героизм.

Сегодня выходит немало взвешенных по своим оценкам публикаций и книг о природе героизма и самопожертвования. Их авторы глубоко проникают в истоки и суть героического подвига, понимая под этим такой поступок человека или группы людей, когда сознательно делается шаг, выходящий за привычные нормы поведения. Героизм этот состоит в разрешении жизненного противоречия, которое в данный момент не может быть разрешено обычными, повседневными средствами. Особое значение в данном случае имеют содержание побудительного мотива поступка, его соответствие духовному настрою, идейным убеждениям людей и требованиям обстановки.

Героическое в поведении и поступках того или иного человека обязательно связано с исключительным напряжением мысли, воли, чувства, сопряжено с риском, в большинстве случаев — со смертельной опасностью. Однако в годы войны люди сознательно шли на любой риск и любые испытания. Их вели на это самоотверженная забота о судьбе Родины, о ее настоящем и будущем.

Из вышеуказанных определений следует, что героизм — особая, исключительная, форма человеческого поведения, оцениваемая моральным сознанием как подвиг, т.е. осуществление выдающейся по своим масштабам и трудностям задачи, которая требует от человека предельного напряжения всех сил и связано с преодолением необычайных трудностей и обстоятельств, зачастую угрожающих самой человеческой жизни.

Героизм и самопожертвование как личные качества человека предполагают способность к совершению подвига, т.е. деяния, расширяющего рамки представлений о человеческих возможностях.

Литература.

1. Большая советская энциклопедия. М., 1978.
2. Воровский В.В. Соч., т. 2. М., 1971.
3. Ленин В.И.  Полн. собр. соч., 5 изд., т. 39. М., 1967.
4. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 8. М., 1971.
5. Словарь иностранных слов русского языка. СПб, 1999.
6. Толковый словарь русского языка/Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 2000.
7. Чернышевский Н.Я. Полн. собр. соч., т. 4. М., 1968.

Автор(ы) статьи: ПОПКОВ В.А.
Раздел: ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

православие, культуроформирующая парадигма, образование, личность.

Аннотация:

Светская наука согласуется с позицией христианского учения о человеке. По духу и смыслу в них много общего. Различия же заключаются в основном в способах языково-стилистических выражений сходных или близких идей. Это – 1) признание эмпирического факта духовно-нравственного несовершенства человека; 2) указание на динамический рост этого несовершенства как в количественном, так и в качественном отношениях; 3) необходимость решительных и эффективных мер преодоления духовной деградации человека. Различия же касаются в основном понимания причин этой деградации и отчасти средств преодоления этих причин.

Текст статьи:

Всё христианское учение по духу и по смыслу направлено на п р е о с у щ е с т в л е н и е  человека, то есть на кардинальное духовно-нравственное его преобразование, или п е р е о с у щ е с т в л е н и е. Человек должен как бы родиться заново, или произведён (сотворен) заново. Первый сотворенный Богом человек (Адам) не справился со своей великой миссией быть Человеком, то есть существом подобным Богу. Он не выдержал испытание свободной воли, поддался на льстивые наущения Сатаны, всегдашнего злонамеренного противника Бога, нарушил величайшую и строгую заповедь своего Творца. В результате совершенство человека снизилось, в его божественную природу подмешалось сатанинское, и он стал Сфинксом, единством двух противоположных начал – божественного и сатанинского, или духовного и плотского. Схиархимандрит Иоанн (Маслов) в своих трудах по православной педагогике подробно описывает это вмешательство сатанинского в божественное в человеческой душе. Он перечисляет этот  приобретенный человеком вследствие грехопадения негатив в следующем порядке: «ум человека потерял способность видеть истину, различать добро от зла…, извратились все познавательные силы и способности человека»; «коренным образом изменилось и сердце человека…, оно стало источать зло, в нем появились гордость, высокоумие, безмерное самолюбие, тщеславие, неведение Бога и о Нём нерадение, ненависть, зависть, гнев»; «существенно повредилась воля человека», существенный отпечаток грех наложил на свободу человека»; «грех затмил в человеке совесть»; «следствия греха распространились и на тело…если до грехопадения душа полностью господствовала над телом, то после него тело взяло перевес над духом, вышло из повиновения», «существенно повредилась память человека»¹ и т.д. И главный вывод старца: после грехопадения человек стал немысленным почти как скот… и весь свой разум стал употреблять на свою корысть или на разорение ближнего».²

Но, изгнав человека из Рая, Бог не оставил его один на один с природой, совершенство которой тоже снизил. Он сохранил Своё водительство, но теперь уже только в форме притчей (поучений), заповедей, жизненных программ, наставлений и других форм духовного попечительства, опираясь на которые человек должен путем духовно-нравственного и физического самосовершенствования вернуть себя в исходное, совершенное, дорайское состояние и обрести новое, подлинное бытие уже в лоне вечного и божественного. Отсюда следует, что христианское учение – это не только знание, «теория», но и духовно-нравственный тренинг, духовно-практическое преосуществление человека, в котором ведущую роль призваны играть образовательно-воспитательные процедуры. Такова в кратце суть христианской  (и прежде всего православно-христианской как самой последовательной из числа трёх основных христианских конфессий) позиции в понимании роли и значимости процессов образования и воспитания человека в любом современном человеческом сообществе и в любом государственном образовании. Согласуется ли эта позиция с реальным положением вещей в современном человеческом мире? По нашему мнению, вполне. Многочисленные факты лжи, обмана, мошенничества, разбоя, насилия и прочее, и прочее эмпирически наблюдаемы, и их нельзя не замечать, а тем паче как-то оправдывать. Но вопрос заключается в другом, а именно: в четком понимании причин и условий падения и духовной деградации человека, и второй, вытекающий из этого вопрос – возможно ли кардинальное позитивное духовно-нравственное изменение человека? Если – да, то при каких условиях и какими средствами?

На оба эти вопроса христианство дает позитивные ответы, оно верит, что в человеке сохранились хотя бы в остатки божественных начал, иначе  не имело бы смысла давать ему столь глубокое и трудное для исполнения учение о необходимости, путях и средствах его духовного самопреобразования. По большому счету и светская наука (её часть, которая подлинно озабочена поисками больших истин) согласуется с изложенной выше позицией христианского учения о человеке. По духу и смыслу в них много общего. Различия же заключаются в основном в способах языково-стилистических выражений сходных или близких идей. Укажем на эти сходства. Это – 1) признание эмпирического факта духовно-нравственного несовершенства человека; 2) указание на динамический рост этого несовершенства как в количественном, так и в качественном отношениях;             3) необходимость решительных и эффективных мер преодоления духовной деградации человека. Различия же касаются в основном понимания причин этой деградации и отчасти средств преодоления этих причин.

Христианство видит первопричину нравственного падения человека в его первородном грехе, точнее в своеволии, ослушании, невыполнении заповеди божьей. Светская, рациональная мудрость считает такой причиной двусоставную природу человека, конкретно – его животную ипостась. Согласно первой позиции, человек утратил данное ему Богом полное совершенство и постепенно стал скатываться в животность. Согласно второй, напротив, в своей эволюции человек ещё не обрел полноту совершенства в своем становлении, его животность ещё в значительной мере не снята, не элиминирована новым качественным образованием – социальностью. Однако по большому счету эти различия все-таки носят не принципиальный, а формальный характер. Главное – и религия и наука признают, что современному человеку необходим (и чрезвычайно необходим) новый эволюционный (естественный), или сокральный скачок в новое качественное состояние, в результате чего он приобрел бы однокачественную ипостась – духовно-социальную, или духовно-сокральную. И что любопытно, именно в разработке средств реализации этой ныне значительно актуализировавшейся проблема и наука, и религия (православно-христианская) говорят чуть ли не одинаковым языком.

Итак, что предлагает религия, чтобы преобразовать человека в новое его качественное состояние? В первую очередь усиление эффективности духовно-нравственного воспитания, осуществляемого под эгидой христианской церкви, достижение всеохватности этого процесса, изменение образа жизни человека согласно христианскому мироучению. Обязательная добровольность этого процесса. Знание и вера – основы такого воспитания. А что предлагает наука? То же самое, за исключение верховенства религии               (в «продвинутых» общественных системах школа отделена от церкви). Наука все-таки предлагает ориентироваться не на высший разум, а на просто человеческий разум, конечно, в его лучших образцах. Не будем вдаваться в некоторые детали этих различий. Главное все-таки в единстве целей и задач этих двух доктрин образовательно-воспитательного процесса. А из этого следует, что светская педагогика все-таки может во многом опираться на имеющийся солидный опыт православной педагогической (прежде всего воспитательной) культуры. И проницательные и ответственные педагоги в этом глубоко убеждены. Вот мнение на этот счет действительного члена Российской Академии образования Н.Д. Никандрова. В статье «Нравственные уроки православия» он пишет: «Я считаю возможным утверждать, что в смысле духовности, нравственности человечество не добавило в свою сокровищницу почти ничего, что уже не содержалось в Библии»³.

Из приведенных выше положений с неизбежностью вытекает вывод: воспитательно-образовательный процесс – это не только одна из важнейших сторон жизни общества, обеспечивающая воспроизводство социальных индивидов, это то средство, тот рычаг, с помощью которого человечество особенно нынешнее, способно будет преобразоваться в новое качественное состояние, в новый подлинно гуманизированный социум, преодолевший (преодолевающий) стадию предчеловеческого, полуживотного бытия. Именно такова христианско-православная парадигма этого процесса. И в этом свете убогим и крайне вредным выглядит рыночный подход к построению и проведению в жизнь образовательно-воспитательного процесса, который ныне реализуется также и в  Российской федерации.

Узость и прагматизм этого процесса очевидны. Его основателем и первым разработчиком был известный английский философ и политик             XVII в. Джон Локк. Он сформулировал основную идею этого подхода: человека надо вооружать лишь таким минимумом знаний, который ему необходим для осуществления его профессиональной деятельности, и такой объем моральных норм и правил, который позволял бы ему чувствовать себя комфортно и достойно  в сфере своего профессионального и регионального социума.

Наши отечественные рыночники-реформаты этой установке следуют неукоснительно, так же, как и рыночной экономической теории Адама Смита. Судьбы и перспективы развития человека и человечества их не интересуют, их вполне устраивает тот рыночный рай, который утвердился в западной модели человеческого сообщества, и они его всячески пропагандируют и протаскивают вместе со своими западными коллегами во все концы и веси человеческой ойкумены.

Поражает догматическая упертость приверженцев (отечественных и западных) этой модели социального устройства общества, вера в миф, что это самое совершенное общественное устройство, обеспечивающее людям достаток, комфорт и процветание, что это высшая форма цивилизованности и т.д. и т.п. Да, всё это в рыночном раю есть. Но есть и другое. Приведем хотя бы таких два факта: современные США потребляют в год 40% мирового валового продукта (т.е. произведенного за год в мире), а сами производят только1/5 его часть, т.е. 20%. Спрашивается, а откуда же берутся ещё недостающих до высоких потребительских стандартов 20 % мирового продукта? Ответ, думаю ясен. Или: тюрьмы США переполнены (как и в России). У них, как и у нас, самая высокая преступность на тысячу жителей. Почему? Потому, очевидно, что все хотят жить ещё лучше, а финансовых средств не хватает. Где их взять. Известно где: в банке, у соседа, но только с оружием в руках. И таких примеров несть числа.

Всем давно известна изнанка этого «цивилизованного» фасада, раскрыты механизмы ограбления людей и целых стран и народов, но вера в миф не угасает, благодаря мощной пропагандистской машине, направленной на оболванивание тех самых ограбленных людей и подсовывания им лживых идей типа – «стройте у себя рыночную экономику, и вы будете тоже процветать».

Но это одна сторона дела. Более опасна и угрожающа другая сторона рыночного рая – духовное растление человека, внедрение в его быт, повседневность культа денег, насилия, успеха любой ценой. Надежным заслоном этой второй ипостаси  рыночных реалий может быть только эффективно проводимое духовно-нравственное воспитание, проводимое настойчиво и широким фронтом. А для этого образование должно стать не услугой, не подспорьем криминальных рыночных дел, а народосозиданием, его духовным просвещением и возвышением.

Уже 20 лет наши рыночники терзают российское образование реформами, подгоняя его под рынок, и в нем явно обозначились два реализационных (рабочих) пласта: внешний, фасадный – это заявления первых лиц государства о серьезных намерениях в этой сфере, и второй, протекающий как-то подспутно, тот, который проводит всю «созидательную» работу  в этом направлении.

Воспроизведем вкратце основные вехи этого «славного» пути. Президентство Б.Н. Ельцина началось с обнародования Указа №1, посвященного задачам образования, где эти задачи объявлялись как наиглавнейшие для России. Декларировалось также, что зарплаты учителей должны быть не ниже средней заработной платы работ­ника производственной сферы. Это слова. А что же на деле? А на деле некоторое время спустя появляется «Концепция реформиро­вания системы образования Российской федерации», разработанная Правительством, где школы и вузы были обвинены в «иждивенче­стве» и им вменялся переход на самоокупаемость. В качестве первого шага такой самоокупаемости всем учебным заведениям пред­писывалось сдавать в аренду не менее 10 процентов своих учебных площадей, а на вырученные средства осуществлять текущий ре­монт зданий и оплату коммунальных услуг. И лишь начавшийся в 1998 году дефолт помешал осуществлению этого образовательно-коммерческого замысла.

В 2000 году новый президент России В. Путин, так же как и его предшественник, выступил с глобальной инициативой по со­вершенствованию российского образования. По его инициативе на Всероссийском совещании работников образования был принят проект Национальной доктрины образования как основы новой го­сударственной политики в этой сфере, где, в частности, особо под­черкивался безусловный приоритет расходов на образование в го­сударственном бюджете. Было записано, что вложения в образова­ние должны к 2003 году достичь 6% ВВП, а к 2025 — 10 процентов. Но судьба этого проекта оказалась еще более печальной, чем судь­ба ельцинского Указа №1. Он стал выполняться с «точностью до наоборот». Более того, он даже не приобрел силу государственного закона, ибо не прошел процедуру обсуждения и утверждения в Госдуме. Попросту говоря, его положили «под сукно». Поэтому уже в 2003 году Правительством М. Касьянова в госбюджет было заложено падение темпов роста расходов на образование, а Г. Греф, тогдашний министр экономики и торговли, разработал концепцию, где предлагалось: а) введение подушевого финансирования учеб­ных заведений («деньги следуют за учеником»),                                 б) реструктуриза­ция малокомплектных школ (что означало их фактическую ликви­дацию), в) изменение статуса государственных учебных заведений, перевода их из категории «учреждение» в категорию «организация» (дабы потом отдать их на растерзание приватизаторам типа Чубай­са и иже с ним). К счастью, Дума тогда еще была боеспособной ин­станцией, и этот явно губительный для образования проект она не пропустила.

Но «доброжелатели» российского образования не унимались, они изыскивали все новые и более и изощренные подходы к его реформированию, чтобы нанести ему еще больший урон. Так, в са­мом конце 2004 года Правительство Фрадкова одобрило «Приори­тетные направления развития образовательной системы Российской Федерации», где, как прежде, безжалостно урезались расходы на образование (например, в бюджете страны на 2005 год). А затем государство вообще от этой непосильной для него ноши отказалось, переложив заботы об образовании на местные органы власти — на муниципальные и областные структуры. Таков общий ход рефор­мирования образования в Российской федерации. В итоге на обра­зование ныне тратится не 6 и не 10 процентов ВВП, как деклариро­валось первыми лицами государства, а эти расходы едва дотягива­ют до 4 — 4,5 процента в год. И здесь трудно не согласиться с акаде­миком-экономистом Дмитрием Львовым, который исследовал весь спектр либеральных реформ в нашей стране и пришел к таким не­утешительным выводам: «Теперь, с высоты прошедших лет, мы можем сделать достаточно аргументированный, то есть подтвер­жденный практикой, вывод. Современный социальный кризис рос­сийского общества был изначально заложен самим курсом либе­ральных реформ, прямо и недвусмысленно обнаруживающим по­следовательное отступление от основной цели, которая только и может наполнить их смыслом и принести успех. Такая цель — чело­век, его нужды и чаяния, создание комфортных условий для жизни человека…»⁴

Но обратимся к содержательной стороне образовательных ре­форм, которые в основном, как отмечалось выше, исходили от соз­данной по инициативе госдумской фракции СПС Высшей школы экономики и искусственно прилепленных к ней образовательно-инновационных структур.

Я.И. Кузьминова почему-то возмутил высокий образователь­ный уровень граждан бывшего СССР. По этому показателю СССР очень и очень неплохо смотрелся на фоне развитых стран как Ев­ропы, так и других частей света, а это, оказывается, непозволитель­но для россиян. И сей реформатор умозаключил: Россия излишне образованная страна, и деньги она расходует не по прямому назна­чению, т.е. не на подготовку специалиста узкого профиля, а на раз­витие человека вообще, его интеллектуального и духовно-нравственного облика. Поэтому школьные программы, по мнению Я.И. Кузьминова, должны быть избавлены от излишнего академиз­ма, что выразилось в резком сокращении объемов времени на изу­чение фундаментальных, базовых научных дисциплин. Излишест­вом объявлено и одновременное получение специальности и сред­него образования в профессиональных средних учебных заведени­ях.

Реформирование вузовской системы подготовки специалистов по духу и направленности тождественно предыдущим двум образо­вательным ступеням: оно направлено не на улучшение, а на ухуд­шение подготовки специалистов высшей квалификации. Предпола­гается введение двухступенчатой системы вузовского образования — бакалавриата и магистратуры. При этом первая ступень с четы­рехлетним сроком обучения (бакалавриат) готовит специалистов широкого профиля, или, говоря проще, — специалистов без специ­альности, а вторая ступень – это двух или трехгодичный период подготовки специалиста высшей квалификации, что будет доступен очень и очень немногим. А современное наукоёмкое производство требует именно узкого специалиста с высшим образованием. Ведь доля наукоёмкой продукции, которую Россия поставляет на совре­менный мировой рынок, составляет всего 0,3 % его объема, тогда как в США — 36%, Японии — 30%, Германии — 16%.⁵ При таком ре­формировании образования России из отсталости не выбраться ни­когда. Так и будет она сидеть на сырьевой игле, пока не истощатся её природные запасы, а они уже на исходе.

Об итогах проведенных уже реформ в сфере российского об­разования красноречиво говорят также и такие цифры: сегодня в России только 5 процентов рабочих имеют высшую квалификацию, тогда как в США — 43 процента, В ФРГ от 56, а средний возраст ра­бочего составляет 55 лет.⁶ Я.И. Кузьминов, конечно, доволен: Рос­сия из слишком образованной стала слишком малограмотной и не­дееспособной страной.

Неудивительно, что полученные итоги реформирования российского образования встречали  и продолжают встречать недовольство,  разочарование и протесты широкой родительской и педагогической общественности и всех, кому не безразлично будущее России. Проанализировав эти итоги, авторы одной статьи пришли к такому неутешительному выводу: «…беспрерывное реформирование образования в течение вот уже 20 лет «имеет одну цель – обеспечить дальнейшее снижение интеллектуального потенциала России, закрепив за ней роль сырьевой колонии, ликвидировать возможность возрождения инновационных технологий»⁷. И эти авторы в своем мнении не одиноки. Об этом говорит и известный священник и богослов отец Андрей Кураев («У меня такое ощущение, что последние 20 лет наше правительство и реформаторы, экспериментирующие над школой, ставят своей задачей сделать её фабрикой по производству быдла..»), и известный рыночник и идеолог либерализма банкир Альфред Кох, который в одной из своих публикаций приоткрыл одну из тайн российского либерального проекта («экономическое будущее России – сырьевой придаток. Безусловная эмиграция людей, которые могут думать…»)⁸.

Так как же будем осуществлять провозглашенную техническую модернизацию? Как же…Как всегда: на словах…только на словах, а не на деле.

Примечания

1. Маслов Н.В. Основы русской педагогики. Православное воспитание как основа русской педагогики (по трудам схиархимандрита Иоанна (Маслова). Изд. 4-ое, дополненное. М.: ООО «Самшит-издат», 2007. С.24-33.

2. Там же. С. 32.

3. Педагогика, 1997, №3. С. 3-4.

4. Львов Д. Система национального имущества // Свободная мысль, 2005, №12. С.20.

5. Иванова Е.В. Консолидация вузов: трагическая неизбежность или перспективный путь развития // Образование и общество, 2009, №1 (54). С.89.

6. Стрелкова И. Куда пойдет учится Россия? // Наш современник, 2005, №4. С. 257.

7. Бояринцев В., Самарин А., Фионова П. Требуются дебилы // Молодая гвардия, 2010, №4. С. 149.

8. Там же. С. 143, 146.