Автор(ы) статьи: Недев, Тодор Недев
Раздел: МОРФОЛОГИЯ КУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА
Ключевые слова: эволюция, труд, капитал, генезис, новая социально-экономическая система – общество знания.
Аннотация: В статье представлены наметившиеся тенденции в мире с ссылкой на всвмирноизвестных ученых-экономистов, таких как А. Гиданс, Л. Р. Клайн и Дж. Сорос. На базе их идей автор формулирует первый тезис, что наступил новый этап в развитии капитализма, в достаточной мере гибкого и приспосабливающегося к новым условиям. Второй тезис принадлежит Питеру Дракеру и касается посткапиталистического общества. По его мнению капитализм достигает своего аппогея в начале ХХ в. Самым главным по П. Дракеру является знание. Основной деятельностью, посредством которой будет создаваться богатство, не является нераспределение капитала в зависимости от производственных потребностей, ни труд. Производительность и инновации создают сегодня стоимость.
Третий тезис поддерживается болгарскими учеными Ив. Николовым, В. Продановым, П. Ганчевым и самим автором: глобальной экономики начинается с экономического кризиса 1969-1973 гг., уникальными параметрами, характеристиками и социально-экономическими последствиями; глобальная экономика содержит в себе отрицание капитализма как системы, она чревата новой экономической системой и создает новые общественные отношения, отрицающие ныне существующие.
Текст статьи:
После экономических кризисов 1969-1973 гг. и так называемых «нежных» революций и «краха коммунизма” в 1989, многими экономистами, социологами и политологами констатируется, что в мире наступили глобальные и радикальные перемены.
Эти перемены охватывают всю капиталистическую общественно-экономическую систему.
На этой основе формируется три основные тезиса: первый, что это — новый этап развития капитализма, который оказался достаточно гибким и приспособленным к новым условиям, второй — Питера Ф. Дракера - о посткапиталистическом обществе, и третий — который мы поддерживаем, (вместе с другими исследователями — см. Иван Николов), что глобализация, в том числе, и глобальная экономика, содержит, несет в себе отрицание капитализма как системы, что она зачинает в своей утробе новую систему и создает новые общественные отношения, которые отрицают существующие до сих пор.
Первый тезис точнее всего сформулирован и выражен Антони Гиденсом, Лоуренсом Р. Клайном и Дж. Соросом [12, 18, 29].
В своей популярной книге в защиту политики британских лейбористов А. Гиденс пишет: «Для Маркса социализм выигрывает или теряет, благодаря своей способности представить общество, которое создаст большее богатство, чем капитализм и будет делить это богатство более справедливым способом. Если социализм мертв, то только потому, что эти претензии потерпели крах». И отсюда вытекает важное заключение автора: «Сегодня уже никто не предлагает альтернативы капитализму. Спорные вопросы, которые остались, относятся к тому, насколько и каким образом капитализм должен управляться и регулироваться» [12, С.13].
Так появляется «третий путь» лидера британских лейбористов и премьера Великобритании Тони Блейера, который утверждает, что «социализм мертв», и что «капитализм должен быть управляемым». В этом духе и позиция французского премьера Лионеля Жюспена, выраженная на XX съезде Социнтерна: «Мы должны продолжать осмысливать капитализм, чтобы его вызвать, его контролировать и его реформировать». Некоторые болгарские авторы (И. Николов, В. Проданов, П. Ганчев, Цв. Семерджиев) также имеют публикации по этим проблемам, хотя некоторые из них поддерживают тезис, что «у капитализма есть альтернатива».
По мнению нобелевского лауреата по экономике за 1980 г., Лоуренса Р. Клайна, в США налицо экономическая перемена, вызванная рекордно долгим периодом экономического роста, который начинается полуофициально с марта 1991 г. и, по мнению ученого, продолжается, а в 90-х годах превысил 80-е годы, причем другой такой рост был в 60-е годы. Он констатирует, что теперешняя циклическая фаза исключительная, и закономерно задает себе вопрос, есть ли основания назвать это «новой экономикой?».
В конце XX века экономика США — ведущая на мировой арене. Клайн находит общее у этого этапа с 20-ми годами прошлого века, когда реальный ВВП на душу населения в стране (измеренный Эрвином Крейвсом, Робертом Саммэрсом и Аленом Хестоном) на практике был самым большим, и США доминировали в других экономических измерениях — мировой торговле, мировых финансах и как мировая военная сила.
Л. Р. Клайн излагает свои доводы о наличии новой ситуации — нового экономического механизма, в специальном докладе на встрече по проекту ЛИНК в Нью Йорке. Он считает, что продолжительность теперешнего роста в США достигнута без генерирования растущей инфляции и при очень благоприятных цифрах безработицы и роста ВВП. Результат макроэкономического развития ученый связывает с целостной экономической средой и институтами в ней. Основная предпосылка роста, по его мнению, конец «холодной войны» в 1989 г. После конца «холодной войны» (когда обе суперсилы США и СССР израсходовали миллиарды долларов на содержание огромных вооруженных сил), в следующий период уже не было военного соревнования, и в результате этого получилось облегчение и оживление экономики США, в то время, как в странах бывшего СССР хозяйство зависит от спекулянтов и олигархов. В этих странах, по мнению Клайна, не реализуется последовательно адекватный план переструктуризации, который бы провел СССР через фазу переходной экономики и подготовил его к мирному цивилизационному развитию. Таков и случай с Россией, и с некоторыми другими республиками бывшего СССР.
О воздействии «мирного дивиденда» можно судить по данным «Объединенной экономической комиссии Конгресса США», где показан курс расходов на оборону, скоординированный и отнесённый к росту населения и инфляции.
Некоторые пессимистические оценки о производительности в США связаны с так называемой «ползучей инфляцией», «галопирующей инфляцией», «потрясениями в экономике» и др. на фоне экономического развития «азиатских тигров», в сравнение с результатами 70-х гг. Многие экономисты в США и вне их начинают говорить о вступлении страны в период деиндустриализации, и что экономика страны безнадежно неконкурентоспособна на мировом рынке. Примером указывают Японию — в добыче стали, автомобилестроении, электронике и других производственных отраслях. Использование инвестиционного контроля (точно во время) циклов качества, роботизации и сильной рабочей этики цитируются как методы, посредством которых Япония перегнала США и другие индустриальные государства.
Но постепенно ситуация поворачивается в пользу США. Уже начинают говорить с пессимизмом о японской экономике, вследствие неустойчивого оздоровление после краха рынка акций и недвижимости в Токио в 1989 г. Западная Европа — без Великобритании, проводит реструктивную политику (чтобы отвечать требованиям Маастрихта), а США в это время ускоренно внедряют множество технологических инноваций. Американская экономика снова превращается в конкурентоспособную. Основной принцип — применение науки и технологии в производство, процесс, который продолжается уже два десятилетия.
Страна постепенно восстанавливает свой уровень в экспорте (пока еще недостаточно). Завоеваны ключевые рынки для американских товаров и услуг, связанных с компьютеризацией, биотехнологиями и информационными технологиями. Под формой вывоза услуг проводится обучение многих молодых кадров со всего мира в американских университетах и бизнескругах.
По мнению Лоуренса Р. Клайна, сегодняшняя экономическая среда отличается от той, которая была в 70 и 80 гг. Основные факторы и причины, по мнению ученого, были следующие:
1. Технологический прогресс под формой расширения новых технологических секторов — компьютеров, телекоммуникаций, измерительных приборов.
2. Технологические изменения имеют исключительное значение для коммуникаций. Это относится и к глобализации, к которой открыты (или все более открываются) экономики всех стран. Экономические барьеры перед США уменьшились, значительно расширились возможности практических действий.
3. Технический прогресс уменьшил и смягчил воздействие инфляции, что ведет к продолжительному росту в 2-3,5% без инфляции.
4. Соревнование, конкуренция между странами, вследствие глобализации, не позволяет компаниям поднимать цены на глобальном рынке.
5. В сравнение с периодом «Холодной войны«, когда военные расходы представляют серьезную тяжесть для экономики, после ее окончания создаются благоприятные возможности для расширения гражданской, общественной инициативы и деятельности.
Сегодняшняя мировая экономика, которая находится на пороге нового столетия, отличается от послевоенной экономики. Она развивалась при доминировании тяжелой индустрии и строительства, которые обслуживали потребности мира после Второй мировой войны. Это относится и к изменениям в индустриальной деятельности и переходу к интеллектуальной деятельности, основанной в большей степени на услугах, что, по мнению нобелевского лауреата Л. Р. Клайна, скорее эволюция, чем революция. Речь идет о том же типе экономики, по его мнению, с некоторыми различными акцентами, но система и логика остаются прежние.
В макроотношении экономика некоторых западных стран — Канады и Великобритании похожи на экономику США. Они, по мнению ученого, имеют малую или уменьшающуюся безработицу, сильный рост, низкую инфляцию и (сейчас) растущие ликвидные проценты. Эти две, как и множество других стран, уже помогают развитию высокотехнологичных компаний, которые стартуют в национальном масштабе, а позднее и в США. Индустриальные структуры и некоторые характеристики трудового рынка в США начинают проявляться и в экономике других западных стран. Сейчас есть много областей соперничества и конкуренции в странах с развитой экономикой, но по признанию ученого, эти области эволюционируют, они характерны и для индустриальных, и для развивающихся хозяйств.
На вопрос, существует ли новая экономика, Л. Р. Клайн отвечает уклончиво: «Это вопрос эволюции вследствие изменившейся экономической среды, а не новой экономики, существования различных поведенческих механизмов».
Известный американский финансист и мультимилиардер Джордж Сорос при представлении своей последней книги «Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности!» в переводе на русский в Высшей Экономической школе в Москве в июне 1998 г сам признал, что под влиянием финансового кризиса в том году он чересчур сгустил краски и пророчества о будущем крахе глобального капитализма [29]. Но вопреки всему, этот труд, как и его предыдущие, изобилует наблюдениями, обобщениями, парадоксами и логическими схемами и представляет своего родасплав экономики, философии и политики.
Некоторые идеи, высказанные автором, по нашему мнению, могут быть приняты за классические и заслуживают особого внимания. Во-первых, многие идеи Сороса подносятся им так, что только очень подготовленный и посвященный в эти вещи читатель может полностью вникнуть и понять логический смысл автора, в ряде случаев его теоретические схемы требуют дополнительных комментариев, иллюстраций, нового расположения, развития и завершения. Во-вторых, его сочинения очень многословны, изобилуют повторениями и мало интригующими деталями, субъективными оценками событий и др.
В его последнем труде можно открыть следующие наиболее важные идеи.
Во-первых, центральная идея в книге связана с предполагаемой Дж. Соросом рефлексной схемой возникновения «глобальных» (как их называет автор, независимо от того, что точнее они называются «системными») экономических и политических кризисов. Этот вопрос и раньше затрагивался автором, но в этой книге он делает более развернутый анализ, притом с примерами, которые затрагивают страны бывшего Советского Союза и сегодняшней России.
В основе рефлексной схемы стоит ситуация, когда господствовавшие идеологические представления не отражают реального положения вещей, доводя до рефлексного неравновесия; тем более, что в таких случаях управляющие круги не желают приспосабливаться к изменяющимся условиям. Именно этой схемой объясняется крах СССР. Согласно логике Сороса, вещи имеют такую последовательность: управляющая КПСС пытается собрать действительность в рамки концепции опирающейся на предначертанные и преднамеренные идеологические представления; общественные условия ужесточаются, но реальность по-старому стоит далеко от официальной идеологии; при отсутствии корректирующего механизма реальность и официальная интерпретация расходятся все больше и больше, и никакое принуждение не в состоянии предотвратить изменения в реальном мире. Достигая кульминации своего развития, описанный процесс доходит до глубокого кризиса в сфере государственного управления, который нельзя преодолеть на основе старой идеологии.
Результат кризиса — полный отказ от прежних ценностей, разрушение и «исчезновение» Советского Союза и резкий поворот «новой» России от социализма к капитализму. Аналогична историческая схема при падении Древнего Египта и Древнего Рима. Соответствующий механизм рождения кризисов может быть назван «цивилизационно-идеологическим» (Сорос, по нашему мнению, неудачно называет его «статистическим неравновесием» [29, С. 75].
Переход России к рыночной экономике порождает второй вариант рефлексного механизма возникновения кризиса, а именно: события развиваются так быстро и стремительно, что бизнесмены и правительство идут за ними, и ситуация выходит из-под контроля [29, С. 75].
Во-вторых, по мнению Сороса, в основе любой человеческой деятельности стоят два типа ценностей: экономические (рыночные) и общественные (моральные).
Рыночные ценности утилитарны, измеримы деньгами и отражают заботу человека о себе. Моральные ценности отражают заботу о других и не подлежат измерению. Все социальные общности различаются по отношению к этим двум типам ценностей.
Современный капитализм, по мнению Сороса, характеризируется доминированием экономических ценностей, что делает его неустойчивым, нестабильным, подверженым кризисным потрясениям. Полностью объяснимо, что моральные ценности всегда были основными факторами, которые содержат катастрофические действия людей.
При отсутствии моральных ограничений человек чувствует себя все более свободным в своих действиях и легче достигает новых материальных успехов. Соответственно, чем больше стремление к рыночным ценностям в нерыночной сфере общественной жизни — личных отношениях, политике, медицине, праве, тем больше рушится само общество [29, С. 83].
Политики получают признание за то, что выбраны, а не из-за исповедуемых ими принципов; о деловых людях судят по их благосостоянию, а не по их честности или вкладу в социальное благосостояние [29, С. 94].
Понятие «хорошо» (моральные принципы) оказывается подмененным понятием «эффективно» (экономические оценки), и в этом Сорос видит главную опасность для стабильности капиталистического общества.
Эта логическая схема приложима и к социализму. Он, в отличие от капитализма, характеризуется гипертрофией общественных ценностей. Здесь человек очень связан с моральными стереотипами поведения, его деятельность отрывается от реальности и оценивается не экономическими категориями, а абстрактными терминами «хорошо» и «плохо». Общественное положение человека и его материальное благосостояние зависят не от того, как он работает, а от того, сколь удачно он вписался в социально-политическую иерархию. В результате этого нарастает экономическая дезориентация хозяйственных субъектов.
Это ведет к бездарному разбазариванию национальных ресурсов, по существу, эрозирующего всю экономическую жизнь, и в конце концов, разрушающего мораль. Именно это произошло в СССР.
В период перехода к рыночной экономике посттоталитарных обществ замечается головокружительный скачок от одной крайности в системе человеческих ценностей к другой. В таких обществах каждый защищает свои собственные интересы, и моральные нормы мешают продвижению вперед.
Логика рассуждений Сороса в очередной раз доказывает «закономерность» аморальных действии большой части посттоталитарных обществ (например, в России, и это относится и к восточноевропейским странам).
По мнению Сороса, будущее мировой системы капитализма зависит от того, насколько эффективно она даст возможность современному индивиду сочетать в своей деятельности рыночные и моральные ценности, насколько они приближаются к пресловутому «золотому сечению» между собой.
В-третьих, Сорос излагает свою атомную концепцию построения мирового рынка капиталов и механизмов дезинтеграции капиталистической системы. Они функционируют на базе свободного движения капиталов, внося капиталы на финансовые рынки в центре системы, и пересылая их на периферию.
Перебрасывание происходит непосредственно — с помощью кредитов и денежных инвестиций, и косвенно — через многонациональные корпорации [29, С. IX-X].
Таким образом, Сорос оперирует моделью, подобной модели атома Е. Резерфорда.
При нормальных условиях такая схема очень эффективна для стран периферии, которые нуждаются в международных инвестициях, открывают свои рынки, и центр перебрасывает в них необходимую массу денег. Но при возникновении кризисной ситуации в странах периферии капитал изменяет движение и начинает свой отлив обратно к центру.
До определенного момента такое движение инвестиционного потока полезно центру, но если кризис в странах периферии станет очень глубоким, их бедственное положение становится невыгодным центру, он рискует попасть в область кризиса.
Подобные примеры есть уже в Малайзии, которая вследствие кризиса отброшена на 30 лет назад в своем развитии и попала в изоляцию. В России в 1998 г. вследствие резкой девальвации рубля были зачеркнуты все социальные завоевания последних десяти лет экономических реформ.
Таким образом, интегрирование стран финансовой периферии в мировую систему капитализма скрывает постоянную опасность катастрофических кризисов.
Но любые попытки выйти из игры таят в себе еще большие опасности. Невозможно полностью приостановить движение капитала, иначе он оставляет страну нелегальными путями, в результате чего национальная экономика обескровливается. В то же время это автоматически наносит удар по другим странам, имеющим с ней внешнеторговые отношения. Дополнительный фактор, который способствует дезинтеграции системы мирового капитализма, это неспособность международных финансово-кредитных институтов удержать систему от распада. Указанные факторы в кризисный период усиливают утечку капитала с периферии к центру. Имея ввиду, что система строится по принципу дезинтеграции «центр-периферия», кризис и процесс дезинтеграции, она оказывается «размытой во времени и пространстве». Даже и после выхода из кризиса в периферии все еще остается напряжение.
Если же депрессия дойдет до центра (т.е. США), это может вызвать разрушение мировой финансовой системы и международной системы торговли [29, С. 13].
Такова, в общих чертах, схема Сороса по цепной реакции экономических кризисов в мировой капиталистической системе.
В-четвертых, Сорос задевает вопрос о глубоком противоречии между капитализмом и демократией. По его мнению, страны, которые находятся в периферии мировой капиталистической системы, вынуждены догонять, по понятным причинам, более развитые государства, ее центр. А это может получиться только с помощью привлечения и использования международного капитала. Фактически, большая часть мировой экономики, пытаясь решить именно эту задачу, находится в постоянной и очень жестокой конкуренции за международные инвестиционные ресурсы. Но реальным козырем в этой борьбе может послужить низкая зарплата, что при других равных условиях ведет к повышению нормы прибыли капитала.
В демократической Европе такая борьба ведет к несоблюдению традиций, и частные компании всячески стараются снизить объем своих прибылей [29, С. 26]. В противном случае, это вызвало бы требования рабочих о повышении их зарплат, и замедлило бы приток международных инвестиций. В большинстве случаев замораживание зарплат значительно легче для авторитарных правительств, что предполагает триумф для тоталитарных режимов в многих странах поздней индустриализации. Таких примеров много в большой части восточно-азиатских государств, где правительства заключают контракт с местным бизнесом, помогая ему стимулировать капиталы. «Азиатская модель» требует государственного регулирования и руководства промышленностью, и контроля над зарплатами. Первой такую политику проводит Япония. В Южной Корее эта государственная политика осуществляется военной диктатурой, которая держит в своих руках небольшую группу промышленных конгломератов; подобный союз наблюдается и между военными и предпринимателями в Индонезии. В Сингапуре само государство становится капиталистом, а в Таиланде вмешательство военных в коммерческую жизнь страны очень велико [29, С. 121]. Сорос не исключает, что Россия пойдет по этому пути.
Он относится скептически к ожиданию, что успешная деятельность авторитарных режимов в конечном счете доведет до развития демократических институтов.
В первую очередь, как показывает практика, международные банки и транснациональные корпорации чувствуют себя увереннее при сильном авторитарном режиме [29, С. 122]. Следовательно, такие структуры скорее задерживают, чем содействуют приходу к власти демократических правительств.
Во вторую очередь, управляющие диктаторы неохотно расстаются с властью.
В третью очередь, в капиталистической системе нет сил, которые бы могли толкнуть отдельные страны к демократии, делая акцент на том, что капитализм равен благосостоянию, демократия равна власти.
В-пятых, специфика современного капитализма ведет к отрицанию политической демократии.
В-шестых, асимметрия в отношениях «кредиторы-должники», по мнению Дж. Сороса, главная причина для возникновения временных кризисов. Он считает, что МВФ относится более жестоко к должникам, чем к кредиторам, и в этом состоит асимметрия в их отношениях.
В связи с изложенным, перед международным сообществом стоит дилемма: регулировать мировые финансовые рынки или предоставить каждой стране возможность защитить свои интересы всевозможными средствами. По мнению Сороса, изменение существующей системы должно происходить путем ликвидации отмеченной асимметрии в отношениях между кредиторами и должниками, с перебросом определенных потерь во время кризиса на и за счет кредиторов [29, С. 198].
По нашему мнению, такой подход со стороны Сороса очень убедителен и оригинален.
В целом, предпринятый Соросом анализ современного капитализма с точки зрения политического и экономического либерализма заслуживает особого внимания и высокой оценки со стороны научной общественности.
Второй тезис — Питера Дракера, согласно которому, несколько десятилетий назад каждый знал, что посткапиталистическое общество, наверное, будет марксистским [15]. Сегодня, уверенно говорит он, все мы знаем, что единственное, что не случится с будущим обществом, это то, что оно не будет марксистским. Но в то же время он утверждает, что развитие страны выходят из чего-то, что могло было быть названо «капитализм». Наверное, рынок останется эффективном объединителем экономики. Как общество развитые государства уже вошли в посткапитализм. Эти страны, по мнению Дракера, превращаются в общество «новых» классов, которые в своей глубокой сущности содержат новый центральный источник богатства. Существуют два социальных класса, говорит Дракер, которые преобладали в капиталистическом обществе: капиталисты, которые обладают и контролируют средства производства и рабочие, пролетарии по Марксу, отчужденные, эксплуатируемые, зависимые. Сначала пролетарии, по его мнению, превращаются в «довольный» средний класс вследствие революции производительности, которая начинается во время, когда К. Маркс умер, и достигает своего апогея во всех развитых странах после Второй мировой войны. Начинает господствовать индустриальный рабочий, который уже не пролетарий, но все еще «рабочий». После этого происходит «революция менеджмента», и «синие воротнички» начинают быстро уменьшаться в количестве. Еще более чувствительна, по мнению автора, потеря ими социального статуса и власти.
До 2000 г., прогнозирует ученый, не остается развитого государства, в котором традиционные рабочие, занимающиеся производством и движением товаров, представляют уже более шестой или восьмой части рабочей силы.
Капитализм достиг своего апогея раньше — в начале XX века, но не позднее Первой мировой войны. С тех пор никто не смог стать равнозначным противником по мощи и престижу таким людям, как Морган, Карнеги или Форд в США, Сименс, Тиссен, Ратенау, Крупп в Германии, Монд, Кюнард, Ливер, Викерс, Амстронг в Великобритании, де Вендель и Шнайдер во Франции, или семьям, которым принадлежат большие цаибатсу (несколько богатых семей, владеющих торговлей, финансами и промышленностью) Японии: Мицубиши, Мицуи, Сумгитомо. К началу Второй мировой войны они замещены профессиональными менеджерами. Нанятые упрапвляющие, то есть менеджеры, получают «исключительно высокую зарплату» или бонусы, хотя они сами не обладают никакой или почти никакой собственностью.
Для доказательства своего тезиса о глубоком изменении капитализма Питер Дракер указывает на пример того, что в развитых странах пенсионные фонды контрулируют запасы и движение денежных масс. Начало этого явления замечается в 50-е гг. XX века. Механизмы управления и регуляции пенсионных фондов разрабатывается лишь сейчас. Самый большой пенсионный фонд в США, где это явление возникло, и сегодня развивается больше всего, обладает активами в 80 млрд. долларов; даже маленький пенсионный фонд инвестирует в экономику приблизительно миллиард долларов. Подобные накопления капиталов делают ничтожным все, что в прошлом управлялось самыми сильными капиталистами. Возрастная структура развитого общества — гарантия, что пенсионные фонды получают все большее значение в каждом из этих государств.
Преференциальные собственники этих фондов — наемные рабочие. Если использовать определение Маркса о социализме, как владением средств производства самими рабочими, по мнению Дракера, США должны были бы быть самой социалистической страной, оставаясь в то же время капиталистической. Пенсионные фонды в стране управляются новым типом капиталистов — безличных, анонимных наемных рабочих с зарплатой, экспертов по инвестициям, аналитиков и менеджеров ценных бумаг.
Питер Дракер считает, что реальный, контролирующий источник и безусловно, решающий «фактор продуктивности» уже не капитал, не земля и труд. Это — знание. На место капиталистов и пролетариев приходят классы посткапиталистического общества — работники в сфере знания и услуг.
Посткапиталистическое общество, по мнению Питера Дракера, вероятно, использует свободный рынок как доказанный механизм экономической интеграции. Это не будет антикапиталистическое общество, но и не капиталистическое — институты капитализма уцелеют, хотя некоторые из них, такие как банки, будут играть совершенно другую роль. Но центр притяжения в этом обществе — его структура, его общественная и экономическая динамика, общественные классы и его проблемы будут различаться от того, что сложилось за 250 лет, и обрисовывает темы, вокруг которых создаются политические партии, общественные группы, общественные системы, а также личные и общественные интересы.
Не капитал, не природные ресурсы (святая святых экономистов), не «труд» будут основным экономическим источником, «средством производства», если использовать этот политический термин. Согласно прогнозам П. Дракера, это будет знание. Основной деятельностью, посредством которой будет создаваться богатство, не будет распределение капиталов в зависимости от производственных нужд, не будет и «труд» — два полюса во всех экономических, социологических, философских и политологических теориях в XIX и XX веках, независимо идет ли речь о классическом, марксистском или неокейнсианском взгляде. «Производительность и инновация» сегодня производят стоимость: обе — практическое применение знания в деятельности, в работе. Ведущие группы, по мнению П. Дракера, в обществе знания будут «работающие в области знания, администраторы знания, которые знают, как распределить их, согласно производственным потребностям, точно так, как капиталисты знали, как распределить финансовые средства для нужд производства; профессионалисты в области знания; наемные рабочие в этой сфере. Эти люди, по мнению П. Дракера, будут работать в организациях, но в отличие от наемных рабочих при капитализме, они будут владеть как «средствами производства», так и средствами и«орудиями производства»: первыми через свои пенсионные фонды, которые во всех развитых странах быстро становятся единственными реальными собственниками; вторыми - от того, чторабочие в сфере знания владеют своими знаниями, куда бы не пошли, несут их с собой. Следовательно, продуктивность работы в области знания, как и работающие в ней будут экономическим вызовом для посткапиталистического общества.
Социальный вызов посткапиталистическому обществу также и работающие в сфере услуг. У них, в целом, нет образования, как у работающих в сфере знания, которых большинство в любом развитом государстве.
Дихотомия ценностей и эстетических вкусов будет разделять посткапиталистическое общество. Но это не будут «две культуры» — письменная и научная, о которых английский ученый, писатель и государственный администратор Чарлз Перси Сноу пишет в своей книге «Две культуры и научная революция» (1959 г.). Такое разделение полностью возможно.
Дихотомическая связь, по нашему мнению, реализуется между интеллектуалами - людьми умственного труда и «менеджерами» и «прагматиками». Первые будут заниматься идеями, авторые - практической деятельностью. Основная, философская основа посткапиталистического общества в том, чтобы достичь нового синтеза из этой дихотомии.
Если знание — источник богатства в посткапиталистическом обществе, то какова будет роль и функция труда и капитала, которые основа капиталистического (и социалистического) общества.
То, чего не успело капиталистическое общество, будет довершено в посткапиталистическом обществе, это будет видно в политической области; труд в его теперешнем виде исчезнет как фактор производства, а роль и функция традиционного капитала получит новое определение.
По мнению П. Дракера, мы перешли в «общество наемных рабочих», где труд не представляет такой ценности, как прежде. В то же время мы перешли в капитализм без капиталистов, а это входит в противоречие с нашими прежними представлениями. В следующие десятилетия эти проблемы будут в центре политического внимания.
Каковы роль и функции труда и финансового капитала в начале третьего тысячелетия?
В годы «упадка промышленного производства» в США почти не изменилась доля промышленности в ВВП. В 1975 г. она — 22%, в 1990 г. — 23%. Притом за эти 20 лет ВВП вырастает в 2,5 раза.
П. Дракер прогнозирует, что эта тенденция продолжится, если в США не наступит тяжелый хозяйственный кризис. Вероятно, промышленное производство сохранит этот уровень 23% от ВВП, и за предстоящие 10-15 лет дойдет до удвоения. Ожидается, что доля трудовой занятости в общей рабочей силе в отрасли упадет до 12% и ниже. На практике это означает, что резко сузится размер занятости в промышленном производстве.
В этих двух государствах различным образом реагируют на одни и те же тенденции развития. В США существуют пессимистические, мрачные прогнозы в отношении «упадка промышленного производства». В Америке это идентифицируется с трудовой занятостью работников »синих воротничков». В Японии - реакция противоположна. Перемены, наступившие в последние 20 лет для японцев — победа, для американцев — считаются поражением. Для японцев, говорит образно П. Дракер, чаша «полуполная», а для американцев — «полупустая».
В двух странах стратегии различны. В Америке на рабочие места в промышленности смотря как на бесценное качество. В Японии же на них смотрят как на ответственность и обязанность. США делают отчаянные попытки привлечь производителей, которые предлагают квалифицированные рабочие места. В бедных американских штатах - Кентукки и Теннеси привлекают японских автомобилестроителей обещаниями долгосрочных налоговых льгот и займов при низких процентах. В Лос Анджелесе объявлены награды для договоров, заключенных на миллиарды долларов для быстрого переоборудования компаний.
Различия в социальных структурах США и Японии объясняют и различный способ, которым они реагируют на две одинаковые тенденции. Сокращение ручного труда в Америке при производстве и перемещении товаров, лишает или уменьшает на практике занятости чернокожих, а они — самое заметное меньшинство в Америке.
В Японии большая часть молодых людей на практике имеют среднее образование, и считается, что они чересчур образованны для ручного труда. Они – служащие. Продолжающие обучение в университетах после окончания занимают управленческо-административные или профессиональные должности.
Американцы и западноевропейцы утверждают, что каждая страна нуждается в базе для промышленного производства. Это для них означает рабочие руки.
Японцы считают, что было бы выгоднее, как экономически, так и социально, если в развитых странах вместо создания рабочих мест для «синих воротничков», сэкономленные деньги вкладывались бы в образовательную систему государства и таким образом бы гарантировалась возможность молодым людям усвоить новые знания, чтобы подготовиться к работе в области знания или стать высококвалифицированными рааботниками в сфере услуг.
Развитые страны на практике все еще имеют необходимость в индустриально-промышленном производстве. США имеют самое развитое сельское хозяйство в мире, хотя в данный момент фермеры — всего 3% работающих в отраслях страны. В концу Второй мировой войны их было 25%. Они могут считаться и мировой индустриальной силой в начале XXI века при трудовой занятости в промышленности не более 10% всего работающего населения.
И в обозримом будущем будут рабочие места, которые будут нуждаться в живой силе множества людей. Повышение производительности традиционного рабочего места может происходить благодаря современным знаниям, полученным во время обучения. В следующие десятилетия наибольшая нужда будет в «техниках», то есть квалифицированном техническом персонале.
Сейчас в академических кругах развитых стран дискутируется проблема, есть ли достаточная «производительная промышленная база» для всех операций, связанных с технологией, дизайном, маркетингом индустриальных изделий. Если у государства есть база знаний, оно может иметь и серийное производство. Но труд, совершаемый только «синими воротничками», которые обслуживают машины, неконкурентоспособен. Конкурентоспособное производство предполагает рабочие операции, исполняемые, преимущественно, людьми, обладающими знаниями, с помощью машин, как, например, компьютерные консоли и заводские компьютеризованные рабочие станции обслуживания из 97 техников в сталелитейном заводе «Юнайтед Стейдс Стиил».
По мнению П. Дракера, начался процесс радикальной перемен в мировой экономике, хотя она остается рыночной и сохраняются институты рынка. Если все еще говорится о «капиталистической» экономике, преобладающий фактор в ней — «информационный капитализм». Производства, которые за последние 40 лет продвигались к центру экономики, занимаются, преимущественно, созданием и распространением информации, а не изделий и предметов.
«Сверхбогатые» в условиях старого капитализма были бароны сталеварения XIX века. «Сверхбогатые», рожденные промышленным бумом после Второй мировой войны, были производители компьютеров и софтверных продуктов, производители телевизионных программ, как, например, Рос Перо — «человек, создавший целый бизнес в области информационных систем и ими руководиввший».
Информация и знания превращаются в основные источники богатства. 10 лет назад начали публиковаться и первые исследования экономического поведения знания. В них даются ясные доказательства, что поведение экономики, основнованной на знании, не вписывается в утверждения существующих теорий экономического поведения. Новая теория экономики, которая основана на знании, также не вписывается в существующие до сих пор теории об экономическом поведении. Следовательно, эта новая теория будет отличной от всех прежних теорий, независимо, идет ли речь о кейнсианской или неокейнсианской, классической или неоклассической.
По мнению П. Дракера, и других аналитиков, «совершенная конкуренция» — модель перенаправленности ресурсов, но также и распределения экономических вознаграждений.
В «реальном мире» встречается и несовершенная конкуренция. Но в экономике знания несовершенная конкуренция — наследственный дефект ее самой. Ни экономика свободной торговли, ни протекционизм сами по себе не будут полезны при разработке будущих экономических стратегий. Экономика знания, вероятно, будет нуждаться в балансе между ними.
Согласно другому положению, экономика определяется или расходами, или инвестициями. Кейнсианцы и неокейнсианцы (как Мильтон Фридман) связывают ее с расходами; классические и неоклассические школы (например австрийская) делают ударение на инвестициях.
Применение различных видов нового знания, в первую очередь, для усовершенствования процесса, продукта и услуги; во вторую очередь, для разработки новых и различных продуктов, процессов и услуг; и в третью — оригинальной инновации, создают перемены в экономике и в обществе.
В конечном счете, объем знаний, то есть его количественная характеристика не столь важна, сколько его производительность, то есть качественная характеристика. Это относится как к старому, уже накопленную знанию, и его применению, так и для полученных вновь знаний.
Сказывается, что знание не дешевый товар. Все развитые страны расходуют до 20% БНП для его создания и распространения — для обязательного образования, прежде, чем оно превратится в молодую рабочую силу. В развитых странах на него тратится около 10% БНП. Работодатели выделяют еще 5% дополнительно на повышение квалификации своих рабочих для, так называемого непрерывного образования. От 3 до 5% совокупного национального продукта расходуются на научно-исследовательскую и прикладную научную деятельность, то есть на производство новых знаний.
Совсем мало стран в мире, которые выделяют большую часть БНП для формирования традиционного капитала, т.е. денежной массы. Япония и Германия — достигают 20% общего продукта, только после Второй мировой войны. В США годы подряд накопление капитала не доходило до 20% БНП.
Следовательно, накопление знаний оказалось самым большим вложением, которое делается в развитых странах. Возвращаемость инвестированных в знание средств со стороны государства или какой-либо компании все более превращается в фактор, определяющий их конкурентоспособность.
В современном американском обществе замечаются симптомы, подобные британским, уменьшения продуктивности в сфере знания, в сравнении с японцами. От производства микрочипов до факс-аппаратов, от элементов машин до копировальной техники американцы создают новые технологии, что бы видеть, как японцы разрабатывают их производство, а после этого захватывают и их рынки.
В Германии до объединения экспорт на душу населения годы подряд был в 4 раза выше, чем в США и в 3 раза больше, чем в Японии. В области новых технологий (компьютеры, телекоммуникации, фармацевтика, новые материалы и др.) в Германии пропорционально инвестируется столько средств и человеческих ресурсов, сколько и в США, даже больше. Но создается сравнительно меньше по объему нового знания, и страна потерпела полный неуспех в своих попытках превратить его в успешные инновации. Новое знание остается формой информации, не становясь производительным.
В Японии во второй половине XX века развились исключительно высокие темпы, как традиционных производств, так и рассчитывающих на знание современных индустрий. Страна не рассчитывает только на собственные научные знания, но и на американские, особенно, в области технологий и менеджмента. Собственная научная база в Японии начинает создаваться в конце 70-х гг. То есть в годы, когда она становится экономической силой N2 в мире.
О продуктивности капитала заговорили в конце 50-х гг. и в начале 60-х, когда в мире увлеклись централизированным планированием (по примеру СССР, во Франции, основывающемся на консенсусе). Еще Маркс мыслил о количестве капитала, но не останавливался на его производительности. Кейнс делает разницу между инвестированными и накопленными денежными средствами. Он принимает, что после вложения денег, их продуктивность — данность.
Во второй половине XX века возникает вопрос, каково количество дополнительной продукции, которая получается, если делаются дополнительные вложения. И тогда становится ясно, что существует разница в продуктивности денежного капитала, и она имеет огромное значение.
При первых попытках измерить реальное состояние при обеих моделях планирования (советской и французской) оказалось, что производительность капитала низка и вырисовывается тенденция спада.
Построенные гигантские сталелитейные заводы, создающие новые рабочие места в этих странах, редко переходят на хозрасчет, не говоря о прибыли. Так они превращается в мельницу для их национальной экономики, вместо того, чтобы приносить дополнительный инвестиционный капитал. Есть вероятность, что централизованное планирование будет также превращать капитал, который несет знание, в непродуктивный, как получилось с финансовым капиталом.
Планируемое повышение знаний в так называемых высоких технологиях, как в Японии, например, амбициозные проекты создания компьютера «пятого поколения», так и в США посредством разнообразных планов создания так называемых консорциумов, финансируемых правительством в области инноваций, до сих пор не создало что-то, что бы сильно впечатляло.
Процесс создания инноваций, то есть применение знаний для производства новых знаний требует, кроме цен, реализации и планирования, децентрализации, постоянных усилий и организованности.
* * *
Третий тезис — современный этап глобализации, точнее, глобальной экономики, (по мнению И. Николова, В. Проданова, П. Ганчева и др.), начинается экономическим кризисом 1969-1973 гг., который по своим параметрам, характеристикам и социально-экономическим последствиям уникален.
В первую очередь, кризис 1969 г. — кризис сверхпроизводства или, точнее, переполненных мировых рынков массовым промышленным производством, типизированной, стандартизированной, конвейерной продукцией. В первые 25 лет после Второй мировой войны США — величайший экономический гигант, доминирующий в Европе, Азии и почти во всем мире. В условиях бескризисного развития мировой экономики, не знающей большой безработицы, родились германские, французские, итальянские, японские и другие экономические «чудеса». Вследствие этого, более дешевые продукты этих стран постепенно вытесняют американские и в самой Америке. В то время, как в 1945-1950 гг. в Японии имелись только американские легковые машины, в 70-е годы четвертьлегковых машин в США уже японские. Достигнуто сверхпроизводство, и рынки переполнены. Кризис начинается. Капитализм не мог и не имел возможности найти другие территории и новые рынки для дальнейшего расширения объема индустриального, материального производства.
До «краха» коммунизма (1989 г.) было еще двадцать лет, когда мирно, впервые без войны, можно было занять рынки стагнирующей социалистической экономики.
Но в 70-е годы пришлось все радикально менять. На место индустриальной эпохи приходит информационная, или, как удачно выражается Алвин Тофлер, «на место второй индустриальной волнысо страшной силой приходит третья информационная волна».
Во вторую очередь, кризис 1969-1973 гг. совпадает с переходом капиталистической системы в мире с четвертой восходящей на четвертую нисходящую волну, согласно «длинных волн Н. Кондратьева». Согласно этой теории о длинных экономических циклах, этот переход означает генеральную смену основных фондов, по существу, перемену мировой среды, рынка, изменения в движении финансовых ресурсов, начального этапа в подготовке смены мирового лидера и все это — как необходимое условие для перехода к пятому циклу и его восходящей волне. Найден единственно возможный выход из кризиса 1969 г.- переход от индустриализма к информационным технологиям. По существу, это условие нового этапа восходящего эволюционного развития.
В третью очередь, глобальные и радикальные перемены, наступившие после экономического кризиса не вследствие новых технических открытий и изобретений, а экономической потребности и возможности ускорить их внедрение. Таков и случай с компьютером, открытым в середине 40-х гг., претерпевшим много усовершенствований, дошедший до третьего поколения и лишь к 1975 г. получивший возможность массового внедрения в производство. Этой цели содействует и появление персонального компьютера, то есть когда он становится экономически возможен и доступен для каждой фирмы, для каждого человека, когда хардвер становится намного дешевле софтвера. Это доказывает максиму, что проходит относительно долгий период, пока данное открытие или изобретение массово внедрится в практику.
Теоретические основы К. Маркса и его последователей о генезисе, развитии (апогее) и загнивании капиталистической общественно-экономической формации и условиях возникновения следующего общества (в утробе «старого») наглядно могут быть представлены в двух пунктах: первый — капитализм самоотрицается в силу действия диалектических законов, в силу своих собственных внутренних противоречий и законов саморазвития; второй — будущее общество — социалистическо-коммунистическое.
Главная социальная сила - класс, исторически объективно определенный совершить этот переход — индустриальный пролетариат. Этих выводов Маркс достигает в результате многолетней теоретической и эмпирической исследовательской работы. Индустриальный пролетариат и люди наемного труда — объект эксплуатации в самой высокой степени. Они создают добавочный продукт (стоимость), а другие его присваивают. В начале третьего тысячелетия перед порогом XXI века в силу объективно изменившихся социально-экономических условий, с уменьшением индустриального пролетариата, эта социальная сила — люди наемного труда.
Исходной позицией им служит положение К. Маркса: «Никогда общественная формация не погибает, прежде, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточный простор, а новые высшие производственные отношения не наступают никогда прежде созревания материальных условий для этого, в недрах старого общества».
При углубленной интерпретации основных трудов К. Маркса, Фр. Энгельса и В. И. Ленина и их последователей (в новое время Мао Цзе Дун и Дэн Сяо Пин) можно проследить развитие этого основного постулата исторического материализма, самоотрицание капитализма в результате его собственного внутреннего противоречивого развития.
Нельзя обойти кардинальную проблему о предпосылках краха коммунизма, так называемого реального социализма и всей системы, как теории, идеологии и практики в Восточной Европе и бывшем СССР. Некоторые из объективных причин, предопределивших его историческую обреченность: построение социализма в преимущественно отсталых в экономическом отношении странах, в которых нет развитой индустрии и индустриального пролетариата. В этих странах с недостаточно развитыми экономическими и социальными системами, с не достаточной степенью развития производительных сил, в недрах которых развились бы новые производственные отношения, силой и на базе определенной идеологии навязано построение, на деле, так называемого социалистического общества не на основах научного социализма.
Перед нами стоит вопрос, где граница, до которой капитализм может и имеет потенциальные силы развивать свои производительные силы и после которой капиталистические производственные отношения отмирают?
Ответ на этот вопрос мы находим в «Экономических рукописях 1857-1859 гг» К. Маркса в главе о капитале, §10 «Развитие фиксированного капитала как показателя развития капиталистического производства».
Так как понятие «фиксированный капитал» вышло из употребления, следует отметить, что Маркс его рассматривает в самых различных аспектах, но его крайнее синтезированное определение — «средство труда», «инструмент», «машина».
«…Включенная в производственный процесс капитала, — пишет Маркс, — машина или, точнее, автоматическая система машин (система машин; автоматической является только самая законченная, самая адекватная форма этой системы, и лишь она превращает машины в систему), приводящаяся в движение автоматом, движущей силой, которая движется сама. Этот автомат состоит из многочисленных механических и интеллектуальных органов, так что сами рабочие определяются только как его сознательные члены.»
Здесь, в данном случае важны два момента: «интеллектуальные органы», которые в наше время — компьютеры, и рабочие в производстве — «его сознательные члены». Эти мысли Маркса не случайны, а логическое завершение — заключение из углубленного и всестороннего исследования накопленного капитала и всех экономических и социальных последствий, до которых доводит развитие фиксированного капитала — показатель развития капитализма.
Под заглавием «Разложение капитала как господствующей формы производства в развитии буржуазного общества», в §10, Маркс рассматривает разложение капитала. Исходной позицией ему служит уменьшение непосредственного труда в производстве и превращение его во второстепенный фактор в создании общественного богатства.
На этой основе он приходит к выводу, что капитальное отношение между живым и опредмеченным трудом — «последнее развитие стоимостного отношения и лежащего на стоимости производства». И продолжает: «…главной целью производства и богатства стал уже не непосредственный труд, который совершает сам человек, ни время, за которое он работает, а присвоение всеобщей производительной силы…». «Кража чужого рабочего времени, на котором почиет современное богатство, выглядит жалкой основой в сравнение с этой недоразвитой основой созданной самой крупной промышленностью. Раз труд в непосредственной форме перестал быть больше источником богатства, рабочее время перестает и должно перестать мерой богатства…». В этом смысле приведем еще одну мысль Маркса: «Рабочее время как мера богатства полагает само богатство как основание на бедности». На вопрос, что является источником общественного богатства при автоматизированном машинном производстве, он дает следующей ответ: «Развитие фиксированного капитала показывает, до какой степени вообще общественное богатство при автоматизированном знании,…,стало непосредственной производительной силой, и потому условия самого общественного жизненного процесса попали под контроль всеобщего интеллекта и преобразовались в соответствии с ним… до какой степени общественные производительные силы произведены не только в форме знания, а как непосредственные органы общественной практики, реального и жизненного процесса».
В начале XXI века человечество попало под контроль всеобщего интеллекта и не преобразуется в соответствии с ним. Но это процесс, констатированный Марксом как тенденция, начался и ему принадлежит будущее. В конце изложенных мыслей Маркса о распаде капитализма нам хочется указать, что вместо рабочего времени, он рассматривает освобожденное от производства время как «располагаемое для всех…», необходимое для собственного развития индивидов и из-за этого в конце приходит к выводу, что фиксированный капитал — уже человек-творец.
Современная глобализация не только отрицание капитализма, но и начало его окончательно отмирания, исчезновения как общественно-экономической системы. Этот процесс начинается не одновременно во всем мире, а в самых развитых в отношении информационных технологий и информационного производства капиталистических странах.
Подобные процессы наступают и в Великобритании, Франции, Германии и др. Независимо от уменьшения роли непосредственно занятых в сельскохозяйственном производстве, их производительность, как и урожаи, нарастают исключительно ускоренно, и в 90-е гг. за час работы фермер, работающий в этой отрасли, дает около 400 кг пшеницы.
В прошлом веке наступили значительные изменения в рабочем времени и социальном статусе рабочего класса. Средняя продолжительность рабочего времени с 3000 часов в год в 1914 г. в США в конце века уже 1800 ч., а в Германии — 1650 ч., а в некоторых странах, членах ЕС проектируется 35 часовая рабочая неделя.
Так обрисовывается тенденция того, что будущее развитие индустриального производства, вообще производства материальных благ, будет все более наукоемко и высокостоимостно, автоматизировано до его полного обезлюживания.
Это особенно видно в производстве информационных товаров. Так, согласно исследованиям, соотношение между самыми известными фирмами, которые занимаются информационными продуктами: «Нетскейп» 1:60, «Оракул»- 1:13, «Ройтер»- 1:10,2; «Майкрософт»- 1:9,5; «Интел»- 1:2,28; «Хюлет Пакард»- 1:1,35. Фирма «Нетскейп» разрабатывает программы для Интернета и имеет собственный капитал — фонды стоимостью 17 млн. долларов. Коллектив ее — 50 человек. Но цена фирмы на рынке — 3 млрд. долларов. По мнению авторов исследования, высокая рыночная стоимость фирмы — следствие интеллектуального капитала, а не долгосрочных материальных активов фирмы.
Знания и умения трудового коллектива не являются ни «средним общественным», ни опредмеченым в товаре. Тут идет речь о цене фирмы, которая определяется знанием, умением работать в команде, создавать новости, новые идеи и др. В этом случае цена — денежное выражение не стоимости фирмы «Нетскейп», (это стоимость инвестированного капитала), а речь идет о потенциальном богатстве, которое создает интеллектуальный труд команды фирмы. Так получается, что знание — отрицание капитала и из-за этого — отрицание стоимости. Так что это не скрытая стоимость вообще, и вообще не стоимость, а богатство, созданное творческим трудом в освобожденное от материального производства время. Высокая стоимость, в смысле богатства, создается не капиталом, не долговременными материальными активами, а знаниями рабочей силы.
Так текущее знание является отрицанием определенного знания как капитала. В 80-е гг. прошлого века соотношение между ценами хардвера и софтвера — 80:20, а в конце века, наоборот — 20:80 в пользу софтвера. Можно предположить, что причина такого соотношения в создании богатства из капитало-опредмечивания и текущего знания — творчески труд.
На мировом рынке продукты чисто научной, в том числе, и в фундаментальных науках, исследовательской деятельности имеют многократно более высокую доходность, чем инновация, как их применение в данном виде в производстве.
Вследствие радикальных перемен, которые несет глобальная экономика, место материального производства как главного фактора социального развития постепенно занимается информационным.
Основное и определяющее производственное взаимодействие уже не происходит между физической работоспособностью рабочего и орудием труда как вещественно-энергетическое воздействие на объект труда, и имеет материальное благо, то есть воздействие между трудом и капиталом как опредмеченное знание.
Речь идет о принципиально новом взаимодействии: с одной стороны — текущее знание, идея, носимая высококвалифицированным рабочим, а с другой — компьютер, зафиксированое знание предшествующих поколений, а продукт — информационное благо — новое знание. Капитало производственное взаимодействие распадается.
До сих пор мы рассматривали главное, что труд — источник богатства. Но в начале XXI века оказалось, что не только творческий труд единственный источник богатства. Источники богатства — работающие в сфере услуг, развлекательной индустрии — «шоу бизнеса», музыке, искусстве, кино, театре, спорте. Это — огромная армия, которая участвует своим трудом для создания новых эстетических ценностей, вершинных достижений в искусстве, культуре, спорте. И еще, другая, еще большая часть, которая своим трудом участвует для реализации произведений искусства или спортсмены, часть которых — представители наемного труда.
Публичной тайной являются огромные суммы в долларах, которые получают за свои труд спортсмены из футбольных клубов Великобритании («Ливерпуль» и «Манчестер Юнайтед»), Испании, Италии, Франции, Обьединенных арабских эмиратов, Германии, Голландии, Бразилии, Аргентины, США и др. стран.
По аналогии с воспроизводственным процессом в материальном производстве, который, как процесс обмена веществ, включает два момента: производство — труд, расход человеческой работоспособности и потребление — процесс восстановления рабочей силы, а также информационного производства, измеряемого свободным временем может рассматриваться в двух фазах: «производство» — создание новой идеи, нового информационного продукта или нового индивида — творца, и «потребление» — для разнообразия, развлечения, отдыха, для восстановления и т.д.
В этом духе можно отметить, что Билл Гейтс (самый богатый человек планеты, владеющий 30-50 млрд. долларов) создает и умножает богатство собственным трудом вместе с командой людей, некоторые из которых среди десятка самых богатых в мире. Их труд — эманация освобожденной персонализированной творческой деятельности. Его богатство — дело его собственного труда. Оно – личная, а не частная собственность. И он не должен быть включен в класс капиталистов — эксплуататоров.
В начале третьего тысячелетия прогрессивная роль в развитии человечества принадлежит творческой личности, той, которая сидит на компьютере (включая Интернет) и управляет из своего офиса конвейером и целым бизнесом (экономически, технологически и юридически). Значительно изменяются функции и управляющей команды менеджеров. Они работают в условиях рыночной экономики, и для них исключительно важное значение имеет знать законы и «соблюдать» правила капиталистического хозяйства.
Уже было упомянуто, что в 80-е годы прошлого века соотношение между ценами хардвера и софтвера в цене одного компьютера была 80:20 в пользу хардвера, а сейчас — 20:80 в пользу софтвера. В связи с этим, можно допустить, что таково соотношение между доходами, которые получаются от капитала как техника, хардвер, и доходы знающих и могущих как софтвер, примерное соотношение, которое отражает вклад при создании богатства, а не только пропорции при его распределении.
В начале XXI века констатируется, что формы собственности на капитал также претерпевают существенные изменения. Один из феноменов нашей действительности это то, что крупнейшими инвесторами оказываются общественные фонды, и в первую очередь, по значению, — пенсионеры. Так, например, 75% капитала самого большого банка США Чейз Манхетен — принадлежит пенсионным фондам.
Перед представителями теоретической мысли стоит задача выяснить сложную теоретическую проблему о все более нарастающей и господствующей роли крупного, глобального финансового капитала.
Финансовый капитал в условиях глобальной экономики и как теория, и как практика, и как современная политика, в самом синтезированном виде содержит и выражает основное противоречие капитализма — его общественный характер и его частное присвоение, так, как его сформулировал Маркс.
Сформулировать и определить финансовый капитал сейчас во всех его аспектах и тенденциях будущего развития невозможно, да мы и не ставили себе такой задачи. Нас интересует теоретическое наследие Маркса, которое прямо затрагивает проблемы финансового капитала в сегодняшнем развитии.
Прежде всего, «фиктивный капитал» появляется у Маркса. Он возникает, когда перед истечением срока платежа данной облигации издается новая, и увеличивается капитальная стоимость, хотя и не имеет никакого покрытия.
Новая важная проблема, которой наука должна найти ответ, это соотношение перерастания финансового капитала в фиктивный, а фиктивного в виртуальный и обратно, в какой-то форме (вещественной или информационной) богатства. Это особенно наблюдается при периодических финансовых кризисах капитала.
Во времена виртуального мира возникает проблема виртуальных денег, соответственно — виртуального капитала, который действует с огромной скоростью. Это на практике — сделки, которые совершаются по Интернету, виртуальные курсы обучения и переквалификации, конференции на расстоянии между людьми со всего мира, даже совершение хирургических операций, связь с космонавтами из командных центров и др. Виртуальное постепенно входит в быт людей, в мир, в котором мы живем Это уже не мир капитала и физического труда. Социально-экономическая система капитализма эволюционирует, радикально меняется, в сравнение с XIX веком, и продолжает развиваться и изменяться. Осталась в истории старая социально-классовая структура. В мире есть исключительно богатые страны Севера и исключительно бедные люди и государства Юга. Одни социальные структуры управления сменяются другими структурами — самоуправления и самоорганизации. В условиях глобализирую-щегося мира меняется и классическая роль национального государства, и национальный суверенитет получает другой смысл.
Эволюция, перемены в экономических основах современного глобального капитализма задают тон темпам и формам мировой системы хозяйства. Они вызывают изменения в системе управления, в роли управленческих институтов и регулировании, как в глобальном, планетарном масштабе, так и в региональном, а также в отдельных странах и в самой производственной сфере.
В глобализирующемся мире, наряду с государством, все более мощным становится вмешательство и роль различных мировых и региональных организаций, множества гражданских объединений космополитического характера, отдельных мировых политиков, ученых, менеджеров, бизнесменов в развитии социально-экономической, политической, духовно-цивилизационной и информационной интеграции и глобализации.
Наднациональные организации мирового характера — ООН, МВФ, МБ, ВТО, ЮНЕСКО, ФАР и др., регионального характера — ЕС, НАТО, ОПЕК, ОБСЕ, НАФТА и АСЕАН, Исламская конференция, Арабская лига и др. постепенно отнимают часть суверенитета национальных и многонациональных государств и их функций в регулировании международных отношений.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бауман, З. Глобализацията. Последиците за човека. ЛИК, С., 1999.
2. Белл, Д. Културните противоречия на капитализма. Народна култура, С., 1994.
3. Бжежински, Зб. Извън контрол. Глобален безпорядък в навечерието на XXI век. Обсидан, С., 1994.
4. Бжежински, Зб. Голямата шахматна дъска. Американското превъзходство и неговите геостратегически императиви. Обсидан, С., 1997.
5. Бороноев, А. О., Тхакахов, В.Х. Социальные процессы: методология исследования: Проблемы теоретичной социологии, СПБ, вып. 4, 2003.
6. Бурнашов, И. Л. Великобритания и евро. МЭ и МО, 2002, № 9, с. 70–75.
7. Буш, Дж. Америка ще е пътеводна звезда на XXI век. В-к Стандарт, Интернет издание, 21.02.2001.
8. България в цифри, The Economist, Светът през 2005 г. С. с. 50-59
9. Вайнштейн, Гр. Илич, О новых технологий к “новой экономике”, МЭ и МО, 2002, № 10, с. 22–29.
10. Генов, Н. САЩ в края на ХХ век. Унив. изд. “Св. Кл. Охридски”, С., 1992.
11. Гест, Робърт Африка. По-малко войни, по-големи усилия за разрешаване на конфликтите. The Economist, Светът през 2005 г., С. с. 96.
12. Гиденс, А. Третият път, С., 1998.
13. Глобални модели и прогнози за развитието на икономиката на света и на България. БАН, С., 1991.
14. Дадаян, В. Глобалные экономические модели. М., 1981.
15. Дракър, П. Ф. Посткапиталистическото общество, превод от англ. ез., С., 2000
16. Енгелс, Ф. За авторитета. В: Маркс, К., Енгелс, Ф. Съчинения Т. 18.
17. Калетски, Ан. Британската икономика рискува да загуби конкурентоспособността си. The Economist, Светът през 2005 г., Поредица Демос, с. 63
18. Клайн, Р. Лоурънс. Доклад по проекта ЛИНК, ООН, 17-20.04.2000, сп. Икономическа мисъл, 04/2001.
19. Кларк, Майкъл Международни. Повратна точка за тероризма… “Ал Кайда”, The Economist, Светът през 2005 г., с. 99
20. Кондратиев, Н. Проблеми на икономическата динамика. Дългите цикли на икономическата конюнктура, Унив. изд “Св. Климент Охридски”, с. 61 – 128.
21. Леонидов, Ат. Теорията на икономическия растеж от Адам Смит до Пол Роумър (изсл. проект). Политиката на икономическия растеж в развитите страни – теоретични основи и практика. Икономически институт на БАН, сп. Народностопански архив, 1/2002. с. 3–13
22. Лоонг Лий Хсиен, Азиатската епоха на промяна и обещания. The Economist, Светът през 2005 г., с. 91
23. Маркс, К. Капиталът. В: Маркс, К., Енгелс, Ф. Съчинения, Т. 46, част I, БКП, С., 1978.
24. Недев, Т. Геополитика. Бъдещето на човечеството. ВСУ., В., 2001.
25. Примаков, Е. Години в голямата политика. С., 2000.
26. Рар, А. Владимир Путин. “Немецът” в Кремъл. Изд. Слънце, С., 2002
27. Ростоу, У. Стадии на икономически растеж (некомунистически манифест) Делфин прес, 1993.
28. Сакс, Дж. Как да намалим наполовина бедността. The Economist, Светът през 2005 г., с.105
29. Сорос, Д. Кризис мировога капитализма. Открытое общество в опасности, пер. с англ., М.,1999.
30. Съединени американски щати (джобен справочник). Хейзъл, С., 1996.
31. Сяопин, Д. Китайският път: реформи и стабилност. ЛИК, С., 1999.
32. Уорд, Р. Япония. Завръщането. The Economist, Светът през 2005 г., с. 83
33. Фукуяма, Фр. Краят на историята и последният човек. Обсидиан, С., 1993.
34. Хайлбронер, Р.Л. Икономика за всички. Интерпримат, С., 1993.
35. Хънтингтън, С. Сблъсъкът между цивилизациите, сп. Международни отношения, кн. 5, год. XXII, с. 5–23.
36. Цзъмин, Ц. Реформата и модернизацията – исторически шанс за социализма през XX век. Сп. Понеделник, бр. 7 и 8, 1998.
37. Япония, МЭ и МО, 2002, № 8, с. 49–60.
38. Ячменов, Б. А. Некоторыe особенности рабочего класса и рабочего движения индустриальных стран (заметки по итогом Международного коммунистического семинара в Брюсселс, 204 мая 1998 года). Сп. Марксизм и современность, Украйна, Киев, с. 51 – 56.
39. Bauman, Z. Globalization. The Human Concequenses, 1996.
40. Beck, U. Was ist Globalisierung? Frankfurt a. M., 1998
41. Bzezinski, Z. America`s New Geostrategy. Foreign Affairs, Spring 66, 4/1988.
42. Economist Untelligence Unit, Светът в цифри: Държави. The Economist, Светът през 2005 г., с. 107-119
43. Maddison, A. The World Economy. OESD, P., 2001, p. 362–363.
44. Wallerstein, I. 1. Globalization or the Age of Transition?/ International Sociology. 2000, №2
45. World Bank. Global Economic Prospects and the Developing Countries. Washington, 2002, p. 235.
46. World Trade Organization. Report of the Working Party the Accession of China. Doha 9–13, 11. 2001, p. 36.
47. WTO Trade Policy Review P. 1 2001 Report on Barriers to Trade and Investment, European Commisin. Brussels, July, 2001.