Архитектура, архитектурная культура, метрологический анализ, динамика архитектуры.

Метрологическое изучение исследование динамики архитектуры, выявления факторов, которые влияют на ее историческое развитие. Рассмотрение показателей, которые можно метрологически измерить. (не более 800 символов).

Текст статьи:

Архитектура — художественно осмысленное и символическое выражение пространственной культуры, этноса, государства, эпохи. Архитектурная культура является материальным преобразованием среды человеческого обитания.

На основании изучения истории архитектуры, можно сделать вывод что динамическая компонента в архитектуре рассматривается исключительно в длительном временном интервале, иначе архитектуру следует рассматривать как статическую компоненту культуры.

Проанализируем динамику культуры на примере исторического развития архитектуры с использованием метрологических методов и инструментов.

Прежде всего, выявим факторы, влияющие на развитие архитектуры.

Таблица 1. Классификация факторов, влияющих  на развитие архитектуры.

В таблице 1 факторы условно разделены на три группы: социально-историческая, природно-географическая и строительно-техническая. Поясним каждый из них. В социально-историческую группу входят следующие факторы: функциональность, историко-культурное событие, религия, государство, мода, экономика.

Функциональность имеет немалое значение в архитектурной культуре, сооружения могут предназначаться для разных целей, например административная, военная, религиозная, развлекательная, жилищная и, таким образом, для каждой цели выявляется своя архитектурная особенность. Архитектурное сооружение может иметь несколько функций, для примера   в древние времена в земледельческих общинах храм мог служить как религиозным, так  целям  для распределения ресурсов.

Вторым фактором из данной группы является историко-культурное событие. Исторические личности, развитие культурной среды, взаимодействие разных культур в ходе исторических процессов, исторические процессы и события могут сильно повлиять на архитектурную культуру. Распространение буддизма в I веке н.э. в Китае существенно привнесло свою лепту в китайскую архитектуру. Появились новые типы культовых сооружений, это прежде всего пагоды, представляющие собой башни из кирпича или камня, имеющие несколько ярусов с выступающими крышами, а кроме того, пещерные храмы, подобные индийским. Развивается скульптурный орнамент, появляются извилистые линии, зубчатые контуры и изображения живой природы [1]. Еще один яркий исторический пример, великие завоевания Александра Македонского, которые охарактеризовались началом процесса эллинизма на всей завоеванной территории во всех культурных аспектах, в том числе  архитектуры и градостроительства. Процесс эллинизма способствовал экспансии греческой архитектурной культуры на территории Ближнего Востока (в особенности Египет, Сирия, Малая Азия). Одной из базовых особенностей непосредственно архитектуры было изменение классическим греческим канонам. Здания и памятники стали теперь выполнять не столько свою первоначальную функцию, сколько становились символами богатства, господства и могущества эллинистических правителей и аристократов. Повсеместное строительство дало огромный стимул к развитию новых типов архитектуры. Нарастала отвлеченность декоративной скульптуры, предназначенной для украшения зданий. Распространялись барельефные композиции щитов, поножей, панцирей, шлемов и копий [2].

Следующий фактор в группе — это религия. Данный фактор во все времена являлся особенно актуальным и тесно связан с развитием религиозных культов, канонов и идеологии. Стоит отметить, что религиозные здания старались делать наиболее внушительными и красивыми, вызывающими трепет и восхищение. Архитектура этих сооружений должна олицетворять веру и саму сущность религии. Присутствовали специальные каноны и правила  при строительстве, что существенно влияло на архитектурную культуру.

Пятый фактор из этой группы можно охарактеризовать как модные тенденции. Модой в архитектуре в самом широком смысле слова определяется существующие в определенный период и общепризнанное на данном этапе отношение к внешним формам архитектурной культуры. В моде отражались политические и эстетические тенденции своего времени.

Последний фактор из этой группы, это фактор экономики. Богатство, экономические связи разных культур, торговые пути народа или степень развития государства имеет свое влияние на архитектурную культуру. В свое время торговля – это был эффективный культурный и информационный обмен, экономическое благосостояние могло способствовать ускорению или замедлению динамики культуры. При богатстве общество могло себе позволить строить более дорогостоящие и материалозатратные архитектурные сооружения. Олицетворение богатства как отдельной личности, так и власти и религии можно выразить и посредством архитектурного замысла.

Вторая группа факторов – это природно-географическая. В нее включены следующие факторы: климат, географическое местоположение, геологическое местоположение.

Температура, осадки, влажность воздуха, атмосферное давление, солнечная радиация – совокупность этих условий можно охарактеризовать как климат. Это может влиять на фасад здания, форму крыши, оконных проемов, форму всего сооружения, конструкции кровли, стен.

Следующий фактор – географическое местоположение. Это подразумевает рельеф местности, на которой расположена архитектурная конструкция, удаленность от морей, рек, лесов и озер, местоположение относительно строительных материалов, животный и растительный мир. Наличие определенных типов строительных материалов зависело от географического фактора и  имело определенную роль в появлении тенденций развития архитектуры древнего мира, поэтому географический     фактор был особенно важен в раннем историческом периоде. Также в целом  природный ландшафт мог повлиять на мировоззрение в архитектурной культуре.  К концу III тыс. до н.э., в период начала объединения городов-государств Месопотамии в единое царство, наряду с городскими храмами на платформе, появился новый тип храма зиккурат (что означает «дом горы»), ставшим характерным культовым сооружением Древнего Двуречья. Зиккураты возвышались посреди архитектурных комплексов культовых сооружений и символизировали собой гору [3].

Третьим фактором является геологическая особенность территории. Почва, подземные воды, глубина промерзания почвы способствует некоторым коррективам в архитектурной конструкции, в особенности конструкции фундамента как архитектурного элемента.

Последняя группа факторов – строительно-техническая группа, которая включает в себя следующие факторы: строительный материал, орудие строительства и научное знание.

Фактор строительного материала безусловно влияет на развитие архитектуры. Наличие видов материала, форм строительного материала (блоки, кирпичи, доски)  привносит также свою лепту в развитие архитектуры.

Следующий фактор – орудие строительства, определяется типом, материалом и прочностью орудия и инструментов. Инструменты  помогают реализовывать архитектурные замыслы, поэтому этот фактор также имеет значение.

Третий фактор – научные познания. С развитием человечества, развивается научные знания, научные знания, в свою очередь,  развивают архитектурную культуру. С помощью науки могут открыть новые методы строительства, методы обработки строительного материала. Изучение геометрии и математики, природы способствовало развитию укреплению и упрочнению архитектурных конструкций.

Представленная классификация факторов, которая поможет метрологически проанализировать динамику культуры. Для каждого фактора представим показатели, которые можно метрологически измеренить.

В Таблице 2 приведена таблица показателей метрологического анализа динамики архитектуры и строительства. 

Таблица 2 Показатели метрологического анализа динамики архитектуры

В таблице 2 для каждого фактора представлены показатели, рассмотрим их подробнее.

Фактор функциональность характеризуется размерами сооружения, высотой, этажностью, площадью полезной поверхности.

Показателями фактора материал является плотность, прочность, процентное соотношением материала. Показателями фактора орудия строительства и инструментов могут быть прочность инструмента, материал инструмента, надежности, производительность.

Климат характеризуется следующими параметрами: температура, процент влажности, скорость ветра, атмосферное давление, плотность потока солнечного излучения. К географическому местоположению относится расстояние до строительных материалов, абсолютная высота рельефа, относительная высота рельефа, расстояние разлива рек, площадь особенностей рельефа (лес, горы, озеро).

Фактор геологическая особенность территории можно характеризовать процентным составом почвы, глубиной промерзания, плотностью и влажностью грунта. Проектируемый фундамент рассчитывается с учетом геологических особенностей. Например, в болотистых и часто затопляемых местах строительные конструкции размещались на сваях.

Религию можно охарактеризовать как плотность застройки религиозных сооружений и процент верующего населения. Эти показатели показывают  количество и приоритет в строительстве религиозных храмов.

Например, на территории современной Мьянмы (Бирмы) в древней столице были построены тысячи буддийских пагод в XI-XIII веках.

Фактор государства показывает влияние на архитектуру через политическое устройство общества, общественный строй, идеологию. Важным при определении данного фактора является показатель политическая стабильность (высокая, средняя, низкая), а также процент сторонников данного политического режима.

Экономический фактор можно определить с помощью  объема товарооборота, валового национального продукта (ВНП), трудовыми ресурсами. Например, для постройки великой китайской стены, были доступны бесплатно большие трудовые ресурсы. Обмен строительными материалами способствовал развитию архитектуры.

К показателям моды относится периодичность смен модного веяния. Мода и стиль  является историческим, социальным  и мировоззренческим отражением эпохи. Египетские гробницы были в форме пирамиды, так как пирамида являлась мистическим символом, образцом долговечной и устойчивым сооружением. Пирамида сменила гробницу мастабу, таким образом сменилось мировоззренческое отражение эпохи.

Фактор историко-культурное событие показывает влияние исторических процессов и личностей, взаимное культурное проникновение при тесных связях между народами и государствами. Данный фактор можно охарактеризовать качественным (низкое, среднее, высокое) показателем историческое влияние.

Научное знание определяется показателем долговечностью зданий. Появление новых методов и технологий строительства способствует новому развитию в архитектуре и продолжительностью строительства.

 Литература

1. Шуази О. Мировая архитектура: История. Стили. Направления. –М.:Эксмо, 2010

2. Брунов Н.И. Очерки по истории архитектуры. Т. 1. М.; «Центрполиграф», 2003. С. 398.

3. Всеобщая история архитектуры. Гл. ред. Баранов Н.В. В 12 томах. Москва, «Стройиздат», 1970.

сверхчеловек, комиксы, сверхгерой, массовая культура, постмодернизм.

В статье рассматривается эволюция массовизированного инварианта идеи сверхчеловека в пространстве постмодернистской культуры на примере ее репрезентации в комиксе «Хранители».

Текст статьи:

Идея сверхчеловека присутствует в культуре XX в. во множественных интерпретационных вариантах [1]. Особое распространение получил концепт «супермен», как концентрированная проекция идеи сверхчеловека в пространстве массовой культуры [2, с. 50-75; 135-145]. Однако с 70-80-х гг. XX столетия в евроатлантической культурной традиции начинает доминировать постмодернистская система ценностей, которая, помимо прочего, принципиально меняет семантику и аксиологию массовизированной идеи сверхчеловека, представленной ранее в образах разнообразных сверхгероических персонажей – Супермен, Бэтмен, Капитан Америка и т.д.

Первым и наиболее характерным примером переформатирования традиционного образа сверхчеловека массовой культуры с постмодернистских позиций стала серия комиксов «Хранители» («Watchmen»), созданная А. Муром и Д. Гиббонсом. «Хранители» были опубликованы в 1986 г., что соотносится с самыми поздними датировками начала эпохи постмодерна, которые принимают за ее точку отсчета 80-е гг. XX века [3].

«Хранители» обладают статусом отдельного, особого культурного феномена, оставившего значительный след в современной массовой культуре. Их публикация изменила восприятие комикса как формата существования «визуальной литературы». Например, именно с появлением «Хранителей» вводится такое понятие как «графический роман», применительно к комиксам, выводящий комиксы на новый уровень классификационного восприятия, как особого литературного жанра. В 2005 г. журнала «Time» включаются  «Хранители» в рейтинг в категорию «сто величайших романов». В том же году другой журнал «Entertainment Weekly» поместил этот комикс на тринадцатую позицию в списке лучших романов за последние 25 лет. Известность «Хранителей» закрепили выпущенная в 2008 г. анимированная версия комикса и одноименная киноэкранизация режиссера З. Снайдера в 2009 году. Эта экранизация была неоднозначно встречена как кинокритиками, так и поклонниками комикса, однако в итоге по всему миру с ней познакомились около 20 миллионов зрителей.

Сложившийся вокруг этого комикса ажиотаж говорит о его уникальности и исключительности в контексте массовой культуры, и значит, его идеи нашли отклик в области современной культуры и оказали на нее влияние. В том числе это касается идей сверхчеловека и супергероя, которые были переосмыслены в «Хранителях» и репрезентированы общественности в ином, нежели прежде, концептуальном виде. Сам автор данного комикса (А. Мур) заявляет, что «Хранители» в первую очередь рассказывают о «власти и идее появления в обществе сверхчеловека» [8].

Итак, остановимся более подробно на культурфилософском анализе образов супергероев, которые представлены в «Хранителях», а также  проанализируем культурно-историческую среду их существования.

Первое, что обращает на себя внимание – это псевдоисторичность художественного пространства «Хранителей». В комиксе фактически моделируется инвариант альтернативной истории, разворачивающейся в историческом времени с начала 40-х гг. XX в. до 1985 года. Основным местом действия в «Хранителях» являются США, где в 40-е гг. появляются «супергерои». Важно отметить, что супергерои, их субъектная деятельность оказываются непосредственно вплетены в фабулу важнейших реальных исторических событий этого периода – окончание Второй мировой войны, убийство Д. Кеннеди, война во Вьетнаме, «холодная война» и т.д. Все это добавляет реалистичности художественному повествованию, заставляет действительно задуматься о возможности исторических альтернатив.

Всех супергероев комикса можно разделить на две количественно и качественно неравные группы. В первую входят Ночной Филин, Комедиант, Шелковый Призрак, Роршах, Озимандия, являющиеся «обычными» людьми, которые, разочаровавшись в официальных правоохранительных органах, решили надеть скрывающие их личность костюмы и бороться с преступностью и прочим «злом». Фактически внешне они представляют собой некий размноженный образ Бэтмена. Эти супергерои не обладают никакими сверхчеловеческими способностями, являясь на физиологическом и ментальном уровнях обычными людьми. В аспекте смысловой наполненности каждый из них выражает своим образом определенный социокультурный архетип.

Ночной Филин, с точки зрения внешней эстетики, почти полностью копирует образ Бэтмена, а содержательно выступает выразителем архетипа «хорошего парня», который является усредненным вариантом образа положительного человека, сформированного в массовой американской культуре. Шелковый Призрак – женский героический персонаж, появление которого в ряду супергероев есть отражение значимого в евроатлантической культуре XX в. феминистского движения и борьбы за гендерное равноправие. Комедиант представляет собой совмещение образов «суперагента», «ковбоя XX в.» и «брутального парня». Он груб, часто жесток и циничен. Известный исследователь образной героической семантики комиксов Р. Рейнольдс описал его, как «безжалостного, циничного и нигилистичного, но всё же способного на более глубокое, в отличие от остальных, понимание роли костюмированного героя» [6, p. 106]. Действительно, Комедиант, хотя и является формально защитником общественных устоев и борцом с преступностью, но, по его собственным словам, он «защищает общество от него самого», «видя истинное лицо общества, он предпочел быть пародией на него, анекдотом». Этический образ Комедианта размыт, т.к. этот персонаж часто прибегает к неоправданной жестокости и насилию, что не коррелируется с традиционно понимаемым образом героя. Роршах – герой, носящий маску из ткани, на которой перемещаются черные пятна, принимающие очертания, подобные «тесту Роршаха». Он этически бескомпромиссен и крайне жесток по отношению к преступникам. Склонен к маниакально-депрессивным психологическим состояниям, неприятию своего не-героического Я, имеет пессимистический взгляд на современную социокультурную действительность. Выражает архетип традиционного несгибаемого и прямолинейного героя-одиночки, одновременно осознающего принципиальную бренность своих усилий. Этическая оценка поведенческой стратегии поведения Роршаха, так же как и в случае с Комедиантом, не имеет однозначного выражения. Она подвижна и индивидуально-субъективна. В нем, как и в чернильных пятнах из «теста Роршаха», каждый скорее видит то, что хочет видеть и что соответствует его психологически-индивидуальным представлениям о Добре и Зле. Озимандия – это образ успешного массово медийного героя, совмещающего в себе органическую физическую развитость и значительные интеллектуальные способности. В своей героической деятельности склонен ставить «большие» задачи, в решении которых цель имеет безусловный приоритет над средствами. Озимандия готов жертвовать тысячами жизней людей, ради будущего мира, что превращает его в главного антагониста (сверхзлодея) «Хранителей». Одновременно он остается супергероем, т.к. его действия, хотя и повлекли смерть определенного количества людей, привели к итоговому благу. В данном случае явно демонстрируется возможность одновременной бинарной идентификации одного субъекта в категориях «сверхгерой»/«сверхзлодей».

Данные супергерои, несмотря на явную социокультурную архетипичность образов, представлены как никогда «слишком человечески» в данном жанре, они обладают практически всеми пороками-недостатками, присущими обычным людям. В одной из рецензий было справедливо отмечено, что «одним из узловых отличий «Хранителей» от поточного superhero-movie – это новое ударение в слове «сверхлюди». В голливудской практике давно привыкли делать его на первый слог, но Снайдер вслед за Муром преобразил жанровую фонетику. Прежде всего, люди, а потом уже «сверх» [5]. С течением времени эти человеческие качества все больше проявляются в их героической деятельности, что порождает общественную антипатию по отношению к ним. Люди хотят видеть в этих супергероях полное отражение архетипа «идеального сверхгероя», но их «слишком человеческие» качества мешают этому. И, в конечном счете, указанных супергероев объявляют «вне закона», юридически приравнивая к тем же преступникам, против которых они изначально боролись. Это приводит к тому, что, по сути, главная охранительная функция сверхгероев теряет свой смысл. То есть в данном случае через создание героической множественности, очеловечивание их мотиваций и погружение в повседневность происходит развенчание и девальвирование классического образа сверхчеловека в массовой культуре.

Во вторую группу сверхгероев «Хранителей» входит всего один персонаж – Доктор Манхеттен. Он, в отличие от выше описанных героев, обладает физическими сверхспособностями высокого порядка. «Теперь точно известно, что сверхчеловек существует, и он – американец», – говорит ведущий теленовостей в «Хранителях».  Если всех супергероев-хранителей мы сравнили с собирательным образом Бэтмена, то Доктор Манхеттен на уровне внешней генеалогии этого образа представляет собой некоторую смесь Супермена и Капитана Америки. Доктор Манхеттен – это бывший физик-ядерщик, который получил свои сверхчеловеческие способности в ходе неудавшегося эксперимента, что коррелируется образом того же Капитана Америки. Однако, в случае с Доктором Манхеттеном перед нами предстает персонаж, который выходит за рамки традиционной маскультной сверхгероической установки – «служить и защищать». Он – глубоко рефлексирующий герой, пытающийся осмыслить человеческие ценности, настоящее социально-политическое и общекультурное пространство и понять свое место в нем.

Доктор Манхеттен далек от состояния охранительного геройствования, подобно прежним супергероям. И, оказывается, что новые физические и ментальные способности, т.е. власть над материей на субатомном уровне, возможность мгновенно и беспрепятственно перемещаться в пространстве, видеть будущее, принципиально изменили его сознание. Под их влиянием у него происходит переформатирование мировосприятия, ценностной шкалы жизненных приоритетов и целей. Как следствие Доктор Манхеттен, в первую очередь, начинает дистанцироваться от человечества, традиционных человеческих ценностей. Он избирает стратегию невмешательства, созерцания. На его глазах совершаются убийства и насилие, но все это не вызывает у него острой эмоциональной реакции. Настоящий сверхчеловек в постмодернистской интерпретации оказывается подобен эпикурейскому представлению о боге, который всемогущ и абсолютно блаженен, и от того ему нет никакого дела до людей. Он, подобно сверхчеловеку Ницше, оказывается за гранью Добра и Зла, эта «слишком человеческая» система координат перестает быть актуальной в сверхчеловеческом состоянии. У Доктора Манхеттена отсутствует обычная для супергероев массовой культуры внутренняя раздвоенность Я на сверхгероическое и человеческое альтер-эго. Его Я монолитно и не нуждается в присутствии «человеческой» части, полностью выходя на сверхчеловеческий уровень.

Исследователь истории комиксов Б. Райт утверждает, что «Хранителей» можно рассматривать, как «некролог Мура концепции героев в целом, и супергероев в частности» [4, p. 272]. Мы склонны в целом солидаризироваться с мнением Б. Райта. В «Хранителях» раскрывается сверхгероическая тематика через постмодернистское деконструирование образов массовых супергероев, что, в конечном счете, приводит к их аксиологической девальвации и уходу из общекультурного дискурса. Эту мысль развивает и Й. Томпсон, обращая внимание на то, что через «Хранителей» проблематизируется сама возможность наличия «героев», ставится вопрос об их нужности и социокультурной актуальности [7, p. 101-111].

Показательно, что деконструкции в «Хранителях» подвергается не только образ супергероя, но и образ суперзлодея, т.к. он тоже фактически являлся инвариантом сверхчеловека в массовой культуре, только с отрицательным аксиологическим зарядом. Теперь же ярко выраженный суперзлодей отсутствует. Мы видим, что все относительно – герой становится злодеем, а потом опять героем, т.е. все находится в состоянии тотальной неустойчивости, хаоса. Ценностный выбор между сверхгероем и сверхзлодеем не очевиден и, в конечном счете, сами эти понятия «герой» и «злодей», подобно этической паре «добро» и «зло», перестают означать что-либо сущностное, они теряют смысл, становясь лишь равновозможными и равноценными вариантами инаковости.

В итоге происходит полная деконструкция сверхчеловеческого образа массовой культуры. Прежний образ был «разобран» и вновь «собран» в множественных семантических инвариантах, что создало сверхчеловеческую множественность, через которую девальвировался статус сверхчеловека. Сам концепт сверхчеловека продолжает присутствовать в континууме постмодернистской культуры, однако он теряет свой изначальный смысл, становясь симулякром. Теперь образ сверхчеловека не вступает в диалог с культурными ценностями, не подкрепляет их, не утверждает новые ценности, потому что в рамках постмодернизма метанарративы, к инвариантам которых относится классический концепт сверхчеловека, невозможны. Сверхчеловек превращается в один из симулякров постмодернистской культуры, который несет в себе внешнее обозначение, не признавая наличия субстанциональности  обозначаемого.

Литература

1. Беляев Д.А. Типология концептов Сверхчеловека в евро-атлантической культуре XX в. как иллюстрация дихотомии целостности и дробности аксиологии западной цивилизации // Целостность в мире философии и социально-гуманитарного знания: сборник статей и тезисов докладов I Всероссийской научной конференции с международным участием. 19 ноября 2010. Липецк: Изд-во ЛГТУ, 2011. Ч.1. С. 85-91.

2. Борисов С.И. Героический образ в жанрах «боевик» и «фильм-комикс» в начале XXI века в кинематографиях США и России: дисс… канд. искусствоведения. М., 2010.

3. Маньковская Н.Б. Феномен постмодернизма. – М.-СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2009.

4. Bradford W. Comic Book Nation. 2001.

5. Din Tomas. Тест Роршаха (о фильме «Хранители»). [Электронный   ресурс]. Режим доступа: http://fantlab.ru/blogarticle2905

6. Reynolds R. Super Heroes: A Modern Mythology – B. T. Batsford Ltd, 1992.

7. Thomson I. Comics As Philosophy // Deconstructing the Hero / Jeff McLaughlin. University Press of Mississippi, 2005.

8. Whiston D. The Craft EngineComics.co.uk (январь 2005).

не указаны

не указана

Текст статьи:

Доброе время суток, уважаемые читатели нашего издания. Сейчас мы выпустили в свет 22 выпуск издания «Аналитика культурология», первый в 2012 году. За время нашей жизнги мы опубликовала более 1000 статей ученых разных стран, университетов, учебных заведения, городов, не забывая и начинающих исследователей, как аспирантов, докторантов, так и студентов. Нам очень приятно, что наши авторы  возвращаются к нам и вновь присылают свои статьи для опубликования.

Хотелось бы отметить, что само направление электронного издания дает нам множественные преимущества. Они заключаются в возможности широко привлечения к обсуждению или знакомству специалистов с проблемами и трудами авторов, просмотр материалов которых превышает традиционные бумажные издания в сотни и тысячи раз.  Электронная публикация давно стала равноправным (по сравнению с бумажной) видом публикации, учитывающимся ВАКом при защите и кандидатских и докторских публикаций.

Первый выпуск «Аналитики культурологии» (1-22) в 2012 году размещает представленные материалы по разделам: Теоретическая культурология, Историческая культурология, Социальная культурология  и Прикладная культурология.

Культурологическая проблематика издания очень важна нам, так как культурология активно выстраивается как сформированная академическая наука, занимает в учебных планах университетах обязательное и достойное место.

Каждое из направлений рассматривает актуальные проблемы культурологии, включающие в себя аспекты и известные, проанализированные в новом ключе, и инновационные, поданные как в микро, так и макро-аспектах.

Содержательный пласт статей дает представление об интересах авторов, которые сосредотачиваются и на исследовании свехчеловека, этнических процессах, творчестве в разных его аспектах, анализу регионализации, глобализации и их взаимодействиям, что повторяет процессы, проходящие во всем мире.

Содержание нашего издания выстраивается в уже aпробированном алфавитном размещении статей каждого из разделов.

Статьи подготовлены преподавателями, аспирантами, докторантами, доцентами и профессорами  вузов России и Украины.

Всего доброго, ждем отклики на помещенные статьи, ждем новые материалы, которые надеемся разместить в нашем издании.

С уважением, благодарностью, лучшими пожеланиями и надеждой на сотрудничество          Ромах О.В.

целенаправленный поведенческий акт. Двигательные уровни. Музыкально-слуховые образные представления. Звукообразование на духовых инструментах.

В статье рассматриваются научные выводы в области психофизиологии и психологии, проецирующиеся на организацию учебного процесса в системе дополнительного музыкального образования. Научный анализ работ академиков П.К. Анохина, Н.А. Бернштейна позволит преподавателям детских музыкальных школ и школ искусств развивать у учащихся исполнительские навыки с опорой на теоретические позиции, выявлять особенности двигательного и слухового подходов в обучении игре на музыкальных инструментах.

Текст статьи:

Научные исследования в области психофизиологии и психологии обозначают интересные аспекты начального периода обучения музыкантов-исполнителей. Теория функциональной системы человека, выдвинутая академиком П.К. Анохиным, учение академика Н.А. Бернштейна о физиологии жизнедеятельности, научные работы их последователей находят применение в системе дополнительного музыкального образования России. Научные выводы ориентируют педагогов-музыкантов на развитие у обучающихся двигательных навыков с теоретических позиций, позволяют выявить и объяснить достоинства и недостатки двигательного и слухового подходов в обучении игре на музыкальных инструментах, обосновать необходимость т.н. «доинструментального» периода обучения.

Теория П.К. Анохина пришла на смену рефлекторной теории приспособительной деятельности организма, обозначенной И.П. Павловым. По мнению П.К. Анохина, функциональная система человека — это динамическая, саморегулирующаяся организация, деятельность всех составных элементов, которой способствует получению жизненно важных для организма результатов. По П.К. Анохину, центральным системообразующим фактором каждой функциональной системы является результат ее деятельности. Целенаправленный поведенческий акт развертывается последовательно и включает в себя ряд этапов.

Афферентный синтез — «что делать», какую линию поведения выбрать. Складывается почти моментально (в сотые доли секунды), в то время как сам поведенческий акт развивается значительно дольше. Этап завершается принятием решения.

Принятие решения - на данном этапе поведенческого акта намечается ведущая «линия поведения».

Формирование акцептора результата действия — афферентный аппарат оценки возможных результатов действия. Воссоздаются все признаки прошлых результатов подобного действия. До того, как совершилось само действие, формируется опережающая оценка возможных его результатов, создается определенная модель или программа поведения. Акцептор принимает обратную афферентацию и сопоставляет ее с целью или программой действия. В зависимости от результата этого сопоставления он может санкционировать формирование нового, более точного ответного действия. Акцептор полностью формируется и функционирует на основе механизма опережающего отражения действительности.

Эфферентный синтез осуществляет объединение всех функций организма в целостный поведенческий акт и приводит к целенаправленному действию.

Целенаправленное действие осуществляет взаимодействие организма с внешней средой. Данный этап находится под контролем акцептора результата действия. В процессе постоянного сравнения полученных результатов действия с его представляемой моделью и последующей необходимой корректировкой достигается искомый результат.

Санкционирующая стадия поведенческого акта — завершающий этап поведенческого акта. Поведенческий акт заканчивается, если сигналы обратной афферентации соответствуют модели или программе, заложенной в акцепторе результата действия.

Приведенная архитектура функциональной системы говорит о том, что поведение человека определяется внутренними потребностями и накопленным опытом. Формирование целенаправленного поведенческого акта проходит не линейно, а с опережением реальных результатов деятельности. В таком случае создаются условия для сравнения достигнутых результатов с запрограммированными, что позволяет человеку исправлять, вносить поправки в свои действия. Поведенческий акт не заканчивается действием, как считалось в рефлекторной теории И.П. Павлова, а завершается полезным результатом, который являлся целью двигательного акта.

Каждая двигательная задача выполняется в зависимости от содержания и смысла, на том или ином ведущем двигательном уровне. Уровни построения движений различаются между собой не только видом сенсорной коррекции, но и анатомическим строением. Н.А. Бернштейн считает, что функционирование двигательной системы человека осуществляется на пяти двигательных уровнях, которые распределяются определенным образом.

Низшие — это технические, т.н. «рабочие» уровни А и В, они относятся к подкорковой сфере головного мозга. Уровень С является промежуточным между корой и подкоркой. В коре головного мозга расположены высшие уровни Д и Е, управляющие всей системой.

Уровень А является низшим в двигательной системе, он наиболее удален от сознания и почти никогда не выступает как ведущий. Уровень В выполняет двигательные автоматические действия. Если уровень В становится ведущим, то его функции, связанные с суставно-пространственными перемещениями, могут осознаваться. При воспитании исполнительских навыков уровни А и В вступают в антагонистические отношения, что мешает их согласованной работе, особенно на начальном этапе обучения.

Уровень С обеспечивает точность и меткость движений, в его функции входит регуляция внутреннего состояния мышц и суставов исполнителя. На подсознательном уровне им создаются автоматизированные двигательные комплексы, на сознательном — осуществляется синтез со зрительной и слуховой системами.

Уровень Д полностью обеспечивается корой головного мозга, который управляет движением с четко определенной целью, для чего совершает отбор систем движений, их дифференцирование. Уровень Д является предметным он определяет и осознает конкретные двигательные задачи взаимодействия с предметом деятельности.

В механизме управления и функционирования всех систем, в том числе двигательной и слуховой, особое место занимает уровень Е — уровень высших символических координаций, создания сознательных абстрагированных концепций. На уровне Е совершается логическое действие, осуществляется переход от предметного действия к мысли, способной к дальнейшему развитию. Обобщая результат, помогая в поиске нужного решения, уровень Е разрабатывает цель действия, которая затем конкретизируется в двигательной программе на уровне Д и реализуется «рабочими» уровнями А и В через моторные комплексы уровня С.

Уровень Е развивается достаточно медленно, вместе с усложнением логического мышления, однако в музыкальной педагогике необходимо всемерно способствовать его созреванию через зоны уровня Е: речевые обобщения простых моторных навыков, нотных знаков, затем нотного текста, осознания мотивов и целей деятельности, исполнительских намерений, вплоть до создания творческих концепций.

Целенаправленные движения человека являются движениями высших уровней. Низшие уровни играют подчиненную роль, выполняя при этом фоновые координации. В соответствии с целью и смысловым содержанием двигательного акта один из уровней берет на себя роль ведущего, координируя действия принимающих фоновых уровней. В движении осознается только ведущий уровень.

Если в формировании двигательного навыка исполнитель уделяет первостепенное внимание движениям, то в этом случае задействуются низшие физиологические уровни, которые не способны осуществлять сложную координацию между слуховой и двигательной сферами. Подобная координация осуществима, если двигательный навык вырабатывается на основе ведущей роли слуховой сферы. В то же время, как показывает исполнительская практика, только слуховым методом не всегда удается добиться необходимой координации движений для профессионального овладения элементами исполнительской техники. Преподавателям детских музыкальных школ и школ искусств нередко приходится отвлекаться от музыкально-художественных задач, объяснять и показывать ученику форму движения, необходимую для достижения определенной окраски звука.

Управление движениями технических уровней А, В и С осуществляется уровнем Д, который согласовывает и координирует их функции для выполнения поставленных слуховой сферой уровня Е исполнительских задач. Высший уровень не занимается черновой работой, но осуществляет свои функции посредством уровня Д.

Если на уровне Д не налажена необходимая координация нижележащих уровней, то слуховые представления не смогут реализоваться в том или ином звучании инструмента. Следовательно, прежде чем рекомендовать и прививать ученику слуховой метод управления звучанием, необходимо выстроить конкретные исполнительские движения, которые в процессе дальнейшего обучения смогут стать фундаментом т.н. «перспективных» навыков. Такого рода движения или упражнения должны проводиться на соответствующем двигательном уровне и на первой стадии без инструмента. Цель упражнений — подчинить технические уровни исполнительским задачам. Сделанные выводы необходимо учитывать при организации учебного процесса в музыкальных образовательных учреждениях начального уровня.

Принципы подготовки исполнителей на духовых инструментах опираются на ряд закономерностей. Так, звукообразование на духовых инструментах базируется на особенностях автоколебательной системы, способной создавать незатухающие колебания на основе преобразования постоянного движения в колебательное. Автоколебательная система характеризуется наличием источника энергии, колебательной системы, клапана, регулирующего поступление энергии в колебательную систему периодическими порциями, и обратной связи со стороны колебательной системы, управляющей работой клапана [3; 49].

К примеру, источником энергии при игре на саксофоне служит давление воздуха в ротовой полости исполнителя, роль клапана или звуковозбудителя выполняет мундштук с однолепестковой тростью. Колебательная система — это резонатор или канал инструмента, обратная связь — воздействие колебаний воздушного столба в резонаторе на трость. Звуковозбудитель и резонатор находятся между собой во взаимодействии. С одной стороны, звуковозбудитель воздействует на колебания в резонаторе, с другой — колебания в резонаторе управляют движениями трости саксофона. Обратное воздействие колебательной системы (резонатора) на клапан (трость), характерное для всякой автоколебательной системы, принято называть обратной связью. Именно эта обратная связь колебаний резонатора и трости способствует возникновению устойчивых незатухающих колебаний в инструменте.

Зарождение звука («звуковозбуждение») при игре на духовых инструментах происходит по известному уравнению гидродинамики Бернулли. Суть закона Бернулли заключается в том, что при сужении потока, текущего по трубопроводу, когда скорость потока увеличивается (т.к. через меньшее сечение за одно и то же время проходит такое же количество жидкости, как и через большее сечение), давление в нем, соответственно, уменьшается. Уравнение Бернулли является также основой газовой динамики, которая, в свою очередь, связана с акустикой. Поэтому данное уравнение имеет прямое отношение к зарождению звука при игре на духовых инструментах.

Применительно к саксофону уравнение Бернулли можно интерпретировать следующим образом. С постепенным увеличением внутриротового давления скорость воздушного потока, проходящего в щель между тростью и мундштуком, увеличивается и, соответственно, уменьшается давление у внутреннего края мундштука. В этих условиях внутриротовое давление прижимает трость к краю мундштука, которая, перекрывая полностью (или почти полностью) щель, временно прекращает дальнейшее поступление воздуха в инструмент.

Полученный импульс сжатия, достигнув первого звукового отверстия инструмента, отражается от него и уже в виде импульса разряжения бежит в обратном направлении. Отразившись от края мундштука, закрытого тростью, импульс разряжения распространяется снова к открытому концу, откуда возвращается в виде импульса сжатия. Давление в импульсе сжатия, в результате потерь на звукоизвлечение, обычно несколько меньше, чем в ротовой полости саксофониста. Но, благодаря упругости трости, импульс сжатия открывает щель между тростью и мундштуком. В открывшуюся щель поступает новая порция сжатого воздуха, доводящая давление в импульсе сжатия до первоначального значения. Колебательный цикл многократно повторяется, в результате чего в резонаторе устанавливается стоячая звуковая волна.

Описанный в теории Бернулли процесс подтверждается практически полностью в процессе зарождения звука при игре на саксофоне. Резонатор звука является задающей системой, при которой частота автоколебаний близка одной из его собственных частот. При этом трость саксофона работает как клапан, управляемый резонатором. В этом и состоит механизм обратной связи, изученный Бернулли.

На основании описанной структурной схемы мы можем сделать следующие выводы:

1. Звуковозбудитель и резонатор выступают как два взаимосвязанных звена автоколебательной системы.

2. Качество звучания духового инструмента зависит от взаимодействия двух факторов:

а) от самого инструмента и, прежде всего, качества трости и мундштука;

б) от умения исполнителя добиваться необходимого звучания.

3. Постановка губного аппарата духовика должна осуществляться с учетом закономерностей поведения трости.

Основная задача исполнителя в процессе звукоизвлечения формулируется довольно просто — «не препятствовать естественному звукообразованию». Исполнитель своими действиями в амбушюре должен создать благоприятные условия для звуковозбуждения или оптимальные условия для колебаний трости. В этом случае воздушный столб или акустическая обратная связь переводит колебания трости на свою резонансную частоту в минимально короткое время, звукообразование проходит с ясной четкой атакой звука, без различного рода призвуков, задержек и шумовой компоненты.

Таким образом, при постановке амбушюра учащегося уже в начальном периоде обучения, преподавателю следует учитывать, во-первых, закономерности звукообразования, выявленные механизмы поведения трости на мундштуке саксофона; во-вторых, индивидуальные физиологические данные ученика, рассматривая все исполнительские компоненты в едином комплексе.

Выявленные механизмы поведения трости деревянно-духового инструмента диктуют исполнителю четко определенные, выверенные действия. Координация мышечных групп и движений в исполнительском процессе музыканта представляет собой сложный психофизиологический и биофизический акт. Трудности психофизиологического характера вытекают из того факта, что в центральной нервной системе человека не существует единого центра управления движениями. Даже очень простое движение (к примеру, перемещение руки по определенной траектории) может осуществляться на разных двигательных уровнях — от бессознательно-управляемого до художественно-осмысленного. Особенность двигательных уровней состоит в том, что каждый из них сам по себе представляет замкнутую систему, не связанную с другими двигательными центрами.

В учебной практике детских музыкальных образовательных учреждений данный факт проявляет себя следующим образом. Один и тот же музыкальный отрывок можно выучить и исполнить по-разному. Если внимание одного ученика приковано к движениям, то и исполнение проходит под контролем двигательных ощущений. Другой ученик может использовать слуховой метод, играть, прислушиваясь к себе, не придавая особого значения выполняемым движениям.

Вполне возможно, что их игра в техническом плане не будет значительно отличаться. Если же предложить первому исполнителю играть, «слушая себя», а второму обращать внимание на свои двигательные ощущения, т. е. изменить привычный им способ самоконтроля, то у исполнителей проявится неуверенность и растерянность, приводящие к ошибкам и различного рода сбоям в игре.

С позиций психофизиологии данный случай объясняется следующим образом. Хотя исполнители пользуются в игре одной и той же аппликатурой, одними и теми же мышцами, в то же время, управление игрой осуществляется из разных двигательных центров. Решение проблемы следует искать в объединении двух способов самоконтроля. На ранних стадиях овладения исполнительскими навыками учащимуся необходимо четко осознавать мельчайшие технические подробности выполняемого движения. По мере освоения отдельных компонентов навыка внимание исполнителя освобождается от детального контроля, и движение ощущается как целостное действие.

Критерием правильно выполняемых действий на всех этапах выработки двигательного навыка служат музыкально-слуховые образные представления. Совершенствуя свои слуховые представления, ученик совершенствует и исполнительскую технику, необходимую для реализации идеального звучания. При этом исполнитель уделяет внимание не целенаправленным движениям, а вырабатывает целесообразные действия, сознательно отбирая те или иные движения и действия, которые не только в полной мере соответствовуют требуемому звучанию, но и выполняются с минимальными усилиями.

Отсюда вытекают три важных вывода:

1. При организации учебного процесса в учреждениях дополнительного музыкального образования необходим кропотливый, тщательный и сознательный отбор верных исполнительских движений обучающихся.

2. Сознательный поиск движений должен осуществляться при минимальном напряжении мышц и суставов, не принимающих активного участия в процессе игры.

3. Поиск оптимальных движений исполнительского аппарата осуществляется во взаимодействии с инструментом и с учетом закономерностей звукообразования на духовых инструментах.

При выполнении этих принципов выработанные исполнительские навыки можно считать перспективными, т.к. открываются широкие возможности их дальнейшего развития и совершенствования.

Список литературы

1.      Анохин П. Философские аспекты теории функциональной системы // Философские проблемы биологии. — М., 1973.

2.      Бернштейн Н. Некоторые назревшие проблемы регуляции двигательных актов // Вопросы психологии. №6. — М.,1957.

3.      Диков Б. О дыхании при игре на духовых инструментах. — М., 1956. С.67.

4.      Еремкин Г. Методика первоначального обучения игре на фаготе. — М., 1963. С.29-30.

5.      Кох Э. Школа игры на кларнете In В. — Лейпциг, 1989. С.28.

6.      Музыкальный энциклопедический словарь. — М., 1990.

7.      Платонов Н. Вопросы методики обучения игре на духовых инструментах. — М., 1958.

8.      Розанов С. Основы методики преподавания и игры на духовых инструментах. Изд. 2-е.-М., 1938. С.38.

9. Drake Alan Н. A solution for the reed players sore Up // The Instrumentalist. June, 1973.  

коммуникация, жизненное пространство, коммуникативная сфера, интерактивная сфера, компаративная сфера и состязательная сфера.

В данной статье содержится структурная характеристика коммуникативного аспекта жизненного пространства студенческой молодежи. Выделены и рассмотрены коммуникативная, интерактивная, компаративная и состязательная сферы жизненного пространства.

Текст статьи:

Коммуникация является важнейшей «составляющей» жизненного пространства человека [1, 27-44]. Элементарная схема коммуникации, предполагает наличие не менее трех участников: передающий субъект (коммуникатор) – передаваемый объект (сообщение) – принимающий субъект (реципиент). А.В. Соколов выделяет три признака, которые, по его мнению, отличают коммуникацию от других процессов. Во-первых, в качестве участников коммуникации выступают два субъекта; во-вторых, обязательно наличие передаваемого объекта; в-третьих, коммуникации свойственна целесообразность (функциональность). Исходя из этого, он дает такое определение: коммуникация есть опосредованное и целесообразное взаимодействие двух субъектов [2, 15-16].

Это взаимодействие осуществляется по-разному, на различных уровнях и в разных сферах.

1. Коммуникативная сфера. Коммуникация в узком смысле слова – это передача информации от одного человека к другому, иначе говоря, информационное взаимодействие. Из общего потока этого взаимодействия выделяется «социальная коммуникация». Раскрывая ее содержание, Г.М. Андреева выделяет три особенности:

– суть коммуникативного процесса – не просто взаимное информирование социальных субъектов, но и совместное постижение предмета;

– социальная коммуникация предполагает непременное воздействие социальных субъектов друг на друга посредством определенной системы знаков;

– эффективное коммуникативное влияние возможно при условии взаимопонимания социальных субъектов [3, 85-86].

Для характеристики коммуникативной сферы жизненного пространства важное значение имеют следующие переменные:

– направленность коммуникативных потоков (восходящая, нисходящая, горизонтальная);

– способ установления и поддержания контакта (непосредственная и опосредованная коммуникация);

– степень инициативности коммуникаторов (активные и пассивные коммуникации);

– степень организованности коммуникации (случайные и неслучайные коммуникации);

– степень открытости (открытые и ограниченные коммуникации);

– степень управляемости (управляемые и неуправляемые коммуникации);

– уровни коммуникативного взаимодействия (межличностный, межгрупповой, организационный);

– степень коммуникативного взаимодействия (либеральный, демократический, авторитарный) [4, 37-41].

В процессе коммуникативного взаимодействия его участники (акторы) оказывают друг на друга влияние. Это влияние может быть непосредственным и опосредованным. С непосредственным влиянием, его характером и масштаб связана интерактивная сфера жизненного пространства [5, 259-260].

2. Интерактивная сфера. Характер влияния в процессе коммуникации весьма разнообразен. Психолог А.А. Брудный предложил ранжировать различия в таком порядке: угроза, приказ, указание, настояние, совет, просьба, мольба [6, 165-182]. По мнению большинства авторов, взаимное влияние участников коммуникативного взаимодействия осуществляется посредством психологического заражения, подражания, внушения [7, 85-86; 8]. В самом общем виде заражение можно определить как бессознательную, невольную подверженность человека определенным психическим состояниям. Оно проявляется через передачу определенного эмоционального состояния (приподнятости, подавленности, возмущения и т.п.) [9]. Поскольку это эмоциональное состояние возникает в массе людей, действует механизм многократного усиления эмоциональных воздействий общающихся людей. Человек здесь не испытывает организованного, преднамеренного давления, а бессознательно усваивает образцы чьего-то поведения.

Подражание – один из важных факторов, управляющих нашим сознанием и поведением, в котором ученые усматривали законы социальной передачи культурной и социальной традиции, аналогичные законам биологической эволюции [10]. Сегодня ему не придается такого значения. Тем не менее, подражание играет важную роль в социальном поведении, формирования установок. Механизм подражания опирается на врожденную тенденцию повторять увиденные чужие (а иногда свои, но тогда уже мы говорим о самоподражании) образцы, что способствует усвоению и закреплению новых эталонов поведения, а в случае установок – пониманию явлений и эмоциональному приспособлению к ним [11].

Еще один механизм интерактивного влияния – внушение, под которым понимается принятие чужих мнений и целых когнитивно-эмоциональных схем индивидом с пониженным уровнем критичности. Впрочем, пониженный критицизм вовсе не означает бездумности. Разумеется, внушением могут и злоупотреблять в целях манипуляции поведением человека, и тогда оно имеет морально-негативную окраску [12]. Существует несколько разновидностей внушения. Самые важные из них – прямое внушение, функциональное внушение и внушение авторитета. Прямое внушение опирается на механизм условного рефлекса. Функциональное внушение связано с выполнением функций, предшествующих актуальному действию. Третья разновидность – это внушение с помощью авторитета [13, 18-21].

В процессе коммуникативного взаимодействия не только осуществляется взаимное влияние его участников, но и формируется (или воспроизводится) компаративная сфера жизненного пространства людей.

3. Компаративная сфера. Данная сфера включает отношения социального сравнения людей (от лат. comparatio – сравниваю). Как утверждает Н.С. Данакин и С.Н. Питка [14, 30], не всякое сравнение может быть отнесено к социальному: сравнение становится социальным тогда, когда через него происходит социальная презентация того, кто сравнивает (субъекта сравнения) и того, кого сравнивают (объекта сравнения). Конкретизируя это утверждение, они отмечают следующее. Во-первых, если применительно к познавательной операции сравнения говорят, что человек его проводит, будучи дистанцированным от того, что и кто сравнивается, то применительно к социальному сравнению утверждается, что человек участвует в нем, находясь в этом процессе или включаясь в него. Во-вторых, человек идентифицирует себя как личность с тем, что сравнивается. Предмет сравнения выступает средством презентации (представления) его личности как определенной социальной целостности. В-третьих, в процессе социального сравнения происходит также социальная презентация сравниваемого объекта, который выступает в виде определенного социального эталона.

На этот механизм двойной социальной презентации (т.е. презентации субъекта и объекта сравнения) обратил внимание еще К. Маркс. «В некоторых отношениях, – писал он в «Капитале», – человек напоминает товар, так как он родится без зеркала в руках и не качестве фихтеанского философа: «я есть я», то человек смотрится, как в зеркало, только в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человека» [15, 337].

Компаративное пространство человека образуется из его отношений к тем, с кем он себя сравнивает, и отношений к тому, в чем себя сравнивает.

Социальное сравнение играет значительную роль в жизни людей, хотя далеко не всегда эта роль осознается. Она актуализируется и становится более очевидной в ситуациях жизненного выбора. Судя по данным социологических исследований, проведенных С.Н. Питка, на характер компаративных отношений оказывают заметное влияние гендерные и возрастные факторы. Для девочек-подростков более привлекательны как предмет социального сравнения нравственно-этические качества, для мальчиков – интеллектуальные и физические. С возрастом эти различия ослабевают. Компаративная активность мужчин имеет более выраженную экстенсивную (вширь) направленность, компаративная активность женщин – интенсивную (вглубь). стирается компаративная значимость и привлекательность для молодых людей учебы, физического развития и здоровья [16, 18-19].

4. Состязательная сфера. Компаративные отношения при определенных условиях преобразуются в соревновательные (состязательные) [17, 20]. Таким условием является самоутверждение [18]. Если какая-то деятельность становится для человека сферой его личностной самореализации, самоутверждения, то неизбежно возникает его ревностное (соревновательное) отношение к другим людям и к самому себе. При этом соревновательность как отношение человека к самому себе проявляется в постоянном сопоставлении им своих нынешних достижений с прошлыми и намеченными на будущее, в выборе на этой основе того или иного варианта поведения, стремление превзойти прошлое и приблизиться к будущему [17, 20].

Каждому человеку присуще своего рода социально-психологическое поле – назовем его соревновательным (состязательным), которое, как и магнитное, притягивает к себе результаты деятельности других людей, их поступки, образ жизни в качестве объектов ревностного отношения. Соотносятся эти поля самыми различными способами: накладываются, пересекаются, располагаются рядом и т.д. Поле одного человека, продолжим сравнение, может быть засеяно одной единственной культурой. На поле у другого человека можно заметить сразу несколько культур. Многие качества и дела побуждают его к состязательности. А у третьего – один лишь бурьян, который глушит ростки культурных растений. С поля одного человека видны только ближайшие участки, с поля другого – и самые дальние. Соревновательное поле у одного человека может ограничиваться его ближайшим социальным окружением, у другого – вовлекать в себя выдающиеся творения человеческих рук и разума. Сравнение человеком своих успехов с лучшими в мире достижениями, ревностное отношение к ним образует высшую ступень состязательности. Ничего плохого в этом нет: ведь сравнивать – еще не значит приравнивать.

Соревновательные отношения занимают значительное место в пространстве социальных отношений. Если принять во внимание взаимную направленность действий агентов социального взаимодействия, то все это пространство заполняется тремя основными типами отношений: сотрудничество, состязательность и конфликт. Соревнование занимает промежуточное положение между сотрудничеством и конфликтом. Оно может быть ближе или к сотрудничеству, или к состязательности, меняя, соответственно, формы проявления: от партнерского соревнования, направленного на достижение общей цели, до жесткой конкуренции соперников. Вырастая из кооперации, сотрудничества людей, состязательность может при определенных условиях, перерасти в их конфликт [17, 24]. Как справедливо отмечают П.М. Дизель и У. Мак-Кинли Раньян, «конкуренция между группами может принести пользу, заставляя лучше работать и сплачивая членов коллектива. Разумный баланс между соперничеством и сотрудничеством обычно весьма выгоден… В умеренных дозах такая строго контролируемая конкуренция, несомненно, полезна, но в противных случаях может вызвать многочисленные конфликты, причиняя людям страдания и делая их работу бессмысленной» [19, 145, 149].

Таким образом, с точки зрения пространственного своеобразия целесообразно выделение четырех сфер коммуникации (общения): коммуникативная, интерактивная, компаративная, состязательная. 

Литература

1. Миронов В.В. Коммуникационное пространство как фактор трансформации современной культуры и философии // Вопросы философии. – 2006. – № 2.

2. Соколов А.В. Социальные коммуникации. – М.: ИПО Профиздат, 2001.

3. Андреева Г.М. Социальная психология. – М.: Аспект-Пресс, 2001.

4. Тоцкая И.В. Социально-технологическая модель управления коммуникациями в организации. – Белгород: ИП Остащенко А.А., 2009.

5. Филиппов А.Ф. Социология пространства. – СПб.: «Владимир Даль», 2008.

6. Брудный А.А. К теории коммуникативного воздействия // Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. – М.: Наука, 1977.

7. Андреева Г.М. Социальная психология. – М.: Аспект-Пресс, 2001.

8. Бориснев С.В. Социология коммуникации. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003, Конецкая В.П. Социология коммуникации. – М.: Международный университет бизнеса и управления, 1997.

9. Панкратов В.Н. Психология успешного взаимодействия: практические рекомендации. – М: Творческий центр «Сфера», 1999.

10. Тард Г. Законы подражания. – СПб., 1892.

11. Бендер П.У. Секрет влияния на людей. – Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс», 1997.

12. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. – М.: ЧеРо, 1997.

13. Гусева Т.В. Методы внушения // Социология управления и духовной жизни: сб. науч. статей. – Белгород: Изд-во БелГУ, 2001. Вып. VIII.

14. Данакин Н.С., Питка С.Н. Компаративный механизм социальной регуляции. – Белгород: изд. центр «Логия», 2003.

15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 23.

16. Питка С.Н. Компаративный механизм социальной регуляции: автореф. дис. … канд. социол. наук. – Белгород, 2002.

17. Хашаева С.В. Состязательный механизм социальной регуляции. – Белгород: ИП Остащенко А.А., 2009.

18. Никитин С.П., Харламенкова Н.Е. Феномен человеческого самоутверждения. – СПб.: Алетейя, 2000.

19. Дизель П.М., Мак-Кинли Раньян У. Поведение человека в организации. – М.: Фонд «За экономическую грамотность», 1993.

жизненное пространство, студенческая молодежь, деятельностная сфера, личностная самореализация, гражданская активность, экономическая активность, сфера досуга, мотивационная сфера, проблемная сфера.

Статья посвящена структурному анализу деятельностной сферы жизненного пространства студенческой молодежи. Выделены и рассмотрены профессионально-трудовая, гражданская, экономическая сферы жизнедеятельности, сфера досуга, а также мотивационная и проблемная сферы.

Текст статьи:

Человек – деятельное существо, и это определяет своеобразие пространственных форм его жизни [1, 6-13].[1] Деятельностное пространство человека – это система необходимых и достаточных связей (отношений) для осуществления его деятельности или, иначе говоря, система связей (отношений), необходимых и достаточных для осуществления его деятельности. Данная система связей складывается из двух видов связей – предметных и социальных. Предметные связи – это связи с предметом деятельности и предметными условиями её осуществления. Социальные связи – это связи с другими людьми, возникающими в процессе осуществления деятельности и сопровождающие данный процесс. Эта мысль точно выражена К. Марксом в «Святом семействе»: «… Предмет как бытие для человека, как предметное бытие человека есть в то же время наличное бытие человека для другого человека, его человеческое отношение к другому человеку, общественное отношение человека к человеку» [2, 47].[2]

Важное значение для характеристики деятельностного пространства человека имеет сфера его личностной самореализации [3, 98-104][3]. Люди реализуют себя по-разному и в различных сферах: в профессиональной деятельности, любительских занятиях, спорте, быту, одежде и во многом другом. Судя по результатам социологических исследований, ведущей сферой личностной самореализации студенческой молодежи выступают работа, профессиональная деятельность. Значительная часть респондентов намерена также реализовать себя в росте материального благополучия семьи. Многие студенты вузов (40,6%) намерены реализовать себя в бизнесе. Домашнее хозяйство и быт как сфера личностной самореализации имеет сравнительно большую значимость для слушателей учебных центров и студентов вузов. Такие сферы личностной самореализации, как любительские занятия», «спорт, физическая культура», «отдых, развлечения» имеют сравнительно большую значимость для студентов техникумов и учащихся лицеев.

Деятельностная сфера жизненного пространства включает несколько отдельных пространственных сфер и, прежде всего, профессионально-трудовую сферу.

1. Профессионально-трудовая сфера. Данная сфера жизненного пространства (иными словами профессионально-трудовое пространство) определяется, с одной стороны, содержанием профессии, с другой стороны, тем, как это содержание реализуется в формах практической деятельности. Скажем, профессионально-трудовая сфера школьного учителя отличается от такой же сферы, присущей директору школы. В первом случае профессионально-трудовая сфера сосредоточена на отношениях учителя с учащимися, во втором случае – на отношениях с учителями, обслуживающим персоналом, работниками управления образования. Далее, человек своей практической (трудовой) деятельностью конкретизирует то, что предписано нормативным содержанием профессии, обогащая или, напротив, объединяя его. Поэтому более корректным является термин «профессионально-трудовая сфера», по сравнению с «профессиональной сферой».

Активная роль человеческого индивида в социуме не ограничивается его профессионально-трудовой деятельностью. Он принимает также участие в общественных, иначе говоря, гражданских делах, что дает основание для отдельного выделения гражданской сферы его жизненного пространства.

2. Гражданская сфера. Данная сфера жизненного пространства выражает систему связей и взаимодействий, формирующихся в процессе гражданской активности человека. Гражданская активность – это реальная (практическая) озабоченность человека проблемами и делами людей, соседской общины, местного сообщества, региона и т.д. – вплоть до человечества.

Результаты социологических исследований свидетельствуют о невысоком уровне гражданской активности россиян [4, 73-78],[4] включая и молодежь [5, 42-50].[5] Всё ещё повсеместна ориентация населения на решение сугубо личных проблем, отсутствие или неактуализированность его практического интереса к общественным и, в том числе, государственным проблемам. Если такой интерес и есть, то он проявляется больше в выжидательно-иждивенческой форме. Невысок уровень готовности населения к самоуправлению [6, 63-66].[6] Это подтверждается, в частности, данными исследований В.Н. Лазарева [7, 184-185].[7] Так, на вопрос «Можете ли Вы с уверенностью сказать, что наше общество созрело для повсеместного развития местного самоуправления?», предложенный экспертам, только 8% из них ответили однозначно «да», 56% – «скорее всего, да», 36% «скорее всего, нет».

Отметим также, что подавляющее большинство студентов г. Белгорода (от 64,3 до 90,3%) испытывает чувство сопричастности к своему вузу, но только у каждого пятого из них связывается это чувство с активным участием в жизни вуза, у каждого двенадцатого – с содействием нововведениям [8, 205].[8] Студентов интересуют, прежде всего, культурные события в вузе – показатель заинтересованности 0,62 (при максимальном значении, равном 1), организация досуга и отдыха (0,56), спортивные достижения вуза (0,51), проблема организации учебного процесса (0,51). Сравнительно меньше интересуются студенты научной жизнью вуза (0,46), жизнью студентов других факультетов (0,44), здоровьесберегающими проектами в вузе (0,41) [8, 210].[9]

Деятельностная активность человека реализуется не только в профессионально-трудовой и гражданской, но и в экономической сфере.

3. Экономическая сфера. Эта сфера деятельности связана с общественным разделением труда, его территориальной специализацией и рыночными отношениями, в основе которых лежит движение товаров, труда и капитала, стимулируемых развитием спроса и предложения. Особо важную роль в формировании и развитии экономического пространства принадлежит торговле. Характеризуя этот вид человеческой деятельности, К. Каутский писал: «Торговля пробивает себе специальные дороги, по которым сношения совершаются особенно живо» [9, 95].[10] Она не знает определенных границ и по своей природе «стремится выйти за раз достигнутые пределы, она ищет все новых заказчиков, новых производителей, все новые и новые местонахождения редких металлов, промышленные страны и потребителей для их продуктов» [9, 95].[11]

Переходя непосредственно к определению и характеристике экономической сферы жизненного пространства студенческой молодежи, заметим, что существенные особенности этой сферы определяются функционально-деятельностными качествами студенчества: во-первых, ролью потребителя товаров и услуг – как общих, так и специальных, т.е. образовательных [10, 83-88];[12] ролью собственника, предпочитающего товар в виде профессиональных знаний и умений [11, 49-51];[13] ролью реального или потенциального агента малого бизнеса [12, 53-69];[14] ролью реального или потенциального участника инвестиционных проектов [13, 5-8].[15]

Имеется еще одна важная сфера жизнедеятельности (жизненного пространства) студенческой молодежи, – это сфера досуга.

4. Сфера досуга характеризуется несколькими признаками – 1) содержанием, 2) направленностью, 3) масштабом и т.д. [14, 71-75][16] Содержание досуга включает многообразие занятий в диапазоне от научно-исследовательских изысканий и до азартных игр. Различается и направленность досуговой сферы. Она может быть:

– активной или пассивной: скажем, участие в научном кружке или художественной самодеятельности заметно отличается от бесцельного времяпровождения;

– познавательной или развлекательной;

– созидательной или релаксационной: созидательная направленность досуга, скажем, изучение иностранных языков, может смениться на релаксационную (прогулка по лесу, общение с друзьями и т.п.);

– интеллектуальной, физической, коммуникативной, гигиенической, эстетической и т.п. Интеллектуальная направленность выражается в пополнении собственных знаний, физическая – в развитии физических качеств, коммуникативная – в общении, гигиеническая – в уходе за собственным телом, эстетическая – в уходе за внешним видом, одеждой, в манерах поведения и т.п.;

– позитивной или негативной. Вторая проявляется разного рода в девиациях (алкоголизм, наркотизм, игромания, проституция).

Что касается масштаба сферы досуга, то она выражается в его территориальной определенности. Так, одни предпочитают проводить свободное время на дачном участке, другие – в путешествиях по стране. Одни стремятся выехать летом на пляжи Турции и Испании, другие отдают предпочтения Черноморскому побережью.

Сферы досуга, как и все остальные, определенным образом мотивирована. Без знания и учета мотивов нельзя понять смысл деятельности, ее динамику и энергетический потенциал.

5. Мотивационная сфера. К данной сфере относится множество внутренних детерминант жизнедеятельности, в том числе жизненная стратегия. Под жизненной стратегией (ЖС) принято понимать некоторый (более или менее сознательный) способ конструирования человеком собственной жизни в соответствии с присущей ему системой ценностей, смыслов и целей. ЖС – это один из основных регуляторов социального поведения. Она организует целостность жизнедеятельности, определяет способ бытия человека, выступая важнейшим критерием зрелости и психологического благополучия [15, 16-18][17].

В научной литературе представлено несколько подходов к исследованию жизненных стратегий учащейся (студенческой) молодежи. Так, Н.Д. Сорокина выделяет и рассматривает четыре доминирующие жизненные стратегии студентов, соответствующие той или иной функции образования: прагматическую, статусно-престижную, социокультурную, профессиональную [16, 55-61][18].

Оригинальный подход к исследованию жизненных стратегий студентов предложен А.Е. Созонтовым. Основываясь на концепции модусов обладания/бытия Э. Фромма[19], он выделил четыре типа жизненных стратегий московских студентов: 1) тип «Иметь»; 2) тип «Быть»; 3) тип «Иметь, чтобы быть»; 4) тип «Не иметь и не быть».[20]

В современных условиях особо важное значение приобретает  ориентация молодых людей на успех. По данным социологических опросов[21], для подавляющего большинства студентов (95-98%) успех в жизни очень важен. Не ориентирована на успех очень незначительная часть студентов, а также совсем немного тех, кто не задумывался над этой проблемой.

Имеются различные стратегии достижения жизненного успеха (ДЖУ). Успех человека может зависеть: исключительно от него самого — радикально-субъектная модель достижения жизненного успеха (ДЖУ); в основном от него самого — умеренно-субъектная стратегия ДЖУ; от заложенных в нем генов — генетическая стратегия ДЖУ; от содействия родителей — родственно-патерналистская стратегия ДЖУ; от содействия друзей, знакомых — дружеско-патерналистская стратегия ДЖУ; от связей с «сильными мира сего» – протекционистская модель ДЖУ; от стечения обстоятельств — фаталистическая модель ДЖУ; от удачи, везения — случайная модель ДЖУ [17, 102-107].[22]

Продолжая характеристику мотивационной сферы жизненного пространства студентов, обратимся также к мотивам учебной деятельности. В научной литературе рассматриваются различные взгляды на студенческую мотивацию, начиная от бихевиористской схемы «стимул-реакция» до версии структурного конструктивизма, ориентированного на раскрытие многообразных практик участия студентов в образовательном процессе [18, 69-98][23]. Так, О.В. Падалко выделяет и исследует четыре типа мотивации учебной (профессиональной) деятельности:

– ориентация на самореализацию (содержательная мотивация);

– моральная ориентация (доминирование мотивов, связанных с обществен­ной полезностью труда);

– прагматическая ориентация (преобладание мотивов, обусловливающих отношение к труду как средству существования);

– статусная ориентация (главенствующая роль мотивов престижа, самоутверждения [19, 10][24].

Деятельность человека связана непосредственно с разрешением жизненных затруднений, проблем. Они задают координаты активности, являются ее энергетическими импульсами.

6. Проблемная сфера. Жизненная проблема связана с осознанием и преодолением жизненных затруднений.[25] В процессе учебной деятельности студентов возникают разного рода проблемы, одни из которых успешно разрешаются, другие имеют затяжной характер. Каждый десятый из опрошенных П.Н. Осиповым студентов высказал неудовлетворение материально-технической оснащенностью учебных заведений. Выявлен низкий уровень активности и желания студентов в приобретении профессиональных и общих знаний, что является одной из основных причин, не позволяющих иметь лучшие результаты в учебе[26].

В научной литературе выделено и рассмотрено несколько моделей (типов) поведения человека в проблемной ситуации [20, 72-74].[27] Обобщив результаты этих исследований, считаем возможным выделение шести типов поведения учащейся молодежи в проблемной ситуации – рефлексивного, мобилизационного, кооперированного, эмоционального, выжидательного, депрессивного.

Как свидетельствуют результаты исследований, проведенных П.Н. Войновым [21, 48-55],[28] в поведении учащейся молодежи в трудной жизненной ситуации преобладает рациональный тип, т.е. молодые люди пытаются лучше разобраться в ситуации, чтобы найти из нее выход. В сравнительно большей степени характерен этот тип поведения для студентов техникумов и, далее, для студентов вузов. В сравнительно меньшей степени для учащихся ПТУ. На втором месте по значимости оказывается ограниченное поведение, т.е. поведение, основанное на обращении за советом, помощью к другим. Относительно больше распространен этот тип поведения среди школьников студентов техникумов и, соответственно, меньше среди студентов вузов и учащихся ПТУ. Далее идет мобилизационное поведение, сравнительно более распространенное среди студентов техникумов и вузов. Не следует игнорировать и выжидательный тип поведения. Его придерживаются 8,9% молодых людей, а среди школьников и учащихся ПТУ – соответственно 12% и 14%. Заметно менее распространено эмоциональное поведение. На него указывают всего 3,8% опрошенных, причем относительно больше – среди школьников (6,7%) и студентов техникумов (4,6%). Практически не встречается пассивный вариант поведения. На него указывают лишь менее одного процента студентов техникумов.

Таким образом, деятельностная сфера жизненного пространства студенческой молодежи определена их профессионально-трудовыми ориентациями, уровнем гражданской активности, характером экономической активности, их досугом, мотивационными предпочтениями, а также переживаемыми и решаемыми ими жизненными проблемами.

Литература

1. Раскин В.Г. Деятельностный подход как метод исследования социально-психологического пространства // Проблемы социальной экологии. – Кемерово, 1993.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2.

3. Барышков В.П. Пространство личностного самоопределения // Жизненное пространство России. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999.

4. Петухов В.В. Демократия участия в современной России // Общественные науки и современность. – 2007. – № 1.

5. Зубок Ю.А. Проблемы социального развития молодежи в условиях риска // Социолог. исследования. – 2003. – № 4.

6. Данакин Н.С., Дятченко Л.Я. Системный анализ готовности территориальных сообществ к самоуправлению // Муниципальный мир. – 2001. – № 1.

7. Лазарев В.Н. Социальные основы местного самоуправления. – Белгород: Изд. центр ООО «Логия», 2004.

8. Козлов М.Ю. Социальные технологии управления корпоративной культурой высшего учебного заведения: дис. … канд. социолог. наук. – Белгород, 2009.

9. Каутский К. Происхождение христианства. – М.: Политиздат, 1990.

10. Крухмалева О.В. Современные тенденции в получении образовательных услуг // Социологич. исследования. – 2001. – № 9.

11. Кищенко И.Н. Проблемы оптимизации взаимодействия рынка труда и образования (региональный аспект) // Социальные структуры и процессы: Всеросс. науч.-практич. (заочная) конф. – Белгород: Изд-во БГТУ им. В.Г. Шухова, 2007.

12. Борисова Л.Г., Солодова Г.С., Харченко И.И. Экономическая предприимчивость – новое социальное качество поколения // ЭКО. – 2000. – № 5.

13. Резник Г.А., Спирина С.Г. Эффективное использование сберегательного потенциала населения как условие устойчивого развития региона // Проблема социально-экономической устойчивости региона. – Пенза: РИО ПГСХА, 2005.

14. Верминенко Ю.В. Проблема влияния гендерных стереотипов на досуг учащихся: социологический анализ // Социология образования. – 2010. – № 8.

15. Созонтов А.Е. Основные жизненные стратегии российских студентов // Вестник Московского университета. – 2003. – № 3.

16. Сорокина Н.Д. Перемены в образовании и динамика различных стратегий у студентов // Социологические исследования. – 2003. – № 10.

17. Данакин Н.С., Ельцова С.Е., Шеденков С.А. Стратегии достижения жизненного успеха в контексте социальной работы // Социальные и педагогические технологии: Сб. статей по материалам Всеросс. научно-практич. конф. – Белгород Изд-во БелГУ, 1999.

18. Солнцева Н. Проблема мотивации: концептуальные основания // Высшее образование в России. – 2003. – № 6.

19. Падалко О.В. Профессиональное самоопределение молодого специалиста с высшим образованием в современном российском обществе. – СПб.: Питер, 1998.

20. Войнов П.Н. Управление процессами профилактики социальных девиаций среди учащейся молодежи: дис. канд. социол. наук. – М., 2009.

21. Данакин Н.С., Шатохина Н.В. Типы поведения в проблемной ситуации // Диагностика и прогнозирование социальных процессов: Всероссийская науч.-практ. (заочная) конф., октябрь 2010 / Белгород. гос. технол. ун-т. редкол.: Н.С. Данакин, В.Ш. Гузаиров, И.В. Конев. – Белгород: ИП Остащенко А.А., 2010.

профессия, профессиональный выбор, профессионально-трудовые ориентации, студенческая молодежь, трудовая миграция, «утечка умов».

При исследовании профессионально-трудового пространства студенческой молодежи акцентировано внимание на том, что каждый 4-5 студент не удовлетворен избранной специальностью. Выделяется четыре группы студентов по показателю «отношение к избранной специальности»: «утвердившиеся», «стабильные», «сомневающиеся» и «разочаровавшиеся». Проявляется тенденция роста числа «сомневающихся» и «разочаровавшихся» за время обучения в вузе. Половина студентов намерена работать по вузовской специальности, более 70% намерены остаться работать в своем городе.

Текст статьи:

Профессионально-трудовые ориентации имеют судьбоносное значение для студенческой молодежи, детерминации их жизненного пути. Сами же эти ориентации зависят во многом от правильности (оптимальности) сделанного студентами профессионального выбора.

Цель данной статьи – обобщение результатов социологических исследований о профессионально-трудовых ориентациях студентов Белгородской области, степени оптимальности их профессионального выбора.[1]

Респондентам, прежде всего, было предложено выразить степень удовлетворенности избранной специальностью. Их ответы распределились следующим образом: почти две трети опрошенных студентов (62%) заявили, что они удовлетворены выбором специальности, 21,9% – не удовлетворены этим выбором, 2,5% не задумывались об этом и 13,7% затруднились ответить. Показатель чувствительности к данному вопросу составляет 0,84 (при максимальном значении, равном 1).

Показатели удовлетворенности/неудовлетворенности избранной специальностью мало меняются за время обучения студентов в вузе, хотя проявляется тенденция понижения уровня удовлетворенности. Если на первом курсе этот показатель равен 72,5%, то к пятому курсу он опускается до 63,3%. Выбором специальности сравнительно больше удовлетворены студенты БГТУ им. В.Г. Шухова, Старооскольского филиала БелГУ, меньше удовлетворены студенты Старооскольского филиала МИСиСа.

В ходе проведенного исследования выяснялось также, как изменилось отношение студентов к избранной специальности за время их обучения в вузе. Позиции студентов по этому вопросу оказались диаметрально противоположными: 30% опрошенных заявили, что их отношение к избранной специальности никак не изменилось. Примерно столько же (30,5%) еще больше убедились в правильности сделанного выбора. У каждого четвертого-пятого студента возникло сомнение в правильности сделанного выбора. Имеются и «разочаровавшиеся» (10,6%). Небольшая часть студентов (6,6%) затруднилась с ответом на поставленный вопрос, и их можно отнести, скорее, к тем, чье отношение к избранной специальности не изменилось.

Таким образом, выделяются четыре группы студентов по показателю «отношение к избранной специальности»: «утвердившиеся», «стабильные», «сомневающиеся» и «разочаровавшиеся».

Анализ динамики отношения студентов к избранной специальности показывает тенденцию роста числа «сомневающихся» и «разочаровавшихся». «Утвердившихся» сравнительно больше среди студентов БГТУ и Старооскольского филиала БелГУ, «стабильных» – опять же среди студентов БГТУ и филиала МИСиСа, «сомневающихся» – среди студентов БелГУ и БГСХА, «разочаровавшихся» – среди студентов БелГУ и старооскольских вузов.

Отношение студентов к избранной специальности выяснялось также посредством анализа их ответов на вопрос «Если бы Вам представилась возможность заново выбрать специальность, выбрали ли Вы свою нынешнюю?». Полученные ответы распределись следующим образом: «да» – 37,6%, скорее всего, да – 18,6%, скорее всего, нет – 19%, нет – 15,8%. Затруднились ответить 9% опрошенных. Таким образом, большинство студентов (56,2%) вполне удовлетворено избранной специальностью и не собирается её менять. Вместе с тем, для четвертой части студентов их профессиональный выбор оказался неоптимальным.

Показатель оптимальности профессионального выбора несколько меняется за время обучения в вузе, причем меняется в негативную сторону. У первокурсников он составляет 60,7%, а у студентов 5-го курса – 47,6%, т.е. уменьшается на 13,1 процентных пункта. Сравнительно выше показатели оптимальности профессионального выбора у студентов старооскольских вузов, ниже – у студентов сельскохозяйственной академии (45,4%).

Как показывают данные исследований В.В. Буркова, показатели оптимальности/неоптимальности профессионального выбора связаны с  гендерными различиями студентов, их успеваемостью, курсом обучения и формой обучения (бюджетной или платной). Показатель оптимальности профессионального выбора сравнительно выше среди юношей и, соответственно, ниже среди девушек [1, 78-79]. Если принять во внимание данные об успеваемости студентов, то показатель оптималь­ности профессионального выбора оказывается выше среди «хорошистов», не­сколько ниже среди «отличников» и ниже всего — среди «троечников» (36% из них ответили на поставленный вопрос «нет» против 16-22% из других категорий опрошенных). Вместе с тем, среди «отличников» оказалось сравнительно больше затруднившихся с ответом на рассматриваемый вопрос. Ощущение оптимальности профессионального выбора ослабевает у сту­дентов по мере их перехода на более старшие курсы. В оценке студентов 1-го курса показатель оптимальности равен 65%, 2-го курса – 53%, 3-го курса – 48% и 4-го курса – 29%. Обратим внимание также на данные об оптимальности профессионального выбора в зависимости от формы обучения студентов. Показатель оптималь­ности профессионального выбора у «платников» составляет 63%, тогда как у «бюджетников» он равен всего 39%.

Оптимальность профессионального выбора связана непосредственно с намерением студентов работать по специальности. Судя по полученным данным, почти половина опрошенных студентов (45,8%) намерена работать по вузовской специальности. Не намерена работать по вузовской специальности 9,5% опрошенных, т.е. почти каждый десятый из белгородских студентов. Значительная часть опрошенных (35,2%) пока не задумывалась над этим вопросом, а 9,5% затруднились ответить.

Намерение работать по специальности, к сожалению, ослабевает за время обучения студентов. Причем, своего рода «критической точкой» оказывается третий год обучения. Среди первокурсников 58,9% опрошенных выражают намерение работать по вузовской специальности, среди студентов третьего курса этот показатель падает до 39,9%, и он сокращается до пятого курса. За время обучения в вузе, как это ни парадоксально, увеличивается количество студентов, не определившихся со своей будущей работой, т.е. с работой по вузовской или иной специальности (см. таблицу 4п в Приложении).

Показатель готовности работать по вузовской специальности сравнительно выше среди студентов филиала МИСиСа (54,4%) и ниже среди студентов БелГУ. «Неопределившихся» относительно больше среди студентов технологического университета и сельскохозяйственной академии. Твердое намерение не работать по вузовской специальности выразили 15,7% студентов БелГУ и 18,4% студентов МИСиСа.

В ходе социологического исследования выяснялось также, где предпочли бы работать студенты – на государственных или частных (акционерных) предприятиях. Оказалось, что 27,5% опрошенных студентов предпочли бы работать на государственном предприятии, почти столько же – на частном (акционерном). Четвертая часть опрошенных затруднилась с определением собственных предпочтений, а каждый пятый заявил, что «лучший вариант – выезд за границу».

За время обучения в вузе происходят следующие изменения в профессионально-трудовых предпочтениях студентов. Во-первых, становится больше определенности в самих предпочтениях. Во-вторых, заметно сокращается количество ориентированных на работу за границей (с 27,3% на первом курсе до 16,1% на пятом курсе). В-третьих, соответственно увеличивается количество ориентированных на работу на отечественных предприятиях – как на государственных, так и на частных.

Государственные предприятия как потенциальная сфера деятельности привлекают сравнительно больше студентов сельскохозяйственной академии и Старооскольского филиала БелГУ, частные (акционерные) предприятия – студентов БелГУ и МИСиСа. Желание работать за границей проявляется примерно одинаково – на уровне 20%. Отклонения заметны только в БелГУ (14%) и его Старооскольском филиале (23,4%).

Обратимся также, для сравнения, к данным опроса студентов московских вузов. На вопрос: «Какие Ваши планы после окончания вуза?» московские студенты ответили следующим образом (в % к числу опрошенных): работать по специальности, полученной в вузе – 58,4%; поступить в аспирантуру, заниматься наукой – 10,9%; получить новую специальность, квалификацию – 18,9%; уехать за границу на время для работы по специальности – 11,8%. Заметим, что на получение новой специальности ориентируются прежде всего студенты государственных вузов, обучающиеся бесплатно, а менее всего — студенты негосударственных вузов, что свидетельствует о более правильном выборе профессии и соответствующего вуза [2, 59-60].

Подавляющее большинство опрошенных студентов Современного гуманитарного университета (76,3%) намерено связать свою профессиональную карьеру со специальностью, получаемой в СГУ. Только 21,43 % студентов после его окончания собираются работать на государ­ственном предприятии, 12,14 % решили посвятить себя малому бизнесу, 17,14 % стремятся попасть в крупную негосударственную корпорацию, 12,86 % хотели бы открыть свое дело. Одна треть респондентов, в основ­ном это первокурсники, еще не определилась со сво­им будущим профессиональным выбором. И лишь каждый двадцатый студент не собирается работать в ближайшее время после окончания вуза в силу различных объективных причин (уход за ребенком, продолжение обучения в магистратуре и аспирантуре СГУ и т.д.) [3, 123-127].

В народе говорят: «где родился, там и пригодился». Это имеет отношение и к выбору будущего места работы, к профессионально-трудовому «патриотизму». Студентам было предложено выразить свое отношение к данной поговорке – согласие или несогласие. Каждый пятый из опрошенных выразил согласие, 27,5% – несогласие, большинство (51,8%) предпочло уклончивый ответ «не совсем». Сравнительный анализ полученных данных показывает тенденцию понижения уровня профессионально-трудового «патриотизма» студентов за время их обучения в вузе (см. таблицу 6п в Приложении). Относительно более высокий уровень профессионально-трудового патриотизма выражают студенты филиала МИСиСа, более низкий уровень – студенты БГТУ и особенно БелГУ.

При проведении социологического опроса выяснялось также, где (территориально) намерены работать студенты после окончания вуза? Для возможных ответов были предложены варианты: 1) в своем городе, 2) в своем регионе, 3) в другом российском регионе, 4) в ближнем зарубежье, 5) в дальнем зарубежье. Таким образом, ответы были предложены с учетом тенденции «расширяющегося» пространства. Сравнительно больше предпочтения было отдано первому варианту: 70% опрошенных студентов намерены остаться работать в своем городе. Далее идет второй вариант (15,2% респондентов намерены работать в своем регионе). Довольно много затруднившихся с выбором ответа – 21,3%. Остальные участники опроса ответили так: «в другом российском регионе» – 10,7%, «в ближнем зарубежье» – 2,4%, «в дальнем зарубежье» – 9,6%.

Если не брать во внимание количество затруднившихся с ответом на вопрос о предпочтительном месте работы, а принять к сведению только определенные ответы (варианты 1, 2, 3, 4, 5), то можно рассчитать показатель профессионально-трудового патриотизма по формуле

 где n₁ – количество респондентов, выбравших первый вариант ответа, n₂ – количество респондентов, выбравших второй вариант ответа и т.д. Искомый показатель будет равен  ≈ 0,71 (при максимальном значении, равном 1).

Анализ социологических данных в разрезе курсов обучения и отдельных вузов показывает:

– во-первых, тенденцию усиления профессионально-трудового патриотизма студентов за время их обучения в вузе: на первом курсе этот показатель составляет 0,69, на третьем курсе – 0,74 и на пятом курсе – 0,75;

– во-вторых, существенные различия в уровне профессионально-трудового патриотизма в отдельных вузах: в филиале МИСиС он равен 0,85, в филиале БелГУ – 0,74, сельскохозяйственной академии – 0,75, но, вместе с тем, в БелГУ он составляет 0,58, а в БГТУ – 0,60. Таким образом, показатель профессионально-трудового патриотизма сравнительно выше у студентов периферийных вузов и у студентов сельскохозяйственного профиля. 

Литература

1. Бурков В.В. Воспитание студентов средней профессиональной школы в социокультурных условиях современной России. – Белгород: Изд. центр «Логия», 2004.

2. Ильинский И.М., Бабочкин П.И., Черняева В.А., Ушакова М.В. Студенты о высшем образовании в московских вузах. – М.: Изд-во МГСА, 2002.

3. Черненкова М.В. Социально-трудовые ориентации учащихся и студентов (по данным социологического опроса) // Социальные структуры и процессы: Всеросс. науч.-практич. (заочная) конф., декабрь 2007 / Белгор. гос. технол. ун-т; редкол.: Н.С. Данакин, В.Ш. Гузаиров, И.В. Конев. – Белгород: Изд-во БГТУ им В.Г. Шухова, 2007.

субкультура, молодежная субкультура, культура для молодых, массовая культура.

В статье рассматривается природа молодежных субкультур, понятийный аппарат «субкультуры», определяется ее место в массовой культуре социума.

Текст статьи:

За последние 10-15 лет в отечественной науке появилось значительное количество публикаций, посвященных молодежным субкультурам, начало складываться представление о том, что, перспективы развития дисциплин, формирующихся на стыке обществознания, культурознания и человекознания1, во многом связаны с изучением современной урбанистической среды (а молодежные субкультуры – феномен сугубо городской), о теоретическом благополучии в данной сфере исследований говорить пока не приходится2.

Специалисты, как правило, исходят из того, что субкультура – подсистема внутри культуры, «культура в культуре», однако неясным остается ее конкретное «месторасположение», превращающее субкультуру в «блуждающий» феномен.

Чтобы зафиксировать «местонахождение» молодежных субкультур на карте современного культурного пространства, целесообразно обратиться к известному делению культуры на три сферы — фольклорную3, массовую и элитарную. Заметим, что оно вовсе не утратило своей актуальности, а периодически возникающие у исследователей сомнения в адекватности использования такого теоретического конструкта4 вызваны не изначально заложенной в нем ущербностью, но трудностью проведения демаркационных линий между указанными сегментами культуры, границы которых все больше расплываются.

Мы исходим из представления о том, что молодежные субкультуры – феномены, возникающие, когда осуществление социализации индивидов по каким-либо причинам оказывается невозможным через официальные институты (семья, учебные заведения и т.д.), когда легитимные каналы вхождения молодого человека в культуру оказываются полностью или частично блокированными. Иными словами, субкультуры — образования с ярко выраженной компенсаторной функцией, позволяющие направить указанные процессы альтернативными путями.

Молодежная субкультура как таковая не есть зло, которое надлежит искоренять всеми доступными средствами: это образование, самостоятельно

оформившиеся в недрах культуры как сверхсложной самоорганизующейся системы, и, в конечном счете, оберегающее ее от распада, что, однако, не отрицает возможности корректировки конкретных деструктивных явлений средствами адресной молодежной политики. Также очевидно, что вся молодежь никогда не будет субкультурной и, более того, вряд ли уместно заниматься поиском стопроцентно «нормальной» или субкультурной молодежи, так как процесс социализации и инкультурации каждого индивида – сложнейшая конфигурация сценариев развития, меняющаяся во времени, балансирующая между официально санкционированным и несанкционированным.

В свете сказанного целесообразно различать понятия «молодежная субкультура» и «культура для молодых»5, на том основании, что официально

несанкционированная молодежная субкультура производится самой молодежью для внутреннего пользования, в то время как культура для молодых – «легитимный» для данного общества сегмент массовой культуры, производящейся специалистами-взрослыми и ориентированный на охват максимально широкой аудитории молодых потребителей.

Не следует, однако, считать, будто субкультурная молодежь вовсе не потребляет продукцию массовой культуры. Напротив, потребляет и очень даже активно. Но, если «нормальная» молодежь конструирует свое «я» через практики потребления «культуры для молодых», выбор и присвоение уже готовых смыслов, то субкультурная молодежь на основании этих же практик

осуществляет активный, целенаправленный процесс порождения новых смыслов, действуя как бриколер6, вырывая элементы из исходного контекста

и инкорпорируя их в новый, ранее не существовавший. Следовательно, молодежную субкультуру можно охарактеризовать как производяще-непроизводящую систему: новых вещей (экономических благ) она действительно не создает, но при этом активно конструирует новые для данной культурной системы смыслы и значения.

Потребление не следует воспринимать как сугубо пассивный процесс в том смысле, что потребление непременно рождает ответную реакцию со стороны индивида, которая может быть осмыслена как проявление его творческих интенций. Неразрывность связи между потреблением и реакцией на него, по сути, задает одну из границ между массовой и фольклорной культурой, где не-фольклор начинает превращаться в фольклор7. Однако если в случае с «нормальной» молодежью этот процесс носит спонтанный, неустойчивый и разнонаправленный характер, то субкультурная молодежь, напротив, занята целенаправленным, «программным» порождением новых коллективных смыслов и значений на основе потребления.

Любая молодежная субкультура, хотя и неотделима от своего социального субстрата, не может быть отождествлена с ним. В противном случае мы ставим знак равенства между обществом и культурой, что, несмотря на ряд фундаментальных работ, где разводятся данные понятия8, сплошь и рядом имеет место в научной литературе9.

Субкультуру можно представить как тонкую пленку, которой подернуто n-нное количество молодежных сообществ, существующих на определенной территории в определенное время. Если тусовка как элементарный тип сообщества в молодежной среде, консолидирующийся вокруг определенного символа10 (нередко какой-либо продукции «культуры для молодых» — например, тусовка сноубордистов) не предполагает единства мировоззрения ее членов, то субкультура «достраивает» тусовки до социальной общности «более высокого» уровня, интегрируя их в единое целое, скрепами которого являются коллективные ценности, объективирующихся в разнообразных этических кодексах, мифологизированных представлениях об истории сообщества (этапы становления, столкновения с представителями других субкультур, легендарные личности и т.п.), языке костюма, сленге, механизмах обучения неофитов, а также коллективные (и нередко стереотипные) знания о специфике других социальных общностей — носителей тех или иных субкультур в пределах конкретной территории.

Рассматривая внешнюю атрибутику молодежных субкультур, можно сказать, что мы всегда имеем дело с нарушением сложившегося символического порядка, заданного массовой культурой. Однако «выламывание» субкультур из сетки общепринятых смыслов и значений относительно непродолжительно. Современная научная и учебная литература пестрит названиями субкультур11, но далеко не все из них реально присутствуют в социокультурном пространстве крупного российского города, либо исчезнув с исторической арены вовсе и освободив место другим, как это произошло, например, с люберами в 1990-е годы12, либо продолжая существовать в трансформированном виде.

Молодежная субкультура как система смыслов и значений, так или иначе не вписывающихся в уже имеющуюся официальную сетку координат, не существует сколь угодно долго в первозданном виде вследствие того, что в культуре запускается механизм, направленный на «усвоение» субкультуры, инкорпорирование нововведений в лоно доминантных значений материнской культуры. То, что родилось в одной из зон роста культуры, постепенно становится «достоянием» зоны стабильности культуры.

Таким образом, молодежные субкультуры, относящиеся к сфере культурного андерграунда («низового» и официально не санкционированного) оказываются точками развития современной культуры и в этом отношении функция фольклорной культуры идентична функциям культуры элитарной. Массовая культура как предельно широкий пласт, обеспечивающий устойчивость системы в целом, стягивает к себе все «наработки», рожденные в недрах как фольклорной, так и элитарной культуры, и, вероятно, этот процесс, нередко осмысляемый исследователями исключительно с пессимистический позиций, является залогом успешного функционирования системы западной культуры в целом на данном этапе ее исторического развития.

Субкультуры, зародившись в лоне материнской культуры, существуют на правах «альтернативы» до тех пор, пока их не «настигает» массовая культура. В какой-то степени субкультура представляются «опасной» для культуры материнской как подрывающая ее символический порядок, а потому она с большим или меньшим постоянством инициирует механизмы ретерриториализации «опасных» потоков носителей субкультур, «локализуя их в стериальных, контролируемых правоохранительными органами пространствах, производящих предсказуемые, серийные и рационализированные формы рекреации»13.

Этот переломный момент, после которого субкультура продолжает существовать в смешанном виде, Е.Л. Омельченко обозначает как ее смерть14, хотя, вероятно, уместнее различать собственно смерть субкультуры и ее гибридизацию как новую форму (постсубкультурного?) существования.

Наконец, следует отметить, что массовая культура отнюдь не однородна и, развивая идею С.И. Левиковой, можно сказать, что по целевой аудитории потребителей она подразделяется на «культуру для детей», «культуру для молодежи» и «культуру для взрослых», но динамика ее развития такова, что в ней гипертрофированно разрастается «средний» сегмент – «культура для молодых» — переориентирующий на себя все остальные.

Вопросы моды, публичного поведения и досуга в крупных городах приобрели невиданный до этого ракурс, когда представители старших поколений оказываются перед дилеммой: координировать ли свои поступки в соответствии с истинным биологическим возрастом или же ориентироваться на тех, кто годится им в дети.

Возраст становится не только биологически, но и культурно значимым понятием, структурирующим городское пространство и социальные связи. Причем для обозначения «молодящихся» взрослых, которые ходят танцевать в модные ночные клубы, с удовольствием смотрят мультфильмы или играют

в компьютерные игры, дарят друг другу небольшие плюшевые игрушки, активно включились в «погоню» за спортивной фигурой и т.д. уже существует специальный термин-кентавр «kidult»15 (образован от англ. kid + adult). Здесь не следует усматривать какие-либо процессы инфантилизации старших поколений и т.д., ибо «kidult» — всего лишь взрослый, являющийся активным потребителем «культуры для молодых».

Активно пропагандируемый средствами массовой культуры имидж «молодежности» включает такие характеристики, как активность, мобильность, экстравагантность, перерастающая в эпатажность, склонность к риску, оптимизм, сексуальность, сопровождающуюся непременной демонстрацией красивого, ухоженного, загорелого, спортивной комплекции тела16, причем последние становятся, по сути, симулякрами здоровья и молодости.

Впрочем, если «культура для молодых» переориентирует на себя «культуру для взрослых», то относительно ее взаимодействия с «культурой для детей» уместнее говорить о тенденции к элиминации детства как такового. Современная массовая культура буквально сразу же после рождения ребенка стремится превратить его в «глобального подростка»17, лишая значимости все предшествующие этому этапы. Под воздействием «культуры для молодых» происходит сексуализация «культуры для детей», проявляющаяся в опасном сближении таких категорий, как «очаровательное» и «эротическое», «невинность» и «соблазн», о котором пишет М. Рюст, исследовавшая принципы моделирования одежды для младших школьниц в Норвегии18. Очевидно, что дальнейшее осмысление указанной тенденции должно стать предметом специальных исследований прикладного характера, на основании которых могла бы осуществляться ее аккуратная корректировка во избежание возникновения социально опасных тенденций (например, эскалации насилия по отношению к детям).  

1 Мосолова Л.М. О междисциплинарности и целостности гуманитарного образования: философско-культурологические основания // Философско-культурологические основания и структура содержания современного гуманитарного образования: Учеб. пособие. – СПб.: ООО «Книжный Дом», 2008. С. 49.

2 См. также: Панченко А.А. «Письмо несчастья»: политика и фольклор // «Кирпичики»: Фольклористика и культурная антропология сегодня: Сб. ст. в честь 65-летия С.Ю. Неклюдова. – М.: РГГУ, 2008. С. 401-402.

3 В силу того, что слово «народ» по инерции еще во многом ассоциируется исключительно с крестьянским миром, мы склонны обозначить данный пласт культуры как «фольклорный», подчеркивая тем самым, что средой его бытования является не только деревня, но и город. 

4 Подробнее об этом: Захаров А.В. Возможен ли симбиоз традиционной и массовой культуры? // Массовая культура на рубеже веков: Сб. ст. – М.; СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 7-25.

5 Левикова С.И. Молодежная субкультура и культура для молодых // Известия Волгоградского государственного педагогического университета №2(03), 2003. С. 15-25.

6 Хебдидж Д. Субкультура: значение стиля // Теория моды. №10. С. 144.

7 Богданов К.А., Панченко А.А. «Фольклорная действительность»: мифология и повседневность // Мифология и повседневность. Вып. 2. Материалы науч. конф. 24-26 февраля 1999 г. – СПб., 1999.С. 13.

8 Каган М.С. Философия культуры. – СПб.: Петрополис, 1996; Парсонс Т. О структуре социального действия. – М.: Академический Проект, 2002; Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры. – М.: ОГИ, 2004.

9 Например, О.Ю. Биричевская определяет субкультуру как сообщество. См.: Биричевская О.Ю. Аксиология массовой культуры. Сравнительный ценностно-смысловой анализ. – М.: Научная книга, 2005.С. 66.

10 Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры. – М.: ОГИ, 2004. С. 43-47. Попутно заметим, что активное формирование тусовок, пожалуй, позволяет говорить о них как о новом субъекте социальных отношений в молодежной среде.

11 См., например: Манько Ю.В., Оганян К.М. Социология молодежи. (Учебное __________пособие) – СПб.: ИД «Петрополис», 2008. С. 177-183.

12 Громов Д. Любера: как становились пацанами // Теория моды. №10. С. 177-200

13 Пензин А. Индустрия ночи // Критическая масса, 2004. №2 http://magazines.russ.ru/km/2004/2/pen14.html ; Ср. также с Шурипа С. О тотальном футболе // Критическая масса, 2004. №3. http://magazines.russ.ru/km/2004/3/sh17.html

14 Омельченко Е. Смерть молодежной культуры и рождение стиля «молодежный» // Отечественные записки. 2006. №3 http://www.strana-oz.ru/?numid=30&article=1270/

15 См. Арутюнян М. «Взгляни на мир по-детски!» // Отечественные записки 2006. №3 http://www.strana-oz.ru/?numid=30&article=1261; Волошин В. История болезни: Semper Virens // Вебпланета от 07.05.07. http://www.webplanet.ru/knowhow/life/volv/2007/05/07/kidult.html ; Горалик Л. Маленький принц и большие ожидания: «новая зрелость» в современном западном обществе // Теория моды. 2008. №8. С. 259-299; Горалик Л. Младшего среднего возраста // Большой город, 2008, №11(209). С. 8.

16 Омельченко Е. Смерть молодежной культуры и рождение стиля «молодежный» // Отечественные записки. 2006. №3 http://www.strana-oz.ru/?numid=30&article=1270/

17 Савицкая Е. «Глобальный подросток»: результат и предпосылка «культурной глобализации» // Дети и культура. – М.: КомКнига, 2007. С. 28

18 Рюст М. Диалектика эротического и целомудреного в моделировании одежды для младших школьников. Теория моды. СПБ, 2010, 0,4 п.л.

машрутка, фольклор, город, устойчивость, воспроизводимость.

В статье рассматривается фольклор водителей «маршруток», чрезвычайной сложность и неоднородность рисунка «фольклорного пространсая» города, которое дробится на «взаи- мопересекающиеся подпространства» и «постоянно реконфигурируется». Процесс изучения городского фольклора сопряжен с различного рода трудностями, а одной из наиболее серьезных проблем является отсутствие «апробированной и соответствующей требованиям современной науки» методологии исследования данного феномена.

Текст статьи:

Несмотря на то, что слово «маршрутка» прочно укоренилось в речевых практиках современного горожанина, этот феномен частного пред­принимательства, возникший в постсоветском пространстве в результа­те разложения некогда хорошо развитой и удобной системы автобусных маршрутов, в привычном для нас виде существует немногим более десяти лет. Отличавшийся высокой мобильностью, порой сложной для понима­ния нумерацией маршрутов и непредсказуемым графиком движения дан­ный вид общественного транспорта не только стал «почти неотъемлемым элементом общегородского экстерьера»², но также усложнил рисунок «фольклорного пространства»³ современного города, обусловив появление профессионального фольклора водителей маршрутных такси. Более того, «маршрутки» породили ряд специфических моделей поведения горожан, которые активно закрепляются в фольклорных произведениях.

Актуальность темы исследования не вызывает сомнений: хорошо из­вестные подавляющему большинству горожан фольклорные тексты (об этом свидетельствует тот факт, что во время многочисленных интервью они извлекались из памяти респондентов в готовом виде, то есть обладали такими характеристиками, как устойчивость и- воспроизводимость) оста­ются вне поля зрения исследователей и нуждаются в научной интерпрета­ции. Об историографии вопроса говорить практически не приходится, так как на данный момент нам удалось обнаружить всего лишь одну работу по интересующей тематике, отвечающую критериям научного исследова­ния⁴. Многочисленные заметки в прессе о водителях маршрутных такси и об их профессиональном фольклоре⁵ носят исключительно описательный характер и отражают субъективную точку зрения автора.

С одной стороны, подобное «невнимание» к фольклору водителей «маршруток» объясняется чрезвычайной сложностью и неоднородностью рисунка «фольклорного пространства» города, которое дробится на «взаи- мопересекающиеся подпространства» и «постоянно реконфигурируется»⁶. С другой стороны, сам процесс изучения городского фольклора сопряжен с различного рода трудностями, а одной из наиболее серьезных проблем является отсутствие «апробированной и соответствующей требованиям современной науки»⁷ методологии исследования данного феномена.

Предлагаемый нами культурологический подход заостряет внимание на изучении фольклора водителей маршрутных такси как феномена куль­туры, обладает широкими возможностями его многоаспектного рассмот­рения благодаря интегративной функции культурологии.

При сборе конкретного эмпирического материала целесообразно при­менение ряда социологических методов: опрос (как письменный заочный, так и интервью), контент-анализ, наблюдение. Контент-анализ эффекти­вен при обработке больших объемов текста, что чрезвычайно важно при обращении к фольклорным произведениям, бытующим виртуально, а также в случаях, когда проблема должна быть исследована «на рассто­янии». Наконец, он позволяет обнаружить в текстах такие сообщения и специфические особенности, которые трудно уловимы при поверхностном рассмотрении явления; наиболее отчетливо они проявляются только при сопоставлении больших массивов материала⁸. Следует отметить, что сре­ди исследователей современного городского фольклора популярен такой прочно устоявшийся в социологии метод, как включенное наблюдение, потому что каждый горожанин сам является носителем фольклорных традиций.

Построение теоретической базы исследования немыслимо без сис­темного подхода. Согласно данному подходу, изучение любого объекта должно быть непременно связано с изучением той системы, в которую он входит. Таким образом, фольклор водителей маршрутных такси будет рассматриваться нами не изолированно, но в контексте городского фоль­клора, а также с учетом особенностей современной отечественной куль­туры в целом как системы более высокого порядка. В противном случае, исследователь будет видеть лишь отдельные элементы и происходящие с ними разрозненные процессы: картина фольклорной действительности будет восприниматься как гигантский хаос.

Актуальными представляются и различные формы сравнительного анализа⁹ (например, сравнительно-сопоставительный метод), которые позволяют определить уровни развития тех или иных явлений, охарак­теризовать происходящие изменения и определить тенденции развития фольклорных процессов.

Отталкиваясь от уже существующих работ по изучению фольклора малых социальных групп, мы предполагали наличие более или менее раз­вернутой жанровой системы в фольклоре водителей маршрутных такси. Однако результаты опросов и контент-анализа убедительно свидетельс­твуют о том, что фольклор водителей «маршруток» представлен наиболее ярко всего лишь одним жанром, к которому относятся краткие афорис­тичные надписи, вывешиваемые внутри салонов на всеобщее обозрение. Так, например, даже если в произведениях смеховых жанров (байках, анекдотах), присутствует маршрутное такси, то мы всегда имеем дело с дистанцированным «взглядом» на «маршрутку», своего рода «взгля­дом со стороны» (пассажира, владельца частного автомобиля, сотрудника ГИБДД, но не самого водителя): «Кошмар автомобилиста: блондинка на праворульной «газели»¹⁰. Или: «Гаишник рассказывает коллеге:

—            Представляешь, вчера остановил «Мерседес». Летел со скоростью 200 километров в час!

—            И куда это он так спешил?

—            За маршруткой гнался»¹¹.

В байках повествование никогда не ведется от лица водителя «мар­шрутки». По форме байки чаще всего являются чужими диалогами, подслушанными тем или иным пассажиром, в ходе которых один из со­беседников непременно ставит себя (а иногда и второго говорящего) в не­ловкое положение. Комический эффект рождает парадоксальная логика говорящего, который в диалоге разрушает причинно-следственные связи, характерные для повседневной жизни: «Разговор двух солидных дам в маршрутке. Одна — другой, слегка зардевшись от гордости, говорит:

—Ну, все, мой Вася дослужился, наконец, — получил майора!

Глаза у нее засветились от счастья. Горделиво взглянув на собеседни­цу, она добавляет:

—Теперь хоронить будут с почестями!»¹²

К комической двусмысленности приводят и фразы, которые по отно­шению к пассажирам, невольно услышавшим диалог, оказываются вы­рванными из первоначального разговорного контекста. Случайно услы­шанные фразы задают ложную рамку интерпретации смысла разговора:

«Какие могут быть причины для опоздания на работу? Да разные! Вот я сегодня — в небольшую аварию попал. Маршрутка, в которой я ехал, влетела в такую же, остановившуюся на светофоре… А вот поче­му водитель не смог вовремя остановиться, я вам и поведаю…6-30 утра. Маршрутка полупустая. Останавливается водила у кинотеатра им. Мая­ковского. Открывается дверь и в маршрутку, продолжая разговор, явно начатый еще на остановке, заходят две очень прилично одетые мамзели лет этак 18-ти.

—            Нет, ты представляешь, даже не помыл! Я его в рот засовываю, облизываю, а он соленый! Нет, ну мог же помыть!

Народ тихо сползает с сидений. Водила начинает икать. В этот момент вторая:

—            Ты че, дура?! Ножи ведь нельзя облизывать!

Ба-бах!!!

Девочки! Думать надо, что несете!!!»¹³

Во время интервью водители маршрутных такси затруднялись при­вести примеры каких-либо фольклорных произведений, типичных имен­но для их профессиональной среды, за исключением примеров надписей, размещаемых внутри салона. Отчасти это обстоятельство может быть объяснено спецификой работы (относительной коммуникационной изоли­рованностью водителей друг от друга во время рабочего времени), актив­ным пополнением рабочего коллектива в последнее время представите­лями различных национальностей (прежде всего, жителей Узбекистана), а также сокращением числа маршрутных такси вследствие замены их более вместительными и комфортабельными автобусами турецкого или китайского производства.

Тем не менее, если подойти к вопросу с позиций американской научной традиции, трактующей фольклор чрезвычайно широко¹⁴, то необходимы специальные исследования на предмет наличия в данной профессиональ­ной группе сленга, суеверий и примет, особых способов «модификации» транспортного средства (например, устранения дребезжания задней двери во время езды). Отдельного исследования заслуживает традиция разме­щения изображений Христа, Богоматери или святых над водительским местом, в ходе которого целесообразно замерить уровень религиозности водителей. Иными словами, размещение православных образов вызвано приверженностью к вероисповеданию или же они просто выполняют фун­кцию оберегов. Таким образом, работа имеет эвристический потенциал и может быть продолжена в дальнейшем.

По мнению Т.Г. Ивановой, надписи в «маршрутках» являются «новым жанром русского фольклора». Мы согласны с тем, что вышеупомянутые тексты относятся к одному жанру, но утверждение о его качественной новизне является весьма спорным. Каждый раз, определяя группу фоль­клорных текстов, бытующую в той или иной среде как принципиально новый жанр, мы рискуем сознательно затемнить и без того сложную жан­ровую структуру современного городского фольклора.

Обобщенно и с некоторой долей условности надписи в маршрутных такси можно отнести к такому смеховому жанру, как пародия, однако при более детальном анализе весь корпус фольклорных текстов распада­ется на три достаточно большие группы.

Во-первых, это группа текстов, генетически восходящая к тради­ции искажения официальных публичных надписей. Опросы респонден­тов, а также статья Т.Г. Ивановой свидетельствуют о том, что изначально внутри салонов маршрутных такси вывешивались официальные надписи регламентирующе-предписывающего характера, которые впоследствии трансформировались в минипроизведения смехачества: «Водителя рука­ми не трогать!», «При аварии кричать «помогите»», «Запасной выход. Парашюты спрашивать у водителя», «Аварийный выход: выбить стекло головой, вылететь вперед», «При аварии выбить стекло молотком. (При­писка): Стоимость стекла 150 у.е.», «Сообщайте об остановке водителю заранее. В письменном виде». Таким образом, любая публичная надпись интерпретируется как реплика, непременно требующая ответа (исправ­ления, дописывания), что, по мнению Е.В. Бажковой, М.Л. Лурье и К.Э. Шумова, является тенденцией, охватившей практически все урба­нистическое пространство современной России.

Во-вторых, обширный ряд произведений тяготеет к «классичес­ким» паремиям — «устойчивым в языке и воспроизводимым в речи анонимным изречениям, пригодным для употребления в дидактических целях»¹⁵. Однако в отличие от «классических» паремий они отличаются подчеркнуто ироническим, игровым характером: такие тексты становят­ся уже не квинтэссенцией народной мудрости, но орудием «стеба» совре­менного горожанина (в данном случае — водителя маршрутного такси). Изречения ультрасовременного порядка, в чем-то схожие с традиционны­ми паремиями, а в чем-то разительно от них отличающиеся, еще не по­лучили в современной науке однозначной дефиниции. Так, например, Е. Вельмезова охарактеризовала современные изречения как некое проме­жуточное явление, находящееся между анекдотом и пословицей, обозна­чив его словосочетанием «новые русские пословицы». Более удачным нам представляется понятие «антипословицы», предложенное рядом зарубеж­ных (В. Мидер, X. Вальтер) и отечественных (В.М. Мокиенко) ученых¹⁶.

К «антипословицам» относятся:

—            паремии, образованные путем искажения в смысловом или струк­турном плане пародируемого оригинала («Тише скажешь — дальше вый­дешь»; «Тише скажешь — дольше будешь топать»; «Хочешь жить — не отвлекай водителя!»; «Лучше ехать стоя, чем остаться жить на останов­ке»; «Лучше маленький рубль, чем большое «спасибо»!»);

—            шутливые дефиниции — паремии, формально имитирующие обычные определения, языковая игра происходит на уровне смысла («Пьяными счи­таются пассажиры, не попавшие в дверь нашей маршрутки с трех раз»);

—            шутливые парадоксы, построенные на несовместимости сочетаемых в них суждений, понятий и явлений («Ничто так не внушает доверие водителя к пассажиру, как предоплата»; «Сдачи нет — готовьте мелочь, мелочи нет — готовьте сдачу»; «Наглости не занимать!!! Самому не хвата­ет!»; «Ожиданием сдачи ты обижаешь водителя»)¹⁷.

Наконец, существует ряд текстов — собственно пародий, обыг­рывающих те или иные речевые клише (чаще всего рекламные): «Это вам не Билайн, все входящие платно»; «Мы летаем для Вас! Десять ми­нут страха — и вы дома!»; «Летайте маршрутками Аэрофлота!»; «Тариф молодёжный — первые десять секунд бесплатно»; «Голосуй, а то замер­знешь!».

Объединить три вышеупомянутые группы представляется возможным благодаря тому, что во всех случаях действует единый механизм порож­дения фольклорных текстов. Известность, хрестоматийность вербального материала является и стимулом к его шутливому искажению, и зало­гом успешного бытования трансформированных клише. Языковая игра может быть остроумной или примитивной, гротескной или абсурдной, в стихотворной или афористической форме, но каждый раз она непременно отсылает нас к изначальному варианту — традиционное соприкасается с инновационным, что и обуславливает комический эффект.

Прагматическое измерение фольклора водителей маршрутных такси очерчено тремя парами отношений:

—            «водитель маршрутки» — пассажир («Прижимаясь ближе к соседу, вы дарите надежду людям на остановке»; «В салоне говорить — тихо, просить — скромно, платить — четко, выходить — быстро»; «Нельзя впихнуть незапихуемое»);

—            водитель «маршрутки» — сотрудник ГИБДД» («Девиз ГАИ — сами ездить не умеем, и другим не даем»; «Везу вооруженных грабителей» (надпись на боковом стекле); «Лишних пассажиров не сажаю — все равно деньги за них забирают на посту ГАИ!»);

—            водитель «маршрутки» — водитель любого иного транспортного средства¹⁸ («Хочешь обогнать — перепрыгни»; «Извини, братан, работа такая»; «Зря читаешь — следи за дорогой»; «Наполню ваш салон вы­хлопными газами»; «Прикрой, атакую!»).

Группа фольклорных произведений, в которых обнаруживается связка «водитель—пассажир», является наиболее обширной. Приближенность водителя к пассажиру (что отчетливо проявляется в надписи «Водитель тоже пассажир! Будьте вежливее!»), вызванная «малыми размерами ав- толайнов, отсутствием кондуктора»¹⁹ и перегородки, отделяющей каби­ну водителя от салона, а также «режимом остановок по требованию»²⁰, сформировала как совершенно новые отношения между ними, так и пот­ребность в регуляции этих отношений. Надписи в салонах в шутливой форме обеспечивают коммуникацию между водителем и пассажиром, регулируют ряд типичных ситуаций, возникающих во время поездки, например, таких, как оплата проезда («Конкурс на самый рваный чирик закончился!»; «Монетами 5,10 и 50 копеек здесь не рассчитываются! Ими дают сдачу!»; «Наша маршрутка будет следовать без остановок и в другую сторону, если хоть один из вас не заплатит») или сообщение об остановке («Маршрутному такси требуется БУБНИЛА для набубнивания остано­вок»; «Просьба об остановке сообщать водителю, а не соседу»; «Чем тише голос ваш звучит, тем дальше вас газель умчит»).

В то же время ряд надписей маркирует пространство маршрутки. Осо­бым вниманием водителей пользуется дверь как регламентированный вход/выход: «Берегите дверь. Это ваш единственный выход»; «Не хлопай дверью, денег не будет!»; «Дверь закрывайте душевно, а не от души»;

«Закрой её как дверь своего холодильника». Статусом нерегламентиро- ванного выхода обладает всегда закрытая задняя дверь, право пользова­ния которой предоставляется исключительно приверженцам экстремаль­ных видов спорта («Дверь на ходу не открывать! Через заднюю дверь выходят только парашютисты»; «Запасной выход. Парашюты спраши­вать у водителя», «Перед выброской на ходу — сгруппируйтесь»), а так­же окна («Аварийный выход: выбить стекло головой, вылететь вперед»). Любопытно, что пассажиры оказались внимательными к фольклорному творчеству водителей «маршруток» и, обратив внимание на то, что люк в крыше не наделен никаким статусом, предложили целый набор текстов, посвященных этому элементу салона: «Аварийный выход на случай на­воднения», «Проход на второй этаж (эконом-класс)», «Перископ подни­мается здесь», «Место для самых высоких»²¹.

Места в салоне, количество которых варьируется согласно надписи «Сидячих мест — сколько сядет, стоячих — сколько влезет!», также не обладают одинаковым ценностным статусом. Наиболее «правильными» местами считаются передние, максимально приближенные к водителю («Вип-ложа. Цена билета — 100 р.»; «Места для 90х60х90»; «Место для красивой»), но, занимая относительно привилегированное положение, пассажир в любом случае остается подчиненным по отношению к водите­лю, а потому должен соответствовать предъявляемым требованиям, кото­рые порой носят отчетливо выраженный субъективный характер: «Геям сюда садиться очень не рекомендую»; «Если вы хотите поспать, поесть, попить, громко обсудить свои дела, пройдите, пожалуйста, в основной са­лон. Спасибо»; «Девушки, не раздвигайте ноги, держите их плотно сжа­тыми: и вам не холодно, и водителю не жарко».

Места в конце салона, максимально удаленные от водителя и скры­тые от глаз большинства пассажиров, позиционируются в фольклорных текстах как предназначенные для интимного общения: «Места для поце­луев».

Функционально важным во время движения по маршруту, является место у двери: сидящего на нем пассажира водитель «повышает» в стату­се, назначая «ответственным за открывание и закрывание двери»²².

Фольклор водителей маршрутных такси является динамичным обра­зованием — его носители довольно чутко улавливают изменения, проис­ходящие как в профессиональной среде, так и социальной, политической, культурной сферах жизни мирового сообщества в целом. Об этом свиде­тельствуют надписи, понятные читателю только в определенном времен­ном контексте: «Антимонополист» (надпись-протест на лобовом стекле, появившаяся во время проведения транспортной реформы в СПб); «Ал­лах Акбар!»; «Стоимость проезда 15 рублей. Гражданам Ирака скидка»²³; «Водитель справок не дает. Ответ на вопрос «Когда поедем, шеф?» ищите на сайте www.segodnya-tochno.ru»²⁴.

Справедливым является утверждение Т.Г. Ивановой, что фольклор во­дителей маршрутных такси имеет региональный аспект²⁵: «От заката до рассвета — от Гражданки до Просвета»²⁶.

Следует отметить, что водителям «маршруток» не чужд юмор, кото­рый можно условно обозначить как «тошнотворный» (производное от по­нятия sick humor, устоявшегося в американской фольклористике). Дело в том, что в отечественной традиции еще не сформировалось общепринятое обозначение этого явления, а потому в повседневном обиходе, наряду с «тошнотворным» бытуют равнозначные понятия «черный юмор», «са­дистский юмор» и т. д.

Надписи в маршрутных такси порой достаточно жестоки, циничны, полны не жалости, а смеха над бутафорским, гиперболизированным ужа­сом и насилием: «Настоящий водитель не должен считать, сколько прохо­жих он задел по дороге. Дело водителя вести машину, а не забавляться ста­тистикой!»; «Вы потеряли кота? Поищите его на моих шинах»; «Пассажир прав, пока жив»; «Водитель тормозит резко, так что держите зубы».

Как утверждает С.М. Шишков, юмор, отдающий дикарством, проис­ходит «от неглубокого понимания нравственных ценностей, навязанной модели их восприятия, которая и отторгается путем насмешки»²⁷.

Таким образом, господство цинизма в юморе обуславливается специ­фикой эпохи, в которую мы живем — эпохи перемен и переоценки цен­ностей.

Мы не оспариваем это утверждение, но в контексте исследования оно не является первостепенным. Объяснить столь частое обращение к «чер­ному» юмору водителей маршрутных такси помогает концепция А. Дан- деса, разработавшего своего рода «фольклористический психоанализ»²⁸. Признание того, что фольклор что-то означает, требует анализа и ин­терпретации, прослеживается во многих работах исследователя, однако наиболее полно объяснительная посылка аналитического подхода А. Дан- деса сформулирована им в статье «Проекция в фольклоре: в защиту пси­хоаналитической семиотики»: «Одна из функций фольклора состоит в обеспечении социально санкционированной отдушины для выражения того, что не может быть проговорено более привычным, прямым образом. Тревоги и страхи находят выход именно в анекдотах, сказках, песнях, пословицах, детских играх, жестах и т. п. <…> Именно поэтому фоль­клор всегда будет существовать, и, кстати, именно поэтому всегда будет появляться новый фольклор, необходимый людям, чтобы справиться с новыми тревогами и страхами»²⁹.

То, что «маршрутка» является одним из наиболее опасных видов го­родского транспорта, — общеизвестный факт, о чем свидетельствуют мно­гочисленные известия о ДТП с участием маршрутных такси в сводках новостей (как комические³⁰, так и действительно страшные), а также ста­тистические данные. Так, например, по сообщению пресс-службы ГИБДД Брянской области, в первом полугодии 2006 года водителями маршрут­ных такси было совершено 51 дорожно-транспортное происшествие, в то время как по вине водителей автобусов — только 16³¹. Неутешительными оказались и результаты краш-теста (проверки защищенности автомобиля путем его лобового столкновения с заведомо неподвижным препятствием и последующим измерением степени и характера повреждений, которые могут быть нанесены потенциальным пассажирам и водителю) микроав­тобуса «газель», являющимся одной из базовых моделей для перевозки пассажиров в качестве маршрутного такси, проведенного журналом «За рулем». «Главный итог испытаний, — сообщают В. Крючков и Ю. Не­четов, — в салоне — два «трупа», два «кандидата» на тот свет и три инвалида»³².

Во многом «маршрутка» превращается в «капсулу смерти» благодаря человеческому фактору. Отсутствие регулирования количества микро-автобусов на маршруте, вызывающее повышенную конкуренцию внут­ри профессиональной группы и приводящее к ожесточенной борьбе за пассажиров на промежуточных остановках³³, а также специфическая система оплаты труда, согласно которой основной заработок начинается только после выполнения установленного «плана», приводят к тому, что водители маршрутных такси начинают реализовывать модель поведения гонщика со всеми вытекающими отсюда последствиями. На выполнение «плана» у водителя уходит от 7 до 10 часов, и только после этого он на­чинает работать «на себя», что приводит к существенному увеличению продолжительности рабочего дня (до 18 часов!). Таким образом, высокая аварийность буквально запрограммирована системой оплаты труда води­телей, заставляющей их реализовывать модель гонщика при хроничес­ком нарушении режима сна и отдыха.

Любопытно, что сами водители маршрутных такси не идентифици­руют себя со злостными нарушителями, а если и пренебрегают прави­лами дорожного движения, то, по их мнению, незначительно³⁴. Бессо­знательный страх перед аварией, боязнь быть покалеченным или стать ответственным за нанесение вреда людям, а также желание преодо­леть сложившийся в общественном сознании относительно водителей «маршруток» стереотип, проецируются на произведения их професси­онального фольклора: «Стоя ехать запрещается — ГИБДД требует что­бы число трупов не превышало числа посадочных мест»; «Пешеходы бывают шустрые и мертвые»; «Тормоза придумал трус!»; «Торговый представитель фирмы РИТУАЛ!»; «Держитесь крепче — я раньше дро­ва возил!»; «У меня уже 13 аварий!!! Пополним счет?»; «Как могу, так

и вожу».

Образ тяжелой работы³⁵, рождающей хроническую усталость («Води­тель спит. Будить только на остановках»), полной лишений («Пиво пить запрещено! водитель давится слюной!» или «Не пей пиво в салоне, не трави душу водителю»), а также нервного напряжения («Громкая музыка успокаивает нервы водителю»; «Хлопнешь дверью, получишь монтиров­кой»; «Многоуважаемые пассажиры просьба называть остановки погром­че. Водитель — глухой. Но не стоит орать. Он еще и нервный») ироничес­ки обыгрывается в фольклоре.

Наиболее популярным способом невербального взаимодействия с пас­сажирами, «не понимающими человеческих слов», согласно фольклор­ным текстам, является использование монтировки («Не бушуй, у води­теля новая монтировка»; «Уважаемые пассажиры! Вам предоставляется уникальная возможность поучаствовать в конкурсе «Кто громче хлопнет дверью!» Призы раздает водитель монтировкой!»; «Граждане, не хлопай­те дверью, монтировок на всех не хватает»), а также высаживание из маршрутки («Для тех, кто не понимает человеческих слов — есть услу­га: дополнительная остановка без требования»). Столь частое упоминание монтировки в фольклорных текстах объясняется тем, что в последнее время она стала едва ли не непременным атрибутом каждого водителя маршрутного такси, скрываемым от посторонних глаз под сиденьем и применяемым в целях самообороны³⁶.

Данный пример проекции в фольклоре подтверждает справедливость утверждения Е.А. Окладниковой, что одной из типологических черт на­родной культуры является бессознательный характер ее бытования³⁷.

При анализе фольклора водителей маршрутных такси уместным будет обращение к работе М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», в которой исследователь ставит проблему народной смеховой культуры, противостоящей культуре офици­альной, серьезной по своему тону. Как отмечает исследователь, «двойной аспект восприятия мира и человеческой жизни» — серьезный и смеховой — «существовал уже на самых ранних стадиях развития культуры»³⁸.

«Маршрутка» как феномен городской жизни отличается от других ви­дов общественного транспорта не только формами оплаты проезда и «режи­мом остановок по требованию», но и совершенно различным наполнением своего внутреннего социокультурного пространства. В «маршрутке» оно сильно индивидуализировано, каждый пассажир замкнут исключительно на самого себя, что довольно четко запечатлено в надписи: «Залезай, са­дись, держись, заткнись». В то время как пространство, скажем, рейсо­вых автобусов — причудливый гибрид советских и постсоветских реалий, неотъемлемой частью которого является транспортное хамство, традиция публичной брани с кондуктором, в процессе которой к спорящим сторонам активно подключаются и другие пассажиры, а также довольно легкое (по сравнению с маршрутным такси) установление кратковременных связей, проявляющихся в возникновении непринужденного диалога практически на любую тему (от обсуждения семейных проблем до доказательств факта существования НЛО) между незнакомыми людьми.

Мы не будем подробно останавливаться на вопросах различия социо­культурного пространства маршрутного такси и рейсового автобуса, что может стать предметом отдельного исследования, но подчеркнем, что из­начально пространство «маршрутки» целиком принадлежит «серьезному аспекту восприятия человеческой жизни». Фольклор водителей маршрут­ных такси — это проявление карнавального типа поведения, не приемлю­щего серьезности и официальности, превращающих их в весёлую игру, озорной «смех ради смеха» (например: «Моя маршрутка самая маршру- тистая»).

Надписи в маршрутных такси на время поездки погружают пассажира и водителя во «второй мир» и «вторую жизнь», организованную на сме- ховом начале, которое отменяет все запреты и нормы, все системы иерар­хических отношений, провозглашает торжество «вольного фамильярного контакта между всеми людьми»³⁹. Именно поэтому жестокость и цинизм, неприкрытая или завуалированная грубость («Умные люди дверями не хлопают»), которые можно встретить в текстах, не могут быть объяснены исключительно низким культурным уровнем водителей, их чуть ли не природной склонностью к хамству, претензиями на остроумие и ребячес­твом, ибо наша задача от сугубо эмоциональной оценки данного фено­мена перейти к раскрытию сущности фольклора этой профессиональной группы. Во время поездки в «маршрутке» мы сталкиваемся с общением, которое невозможно в обычной жизни.

Итак, в ходе исследования мы выявили четыре наиболее типичные и устойчивые функции фольклора водителей маршрутных такси: ком­муникативную, психологическую, аксиологическую и развлекательную, а также попытались определить жанровую принадлежность надписей, размещаемых в салонах «маршруток». Конечно, она может показаться достаточно условной, но не следует забывать, что для современного городского фольклора характерна диффузность жанров. Последнее может быть объяснено, с одной стороны, процессами их активного становления, а с другой стороны, отсутствием культурной монолитности урбанистического пространства, в котором человек одновременно является членом множес­тва малых групп и, соответственно, носителем множества «фольклоров».

Тем не менее, в 2006 году мы стали свидетелями практически пол­ного исчезновения надписей из салонов маршрутных такси⁴⁰. Наиболее очевидной причиной выступают запреты владельцев таксомоторных пар­ков размещать в салонах «маршруток» развлекательные надписи (на­пример, администрация ОАО «Третий парк» в СПб относится к такой самодеятельности крайне отрицательно). И дело здесь даже не в том, что тексты могут оскорбить пассажиров — подавляющее большинство отно­сится к развешиванию надписей либо положительно, либо нейтрально, просто образ потрепанной «маршрутки» с плохо закрывающейся дверью, нарезками из отслужившего свой срок ковра, расположенными поверх приборной панели и щедро увешанной самодельными текстами, уходит в прошлое. Компании-извозчики начинают особо ценить чистоту и поря­док в салонах транспортных средств, находящихся в их распоряжении, ведь конкуренцию «газелям» теперь составляют турецкие и китайские автобусы, гораздо более вместительные, комфортабельные, удобные и с широкими окнами, позволяющими пассажирам наслаждаться городски­ми пейзажами.

Необходимо рассмотреть и внутренние причины, которые привели к упадку данного фольклорного жанра. Напомню, что в фольклорных тек­стах доминирует коммуникативная функция, доносящая до пассажира в шутливой форме информацию о правилах пользования данным транспор­тным средством. Однако набор типичных ситуаций, которые могут воз­никнуть между водителем и пассажиром в коммуникативном пространс­тве «маршрутки» заведомо ограничен, что, в конечном счете, и привело к вырождению фольклорных текстов в изучаемой профессиональной сре­де.

Исчезновению надписей способствовало и появление автонаклеек [так называемых стикеров. — С.Т.]. Показательно, что многие респонденты охарактеризовывали надписи не как произведения самобытного профес­сионального фольклора, но как веяние моды, «прикольную фишку», забавляющую самого водителя и пассажиров. Подобная оценка текстов носителями фольклора была замечена производителями стикеров — про­дукции массовой культуры — которые использовали в автонаклейках на­иболее активно бытовавшие тексты, обогатили их визуальными образами (наклейки «Говорите громче — водитель глухой»; «Будь вежлив»; «Не хлопайте дверью, а то выпадет стекло и будет холодно» и др.), придали товару достаточно компактные размеры и сделали его удобным для раз­мещения практически в любой части салона.

Таким образом, мы уже имеем дело не собственно с фольклором, а, по меткому выражению А.В. Захарова, с «симбиозом традиционной и мас­совой культуры». Последняя, по мнению исследователя, «представляет собой не субстрат, а форму, в которой при нынешних условиях функци­онирует общественное сознание»⁴¹, причем эта форма может наполняться любым содержанием, в том числе и таким, которое характерно для куль­туры традиционной.

Можем ли мы в таком случае говорить о смерти столь значительной составляющей фольклора водителей маршрутных такси? Едва ли. Тексты не умирают, но всё больше и больше «отдаляются» от группы своих пер­воначальных носителей, радикально меняя способ бытования: с письмен­ного на виртуальный⁴², с активного на пассивный. Заметим, что письмен­ный способ бытования надписей обладает рядом особенностей, вызванных как техническим прогрессом (тот факт, что они не написаны от руки, но распечатаны с помощью принтера), так и спецификой коммуникации «водитель—пассажир» (установка на визуальность, что объясняет выде­ление отдельных фрагментов текста при помощи подчеркивания, исполь­зования другого цвета, заглавных букв). Виртуальный способ бытования позволяет бесконечно долго хранить тексты, которые утратили или нача­ли утрачивать свою актуальность, что является чертой, разительно отли­чающей современный городской фольклор от фольклора традиционного.

Прогнозировать дальнейшие изменения фольклора в исследуемой профессиональной среде затруднительно: возможно вновь появившиеся строгие официальные тексты в салонах маршрутных такси в будущем вызовут очередную волну их искажений в виде «дописок» и «затирок»⁴³ как со стороны водителей, так и пассажиров.

Примечания
1. Благодарю за помощь в предоставлении коллекции фольклорных текстов создателя сайта www.spbmar.info
2. Бажкова Е.В., Лурье М.Л., Шумов К.Э. Городские граффити // Современ¬ный городской фольклор / Под ред. А.Ф. Белоусова. М.: РГГУ, 2003. С. 445.
3. Богданов КА. Прецедентные тексты в современном фольклоре http:// www.ruthenia.ru /folklore/bogdanovl.htm
4. Доклад Ивановой Т.Г. «Объявления в маршрутках как новый жанр рус¬ского фольклора», прозвучавший в рамках конференции «Культура и ис¬тория», организованной кафедрой западноевропейской и русской культуры Исторического факультета СПбГУ 29.11.—30.11 2005 г., на данный момент не опубликован, но в сокращенном варианте доступен читателям в журнале «Родина» [2006. № 6].
5. Например, см. Северина Л. «Хлопнешь дверью — станешь льготником»: приколы калужских водителей маршруток // Калужский перекресток. №27 (391); Ерков Е. Маршрутка: хорошо или плохо, безопасно или нет? // Коммер¬ческие автомобили №7, 2004; Гурьянов М. Водитель маршрутки — как ему живется? http://www.auto32.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=9
6. Богданов КА. Прецедентные тексты в современном фольклоре // http:// www.ruthenia.ru/folklore/bogdanov1.htm
7. Современный городской фольклор. М.: РГГУ, 2003. С. 16.
8. Ньюман Л. Неопросные методы исследования // Социологические иссле¬дования. 1998. № 6. С. 119—129.
9. Более подробно см. Жирмунский В.М. Фольклор Запада и Востока: срав¬нительно-исторические очерки. М.: ОГИ, 2004. С. 351—352.
10. Большой прикол. 2003. № 08 (165) февраль. С. 7.
11. Записано от Лебедева Константина, 1983 г.р.
12. Записано от Гайосинскаса Андрея 1980 г.р.
13. http://rugag.ru/archives/35#more-35.
14. см., например, подборку статей в фундаментальном издании American Folklore. An Encyclopedia. Edited by Jan Harold Brunvand. Garland Publishing Inc., N.Y. & London, 1996. 794 p.
15. Савенкова Л.Б. Русские паремии // http://www.philol.rsu.ru/html/nlife/ RussPar_.html
16. Более подробно см. Вальтер X., Мокиенко В.М. Антипословицы русско¬го народа. СПб.: Издательский дом «Нева», 2005.
17. Здесь мы частично используем классификацию паремий Т.И. Дамм в статье «Комические афоризмы в современной газете» (2002): [Вальтер X., Мокиенко В.М. Антипословицы русского народа. СПб.: Издательский дом «Нева», 2005. С. 11—12].
18. Подобные надписи помещаются на задней двери маршрутного такси.
19. Иванова Т.Г. «Остановок «здеся» и «тута» не существует // Родина. 2006. № 6. С. 95.
20. Там же.
21. Записано от Белоусова Антона.
22. В полном виде текст выглядит следующим образом: «Ответственный за открывание и закрывание двери в маршрутке находится на сидении рядом с дверью», самозапись Тихомирова С.А., 1984 г.р
23. Записано от Керса Сергея, 1984 г.р.
24. Самозапись Тихомирова С.А., 1984 г.р.
25. Иванова Т.Г. «Остановок «здеся» и «тута» не существует. С. 95—96.
26. В данной надписи «зашифровано» время и маршрут движения марш¬рутных такси К-121 — от ст. м. Гражданский проспект до ст. м. Проспект Просвещения.
27. Шишков С.М. Абсурдный анекдот в культуре // Анекдот как феномен культуры: Материалы круглого стола 16 ноября 2002 г. СПб.: Санкт-Петер¬бургское философское общество, 2002. С. 142.
28. Дандес А. Кровавая Мэри в зеркале… // Дандес А. Фольклор: семиотика и/ или психоанализ: Сб. ст. М.: Вост. Лит., 2003. С. 246.
29. Дандес А. Проекция в фольклоре: в защиту психоаналитической семи¬отики // Дандес А. Фольклор: семиотика и/ или психоанализ. С. 72.
30. Так, например, интернет-лента новостей www.dni.ru сообщает о том, что в поселке Яблоновский (республика Адыгея) произошло дорожно-транспорт¬ное происшествие с участием БТР и маршрутного такси. «Газель» «подрезала» БТР на дороге, и тот, чтобы не врезаться в заполненную людьми «маршрут¬ку», резко свернул в сторону, сбив бетонный столб и светофор. [http://www. dni.ru/news/incidents/2006/9/20/90579.html].
31. В Брянске большое количество аварий происходит с участием маршру¬ток // Брянск.™ 01.08.06 http://briansk.ru/incidents/200681/8182.html
32. Крючков В., Нечетов Ю. Маршрут на тот свет // За рулем. 2003. № 5 // http://www.zr.ru/arch38259.html
33. Этот факт отмечался большинством респондентов, опрошенных автором у Финляндского вокзала в СПб. Острота проблем (высокая конкуренция меж¬ду водителями, завышенная сумма «плана», которую необходимо сдать за день) и связанная с этим критика руководства, видимо, послужили основной причиной, по которой практически все водители уклонялись от сообщения своих личных данных.
34. В этой связи интересным представляется следующее мнение: «Я изо дня в день езжу по одному и тому же маршруту, знаю каждую ямку, где и сколь¬ко времени горит красный либо зеленый сигнал светофора, откуда может выехать другая машина, поэтому иногда позволяю себе немного превысить скорость или проехать на красный. Чего стоять, когда знаешь, что там никого нет.» (Дмитрий, 41 год, водитель маршрутного автобуса «Mercedes»).
35. Респонденты неоднократно охарактеризовывали свою работу как «чер¬ную», «адскую», «неблагодарную».
36. Заметное сокращение циркулирующих по маршруту микроавтобусов на¬блюдается после 23:00, так как поздним вечером ездить становится небезопас¬но: пассажиры, находящиеся в состоянии наркотического или алкогольного опьянения (прежде всего, молодежь) легко провоцируют конфликты, для них характерны вспышки беспричинной агрессии, приводящие к потасовкам или дракам.
37. Более подробно см. Окладникова ЕЛ. Этнические ценности: Спецкурс // Этнос. Общение. Ценность: Учеб. пособие к спецкурсам по культурологичес¬кому образованию. СПб.: Астерион, 2004. Вып. II. С. 49—56.
38. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневе¬ковья и Ренессанса. М.: Худож. лит., 1965. С. 8—9.
39. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле… С. 10—14.
40. Резкое снижение или вовсе исчезновение надписей зафиксировано рес¬пондентами из Санкт-Петербурга, Москвы, Киева, Полоцка, Казани, Калуги.
41. Захаров Л.В. Возможен ли симбиоз традиционной и массовой культуры // Массовая культура на рубеже веков: Сб. ст.. М., СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 12.
42. Более подробно см.: Тихомиров СЛ. Способы бытования современного вербального городского фольклора // Культурологические исследования 06: Сб. науч. тр. СПб.: Астерион, 2006. С. 76—82.
43. Бажкова Е.В., Лурье М.Л., Шумов К.Э. Городские граффити. С. 443.

физкультурно-спортивная деятельность, социокультурные особенности, состязательность (соревнование), спортивная игра, зрелищность, гуманизация спорта.

Социокультурные особенности физкультурно-спортивной деятельности проявляются в ее направленности на совершенствование физических качеств и развитие физических способностей человека, соревновательности, открытости, игровом характере и зрелищности. Притягательная сила спортивного зрелища обусловлена равенством возможностей для соревнующихся сторон, предельной «сжатостью» во временном аспекте, возможностью прослеживания состязательного процесса, когнитивной доступностью правил спортивного соревнования, концентрированным выражением жизненной ситуации, эмоциональным сопереживанием.

Текст статьи:

Спорт и связанная с ним физкультурно-спортивная деятельность являются значимыми сферами социокультурной жизни общества и отдельного индивида.

От других видов деятельности физкультурно-спортивная деятельность (ФСД) отличается, прежде всего, своим предметом и целевой направленностью. Предметом спортивной (физкультурно-спортивной) деятельности выступают физические качества и способности человека, целью этой деятельности – совершенствование физических качеств и развитие физических способностей.

При всех разногласиях в интерпретации понятия спорта, большинство исследователей к числу наиболее существенных признаков спорта относят состязательность, соревнование.

Состязательность – это «собирательное понятие», которое имеет, по меньшей мере, четыре значения: 1) определенная характеристика социальных отношений (экономических, правовых, политических и т.д.), 2) определенный вид социальных отношений, 3) определенный вид социальных процессов, 4) определенное психологическое состояние индивида или группы людей.

Социальные отношения могут характеризоваться разными признаками: напряженные, конфликтные, кризисные и т.д. Одной из таких характеристик является состязательность, отличительными чертами которой являются компаративность и самоутверждение или, иначе говоря, компаративное самоутверждение, т.е. самоутверждение индивида или группы индивидов в сравнении с другими индивидами или группами индивидов. При этом последние (их качества, действия, результаты) оказываются определенным ориентиром для первых и наоборот.

Возможно представить состязательность в виде определенного социального отношения, специфика которого заключается в компаративном самоутверждении его участников. Поскольку это отношении имеет, как правило, двухстороннюю направленность, то правильно говорить не только о состязательном отношении, но и о состязательных отношениях.

Состязательность выступает и в виде определенного процесса, понимаемого как «относительно однородная серия явлений, связанных взаимными причинами или структурно-функциональными зависимостями» [1, 93]. Применительно к состязательности эта серия явлений означает установление состязательных отношений, повышение или понижение их интенсивности, расширение или сужение их сферы… Завершающей стадией состязательности как определенного процесса выступают сравнительные результаты ее участников. Одни оказываются в победителях, другие терпят поражение. Затем эта серия явлений повторяются и т.д. Не исключены, разумеется, и такие случаи, когда она прерывается, но это не отменяет самого факта серийности. Исключение из правила в данном случае только подтверждает само правило.

Состязательность можно рассматривать, как уже отмечалось выше, и в виде определенного психологического состояния, скажем, мотива деятельности. Мотив деятельности как предмет, побуждающий к ней и определяющий выбор ее направленности, включает в себя три функциональных элемента: элемент достижения инвариантной цели, элемент самоутверждения и состязательный элемент. Так, если человек стремится к наивысшим спортивным достижениям, то делает он это, чтобы установить рекорд (1-й элемент), реализовать в полной мере свои способности (2-й элемент), опередить других (3-й элемент). В мотиве деятельности людей могут быть представлены и не все его элементы, и их роль в мотивации может оказаться различной. Лучший вариант – когда все они присутствуют и дополняют друг друга. Возможен и такой вариант, когда содержание мотива сводится целиком к состязательному элементу. В этом случае человек совершает какие-то действия исключительно ради того, чтобы опередить других, не отстать от других и т.п., хотя предмет состязательного отношения сам по себе для него совершенно безразличен [2, 79-81].

Соревновательность является важнейшей чертой ФСД. «Характерной чертой спортивной деятельности является то, что соревновательная борьба в ней представлена в наиболее чистом виде» [3, 34-35]. Если обратиться к определениям понятия «спорт», то практически в любом из них обнаружится соответствующее указание: «Соревнование – один из основных и неотъемлемых признаков спортивной деятельности или «Характерной особенностью спорта является то, что он не мыслим без соревнований и состязаний» и т.д. и т.п.

В таком случае, действительно, спорт можно трактовать как собственно соревновательную деятельность, специфической формой которой является система состязаний. Система, исторически сложившаяся преимущественно в области физической культуры общества как специальная сфера выявления и унифицированного сравнивания человеческих возможностей [4, 16-17].

Спортивные соревнования, отмечает В.И. Столяров [5, 13-15], отличаются от соревновательных ситуаций реальной жизни (таких, как военные сражения, уличные драки, конкурентная борьба между корпорациями) тем, что они искусственно созданы, условны, более гуманные и позволяют:

– обезопасить участников соперничества от трагических последствий, не унижать достоинство личности, не наносить вреда их здоровью;

– поставить соперников в равные условия;

– создать условия для унифицированного сравнения, для объективной оценки сопоставляемых качеств и способностей;

– реализовать другие гуманистически ценности, связанные с культурой общения, нравственными и эстетическими ценностями и т.д.

Спортивное соревнование – это такое соревнование, которое проходит не в обычных жизненных ситуациях, а в ситуациях искусственно созданных, предусматривающих соблюдение определенных правил, в том числе правил-запретов, а также наличие судей, оценивающих те или иные способности соперников [6, 160]. Спортивное соревнование – это поле реализации едва ли не всего спектра социальных взаимодействий, носителями которых выступают борющиеся стороны, а спортивный статус есть, в силу этого, и статус страны, нации, социальной системы, идеологии. Если на Олимпиадах античности побеждала не личность, а персонифицированная воля богов, то в XX столетии победа на Олимпийских играх интерпретируется как триумф политической системы, нации, идеологии, а не отдельной личности спортсмена. Приняв в спортивном состязании надличностный статус, спортсмен тем самым деперсонифицируется, обезличивается изначально. Это следует рассматривать как общую для всех этапов цивилизации деформацию спортивного диалога, что является сегодня одной из актуальных проблем спорта [7, 9-10].

Физкультурно-спортивная деятельность (ФСД) имеет открытый характер. Французский социолог П. Бурдье писал: «…пространство спортивной деятельности не есть мир, замкнутый в себе самом. Оно включено в мир практики и потребления, в свою очередь, структурированный в специфическую воспитательную систему. Имеются все основания рассматривать виды физической активности как относительно автономное пространство, но не следует забывать, что оно является фактором гармоничного развития личности».

Сущностные особенности ФСД выражаются также в ее игровом характере. В Социологической энциклопедии дается следующая дефиниция игры: «Игра – разновидность физической и интеллектуальной деятельности, лишенная прямой практической целесообразности и предоставляющая индивиду возможность самореализации, выходящей за рамки его актуальных социальных ролей» . В широкий научный обиход понятие игры вошло в значительной степени благодаря классической работе Й. Хёйзинги «Homo Ludens» [8]. Игру, по мнению Й. Хёйзинги, следует рассматривать как явление культуры, не как или не в первую очередь как биологическую функцию, и анализировать средствами культурологического мышления.

Игра, отмечал Ю.М. Лотман, реализуется на основе введения определенных правил, уточняющих, что можно делать, а чего нельзя («подчинение правилам и отказ от действия по непосредственному импульсу в игре есть путь к максимальному удовольствию»). Игра выступает как особого типа модель действительности. Она воспроизводит те или иные ее стороны, переводя их на язык своих правил [9, 132]. Большинство людей не расстается с игрой всю жизнь. В спорте человек, как ни в какой другой деятельности, подчиняясь духу игры и состязательности, находит возможности для выражения эмоций, самореализации, добивается признания, а самое главное, овладевает природным мифом посредством развития собственного духа и тела [10, 101].

Сущность игрового начала в спортивной деятельности подчеркивает В.И. Устиненко: «Основным стержнем в спорте – состязании всех видов – является, как и в искусстве, игра… С потерей игры он превратился бы просто в конфликт, разрешаемый с позиции силы» [11, 149]. С таким пониманием спортивного соревнования, (а значит, и спорта в целом) связано, по мнению В.И. Столярова, очень важное положение: «спортивное соревнование (и спорт в целом) возникает, формируется и развивается как гуманная, игровая модель соревновательных ситуаций реальной жизни». Мир игры – это та единственная, искусственно созданная реальность, в которой можно без социальных трений осуществлять демократию равных [12, 190]. Уникальность спорта состоит в том, что он, подчеркивает В.С. Родиченко, – это школа общественной жизни. А потому правила спорта – это тоже модель, а именно модель законов государства, обязательных к исполнению его гражданами [13, 15].

Соответственно, спортивную игру следует рассматривать как вид состязаний, ограниченный правилами, определяющими его цели, условия, средства. Ведь невозможно знать заранее, кто победит в забеге на сто метров, но можно знать наверняка, что все участники будут стартовать одновременно, каждый побежит по своей дорожке, большинство пересечет линию финиша, а время будет измеряться одинаковым секундомером.

Продолжая анализ социокультурных особенностей деятельности сущностных особенностей физкультурно-спортивной деятельности, выделим и рассмотрим еще один ее признак – зрелищность. Притягательная сила спортивного зрелища, на наш взгляд, заключается в том, что зритель не просто с азартом наблюдает за спортивной борьбой, но сопереживает происходящему, отождествляя свои жизненные устремления, дерзания с происходящим на арене.

Привлекательность спорта как чрезвычайно популярного зрелища определяется также тем, что он несет в себе, казалось бы, идею равных возможностей для соревнующихся сторон. Привлекательность этого института определяется во многом и тем, что это наиболее «удобная» модель для прослеживания от начала до конца развертывания некоего вполне конкретного, реального конфликта, аналогичного повседневно возникающим и разрешаемым в иных сферах деятельности. Привлекательность его еще более усиливается вследствие того, что спортивная карьера – это по сути дела возможная жизненная карьера любого из нас, но предельно «сжатая» во временном аспекте. Это делает для наблюдателя доступным сопережить такие важные для него лично моменты как взлет, падение, новый подъем и т.д. В других же сферах деятельности вследствие значительных временных координат самой карьеры и безвестности первых ее этапов многое оказывается в лучшем случае поддающимся лишь вероятностному и весьма неоднозначному истолкованию, ограничивающему возможности сопереживания. Тем более в том случае, если хотя бы некоторые из этапов карьеры остались вне сферы нашего непосредственного восприятия и сопереживания.

Еще одна сторона дела: привлекательность спорта как зрелища обеспечивается также тем, что правила спортивного соревнования более доступны для понимания вследствие простоты и более четкой очерченности, чем правила любой другой профессиональной деятельности, что обеспечивает явность, конкретность и однозначность реалий спортивного соперничества. Таковые относительно доступны для оценки в аспекте влияния на результат в целом, что в свою очередь определяет легкость восприятия и глубину сопереживания и создает дополнительные возможности для зрительного взаимодействия, поддерживающего интерес к зрелищу. В том числе и в условиях докоммуникативной стадии.

Относительной легкости восприятия спортивного состязания и его трактовки способствует то, что современная спортивная деятельность осуществляется главным образом в сфере двигательной активности: такого рода состязания более наглядны, зрелищны, доступны для понимания без специальной предварительной подготовки. Поэтому акт спортивного зрелища, имеющий основу в феномене двигательной деятельности и разворачивающейся по заранее известным правилам, обладает ярко выраженными потенциальными возможностями для того, чтобы зритель мог «вживаться в спортсмена», ставить себя на его место, сопереживая ему. Вследствие этого при прочих условиях зрелищный спорт вызывает более глубокое сопереживание, чем интеллектуальное соперничество. Простота восприятия и трактовки правил важна и потому, что вследствие этих моментов спортивное зрелище мало теряет при его ретрансляции, которая незначительно сказывается на таких психологических аспектах как эффект присутствия, сила и устойчивость сопереживания [14, 131-134].

Легкость восприятия спортивного поединка при ближайшем рассмотрении оказывается во многом обусловленной не только тем, что перед нами двигательная деятельность, но и тем, что спорт – это концентрированное выражение наиболее знакомой зрителю жизненной ситуации. Более того, спортивное соревнование открывает перспективы мысленной и эмоциональной доработки, данного ему в зрелищном акте: спортивные игры как совершеннейший вид искусства, отмечал С. Эйзенштейн, всецело втягивает в роль творца, в участника. Иными словами, спортивное зрелище всегда предполагает творческое соучастие и даже определенное его соавторство в фактическом содержании состязания [15, 14-18]. Разумеется, такая доработка всегда является феноменом зрелищного акта, но для спортивного зрелища в большинстве случаев характерна значительно большая подготовленность к его восприятию, чем, например, в театральной сфере. Этот факт четко зафиксирован Б. Брехтом: «…ни театр, ни публика не имеют представления о том, что же здесь должно происходить. Во дворцах спорта люди, покупая билет, точно знают, что им будет показано; когда они занимают места, там происходит то, чего они и ждали» [16, 7].

Таким образом, социокультурные особенности физкультурно-спортивной деятельности проявляются в ее направленности на совершенствование физических качеств и развитие физических способностей человека, соревновательности, открытости, игровом характере и зрелищности. Притягательная сила спортивного зрелища обусловлена равенством возможностей для соревнующихся сторон, предельной «сжатостью» во временном аспекте, возможностью прослеживания состязательного процесса, когнитивной доступностью правил спортивного соревнования, концентрированным выражением жизненной ситуации, эмоциональным сопереживанием. 

Литература

1. Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. – М.: Прогресс, 1969.

2. Зиборова Е.И. К характеристике структуры состязательных отношений // Теоретическая и прикладная социальная технология: сб. науч. статей. – Белгород: изд. центр «Логия», 2003. Вып. 4.

3. Визитей Н.Н. Социальная природа современного спорта. – Кишинев: Штиинца, 1979.

4. Матвеев Л.П. Обобщающая теория физической культуры на текущем этапе своего становления // Теория и практика физической культуры. – 2009. – № 9.

5. Столяров В.И. От гуманистической теории спорта – к теории гуманизации соперничества // Теория и практика физической культуры. – 2003. – № 5.

6. Столяров В.И. Социология физической культуры и спорта: учеб. пособие. – М., 2004.

7. Егоров А.Г., Захаров М.А. Фэйр плэй в современном спорте: учеб. пособие. – Смоленск, 2006.

8. Хёйзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. – М., 1992.

9. Лотман Ю.М. Тезисы к проблеме «искусство в ряду моделирующих систем» // Ученые записки Тартус. гос. ун-та. – Тарту, 1967. Вып. 19.

10. Lipiec J. The Fair Play philosophy // Fair play – Sport – Education. European Congress of Fair Play. 1996. – Warszawa, 1997.

11. Устиненко В.И. Игра как средство выявления творческих сил человека // Пути и средства эстетического воспитания. – М., 1989.

12. Спорт, духовные ценности, культура – М., 1998. Вып. 2.

13. Родиченко В.С. Олимпийская идея для России (повторение пройденного). – М., 2004.

14. Козлова В.С. Спорт как социально-зрелищная сфера. – Мн., 2005.

15. Починкин А.В. Профессиональный коммерческий спорт в России: история и современность // Теория и практика физической культуры. – 2005. – № 5.

16. Брехт Б. Театр. – Т. V. – Ч. 2. – М., 1965.