не указаны

не указана

Текст статьи:

не указаны

не указана

Текст статьи:

Существуют некоторые закономерности влияния геоландшафта на формирование качеств народа. Это происходит благодаря свойствам, которыми он обладает.

1.Формальные: площадь, географическое положение. Они обусловливают возможность распространения в пределах месторазвития определенного типа хозяйства, расселения. Природная среда оказала влияние на формирование культуры народа, населяющего данную территорию. Чем обширнее ее площадь, тем больше возможности для размещения разнообразных хозяйственных и культурных комплексов.

2. Природные свойства, рассматриваемые с точки зрения оценки их человеком, включают: разнообразие или, наоборот, относительную однородность природных условий, влияющих на особенности расселения, дифференциацию некоторых хозяйственных процессов; набор природных ресурсов, определяющих при равных иных условиях историческую и современную направленность процесса освоения; технологическую характеристику природных ресурсов, позволяющих определить степень и глубину возможных преобразовательных мероприятий, связанных с использованием территории в прошлом и в современный период. Разнообразие можно рассматривать как действие, движение, динамическое понятие, степень, которого определяется величиной и качеством взаимодействующих процессов.

Подлинными месторазвитиями являются территории сочетания двух и более природных зон. Не случайно очаги цивилизации возникли, прежде всего, в ареалах, расположенных на границах зон, в районах с изменяющимся в течение года климатическими условиями, на границах между сушей и морем, между горными массивами и равнинными пространствами пустынь. Так, по мнению Гумилева Л., основные месторазвития в Евразии возникали: в восточной части – при сочетании горного и степного ландшафтов; в западной – лесного и лугового (поляны в Волго-Окском междуречьи); в южной – степного и оазисного (Крым, Средняя Азия); на севере – лесотундра и тундра [1].

3. Антропогенные (приобретенные) свойства – результат предшествовавшего воздействия человека на месторазвитие.

Все эти свойства территории в совокупности определяют конкретный тип месторазвития, который в свою очередь влияет на населяющий его народ, формируя человеческие качества, особенности характера, стереотипы поведения.

Первый тип занимает центральную часть Восточно-Европейской равнины. Наиболее многочисленным этносом данного региона является русский народ, кроме него сюда входят народы бассейна Средней Волги и Южного Урала – татары, башкиры, чуваши. Все они обладают общими хозяйственными и культурными связями, что объясняется одинаковыми природными условиями. Территория Восточно – Европейской равнины как тип месторазвития оформился примерно в XIII веке, когда из разрозненных субэтносов возник новый единый этнос [2].

Равнинная местность, характеризующаяся большой площадью и богатой природной средой, влияет на населяющий ее народ самым разнообразным образом. Ее обширные пространства способствуют низкой концентрации населения в одном месте. Так, Россия, территория которой в основном представлена равниной, среди современных стран мира занимает по площади 17075,4 тысяч квадратных километра – первое место, а по численности населения – шестое (148673,4 тысяч человек) после Китая (1,17 миллиардов), Индии (880 миллионов), США (255 миллионов), Индонезии (191 миллион), Бразилии (156 миллионов). При средней плотности населения в мире 1988 году – 37 человек на квадратный километр. В СССР в 1989 году она составляла 12,8 человека на квадратный километр. Этот утверждение подтверждает и густота поселений, то есть число поселений приходящихся на единицу площади страны или региона. Густота сельских поселений обычно исчисляется на 100 квадратных километра. В среднем по России в начале 1990х годов эта цифра составляла около 0,9, максимальная – в районах с преобладанием мелких поселений (Псковская область – 15) и средних сельских поселений (Чувашия – 10), минимальная – в слабозаселенных районах (Якутия – 0,02). Густота городских поселений обычно исчисляется на 10000 квадратных километров: в среднем по России она составляет – 1,9, максимальное число, в наиболее урбанизированных районах (Московская область – 39), средняя в густозаселенных районах (Калининградская – 18), минимальная в слабозаселенных (Якутия – 0,25). Итак, особенно низкая концентрация заметна на примере сельской местности, где численность населения не велика, а расстояние между деревнями и даже домами достаточно велико. Это находит свое подтверждение и в планировке улиц и различных типах построек. Долгое время в России преобладали одноэтажные постройки, в отличие от европейских стран. Это не было связано с низким уровнем развития технологий, позволяющих возводить многоэтажные здания. Подобное существовало из-за возможности «распространения в вертикальном направлении».

Наличие вокруг человека обширных территорий способствует развитию у него обостренного чувства пространства, наблюдаемого, например, в момент общения: расстояние между русскими при этом составляет не менее одного метра.

Проживание людей в достаточной удаленности друг от друга и от торговых, культурных центров (имеется в виду сельская местность) во многом влияет на формирование универсального типа личности. Дело в том, что человек, окруженный огромными пространствами, оказывается как бы изолированным от остального мира. Это заставляет его развиваться, как универсальное существо, которое вынуждено уметь делать все. Помимо отдаленного соседства, универсальность русских обусловлена, необходимостью преодолевать различные природные катаклизмы, которые связаны с неблагоприятными климатическими условиями (резкая смена температур, сезонность, наводнения и т.д.).

Довольно однообразная местность, не имеющая, особых препятствий (гор, морей и т.д.) для передвижения способствовала (в прошлом), сильной миграции народа, давала возможность для расширения территории своего обитания.

Активная миграция русского этноса происходила во всех направлениях и самым различным способом. Огромные пространства неосвоенных земель открывали широкие возможности для их исследования и освоения. Часто это осуществлялось не специально организованными экспедициями, а результировалось тем, что люди, боясь попасть в рабство или в зависимость от кого- либо, спасались, уходя, на еще никем не освоенные территории и там основывали поселения, затем целые города. Вследствие этого, должны были усилиться и исследовательские качества русского народа. Мы полагаем, что они – следствие необъятных просторов данного типа месторазвития. В ходе освоения новых земель русские встречали на своем пути много разных народов, захватывая их территорию, иногда это происходило в ходе военных действий, но чаще без особых конфликтов. В любом случае это подчеркивает захватнические качества народа.

В старину резерв земель способствовал естественной пространственной диффузии социума, спасал от грабительских набегов, а гораздо позже предоставлял молодежи романтическую возможность испытать себя на новостройках Сибири.

Надо отметить, что существует различие между территорией формирования этноса и его обитания в настоящее время. Этнические территории, то есть области обитания, изменяются исторически. Так, для русского этноса, который является крупнейшим на территории Восточно-Европейской равнины, характерно почти непрерывное расширение.

Выделившийся в XII – XIII веках из более крупного древнерусского этноса, он был широко расселен в южной и западной частях Восточной Европы. Непрерывно расширяя эту территорию, на севере он достиг берегов Белого и Баренцева морей; на западе дошел до Балтики и Западной Двины, на юге вышел к берегам Черного моря и к Кавказу. Особенно интенсивным было расселение на восток, где он стал осваивать в XVI веке просторы Сибири. На протяжении многих столетий все новые земли прочно осваивались русскими людьми, становясь для них родными. И в настоящее время русские являются одной из крупнейших мигрирующих групп мира. Внутри страны им также свойственна высокая степень активности, подвижности, мобильности, которая проявляется практически во всех областях жизнедеятельности: политической, социальной, экономической, культурной, творческой и т.д. Это особенно видно, если составить краткую хронологию основных дат, значимых для России.

Итак, с IX — XV века происходит становление государственности. В этот промежуток времени русские активно участвуют в походах на Восток и Византию (IX – X вв.); к.X – н.XI вв. – принятие христианства; к.XI в. – княжеские усобицы; X – XII вв. борьба Руси с набегами кочевников; XIII в. — нашествие монголо-татарских завоевателей; 1240 год – разгром шведских захватчиков, Невская битва; 1242 год – Ледовое побоище; 1380 год – Куликовская битва; XIV – XV вв. – объединение русских земель вокруг Москвы. На протяжении XV – XVI веков помимо внешних войн, которая вела Русь (1552 год – взятие Казани, 1556 год – взятие Астрахани, Ливонская война, присоединение Сибири), проводились различные реформы, связанные с именем Ивана IV, а затем последовал период обострения внутреннего положения «смутные времена». Начало XVII века ознаменовалось голодом, вседствии неурожая. После этого последовал ряд крестьянских войн: под предводительством Болотникова И. и под предводительством Разина С. (1667 год). В 1649 году оформляется система крепостной зависимости. Первая четверть XVIII века целиком связана с реформами Петра 1, которые коснулись не только политической и экономической сторон жизни общества, но и социальной, культурной. 1726 – 1800 годы – дворцовые перевороты, из-за нестабильности положения вновь вспыхивает крестьянская война под предводительством Пугачева Е. (1773 – 1775). Помимо этого, Россия ведет войну с Турцией, которая заканчивается присоединением Крыма (1783 год). В XIX веке она участвует во многих войнах (1805 –1807 годы – война России в союзе с Англией, Австрией и Пруссией против Франции; 1804 – 1813 годы – война России с Ираном; 1806 – 1812 годы – война с Турцией; 1808 – 1809 годы – война с Швецией, присоединение Финляндии и Аландских островов; 1812 – начало Отечественной войны; 1826 – 1828 годы – война России с Ираном; 1828 – 1829 годы – с Турцией; 1853 – 1856 годы – Крымская война). Внутри страны: 1816 – 1817 годы – введение военных поселений, 1819 – восстание военных поселян в Чучуеве, 1825 год – восстание декабристов в Петербурге, 1861 год – подписание манифеста и «Положений о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», 1863 – положения о поземельном устройстве удельных крестьян. XX век – революции, за время которых было проведено большое количество реформ, коснувшихся всех сторон жизни общества (смена политического строя, диктатура пролетариата, образование Советского правительства, провозглашение РСФСР, создание красной Армии, отделение церкви от государства и школы от церкви, закон о социализации земли, продовольственная диктатура, первая Конституция РСФСР, индустриализация страны, коллективизация крестьянских хозяйств, закон о всеобщей воинской обязанности, денежные реформы, ликвидация неграмотности населения и т.д.); войны (1904 год – Русско – японская война, 1912 – 1913 годы – Первая Балканская война, 1913 – Вторая Балканская война, Гражданская война, 1941 – 1945 годы – Великая Отечественная война). В послевоенные годы, по мере восстановления обычного ритма жизни, продолжают вводится новые реформы (освоение целины – 1954 год, денежная реформа, деноминация, обмен денег – 1961 год, вседствии неурожая 1963 года введение карточек, 1967 год – пятидневная рабочая неделя и пр.). 70-е – 80-е годы ознаменованы такими социальными переменами как, крупнейшие открытия в науке, космосе; гонение и высылка из страны виднейших писателей, художников, ученых, что в значительной степени повлияло на, и без того, небольшой слой российской интеллигенции; к этому же времени относится и такое событие как ввод советских войск на территорию Афганистана, что вызвало крайне отрицательные отклики во всем мире. Конец XX века — это новые «революционные» перемены, в которых Россия находится и в настоящее время («перестройка» — 1985 год, выборы первого президента, кооперативное движение, антиалкогольный указ и т.д., 1991 год – ГКЧП СССР, Беловежское соглашение, независимость стран Балтии, указ о свободе торговли, приватизация, деноминация российского рубля, «чеченская война» и другие внутринациональные конфликты и т.д.).

Как видно из предложенной хронологической таблицы, страна не существовала и десяти лет в устойчивом стабильном состоянии. На протяжении жизни каждого поколения происходило от трех до пяти – семи крупных социальных изменений. Приведенные данные позволяют судить о высокой степени социальной подвижности русских. Какие бы события не происходили в мире, Россия всегда оказывается тем или иным образом к ним причастна, какие бы реформы, нововведения не проводились внутри страны русский человек обязательно к ним приспособится или создаст некий синтез того, что уже было и чего-то нового. Вот поэтому так часто можно слышать о самобытности русского пути развития: приняли христианство, а получили синтез православной и языческой форм верований, в настоящее время взяли западный курс развития, а выходит снова синтез – американского, европейского, восточного. Русские в силу, с одной стороны устойчивости, а с другой подвижности, способны легко принимать инокультурные формы, вбирая в себя черты, нормы, традиции, образ жизни покоренных народов. Данный факт еще раз подтверждает высказанное выше мнение об их универсальности.

Существует и другая особенность «подвижности» и освоения ими новых земель. Это коллективизм. Они всегда переселялись группами и принимались за обработку целинных участков, постоянно поддерживая, подстраховывая друг друга; многие виды работ выполнялись коллективно. Во множестве исторических трудов утверждается, что коллективный характер заселения и освоения земельных угодий диктовался жесткой необходимостью. Природные условия, в которых оказывались русские, продвигаясь на север и северо-восток, были слишком сложны для другого, не коллективного, способа их освоения.

Говоря об этносе, следует сказать, что под ним понимается естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующих как энергетическая система (структура), противопоставляющая себя всем другим таким же коллективам, исходя из ощущения комплиментарности. Комплиментарность (Гумилев), коммюнатарность (Бердяев), кооперация (Мечников) – это те качества, которые отражают присущую русским потребность в освоении огромных просторов, с целью, чтобы они стали родным ландшафтом для всех племен, которые на ней проживают. Это и ощущение подсознательной взаимной симпатии (антипатии) особей, определяющее деление на «своих» и «чужих». Для тамбовчан «свои» – тамбовчане, а москвичи – «чужие»; для великороссов уже «чужими» будут англичане, а украинцы – «своими».

Люди входят в один определенный этнос по выше названному принципу, на уровне не сознания, а ощущения. Русские чувствуют себя комфортно среди русских, а французы – среди французов. В другой ситуации возникает ощущение ностальгии. Надо сказать, что у первых оно очень глубоко, и переживается во многих случаях болезненно. Прежде всего, это связано с геоландшафтным несоответствием, которое углубляет это ощущение.

Однообразие природных условий на большой территории Восточно-Европейской равнины обуславливает наличие оригинального стереотипа поведения, который выступает как способ адаптации к условиям, в которых обитает этнический коллектив. Таким образом, наличие одинакового образа жизни на столь обширных пространствах приводит к тому, что для русского этноса свойственна самоидентификация не «по крови», а по родству «души», «складу характера», «способу мысли (масштабно)».

Самоидентификация – это отождествление индивидом себя с этносом, это чувство принадлежности к нему по параметру определенных этнических признаков. Ее основной функцией в этом случае выступает фиксация единства интересов этноса с различными народами, которые обеспечивают его самосохранение как «индивидуума», защищают его интересы, способствуют его развитию и самовыражению. Основным механизмом социальной идентификации является соотнесение личных интересов, ценностей, моделей поведения с интересами различных общностей, которые могут быть либо «своими», либо «чужыми». У каждого этноса существуют аутостереотипы и гетеростереотипы. Аутостереотипы – это совокупные представления о народе, к которому принадлежит индивид. Идентификацию русских подтверждает то, что приоритетное положение здесь принадлежит позитивным оценкам над негативными. Это: доброта, щедрость, миролюбие, простота, прямодушие, духовность. К негативным аутостереотипам относятся бесшабашность, пьянство, безынициативность. Гетеростереотипы представляют собой мнения о других этносах.

Рассматриваемая местность дает широкие возможности для активной деятельности и развития новых технологий в различных областях жизнедеятельности. Это происходит благодаря нескольким обстоятельствам.

Во-первых, это разнообразие природных ресурсов, которыми она обладает – лес, степь, реки, луга, озера, определяют наличие различных хозяйственно-культурных комплексов.

Во-вторых, это экстремальные климатические условия (с точки зрения благоприятной или неблагоприятной для проживания среды). На это обстоятельство обратил внимание еще Ключевский В., когда размышлял о судьбе славян (в частности, русских): «Некогда какой-то враг вытеснил славян, именно наших предков, с Дуная, погнав их на девственный северо-восток, из лучшей страны в худшую. Так история-мачеха заставляла их населить страну, где природа является мачехой для человека» [3]. Экстремальность условий существования объясняется следующими причинами: во-первых, «северность» положения России; во-вторых, наличие на ее территории полюса мирового холода (индикатором климатической специфики России служит январская изотерма – около -40*С в Якутске, обращение к обычной географической карте наглядно показывает, что эта изотерма как бы «ухудшает» Россию и отгораживает ее от стран Западной Европы и Японии «ледяным забором»); в-третьих, огромный контингент россиян живет в неблагоприятных природных условиях; в-четвертых, основные земледельческие районы относятся к зоне рискованного земледелия.

Таким образом, благодаря выше названным причинам русский народ становится самодостаточным и имеет большие возможности для дальнейшего всестороннего развития и жизнедеятельности. Надо сказать, что они используются в полной мере, особенно ярко это проявляется в различных видах деятельности: сельскохозяйственных работах, народном творчестве, искусстве, промыслах, архитектуре. Экстремальные природные условия побуждают к труду для того, чтобы лучше приспособиться к ним и облегчить свое существование. Все это сформировало у русских определенные поведенческие стереотипы. Так, непродолжительность рабочего сезона земледельческих работ, требующая почти круглосуточной тяжелой и быстрой физической работы, за многие столетия выработала свойства трудолюбия и быстроты в работе. Крестьяне период весенне-летних работ всегда называли «страдой», «страдной порой», то есть периодом физических страданий: «где пахарь плачет, там жнея скачет», «день летний год кормит», «не сможешь – не осилишь, не надорвешься – не поможешь» [4]. Однако и весь год работы «невпроворот», всегда «в трудах и в заботах». Об этом свидетельствует обычная длительность крестьянского рабочего дня. Типичным примером могут быть сведения о режиме дня в уездах тверской губернии во второй половине XVIII века. В Старицком уезде крестьяне традиционно летом и зимой просыпались и вставали «в три и четыре часа пополуночи», в Краснохолмском, Корчевском и Тверском уездах вставали в четвертом часу по полуночи. Вечерами же мужчины ложились спать не ранее 11-ти (зимою – в 10), а женщины за рукоделием засиживались за полночь. Такой долгий рабочий день лишь после обеда (пополудни во втором часу) прерывался часовым (иногда чуть больше) сном [5].

Помимо внешних причин, побуждающих человека к активной деятельности, для русских характерен и сильно выраженный внутренний мотив, который сформировался благодаря разнообразию окружающей среды и природных ресурсов. Когда заканчивается «борьба» с тяжелыми природными условиями, человек направляет свою деятельность не на преобразование внешнего, а развитие своих творческих способностей (предметы прикладного искусства, устное народное творчество). Всем известна изобретательность и смекалка русского народа. Трудолюбию сопутствовали такие черты его характера и психологии, как «проворность», «поворотливость», «переимчивость», воспитываемые с детства.

Особенно сильно они проявились при освоении им обширных просторов Сибири. Возможно, если бы не их активная миграция в этом направлении, то здесь не было бы создано, в силу определенных причин, уникальных, в своем роде, хозяйственно-культурных комплексов, таких как очаги северного земледелия в Поморье, на Вологодчине, на Вятских опольях и даже в Якутии. Вот эти причины: малочисленность местных народов, однообразные типы хозяйствования (охота, рыболовство, оленеводство), которые требовали вести кочевой образ жизни, а также колоссальная удаленность от мировых культурных центров, — все они остановили развитие культуры на довольно низкой ступени развития. И только благодаря русским с их тягой к освоению новых просторов, к деятельности и переменам Сибирь стала широко осваиваться, обживаться.

Вместе с тем наличие экстремальных, неблагоприятных условий, которые могли свести на нет результаты тяжелого труда, порождали в сознании идею всемогущества Господа Бога. Труд – трудом, но главное зависит от Бога («Бог не родит, и земля не дает», «Бог народит, так и счастьем наделит», «Бог полюбит, так и не погубит, «не конь везет, Бог несет», «даст Бог день, даст Бог пищу», «человек гадает, а Бог совершает», «все от Бога. Всяческия от творца», «с Богом не поспоришь», «Божье тепло, Божье и холодно», «Бог отымет, Бог и подаст» и т.д.) [6].

Итак, территория крупнейшей равнины влияет на населяющий его могучий этнос, вырабатывая у него определенные качества. Он является именно таким, каким его сформировала суровая природа – самодостаточным, способным к универсальному развитию, выдерживающим высокую степень экстремальности жизни.

Другой тип месторазвития, который существует на территории Евразии, представлен горной местностью Кавказа. Его населяют адыги, осетины, кабардинцы, черкесы, адыгейцы, чеченцы, ингуши, аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины, кумыки, карачаевцы, балкарцы, ногайцы, армяне, греки, татары, азербайджанцы, грузины и т.д. Такая пестрая этническая картина является следствием природного разнообразия региона и длительного исторического процесса интенсивных миграций, завоеваний.

Эта местность принадлежит к видам географического окружения, воздействие которых на этносы является особенно ощутимым. Даже у народов, удаленных друг от друга, наблюдаются общие явления, вызванные исключительно общностью горной среды. Многие исторические и социальные процессы в условиях гор развиваются особым образом, который отличается в ряде признаков от исторического пути, характерного для большинства народов мира.

Природа создала такие условия для развития горных народов, которые определили все стороны его жизни, род занятий и повлияли на создание уникальных культурных комплексов.

Во-первых, здесь человеку не предоставляется возможности для изменения окружающей среды, а это обуславливает тот факт, что почти всегда народы, проживающие на данной территории, находились на более низкой ступени технологического развития. Когда отношения между географической средой и этносом опосредуются развитыми технологиями, то зависимость от природного окружения становится меньше. Когда же эти технологии отсутствуют или примитивны, то ее воздействие более ощутимо. Во-вторых, горы представляют собой огромное препятствие для проникновения сюда других народов. Местное население это, как правило, малочисленные, разрозненные группы народов, достаточно часто меняющие территории своего обитания. С этим связано то, что они часто подвергались захватам более могучего этноса. И это происходило достаточно часто, однако для данной ситуации, утверждение, что культура большего по численности народа преобладает над меньшей, не совсем правильно. Та замкнутость, в которой формировались горные народы, обусловила их враждебность ко всему чужому и непримиримость, как с нежелательными соседями, так и с их культурой.

Так, например, обращаясь к проблеме интериоризации или экстериоризации народом внешней конфликтности, можно проследить следующую тенденцию во взаимодействии жителей равнинной и горной местности: первые интериоризируют ее и стремятся нейтрализовать внутри самих себя. Для них характерна устойчивость внутренних альтернатив, которая и служит механизмом реагирования на такие конфликты, вследствие чего они «проигрываются» в себе. Для вторых, напротив, характерна экстериоризация конфликтности. Русские, присоединяя к своей империи очередной участок территории, как бы разыгрывали на нем свою «драму» (бегство от государства – возвращение беглых под государственную юрисдикцию – государственная колонизация новоприобретенных территорий). Новая территория втягивалась ими в себя. А, например, для армян, характерно стремление «убрать» с освоенной ими территории все, что может стать источником конфликта. Дело в том, что образ активности армян и русских на вновь осваиваемых территориях был слишком различен, что приводило к неприятию армянами русской колонизации. Районы Северного Кавказа осваивались поэтапно и в большинстве случаев военными методами. В итоге русская колонизация Закавказья была неэффективной. Число русских, поселившихся в крае, не превышало 5% общей численности населения [7].

Здесь сказалась противоположность всех жизненных условий жителей равнин и гор. Различны и образ жизни и система хозяйства. Довольно маленькие территории обитания народа воспитали у них чувство глубокой привязанности к этой земле, а если учесть тот факт, что и передвигаться было некуда, то естественно, что за каждый клочок земли пригодный для жизни, приходилось бороться. Дело в том, что в горных районах система подсечно-огневого земледелия рассчитана на некий оптимальный состав населения, а потоки завоевателей представляли избыточное население, которое в силу самих условий хозяйствования не могло получить необходимого пропитания. Это обстоятельство также являлось причиной конфликтов местного населения с завоевателями.

Не имея возможности для преобразования природы, то есть окружающего мира, «горцы» всю свою энергию и возможности направляют на духовное развитие, саморазвитие.

В тот период истории, когда человечество жило в гармонии с природой и не ставило перед собой цели ее преобразования, все развитие было направлено на развитие духовного мира человека, а этому как раз благоприятствуют небольшие замкнутые территории, к которым можно отнести горную местность. И первые великие цивилизации как раз возникали там, где присутствовал горный ландшафт. Примером может служить одна из самых древнейших армянских цивилизаций, а также Тибет.

В силу того, что также трудно как проникают сюда инновации, так и уходят отсюда, созданные здесь учения, практики, образцы материальной культуры являются чем-то экзотическим для равнинных жителей.

Разработка методик и практик, направленных на саморазвитие, богатое культурное наследие, которое, по причине замкнутости, остается практически неизменной с годами и привлекает внимание в настоящее время.

Приведенные выше причины, определили у народов этого типа месторазвития качества консерваторов, в отношении, как нововведений, так и элементов других культур. Маленькие площади пригодные для проживания способствовали тому, что у народа выработалось сильное чувство своей территории и «своих». И если у представителей равнинного типа месторазвитий самоидентификация идет по ощущению, то здесь этот процесс происходит «по крови». Это подтверждается традицией «кровной мести» и другими формами и элементами местной культуры. Стремлению горных народов к саморазвитию, к духовному совершенству соответствуют качества, о которых свидетельствуют фразы, ставшие «крылатыми»: «кавказское гостеприимство», «кавказская щедрость», «кавказские долгожители» и т.д.

Следующий тип месторазвития включает в себя территории Европейского Севера и Сибирь. Его населяют многочисленные группы народов: русские, коми, ненцы, саами (лопари), ханты, манси, селькупы, кеты, эвены, эвенки, юкагиры, чукчи, буряты, тувинцы, тофалары, алтайцы, шорцы, нанайцы, нивхи, негидальцы, удэгейцы, ульчи, ороки, орочи. Безусловно, что каждый из перечисленных народов имеет неповторимые особенности культуры. Но в силу того, что природные условия их проживания одинаковы, а, следовательно, и однообразны хозяйственно-культурные комплексы, то целесообразно говорить о едином типе месторазвития. Он крайне неблагоприятен для проживания здесь человека. Этим объясняется низкая численность населения и то, что на протяжении многих столетий здесь остаются неизменными способ хозяйствования и самой жизни (в бытовом плане). До его освоения в технологичном плане, здесь преобладали такие виды деятельности как охота, рыболовство, скотоводство. С ними связан кочевой образ жизни большинства народов, который не позволял им укорениться (во всех смыслах) на одной территории, а, следовательно, и им присуща подвижность. Однако здесь эта черта характера вырабатывалась как необходимое условие для поддержания жизни. Следствием удаленности этих народов от крупных развитых культурных центров является их невысокий уровень развития. Малочисленность каждого из них приводит к тому, что созданная ими культура настолько самобытна, что в случае их подчинения другим народом она или исчезнет совсем, или останется неизменной. Вероятно, это объясняется, наряду со многими другими причинами, консерватизмом населения, обитающим на такой территории.

Таким образом, любой тип месторазвития, локализованный в пространстве и непрерывно развивающийся во времени, является носителем этноса, которому свойственны некоторые типичные качества, черты, стиль поведения. То есть, формируется особый характер, который в процессе самоидентификации признается «своим» и определяется конкретными характеристиками местообитания.

Однако существует общая, присущая всем народам, вне зависимости от особенностей среды обитания, черта – подвижность. У одних она выражена слабее, у других довольно сильно. Все зависит от условий, которые ее возбуждают. Так, у народов Севера и Сибири и Кавказа она является необходимостью для выживания и ограничивается жесткими границами, вызванными слишком малыми размерами территории, пригодной для проживания. Так, в результате смены одним народом ареала своего существования, он занимал ареал другого. Это обеспечивало устойчивость традиций, норм, чем объясняется схожесть культурных традиций многих народов. Другое дело подвижность русских, которая является внутренней необходимостью — быть в движении. Это качество вырабатывает мобильность, позволяющая не только создавать и закреплять устойчивые формы культуры, а впитывать в себя все новое, толерантно воспринимать чужую культуру. В силу этого русское население встречается в любом из выше перечисленных типов месторазвитий. Таким образом, можно с полным правом сказать, что этот народ выступает как народ мироносец, роль которого в мировой истории, как в прошлом, так и в будущем велика.

Чем больше месторазвитие дает возможности для активной деятельности населяющего его народа, тем больше оно будет подвергаться изменению с его стороны. А измененная среда способна еще сильнее влиять на духовный мир человека. Таким образом, наличие способности непрерывного движения, широкие возможности для преобразования окружающей среды превращают геоландшафт в систему с динамично развивающейся структурой, которая, с одной стороны, обеспечивает его устойчивость по отношению к внешним факторам, а с другой дает возможность для дальнейшего развития и функционирования.

Литература

1. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. – Л., 1990, с.182.
2. Гумилев Л. От Руси к России. — СПб., 1992, с. 112.
3. Ключевский В. Исторические портреты. – М., 1991, с.508.
4. Даль В. Пословицы русского народа Сборник в 3-х томах. Т. 3. — М., 1993, с. 541 – 542, 558 – 559, 400.
5. Милов Л. Природно-климатический фактор и менталитет русского крестьянина. // Общественные науки и современность, 1995, № 1, с.78.
6. Даль В. Сборник. Т.3. – М., 1993, с.541 – 542.
7. Лурье С. Восприятие народом осваиваемой территории. – Общественные науки и современность, 1998, № 5, с.72-73.

не указаны

не указана

Текст статьи:

В последнее время у специалистов различных областей науки: этнологов, историков, политологов, социологов, культурологов, возникает интерес к проблеме национальной диаспоры, где она рассматривается не как типичное явление нашего времени, а как уникальный социокультурный, исторический, этнополитический феномен.

Несмотря на широкое использование этого термина в научной литературе, поиск наиболее четкой дефиниции понятия «диаспора» продолжается до сих пор. Многие исследователи, такие как С.В. Лурье, Колосов В.А., Галкина Т.А., Куйбышев М.В., Полоскова Т.В. и др., дают своё определение этому феномену. Некоторые учёные строгому определению предпочитают выделение отличительных черт или характерных признаков диаспоры.

Конечно, выделение этих характеристик поможет представить диаспору как уникальное явление в культуре современной России, но прежде следует заметить, что феномен диаспоры весьма сложен и поэтому общепринятое определение для него отсутствует. Автор данной статьи ориентируется на следующее определение: диаспора – устойчивая форма общности, образовавшаяся в результате миграций, проживающая локально или дисперсно вне исторической родины и имеющая способность к самоорганизации, представители которой объединены такими признаками, как групповое самосознание, память об историческом прошлом предков, культура народа.

Среди исследователей нет единого мнения в том, какие из диаспор относить к «классическим», «старым» или «мировым». Так Т.И. Чаптыкова, исследуя феномен национальной диаспоры в своей диссертационной работе, относит к классическим народам в древнем мире диаспоры греков и евреев, а армянской, испанской, английской диаспорам отводит значительную роль «в мировом социально – культурном прогрессе», причем армянскую называет «старой». А.Г. Вишневский рассматривает армянскую, еврейскую, греческую диаспоры как «классические» в плане длительности существования, а также отвечающих основным критериям диаспоры. Исследуя феномен «мировых» диаспор, Т.Полоскова указывает на их основные типологообразующие признаки:
- широкий ареал расселения;
- достаточный количественный потенциал;
- влияние в области политики, экономики, культуры на развитие внутригосударственных процессов;
-наличие институциональных структур, предполагающих функционирование международных диаспоральных объединений;
-самостоятельное осознание человека как представителя «мировой» диаспоры.

Опираясь на представленные признаки, к числу мировых диаспор можно отнести еврейскую, армянскую, китайскую, греческую, украинскую, российскую, немецкую, корейскую и ряд других. Но, помимо представленных признаков мировых диаспор следует указать такой внутренний консолидирующий фактор, как сплоченность, а также достаточно длительное время существования.

К «новым» можно отнести диаспоры, образовавшиеся в конце 20 в. в Евразии и Восточной Европе в результате развала всей социалистической системы, а именно в СССР, СФРЮ, ЧССР.

Но в этой статье предстоит рассмотреть так называемые «новые» диаспоры, которые возникли в постсоветское время и оказались в связи с переделом государственных границ, массовыми миграциями, кризисной ситуацией в социально — экономической сфере и рядом других причин на территории России. Важно отметить, что степень национальной самоидентификации титульного населения республик бывшего СССР после передела границ, проходившего на фоне дальнейшей активизации социальных движений, а также в связи со сменой руководства и идеологии в странах СНГ и Балтии, существенно возросла и приобрела более открытый характер. Потому вплоть до 1991 года для молдаван, казахов, киргизов и других национальностей, долгое время живших в едином государстве, понятие диаспоры имело отвлечённый характер. Сейчас новые диаспоры находятся в стадии становления, хотя за последнее десятилетие их организованность значительно возросла, а сфера деятельности расширилась (от культуры до политики) и на фоне других здесь выделяются украинская, армянская диаспоры, ставшие органичной частью мировых.

Итак, политические события конца 20 в., прокатившиеся по странам социалистического лагеря и их последствия обусловили начало процесса образования «новых» диаспор в России. А созданию мировых диаспор, по мнению большинства исследователей, предшествовали следующие причины: — насильственное переселение на территорию другого государства (например, еврейского народа Палестины в 6 в. в Вавилонию);
- набеги агрессивных соседних племён, а также завоевательные операции величественных;
- колонизационные процессы (классический пример-создание греческих колоний в Средиземноморье);
- преследования по этническому и религиозному признакам;
- поиск новых торговых путей – одна из основных причин возникновения армянской диаспоры;
- давнее перемешивание» различных народов, сосредоточенных в одном географическом ареале и невозможность проведения между ними чёткой границы;
- переселение этнических общин по приглашению правительств государств, нуждающихся в рабочем и интеллектуальном потенциале (например, немецкая община в России 17-18 вв.).

Новая и новейшая история обозначила ряд других причин, послуживших образованию диаспор вне своей родины: 
- экономические преобразования, потребовавшие значительных трудовых ресурсов (США, Канада, Латинская Америка, Индия, ЮАР, Австралия);
- аграрное переселение; 
- притеснения в общественной жизни, нередко трактуемые как этнические преследования (поляки, ирландцы, немцы, итальянцы).

Все вышеуказанные причины вызывали массовые миграции народов. Этот основополагающий фактор позволяет сделать вывод о том, что основой возникновения «мировых» диаспор являются миграции. Автор статьи, посвящённой изучению теоретического и прикладного аспекта диаспоры — Лаллука С., также считает миграции обязательным компонентом диаспоры. Другой исследователь, определяя понятие «диаспора» отмечает, что это этническое меньшинство, сохраняющее связь со страной происхождения, возникло именно в результате миграции.

Основной же причиной возникновения «новых» диаспор был распад единых полиэтнических государств — СССР, ЧССР, СФРЮ, и образование на их месте независимых государств, когда в одночасье после передела границ миллионы граждан оказались в положении «иностранцев», при этом никуда не эмигрируя. Хотя сам развал СССР, предшествующие и последовавшие за ним межэтнические конфликты, гражданские войны, а также тесно связанное с этим ухудшение внутриполитической, социально-экономической ситуации, безусловно, вызвали массовые миграции по всей территории бывшего Союза. Предпочтением у беженцев, вынужденных переселенцев в то время были регионы, граничащие с Казахстаном, а также центральная и юго-западная часть страны. Так, основным прибежищем в одних случаях и временной перевалочной базой — в других для мигрантов из Закавказья стали такие крупные города Северного Кавказа как Ставрополь, Пятигорск, Краснодар, Сочи. И все же значительная часть «новых мигрантов» из стран СНГ и Балтии концентрируется в Москве. На 1 января 2000 г. количество проживающего нерусского населения в российской столице составило более миллиона человек. Во многом это объясняется тем, что в 90-х г.г. при значительном сокращении выезда из России, а не увеличении въезда, как принято думать, произошёл необычный подъем миграционного прироста России за счет республик бывшего Союза. Кроме этого, изменения миграционного потока зависят от ряда других обстоятельств, а именно:
-всплеск национализма, пришедшийся на конец 80-х, когда в Азербайджане, Узбекистане, Таджикистане и Казахстане произошли первые межэтнические конфликты, который продолжился в 90-х г.г. вооруженными столкновениями в Таджикистане, Молдавии, странах Закавказья;
-прозрачность российских границ, благодаря чему практически все желающие могли беспрепятственно въехать в Россию;
-принятие Россией Закона «О беженцах».

Немаловажным является и тот исторический факт, что при формировании нашего многонационального государства русский народ был идеологическим и экономическим «старшим братом» для других народов советских республик. И это служит «моральным оправданием устремлений мигрантов» для переезда в российскую столицу, где они, по их представлениям, должны получить жилье, работу и другую социальную помощь. Также необходимо отметить заметный рост иммиграции в Россию в 1994 г., что связано с более быстрым движением России по пути рыночных реформ. Но мигрантов в плане дальнейшего обустройства всегда привлекали более развитые в экономическом и финансовом отношении регионы.

При этом следует сказать, что в качестве основополагающего критерия возникновения «мировых диаспор» выступают миграционные процессы, вызванные различными обстоятельствами, в то время как для «новых» («постсоветских») диаспор явился распад единого полиэтничного государства.

Необходимо добавить, что распад СССР и образование независимых государств послужили неким толчком к появлению такого «этноявления как реассимиляция. Если раньше, скажем, украинцы в массе своей имели множественную идентичность, благодаря которой можно было считать себя гражданином СССР, россиянином и украинцем одновременно, то сейчас на первый план выдвигается принадлежность к той или иной нации. То есть значительная часть нерусского населения осознает свою этническую принадлежность, хочет ее сохранить, передать потомкам, пытается установить контакты с исторической родиной. И этот интерес в последнее время не случаен, — так долго навязываемая гражданам Советского Союза политика «плавильного» котла рассыпалась одновременно с его развалом. Впрочем, негативной стороной распада полиэтничного государства явился невероятный количественный рост националистически настроенных различных групп, партий и т.д.

Следовательно, реассимиляция, возрождая у нерусского населения России собственный национальный интерес, способствует объединению людей по этническому признаку.

Относительно миграций, последовавших за процессом распада единого государства и способствующих образованию «новых» диаспор, хотелось отметить, что в России они в последние 10 лет осложнены такими существенными факторами как быстротечность, а также неготовность российских властей и определенных служб к приему неконтролируемого потока беженцев, переселенцев и других «инонациональных мигрантов». И здесь особая роль как адаптивной формы социальной организации этнических мигрантов принадлежит многочисленным диаспорам, которые за исключением украинской, армянской, еврейской, немецкой и ряда других, находятся на начальной стадии своего становления. Вышеуказанные «новые» диаспоры, влившись в состав «мировых», получили от них финансовую и организационную поддержку, в то время как образование диаспор в России, например, бывших Среднеазиатских республик происходит гораздо медленнее и труднее. Причина этого заложена в глубокой разности культур, языка, религий, образа жизни, системы ценностей и пр.

Но в любом случае, вне зависимости от национальной или конфессиональной принадлежности, человек, принуждённый покинуть свою родину и оказавшийся в иноэтничном окружении испытывает некий психологический стресс. Потеря своего жилья, работы, разлука с родными, друзьями — все это усугубляет и без того тяжелое психологическое состояние человека. Причем стресс этот вторичный. Первое шоковое состояние человек испытывает у себя на родине в результате угрозы физического насилия, этнического преследования или социального давления со стороны националистически настроенных представителей «титульной» нации.

Напряжение психических сил, последовавшее за этим состояние неопределённости в общественном сознании вынужденных переселенцев, связано и с потерей одной из составляющих множественной идентичности — идентификации человека с советским народом. И хотя этническая принадлежность гражданина СССР нередко становилась «не вопросом его личного самоопределения, а устанавливалась государством «по крови» и фиксировалась в официальных документах», теперь, после возникновения суверенных государств человеку все больше «приходится вносить существенные коррективы в личностные параметры идентификации». А одним из самых устойчивых показателей общности, не утративший своей действенности, оказался именно другой элемент множественной идентичности — отождествление себя с той или иной нацией. Итак, в государствах постсоветского времени в условиях стремительного роста этнического самосознания возникла «необходимость поиска новых форм групповой идентичности, безопасности и экономического благополучия», что также связано с психологическим напряжением и обеспокоенностью.

Как видно, преобладание стрессовых причин вынужденной миграции в значительной степени влияет на психическое состояние этнических мигрантов. Именно поэтому одной из главных функций диаспоры в этих условиях представляется функция адаптации. Особое место в связи с этим занимает психологическая помощь диаспоры своим соотечественникам, попавшим в беду. Следует отметить, что своевременная помощь в процессе адаптации играет важную роль для обеих сторон, как для прибывающей, так и принимающей. Немаловажно, что среди мигрантов могут находиться люди, имевшие на родине высокий общественный, политический или экономический статус и их вливание в национальную диаспору еще более укрепит и повысит её значимость. Отметим, что воспроизводство за счет мигрантов для любой устойчивой этнической общины всегда являлось непременной задачей. Итак, продолжая рассматривать адаптационную функцию диаспоры в постсоветское время, в ней можно выделить бытовую, психологическую, социально-экономическую, социокультурную адаптацию. Последняя представляется как процесс вхождения отдельного человека или группы в иноэтничную среду, сопровождающийся приобретением навыков, умений в различных сферах деятельности, а также усвоением ценностей, норм этой группы, где человек работает или учится и принятием их для создания линии поведения в новой среде.

Социокультурная адаптация мигрантов в новой среде носит более долговременный характер и проходит тем труднее, чем более устойчива и сплочена диаспора, что в свою очередь зависит от следующих факторов:
-степени компактности проживания;
-численности диаспоры;
-активности ее внутренних организаций и объединений;
-наличия «цементирующего этноядра».

И если первые три фактора являются объективными, то последний субъективный фактор, включающий в себя или сильное этническое самосознание, или историческую память, или мифологизацию утраченной родины, или религиозную веру и убеждения или совокупность всех этих признаков, не позволяет полностью раствориться в новой социокультурной среде.

Кроме психологической, моральной поддержки, осуществляемой в рамках диаспоры, этническим мигрантам оказывается существенная материальная помощь. И здесь немаловажным является факт принадлежности диаспоры к статусу «мировых», имеющих возможность оказать финансовою поддержку своим соотечественникам.

Таким образом, диаспора, являясь универсальной формой, позволяющей одновременное существование в иноэтничном окружении и в среде своего этноса, облегчает адаптацию прибывших соотечественников. Причем, значение этой функции возрастает в период вынужденной, а не естественной миграции, когда у этнических мигрантов проявляется одна из наиболее сильных психологических особенностей — желание вернуться на родину.

Адаптационная функция имеет две взаимосвязанных направленности: внутреннюю и внешнюю. То есть адаптация этнических мигрантов осуществляется в рамках диаспоры и в то же время велико значение диаспоры как принимающей стороны своих соотечественников извне. Поэтому нельзя полностью согласиться с мнением тех исследователей, которые принижают роль адаптационной функции диаспор, связывая это с тем, что современная диаспора рассматривается как временное прибежище человека, у которого только два пути: или вернуться назад на родину или полностью ассимилироваться в новой социокультурной среде.

Наряду с функцией адаптации, имеющую как внутреннюю, так и внешнюю направленность, следует перейти к рассмотрению собственно внутренних функций диаспоры. И основной или наиболее распространенной внутренней функцией этнических диаспор вообще можно назвать «сохраняющую» функцию, включающую следующие признаки:
1) сохранение языка своего народа;
2) сохранение этнонациональной культуры (обряды, традиции, жизненные устои, домашний уклад, танцы, песни, праздники, национальная литература и т.д.);
3) сохранение определенной конфессиональной принадлежности;
4) сохранение этнического самосознания (национальная идентификация, этнические стереотипы, общая историческая судьба).

Функция сохранения материальной и духовной культуры имеет важное значение для диаспоры. При этом, в одних случаях, она самопроизводна (особенно это отмечается в компактных поселениях этногрупп, где сильны традиции народа и где общение осуществляется преимущественно на родном языке), в других, — сохранение языка и других основ культуры ведется с привлечением дополнительных средств, таких как, создание национальных школ, выпуск специальных газет, журналов, теле — радиопередач, организация выступлений различных фольклорных коллективов и др. И в том и другом случае важным фактором сохранения национальной культуры является приток новых мигрантов с исторической родины. Помимо этого диаспора лучше сохраняет себя в окружении другой культуры благодаря объективному и субъективному факторам, к которым соответственно можно отнести активную деятельность общественных объединений и организаций, возглавляемых авторитетными лидерами, внутреннюю мобилизацию, терпимое отношение титульного населения, и некое этнопсихологическое ядро под которым понимается этническое самосознание.

Рассматривая функцию сохранения этнической культуры, языка, самосознания как одну из важнейших функций (как старых, так и новых диаспор), следует обратить внимание на ту часть нерусского населения, которая уже давно живет в России, и успела адаптироваться, а также частично ассимилироваться. Но в связи с известными событиями, их желание возродить свою этнокультурную самобытность и наладить более тесные контакты со своей этнической родиной, резко возросло. Деятельность старых национальных диаспор на территории России заметно активизируется, что выражается в создании новых организаций и объединений, основными задачами которых являются контакты в области, как культуры, так и экономики и политики двух стран.

При анализе внешних функций диаспор, необходимо отметить, что они более многочисленны и разнообразны, чем внутренние. Сюда можно отнести взаимодействие в области экономики и политики, осуществляемое между так называемыми страной-хозяином, страной-матерью и самой диаспорой. При этом экономические и политические отношения между ними, в отличие от контактов в сфере культуры не находятся в прямой зависимости от национальных особенностей тех или иных народов.

В экономике нашей страны в начале, и особенно с середины 90-х годов все большую силу набирает такой феномен как этническое предпринимательство, связанное с определенными видами деятельности различных диаспор. Особенно этот вид предпринимательства широко развит в приграничных районах России. Так, китайцы в этих и других регионах заняты преимущественно торговлей товарами китайского производства, кроме этого они выполняют работы в сельском хозяйстве, занимаются ремонтом обуви. Корейцы, арендуя земли на Дальнем Востоке для выращивания овощей, впоследствии занимаются продажей салатов и приправ в различных российских городах. Торговля «южными» фруктами и овощами на рынках крупных городов России осуществляется, а нередко и контролируется в основном представителями азербайджанской, армянской, грузинской и других диаспор. Говоря об их занятости в сфере торговли, Рязанцев С.В. отмечает, что они еще во времена СССР специализировались на доставке и торговле фруктами, овощами, цветами и эта торговля приобрела «колоссальные масштабы». Удачно используя особенности своей национальной кухни, «южане» открывают небольшие кафе, закусочные, а также рестораны. Вдоль автомагистралей выстраиваются разнообразные придорожные кафе с дагестанской, армянской, грузинской кухней. То есть этнические мигранты стремятся занять свободные экономические ниши, которые вовсе необязательно являются «престижными». С течением времени, накопив более солидный капитал, этнические предприниматели расширяют сферу своей деятельности или переключаются на другой бизнес. И здесь возможно ослабление прочных связей со своей диаспорой, возникновение желания «отпочковаться» от своих соплеменников. Но процессы индивидуализации людей характерны как раз для сегодняшнего времени и охватывают не только жизнедеятельность внутри диаспор, но и всё общество в целом. Тогда как нервом диаспоры являются именно общинные формы бытия.

Следовательно, при рассмотрении функций национальной диаспоры в России выделяется экономическая, которая наиболее актуальна в настоящее время.

Не менее значимы в последнее десятилетие политические функции, выполняемые рядом национальных диаспор России. Так, деятельность некоторых организаций сосредоточена на поддержании целей независимости (абхазская диаспора), другие – выступают как оппозиция правящему режиму (таджикская, узбекская, туркменская). Одной из главных задач немецкого объединения «Возрождение» было возвращение немцам автономной республики на Волге. Г. Алиев на встрече в Москве с представителями азербайджанской диаспоры акцентировал внимание на том, что необходимо не только осуществлять регулярные контакты со своей родиной, но и «стараться активно участвовать в политической и социально – экономической жизни страны проживания «. Президент Украины также заинтересован в дальнейшей политизации украинской диаспоры, так как Россия имеет стратегическое значение для этого государства. Недавно образованный Союз армян России, духовно и организационно объединивший более двух миллионов российских граждан, готов с помощью общественных инструментов корректировать действие политиков, если они будут уклоняться «от логики объективного развития российско-армянских отношений». При этом, выделяя новую роль национальных общин — «здоровое вмешательство в большую политику».

Существует опасность, что диаспоры в России могут стать «излишне» политизированными. Но это во многом зависит от амбиций их лидеров, а также от активизации деятельности политэмигрантов, которые, выехав за границу не оставили мысли переустроить свою покинутую родину. Вследствие этого властям необходимо идти на сближение с представителями диаспор и учитывать их интересы при взаимодействии в области политики, осуществляемой между страной их проживания, исторической родиной и самой диаспорой. Таким образом, считается необходимым выделение политических функций присущих большинству диаспор в современном мире. Однако и их абсолютизация может привести к усложнениям взаимоотношений между целыми государствами. Очень верно об этом сказал президент Союза армян России: «политики приходят и уходят, а народы остаются».

Но наиболее распространённой функцией диаспоры следует указать культурно-просветительскую функцию. Ведь именно в сфере культуры, трактуемой в самом широком смысле слова и сосредоточены все основные отличительные особенности народов. «И у каждого народа особая национально – зарождённая, национально выношенная и национально выстраданная культура» – подчёркивает Ильин И.А.

У народов, оказавшихся в иноэтничном окружении, отсутствуют такие объективные факторы как территория, политико-юридические институты, а также устойчивый хозяйственный уклад. В этих случаях особая роль принадлежит субъективно-психологическим компонентам, таким как система ценностей, включающая сильное групповое национальное или этническое самосознание, сохраняющееся долгое время, мифологизацию потерянной родины, религиозные убеждения, особенности фольклора, язык, обладающий этнической спецификой и т. п.

Феномен диаспоры, в первую очередь, основывается на культурной самобытности, а её отрыв от родины усиливает стремление к сохранению, а в дальнейшем и пропаганде своей культуры, языка. Кроме этого, процесс распада СССР и появление на карте мира нескольких новых независимых государств вызвало у нерусских жителей России рост национального самосознания, желание глубже узнать историю, культуру своего народа, о дальнейших отношениях между Россией и родиной их предков. Эти факты, на определённой стадии развития диаспоры, способствуют возникновению в её рамках эффективных организационных форм существования, представленных различными объединениями, организациями, обществами, партиями, движениями и т. д.

Таким образом, проводя сравнительный анализ «мировых» («классических» или «старых») и «новых» диаспор, следует отметить, что основной причиной первых были миграции, вызванные различными обстоятельствами. Распад единых полиэтнических государств (СССР, ЧССР, СФРЮ), социально-экономическое и политическое реформирование этих образований, связанное с переходом к рыночной экономике, межэтнические конфликты и последовавшая за этим неконтролируемая миграция, привели к образованию, так называемых, «новых» диаспор.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Культура повседневности осуществляется в определенном пространстве и временном исчислении, имея исходящий из них смысл. В повседневном и повторяющемся, необязательном общении человека с человеком, с конкретной ценностью смысл растянут в личностном времени. И, лишь постепенно накапливаясь, он сгущается в единую точку отсчета, когда в один момент всеобщезначимое время человечества и субъективное время индивида предстает перед его внутренним взором. В этот миг прошлое и будущее личного бытия соединяются и обретают значение культурно-вечного. Таким образом, пространственно-временные позиции приобретают культурные значения, соответственные эпохальным, значимым для общества и личности.

В силу этого, образ человека, который в совокупности черт и свойств может отвечать значимым антропологическим позициям, постоянно меняется, так как приходится иметь в виду, что и как отлагается в его духовном мире из прошлого пути духовного развития человечества. Он (образ человека) может быть вырисован через его бытие, которое существует вне его субъективного времени. Это предполагает истолкование смысла его наличной «живой культурности», взятой в непосредственно-чувственном виде, в своей живой смысловой предметности.

Следует отметить, что повседневное, ежеминутное, ежечасное существование личности в границах временного объема не исполнено событиями культурной значимости. Попытки зафиксировать определенный отрезок жизни индивида в абсолютной полноте физико-биологического и психологического протекания личностного времени оказывается безуспешным. Более того, здесь еще раз подтверждается известная истина, что для поддержания своего биологического, социального и культурного бытия человек вынужден совершать однообразные, повторяющиеся, монотонные «движения», каковые и становятся основой формирования культуры повседневности. Личностное время в достаточно большом количестве не имеет иного смысла, кроме поддержания жизни, т.е. кроме условия формирования комфортного человеческого бытия.

Личностное время оказывается наполненным смыслом в определенных, отдельных мгновениях, по отношению к которым предыдущее время является лишь предуготовлением. В процессе этого предуготовления происходит накопление, «нарабатывание» духовного потенциала, который и проявляется в экстремальные моменты субъективного времени человека. В этом временном пространстве творятся эталоны культуроповседневности, которые прочно впаяны в конкретные временные позиции и не могут восприниматься как самостоятельные константы.

На примере спортивной жизни особенно хорошо видно, как смысл повседневности и творческого поиска, растянутый в длительном пространстве жизни индивида, всплескивается в мгновение, в котором он, условно говоря, как бы преодолевает пределы физического пространства и времени, достигнутые человеком на данном этапе. Другими словами, смысл наличного бытия человека как существа культурного объективируется в ту или иную предметность в периоды, которые С.Цвейг назвал «звездными часами человечества». Наличие подобных звездных часов подтверждает то, что повседневное существование растягивает смысловую определенность индивида на всю его конкретную жизнь, содержание которой объективируется в преодолении границ конкретной «формы индивидуального бытия» и предстает в тех артефактах, что могут быть включены в ценностное богатство культуры.

Непосредственно живая культурная реальность человека имеет как внешнюю, так и внутреннюю стороны. И.Кант в свое время заметил, что «вся культура и искусство, украшающие человечество, самое лучшее общественное устройство – все это плоды необщительности…» Лишь в тишине одиночества человек творит «плоды культуры». Однако последние человек предназначает не только и не столько для себя, сколько для другого, для передачи другому. В этой внешней стороне человек, как цивилизованное и социальное существо, в своей повседневности практически выходит за собственные пределы, всегда «выходит из себя», в том смысле, что он всегда живет и сосуществует с другими, в других людях, в социальных связях, находится «в миру».

Балансируя на грани «внешний — внутренний», культура повседневности создает совершенно уникальные структуры, позволяющие личности плавно и без ущерба для своего самочувствия формировать особые позиции, запускающие механизмы вхождения во внешне-внутренние миры. Таким образом, повседневность – есть основное поле творения культуры, которое общество и личность должны максимально эффективно сформировать, тщательно продумывать и организовывать его во временном и пространственном измерении.

не указаны

не указана

Текст статьи:

С точки зрения культурологического анализа, музыка выступает интонационной тканью культуры. Это подразумевает под собой то, что предметно-смысловое, идейно-эмоциональное содержание культуры соединяется с ее интонационной оболочкой, то есть происходит творческий перевод материальной сущности звуков в идейно-смысловое. Музыкальная субстанция призвана воплощать социальную сущность человека, поскольку она научилась «свертывать» культуру в интонацию, в которой кодифицируются культурные стили, художественные эпохи, с наполняющим их социально-мировоззренческим содержанием. Иными словами, музыкальная интонация «спрессовывает» сугубо биологическую информацию, кодифицирует ее и вбирает в себя социально-духовный смысл, формируя информационно-социальную базу. В музыкальных интонациях аккумулируется и закрепляется социокультурный опыт, отражающийся в консервативной «общественной памяти» музыки. В связи с этим, музыкальная интонация требует толкования на уровне культур субэкумен, то есть на сверхнародном уровне, опирающимся на философскую мудрость.

Значимыми категориями интонационной формы являются интонация и фабула. Так, интонация включает в себя два уровня музыкальной формы – фонический и синтаксический. На первом уровне она представлена «интонемами» (мотивы и фразы аналитической формы), а на втором – последовательностью интонем, объединенных интонационным профилем (он тоже имеет прообразы в речи и пантомимическом общении). Фабула, или «музыкальная драматургия», представляет собой динамику содержания, выразившуюся интонационно, то есть в звуках. С одной стороны, она воплощается во множестве параллельно и последовательно развертывающихся интонаций, в содвижении интонационных линий. С другой стороны, фабула глубоко связана с музыкальной интонацией: в звучащем произведении потенциальная фабула развертывается, конкретизируется, а по окончании произведения вновь «свертывается» в интонацию, которая в реальной жизни уподобляется человеку, а фабула – его поведению в обществе и духовным ценностям, принятым в нем.

В то же время духовные ценности не могут стать общественным достоянием, если не будут объективированы и не станут передаваться от поколения к поколению в виде социально-исторического опыта. Этот накопленный обществом опыт объединяет их в семиотические системы, которые возникают вместе с умением «раскодировать» таящееся в них духовное содержание. В связи с этим, информация, содержащаяся в музыкальной интонации, посредством которой узнаются закономерности национального музыкального мышления, рассматривается как семиотическая система, направленная объективировать духовное содержание психической деятельности общества посредством присущей ей способности символизировать социокультурные явления и наделять их смыслом. Коль скоро семиотика понимается как научный синтез, как движущая дисциплина, исходящая из опыта не только лингвистики, но и культурологии, искусствоведения и музыкознания, то между интонацией и семиотикой существует глубокая взаимосвязь, так как музыкальная наука выступает «творцом» общих идей. Поэтому музыкальная интонация является одним из центральных предметов семиотического анализа, а посредством ее бытия в психике раскрывается жизнь человека (или общества) в музыке. Культурная семантика выступает способом нахождения взаимосвязи между текстом культуры, которым в данном случае будет являться музыка, и контекстом — культурно-историческим типом как глобальной смысловой сферой, наделенной духовно-ценностной сущностью, созданной обществом и выражающейся в тексте. Структурный (семиологический) анализ художественных произведений также требует обращения к семантике искусства, которая призвана осмыслить соотношение между произведением как знаком и обществом, понять социальную значимость и воздействие произведения на человеческую культуру. Знак, в свою очередь, выступает в познании и общении людей в качестве представителя некоторого предмета, комплекса предметов или свойств и используется для приобретения, хранения, преобразования и передачи сообщений или компонентов сообщений какого-либо рода. Он характеризуется способностью представлять некие объекты действительности, фиксировать в предметной, жестовой или интонационной форме сходство между вещами, ситуациями и переживаниями, хотя на самом деле такое сходство может и не иметь места, но люди могут лишь условиться, что оно существует в действительности.

В рамках семантики искусства эстетическая функция художественного произведения рассматривается как знаковая функция, ставящая на первое место субъект. С ней соотносится символическая функция, ставящая на первое место объект. Вследствие этого, эстетическая функция художественного произведения рассматривается в отношении к воспринимающему и к обществу. Таким образом, любое произведение художественной культуры является автономной знаковой системой и соотносится с действительностью как целое, как смысловое преднамеренное единство, выраженное в его теме. Анализируя эстетическую функцию искусства и функции произведений культуры, эстетическую ценность следует рассматривать в рамках семиотики культуры. В результате аргументируется включенность структуры художественного произведения и искусства в целом в архитектонику социокультурной реальности. В этой структуре наблюдается так называемая «множественность норм»: языковых, технических, практических, норм эстетической традиции, этических – тех «внехудожественных» норм, которые, попадая в область искусства, преломляются в нем и начинают служить его целям, становятся имманентными силами.

Иными словами, культура имеет двоякое действие, поскольку с одной стороны она функционирует как знаковая система, как текст, а с другой стороны она сама же расшифровывает заключенный в этом тексте смысл. Таким образом, при семиотическом подходе культура понимается как внешнее, знаковое бытие объективно–идеальных смыслов и ценностей.

В то же время, знаки выступают представителями абстракций (символов), являющихся в семантике ключевым понятием, которые содержат обобщенные, концентрированные, систематизированные данные об объектах. Однако, символ как понятие следует отличать от знака, поскольку знак становится символом лишь тогда, когда он выражает общезначимую реакцию не на сам символический объект, а на определенное значение, которое можно связать с этим предметом. Поэтому большей частью знаки участвуют в роли «символов понятий», объективирующих идеи. Под символом понимается художественный образ, воплощающий определенную идею, или предмет, действие, служащие условными обозначениями какого-либо образа, понятия, идеи. Иными словами, символ – это «пароль» культуры, которая выражает себя во множестве символов, имеющих информационную, эмоциональную, экспрессивную направленность. В свою очередь, язык символов – это код, посредством которого общество выражает свою духовную культуру, причем настолько точно, как будто это чувственное восприятие. Таким образом, символизация позволяет закодировать произведение культуры, которое воспринимается через образное постижение, интуитивное понимание, ассоциативное мышление, эстетическое переживание. Ученые пришли к выводу, что между символами различных народов существует много общего, «общечеловеческого», то есть одинаково важного для всех. Вероятно, это происходит потому, что изначально, вне связи с историей и традициями различных народов, символы существовали в сфере бессознательного. Таким образом, музыкальная интонация рассматривается как средство кодификации и трансляции культурно-значимой информации – духовного ценностного комплекса, реализующееся в процессах закрепления этой информации — смысла музыкальной интонации, которая выступает как знак, и осмысления данной информации, транслируемой с помощью этого знака, когда он становится символом.

В свою очередь, знаковые системы являются языками культуры, несущими информацию и смысл, который нередко оказывается многовариантным. Следуя логике культурной эволюции, можно допустить, что в период существования в отдаленном прошлом биологически цементированного «предобщества» появился и стал развиваться биологически обусловленный «предъязык», давший начало всем будущим языкам, и ставший базисом для так называемой «предмузыки», поскольку у каждого элемента музыкальной культуры есть своя «память», уходящая корнями в прошлое. Анализируя историю взаимодействия языка и музыки, можно прийти к выводу, что словесный язык сложился на базе звукоинтонационных средств выражения и неотделим от них в живой речи, поскольку человеческая речь и музыка выросли из одного корня – древнейшей напевной речи человека. В процессе культурно-исторической трансформации развитие интеллектуальной деятельности вызвало в общественном сознании необходимость создания так называемых языков «искуственных» типов, внутри которых выделяются художественные языки, существующие в рамках определенной семиотической системы. Особенно важна роль искусственных языков в так называемых «неизобразительных формах искусства» – литературе, музыке, поэзии, поскольку они не создают визуально воспринимаемый художественный образ. Язык музыки является одним из художественных языков, поскольку она располагает специфическими художественными семиотическими системами объективации, среди которых выделяются простые и сложные. К последним в науке относят воплощение музыки в нотных знаках, а затем в звуках. В свою очередь, процесс объективации — есть перевод идей из внутренних, заключенных в сознании общества, во внешние художественные формы, художественные произведения. В них объективная реальность предстает в диалектической связи с человеком и обществом. Следует отметить, что в идеях, которые воплощаются в художественных произведениях, содержатся концентрированный социально-исторический опыт преобразования общества, оценка обществом культурно-исторической ситуации и результаты познания мира в связях с личностными отношениями людей к нему. Иными словами, в художественных произведениях содержится синтетический набор гносеологических и аксиологических моментов. В свою очередь, адекватное восприятие художественного произведения достижимо лишь благодаря «акту дешифровки», что невозможно без знания того языка, который его выражает.

Музыкальный язык народа, в отличие от языка разговорного, служит для выражения в музыкально-поэтической форме его собственных чувств и мыслей, для удовлетворения его духовных потребностей в рамках норм и исторически сложившихся традиций, выработанных коллективом. В результате музыкальные напевы становятся символами различных жизненных явлений и чувствований, и то, что они следуют «сквозь душевный строй ряда поколений» определенного этноса и проходят столь длительное испытание прочности и несомненности воздействия, превращает их в необычайно стойкие окристаллизовавшиеся звуковые комплексы. В древних интонациях и их комбинациях общество, зачастую неосознанно, вследствие одинакового раздражения-восприятия усваивало единые духовные ценности. Благодаря такого рода естественному отбору, в музыкальных интонациях не оставалось ничего субъективного, а выкристаллизовывалась объективная картина бытия.

Следовательно, культура является способом воплощения и трансляции национального духовного ценностного комплекса посредством ее самоописания и создания своей собственной модели, чему служат художественные формы. Музыкальная культура как «локальная» семиотическая система, являясь частью культуры как «глобальной» семиотической системы, предстает средством общения и передачи накопленного опыта из поколения в поколение с помощью музыкальных звуков, которые являются средствами трансляции информации. В связи со своей звуковой сущностью, музыка воспринимается исключительно слухом, который, в рамках интонационного метода является «мерой всех вещей», и вне слухового восприятия анализ музыкальных феноменов невозможен. Следовательно, слух следует рассматривать в качестве основного канала, при помощи которого осуществляется общение, поскольку на сверхбиологическом, социокультурном уровне общение и коммуникация осуществляются с помощью звуковой, то есть обращенной к слуху, речи, в которой слово изначально неотделимо от тембро-ритмо интонации. Таким образом, речь органически соединяет интеллектуальную и эмоциональную выразительность. В свою очередь, слух понимается как «орган культуры», поскольку с его помощью происходит семантизация слуховых ощущений, а, следовательно, мировоззренческое (гносеологическое и аксиологическое) наполнение слуховых и зрительных образов.

Музыка и речь являются системами, имеющими единую звуковую основу, поскольку традиционно под интонацией понимается совокупность просодических, то есть метрически значимых, элементов речи, таких как мелодика, ритм, темп, акцентный строй, тембр и др. В этом проявляется тесное соотношение интонации музыкальной и интонации речевой. Голос человека был первым средством реализации его музыкальной потребности, поэтому искусство древности — преимущественно вокальное. В связи с этим, «родственные» музыкальная и речевая интонации, сохраняют свою связь в спектральной структуре пения, простирающейся от речитатива до кантилены. Однако следует обратить внимание на то, что между интонацией музыки и речью существует специфическое отличие, заключенное в том, что в речи семантическая нагрузка лежит на смысле слова, а интонация играет вспомогательную роль.

Тем не менее, музыка соотносится как со словесной речью человека, так и со словесными искусствами, она комментирует, раскрывает подлинный смысл, заложенный в словах. Поэтому под музыкальной интонацией понимается «сочетание тонового напряжения», обусловливающее и «речь словесную» и «речь музыкальную». На основании этого поддерживается тесная связь «мелодической линеарности» с движением и динамикой «речевого потока», с оттенками и изгибами человеческой речи. Иными словами, в музыкальной речи присутствуют такие аспекты языка как элементы значения, выражения, синтаксиса, поскольку музыка изначально формировала свои звуковые средства из звучания живой речи, из несловесных интонаций в тональных языках. Более того, музыка, как и речь, представляет собой «звучание времени», то есть музыкально-интонационную квинтэссенцию бытия. Необходимо отметить, что важным фактором, который объединяет музыку с разговорной речью, является коммуникативная функция музыки.

Рассматривая музыку и речь как явления одного порядка, можно сделать вывод, что музыкальное понимание составляет аспект глубинного внутреннего понимания, объединяющего логическое и эстетическое состояния. Следует отметить, что издревле логически-вербальное мышление ориентировалось на звучащую речь, поскольку сопровождение звуковым интонированием передачи словесно-выраженного смысла оставляло на самом интонировании первоначальный смысловой отпечаток. В процессе совершенствования человеческого сознания происходило отделение и развитие словесно-логического аспекта мышления от синтетических форм, а также шел процесс специализации отдельных видов чувственного. Однако, сохраняющаяся и поныне, синкретическая целостность духовной жизни человека требовала использования языковых средств не только в самостоятельных видах, но и в разнообразных синтезах.

Необходимо отметить момент психологической опосредованности слухового восприятия музыки, а следовательно и рождения определенного музыкального образа в сознании человека как представителя этно-национальной общности. Именно на основе глубинных психологических основ и символических комплексов, происходит закладывание и формирование тех духовных ценностей, которые в дальнейшем функционируют на национальном уровне и, трансформируясь под влиянием социально-политических изменений, становятся «воплощением времени». В данном случае эти ценности воплощаются средствами музыкального языка, как феномена, имеющего глубоко символическую природу. Иными словами, любое произведение художественной культуры в рамках семиотического анализа выступает не как художественное создание, имеющее определенные эстетические достоинства, а как символическое воплощение неких общезначимых духовных ценностей.

Таким образом, музыкальную интонацию можно рассматривать как форму, характеризующую социальные отношения и психологию людей, подобно национальному языку. Музыкальная интонация – это текст, наделенный глубоким смыслом, это символ социокультурных условий, в котором кодируется комплекс духовных ценностей определенного социума. Она всегда обладает культурной отмеченностью, «знаком» той или иной конкретной культуры и содержит в себе самую разнообразную информацию о ней, что позволяет исследовать ее семантическую квинтэссенцию.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Повседневность в нашем сознании настолько связана с привычным и будничным, что мы не всегда обращаем на нее внимание и не относим к сфере культуры. В то же время повседневность – это тот жизненный порядок, в котором каждый из нас живет, свободно ориентируется, воспринимает мир, созидает его, поэтому повседневность необходимая часть культуры. Это определенная сфера человеческого опыта, которая характеризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее характерно напряженно-бодрствующее состояние сознания, личное участие в мире, представляющем собой совокупность видимых, не вызывающих сомнения в объективности своего существования форм пространства, времени и социального взаимодействия. Все эти формы являются социально организованными [1, 191].

В повседневной жизни людям приходится изобретать, создавать свой мир. В «своем» мире люди участвуют и внешним планом (деятельностью, поведением), и внутренним (духовно-психическим) миром. Внутренняя жизнь стремится быть согласованной с внешней и наоборот, поскольку люди так или иначе хотят жить в согласии с собой, в состоянии душевного равновесия. Это возможно благодаря способности людей создавать и накладывать на мир фактов и процессов свой смысловой и ценностно-нормативный порядок и приводить оба этих мира в соответствие друг другу [2, 49-50].

Одной из первых теорий повседневности стала теория австрийского философа и социолога Альфреда Шюца. Щюц проанализировал как формируется стандартизированная типологическая структура объектов, личностей, мотивов в повседневной жизни. Причем повседневность, повседневные типы, рассматриваются мыслителем как «конструкторы первого порядка», в отличие от объективных научных понятий. Для повседневности, по мнению Щюца, характерны следующие черты:
· бодрствующее напряженное внимание к жизни;
· воздержание от всякого сомнения в существовании мира;
· трудовая деятельность как преобладающая форма активности.

Последняя выступает основополагающим элементом повседневности. Она ориентирована на внешний мир, основана на проекте и стремится реализовать предвиденное в проекте состояние дел посредством физических актов. Такая деятельность становится универсальным свойством всей человеческой истории, поэтому Щюц делает вывод, что повседневность всегда была трудовой деятельностью. Реальность и трудовая деятельность вступают в когнитивную функциональную связь, детерминированную трудом [1, 191].

В повседневной культуре социальное взаимодействие невозможно без устойчивых символических форм. Культура повседневности организуется в таких символических формах, как позитивный опыт, имеющий свойство передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях и словах, формулах, образах, технологиях. Эти проявления существуют в областях совместной жизнедеятельности людей, межличностной вербальной и невербальной коммуникации, письменных текстах, сферах невербальных эстетических объектов. Для участия в такого рода коммуникациях человек должен обладать определенной культурной компетентностью [3, 65].

Коммуникации в повседневной жизни основаны на устойчивых символических формах, которые создают семиотические системы повседневности. Ю.В.Рождественский выделяет семиотические системы объединяющего и специального назначения. Семиотические системы объединяющего назначения характеризуются тем, что они обязательны для каждого человека. Это – язык, средства счета, обряды и игры. Такие семиотические системы выступают как средством воспитания, так и средством объединения людей [4, 34-35].

Специальные знаковые системы характеризуются способом оперирования и распадаются на четыре основных разряда: знаки прогностики (приметы, гадания, знамения); знаки неприкладных (мусических) искусств (музыка, танец, изображения); знаки прикладных искусств (формы и украшения утвари и оружия, народный костюм, народная архитектура); знаки управления (меры и единицы измерения, ориентиры, сигналы) [4, 35-37].

Вся совокупность знаковых систем позволяет не только образоваться культуре повседневности, но и объясняет природу социализированной психической деятельности. Язык и средства счета требуют понятийного мышления; обряд и игра формируют духовные переживания личности, ведущие к изменению ее самосознания. Прогностика развивает предвидение, мусические искусства – образную мысль, прикладные – дают чувство комфорта благодаря вещному окружению искусственной среды обитания, а знаки управления порождают этическое начало переживаний человека, идею должного, чувство меры и справедливости.

На наш взгляд, язык как одна из культурных универсалий, объединяющая семиотическая система повседневности в большей степени характеризует саму культуру повседневности. Причем язык может проявляться в культуре как в вербальной, так и невербальной формах (язык жестов, моды, костюма, ритуалов, этикета, и т.д.), и в последнем случае он в какой-то степени включает в себя другие семиотические системы повседневности. Такие семиотические системы строятся на основе как вербальных, так и визуальных элементов. Как вербальная форма коммуникации язык выступает средством общения, кодом, на котором люди передают друг другу информацию. Сам же процесс общения, то есть процесс передачи информации в этом коде, осуществляется посредством речи. Язык и речь понятия взаимосвязанные, но не тождественные.

Язык возникает в повседневной жизни и тесно связан с ней. Это объективная семиотическая система, которая оказывает на человека свое принудительное влияние, подчиняя человека своим структурам. Язык типизирует переживание и опыт, позволяя распределить их по более широким категориям, в терминах, в которых он приобретает значение для всех людей. Благодаря свой способности выходить за пределы ситуации «здесь-и-сейчас», язык соединяет различные зоны повседневной жизни в их единое смысловое целое [5, 67-68]. Повседневная жизнь – это жизнь, которую я разделяю с другими посредством языка. Понимание языка существенно для понимания реальности повседневной жизни, поэтому язык может стать объективным хранилищем огромного разнообразия накопленных значений, жизненного опыта, которые можно сохранить во времени и передать последующим поколениям.

Большое значение языка для повседневной жизни заключается еще и в том, что он, выходя за пределы повседневной реальности, может объяснить нечто недоступное и неизвестное. Язык конструирует грандиозные системы символических представлений, которые возвышаются над реальностью повседневной жизни подобно явлениям из иного мира. Религия, философия, искусство, наука – наиболее важные системы такого рода. Язык может не только конструировать крайне абстрагированные от повседневного опыта символы, но и «превращать» их в объективно существующие элементы повседневности. Так что символизм и символический язык становятся существенными элементами реальности повседневной жизни и обыденного понимания этой реальности. Каждый день мы живем в мире знаков и символов [5, 69-71].

Помимо вербальной коммуникации в повседневной жизни мы используем множество вспомогательных средств языка невербальной коммуникации. Прежде всего, сюда можно отнести свойства паралингвистики, кинезику и проссемику, которые изучают суперсегментные свойства (тоны голоса) и факультативные варианты, дополняющие словесное общение, жесты и телодвижения, наделенные конвенциональной значимостью [6, 392]. Все это, правда, с долей условности, можно отнести к параязыку.

К параязыку относят вокальные качества, вокализацию, а также такие кинетические семы, как немой язык жестов, ритуальные движения рук, неаполитанскую жестикуляцию, стилизованные жесты, пантомиму и танцы. Сюда же можно отнести характер походки, меняющийся от культуры к культуре, отличительные черты положения стоя, различные манеры смеяться, улыбаться, плакать. К этому следует добавить исследования движений головой, жестов, выражающих благодарность, поцелуя (исторически общих для греко-римской, германской и семитской культур, но чуждых кельтской культуре, в восточных культурах этот жест тоже несет разную смысловую нагрузку). Такие кинетические семы как показывание языка, имеют противоположные денотации в Южном Китае и в Италии. Жесты вежливости относятся к наиболее кодифицированным, тогда как подвергшиеся конвенционализации рефлекторные движения настолько меняются со временем, что, например, кинезика немого кино делается малопонятной, а то и смешной даже для западного зрителя. Жесты, сопровождающие разговор, уточняющие или заменяющие целые фразы, объединяются с масштабными ораторскими жестами. Есть работы, описывающие различия жестикуляции при разговоре итальянца с американским евреем; равным образом проводятся исследования конвенционального значения символических жестов (жесты предложения, дарения), а также жестикуляции в различных видах спорта (бросок в бейсболе, гребля на каноэ), вплоть до манеры стрельбы из лука, которая вкупе с ритуальными жестами чайной церемонии составляет один из устоев эстетики дзен. И, наконец, разные значения шума и свиста (аплодисменты, выражение пренебрежения), а также различные способы есть и пить [6, 396-397].

В каждом из этих случаев, как и во всем, что касается параязыка, можно заметить, что жесты и тоны голоса понимаются как условные сигналы, ориентирующие в повседневной культуре.

Язык жестов, мимики и телодвижений человека – «боди лэнгвидж» — часто называют международным и понятным языком. Исследования невербальной коммуникации начали серьезно изучаться только с начала 60-х годов прошлого века, а общественности стало известно об их существовании после книги Юлия Фаста, где он обобщал исследования о невербальных аспектах коммуникации, проведенные учеными-бихевиористами до 1970 года, но даже сегодня все еще не знают о существовании языка телодвижений. К концу ХХ столетия появился новый тип ученого-социолога – специалиста в области невербалики.

Альберт Мейерабиан установил, что передача информации происходит за счет вербальных средств (только слов) на 7%, за счет звуковых средств (включая тон голоса, интонацию звука) на 38% и за счет невербальных средств на 55%. Профессор Бердсвистелл проделал аналогичные исследования относительно доли невербальных средств общения людей. Он установил, что в среднем человек говорит словами только в течение 10-11 минут в день и что каждое предложение в среднем звучит не более 2,5 секунд. Как и Мейерабиан, он обнаружил, что словесное общение в беседе занимает менее 35%, а более 65% информации передается с помощью невербальных средств общения [7,17]. Большинство исследователей разделяют мнение, что словесный (вербальный) канал используется для передачи информации, в то время как невербальный канал применяется для «обсуждения» межличностных отношений, а в некоторых случаях используется вместо словесных сообщений. Например, женщина может послать мужчине убийственный взгляд, и она совершенно четко передает ему свое отношение, даже не раскрыв при этом рта.

Независимо от культурного уровня человека, слова и сопровождающие их движения совпадают с такой степенью предсказуемости, что Бердсвистелл даже утверждает, что хорошо подготовленный человек может по голосу определить, какое движение делает человек в момент произнесения той или иной фразы. И наоборот, Бердсвистелл научился определять каким голосом говорит человек, наблюдая за его жестами в момент речи [6, 395-396].

Таким образом, язык повседневной культуры может существовать как в вербальной, так и невербальной формах, передавая повседневный опыт от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях, словах. Разные поколения, социальные группы, слои не всегда понимают повседневный язык друг друга. Представители субкультур используют свои особенные формы кодирования повседневной культуры и создают семиотическое разнообразие в ней. Наибольший интерес для исследователей представляет семиотический анализ молодежной субкультуры. Именно в ней создается не только своеобразный вербальный язык общения, но и невербальные каналы коммуникации, включающие язык жестов, танца, костюма, моды, спорта, этикета и многого другого.

Литература

1. Современная американская социология. М., 1994.
2. Минюшев Ф.И. Социальная антропология.М.,1998.
3. Орлова Э.А. Культурная антропология. М., 1994.
4. Рождественский Ю.В. Введение вкультуроведение.М., 1996.
5. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.
6. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. М., 1998.
7. Пиз А. Язык жестов. Минск, 1998.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Эмоции, как окраска культуры, обладают особым смысловым содержанием, что отражено в самом термине «эмоция». В его основе (emotion — волнение, возбуждение, переживание) лежит корень «mot» — «произнесенное слово», «выражение», «знак», «суть». Уже давно замечено, что именно эмоции поддерживают жизнедеятельность организма в оптимальном режиме. Всякий эмоциональный всплеск приводит в действие значительный спектр физиологических изменений. Это и многое другое позволяет говорить, что эмоции – смыслообразующие константы культуры, требующие изучения, воспитания и, следовательно, создания необходимых для этого технологий.

Эмоции – вторичные по отношению к мысли конструкции. Но по характеру они более долговечные и сильно действующие образования. Если сравнить мысли и эмоции с материальными образованиями, то выясниться, что мысль это рисунок, а эмоции цвет; мысль – конструкция, а эмоции – полевое образование. Как правило, эти две структуры составляют два звена единой цепи, так как мысль всегда сопровождается эмоцией, последняя же имеет в своей основе мысль.

Однако последствия мысли и эмоции различны. Если мысль можно преобразовать, то эмоция остается в полевой структуре человека в виде состояния, настроения и может существовать достаточно долго. Каждый может отметить, что при воспоминании о каких-то ситуациях, мы погружаемся в эмоциональное поле. При этом сущность события может утратить яркость или стереться в памяти, а сопровождающая ее эмоция остаться. В языке это зафиксировано достаточно четко. В случае позитива, мы улыбаемся, говоря, что «все было прекрасно», затрудняясь объяснить что-то членораздельно, в случае негатива, отмечаем, что «в душе остался осадок», то есть осталась часть эмоции, которая связывает нас с ситуацией. Следовательно, эмоция выступает здесь как связующая с событием структура, которая дает внелогическую оценку и определяет субъективное отношение к нему.

В настоящее время целых ряд ученых обращает внимание на однотипность и, как правило, агрессивность эмоциональной культуры населения. Это связано со многими позициями, детализация которых здесь опускается. Нам следует проанализировать саму природу и значение эмоций в их языковом и коммуникативном эквиваленте.

Эмоция — это первородная энергия, определяющая основу жизни человека. Энергетический посыл облекается в форму волнения-эмоции и ориентирован на взаимодействие человека с окружающим миром. Посредством этой энергии человек устанавливает свои контакты с окружающими и, одновременно, встраивается в их требования. В процессе коммуницирования людей друг с другом именно эмоции определяют характер, качество и направленность взаимоотношений.

Следовательно, эмоции есть сущность и кодификация человеческой жизнедеятельности. Значимость их можно рассмотреть с нескольких позиций.

Эмоции — основа всех сфер творчества. Все люди, так или иначе, связанные с созиданием научных, художественных, социальных, межличностных и иных ценностей, прекрасно знают эту великую силу эмоции или «чувства творения». Это острое ощущение необходимости заполнения пустоты новым, стремление преодоления стереотипов мышления. Это особое чувство созидания, полета и могущества. В.И. Вернадский, в частности, говорил о том, что наукой движет «воспламененная мысль», то есть мысль, идея, наполненная мощной эмоцией. Каждый творец много раз отслеживал, что в момент создания, отработки идеи, голова «кипит», эмоции помогают в сложном процессе творения. С индифферентно ориентированным мышлением, сделать что-то стоящее практически невозможно. Эмоции в этом случае, являются той силой, которая направляется разумом в необходимое русло, и помогают ему найти верное решение.

Так как главной, можно сказать, тотальной сферой творчества становится творчество в сфере межличностного общения, то наличие зрелой эмоциональной культуры делается совершенно необходимой для представителей профессий, работающих с людьми. Все аспекты коммуницирования, начиная от продавца и заканчивая президентом, руководители любого ранга выступают своеобразным эмоциональным фильтром, через который воспринимается траслируемая ими ценность.

Это проистекает из того, что человек, воспринимается преимущественно в эмоциональном эквиваленте. Известно, что лишь 20% информации может быть закреплено на предметном носителе (бумаге, дискете, фото и др.). Остальные 80% несет сам человек, демонстрируя свое здоровье, обаяние, сексуальность, значимость, настроение и др., то есть весь тот набор качеств, который склоняет к нему окружающих и, соответственно, определяет нужность реализации идеи. Следовательно, именно человек, или точнее, его личностная форма культуры, выраженная в эмоции-энергии, становится тем фильтром, через который другие принимают или отвергают предлагаемую им ценность.

Способность формировать, удерживать и культивировать в себе положительные эмоции выступает как важнейшее качество само по себе. Кроме того, подобная данность — основа принятия остальными культурной ценности. Это принципиальное положение. Поэтому новые и просто значимые идеи должны высказываться исключительно на волне позитивных эмоций. Человечество хорошо знает, что множество прекрасных проектов было похоронено, так как не была произведена предварительная эмоциональная проработка ситуации.

Умение создавать и поддерживать собственный стойкий положительный настрой и вызывать по отношению к себе симпатию – профессиональное качество людей, работающих в коммуникативной сфере. Это базовое свойство преподавателя, работающего со студентами и вообще с подрастающим поколением. Мы прекрасно знаем, что личностная форма культуры, то есть, профессионализм, наложенный на индивидуальную привлекательность – есть та лакмусовая бумажка, через которую студенты формируют отношение к учебному предмету. И если преподаватель, будь он хоть «семи пядей во лбу», не пользуется симпатией и любовью студентов, все его разговоры о «нужности предмета, его значимости, необходимости изучения» и др. разбиваются об отсутствие личностной привязанности, симпатии. Поэтому человек, работающий с людьми, просто обязан уметь вызывать по отношению к себе нужные чувства.

В сфере экстремальных профессий, в том числе и представителей правоохранительного порядка, требуется помимо этого, особое эмоциональное здоровье, умение быстрого восстановления. Здесь наличие созидания и поддержания только лишь позитивного настроя не всегда уместно. Часто нужно продемонстрировать состояние несокрушимой силы, здоровья, агрессии и правоты. Поддерживать этот настрой нужно столько, сколько требует ситуация. Это нормально и естественно. Если же подобная эмоция фиксируется неоправданно долго, то она может трансформироваться в базовую. Становясь привычкой, она транслируется на всех окружающих и, соответственно, вызывает к человеку такое же чувство. То есть, по своей сути она становится негативной и окружающие объединяются именно на ее основе.

Такое объединение и такое восприятие объясняется самой природой действия эмоций. Оно связано с явлением адаптивно-подражательных позиций в корпоративном поведении. В процессе наиболее выраженных коллективных эмоций формируется и коллективное единство. Это особенно ярко проявляется в групповых формах искусства – танцах, пении и др., поскольку эмоции здесь накладываются на действие, единое звучание и ритмическое оформление. В результате этого создается синергетическое пространство, возникает особое эмоциональное дублирование.

Но подобное дублирование характерно и для меньшего количества людей. Любые два человека, объединенные единой ситуацией, создают синергетическое поле и транслируют сходные эмоции, более того, они представляют друг для друга зеркало, в котором каждый видит себя. Возьмем рядовую ситуацию, когда представитель ГБДД останавливает водителя. В этом случае спешащий водитель, не испытывает радужных чувств по отношении к представителю ГБДД, и без слов обрушивает на него шквал негативных эмоций. Последний, а если он еще и не является эмоциональным лидером, мгновенно подпадает под действие негатива. В результате создается тройной фильтр: эмоции водителя, эмоции ГБДД, нелепость и непонятность ситуации. Собственно эмоции и одного и другого совершенно идентичны, но вектор их направленности — противопоставление. И поэтому, собственно люди воспринимаются только как представители конвенциальных категорий. Они вынуждены транслировать совершенно разные тезаурусы (терминологические словари) коммуникации.

Сама кратковременность ситуации не позволяет разобраться в сущности проблемы, все базируется только на эмоциональной канве и, даже если все заканчивается благополучно, и у водителя и у его оппонента остается тот самый осадок, который переносится на весь социальный слой. То есть, эмоциональный негативный обмен трансформируется в неприятие или настороженное отношение к целой сфере деятельности.

Следующей позицией необходимости исследования эмоций является умение обращаться с содержанием культуры. Известно, что она (культура) в буквальном смысле становится структурированной демонстрацией эмоций. По своей сути она — есть интегральная сфера, в которой существует и переплетается все, созданное человечеством, отточенное в том числе, и в эмоциональном ключе. Но из ее палитры, за исключением профессионалов, почти ушло качество владения ими и их воспитание. Вследствие этого, современный человек часто изобретает давно изобретенное колесо, вместо того, чтобы использовать громадные знания человечества в этом направлении.

Естественно, что квинтэссенцией воспитания эмоций является художественная культура, которая вся есть средоточие образов, эмоциональных оценок действительности, ярких и действенных по силе убедительности и воздействия на воспринимающего человека.

Однако, не все в ней столь позитивно. Современная художественная культура представляет собой громадное образование, объемы которой постоянно возрастают. Насыщение аудио и визуального пространства ее разнообразными направлениями приобретают лавинообразный характер. Это, естественно, следует рассматривать как позитивный фактор, как следствие общего стремления к творческому самовыражению, творческим исканиям и др.

С другой стороны, постоянное пользование таким обилием художественной продукции чрезвычайно настораживает. Личность, непрерывно купающаяся в ней, не может не стать от нее зависимой. Обилие ее образцов в этом ключе играет амбивалентную роль. Человек практически не может создавать и контролировать собственное настроение и для поднятия его использует в основном внешние средства-раздражители: музыку, кино и иные допинги, которые на время стимулируют и подхлестывают его. Настроение, таким образом, поднимается и уровнево поддерживается столько времени, сколько транслируются произведения. В результате, продукция художественной культуры становится костылем, который человек использует чрезвычайно часто. Как следствие этого, нетренированная эмоциональная сфера дает множественные срывы в ситуациях невозможности искусственного стимулирования. Без присутствия в среде себе подобных человек не всегда способен поддерживать жизнеутверждающий эмоциональный фон. Это приводит к ослаблению личностного потенциала и потери значительного смыслового пласта культуры, ориентированного на воспитание настроений.

Помимо этого, СМИ постоянно обрушивают на человека шквал негативной информации о стихийных и социальных бедствиях, уйти из-под влияния которого просто невозможно. Личность наполняется страхами, ощущением собственного бессилия, ненужной тревогой. Внутренний мир приходит в дисбаланс, в нем постепенно поселяется хаос, и, следовательно, открываются двери для заполнения его плохими мыслями, эмоциями, нездоровьем и ощущением несчастливости.

В результате человек может и утрачивает способность самостоятельного эмоционального выражения и эмоционального творчества.

Следующая позиция изучения языка эмоций и развитие его грамотного использования заключается в том, что человечество в целом утрачивает ощущение счастья. Многочисленные исследования, проводимые ЮНЕСКО, говорят о том, что лишь 1% человечества чувствует себя счастливым. Исследователи не только определили долю ощущающих себя счастливыми людей, но и выяснили, что именно они входят в число долгожителей. Но во многих культурах, в том числе, и в нашей, сложилось отношение к подобному состоянию, как чему-то негативному. Всем известно поговорка, что «только идиот всем доволен и может чувствовать себя счастливым». То есть, ощущение несчастливости в данном случае рассматривается как показатель «нормальности» человека. «Нормальность» становится определенной системой координат и переносится как нормативная категория на все общество.

Этот вопрос чрезвычайно важен и актуален, так как ничтожно малое количество счастливых людей говорит о психическом и физическом нездоровье общества. А больное общество — это конфликтное общество, которое старается повысить комфортность своего психического состояния за счет употребления наркотиков и алкоголя. Не наркоманы и алкоголики виноваты в своей беде, корни проблемы следует искать в отсутствии естественного ощущения счастья, которое в настоящее время не воспитывается, не формируется и которое пока не является осознанной целью человеческого бытия.

Культура в своей научной направленности предлагает значительное число методик самостоятельного формирования направленности и интенсивности настроений, которые способны восстановить личностно ориентированные языки эмоций и выработать стойкий положительный настрой. Именно он и должен сознательно культивироваться человеком. Овладение эмоциональными языками культуры – чрезвычайно важный аспект существования человека, который невозможно переоценить и который ориентирует его на качественное и свободное существование в окружающей среде.

В настоящее время ряд стран приступил к исследованию «феномена счастья». Медики и биологи широко исследуется феномен радости, удовольствия, смеха. Выведена даже единица измерения радости — «геном» (от гедонизм — удовольствие). Медицина уделяет особое внимание изучению смеха, подчеркивая, что веселый человек быстрее выздоравливает, меньше болеет и лучше чувствует себя в обществе. Все это говорит о том, что человечество вплотную подошло к вопросу о необходимости создания технологии ощущения счастья и испытывает настоятельную потребность в нем.

Однако зачастую, счастье подменяется перечнем благополучия, благосостояния, то есть «счастьем второго сорта»: наличие здоровой семьи, престижной любимой работы, хорошей квартиры, загородного дома, автомобилей для всех домочадцев и др. Но это не спасает от ощущения несчастливости, что и рождает крылатые выражения, типа «На свете счастья нет, но есть покой и воля» и другие подобные. По сути дела, человек, имеющий множественные показатели благополучия, все время всем недоволен и ощущает себя крайне несчастным, то есть психологически расщепленным и уязвимым.

Стремление к ощущению счастья, то есть внутреннему комфорту трансформируется в общее движение к совершенству, которое имеет и социальный и индивидуальный вектор. Индивидуализация его заключается в том, что множество людей, по сути дела подавляющая часть населения, стремится к высокому уровню образования, развитию способностей, отработке духовных технологий, позволяющих создать в себе стойкий позитивный настрой, управлять эмоциями и мыслями, овладеть новыми, а точнее, сакральными прежде, технологиями. Примеров тому множество. По всему миру, и в России открываются масса школ, направлений, семинаров, посвященных духовному развитию. На книжных прилавках всех городов литература этого направления приобретает статус бестселлеров, расходится практически сразу. Разные социальные слои демонстрируют не только заинтересованность, но и понимание этих позиций. Индивидуальная проработка и собственное наращивание этих навыков — естественная вещь. Поэтому можно сказать, что индивидуальные запросы уже сформировали мощную социальную потребность, которая реализуется на различных уровнях. Во многих учебных заведениях существуют дополнительные или специальные курсы, знакомящие учащихся и студентов со знаниями подобного рода. То есть, стремление к духовному саморазвитию переливается в нормативную сторону развития культуры, восстанавливает целостное видение мира и позволяет говорить о подготовке перехода человечества на новый этап развития.

Это может базироваться не просто на технологическом совершенствовании подобных навыков, но предполагает в качестве безусловной, исходную базовую ступень — создание мощной нравственной основы, преобразование ее в норму жизни, ибо только при такой постановке вопроса духовные навыки могут появиться и совершенствоваться.

Именно в таком направлении может быть реализована универсальность человеческой натуры, так как сама природа одухотворенности — это всеобъемлющая внутренняя свобода, ощущение счастья и широкое единство, в каковом каждому человеку должно быть позволено расти согласно его природе, что и дает человеку ощущение гармонии.

Ощущение счастья тесно связано с долголетием и здоровьем человека. Известно, что старение организма обуславливается постепенной утратой адаптации к изменениям внешней среды, накоплением недугов. Они, в свою очередь, усиливаются под воздействием негативных эмоций, которые переносят особое вещество, называемое ацетилхалиластераза. Именно она дает команду телу чувствовать себя тем или иным образом, соответствовать тому или иному возрасту, форме. Важное значение имеет биологическая самоорганизация или, иначе говоря — биологическое здоровье и образ жизни. Это — залог счастливой жизни, но только залог, его условие.

Данных, подобных этим, множество и сейчас идет речь о структурировании всей информации в стабильное знание, то есть, создание такого комплекса информации, которую можно применить на практике.

Человечество стоит на пороге создания новой технологии под общим названием «Личная счастливая жизнь». Древние культуры имеют в своем арсенале достаточное число рецептов этого феномена. Сейчас они активно прорабатываются исследователями, которые выделили несколько позиций создания личного ощущения счастья:
· постоянный интерес к новому, неизведанному;
· умение видеть новое в известном; необычное в обычном;
· принятие себя и окружающих не в воображаемом, а в сегодняшнем виде;
· разумное одиночество;
· умение испытывать чувство единения с окружающими;
· самодостаточность, выращивание умения блокировки негативных эмоций и мыслей;
· развитие в себе чувства юмора; широкое использование улыбки;
· систематическое эмоциональное позитивное настраивание;
· выполнение дел по мере их поступления;
· выполнение всех действий (начиная с чистки зубов и заканчивая высокими формами творчества) с удовольствием;
· отторгание от себя негатива во всех проявлениях, пресечение его в окружающих и др.

Сама постановка проблемы изучения феномена счастья — есть признак зрелого общества, оптимистично построенной культуры, ориентированной на максимальное развитие каждой человеческой личности. Личностное счастье и личностное развитие — элементы сложной системы, которая по законам лептонного мира создает общую гармонию окружающего.

Исследователи все чаще отмечают взаимозависимости личностной агрессивности и природных катаклизмов. Война и агрессия часто сопровождаются землетрясениями, наводнениями и наоборот. Не случайно, знания, заложенные в мифологии, обращали особое внимание на ментальную и эмоциональную гигиену, чистоту человеческого мышления. Сейчас эти данные восстанавливаются, но уже на иной, научно обоснованной основе. Поэтому, именно культура через сумму и разнообразие своих ценностей (науку, искусство, религию, образование, политику и др.) обязана помочь и активно помогает человечеству выйти в новую фазу существования, сохранить планету и способствовать ее к процветанию.

Сегодня как никогда ясна постановка проблемы: только чувствующий себя счастливым человек может жить, творить, развиваться, преобразовать ноосферу и насытить ее позитивными мыслями. Это сложный путь. Он предполагает неуклонное совершенствование, преобразование себя, совершение добрых дел любого качества: помощь упавшему, создание хорошей книги, своевременное произнесение нужных слов взволнованному, посадка растения, совершение подвига и др. В любом случае человек испытывает долго не проходящее удовлетворение, то есть он находится в гармонии с собой и окружающим, он в состоянии счастья. Чем интенсивнее совершенствуется человек, чем меньше перерывов в этом процессе, тем большее количество позитивных мыслей-эмоций накапливается в нем. С возрастом такой человек может стать безгранично счастлив, ведь с течением времени делается неважными кипение страстей, но, одновременно возрастает возможность оценивания по достоинству суммы добрых дел, стоящих за плечами.

Направлений совершенствования множество, культура дает безграничную массу методов, методологий, способов и технологий этого процесса, содержательно оформляя их в единое целое. Главное сознательно включиться в этот процесс. Именно это и способно в целом обеспечить целостное здоровье человечества, Земли и окружающего пространства.

Поэтому наука сейчас ставит стратегические вопросы о необходимости формирования эмоциональной сферы в стойком позитивном ключе.

не указаны

не указана

Текст статьи:

не указаны

не указана

Текст статьи:

Типология мудрости, с нашей точки зрения, может быть дифференцирована с позиций восточного и западного мировоззрения, а также в кроющихся в нем существенных различий и особенностей. Поэтому мы посчитали необходимым выделить два типа мудрости: Восточный и Западный. На основании этого мы и рассмотрим присущие каждому из этих двух типов мышления типы мудрости.

Начнем свой обзор с Восточного типа мудрости, основу которого составляет мудрость стран Дальнего и Ближнего Востока. В основе этого типа лежит прежде всего движение вверх, в котором человек хочет достичь сверхчеловеческого состояния, войти в мир божественной свободы. С этой точки зрения приобретают свое полное значение то изобилие средств, методов и рецептов совершенствования и созерцания, которые появляются в различных восточных концепциях довольно часто.

Центральное место в восточной типологии мудрости, с нашей точки зрения, занимает мудрость стран Дальневосточного региона. Мудрость всегда понималась здесь как мудрость избавления и спасения. Эта мудрость спасения и святости понимается как высшее благо, достигаемое усилением энергий, высшим напряжением возможностей нашего духа.

Здесь особо выделяются пять типов мудрости, достигаемые с помощью йоги, которые обьединяет Надмирная мудрость. Надмирная мудрость – это мудрость, находящаяся за пределами мирского сознания. Это также т.н. Всеразличающая мудрость надмирного сознания, достигаемая мудрецом в состоянии нирваны и наделяющая способностью познавать каждую вещь в отдельности и все вещи в их единстве. Обладающий этим типом мудрости, приобретаемой в спокойном непознающем состоянии ума (т.е. безразличном к возникновению и исчезновению мыслей, проводит анализ для ответа на следующие вопросы, имеющие сходство с задачами, которые ставят перед неофитом в японских школах Дзэн.

- Какова истинная природа «неподвижного» (т.е. ума) в бездеятельном состоянии?

- Как он (ум) сохраняет эту неподвижность?

- Как он выходит из состояния неподвижности?

- Сохраняет ли ум спокойствие неподвижности при движении?

- Движется ли он, когда сохраняет спокойствие неподвижности?

- Отличается «движущееся» от «неподвижности»?

- Что является истинной природой «движущегося» (т.е. мысли)?

- Как «движущееся» становится «неподвижным»?

Данные вопросы служат не только умственными упражнениями, но и пробуждают трансцендентное знание. В результате познается, что «движущееся» не является чем-то отличным от «неподвижного» и «неподвижное» от «движущегося». К тому же, если с помощью такого анализа не будет раскрыта истинная природа «движущегося» и «неподвтжного», необходимо выяснить, отличается ли разум, который является наблюдателем, от «движущегося» и «неподвижного» или он составляет самую сущность этого «движущегося» и «неподвижного» ри проведении анализа с помощью самопознающего разума не выявляется ничего: т.к. оказывается, что наблюдатель и наблюдаемое неотделимы друг от друга. Но т.к. истинная природа этой нераздельности не может быть познана умом, эта достигнутая таким путем ступень называется «цель за пределами ума». Она также называется «цель за пределами всех теорий». Известно, что к Истинному состоянию, в котором даже крайние противоположности – сансара и нирвана – постигаются как нераздельное целое, неприложимы никакие представления, исходящие от рационального ума. Оно также находится за пределами всех догм и теорий. Западные физики уже открыли, что существует определенная ступень при разделении материи, когда материя превращается в электроны, а последние – в электрическую энергию. Поэтому можно не сомневаться, что они докажут, что материя и ум едины и являются только двумя аспектами единого. Мудрец, проводя свои психофизические исследования природы ума, обнаруживает, что ум не относится ни к феноменам и ни к ноуменам, но и к тем и другим одновременно. Ни один из многочисленных аспектов ума или умственной деятельности не отделен от другого. Они образуют такое же единство, как все многообразные проявления жизни и материи.

1.Основополагающая (или Сущностная) Мудрость трактуется как Всепроникающая Мудрость Дхармадхату (Потенции Истины), или Мудрость, рожденная от Дхармакаи (Божественного Тела Истины) в аспекте Всепроникающей Пустоты. Дхармадхату выражена Агрегатом Материи, из которого возникают все физические формы, одушевленные и неодушевленные, видимые и невидимые. Дхадмадхарту персонифицируется Главой Дхьяни-Будд, Вайрочаной. В этом контексте Агрегат материи можно рассматривать как Природу, в которой нет ничего постоянного и в которой человек загнан егокармой в непрекращающийся круговорот рождения и смерти. Когда же с помощью Правильного Знания, которое есть плод йоги, человек разрывает оковы, привязывающие его к сансаре, в его глубинном сознании возникает божественный свет, являющийся знаком Мудрости Дхадмадхарту. С данным типом мудрости соотносится мир (или миры) дэв и синий цвет.

2. Зеркальная Мудрость. Эта мудрость наделяет человека способностью к ясновидению, позволяющего видеть основополагающую реальность, отражающуюся, как в зеркале, во всех явлениях, или кажущихся вещах, органических и неорганических. Как с помощью телескопа или микроскопа ученые изучают мир в его нереальном внешнем проявлении, так и достигший йог изучает с помощью йогического зрения, полученного от Зеркальной Мудрости, мир изнутри, в его истинном состоянии. Зеркальную мудрость йог приобретает во время мистического посвящения, называемого мистической передачей силы. В нем обычно используется зеркало, символизирующее зеркало кармы, в котором, как утверждают, отображены все добрые и злые дела неофита, а также хорошо исполненное изображение, обычно красками, Ваджрасаттвы (Будды с Несокрушимым Умом), одного из двух отражений в Бодхисате Дхьяни-Будды Акшобхьи, с которым ассоциируется Зеркальная Мудрость. С Зеркальной Мудрость соотносится агрегат сознания и белый цвет.

3. Мудрость Равенства. Приобщившись к Мудрости Равенства, йог, благодаря йоге невозмутимости, относится ко всему с божественным бесстрастием. С Мудростью Равенства соотносится агрегат сознания, мир людей и соотносимый с ними желтый цвет.

4. Различающая мудрость, олицетворяемая Дхьяни-Буддой Амитабхой, наделяет способностью познавать каждую вещь в отдельности, а также все вещи как единое. С ней соотносится агрегат чувств или привязанностей), мир призраков и красный цвет.

5. Всесовершающая (или Всеисполняющая) мудрость, олицетворяемая Дхьяни-Буддой Амогхасиддхи, наделяет стойкостью, играющей важную роль в успешной практике всех видов йоги, и способностью к безошибочному суждению и безошибочным действиям. С этим типом мудрости соотносится агрегат воли, мир титанов и зеленый цвет.

Переходя к анализу следующего, западного типа мудрости, отметим, что в его основе лежат основы христианского мировоззрения. Применительно к мудрости христианский мир открывается нам как мир синтеза и иерархии мудростей. Такой порядок, который есть также и духовный порядок, является для человека наиглавнейшим; все другие, более заметные порядки – социальные, политические, экономические – столь важные в своей сфере, являются вторичными по отношению у нему и в конечном счете зависят от него. Вот почему средневековая цивилизация, в которой была достигнута: она знала этот порядок и эту мудрость. Но попытаемся понять, на каких первоначальных условиях. Здесь речь идет не о простом расположении, наподобие архитектурной планировки. Все, что есть движение, жизнь, дыхание, — происходит от любви: бездна бездну призывает, обе бездны бросаются друг в друга. Но начинается та бездна, которая выше. Средневековье открыло нам целую вселенную познания, необъятный мир познания, шаг за шагом идущего вперед и, таким образом, позволило постичь порядок мудрости; исполниться ей и за некоторое время понять, что мудрость несет мир и гармонию.

Согласно учению, которое стало классическим благодаря св.Фоме, есть три существенно различных и иерархически соподчиненных типа мудрости:
· мудрость врожденная;
· мудрость богословская;
· мудрость метафизическая.

Если более подробно остановиться на каждом из этих типов, то стоит особо заметить, что они отличаются друг от друга как характерным для них светом, так и их формальным обьектом.

1. Врожденная мудрость, или мудрость благодати имеет в качестве собственного света природное родство любви и сверхьестественного. Она достигает Бога опытным путем через сверхчеловеческую устремленность внутренней жизни и в соответствии с самой его божественной сущностью, а сотворенные вещи – постольку, поскольку они касаются познаваемого т.о. Бога. Это мудрость любви и единения. Богословы в качестве принципов называют веру и милосердную любовь, а также дары Святого Духа, действующие под влиянием вдохновения или озарения. Именно в соответствии с чем-то от самого божественного начала, в соответствии с тем самым даром, который Бог привносит в человеческую душу, в соответствии с этим излиянием, и в соответствии с тем же движением нисхождения в нас божественной полноты она познает то, что она познает. Вот почему, пусть даже это будет и верховное, высшее бытие и высшая деятельность души, она прежде всего состоит в восприимчивости к тому, что изливает на нас всемогущий поток, в следовании ему. Если она целиком сосредоточилась в Боге, поднялась над всеми понятиями и образами, то она представляет собой лишь творческое созерцание в собственном смысле слова. Но если она может использовать все, оставаясь сама собой, – использовать богатства воображения и творческой интуиции, язык поэзии, тогда она поет вместе с Давидом, если она может использовать идеи и тайны мышления и предположения философии, тогда она учит, опираясь на св.Августина.

2. Богословская мудрость в качестве собственного света имеет знания от Бога, которые даны нам откровением и требуют, чтобы в нас, через усилия нашего разума раскрылись все ее возможности. Она познает Бога по человечески –дискурсивным путем и своей глубинной жизнью с присущей ей божественностью. Это мудрость веры и разума, иными словами, мудрость веры, использующей разум. Естественно, что она действует через язык и возникает благодаря труду и средствам разума, но в основе своей она сверхьестесственна, потому что живет и существует в вере. Т.о., с ней прежде всего (но не только с ней) связано движение нисхождения и сообщения божественного, которое требует своего рассмотрения. Это также непрерывная работа человека, его труда. Такая мудрость по своему обьекту божественна, по своему методу приспособления к нашим естественным манерам трудиться; хлеб, который мы получаем в результате, мы зарабатываем в поте своего лица.

3. Метафизическая мудрость в качестве собственного света имеет понимание бытия, взятого в чистом виде, на более высоком уровне – где действует абстрактная интуиция. Ее формальный обьект – не Бог в соответствии с его божественной тайной, а бытие в соответствии с его собственной тайной, ens secundum guod ens*. Она познает Бога лишь как причину бытия. Это – мудрость разума, она по своей сущности естественна. Она решает свои проблемы, целиком основываясь на том, что очевидно в природе и разуме. Она не включает в себя это сообщение, это сверхьестесственное сообщение и то изначальное благородство, творческо великодушие, которым первый Разум освещает каждого человека, приходящего в этот мир. Она целиком складывается в порядке последовательного движения человеческого разума к высшим истинам, которые им установлены и по праву ему доступны.

В силу присущего духу динамизма, с которым так интенсивно жил Фома Аквинский, низшая мудрость стремится к мудрости высшей. Дело не в том, что она была бы сама по себе бессильна по отношению к своему обьекту, что было бы абсурдно потому, что она тем лучше постигает свой собственный обьект, чем более пробуждается в ней желание более высокого знания, и кроме того, в этом смысле он создает в ней пустоты, которые она сама заполнить не может. Она стремится к этому не потому, что плохо и недостаточно знает свой предмет, к которому она так сильно стремится, а потому, что знает его хорошо. Чем больше она пьет, тем сильнее ее жажда. Чем больше метафизика постигает свой предмет – бытие, тем больше она стремится познать причину бытия, и, стремясь к этому, раздвинуть рамки дискурса и в самом дискурсивном мышлении придерживаться высот духовности; она прекрасно знает, что боги завидуют ей: определенности ее данных и четкости ориентиров, кристаллизации сверхчувственного опыта, более неопровержимого и яркого, чем те данные, которые чувства поставляют физическим наукам. Чем больше мистическая мудрость познает Бога опытным путем, тем больше она стремится к абстрактному ее видению. И каждый раз высшая ступень дает душе то, что низшая ступень заставила ее желать.

В этой связи возникает закономерный вопрос: как исполняются те пожелания, если не благодаря животному дару, вытекающему из чистого Акта? Они не только их исполняют, ни и углубляют и бесконечно усугубляют, и в этом движении снизу вверх мы не можем не увидеть, в какой момент оно началось. Во всяком случае ясно, что чем больше душа его приемлет, тем более в ее глубинах пробуждается энергия, с помощью которой она воспаряется ввысь. Так совершается весьма примечательная активизация, которую дает богословие с помощью созерцания, а метафизика – с помощью богословия. И это взаимодействие происходит вовсе не насильственно, а естественно и спокойно, как смена приливов и отливов или времен года. Только такой ценой, при этом непременном условии поддерживаются в мире и между тремя конкурирующими и взаимодействующими типами мудрости порядок и гармония, жизненное единство, сила и гибкость.

не указаны

не указана

Текст статьи:

Формирование представлений о менталитете социума и менталитете личности в историко-философском знании, приблизившим современное понимание менталитета как феномена общественно-культурной жизни, непосредственно связано с накоплением знаний о человеке как социально-биологической целостности и эволюцией общества в ходе естественноисторического развития.

Человек обладает соответствующими характеристиками как общественно — историческое и природное существо. Мыслителями древности было замечено, что вся общественная жизнь, сам человек, его знание действуют согласно природным законам и закономерностям и в этом смысле являются частью природы. Хотя связь «природа — человек» в известных философских концепциях получила различную трактовку. Учёная мысль постигла главное: единство человека и природы в практическом и философско-теоретическом плане означает, прежде всего, подчинение человека, осознанно или неосознанно, тем всеобщим закономерностям, которые управляют развитием всей природы. Не исключается, при этом, что сам человек, благодаря, прежде всего сознанию, активно воздействует на материальный мир. Бытие конкретной социальной общности, уклад жизни, общественные системы не формируются произвольно. Элемент случайности, хотя и присутствует, но в целом особенности социального и культурного функционирования общности обуславливаются не субъективной волей правителя, не только внешними воздействиями (геополитическое положение страны, географические и природные условия и др.), но и факторами внутреннего порядка. Любая социальная общность характеризуется распространённым для неё психотипом людей, сформировавшимся благодаря нивелировке в рамках той или иной культуры, индивидуальных различий её членов, рядом других особенностей, связанных с типом культуры, религией. Каждый народ развивается в определённом социокультурном контексте, то есть в определённой совокупности культурно-исторических условий. Для социальной общности и для конкретного человека свойственна соответствующая «картина мира», особенности осознавания и восприятия окружающего, характерные для данной социальной общности представления о сверхъестественном и «идеальном», смысле жизни, о способах реализации своего потенциала и многое другое, всё то, что наполняет и определяет менталитет, ментальность общества.

«Картина мира» определённой социальной общности складывалась на протяжении веков в тесной связи с развитием человеческого мозга, во многом под воздействием внешнего влияния на сознание индивидов. На смену примитивным физическим методам в решении задач выживания общности, то есть методам негативно-мотивационного плана, в своё время пришли первые элементы интроспективного подавления обществе в виде обычаев, табу, уклада, внедряемого в сознание членов социума с момента их появления на свет. Результаты формального влияния явно или неявно проявляются на каждом этапе, прежде всего, через общественное или массовое сознание индивидов и социальных общностей. Не случайно, по-видимому, взамен трудно переводимому на русский язык понятия «менталитет» до недавнего времени в отечественной литературе использовались понятия «сознание», «общественное сознание», «массовое сознание».

Введение понятия «ментальности», «менталитета» в научный оборот побуждает по-новому подойти к изучению идей, доктрин, научных, эстетических, политических и иных теорий, а также идеологий. При этом главной целью является совершенствование инструментария научного (философского, социологического, исторического, политологического) знания. Характеристики менталитета как «глубинного уровня сознания», неоднозначны и оставляют пространство для субъективных интерпретаций. Можно рассматривать менталитет как часть социальной информации, передающейся преимущественно через механизмы массового сознания, мало подверженной изменениям, обеспечивающей единство духовной сферы в её развитии. Но не следует отождествлять менталитет с массовым или общественным сознанием, поскольку менталитет, ментальность предпочтительнее рассматривать не в рамках общностей, групп, имеющих стохастический, статистический, ситуативный, гетерогенный характер, отличающийся синкретностью сознания, которое характерно для всякой общности, возникающей в результате перекрещивания, пересечения различных типов группового сознания в пределах действия отдельной группы, вплоть до межгосударственных образований, движений (подобные формирования в современном обществе возникают в массовых количествах – разного рода формальные и неформальные группы, всевозможные массовые общности, в которых с той или иной степенью интенсивности, по собственному желанию или вопреки ему приходится действовать множеству людей).

Неопределённость, расплывчатость понятия «ментальность», на которые указывают современные исследования, обусловлены не только тем, что понятие это ещё недостаточно логически прояснено. Предмет не очерчен чётко, но повсюду присутствует в ткани истории. По существу, во всех без исключения её проявлениях могут быть обнаружены те или иные симптомы коллективной психической жизни, её «обыденные», индивидуализированные и безличные аспекты и автоматизмы или содержание сознания, которое выражено неявно и таится в потаённых глубинах социальной или индивидуальной психики.

Несмотря на неопределённость и неоднозначность понятия «менталитет», — это термин, которым «новая историческая наука» обозначает главный предмет своего анализа: социально-психологические установки, привычки сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Ментальности диффузны, разлиты в культуре и обыденном сознании, не организованы в законченные и продуманные системы. По большей части они не осознаются сами людьми, обладающими этим видением мира, проявляясь в их поведении и высказываниях помимо их намерений и воли. Ментальности выражают не столько индивидуальные установки личности, сколько в неличную сторону общественного сознания, проявляющуюся в языке и других знаковых системах, в обычаях, традициях и верованиях.

Понятие «менталитет» ведет свое происхождение из латинского языка от слова mens (mentis), — ум, мышление, рассудок. В большинстве европейских языков этот термин активно употребляется в научной литературе примерно с середины XIX века.

Менталитет, в понимании зарубежных ученых, включает в себя чувства, симпатии и антипатии, образы, представления о человеке и его месте в мире. Причем все эти представления и ощущения не подвергнуты логической систематизации, осмыслению. Они связаны не столько с сознанием, сколько с подсознанием; если сознание регулирует мышление человека, то менталитет регулирует его поведение.

Одним из первых, развернутую, но несколько иную дефиницию менталитета дал Г. Бутуль в монографии «Менталитет». Он предлагает такое определение: «Менталитет — это совокупность идей и интеллектуальных установок, присущих индивиду и соединенных друг с другом связями или отношениями веры».

В «Большом энциклопедическом словаре Ларусса» менталитет определяется как «совокупность умственных привычек, верований, психических установок, характерных для какой-либо общности людей или группы; состояние ума склад мышления».

В понимании этого термина французскими учеными и их последователями — М. Блоком, Л. Февром, Ж Ле Гоффом, Ж. Дюби, Ф. Броделем (который, впрочем, внимания ментальности уделяет мало), А.Я.

В нашей же научной литературе существует большое разноречие в том, что должно вкладываться в понятие менталитет. У Гуревича ментальность выступает как один из пластов социальной целостности. Все особенности исторической ментальности – восприятие времени и пространства, отношение к природе и сверхъестественному, понимание возрастов человеческой жизни, трудовая мораль и отношение к богатству и бедности, право, мир эмоций – являются обнаружениями человеческой личности. Без ее истолкования нельзя подойти к проблеме ментальности. При этом ученый ведет речь не о совокупности ценностей, а именно о постижении ментальности. Все упомянутые культурные феномены как раз в личности организованы в единую систему. Они находят выражение в ее сознании и бессознательном. Культурные самообнаружения направляют активность личности, придают человеческому поведению исторически своеобразные формы, специфический стиль. Однако в теории ментальности слабо разработаны категории индивидуальности, т.е. отдельного человеческого экземпляра, и личности.

Не считая нечеткость понятия «ментальность» слабостью, Гуревич допускает существование таких феноменов, которые очень трудно описать и определить. Очевидно, что человек не только обладает определенной ментальностью, но и она им «обладает». Человеческое сознание «погружено» в эту глобальную среду, что полностью не осознается самим человеком. В свою очередь, сознание включает в себя несколько пластов, в которых по-разному отражается и распределяется ментальность. Для полного проникновения исследователя в исследуемый феномен необходимо его структурировать.

Так важнейшей задачей современной культурологии является более глубокое исследование менталитета. Содержание менталитета всегда будет либо дополняться, либо ограничиваться в зависимости от угла рассмотрения отдельными учеными. При всей неоднозначности и неопределенности в терминологии и методологии в отечественной науке были предприняты серьезные попытки подвергнуть феномен ментальности структурно-функциональному анализу. Необходимо назвать имена, прежде всего А.А. Пелипенко, И.Г. Яковенко, В.В. Козловского, Г.Н. Дрепы, А.Н. Дмитриева, Э.Я. Дмитриевой, А.А. Кругловой, О.Г. Усенко. Однако подобных работ сравнительно немного, и они дают импульс дальнейшей исследовательской практике.

Результаты современных исследований социальной сферы, а также накопленный опыт при введении понятия «ментальности», «менталитета» в научный оборот побуждают по – новому подойти к изучению проблем массового сознания, самосознания личности. Изучение менталитета личности как философской проблемы, таким образом, будет способствовать преодолению отвлеченности той философии, которая привыкла рассуждать категориями « сознание», «народ», «общество». Менталитет личности, с одной стороны, объединяет все индивидуальные качества человека (природные, социальные, духовные), с другой стороны, делает упор на неповторимость, уникальность личностного начала.

Наши исследования посвящены проблемам формирования менталитета личности в конкретных социокультурных условиях, изучению так называемой социальной памяти, являющейся отражением менталитета и проявляющаяся в виде традиций, обычаев, мифов.

Актуальность выбранного нами направления, таким образом, обусловлена необходимостью изучения менталитета личности как уникального социального явления, охватывающего образ мышления и поведения, характерного для конкретного человеческого индивидуума и обусловленного как врожденными качествами человека (физические данные, темперамент, талант и др.), так и индивидуальным социальным опытом, где нравственное воспитание и ценностные ориентации играют ключевую роль, является важной философской проблемой.

Литература

1. Герушинский Б.С. Менталитет и образование: Учебно-методическое пособие для студентов. М.: Ин-т практической психологии, 1996. – С. 124.
2. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Искусство, 1984. — С. 9.
3. Гуревич П.С. Культурология: элементарный курс: Учеб. пособие. – М.: Гардарики, 2001. – С. 336.
4. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994. – С. 367.
5. Коротаев В.И. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20-30 годы). Архангельск, 1993. – С. 109.
6. Марченко М.Н. Менталитет: широкий и узкий план рассмотрения. Ижевск, 1994.- С. 128.
7. Ментальность россиян: Специфика сознания больших групп населения России. – М.: РА Образования. Психологический институт; Имидж-контакт, 1997. – С. 7.
8. Пушкарев Л. Н. Проблемы менталитета // Преподавание истории в школе. 1995, 2.
9. Пушкарев Л.Н. Понятие «менталитет» в современной зарубежной историографии // Российская ментальность. — М., 1998. — С. 83.
10. Розанов В.В. Российский менталитет: история и современность. Сборник научных трудов. (История и политология). Вып. 2. СПб., 1993. – С. 112.