Автор(ы) статьи: Мягченко Г.Ю.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Культура повседневности осуществляется в определенном пространстве и временном исчислении, имея исходящий из них смысл. В повседневном и повторяющемся, необязательном общении человека с человеком, с конкретной ценностью смысл растянут в личностном времени. И, лишь постепенно накапливаясь, он сгущается в единую точку отсчета, когда в один момент всеобщезначимое время человечества и субъективное время индивида предстает перед его внутренним взором. В этот миг прошлое и будущее личного бытия соединяются и обретают значение культурно-вечного. Таким образом, пространственно-временные позиции приобретают культурные значения, соответственные эпохальным, значимым для общества и личности.

В силу этого, образ человека, который в совокупности черт и свойств может отвечать значимым антропологическим позициям, постоянно меняется, так как приходится иметь в виду, что и как отлагается в его духовном мире из прошлого пути духовного развития человечества. Он (образ человека) может быть вырисован через его бытие, которое существует вне его субъективного времени. Это предполагает истолкование смысла его наличной «живой культурности», взятой в непосредственно-чувственном виде, в своей живой смысловой предметности.

Следует отметить, что повседневное, ежеминутное, ежечасное существование личности в границах временного объема не исполнено событиями культурной значимости. Попытки зафиксировать определенный отрезок жизни индивида в абсолютной полноте физико-биологического и психологического протекания личностного времени оказывается безуспешным. Более того, здесь еще раз подтверждается известная истина, что для поддержания своего биологического, социального и культурного бытия человек вынужден совершать однообразные, повторяющиеся, монотонные «движения», каковые и становятся основой формирования культуры повседневности. Личностное время в достаточно большом количестве не имеет иного смысла, кроме поддержания жизни, т.е. кроме условия формирования комфортного человеческого бытия.

Личностное время оказывается наполненным смыслом в определенных, отдельных мгновениях, по отношению к которым предыдущее время является лишь предуготовлением. В процессе этого предуготовления происходит накопление, «нарабатывание» духовного потенциала, который и проявляется в экстремальные моменты субъективного времени человека. В этом временном пространстве творятся эталоны культуроповседневности, которые прочно впаяны в конкретные временные позиции и не могут восприниматься как самостоятельные константы.

На примере спортивной жизни особенно хорошо видно, как смысл повседневности и творческого поиска, растянутый в длительном пространстве жизни индивида, всплескивается в мгновение, в котором он, условно говоря, как бы преодолевает пределы физического пространства и времени, достигнутые человеком на данном этапе. Другими словами, смысл наличного бытия человека как существа культурного объективируется в ту или иную предметность в периоды, которые С.Цвейг назвал «звездными часами человечества». Наличие подобных звездных часов подтверждает то, что повседневное существование растягивает смысловую определенность индивида на всю его конкретную жизнь, содержание которой объективируется в преодолении границ конкретной «формы индивидуального бытия» и предстает в тех артефактах, что могут быть включены в ценностное богатство культуры.

Непосредственно живая культурная реальность человека имеет как внешнюю, так и внутреннюю стороны. И.Кант в свое время заметил, что «вся культура и искусство, украшающие человечество, самое лучшее общественное устройство – все это плоды необщительности…» Лишь в тишине одиночества человек творит «плоды культуры». Однако последние человек предназначает не только и не столько для себя, сколько для другого, для передачи другому. В этой внешней стороне человек, как цивилизованное и социальное существо, в своей повседневности практически выходит за собственные пределы, всегда «выходит из себя», в том смысле, что он всегда живет и сосуществует с другими, в других людях, в социальных связях, находится «в миру».

Балансируя на грани «внешний — внутренний», культура повседневности создает совершенно уникальные структуры, позволяющие личности плавно и без ущерба для своего самочувствия формировать особые позиции, запускающие механизмы вхождения во внешне-внутренние миры. Таким образом, повседневность – есть основное поле творения культуры, которое общество и личность должны максимально эффективно сформировать, тщательно продумывать и организовывать его во временном и пространственном измерении.

Автор(ы) статьи: Бочарова Е.В.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

С точки зрения культурологического анализа, музыка выступает интонационной тканью культуры. Это подразумевает под собой то, что предметно-смысловое, идейно-эмоциональное содержание культуры соединяется с ее интонационной оболочкой, то есть происходит творческий перевод материальной сущности звуков в идейно-смысловое. Музыкальная субстанция призвана воплощать социальную сущность человека, поскольку она научилась «свертывать» культуру в интонацию, в которой кодифицируются культурные стили, художественные эпохи, с наполняющим их социально-мировоззренческим содержанием. Иными словами, музыкальная интонация «спрессовывает» сугубо биологическую информацию, кодифицирует ее и вбирает в себя социально-духовный смысл, формируя информационно-социальную базу. В музыкальных интонациях аккумулируется и закрепляется социокультурный опыт, отражающийся в консервативной «общественной памяти» музыки. В связи с этим, музыкальная интонация требует толкования на уровне культур субэкумен, то есть на сверхнародном уровне, опирающимся на философскую мудрость.

Значимыми категориями интонационной формы являются интонация и фабула. Так, интонация включает в себя два уровня музыкальной формы – фонический и синтаксический. На первом уровне она представлена «интонемами» (мотивы и фразы аналитической формы), а на втором – последовательностью интонем, объединенных интонационным профилем (он тоже имеет прообразы в речи и пантомимическом общении). Фабула, или «музыкальная драматургия», представляет собой динамику содержания, выразившуюся интонационно, то есть в звуках. С одной стороны, она воплощается во множестве параллельно и последовательно развертывающихся интонаций, в содвижении интонационных линий. С другой стороны, фабула глубоко связана с музыкальной интонацией: в звучащем произведении потенциальная фабула развертывается, конкретизируется, а по окончании произведения вновь «свертывается» в интонацию, которая в реальной жизни уподобляется человеку, а фабула – его поведению в обществе и духовным ценностям, принятым в нем.

В то же время духовные ценности не могут стать общественным достоянием, если не будут объективированы и не станут передаваться от поколения к поколению в виде социально-исторического опыта. Этот накопленный обществом опыт объединяет их в семиотические системы, которые возникают вместе с умением «раскодировать» таящееся в них духовное содержание. В связи с этим, информация, содержащаяся в музыкальной интонации, посредством которой узнаются закономерности национального музыкального мышления, рассматривается как семиотическая система, направленная объективировать духовное содержание психической деятельности общества посредством присущей ей способности символизировать социокультурные явления и наделять их смыслом. Коль скоро семиотика понимается как научный синтез, как движущая дисциплина, исходящая из опыта не только лингвистики, но и культурологии, искусствоведения и музыкознания, то между интонацией и семиотикой существует глубокая взаимосвязь, так как музыкальная наука выступает «творцом» общих идей. Поэтому музыкальная интонация является одним из центральных предметов семиотического анализа, а посредством ее бытия в психике раскрывается жизнь человека (или общества) в музыке. Культурная семантика выступает способом нахождения взаимосвязи между текстом культуры, которым в данном случае будет являться музыка, и контекстом — культурно-историческим типом как глобальной смысловой сферой, наделенной духовно-ценностной сущностью, созданной обществом и выражающейся в тексте. Структурный (семиологический) анализ художественных произведений также требует обращения к семантике искусства, которая призвана осмыслить соотношение между произведением как знаком и обществом, понять социальную значимость и воздействие произведения на человеческую культуру. Знак, в свою очередь, выступает в познании и общении людей в качестве представителя некоторого предмета, комплекса предметов или свойств и используется для приобретения, хранения, преобразования и передачи сообщений или компонентов сообщений какого-либо рода. Он характеризуется способностью представлять некие объекты действительности, фиксировать в предметной, жестовой или интонационной форме сходство между вещами, ситуациями и переживаниями, хотя на самом деле такое сходство может и не иметь места, но люди могут лишь условиться, что оно существует в действительности.

В рамках семантики искусства эстетическая функция художественного произведения рассматривается как знаковая функция, ставящая на первое место субъект. С ней соотносится символическая функция, ставящая на первое место объект. Вследствие этого, эстетическая функция художественного произведения рассматривается в отношении к воспринимающему и к обществу. Таким образом, любое произведение художественной культуры является автономной знаковой системой и соотносится с действительностью как целое, как смысловое преднамеренное единство, выраженное в его теме. Анализируя эстетическую функцию искусства и функции произведений культуры, эстетическую ценность следует рассматривать в рамках семиотики культуры. В результате аргументируется включенность структуры художественного произведения и искусства в целом в архитектонику социокультурной реальности. В этой структуре наблюдается так называемая «множественность норм»: языковых, технических, практических, норм эстетической традиции, этических – тех «внехудожественных» норм, которые, попадая в область искусства, преломляются в нем и начинают служить его целям, становятся имманентными силами.

Иными словами, культура имеет двоякое действие, поскольку с одной стороны она функционирует как знаковая система, как текст, а с другой стороны она сама же расшифровывает заключенный в этом тексте смысл. Таким образом, при семиотическом подходе культура понимается как внешнее, знаковое бытие объективно–идеальных смыслов и ценностей.

В то же время, знаки выступают представителями абстракций (символов), являющихся в семантике ключевым понятием, которые содержат обобщенные, концентрированные, систематизированные данные об объектах. Однако, символ как понятие следует отличать от знака, поскольку знак становится символом лишь тогда, когда он выражает общезначимую реакцию не на сам символический объект, а на определенное значение, которое можно связать с этим предметом. Поэтому большей частью знаки участвуют в роли «символов понятий», объективирующих идеи. Под символом понимается художественный образ, воплощающий определенную идею, или предмет, действие, служащие условными обозначениями какого-либо образа, понятия, идеи. Иными словами, символ – это «пароль» культуры, которая выражает себя во множестве символов, имеющих информационную, эмоциональную, экспрессивную направленность. В свою очередь, язык символов – это код, посредством которого общество выражает свою духовную культуру, причем настолько точно, как будто это чувственное восприятие. Таким образом, символизация позволяет закодировать произведение культуры, которое воспринимается через образное постижение, интуитивное понимание, ассоциативное мышление, эстетическое переживание. Ученые пришли к выводу, что между символами различных народов существует много общего, «общечеловеческого», то есть одинаково важного для всех. Вероятно, это происходит потому, что изначально, вне связи с историей и традициями различных народов, символы существовали в сфере бессознательного. Таким образом, музыкальная интонация рассматривается как средство кодификации и трансляции культурно-значимой информации – духовного ценностного комплекса, реализующееся в процессах закрепления этой информации — смысла музыкальной интонации, которая выступает как знак, и осмысления данной информации, транслируемой с помощью этого знака, когда он становится символом.

В свою очередь, знаковые системы являются языками культуры, несущими информацию и смысл, который нередко оказывается многовариантным. Следуя логике культурной эволюции, можно допустить, что в период существования в отдаленном прошлом биологически цементированного «предобщества» появился и стал развиваться биологически обусловленный «предъязык», давший начало всем будущим языкам, и ставший базисом для так называемой «предмузыки», поскольку у каждого элемента музыкальной культуры есть своя «память», уходящая корнями в прошлое. Анализируя историю взаимодействия языка и музыки, можно прийти к выводу, что словесный язык сложился на базе звукоинтонационных средств выражения и неотделим от них в живой речи, поскольку человеческая речь и музыка выросли из одного корня – древнейшей напевной речи человека. В процессе культурно-исторической трансформации развитие интеллектуальной деятельности вызвало в общественном сознании необходимость создания так называемых языков «искуственных» типов, внутри которых выделяются художественные языки, существующие в рамках определенной семиотической системы. Особенно важна роль искусственных языков в так называемых «неизобразительных формах искусства» – литературе, музыке, поэзии, поскольку они не создают визуально воспринимаемый художественный образ. Язык музыки является одним из художественных языков, поскольку она располагает специфическими художественными семиотическими системами объективации, среди которых выделяются простые и сложные. К последним в науке относят воплощение музыки в нотных знаках, а затем в звуках. В свою очередь, процесс объективации — есть перевод идей из внутренних, заключенных в сознании общества, во внешние художественные формы, художественные произведения. В них объективная реальность предстает в диалектической связи с человеком и обществом. Следует отметить, что в идеях, которые воплощаются в художественных произведениях, содержатся концентрированный социально-исторический опыт преобразования общества, оценка обществом культурно-исторической ситуации и результаты познания мира в связях с личностными отношениями людей к нему. Иными словами, в художественных произведениях содержится синтетический набор гносеологических и аксиологических моментов. В свою очередь, адекватное восприятие художественного произведения достижимо лишь благодаря «акту дешифровки», что невозможно без знания того языка, который его выражает.

Музыкальный язык народа, в отличие от языка разговорного, служит для выражения в музыкально-поэтической форме его собственных чувств и мыслей, для удовлетворения его духовных потребностей в рамках норм и исторически сложившихся традиций, выработанных коллективом. В результате музыкальные напевы становятся символами различных жизненных явлений и чувствований, и то, что они следуют «сквозь душевный строй ряда поколений» определенного этноса и проходят столь длительное испытание прочности и несомненности воздействия, превращает их в необычайно стойкие окристаллизовавшиеся звуковые комплексы. В древних интонациях и их комбинациях общество, зачастую неосознанно, вследствие одинакового раздражения-восприятия усваивало единые духовные ценности. Благодаря такого рода естественному отбору, в музыкальных интонациях не оставалось ничего субъективного, а выкристаллизовывалась объективная картина бытия.

Следовательно, культура является способом воплощения и трансляции национального духовного ценностного комплекса посредством ее самоописания и создания своей собственной модели, чему служат художественные формы. Музыкальная культура как «локальная» семиотическая система, являясь частью культуры как «глобальной» семиотической системы, предстает средством общения и передачи накопленного опыта из поколения в поколение с помощью музыкальных звуков, которые являются средствами трансляции информации. В связи со своей звуковой сущностью, музыка воспринимается исключительно слухом, который, в рамках интонационного метода является «мерой всех вещей», и вне слухового восприятия анализ музыкальных феноменов невозможен. Следовательно, слух следует рассматривать в качестве основного канала, при помощи которого осуществляется общение, поскольку на сверхбиологическом, социокультурном уровне общение и коммуникация осуществляются с помощью звуковой, то есть обращенной к слуху, речи, в которой слово изначально неотделимо от тембро-ритмо интонации. Таким образом, речь органически соединяет интеллектуальную и эмоциональную выразительность. В свою очередь, слух понимается как «орган культуры», поскольку с его помощью происходит семантизация слуховых ощущений, а, следовательно, мировоззренческое (гносеологическое и аксиологическое) наполнение слуховых и зрительных образов.

Музыка и речь являются системами, имеющими единую звуковую основу, поскольку традиционно под интонацией понимается совокупность просодических, то есть метрически значимых, элементов речи, таких как мелодика, ритм, темп, акцентный строй, тембр и др. В этом проявляется тесное соотношение интонации музыкальной и интонации речевой. Голос человека был первым средством реализации его музыкальной потребности, поэтому искусство древности — преимущественно вокальное. В связи с этим, «родственные» музыкальная и речевая интонации, сохраняют свою связь в спектральной структуре пения, простирающейся от речитатива до кантилены. Однако следует обратить внимание на то, что между интонацией музыки и речью существует специфическое отличие, заключенное в том, что в речи семантическая нагрузка лежит на смысле слова, а интонация играет вспомогательную роль.

Тем не менее, музыка соотносится как со словесной речью человека, так и со словесными искусствами, она комментирует, раскрывает подлинный смысл, заложенный в словах. Поэтому под музыкальной интонацией понимается «сочетание тонового напряжения», обусловливающее и «речь словесную» и «речь музыкальную». На основании этого поддерживается тесная связь «мелодической линеарности» с движением и динамикой «речевого потока», с оттенками и изгибами человеческой речи. Иными словами, в музыкальной речи присутствуют такие аспекты языка как элементы значения, выражения, синтаксиса, поскольку музыка изначально формировала свои звуковые средства из звучания живой речи, из несловесных интонаций в тональных языках. Более того, музыка, как и речь, представляет собой «звучание времени», то есть музыкально-интонационную квинтэссенцию бытия. Необходимо отметить, что важным фактором, который объединяет музыку с разговорной речью, является коммуникативная функция музыки.

Рассматривая музыку и речь как явления одного порядка, можно сделать вывод, что музыкальное понимание составляет аспект глубинного внутреннего понимания, объединяющего логическое и эстетическое состояния. Следует отметить, что издревле логически-вербальное мышление ориентировалось на звучащую речь, поскольку сопровождение звуковым интонированием передачи словесно-выраженного смысла оставляло на самом интонировании первоначальный смысловой отпечаток. В процессе совершенствования человеческого сознания происходило отделение и развитие словесно-логического аспекта мышления от синтетических форм, а также шел процесс специализации отдельных видов чувственного. Однако, сохраняющаяся и поныне, синкретическая целостность духовной жизни человека требовала использования языковых средств не только в самостоятельных видах, но и в разнообразных синтезах.

Необходимо отметить момент психологической опосредованности слухового восприятия музыки, а следовательно и рождения определенного музыкального образа в сознании человека как представителя этно-национальной общности. Именно на основе глубинных психологических основ и символических комплексов, происходит закладывание и формирование тех духовных ценностей, которые в дальнейшем функционируют на национальном уровне и, трансформируясь под влиянием социально-политических изменений, становятся «воплощением времени». В данном случае эти ценности воплощаются средствами музыкального языка, как феномена, имеющего глубоко символическую природу. Иными словами, любое произведение художественной культуры в рамках семиотического анализа выступает не как художественное создание, имеющее определенные эстетические достоинства, а как символическое воплощение неких общезначимых духовных ценностей.

Таким образом, музыкальную интонацию можно рассматривать как форму, характеризующую социальные отношения и психологию людей, подобно национальному языку. Музыкальная интонация – это текст, наделенный глубоким смыслом, это символ социокультурных условий, в котором кодируется комплекс духовных ценностей определенного социума. Она всегда обладает культурной отмеченностью, «знаком» той или иной конкретной культуры и содержит в себе самую разнообразную информацию о ней, что позволяет исследовать ее семантическую квинтэссенцию.

Автор(ы) статьи: Налётова И.В., Ерохина Н.Н.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Повседневность в нашем сознании настолько связана с привычным и будничным, что мы не всегда обращаем на нее внимание и не относим к сфере культуры. В то же время повседневность – это тот жизненный порядок, в котором каждый из нас живет, свободно ориентируется, воспринимает мир, созидает его, поэтому повседневность необходимая часть культуры. Это определенная сфера человеческого опыта, которая характеризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее характерно напряженно-бодрствующее состояние сознания, личное участие в мире, представляющем собой совокупность видимых, не вызывающих сомнения в объективности своего существования форм пространства, времени и социального взаимодействия. Все эти формы являются социально организованными [1, 191].

В повседневной жизни людям приходится изобретать, создавать свой мир. В «своем» мире люди участвуют и внешним планом (деятельностью, поведением), и внутренним (духовно-психическим) миром. Внутренняя жизнь стремится быть согласованной с внешней и наоборот, поскольку люди так или иначе хотят жить в согласии с собой, в состоянии душевного равновесия. Это возможно благодаря способности людей создавать и накладывать на мир фактов и процессов свой смысловой и ценностно-нормативный порядок и приводить оба этих мира в соответствие друг другу [2, 49-50].

Одной из первых теорий повседневности стала теория австрийского философа и социолога Альфреда Шюца. Щюц проанализировал как формируется стандартизированная типологическая структура объектов, личностей, мотивов в повседневной жизни. Причем повседневность, повседневные типы, рассматриваются мыслителем как «конструкторы первого порядка», в отличие от объективных научных понятий. Для повседневности, по мнению Щюца, характерны следующие черты:
· бодрствующее напряженное внимание к жизни;
· воздержание от всякого сомнения в существовании мира;
· трудовая деятельность как преобладающая форма активности.

Последняя выступает основополагающим элементом повседневности. Она ориентирована на внешний мир, основана на проекте и стремится реализовать предвиденное в проекте состояние дел посредством физических актов. Такая деятельность становится универсальным свойством всей человеческой истории, поэтому Щюц делает вывод, что повседневность всегда была трудовой деятельностью. Реальность и трудовая деятельность вступают в когнитивную функциональную связь, детерминированную трудом [1, 191].

В повседневной культуре социальное взаимодействие невозможно без устойчивых символических форм. Культура повседневности организуется в таких символических формах, как позитивный опыт, имеющий свойство передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях и словах, формулах, образах, технологиях. Эти проявления существуют в областях совместной жизнедеятельности людей, межличностной вербальной и невербальной коммуникации, письменных текстах, сферах невербальных эстетических объектов. Для участия в такого рода коммуникациях человек должен обладать определенной культурной компетентностью [3, 65].

Коммуникации в повседневной жизни основаны на устойчивых символических формах, которые создают семиотические системы повседневности. Ю.В.Рождественский выделяет семиотические системы объединяющего и специального назначения. Семиотические системы объединяющего назначения характеризуются тем, что они обязательны для каждого человека. Это – язык, средства счета, обряды и игры. Такие семиотические системы выступают как средством воспитания, так и средством объединения людей [4, 34-35].

Специальные знаковые системы характеризуются способом оперирования и распадаются на четыре основных разряда: знаки прогностики (приметы, гадания, знамения); знаки неприкладных (мусических) искусств (музыка, танец, изображения); знаки прикладных искусств (формы и украшения утвари и оружия, народный костюм, народная архитектура); знаки управления (меры и единицы измерения, ориентиры, сигналы) [4, 35-37].

Вся совокупность знаковых систем позволяет не только образоваться культуре повседневности, но и объясняет природу социализированной психической деятельности. Язык и средства счета требуют понятийного мышления; обряд и игра формируют духовные переживания личности, ведущие к изменению ее самосознания. Прогностика развивает предвидение, мусические искусства – образную мысль, прикладные – дают чувство комфорта благодаря вещному окружению искусственной среды обитания, а знаки управления порождают этическое начало переживаний человека, идею должного, чувство меры и справедливости.

На наш взгляд, язык как одна из культурных универсалий, объединяющая семиотическая система повседневности в большей степени характеризует саму культуру повседневности. Причем язык может проявляться в культуре как в вербальной, так и невербальной формах (язык жестов, моды, костюма, ритуалов, этикета, и т.д.), и в последнем случае он в какой-то степени включает в себя другие семиотические системы повседневности. Такие семиотические системы строятся на основе как вербальных, так и визуальных элементов. Как вербальная форма коммуникации язык выступает средством общения, кодом, на котором люди передают друг другу информацию. Сам же процесс общения, то есть процесс передачи информации в этом коде, осуществляется посредством речи. Язык и речь понятия взаимосвязанные, но не тождественные.

Язык возникает в повседневной жизни и тесно связан с ней. Это объективная семиотическая система, которая оказывает на человека свое принудительное влияние, подчиняя человека своим структурам. Язык типизирует переживание и опыт, позволяя распределить их по более широким категориям, в терминах, в которых он приобретает значение для всех людей. Благодаря свой способности выходить за пределы ситуации «здесь-и-сейчас», язык соединяет различные зоны повседневной жизни в их единое смысловое целое [5, 67-68]. Повседневная жизнь – это жизнь, которую я разделяю с другими посредством языка. Понимание языка существенно для понимания реальности повседневной жизни, поэтому язык может стать объективным хранилищем огромного разнообразия накопленных значений, жизненного опыта, которые можно сохранить во времени и передать последующим поколениям.

Большое значение языка для повседневной жизни заключается еще и в том, что он, выходя за пределы повседневной реальности, может объяснить нечто недоступное и неизвестное. Язык конструирует грандиозные системы символических представлений, которые возвышаются над реальностью повседневной жизни подобно явлениям из иного мира. Религия, философия, искусство, наука – наиболее важные системы такого рода. Язык может не только конструировать крайне абстрагированные от повседневного опыта символы, но и «превращать» их в объективно существующие элементы повседневности. Так что символизм и символический язык становятся существенными элементами реальности повседневной жизни и обыденного понимания этой реальности. Каждый день мы живем в мире знаков и символов [5, 69-71].

Помимо вербальной коммуникации в повседневной жизни мы используем множество вспомогательных средств языка невербальной коммуникации. Прежде всего, сюда можно отнести свойства паралингвистики, кинезику и проссемику, которые изучают суперсегментные свойства (тоны голоса) и факультативные варианты, дополняющие словесное общение, жесты и телодвижения, наделенные конвенциональной значимостью [6, 392]. Все это, правда, с долей условности, можно отнести к параязыку.

К параязыку относят вокальные качества, вокализацию, а также такие кинетические семы, как немой язык жестов, ритуальные движения рук, неаполитанскую жестикуляцию, стилизованные жесты, пантомиму и танцы. Сюда же можно отнести характер походки, меняющийся от культуры к культуре, отличительные черты положения стоя, различные манеры смеяться, улыбаться, плакать. К этому следует добавить исследования движений головой, жестов, выражающих благодарность, поцелуя (исторически общих для греко-римской, германской и семитской культур, но чуждых кельтской культуре, в восточных культурах этот жест тоже несет разную смысловую нагрузку). Такие кинетические семы как показывание языка, имеют противоположные денотации в Южном Китае и в Италии. Жесты вежливости относятся к наиболее кодифицированным, тогда как подвергшиеся конвенционализации рефлекторные движения настолько меняются со временем, что, например, кинезика немого кино делается малопонятной, а то и смешной даже для западного зрителя. Жесты, сопровождающие разговор, уточняющие или заменяющие целые фразы, объединяются с масштабными ораторскими жестами. Есть работы, описывающие различия жестикуляции при разговоре итальянца с американским евреем; равным образом проводятся исследования конвенционального значения символических жестов (жесты предложения, дарения), а также жестикуляции в различных видах спорта (бросок в бейсболе, гребля на каноэ), вплоть до манеры стрельбы из лука, которая вкупе с ритуальными жестами чайной церемонии составляет один из устоев эстетики дзен. И, наконец, разные значения шума и свиста (аплодисменты, выражение пренебрежения), а также различные способы есть и пить [6, 396-397].

В каждом из этих случаев, как и во всем, что касается параязыка, можно заметить, что жесты и тоны голоса понимаются как условные сигналы, ориентирующие в повседневной культуре.

Язык жестов, мимики и телодвижений человека – «боди лэнгвидж» — часто называют международным и понятным языком. Исследования невербальной коммуникации начали серьезно изучаться только с начала 60-х годов прошлого века, а общественности стало известно об их существовании после книги Юлия Фаста, где он обобщал исследования о невербальных аспектах коммуникации, проведенные учеными-бихевиористами до 1970 года, но даже сегодня все еще не знают о существовании языка телодвижений. К концу ХХ столетия появился новый тип ученого-социолога – специалиста в области невербалики.

Альберт Мейерабиан установил, что передача информации происходит за счет вербальных средств (только слов) на 7%, за счет звуковых средств (включая тон голоса, интонацию звука) на 38% и за счет невербальных средств на 55%. Профессор Бердсвистелл проделал аналогичные исследования относительно доли невербальных средств общения людей. Он установил, что в среднем человек говорит словами только в течение 10-11 минут в день и что каждое предложение в среднем звучит не более 2,5 секунд. Как и Мейерабиан, он обнаружил, что словесное общение в беседе занимает менее 35%, а более 65% информации передается с помощью невербальных средств общения [7,17]. Большинство исследователей разделяют мнение, что словесный (вербальный) канал используется для передачи информации, в то время как невербальный канал применяется для «обсуждения» межличностных отношений, а в некоторых случаях используется вместо словесных сообщений. Например, женщина может послать мужчине убийственный взгляд, и она совершенно четко передает ему свое отношение, даже не раскрыв при этом рта.

Независимо от культурного уровня человека, слова и сопровождающие их движения совпадают с такой степенью предсказуемости, что Бердсвистелл даже утверждает, что хорошо подготовленный человек может по голосу определить, какое движение делает человек в момент произнесения той или иной фразы. И наоборот, Бердсвистелл научился определять каким голосом говорит человек, наблюдая за его жестами в момент речи [6, 395-396].

Таким образом, язык повседневной культуры может существовать как в вербальной, так и невербальной формах, передавая повседневный опыт от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях, словах. Разные поколения, социальные группы, слои не всегда понимают повседневный язык друг друга. Представители субкультур используют свои особенные формы кодирования повседневной культуры и создают семиотическое разнообразие в ней. Наибольший интерес для исследователей представляет семиотический анализ молодежной субкультуры. Именно в ней создается не только своеобразный вербальный язык общения, но и невербальные каналы коммуникации, включающие язык жестов, танца, костюма, моды, спорта, этикета и многого другого.

Литература

1. Современная американская социология. М., 1994.
2. Минюшев Ф.И. Социальная антропология.М.,1998.
3. Орлова Э.А. Культурная антропология. М., 1994.
4. Рождественский Ю.В. Введение вкультуроведение.М., 1996.
5. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.
6. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. М., 1998.
7. Пиз А. Язык жестов. Минск, 1998.

Автор(ы) статьи: Ромах О.В.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Эмоции, как окраска культуры, обладают особым смысловым содержанием, что отражено в самом термине «эмоция». В его основе (emotion — волнение, возбуждение, переживание) лежит корень «mot» — «произнесенное слово», «выражение», «знак», «суть». Уже давно замечено, что именно эмоции поддерживают жизнедеятельность организма в оптимальном режиме. Всякий эмоциональный всплеск приводит в действие значительный спектр физиологических изменений. Это и многое другое позволяет говорить, что эмоции – смыслообразующие константы культуры, требующие изучения, воспитания и, следовательно, создания необходимых для этого технологий.

Эмоции – вторичные по отношению к мысли конструкции. Но по характеру они более долговечные и сильно действующие образования. Если сравнить мысли и эмоции с материальными образованиями, то выясниться, что мысль это рисунок, а эмоции цвет; мысль – конструкция, а эмоции – полевое образование. Как правило, эти две структуры составляют два звена единой цепи, так как мысль всегда сопровождается эмоцией, последняя же имеет в своей основе мысль.

Однако последствия мысли и эмоции различны. Если мысль можно преобразовать, то эмоция остается в полевой структуре человека в виде состояния, настроения и может существовать достаточно долго. Каждый может отметить, что при воспоминании о каких-то ситуациях, мы погружаемся в эмоциональное поле. При этом сущность события может утратить яркость или стереться в памяти, а сопровождающая ее эмоция остаться. В языке это зафиксировано достаточно четко. В случае позитива, мы улыбаемся, говоря, что «все было прекрасно», затрудняясь объяснить что-то членораздельно, в случае негатива, отмечаем, что «в душе остался осадок», то есть осталась часть эмоции, которая связывает нас с ситуацией. Следовательно, эмоция выступает здесь как связующая с событием структура, которая дает внелогическую оценку и определяет субъективное отношение к нему.

В настоящее время целых ряд ученых обращает внимание на однотипность и, как правило, агрессивность эмоциональной культуры населения. Это связано со многими позициями, детализация которых здесь опускается. Нам следует проанализировать саму природу и значение эмоций в их языковом и коммуникативном эквиваленте.

Эмоция — это первородная энергия, определяющая основу жизни человека. Энергетический посыл облекается в форму волнения-эмоции и ориентирован на взаимодействие человека с окружающим миром. Посредством этой энергии человек устанавливает свои контакты с окружающими и, одновременно, встраивается в их требования. В процессе коммуницирования людей друг с другом именно эмоции определяют характер, качество и направленность взаимоотношений.

Следовательно, эмоции есть сущность и кодификация человеческой жизнедеятельности. Значимость их можно рассмотреть с нескольких позиций.

Эмоции — основа всех сфер творчества. Все люди, так или иначе, связанные с созиданием научных, художественных, социальных, межличностных и иных ценностей, прекрасно знают эту великую силу эмоции или «чувства творения». Это острое ощущение необходимости заполнения пустоты новым, стремление преодоления стереотипов мышления. Это особое чувство созидания, полета и могущества. В.И. Вернадский, в частности, говорил о том, что наукой движет «воспламененная мысль», то есть мысль, идея, наполненная мощной эмоцией. Каждый творец много раз отслеживал, что в момент создания, отработки идеи, голова «кипит», эмоции помогают в сложном процессе творения. С индифферентно ориентированным мышлением, сделать что-то стоящее практически невозможно. Эмоции в этом случае, являются той силой, которая направляется разумом в необходимое русло, и помогают ему найти верное решение.

Так как главной, можно сказать, тотальной сферой творчества становится творчество в сфере межличностного общения, то наличие зрелой эмоциональной культуры делается совершенно необходимой для представителей профессий, работающих с людьми. Все аспекты коммуницирования, начиная от продавца и заканчивая президентом, руководители любого ранга выступают своеобразным эмоциональным фильтром, через который воспринимается траслируемая ими ценность.

Это проистекает из того, что человек, воспринимается преимущественно в эмоциональном эквиваленте. Известно, что лишь 20% информации может быть закреплено на предметном носителе (бумаге, дискете, фото и др.). Остальные 80% несет сам человек, демонстрируя свое здоровье, обаяние, сексуальность, значимость, настроение и др., то есть весь тот набор качеств, который склоняет к нему окружающих и, соответственно, определяет нужность реализации идеи. Следовательно, именно человек, или точнее, его личностная форма культуры, выраженная в эмоции-энергии, становится тем фильтром, через который другие принимают или отвергают предлагаемую им ценность.

Способность формировать, удерживать и культивировать в себе положительные эмоции выступает как важнейшее качество само по себе. Кроме того, подобная данность — основа принятия остальными культурной ценности. Это принципиальное положение. Поэтому новые и просто значимые идеи должны высказываться исключительно на волне позитивных эмоций. Человечество хорошо знает, что множество прекрасных проектов было похоронено, так как не была произведена предварительная эмоциональная проработка ситуации.

Умение создавать и поддерживать собственный стойкий положительный настрой и вызывать по отношению к себе симпатию – профессиональное качество людей, работающих в коммуникативной сфере. Это базовое свойство преподавателя, работающего со студентами и вообще с подрастающим поколением. Мы прекрасно знаем, что личностная форма культуры, то есть, профессионализм, наложенный на индивидуальную привлекательность – есть та лакмусовая бумажка, через которую студенты формируют отношение к учебному предмету. И если преподаватель, будь он хоть «семи пядей во лбу», не пользуется симпатией и любовью студентов, все его разговоры о «нужности предмета, его значимости, необходимости изучения» и др. разбиваются об отсутствие личностной привязанности, симпатии. Поэтому человек, работающий с людьми, просто обязан уметь вызывать по отношению к себе нужные чувства.

В сфере экстремальных профессий, в том числе и представителей правоохранительного порядка, требуется помимо этого, особое эмоциональное здоровье, умение быстрого восстановления. Здесь наличие созидания и поддержания только лишь позитивного настроя не всегда уместно. Часто нужно продемонстрировать состояние несокрушимой силы, здоровья, агрессии и правоты. Поддерживать этот настрой нужно столько, сколько требует ситуация. Это нормально и естественно. Если же подобная эмоция фиксируется неоправданно долго, то она может трансформироваться в базовую. Становясь привычкой, она транслируется на всех окружающих и, соответственно, вызывает к человеку такое же чувство. То есть, по своей сути она становится негативной и окружающие объединяются именно на ее основе.

Такое объединение и такое восприятие объясняется самой природой действия эмоций. Оно связано с явлением адаптивно-подражательных позиций в корпоративном поведении. В процессе наиболее выраженных коллективных эмоций формируется и коллективное единство. Это особенно ярко проявляется в групповых формах искусства – танцах, пении и др., поскольку эмоции здесь накладываются на действие, единое звучание и ритмическое оформление. В результате этого создается синергетическое пространство, возникает особое эмоциональное дублирование.

Но подобное дублирование характерно и для меньшего количества людей. Любые два человека, объединенные единой ситуацией, создают синергетическое поле и транслируют сходные эмоции, более того, они представляют друг для друга зеркало, в котором каждый видит себя. Возьмем рядовую ситуацию, когда представитель ГБДД останавливает водителя. В этом случае спешащий водитель, не испытывает радужных чувств по отношении к представителю ГБДД, и без слов обрушивает на него шквал негативных эмоций. Последний, а если он еще и не является эмоциональным лидером, мгновенно подпадает под действие негатива. В результате создается тройной фильтр: эмоции водителя, эмоции ГБДД, нелепость и непонятность ситуации. Собственно эмоции и одного и другого совершенно идентичны, но вектор их направленности — противопоставление. И поэтому, собственно люди воспринимаются только как представители конвенциальных категорий. Они вынуждены транслировать совершенно разные тезаурусы (терминологические словари) коммуникации.

Сама кратковременность ситуации не позволяет разобраться в сущности проблемы, все базируется только на эмоциональной канве и, даже если все заканчивается благополучно, и у водителя и у его оппонента остается тот самый осадок, который переносится на весь социальный слой. То есть, эмоциональный негативный обмен трансформируется в неприятие или настороженное отношение к целой сфере деятельности.

Следующей позицией необходимости исследования эмоций является умение обращаться с содержанием культуры. Известно, что она (культура) в буквальном смысле становится структурированной демонстрацией эмоций. По своей сути она — есть интегральная сфера, в которой существует и переплетается все, созданное человечеством, отточенное в том числе, и в эмоциональном ключе. Но из ее палитры, за исключением профессионалов, почти ушло качество владения ими и их воспитание. Вследствие этого, современный человек часто изобретает давно изобретенное колесо, вместо того, чтобы использовать громадные знания человечества в этом направлении.

Естественно, что квинтэссенцией воспитания эмоций является художественная культура, которая вся есть средоточие образов, эмоциональных оценок действительности, ярких и действенных по силе убедительности и воздействия на воспринимающего человека.

Однако, не все в ней столь позитивно. Современная художественная культура представляет собой громадное образование, объемы которой постоянно возрастают. Насыщение аудио и визуального пространства ее разнообразными направлениями приобретают лавинообразный характер. Это, естественно, следует рассматривать как позитивный фактор, как следствие общего стремления к творческому самовыражению, творческим исканиям и др.

С другой стороны, постоянное пользование таким обилием художественной продукции чрезвычайно настораживает. Личность, непрерывно купающаяся в ней, не может не стать от нее зависимой. Обилие ее образцов в этом ключе играет амбивалентную роль. Человек практически не может создавать и контролировать собственное настроение и для поднятия его использует в основном внешние средства-раздражители: музыку, кино и иные допинги, которые на время стимулируют и подхлестывают его. Настроение, таким образом, поднимается и уровнево поддерживается столько времени, сколько транслируются произведения. В результате, продукция художественной культуры становится костылем, который человек использует чрезвычайно часто. Как следствие этого, нетренированная эмоциональная сфера дает множественные срывы в ситуациях невозможности искусственного стимулирования. Без присутствия в среде себе подобных человек не всегда способен поддерживать жизнеутверждающий эмоциональный фон. Это приводит к ослаблению личностного потенциала и потери значительного смыслового пласта культуры, ориентированного на воспитание настроений.

Помимо этого, СМИ постоянно обрушивают на человека шквал негативной информации о стихийных и социальных бедствиях, уйти из-под влияния которого просто невозможно. Личность наполняется страхами, ощущением собственного бессилия, ненужной тревогой. Внутренний мир приходит в дисбаланс, в нем постепенно поселяется хаос, и, следовательно, открываются двери для заполнения его плохими мыслями, эмоциями, нездоровьем и ощущением несчастливости.

В результате человек может и утрачивает способность самостоятельного эмоционального выражения и эмоционального творчества.

Следующая позиция изучения языка эмоций и развитие его грамотного использования заключается в том, что человечество в целом утрачивает ощущение счастья. Многочисленные исследования, проводимые ЮНЕСКО, говорят о том, что лишь 1% человечества чувствует себя счастливым. Исследователи не только определили долю ощущающих себя счастливыми людей, но и выяснили, что именно они входят в число долгожителей. Но во многих культурах, в том числе, и в нашей, сложилось отношение к подобному состоянию, как чему-то негативному. Всем известно поговорка, что «только идиот всем доволен и может чувствовать себя счастливым». То есть, ощущение несчастливости в данном случае рассматривается как показатель «нормальности» человека. «Нормальность» становится определенной системой координат и переносится как нормативная категория на все общество.

Этот вопрос чрезвычайно важен и актуален, так как ничтожно малое количество счастливых людей говорит о психическом и физическом нездоровье общества. А больное общество — это конфликтное общество, которое старается повысить комфортность своего психического состояния за счет употребления наркотиков и алкоголя. Не наркоманы и алкоголики виноваты в своей беде, корни проблемы следует искать в отсутствии естественного ощущения счастья, которое в настоящее время не воспитывается, не формируется и которое пока не является осознанной целью человеческого бытия.

Культура в своей научной направленности предлагает значительное число методик самостоятельного формирования направленности и интенсивности настроений, которые способны восстановить личностно ориентированные языки эмоций и выработать стойкий положительный настрой. Именно он и должен сознательно культивироваться человеком. Овладение эмоциональными языками культуры – чрезвычайно важный аспект существования человека, который невозможно переоценить и который ориентирует его на качественное и свободное существование в окружающей среде.

В настоящее время ряд стран приступил к исследованию «феномена счастья». Медики и биологи широко исследуется феномен радости, удовольствия, смеха. Выведена даже единица измерения радости — «геном» (от гедонизм — удовольствие). Медицина уделяет особое внимание изучению смеха, подчеркивая, что веселый человек быстрее выздоравливает, меньше болеет и лучше чувствует себя в обществе. Все это говорит о том, что человечество вплотную подошло к вопросу о необходимости создания технологии ощущения счастья и испытывает настоятельную потребность в нем.

Однако зачастую, счастье подменяется перечнем благополучия, благосостояния, то есть «счастьем второго сорта»: наличие здоровой семьи, престижной любимой работы, хорошей квартиры, загородного дома, автомобилей для всех домочадцев и др. Но это не спасает от ощущения несчастливости, что и рождает крылатые выражения, типа «На свете счастья нет, но есть покой и воля» и другие подобные. По сути дела, человек, имеющий множественные показатели благополучия, все время всем недоволен и ощущает себя крайне несчастным, то есть психологически расщепленным и уязвимым.

Стремление к ощущению счастья, то есть внутреннему комфорту трансформируется в общее движение к совершенству, которое имеет и социальный и индивидуальный вектор. Индивидуализация его заключается в том, что множество людей, по сути дела подавляющая часть населения, стремится к высокому уровню образования, развитию способностей, отработке духовных технологий, позволяющих создать в себе стойкий позитивный настрой, управлять эмоциями и мыслями, овладеть новыми, а точнее, сакральными прежде, технологиями. Примеров тому множество. По всему миру, и в России открываются масса школ, направлений, семинаров, посвященных духовному развитию. На книжных прилавках всех городов литература этого направления приобретает статус бестселлеров, расходится практически сразу. Разные социальные слои демонстрируют не только заинтересованность, но и понимание этих позиций. Индивидуальная проработка и собственное наращивание этих навыков — естественная вещь. Поэтому можно сказать, что индивидуальные запросы уже сформировали мощную социальную потребность, которая реализуется на различных уровнях. Во многих учебных заведениях существуют дополнительные или специальные курсы, знакомящие учащихся и студентов со знаниями подобного рода. То есть, стремление к духовному саморазвитию переливается в нормативную сторону развития культуры, восстанавливает целостное видение мира и позволяет говорить о подготовке перехода человечества на новый этап развития.

Это может базироваться не просто на технологическом совершенствовании подобных навыков, но предполагает в качестве безусловной, исходную базовую ступень — создание мощной нравственной основы, преобразование ее в норму жизни, ибо только при такой постановке вопроса духовные навыки могут появиться и совершенствоваться.

Именно в таком направлении может быть реализована универсальность человеческой натуры, так как сама природа одухотворенности — это всеобъемлющая внутренняя свобода, ощущение счастья и широкое единство, в каковом каждому человеку должно быть позволено расти согласно его природе, что и дает человеку ощущение гармонии.

Ощущение счастья тесно связано с долголетием и здоровьем человека. Известно, что старение организма обуславливается постепенной утратой адаптации к изменениям внешней среды, накоплением недугов. Они, в свою очередь, усиливаются под воздействием негативных эмоций, которые переносят особое вещество, называемое ацетилхалиластераза. Именно она дает команду телу чувствовать себя тем или иным образом, соответствовать тому или иному возрасту, форме. Важное значение имеет биологическая самоорганизация или, иначе говоря — биологическое здоровье и образ жизни. Это — залог счастливой жизни, но только залог, его условие.

Данных, подобных этим, множество и сейчас идет речь о структурировании всей информации в стабильное знание, то есть, создание такого комплекса информации, которую можно применить на практике.

Человечество стоит на пороге создания новой технологии под общим названием «Личная счастливая жизнь». Древние культуры имеют в своем арсенале достаточное число рецептов этого феномена. Сейчас они активно прорабатываются исследователями, которые выделили несколько позиций создания личного ощущения счастья:
· постоянный интерес к новому, неизведанному;
· умение видеть новое в известном; необычное в обычном;
· принятие себя и окружающих не в воображаемом, а в сегодняшнем виде;
· разумное одиночество;
· умение испытывать чувство единения с окружающими;
· самодостаточность, выращивание умения блокировки негативных эмоций и мыслей;
· развитие в себе чувства юмора; широкое использование улыбки;
· систематическое эмоциональное позитивное настраивание;
· выполнение дел по мере их поступления;
· выполнение всех действий (начиная с чистки зубов и заканчивая высокими формами творчества) с удовольствием;
· отторгание от себя негатива во всех проявлениях, пресечение его в окружающих и др.

Сама постановка проблемы изучения феномена счастья — есть признак зрелого общества, оптимистично построенной культуры, ориентированной на максимальное развитие каждой человеческой личности. Личностное счастье и личностное развитие — элементы сложной системы, которая по законам лептонного мира создает общую гармонию окружающего.

Исследователи все чаще отмечают взаимозависимости личностной агрессивности и природных катаклизмов. Война и агрессия часто сопровождаются землетрясениями, наводнениями и наоборот. Не случайно, знания, заложенные в мифологии, обращали особое внимание на ментальную и эмоциональную гигиену, чистоту человеческого мышления. Сейчас эти данные восстанавливаются, но уже на иной, научно обоснованной основе. Поэтому, именно культура через сумму и разнообразие своих ценностей (науку, искусство, религию, образование, политику и др.) обязана помочь и активно помогает человечеству выйти в новую фазу существования, сохранить планету и способствовать ее к процветанию.

Сегодня как никогда ясна постановка проблемы: только чувствующий себя счастливым человек может жить, творить, развиваться, преобразовать ноосферу и насытить ее позитивными мыслями. Это сложный путь. Он предполагает неуклонное совершенствование, преобразование себя, совершение добрых дел любого качества: помощь упавшему, создание хорошей книги, своевременное произнесение нужных слов взволнованному, посадка растения, совершение подвига и др. В любом случае человек испытывает долго не проходящее удовлетворение, то есть он находится в гармонии с собой и окружающим, он в состоянии счастья. Чем интенсивнее совершенствуется человек, чем меньше перерывов в этом процессе, тем большее количество позитивных мыслей-эмоций накапливается в нем. С возрастом такой человек может стать безгранично счастлив, ведь с течением времени делается неважными кипение страстей, но, одновременно возрастает возможность оценивания по достоинству суммы добрых дел, стоящих за плечами.

Направлений совершенствования множество, культура дает безграничную массу методов, методологий, способов и технологий этого процесса, содержательно оформляя их в единое целое. Главное сознательно включиться в этот процесс. Именно это и способно в целом обеспечить целостное здоровье человечества, Земли и окружающего пространства.

Поэтому наука сейчас ставит стратегические вопросы о необходимости формирования эмоциональной сферы в стойком позитивном ключе.

Автор(ы) статьи: Мальцева Ю.В., Ромах О.В.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Автор(ы) статьи: Мальцева Ю.В.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Типология мудрости, с нашей точки зрения, может быть дифференцирована с позиций восточного и западного мировоззрения, а также в кроющихся в нем существенных различий и особенностей. Поэтому мы посчитали необходимым выделить два типа мудрости: Восточный и Западный. На основании этого мы и рассмотрим присущие каждому из этих двух типов мышления типы мудрости.

Начнем свой обзор с Восточного типа мудрости, основу которого составляет мудрость стран Дальнего и Ближнего Востока. В основе этого типа лежит прежде всего движение вверх, в котором человек хочет достичь сверхчеловеческого состояния, войти в мир божественной свободы. С этой точки зрения приобретают свое полное значение то изобилие средств, методов и рецептов совершенствования и созерцания, которые появляются в различных восточных концепциях довольно часто.

Центральное место в восточной типологии мудрости, с нашей точки зрения, занимает мудрость стран Дальневосточного региона. Мудрость всегда понималась здесь как мудрость избавления и спасения. Эта мудрость спасения и святости понимается как высшее благо, достигаемое усилением энергий, высшим напряжением возможностей нашего духа.

Здесь особо выделяются пять типов мудрости, достигаемые с помощью йоги, которые обьединяет Надмирная мудрость. Надмирная мудрость – это мудрость, находящаяся за пределами мирского сознания. Это также т.н. Всеразличающая мудрость надмирного сознания, достигаемая мудрецом в состоянии нирваны и наделяющая способностью познавать каждую вещь в отдельности и все вещи в их единстве. Обладающий этим типом мудрости, приобретаемой в спокойном непознающем состоянии ума (т.е. безразличном к возникновению и исчезновению мыслей, проводит анализ для ответа на следующие вопросы, имеющие сходство с задачами, которые ставят перед неофитом в японских школах Дзэн.

- Какова истинная природа «неподвижного» (т.е. ума) в бездеятельном состоянии?

- Как он (ум) сохраняет эту неподвижность?

- Как он выходит из состояния неподвижности?

- Сохраняет ли ум спокойствие неподвижности при движении?

- Движется ли он, когда сохраняет спокойствие неподвижности?

- Отличается «движущееся» от «неподвижности»?

- Что является истинной природой «движущегося» (т.е. мысли)?

- Как «движущееся» становится «неподвижным»?

Данные вопросы служат не только умственными упражнениями, но и пробуждают трансцендентное знание. В результате познается, что «движущееся» не является чем-то отличным от «неподвижного» и «неподвижное» от «движущегося». К тому же, если с помощью такого анализа не будет раскрыта истинная природа «движущегося» и «неподвтжного», необходимо выяснить, отличается ли разум, который является наблюдателем, от «движущегося» и «неподвижного» или он составляет самую сущность этого «движущегося» и «неподвижного» ри проведении анализа с помощью самопознающего разума не выявляется ничего: т.к. оказывается, что наблюдатель и наблюдаемое неотделимы друг от друга. Но т.к. истинная природа этой нераздельности не может быть познана умом, эта достигнутая таким путем ступень называется «цель за пределами ума». Она также называется «цель за пределами всех теорий». Известно, что к Истинному состоянию, в котором даже крайние противоположности – сансара и нирвана – постигаются как нераздельное целое, неприложимы никакие представления, исходящие от рационального ума. Оно также находится за пределами всех догм и теорий. Западные физики уже открыли, что существует определенная ступень при разделении материи, когда материя превращается в электроны, а последние – в электрическую энергию. Поэтому можно не сомневаться, что они докажут, что материя и ум едины и являются только двумя аспектами единого. Мудрец, проводя свои психофизические исследования природы ума, обнаруживает, что ум не относится ни к феноменам и ни к ноуменам, но и к тем и другим одновременно. Ни один из многочисленных аспектов ума или умственной деятельности не отделен от другого. Они образуют такое же единство, как все многообразные проявления жизни и материи.

1.Основополагающая (или Сущностная) Мудрость трактуется как Всепроникающая Мудрость Дхармадхату (Потенции Истины), или Мудрость, рожденная от Дхармакаи (Божественного Тела Истины) в аспекте Всепроникающей Пустоты. Дхармадхату выражена Агрегатом Материи, из которого возникают все физические формы, одушевленные и неодушевленные, видимые и невидимые. Дхадмадхарту персонифицируется Главой Дхьяни-Будд, Вайрочаной. В этом контексте Агрегат материи можно рассматривать как Природу, в которой нет ничего постоянного и в которой человек загнан егокармой в непрекращающийся круговорот рождения и смерти. Когда же с помощью Правильного Знания, которое есть плод йоги, человек разрывает оковы, привязывающие его к сансаре, в его глубинном сознании возникает божественный свет, являющийся знаком Мудрости Дхадмадхарту. С данным типом мудрости соотносится мир (или миры) дэв и синий цвет.

2. Зеркальная Мудрость. Эта мудрость наделяет человека способностью к ясновидению, позволяющего видеть основополагающую реальность, отражающуюся, как в зеркале, во всех явлениях, или кажущихся вещах, органических и неорганических. Как с помощью телескопа или микроскопа ученые изучают мир в его нереальном внешнем проявлении, так и достигший йог изучает с помощью йогического зрения, полученного от Зеркальной Мудрости, мир изнутри, в его истинном состоянии. Зеркальную мудрость йог приобретает во время мистического посвящения, называемого мистической передачей силы. В нем обычно используется зеркало, символизирующее зеркало кармы, в котором, как утверждают, отображены все добрые и злые дела неофита, а также хорошо исполненное изображение, обычно красками, Ваджрасаттвы (Будды с Несокрушимым Умом), одного из двух отражений в Бодхисате Дхьяни-Будды Акшобхьи, с которым ассоциируется Зеркальная Мудрость. С Зеркальной Мудрость соотносится агрегат сознания и белый цвет.

3. Мудрость Равенства. Приобщившись к Мудрости Равенства, йог, благодаря йоге невозмутимости, относится ко всему с божественным бесстрастием. С Мудростью Равенства соотносится агрегат сознания, мир людей и соотносимый с ними желтый цвет.

4. Различающая мудрость, олицетворяемая Дхьяни-Буддой Амитабхой, наделяет способностью познавать каждую вещь в отдельности, а также все вещи как единое. С ней соотносится агрегат чувств или привязанностей), мир призраков и красный цвет.

5. Всесовершающая (или Всеисполняющая) мудрость, олицетворяемая Дхьяни-Буддой Амогхасиддхи, наделяет стойкостью, играющей важную роль в успешной практике всех видов йоги, и способностью к безошибочному суждению и безошибочным действиям. С этим типом мудрости соотносится агрегат воли, мир титанов и зеленый цвет.

Переходя к анализу следующего, западного типа мудрости, отметим, что в его основе лежат основы христианского мировоззрения. Применительно к мудрости христианский мир открывается нам как мир синтеза и иерархии мудростей. Такой порядок, который есть также и духовный порядок, является для человека наиглавнейшим; все другие, более заметные порядки – социальные, политические, экономические – столь важные в своей сфере, являются вторичными по отношению у нему и в конечном счете зависят от него. Вот почему средневековая цивилизация, в которой была достигнута: она знала этот порядок и эту мудрость. Но попытаемся понять, на каких первоначальных условиях. Здесь речь идет не о простом расположении, наподобие архитектурной планировки. Все, что есть движение, жизнь, дыхание, — происходит от любви: бездна бездну призывает, обе бездны бросаются друг в друга. Но начинается та бездна, которая выше. Средневековье открыло нам целую вселенную познания, необъятный мир познания, шаг за шагом идущего вперед и, таким образом, позволило постичь порядок мудрости; исполниться ей и за некоторое время понять, что мудрость несет мир и гармонию.

Согласно учению, которое стало классическим благодаря св.Фоме, есть три существенно различных и иерархически соподчиненных типа мудрости:
· мудрость врожденная;
· мудрость богословская;
· мудрость метафизическая.

Если более подробно остановиться на каждом из этих типов, то стоит особо заметить, что они отличаются друг от друга как характерным для них светом, так и их формальным обьектом.

1. Врожденная мудрость, или мудрость благодати имеет в качестве собственного света природное родство любви и сверхьестественного. Она достигает Бога опытным путем через сверхчеловеческую устремленность внутренней жизни и в соответствии с самой его божественной сущностью, а сотворенные вещи – постольку, поскольку они касаются познаваемого т.о. Бога. Это мудрость любви и единения. Богословы в качестве принципов называют веру и милосердную любовь, а также дары Святого Духа, действующие под влиянием вдохновения или озарения. Именно в соответствии с чем-то от самого божественного начала, в соответствии с тем самым даром, который Бог привносит в человеческую душу, в соответствии с этим излиянием, и в соответствии с тем же движением нисхождения в нас божественной полноты она познает то, что она познает. Вот почему, пусть даже это будет и верховное, высшее бытие и высшая деятельность души, она прежде всего состоит в восприимчивости к тому, что изливает на нас всемогущий поток, в следовании ему. Если она целиком сосредоточилась в Боге, поднялась над всеми понятиями и образами, то она представляет собой лишь творческое созерцание в собственном смысле слова. Но если она может использовать все, оставаясь сама собой, – использовать богатства воображения и творческой интуиции, язык поэзии, тогда она поет вместе с Давидом, если она может использовать идеи и тайны мышления и предположения философии, тогда она учит, опираясь на св.Августина.

2. Богословская мудрость в качестве собственного света имеет знания от Бога, которые даны нам откровением и требуют, чтобы в нас, через усилия нашего разума раскрылись все ее возможности. Она познает Бога по человечески –дискурсивным путем и своей глубинной жизнью с присущей ей божественностью. Это мудрость веры и разума, иными словами, мудрость веры, использующей разум. Естественно, что она действует через язык и возникает благодаря труду и средствам разума, но в основе своей она сверхьестесственна, потому что живет и существует в вере. Т.о., с ней прежде всего (но не только с ней) связано движение нисхождения и сообщения божественного, которое требует своего рассмотрения. Это также непрерывная работа человека, его труда. Такая мудрость по своему обьекту божественна, по своему методу приспособления к нашим естественным манерам трудиться; хлеб, который мы получаем в результате, мы зарабатываем в поте своего лица.

3. Метафизическая мудрость в качестве собственного света имеет понимание бытия, взятого в чистом виде, на более высоком уровне – где действует абстрактная интуиция. Ее формальный обьект – не Бог в соответствии с его божественной тайной, а бытие в соответствии с его собственной тайной, ens secundum guod ens*. Она познает Бога лишь как причину бытия. Это – мудрость разума, она по своей сущности естественна. Она решает свои проблемы, целиком основываясь на том, что очевидно в природе и разуме. Она не включает в себя это сообщение, это сверхьестесственное сообщение и то изначальное благородство, творческо великодушие, которым первый Разум освещает каждого человека, приходящего в этот мир. Она целиком складывается в порядке последовательного движения человеческого разума к высшим истинам, которые им установлены и по праву ему доступны.

В силу присущего духу динамизма, с которым так интенсивно жил Фома Аквинский, низшая мудрость стремится к мудрости высшей. Дело не в том, что она была бы сама по себе бессильна по отношению к своему обьекту, что было бы абсурдно потому, что она тем лучше постигает свой собственный обьект, чем более пробуждается в ней желание более высокого знания, и кроме того, в этом смысле он создает в ней пустоты, которые она сама заполнить не может. Она стремится к этому не потому, что плохо и недостаточно знает свой предмет, к которому она так сильно стремится, а потому, что знает его хорошо. Чем больше она пьет, тем сильнее ее жажда. Чем больше метафизика постигает свой предмет – бытие, тем больше она стремится познать причину бытия, и, стремясь к этому, раздвинуть рамки дискурса и в самом дискурсивном мышлении придерживаться высот духовности; она прекрасно знает, что боги завидуют ей: определенности ее данных и четкости ориентиров, кристаллизации сверхчувственного опыта, более неопровержимого и яркого, чем те данные, которые чувства поставляют физическим наукам. Чем больше мистическая мудрость познает Бога опытным путем, тем больше она стремится к абстрактному ее видению. И каждый раз высшая ступень дает душе то, что низшая ступень заставила ее желать.

В этой связи возникает закономерный вопрос: как исполняются те пожелания, если не благодаря животному дару, вытекающему из чистого Акта? Они не только их исполняют, ни и углубляют и бесконечно усугубляют, и в этом движении снизу вверх мы не можем не увидеть, в какой момент оно началось. Во всяком случае ясно, что чем больше душа его приемлет, тем более в ее глубинах пробуждается энергия, с помощью которой она воспаряется ввысь. Так совершается весьма примечательная активизация, которую дает богословие с помощью созерцания, а метафизика – с помощью богословия. И это взаимодействие происходит вовсе не насильственно, а естественно и спокойно, как смена приливов и отливов или времен года. Только такой ценой, при этом непременном условии поддерживаются в мире и между тремя конкурирующими и взаимодействующими типами мудрости порядок и гармония, жизненное единство, сила и гибкость.

Автор(ы) статьи: Ромах Н.И., Полякова Т.А.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Формирование представлений о менталитете социума и менталитете личности в историко-философском знании, приблизившим современное понимание менталитета как феномена общественно-культурной жизни, непосредственно связано с накоплением знаний о человеке как социально-биологической целостности и эволюцией общества в ходе естественноисторического развития.

Человек обладает соответствующими характеристиками как общественно — историческое и природное существо. Мыслителями древности было замечено, что вся общественная жизнь, сам человек, его знание действуют согласно природным законам и закономерностям и в этом смысле являются частью природы. Хотя связь «природа — человек» в известных философских концепциях получила различную трактовку. Учёная мысль постигла главное: единство человека и природы в практическом и философско-теоретическом плане означает, прежде всего, подчинение человека, осознанно или неосознанно, тем всеобщим закономерностям, которые управляют развитием всей природы. Не исключается, при этом, что сам человек, благодаря, прежде всего сознанию, активно воздействует на материальный мир. Бытие конкретной социальной общности, уклад жизни, общественные системы не формируются произвольно. Элемент случайности, хотя и присутствует, но в целом особенности социального и культурного функционирования общности обуславливаются не субъективной волей правителя, не только внешними воздействиями (геополитическое положение страны, географические и природные условия и др.), но и факторами внутреннего порядка. Любая социальная общность характеризуется распространённым для неё психотипом людей, сформировавшимся благодаря нивелировке в рамках той или иной культуры, индивидуальных различий её членов, рядом других особенностей, связанных с типом культуры, религией. Каждый народ развивается в определённом социокультурном контексте, то есть в определённой совокупности культурно-исторических условий. Для социальной общности и для конкретного человека свойственна соответствующая «картина мира», особенности осознавания и восприятия окружающего, характерные для данной социальной общности представления о сверхъестественном и «идеальном», смысле жизни, о способах реализации своего потенциала и многое другое, всё то, что наполняет и определяет менталитет, ментальность общества.

«Картина мира» определённой социальной общности складывалась на протяжении веков в тесной связи с развитием человеческого мозга, во многом под воздействием внешнего влияния на сознание индивидов. На смену примитивным физическим методам в решении задач выживания общности, то есть методам негативно-мотивационного плана, в своё время пришли первые элементы интроспективного подавления обществе в виде обычаев, табу, уклада, внедряемого в сознание членов социума с момента их появления на свет. Результаты формального влияния явно или неявно проявляются на каждом этапе, прежде всего, через общественное или массовое сознание индивидов и социальных общностей. Не случайно, по-видимому, взамен трудно переводимому на русский язык понятия «менталитет» до недавнего времени в отечественной литературе использовались понятия «сознание», «общественное сознание», «массовое сознание».

Введение понятия «ментальности», «менталитета» в научный оборот побуждает по-новому подойти к изучению идей, доктрин, научных, эстетических, политических и иных теорий, а также идеологий. При этом главной целью является совершенствование инструментария научного (философского, социологического, исторического, политологического) знания. Характеристики менталитета как «глубинного уровня сознания», неоднозначны и оставляют пространство для субъективных интерпретаций. Можно рассматривать менталитет как часть социальной информации, передающейся преимущественно через механизмы массового сознания, мало подверженной изменениям, обеспечивающей единство духовной сферы в её развитии. Но не следует отождествлять менталитет с массовым или общественным сознанием, поскольку менталитет, ментальность предпочтительнее рассматривать не в рамках общностей, групп, имеющих стохастический, статистический, ситуативный, гетерогенный характер, отличающийся синкретностью сознания, которое характерно для всякой общности, возникающей в результате перекрещивания, пересечения различных типов группового сознания в пределах действия отдельной группы, вплоть до межгосударственных образований, движений (подобные формирования в современном обществе возникают в массовых количествах – разного рода формальные и неформальные группы, всевозможные массовые общности, в которых с той или иной степенью интенсивности, по собственному желанию или вопреки ему приходится действовать множеству людей).

Неопределённость, расплывчатость понятия «ментальность», на которые указывают современные исследования, обусловлены не только тем, что понятие это ещё недостаточно логически прояснено. Предмет не очерчен чётко, но повсюду присутствует в ткани истории. По существу, во всех без исключения её проявлениях могут быть обнаружены те или иные симптомы коллективной психической жизни, её «обыденные», индивидуализированные и безличные аспекты и автоматизмы или содержание сознания, которое выражено неявно и таится в потаённых глубинах социальной или индивидуальной психики.

Несмотря на неопределённость и неоднозначность понятия «менталитет», — это термин, которым «новая историческая наука» обозначает главный предмет своего анализа: социально-психологические установки, привычки сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Ментальности диффузны, разлиты в культуре и обыденном сознании, не организованы в законченные и продуманные системы. По большей части они не осознаются сами людьми, обладающими этим видением мира, проявляясь в их поведении и высказываниях помимо их намерений и воли. Ментальности выражают не столько индивидуальные установки личности, сколько в неличную сторону общественного сознания, проявляющуюся в языке и других знаковых системах, в обычаях, традициях и верованиях.

Понятие «менталитет» ведет свое происхождение из латинского языка от слова mens (mentis), — ум, мышление, рассудок. В большинстве европейских языков этот термин активно употребляется в научной литературе примерно с середины XIX века.

Менталитет, в понимании зарубежных ученых, включает в себя чувства, симпатии и антипатии, образы, представления о человеке и его месте в мире. Причем все эти представления и ощущения не подвергнуты логической систематизации, осмыслению. Они связаны не столько с сознанием, сколько с подсознанием; если сознание регулирует мышление человека, то менталитет регулирует его поведение.

Одним из первых, развернутую, но несколько иную дефиницию менталитета дал Г. Бутуль в монографии «Менталитет». Он предлагает такое определение: «Менталитет — это совокупность идей и интеллектуальных установок, присущих индивиду и соединенных друг с другом связями или отношениями веры».

В «Большом энциклопедическом словаре Ларусса» менталитет определяется как «совокупность умственных привычек, верований, психических установок, характерных для какой-либо общности людей или группы; состояние ума склад мышления».

В понимании этого термина французскими учеными и их последователями — М. Блоком, Л. Февром, Ж Ле Гоффом, Ж. Дюби, Ф. Броделем (который, впрочем, внимания ментальности уделяет мало), А.Я.

В нашей же научной литературе существует большое разноречие в том, что должно вкладываться в понятие менталитет. У Гуревича ментальность выступает как один из пластов социальной целостности. Все особенности исторической ментальности – восприятие времени и пространства, отношение к природе и сверхъестественному, понимание возрастов человеческой жизни, трудовая мораль и отношение к богатству и бедности, право, мир эмоций – являются обнаружениями человеческой личности. Без ее истолкования нельзя подойти к проблеме ментальности. При этом ученый ведет речь не о совокупности ценностей, а именно о постижении ментальности. Все упомянутые культурные феномены как раз в личности организованы в единую систему. Они находят выражение в ее сознании и бессознательном. Культурные самообнаружения направляют активность личности, придают человеческому поведению исторически своеобразные формы, специфический стиль. Однако в теории ментальности слабо разработаны категории индивидуальности, т.е. отдельного человеческого экземпляра, и личности.

Не считая нечеткость понятия «ментальность» слабостью, Гуревич допускает существование таких феноменов, которые очень трудно описать и определить. Очевидно, что человек не только обладает определенной ментальностью, но и она им «обладает». Человеческое сознание «погружено» в эту глобальную среду, что полностью не осознается самим человеком. В свою очередь, сознание включает в себя несколько пластов, в которых по-разному отражается и распределяется ментальность. Для полного проникновения исследователя в исследуемый феномен необходимо его структурировать.

Так важнейшей задачей современной культурологии является более глубокое исследование менталитета. Содержание менталитета всегда будет либо дополняться, либо ограничиваться в зависимости от угла рассмотрения отдельными учеными. При всей неоднозначности и неопределенности в терминологии и методологии в отечественной науке были предприняты серьезные попытки подвергнуть феномен ментальности структурно-функциональному анализу. Необходимо назвать имена, прежде всего А.А. Пелипенко, И.Г. Яковенко, В.В. Козловского, Г.Н. Дрепы, А.Н. Дмитриева, Э.Я. Дмитриевой, А.А. Кругловой, О.Г. Усенко. Однако подобных работ сравнительно немного, и они дают импульс дальнейшей исследовательской практике.

Результаты современных исследований социальной сферы, а также накопленный опыт при введении понятия «ментальности», «менталитета» в научный оборот побуждают по – новому подойти к изучению проблем массового сознания, самосознания личности. Изучение менталитета личности как философской проблемы, таким образом, будет способствовать преодолению отвлеченности той философии, которая привыкла рассуждать категориями « сознание», «народ», «общество». Менталитет личности, с одной стороны, объединяет все индивидуальные качества человека (природные, социальные, духовные), с другой стороны, делает упор на неповторимость, уникальность личностного начала.

Наши исследования посвящены проблемам формирования менталитета личности в конкретных социокультурных условиях, изучению так называемой социальной памяти, являющейся отражением менталитета и проявляющаяся в виде традиций, обычаев, мифов.

Актуальность выбранного нами направления, таким образом, обусловлена необходимостью изучения менталитета личности как уникального социального явления, охватывающего образ мышления и поведения, характерного для конкретного человеческого индивидуума и обусловленного как врожденными качествами человека (физические данные, темперамент, талант и др.), так и индивидуальным социальным опытом, где нравственное воспитание и ценностные ориентации играют ключевую роль, является важной философской проблемой.

Литература

1. Герушинский Б.С. Менталитет и образование: Учебно-методическое пособие для студентов. М.: Ин-т практической психологии, 1996. – С. 124.
2. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Искусство, 1984. — С. 9.
3. Гуревич П.С. Культурология: элементарный курс: Учеб. пособие. – М.: Гардарики, 2001. – С. 336.
4. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994. – С. 367.
5. Коротаев В.И. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20-30 годы). Архангельск, 1993. – С. 109.
6. Марченко М.Н. Менталитет: широкий и узкий план рассмотрения. Ижевск, 1994.- С. 128.
7. Ментальность россиян: Специфика сознания больших групп населения России. – М.: РА Образования. Психологический институт; Имидж-контакт, 1997. – С. 7.
8. Пушкарев Л. Н. Проблемы менталитета // Преподавание истории в школе. 1995, 2.
9. Пушкарев Л.Н. Понятие «менталитет» в современной зарубежной историографии // Российская ментальность. — М., 1998. — С. 83.
10. Розанов В.В. Российский менталитет: история и современность. Сборник научных трудов. (История и политология). Вып. 2. СПб., 1993. – С. 112.

Автор(ы) статьи: Полякова Т.А., Ромах Н.И.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Генезис понятия «менталитет» можно представить и обосновать, руководствуясь различными императивами. В отечественной литературе понятие «менталитет» интерпретируется в основном с ориентацией на зарубежные источники и исследования зарубежных ученых. Слово mentalite считается непереводимым на другие языки (хотя в английском есть слово mentality, a в немецком Mentalität). Его трудно перевести однозначно. Это — и «умонастроение», и «мыслительные установки», и «коллективные представления», и «воображение», и «склад ума», «мироощущение», «мирочувствие», и связано с именами ученых анналистов. В этом же ключе дается ряд определений менталитета в современном американском словаре, где данное понятие интерпретируется как сущность интеллектуальных способностей и одаренности человека; направленность или состояние разума, состояние памяти человека [1].

Неопределенность, расплывчатость понятия «ментальность», на которые указывают современные исследователи, обусловлены не только тем, что понятие это еще недостаточно логически прояснено. Предмет не очерчен четко, он повсюду присутствует в ткани истории. По существу, во всех без исключения ее проявлениях могут быть обнаружены те или иные симптомы коллективной психической жизни, ее «обыденные», не индивидуализированные и безличные аспекты и автоматизмы. То содержание сознания, которое не выражено эксплицитно и намеренно, коренится в потаенных глубинах социальной и индивидуальной психики.

Несмотря на неопределенность и неоднозначность понятия «менталитет», — это термин, которым «новая историческая наука» обозначает главный предмет своего анализа: социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Ментальности диффузны, разлиты в культуре и обыденном соз нании, не организованы в законченные и продуманные системы. По большей части они не осознаются самими людьми, обладающими этим видением мира, проявляясь в их поведении и высказываниях как бы помимо их намерений и воли [3]. Ментальности выражают не столько индивидуальные установки личности, сколько в неличную сторону общественного сознания, будучи имплицированы в языке и других знаковых системах, в обычаях, традициях и верованиях [6].

Из всего многообразия встречающихся в современной литературе определений менталитета, на наш взгляд, можно выделить несколько типов. Среди них описательные определения, в которых акцент делается на перечисление всего того, что объединяется в понятии «менталитет», «ментальность» и является общим для данной социальной общности. В «исторических» определениях особое внимание обращается на процессы социального наследования, на традицию. Недостатком таких определений является подчеркивание стабильности и неизменности менталитета, упускаются из виду активность человека, действие различных факторов, влияющих на развитие и изменение ментальности. Нормативные определения делятся на две группы. Первая — определения, ориентирующиеся на идею образа жизни. То есть образ жизни, которому следует та или иная социальная общность. Вторая группа — определения, ориентированные на представления об идеалах и ценностях. Термин «менталитет» также используют в качестве синонима понятия «система ценностей» без всяких на то оснований. Система ценностей — подвижное образование, способное изменяться без серьезного изменения ментальности. Общими могут быть не Ценности, а неосознаваемые приемы выработки ценностных суждений. Менталитет — не система ценностей, а система способов оценивания. Ценности определяют менталитет. Менталитет — это элементы сознания, содержащие оценочное отношение к действительности и оказывающие влияние на формирование системы ценностей и, значит, на функционирование конкретной социальной общности. Психологические определения выделяют либо процесс адаптации к среде, либо ориентируются на формирование привычек, либо процесс научения, иногда акцентируют внимание на роли отдельных особенностей психики человека, «человеческой энергетики» в формировании менталитета и, наконец, «чисто психологические определения». В каче стве одной из иллюстраций может послужить концепция коллективной ментальности, сложившаяся в отечественной историографии, социоисторической психологии, которая имеет свои аналоги в таких конструкциях как, например, «социальный характер» [6]. В структурных определениях, акцент делается на структурную организацию менталитета (такие определения претендуют на то, чтобы предлагать набор системных качеств менталитета, характеристики его структуры). Относящиеся к данной группе определения наиболее распространены. Как правило, это определения, характеризующие менталитет как наличие у людей того или иного общества, принадлежащих к одной культуре, общего умственного инструментария. Что, по мнению приверженцев этой точки зрения, дает им возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социальное окружение и самих себя [8]. Менталитет обозначается как «национальный космопсихологос», как своеобразная память народа о прошлом; глобальный, всеобъемлющий «эфир» культуры [7]. Генетические определения рассматривают менталитет с точки зрения его происхождения. Их можно разделить также на несколько групп: менталитет определяется как продукт или артефакт; акцент делается на идеях, идейных истоках и особенностях общественного сознания, духовности, присущей конкретной социальной общности, «духе народа». Известно немало трудов отечественных авторов об особенностях народного духа русских, которые не призваны заимствовать духовную культуру у других народов.

Культурологические определения представляют менталитет как «эфир культуры», как феномен, связанный со сферой социокультурного бытия личности и социальной общности, с развитием культуры и всем тем, что отличает человека от животного. В русском языке есть близкие понятия для обозначения нюансов духовной жизни народа — «дух эпохи», «мироощущение», «мировоззрение», «образ мыслей», «духовность». В ряде случаев понятие «менталитет» отождествляется с понятиями «массовое сознание», «общественное сознание», «неосознанное». Менталитет, пишет М.А. Барг, — это, совокупность символов, необходимо формирующихся в рамках каждой данной культурно-исторической эпохи и закрепляющихся в сознании людей в процессе общения с себе подобными, то есть путем повторения. Эти символы (понятия, образы, идеи) служат в повседневном обиходе онтологическим и функциональным объяснением, способом выражения знаний о мире и человеке в нем. Идентичность менталитета среди его носителей обусловливается в конечном счете общностью исторических условий, в которых формируется их сознание, и проявляется она в их способности наделять одним и тем же значением одни и те же явления объективного и субъективного мира, то есть то ждественным образом их интерпретировать и выражать в одних и тех же символах [2]. К культурологическим определениям мы относим некоторые из модальных менталитетов, например, православно-русский, другие распространенные религиозные менталитеты.

Менталитет часто сравнивают с «почвой культуры». Эта «почва» способствует появлению тех или иных систем ценностей, но сам их набор настолько велик, что среди носителей одного и того же менталитета могут встретиться антагонистические системы ценностей. В группе культурологических определений могут рассматриваться также те из них, авторы которых склонны к обобщению и рассматривают менталитет как некий «код» культуры, свойственный всем народам, как совокупность нравственных норм и ценностей в виде бессознательных культурных кодов, или естественного морального языка. Благодаря своей всеобщности моральные нормы, якобы, образуют основание для всех других ментальных состояний личности [5].

Ряд ученых ментальность, менталитет рассматривают в зависимости от субъективных представлений о его природе, структуре. В данную группу можно отнести так называемый стихийно-мозаичный менталитет, например, «женский» или конгломерат, составляющее других менталитетов: криминально-групповой, продукт масскульта или влияния средств массовой информации. Также выделяются менталитеты, которым даются определения с ориентацией на профессиональные группы, идеологические и иные пристрастия.

Нередко в литературе предлагаются типы коллективной ментальности: «идеациональный», «прагматический», «естественный», «идеалистический» и рассматриваются как стадии разви тия национального менталитета. При этом, допускается их наличие в общественной среде как диахронно (исторически), так и синхронно (одновременно). То есть в реальном обществе указанные типы присутствуют в различных сочетаниях, и на них воздействуют различные социокультурные обстоятельства.

В определениях «смешанного» типа в понятии «менталитет» сопрягают социально-культурологический анализ и психологизаторскую интерпретацию, что позволяет использовать его в диапазоне от специально исторических тем до общегуманитарных рассуждений [9].

Иногда ментальность, менталитет относят к бессознательному или отождествляют с феноменами бессознательного. Данные воззрения восходят, как правило, к представлениям о «мировидении», «мироощущении» примитивных обществ. Вклад в изучение бессознательного внесли отечественные и зарубежные ученые. Представляют интерес теории и исследования, изучающие «пограничные» феномены общественного сознания (К.Юнг, 3.Фрейд, Э.Фромм, С.Гроф). В то же время феномены бессознательного, архетипов, коллективного бессознательного и т. д. не являются тем же, что и менталитет, отражают качественно иные, нежели менталитет, явления общественного сознания. «Бессознательность» — не характеристика менталитета, так как «он бессознателен лишь отчасти»: его носители не осознают, что мыслят по определенной схеме, но сама схема имеет свою рациональность. Причем, упорядоченность и логичность схемы — один из важнейших гарантов воспроизводства социальности для общества в целом.

Все рассмотренные подходы к определению менталитета не являются взаимоисключающими, но каждое само по себе представляет достаточно узкий контекст. В каждом из указанных подходов в качестве определяющей сущности выдвигается какая-либо одна из сторон деятельности социума и личности: психологическая, духовно-культурная, социальная и др. Иногда авторы настаивают на абсолютизации одной из этих сторон, например, психологической или социальной. Представители социологической и философской трактовки ментальности сводят ментальность к специфическим, культурно определенным и закрепленным социально стереотипам поведения и мышления, к системе «иерархически соподчиненных приоритетов ценностей», способных преобразовываться в культурно-поведенческие и культурно-мыслительные автоматизмы. Неприемлемость психологической трактовки ментальностей некоторыми авторами объясняется «универсальностью» человеческой психики и, соответственно, «универсальностью» психических механизмов, опосредованных культурой, которая, якобы, выступает основным источником менталитета, придает различную форму универсальным по своей природе психическим явлениям [10].

Немало того, что объединяет указанные выше определения менталитета. Во-первых, признание того, что характеристики менталитета определяются состоянием человеческого общества, социальной общности; во-вторых, менталитет изменчив; в-третьих, менталитет, его существование и развитие связано с социальной информацией, которая передается от поколения к поколению и благодаря новой социальной информации; в-четвертых, функционирование менталитета связано с культурой; в-пятых, менталитет проявляется через различные символы, которыми пользуется конкретная социальная общность и личность — вербальные и невербальные.

Менталитет — это исторически сложившаяся устойчивая система культурных, этнических, психологических, умственных установок, предрасположенностей индивида и общности, которой свойственна относительная стабильность, благодаря уникальной «архитектонике» нервной системы, детерминирующей способы мировосприятия, оценивания представителями данной общности окружающей действительности, и поведение. Предпочтительнее целостный взгляд на природу менталитета, носителями которого являются и отдельный человек, и общность. Менталитет основывается на части социальной информации, циркулирующей в обществе, детерминируется социально-экономическим, культурным бытием, всем образом жизни общества.

Менталитет — переменная величина, изменяющаяся от эпохи к эпохе связанная с общественным и индивидуальным сознанием. Сущность менталитета — его неосознанность или неполная осознанность — это состояние души и психики в той или иной ситуации. Деятельность человека сама по себе еще не выражает творческого отношения к действительности. Личность должна иметь ценностную ориентацию, одухотворяющую саму деятельность. К базовым ценностям, выражающим сущности, творческие силы и потенции мы относим ценности знания, труда, отношения к природе («как к храму»), к другим людям и т. п. Как бы ни изменялся менталитет, сущность его в системообразующих аспектах сохраняется. Однако в определенной социокультурной среде происходит «насыщение», «напоминание», «возрастание» его начала, оно приобретает все более обогащенные формы своего выражения. Чтобы раскрыть природу и специфику менталитета, его следует изучать в контексте конкретной культуры и конкретной действительности [6].

Литература

1. The American heritage dictionary. N.Y. 1991. P. 786.
2. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1984 С. 3, 4.
3. Гуревич А.Я. Изучение ментальности и проблема исторического синтеза // Споры о главном М., 1993; Он же. Исторический синтез и Школа Анналов. М., 1993.
4. Кельберг А.А. Историческая психология как знаковая система: К вопросу о национальном менталитете. СПб., 1994. С. 29.
5. Логинова А.Н. Тенциарная цивилизация: широкий план менталитета // Менталитет: широкий и узкий план рассмотрения. С 37, 40.
6. Полякова Т.М. Менталитет полиэтнического общества. М., 1998, С 54.
7. Российская ментальность. //Вопросы философии. № 1, 1994.
8. Шевяков М.Ю. Менталитет, сущность и особенности функционирования. Волгоград, 1994. С. 14, 15.
9. Шкуратов В.А. Историческая психология на перекрестках человекознания //Одиссей. М, 1991. С. 109.
10. Этническая культура: проблема самосохранения в современном контексте. Нальчик, 1997. С. 178, 179.

Автор(ы) статьи: Четвертакова Ж.В.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Развитие русских как национальности из разрозненных племен, было длительным процессом. Биосоциальное единство, социально-культурная близость, материальная культура, религиозно-духовная близость формировались медленно.

Решающими причинами деятельности и сложности процесса формирования Российского суперэтноса стали сравнительно низкая плотность населения, гораздо ниже, чем в западной Европе, Китае, Индии, а так же длительный, растянувшийся на многие столетия процесс внешней колонизации. Российский суперэтнос формировался на Восточно-европейской равнине, на которой располагались славянский и тюркский центры кристаллизации Российского суперэтноса. Тесные хозяйственные связи между славянскими, тюркскими и финоугорскими народами, проживавшими на этой общей территории, обусловили взаимодействие культур этих народов, заимствование многих элементов мировоззрения, культуры друг у друга.

Стержнем и ядром великорусского психологического типа выступает славянское начало. Славянская группа языков (восточные, западные, южные) входящие в индоевропейскую общность, к которой так же относились восточные группа (индийцы, иранцы, армяне, таджики) и западноевропейская (англичане, германцы, французы, итальянцы, греки).

Многие ученые полагают, что прародина идоевропейцев находилась на юге современной России и Украины (См. История России с древнейших времен до конца ХVII века/под ред. А.Сахарова. М.,1997.).

В свою очередь ученые — ведисты полагают, что прародиной многих народов, в том числе и индоевропейцев, является полярные, приполярные и заполярные области современной Евразии. Эту гипотезу косвенно подтверждают новейшие исследования океанографов и палеонтологов, которые пришли к выводу, что 30 –15 тыс. лет до н.э. климат Арктики был достаточно мягким, а Северный Ледовитый океан был теплым. Такие климатические условия не исключают существование в данных широтах очага древней цивилизации.

Источником для выдвижения подобной гипотезы послужила мифология. Именно мифология, по мнению А.Лосева, дает исходные идеи современной науке. (Лосев А. Из ранних произведений. М., 1990. С. 404.) Миф – это закодированные в знаково-символической форме реальные события далекого прошлого, стародавние общественные отношения и нормы поведения. Человек неразрывно связан со знаками и символами, выступающими обобщающими реальными ориентирами. Превратившись в утвержденный и принятый текст, они отражают самодовлеющую, автономную самостоятельность, выступая в форме некоторого окончательного критерия для действия людей. Подобная упорядоченность проецируется на общественные отношения в виде определенного строя, запретов и алгоритмов действия. Критический анализ мифа дает возможность реконструировать архаические формы сознания древних людей.

Сведения о древней полярной цивилизации, как полагают ученые — ведисты, зафиксированы во многих культурах (древнеегипетской, древнегреческой, древнеримской и т.д.) (См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) В историю она вошла под названием Гипербореи. Этнотип гиперборейца означает «те кто живет за Борем (Северным ветром)» или просто «те, кто живет на Севере».

Предположительно Гиперборея находилась где-то между Белым морем и Финским заливом Балтики, со столицей в городе Словенске, рядом по побережью Ледовитого океана, находились другие легендарные земли – Бьярмия и Беловоды (Асов А. Арии пришли с Севера//Наука и религия. 1996. № 1.; Асов А. Урал сокровенный//Наука и религия. 1996. № 7.).

Гиперборея, как предполагают ученые — ведисты, была высокоразвитой цивилизацией. Плиний Старший так описывает жизнь в Гиперборее: «… счастливый народ, который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами … там неизвестны раздоры и всякие болезни, смерть приходит там только от пресыщения жизнью» (Лосев А.Ф. Античная мифология в историческом развитии. М., 1957. С.405.).

В целом жизнь в Гиперборее ассоциировалась с «золотым веком» — царство счастья, добра, справедливости и изобилия. Этому изобилию способствовали климатические условия, которые давали возможность направлять свой потенциал на занятие различными искусствами. В частности А.Асов предполагает, что гиперборейцы родоначальники астрологической науки. Они знали не только суточные, годовые, но и эпохальные вращения небесного свода. Наблюдали за солнцем, Луной иными планетами. Успели вычислить координаты небесных тел, предсказывать будущее. Эти знания были записаны на зодиакальном блюде, которое досталось грекам и через тысячи лет стало достоянием современной астрономии и астрологии. (Асов А. Звездная мудрость гиперборее// Наука и религия. 1995. № 12. С.16-18).

Косвенным подтверждением данной гипотезы может служить находка экспедиции «Гиперборея 98» — «галереи знаков». Предположительно, что данный комплекс мог быть реальной обсерваторией, которая служила для определения каких-либо дат, связанных с движением Солнца, Луны или иных небесных светил (Зеленцов С. Обсерватории – 15 тыс. леит// Наука и религия. 2000. № 1. С.56.) «Золотой век» Гипербореи у русского народа сохранился в виде сказочного образа Золотого царства – источника богатства, благополучия и процветания. В последствии он был трансформирован в легендарный остров Буян – сосредоточение творческих сил.

Природные катаклизмы (новая эпоха похолодания) приводят к гибели цивилизации и движению древних народов с Севера на Юг, через Северо-западную и Центральную часть современной России, вдоль Уральского хребта и по берегам рек Волги и Оби. Это было не хаотическим движением, гиперборейцы обладали знанием (возможно и интуитивно) «выбирали для своего продвижения и временного расселения такие сакральные места, которые особенно активизировали естественную энергетику человека, а также упрощали каналы его взаимосвязи с ноосферой» (Демин В. Магическими путями Севера//наука и религия. 2000. № 9. С. 45.) Неслучайно таким эзотерическим местом является спиралевидный южно-уральский город – Аркаим, датируемый XVIII – XVII вв. до н.э. (там же с. 46.).

Новые условия существования требовали от славян выработки жизнеспособных стереотипов. По мнению А.Гумилева любая этническая история имеет 3 параметра: 1) Соотношение каждого этноса с его вмещающим и кормящим ландшафтом, причем утрата этой связи невосполнима: упрощается, а вернее, искажается и ландшафт, и культура этноса. 2) Вспышка и последующая утрата пассионарности: этногенез – как энтропийный процесс. 3) Выделение из этноса отдельных персон и консорций (сект, изменяющих стереотипы поведения и отношение к природной среде на обратное (Гумилев Л. Панченко А. Чтобы свеча не погасла. Л., 1990. С. 32.).

Однако глубинное информационное поле Вселенной кодирует и хранит любую информацию, исходящую от живых и неживых структур. (Двойрин Г.Б. Единая галогрофическая информационная теория вселенной. СПб. 1996. С. 67.) Причем такая информация не хранится пассивно, а отрабатывается, перерабатывается и предается в необходимых дозах, в необходимое время и в необходимом направлении. Процессы эти невозможны без непрерывной энергетической подпитки и информационного круговорота, в ходе которого возникают устойчивые смысловые структуры, сохраняемые и передаваемые от одних носителей к другим.

На генетическом уровне, запись первичной информации происходит на квантово-волновом уровне. Информация, таким образом, поступая из организма, но обусловлена космическими факторами. Гены принимают ее и передают от клетке к клетке. Частным случаем выступает и феномены сознания, проявляясь в неразрывной взаимосвязи с другими объектами структурами окружающего мира. Глубинные силы обеспечивают мышление, генетическую преемственность поколений, прием и передачу всех видов информации в пределах целостных материальных систем. Поэтому ряд авторов истоки психологических характеристик, неповторимость русского народа связывают с гиперборейской традицией. Неслучайно Дугин А. пишет: «1. Самосознание народов и наций, традиционно населяющих территорию Росси, коренным образом связано со спецификой сакральной географии этой территории. 2. Эта специфика выражается на символическом языке древнейшего арийского, индоевропейского мифа (сдвинувшегося постепенно в сферу бессознательного). 3. Земли России в комплексе сакральной географии занимают центральное место в согласии с древнейшей логикой астрономических и астрологических соответствий. 6. Древнейшие структуры, национального миросозерцания сохраняются на уровне психических архетипов вплоть до сегодняшнего дня, во многом предопределяя исторические события» (Дугин А. Континент Россия. М., 1990. С. 64.).

Арийское наследство, принесенное славянами на евразийскую почву, сохранилось в форме стойких мифологических воззрений. Можно выделить несколько слоев и архетипов, которые соответствуют формационным и цивилизационным реалиям. Эпоха космического яйца. Эпоха космического колеса. Эпоха космического древа. Эпоха космического коровы. Эпоха космического коня. Эпоха космизированной земли. ( См.: Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.).

Представление о яйце – это наиболее архаический архетип. Космическое яйцо – это Вселенная. Звездное небо это скорлупа, окружающая Землю. Яйцо возникает не само по себе, а ассоциируется с несушкой, т.е. Творцом, оно же дает жизнь. Вследствие этого его олицетворяли с Солнцем – источником весеннего возрождения.

Подобный образ закреплен в Жар-птицы, которую похищают силы Тьмы (Зимы) но она успевает снести золотое яйцо – источник последующей жизни, света и тепла. С архетипом яйца, тесно связано и космическое колесо. Символизирующего круговорот во Вселенной, цикличность времен, смену дня и ночи, а также времен года – весны – лета — осени – зимы. Данные сюжеты нашли своё выражение в сакральных обычаях и обрядах и прослеживаются на протяжении всей истории русского мировоззрения.

Блуждания Солнца в течение Полярной полугодичной ночи и полугодичного дня закодированы в спирали. Спиральная тематика, в которой выражен глубокий древнеарийский вселенско-космический смысл трансформировалась, в самые различные формы и дошла до сегодняшних дней. Это и русская традиционная вышивка, головной убор, русская утварь и предметы домашнего обихода – украшенная солярно-кружевным орнаментом, и знаменитый русский хоровод. (См.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.) Внутренне устройство дома славян было принято украшать солярными мотивами. Это несло двоякую смысловую нагрузку: во-первых, показывало причастность человека к космической стихии; а во-вторых, защищало от темных сил. Данная символика популярна у северных народов – эвенки, коряки, долганы, эскимосы.

Архетипы дерева символизируют мудрость жизни, преемственность поколений. Корни – это прошлое, крона – устремлена в будущее. Этнографы регулярно констатируют стойкую и повсеместную веру в целительную силу деревьев. (Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995.) Во многих районах – особенно на Севере и в Сибири – деревьям и кустам по-прежнему приносят плоды, а ветки либо завивают, либо украшают лентами. Кое-где до сих пор старые душистые деревья считаются наделенными целительной силой: чтобы ей воспользоваться, нужно прислониться к стволу, залезать в дупло или пролезать через него, если оно сквозное. Все это восходит к Гиперборейской традиции. Преклонение перед деревьями тесным образом связано с тотемным прошлым древних ариев. Это относится к периоду распада некогда единой этнической структуры. Возникла необходимость отличать «своих от чужих»- что привело к появлению тотемов. Поскольку в те далекие времена люди не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе подобных – защитников и союзников. Отголоски тотемного прошлого можно увидеть в орнаменте, узорах, вышивках, резьбе, росписи, на крышах — это коньки и петушки, на полотенцах и рубашках – утицы. Тотемное прошлое живет в именах и фамилиях Древней Руси. (См. Веселовский С.Б. Ономастикон. М, 1974.) В современных условиях прослеживается в геральдической истории.

Культ коровы уходит своими корнями в ту стадию развития человеческой цивилизации, когда она перешла к оседлому образу жизни и скотоводству. Эпоха быка непосредственно сопрягается с Эпохой колеса, поскольку бык был основной тягловой силой в миграциях индоевропейцев. Во многих мифологических и религиозных системах Бык – это символ могущества и богатства. Бык отождествлялся с Быком в одной из своих ипостаси. Данный архетип тесным образом связан с космическим символом Коня. Неотделимый спутник небожителей. Славяне верили, что Святой (общеславянский бог) садится ночью на коня и устремляется в небо, на врагов славян истребляя их. (Демин В. Тайны русского народа. М., 2001.) Отсюда летающий конь – любимый образ русского фольклора. Архетипы космических животных неисчерпаемый источник духовных сил пронизывал все искусство Руси – России.

Однако Луна, Солнце, Звезды — это не весь Космос. Неотделимой частичкой Вселенной является и сама Земля. Человек неразрывно связан с Землей. Но сын Земли – сын Космоса, значит он сам – частичка этой Вселенной. Архаичное мифологическое мировоззрение сформировало образ Великой матери, в народном сознании он закреплен как Мать сыра Земля, уходит своими корнями в доисторическое прошлое – эпоху матриархата.

Таким образом, информация, гиперборейская мудрость, закодированная в знаках и символах, прошла, через века закрепилась на уровне бессознательных архетипов. «В основе объединения всех наций и народностей современной России лежат и архетипы язычества и они «держат на себе» великий российский суперэтнос как единство этнического многообразия. (Российская цивилизация. М., 2001. С.333.)

Автор(ы) статьи: Бобылева Е.B.
Раздел: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Ключевые слова:

не указаны

Аннотация:

не указана

Текст статьи:

Имея глубокие корни в русской культуре понятия Правды и Истины несут в себе очень важную информацию о способах мышления русского человека, о своеобразии национального характера и менталитета.

Эти понятия весьма похожи по своему общеупотребительному смыслу, но с другой стороны они имеют абсолютно разное этимологическое значение. Если основой слова «правда» является древнерусский корень «правъ» – прямой, правильный, которая ассоциировался с правилом, нормой поведения, так как исконно означала на Руси – обет, обещание (дал крепкую правду), присягу (дали правду всей Землею). То понятие «истина» определяется через связь с определенным стабильным порядком (природным или правовым), то есть исходный устойчивый порядок есть основа истины, изначальная истина.

Следовательно можно говорить о том, что если правда указывает на должное, то истина – на сущее. А мировоззренческое выделение областей сущего и должного является фундаментальным для человеческого бытия, так как само существование человека на Земле предполагает приспосабливание его к уже существующим условиям, порядку вещей, с одной стороны, и удовлетворение своих основополагающих потребностей, фундаментальных интересов через установление особых правил, норм — с другой.

Таким образом, уже на уровне этимологии обнаруживается, что правда и истина несут в себе типологически различные знания. Проблема взаимосвязи этих двух неодинаковых по своему характеру типов знания является весьма актуальной. С одной стороны, в любой культурной системе сферы сущего и должного должны быть особым образом согласованы между собой, т.к. иначе сама человеческая деятельность была бы затруднена, а с другой, должное не есть безусловный результат сущего. Поэтому устанавливаемая связь между ними в культуре далеко не ординарна.

Развитие данных понятий в русской культурной традиции можно проследить на примере анализа трех основных линий – мифологического мировоззрения славян, христианского периода и периода естественной, научной истины.

Для мифологического периода характерно деление мира на два противоположных друг другу времени – сакрального и профанного. Сакральное предполагает формирование исходных основ миропорядка, ключевых архетипов, основных норм поведения призванных регламентировать всю жизнь человека. Ориентация на исходный раз и навсегда установленный порядок для своего сохранения и поддержания в неизменном виде требовал от древнего славянина постоянного воспроизведения основных архетипических форм осуществляющийся на уровне обрядов сотворения мира и др. Ссылка на исходно установленный порядок, на закон предков здесь выступает в качестве основного и универсального способа мотивации и деятельности. Для древних славян характерно понимание мира как целостной системы. Все природные явления, жилища, пища, домашняя утварь все здесь имеет знаковый характер и различными способами кодирует принимаемые в качестве нормативных установления (вышивка одежды, орнамент утвари и домов, праздники и т.д.). Овладение такой картиной мира требует не понимания а скорее запоминания.

При таком мировоззрении сущее и должное, то есть Правда и Истина оказываются фактически слитыми в единое понятие. Таким образом, исходно установленный порядок есть одновременно и подлинно сущее, то есть истина, и нормативно должное, то есть правда. Исходный порядок, давая начало обычаю, указывая правдивость действий, воспринимается как правда. И вся деятельность общины направлена не на понимания причин данного порядка вещей, а на предотвращение его нарушений. Славяне верили, что нарушение предписанных, традиционных норм, правил поведения неминуемо навлечет беду на человека, сделает его несчастным.

Таким образом, на данном историческом отрезке развития русской культуры соотношение Правды и Истины характеризуется синкретичностью понимания смысла данных концепций. То есть, Истина, как изначально установленный, фундаментальный миропорядок, будучи организованным в качестве нормативных предписаний выступает как правда, фиксируется как традиционный обычай и так называемое обычное право.

В противоположность этому особенностью соотношения понятий Правда и Истина в христианский период является изменение в самой трактовке человека и его роли в устройстве миропорядка. Если у славян человек всего лишь одно из звеньев в цепи архетипического, устойчивого порядка вещей, то в христианской трактовке человек, созданный по образу и подобию Божьему, уже не ассоциируется с чисто природным миром, его существование уже напрямую зависит от Бога. Соответственно строится и понимание сущего и должного, то есть Истины и Правды. Здесь уже сам Бог выступает как самая высшая истина и как установитель истины. С Богом связывают и понятие высшей правды. Бог не только устанавливает порядок вещей, но и дает человеку заповеди, законы, предписывает нормы его поведения, то есть дает человеку правду. Поэтому тот, кто следует заповедям божьим является праведником. Другой важной особенностью христианского мировоззрения является понятие о свободе воли человека. Человек сам волен выбирать быть ему праведником и встать на путь истинный или идти по пути греха. По смыслу христианской доктрины человек сталкивается с тремя реалиями — реальностью природного мира (истиной сущего), реальностью Бога (истинною божественного бытия), реальностью Сатаны (истинною существования зла). Взаимоотношение человека и природы есть система отношений «Я – ОНО». Истину природы человек познает чувственно-опытным путем, а соответствующие правила поведения, нормы на основе опыта. Правда природы, природные законы должны быть пропущены человеком через его разум, должны быть осмыслены, тогда как Бог и Сатана обнаруживают себя как внутренний голос, внутренняя сущность человека. Такие отношения строятся по схеме «Я – ТЫ», то есть здесь Правда не выводится из Истины, а обнаруживается непосредственно. Правда Бога есть истинная правда, а Правда Сатаны – ложная, лживая. Поэтому самой главной задачей человека становится осмысление различий истинной и ложной Правды. Именно в этом обнаруживается его свобода воли. Таким образом, согласно христианскому мировоззрению установление Истины — это познание истинного Бога, но одновременно это и принятие заповедей Божьих – то есть обретение правды.

Новое философское осмысление концепций Правды и Истины в русской культуре связано с изменениями произошедшими на Руси еще в XVI веке. В это время средневековая Русь добивается невиданного расцвета и могущества, и естественно для утверждения и закрепления своих позиций в данной ситуации была необходима определенная идеологическая основа. И она обретается в концепции «Третьего Рима». Московская Русь принимает на себя обязательство явится подлинным оплотом православия, стоять в его истине и нести всему миру его правду. Создается теократическое государство с сильной царской властью. С этого времени царь воспринимается как защитник правды и носитель высшей истины. Дальнейшее углубление этих процессов происходит во времена Петра I. Здесь истина понимается уже не как православный Бог, а как Государство и Отечество. Император воспринимается как истинный защитник народного счастья, тогда как сам народ не осознает своего блага, поэтому император – это человек, который может дать народу Правду, то есть указать путь ведущий к народному благоденствию. Данная концепция «царя-спасителя» и составляет основополагающий мотив русской сакральной секуляризации. Меняются цари, императоры, меняются и правды, ими провозглашаемые, но постоянным остается исходный архетип – потребность найти истинного пастыря и вверить ему свою судьбу, уповая на то, что он не обманет, не подведет.

В послепетровское время на сцену выходит другая, тоже довольно мощная концепция – идея конституционного правления. Яркий пример данной доктрины идеология декабристов («Русская Правда Пестеля»). Они провозглашают, что в основе государственного порядка должна быть не воля монарха, но правда закона, который беспристрастен, неподкупен, истинен.

Особенностью пропагандируемой ими доктрины естественной истины является то, что в ее основе лежит наука, философия, то есть разум. Именно разум должен указать правдивую линию поведения, именно на основе всестороннего анализа естественных законов стоит выстраивать и общественные отношения, формировать государственную политику. Только при таком подходе правда – это правильность поведения. А отражение объективной действительности – это установление научной истины. Так возникает характерное для современного сознания отождествление правды и истины.

В понимании соотношения этих понятий вопросов не стало меньше и сегодня. Если проанализировать русскую историю, то мы обнаружим, что культура нашей страны никогда не развивалась по прямой, без бунтарства и философствования. Россия поэтому и обладает уникальной историей и культурой, потому что всегда находились те, кто не соглашался с общепринятой точкой зрения. Так и концепция естественной истины имела и своих противников. При единстве поставленной цели – блага народа, не было единства в том какими способами и каким путем можно этого добиться. Жесткость, бездушие научной истины, предписывающей непререкаемый закон общественному развитию и тем самым, переступая через человека, ломающей судьбы вызывала эмоциональный протест. Это и Белинский отвергающий «билет в светлое будущее», если придется пожертвовать поколениями, которым выпала доля родится в жестоком и несправедливом настоящем. Это и Достоевский, не принимавший счастья, если в его основании заложена хотя бы одна слезинка ребенка. Это и религиозные мыслители Вл. Соловьев, П. Флоренский, С. Булгаков, Н. Бердяев размышлявшие о судьбах России. Все они не видят правды в научной истине.

Следовательно можно говорить о том, что эволюция данных концепций не завершена. Чем живут сегодняшние россияне, что для них Правда, Истина, верят ли они в них? Что нас ждет в будущем, сохраним ли мы основы русской ментальности, прислушаемся ли мы к славянофилам, Н. Бердяеву, Вл. Соловьеву или станем одной из «колоний» Запада? – вопрос остается открытым?