Архив рубрики: Выпуск 3 (24), 2012

ОБРАЗОВАНИЕ КАК УСЛОВИЕ БЕЗОПАСНОСТИ ОБЩЕСТВА

Автор(ы) статьи: ФОМЧЕНКОВА Г.А.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

образование, молодежь, безопасность, процесс, социальный институт.

Аннотация:

В статье излагаются теоретические и методологические идеи понимания процесса образования, как доминирующего в обеспечении безопасности общества, прослеживается исторический путь места и роли образования в системе безопасности, начиная с петровских времен и заканчивая современностью.

Текст статьи:

Система современного общества включает в себя базовые подсистемы, одной из которых является образование. Рефлексия любых социокультурных процессов приводит к переосмыслению роли и места образования в общественной жизни. Это связано с тем, что возрастает влияние систем образования на другие сферы общественной жизни, начиная с социализации отдельной личности, процессами прогресса, определяющими историю нации и государства, и заканчивая безопасностью общества, в том числе и национальной.

В научной литературе термин «образование» имеет неоднозначное значение. Каждый исследователь, рассматривает его в рамках своей научной проблемы, акцентируя внимание на той или иной стороне этого понятия:

1) как социальное явление, неизменный спутник человечества на всем пути его исторического развития;

2) как значимая ценность (социальная и индивидуальная);

3) как функция общества и государства по отношению к своим гражданам и одновременно функция граждан по отношению к своему собственному развитию;

4) как сложная иерархическая система, включающая в себя разные уровни образования;

5) как область жизнедеятельности общества, содержащая не только сферу образования, но и другие близкие области – культуру, досуг и т. п.;

6) как деятельность, в основе которой лежит взаимодействие педагога и субъекта образовательного воздействия;

7) как процесс усвоения знаний и результат образовательной деятельности [12].

Обращаясь к международным документам, а именно к «Международной стандартной классификации образования (МСКО)» (ЮНЕСКО) мы находим, что под образованием понимается «целенаправленная деятельность, предполагающая определенную форму коммуникации, нацеленной на обучение» [13, с.3]. В пп.13-16 этого документа раскрывается смысл этого определения:

– коммуникация: взаимодействие двух и более лиц или неодушевленного посредника и людей, включенных в процесс передачи информации (сообщений, идей, знания, принципов и т.д.). Коммуникация может быть вербальной, невербальной, непосредственной, опосредованной и может осуществляться посредством привлечения разнообразных средств и каналов общения;

– обучение: индивидуальное получение знаний или модификация информации, знаний, понимания, мироощущений, ценностных установок, навыков, компетенций или поведения на основе опыта, практики, обучения или преподавания;

– организованная деятельность: структурно или в определенной  последовательности спланированная для достижения явно или неявно выраженных целей. Предполагается наличие учреждения-поставщика, создающего условия для обучения и применения методов обучения, в рамках которых осуществляется коммуникация;

–  целенаправленный: учебный процесс характеризуется продолжительностью и непрерывностью [13, с.3].

Согласно Закону «Об образовании» Российской Федерации в редакции 2006 г. образование понимается как «целенаправленный процесс воспитания и обучения в интересах человека, общества, государства, сопровождающийся констатацией достижения гражданином (обучающимся) установленных государством образовательных уровней (образовательных цензов)» [9].

Оба определения говорят об организованном с определенной целью процессе обучения и воспитания. Однако, российская позиция, кроме процесса образования, определяет еще и уровень образованности, достигнутый личностью, т. е. результат этого процесса.

В контексте социологической науки существуют иные позиции к пониманию образования. Например, под образованием понимают процесс передачи и усвоения культурных смыслов и способов взаимодействия с миром, процесс приобщения к путям решения тех задач, с которыми сталкивается человек на протяжении своего жизненного пути, опираясь на культурно-детерминированные позиции [5, 10, 16]. Другие понимания: образование это формирование человека культуры; образование это способ формирования человека внутри общества [2, 1].

Традиционно, образование рассматривают с двух позиций. Первая, как совокупность систематизированных знаний, умений и навыков, приобретенных индивидом самостоятельно, либо в процессе обучения в специальных учебных заведениях. Это один из показателей социального статуса индивида, а также один из факторов изменения, воспроизводства социальной структуры общества, а также действенный механизм самоорганизации общественной системы. Вторая – образование как социальный институт, выполняющий функции подготовки и включения индивида в различные сферы жизнедеятельности общества, приобщения его к культуре этого общества. Для Э. Дюркгейма, образование является процессом «методической социализации молодого поколения», а также «механизмом воспроизведения условий существования общества» [6, С. 126].

Э. Дюркгейм полагал, что образование есть социальный институт по передаче опыта от одного поколения к другому, в процессе чего происходит передача ценностей господствующей культуры и осуществляется воспроизводство власти [7]. При этом, выделяя основные функции образования: трансляция в процессе обучения набора моральных ценностей, выработка профессиональных навыков, освоение правил социального саморегулирования, он особо обращает внимание на функции высшего образования как фактора формирования солидарности. «С каждым новым поколением общество оказывается почти перед tabula rasa, на которой ему предстоит писать заново. Нужно чтобы к только что родившемуся эгоистичному и социальному существу оно как можно быстрее добавило другое, способное вести нравственную и социальную жизнь» [8, С.130].

Отметим, что ученые сходятся во мнении о том, что в выполнении роли трансляции образцов  и структур деятельности от поколения к поколению состоит содержание и функциональный смысл образования.

В научной литературе также утверждается что, по сути, вся деятельность человека является образовательной, образование выступает функцией жизни. «В той степени, в которой человек изменяет окружающий его внешний мир, весь исторический процесс следует рассматривать как образовательный, а образование – в качестве способа формирования человека внутри общества» [15, С.7].

Итак, рассмотрев позиции ученых на понятие образования, мы можем высказать свое видение этого процесса, а именно образование – это формирование общественно компетентного поведения, необходимого для выполнения человеком своей социальной роли, и одновременно – сфера, включающая человека в культуру, и массовый социальный институт. Иными словами, это социальный институт в его взаимодействии с основными подсистемами общества – экономической, социально-политической, культурной, духовной, а также социализирует личность.

Оценка сущности образования, его целей и задач, как компонента человеческой деятельности всегда имело принципиальное значение в обеспечении безопасности общества, не только духовной, но и национальной. Прослеживая, исторический путь места и роли образования в системе безопасности общества мы можем наблюдать, что еще с петровских времен интенсивного развития экономики и культуры, образованию уделялось большое внимание, например обучению военному делу, ведению торговли, появлению специальных военных учебных заведений под диадой «безопасность-образование» [14]. Именно в это время «Российская империя обеспечила создание в кратчайшие исторические сроки мощной военно-экономической базы, столь необходимой для реализации интересов» в обеспечении национальной безопасности [4].

Образование смогло объединить в единый социально-экономический комплекс «промышленность-образование-безопасность», делая их взаимосвязанными неразрывными компонентами общества, направленными на усиление не только экономического потенциала, но и на повышение культурно-технического уровня технической и гуманитарной интеллигенции, рабочих, крестьян, солдат, что обеспечивало безопасность государства [11].

Новым этапом в истории становления образования в системе обеспечения безопасности стал XIX век, формирующееся гуманитарное и техническое образование (гимназии, уездные и приходские училища), должно было стать базовым для подготовки молодежи к обучению в высших учебных заведениях, университетах, государственной службе, кадрового потенциала на производстве.

По мере освоения промышленностью технологических режимов, улучшению работы техники, концентрации и централизации производства нарастает противоречие между возможностью контроля и управления, с одной стороны, и новыми условиями требованиями к образованию – с другой. Именно в этот период, в конце XIX, начала XX вв. правительство уделяет особое внимание вопросам обеспечения уже не только внешней, но и внутренней безопасности, привлекая внимание ученых смежных отраслей к развитию науки и техники в целях ее дальнейшего обеспечения. Кроме того, были созданы условия, при которых граждане не имели возможности устроиться на производство и получить назначение на вышестоящую должность, не имея соответствующего образовательного и профессиональной уровней.

Государство было заинтересовано в том, чтобы университеты обучали лучшую молодежь, которая выдержала конкуренцию в стенах гимназий, так как они являлись наиболее активным потенциалом общества. Тем самым, реализуя себя на государственной службе, как представительное лицо государства, мастеровыми на заводах и фабриках, конторскими служащими, образованная молодежь не только способствовала развитию Российской империи, но и обеспечивала ее безопасность.

Итак, как мы видим, государство понимало важность образовательного процесса, в котором были заинтересованы не только министерства и ведомства, но и высшие органы законодательной, исполнительной и судебной власти, а также общественные организации. Вопросы подготовки квалифицированных специалистов соответствовали интересам национальной безопасности страны и решались на высоком уровне. Система обучения и воспитания основывалась на идеях верности Отечеству, патриотизма и особо поощрялась инициатива и сознательное отношение к обучению, к будущей профессии.

Октябрьская революция сменила официальный пласт социкультурных ценностей, что и отразилось не только на образовательных программах, но и на безопасности России, окончательная политизация и идеология культурной жизни страны 20-х гг. прошлого века, способствовали утрате дореволюционных фундаментальных основ гуманитарного и технического образования. Это, в свою очередь, привело к тому, что в конце 30-х-40-х гг. XX века выявилось отставание от потребностей растущего производства. В народном хозяйстве нарушился принцип планомерного обеспечения квалифицированными рабочими, и как следствие, стали приниматься меры по централизации подготовки и распределения специалистов, для отраслей промышленности, обеспечивающих систему безопасности страны.

Научно-техническая революция 50-х гг., переросла в конце 60-х гг. XX века в информационную, с прогрессом в области организации и управления, что в свою очередь, повлекло сдвиги в содержании образования, в том числе и профессионального (с 1959 по 1965 гг. число профессиональных учебных заведений выросло с 3102 до 4327, а численность учащихся увеличилась почти в два раза – с 805 до 1503 чел.) [3], и в конечном итоге отразилось на системе обеспечения безопасности страны, через качественное развитие сил и средств ее обеспечения. Эти закономерные процессы объясняют, что перевороты в производстве, прежде всего, связаны с революциями в науке, технике и качественно новом образовании молодежи, продлившимися до середины 80-х гг. прошлого века, что непосредственно отвечало интересам национальной безопасности.

Анализируя место и роль образования в системе безопасности молодежи подчеркнем, что научные достижения влекут за собой коренные изменения технических средств труда, в основе которых лежит естественный результат развития производительных сил и технических средств производства, что отражается на обеспечении и укреплении безопасности общества, как духовной, так и национальной. Это связано с тем, что молодежь является будущим в развитии любого социума.

Говоря о современной постперестроечной России можно отметить, что она является обществом социальных поляризаций, обусловливающее разные возможности для молодежи в достижении ею определенного уровня образования, что в последствие оказывает влияние на ее уровень и качество жизни. Образование всегда было и остается важнейшим фактором социальной мобильности, следовательно, образовательный статус молодежи является не только значимым критерием ее социального развития, но и одним из способов противостояния опасностям и рискам общества, а значит, образование сможет обеспечить безопасное развитие молодого поколения [16].

Итак, на основе вышесказанного, подведем итог. Место и роль образования в современных условиях должны измениться, молодежи необходимо такое знание, которое позволило бы ей социально адаптироваться в изменяющихся условиях. Таким образом, основная задача образования заключается не в передаче и накоплении знаний у молодого поколения, а их индивидуальное структурирование, в результате чего происходит выстраивание новых знаний в имеющуюся личностную структуру.

Литература:

1. Бабосов Е. М. Социокультурные основания гуманизации образования в обществе переходного типа // Высшая школа. 1997. № 4. С. 47-59.

2. Бондаревская Е. В. Гуманистическая парадигма личностно-ориентированного образования // Педагогика. 1997. № 4. С. 24-31.

3. Букреева Л. К. Воспитывает история // Профессиональное образование. 2002. № 3. С. 6. 

4. Возжеников А. В. Парадигма национальной безопасности реформирующейся России. М.: ЗАО «ЭДАС ПАК». 2000. С. 129.

5. Гричаникова И. А. Новые ориентиры  инженерного образования // Диагностика и прогнозирование социальных процессов: сб. науч. трудов БГТУ. Белгород, 2003. Вып. 6. С. 33-37.

6. Дюркгейм Э. Социология образования. М., 1996. С. 126.

7. Дюркгейм Э. Социология и теория познания. М., 1990 С. 320.

8. Дюркгейм Э. Ценностные и реальные суждения // Социс. 1991. № 2. С. 18.

9. Закон Российской Федерации 10.07.1992 №3266-1 (в ред. 05.12.2006)  «Об Образовании» // Собр. Законодательства РФ. 2006. № 50. Ст. 1710.

10. Иванов В. Г. Роль духовной культуры в развитии самостоятельной мысли личности // День науки в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов: Матер. конф. СПб., 1996 С. 110-111.

11. Ключевский О. В. Краткое пособие по русской истории. М. 1996. С. 132.

12. Крухмалева О. В. Современные тенденции в получении образовательных услуг // Социс. 2001. № 9. С.83-88.

13. Международная стандартная классификация образования (МСКО): утв. 5 октября 2011 г. на 36 сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО. М., 20011., п.12. С. 3.

14. Прохоров А. М. Российский энциклопедический словарь / Гл. ред. Горкин А. П., М.: Изд-во «Большая российская энциклопедия». Кн. 2. 2002. С. 202.

15. Саймон Б. Общество и образование. М., 1989. С.7.

16. Смирнова Н. В. Структурно-функциональные характеристики образовательного процесса. М. 2002.

17. Чупров В. И., Зубок Ю. А. Социология молодежи: учебник / В. И. Чупров, Ю. А. Зубок. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 175.

 

СЕМИОТИЧЕСКИЕ КОДЫ В РЕКЛАМНОМ ТЕКСТЕ

Автор(ы) статьи: СТЕПАНОВ В.Н.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

реклама, текст, знак, код, субкод

Аннотация:

В статье автор описывает примеры современной рекламной коммуникации и рассматри­вает группы семиотических кодов и субкодов, отражающие поликодовый характер рекламного текста, и принцип их функционирования - принцип неравноправной комплементарности (до­полнительности).

Текст статьи:

Исследования рекламной коммуникации давно стали междисциплинарными. Специалисты принимают как данность калейдоскопичность ее текстов и традиционно изучают ее язык рассматривают ее как специализированную деятельность [1], изучают применительно к ней вопросы жанров [2], истории [3], социальных процессов [4], ее особый дискурс [5]. И честно используют разную методологию — экономическую ‘, психологическую , социологическую [6], юридическую и этическую , се­миотическую п, филологическую и собственно лингвистическую [7], анализ концептов [8], архетипов и мифов [9], тендера [10] и т. д.

Каждый ракурс раскрывает особый оттенок в объекте исследования, каждая методология — но­вые горизонты его изучения. Но сама реклама как социокультурное явление от этого становится еще более мозаичной. Лоскутность ассоциаций, вызываемых рекламными образами, хранит потенциал воз­действия рекламного текста. Секрет управления рекламными ассоциациями раскрывают семиотиче­ские коды.

Массовую информацию, циркулирующую в рекламном тексте, Г.В. Лазутина описывает через ме­тафору «духовного моста между представителями разных социальных общностей» [11] и в качестве ее от­личительных свойств называет общезначимость: массовая информация «несет в себе сведения, которые в той или иной степени касаются всех» [12]. Второй признак массовой информации — общедоступность: она «распространяется по открытым каналам, а фиксируется либо в естественном языке, либо в таких искусственных, которыми владеют массы, — от простейшего языка светофора до весьма сложных язы­ков искусств» [13].

Автор этих строк предложил в одной из своих работ собственное видение этики массовой ком­муникации как совокупности общественных норм, носящих системный характер, определяющих ре­альное и виртуальное поведение человека в современных условиях и закрепляемых в практике реклам­ной коммуникации [14].

Обращаясь собственно к этическим принципам, автор перечислил основные нормополагающие моменты современной массовой коммуникации, те этические установки и поведенческие ожидания, ко­торые предлагает носителю массового сознания и реципиенту рекламный текст:

-                императив коммуникативного поведения и его вербальной формы (например, чаты, фо­румы, электронная почта, блоги, SMS и т.д.);

-                императив виртуальности поведения: усиление степени виртуальности/квазиреально­сти ведет к тому, что психика человека населяется «химерами» сознания (М. Бахтин), «симуля- крами» (Ж. Делез), принадлежащими симуляционной среде;

-                    императив поликодового характера габитуса: мультимедийный потенциал киберпро- странства способствует полимедиальному и поликодовому воздействию информации: через зрение, слух, ощущения, пространство, время, а высокая скорость смены кодов увеличивает интенсивность кодовых переключений и наделяет последние статусом коммуникативных ха­рактеристик современного человека — носителя «клипового сознания»;

-                    императив рефлексивности поведения: усложнение информации вследствие увеличе­ния каналов ее распространения и используемых семиотических кодов неуклонно ведет к разви­тию рефлексии, способности и потребности осмысливать этапы и объем поступающей инфор­мации;

-                императив заразительной унифицированности поведения: массовизация информацион­ных потоков, увеличение количества информационных источников требуют от самой информа­ции «доступности», легкости в освоении и усвоении;

-                императив диалогового характера поведения и «перфомансного» поведения: ожидае­мые реакции адресата вписываются в парадигму поведения homo faber — «человека делающе­го», активно выражающего свое понимание или непонимание.

В современной науке под понятием «текст» подразумевается многоаспектный феномен (вербаль­ный и невербальный, письменный и устный), когда само понятие не замыкается в жестких рамках эле­ментарной схемы, не сводится лишь к акту письменной фиксации содержания, но гораздо многоаспек- тнее в функциональных проявлениях [15].

У текстов массовой коммуникации имеются разновидности, к которым относятся журналист­ские, рекламные и PR-тексты, обладающие общими для них обязательными критериями: доступность, конкретность, лаконизм, удобство восприятия, эстетичность и возможность для некоторых жанров PR- текста оперативного отбора актуальной информации. Журналистский текст базируется на фактах соци­альной информации, которая, в отличие от своей разновидности в PR-тексте, не оптимизирована и всег­да объективно отражает социально значимое событие. Рекламный и PR-тексты, по словам А.Д. Кри- воносова, отличаются от журналистского прежде всего тем, что инициируются базисным субъектом PR или рекламодателем [16]. В рекламном тексте Л.Г. Фещенко предлагает обратить особое внимание на формальные признаки, к которым относит «сигнализирование о рекламном характере информации, обязательное по закону о рекламе (презентацию), один или несколько компонентов бренда и/или ре­кламные реквизиты» [17], и семиотические признаки, а также логический, содержательный и композици­онный уровень структуры.

Отвлекаясь по необходимости от всего многообразия определений знака, мы воспользуемся сред­невековой схоластической его формулой aliquid stat pro aliquo и, вслед за Бюлером, возьмемся утверж­дать, что, «по сути дела, из общей модели замещения следуют важные выводы, касающиеся чистой те­ории отношений. В замещении, как и в каждом отношении, фигурируют два элемента, которые необ­ходимо различать при анализе» [18], они суть (в разных терминологиях) план выражения и план содер­жания, означающее и означаемое, изображение и изображаемое. Собственно изучение отношений за­мещения в знаке нужно нам как инструмент семиотического анализа, но суть семиотического подхода скрыта в его методологии и относится к сфере кодов.

Умберто Эко дает «определение кода как системы, устанавливающей репертуар противопостав­ленных друг другу символов, правила их сочетания, окказионально взаимооднозначное соответствие каждого символа какому-то одному означаемому» [19]. Аналогичное утверждает и Христо Кафтанджиев, для которого код — это «система правил, на базе которых функционирует рекламная коммуникация» [20].

Отечественный исследователь Л.Ф. Чертов, используя тот же информационный подход, тем не менее, более подробно описывает природу кода — его генетическую связь с информацией: код — это «на­бор правил, норм, ставящих в соответствие определенным сигналам или знакам некоторые фиксиро­ванные «значения», под которыми… могут пониматься какие-либо состояния источника информации, канала связи (например, другие сигналы и знаки) или приемника информации, в частности определен­ные психические образы: понятия, представления и т.п.» [21]. Другими словами, «код является как раз той самой «метаинформацией» (по терминологии Ю.А. Шрейдера), без которой невозможна любая интер­претация поступающих извне сигналов» [22].

Одним из первых дополнительный элемент в информационную модель коммуникации включил Роман Якобсон, но трактовал код широко — как инструмент создания сообщения, что очевидно размы­вало границы понятий «код» и «язык». Р. Якобсон, как известно, связывал с кодом и особую функцию — метаязыковую, которая позволяет говорящему пояснять смысл сообщаемого.

Таким образом, важной характеристикой кода является его способность управлять процессом по­знания реципиента, задавать направление этого процесса и — в какой-то мере — одновременно ограни­чивать его ход, определяя границы множества векторов.

Собственные типологии кодов предложили Умберто Эко [23] и Христо Кафтанджиев [24]. У. Эко вы­делял 14 групп кодов, в состав которых входят на правах составляющих субкоды: 1) коды, считающи­еся «естественными» (зоосемиотика, сигналы обоняния, тактильная коммуникация, вкусовые коды); 2) паралингвистика (медицинская семиотика, паралингвистика — тип голоса, параязык, языки свиста и барабана); 3) кинезика и проссемика; 4) музыкальные коды (формализованные семиотики; системы, основанные на звукоподражании; коннотативные системы; денотативные системы; стилистические коннотации); 5) формализованные языки; 6) письменные языки, неизвестные азбуки, секретные коды;

7) естественные языки; 8) визуальные коммуникации (сигналетика; хроматические системы; одежда; визуально-вербальные системы; прочие системы); 9) семантика; 10) структура сюжета; 11) культур­ные коды (этикет; системы моделирования мира; типология культур; модели социальной организации); 12) эстетические коды и сообщения; 13) массовые коммуникации; 14) риторические и идеологические.

Х. Кафтанджиев оттолкнулся от информационно-кибернетической схемы коммуникации Шеннона-Уивера-Винера и выделил 9 групп кодов, с субкодами каждая (см. табл. 1).

Таблица 1

Коды и субкоды (по Х. Кафтанджиеву)

1.

Адресант

Интенциональные (намерения) Генеративные (сообщения) Трансформационные (ситуации) Медиированные (посредник)

2.

Адресат

Экспекционные (коммуникативные ожидания) Герменевтические (интерпретация)

3.

Канал

Телевизионные Компьютерные

4.

Знаковые системы

Алфабетные Семантиче ский Синтаксический Прагматический

5.

Метакоды

Коды кодов

6.

Сообщение

Стратегии Тактики

7.

Коммуникативный контекст

Ситуации маркетингового общения

8.

Шум в цепочке

Коррекционные

(ошибки на уровне формы и содержания)

9.

Обратная связь

Корректировка с целью повышения эффективности

Мы взяли за основу модель У. Эко и оптимизировали ее, исходя из собранного нами эмпирического материала. В нашей модели 7 групп кодов, в каждой из которых несколько субкодов.

Группа 1: коммуникативные коды — средства, используемые для общения между людьми (интер­персонального), между человеком и животным (поливидового), животных между собой (интербести- арного).

В составе коммуникативных кодов мы выделяем, во-первых, субкод сигнализации животных. На изображение животных могут наслаиваться дополнительные приемы, например, антропоморфизация (наделение животного атрибутами, аксессуарами и пр. человека). Возможны приемы инструментализа- ции (использование животного в качестве средства, например транспортного), деперсонификации (ли­шение животного в рекламном образе одушевленности) и танатализации (изображение мертвого жи­вотного). Используются и обратные приемы, например наделение человека чертами животного (бес- тиаризация). Изображения животных могут быть фотографическими или рисованными, анимационны­ми (рис. 1).

Во-вторых, невербальная семиотика [25] с ее составными элементами (мимика, кинесика, прок- семика, гаптика, аускультация, окулесика, ольфакция, гастика, хронемика) заполняет основной объем пространства рекламного текста во всех видах рекламы — печатной, телевизионной, радийной и пр. Об­ратите внимание на гендерную и субкультурную характеристики «сексапильного» поворота и наклона головы, взгляда, «открытой» шеи на рисунках 2, 8, 11 и 12.

В-третьих, паралингвистические субкоды с физическими характеристиками голоса (тон, тембр, темп, высота) коррелируют с психологическими качествами личности и даже с комплекцией человека.

(невербальная семиотика)

5

В-четвертых, естественные (национальные) и искусственные языки (рис. 3), а также символьные системы записи, формализованные языки и криптограммы (рис. 4).

6

Рис. 1. Антропоморфные анимационные Рис. 2. «Что ж ты, милая, смотришь искоса…»

образы животных и «недвижимости» (сигнализация животных)

7

Рис. 3. Языковая игра                                                      Рис. 4. Ключ без текста

(криптограмма)

Группа 2: визуальные коды задействуют преимущественно зрительные рецепторы и делят­ся на субкоды хроматические (цвет и свет), геометрические (линия, фигуры, шрифт) и визуально- пластические — по используемым в изображении элементам пространственно-временных искусств (графика, живопись, фотография, кинематограф, архитектура, скульптура, театр). На рисунке 7 харак­тер освещения (хроматический субкод) комнаты дает нам подсказку в отношении того, к какому типу культуры следует отнести изображаемое (код современной городской технологической культуры). На рисунке 5 и 6 представлены элементы всех визуальных субкодов — полихромное и монохромное изо­бражения, геометрические фигуры и шрифт, графическая техника изображения.

8

Рис. 5. Граффити       Рис. 6. Культурные слои обуви

Группа 3: культурные коды с антиномическими субкодами (элитарная и массовая культура; го­родская и сельская культура; индустриальная и традиционная культура; народная и современная куль­тура; субкультура и контркультура; национальные культуры). На рисунке 7 легко распознать жилище современного, с хорошим достатком и «техническим» вкусом холостого мужчины (субкультура), ре­кламируемый товар (компьютерное оборудование) «отодвинуто» буквально на задний план (текстовый код), а артефакты культурных кодов — вынесены на передний (мягкие домашние тапочки и пульт дис­танционного управления на кожаном пуфе). На рисунке 8 представлен «элемент» субкультуры с «тон­нелями» в ушах, полихромной татуировкой на шее и идентифицирующим двусмысленным выражени­ем: «For those who prefer holes» («Тем, кто любит дырки»). Обратите внимание на культурные и комму­никативные коды — индикаторы национальной (в данном случае японской) культуры и транслитерацию японского онима на рисунке 13.

9

Рис. 7. «Логовище» холостяка    Рис. 8. «Тем, кто любит дырки»

Группа 4: идеологические коды, с помощью которых реконструируются рекламные послания (месседжи), «изображающие» содержание и передающие смысл рекламного послания, квинтэссенцию рекламируемого товара или услуги и указывающие на необходимые для идентификации целевой груп­пы знаки. В состав данной группы входят собственно идеологемы, которые в лаконичной форме изла­гают рекламное послание; мифологемы, учитывающие степень мифологизации сознания современно­го человека и использующие мифологизированные образы (например, мифологема волшебной сказки на рис. 9); религиогемы, содержащие в своем послании знаки определенной конфессиональной иден­тичности (рис. 10). Эти коды непосредственно связаны с формулированием уникального торгового предложения, его положения отражаются и дублируются в рекламном слогане, ложатся в основу кон­цепции рекламной кампании. Религиогема (это слово окказионально образовано нами по той же сло­вообразовательной схеме, что и слова «мифологема» и «идеологема») на рисунке 10 содержит аллю­зию на известный новозаветный сюжет и сопровождается многозначным высказыванием «найти себя»: ведь можно искать смысл жизни в религиозной практике, а можно — информацию в интернете с помо­щью поисковой программы. Высокий уровень генерализации высказывания поддержан на уровне про- вокативного жанра сентенции (элемент провокативной стратегии признания) с выражением экзистен­циального хвастовства: «Ты ищешь — мы находим!».

10

Рис. 9. Рождественская сказка                                                                                           10. В поисках смысла

Группа 5: риторические коды, включающие субкоды эмоционально-экспрессивных средств (тра­диционные тропы и фигуры речи) и речевых жанров (провокативные стратегии и жанры). Аллитериро­ванный текст рекламного заголовка на рисунке 11 выполнен в провокативном жанре сентенции: «Ни­что так не подчеркивает женственность, как мужской костюм» (о провокативных стратегиях и жанрах мы подробно писали в другой своей работе [26]), при этом концепты, содержащиеся в «звукописном» и рекламном образах, перекликаются: ‘качественный дорогой (иностранного производства) автомобиль’ // ‘недоступная и манящая, эмансипированная фемина’. В рисунке 12 представлена визуализация мета­форы ‘шляпа — кровля’.

11

Рис. 11. Эмансипированная                     Рис. 12. Все дело в шляпе

или мужеподобная?

Группа 6: текстовые коды учитывают композицию, структуру рекламного текста, использован­ные в нем индикаторы интертекстуальных или интермедиальных аллюзий (направлений, стилей, жан­ров, других текстов). Например, жанровая аллюзия письма-открытки на рисунке 14 или интермедиаль­ная (поэтическая) аллюзия на блоковскую незнакомку и «игра» планов (заднего — яркого и передне­го — смазанного) на рисунке 13.

12

Рис. 14. Открытка с приветом

13

Рис. 13. «И веют древними поверьями ее упругие шелка…»

Группа 7: музыкальные коды, состоящие из субкодов музыкальных сигналов и джинглов, дина­мических нюансов и ладов, музыкальных направлений, стилей и жанров. (К сожалению, в силу объек­тивных ограничений, накладываемых на печатный текст, примеры музыкальных кодов останутся «за кадром» данного материала.)

В заключение необходимо отметить, что семиотические коды в поликодовом рекламном тексте сочленяются в соответствии с принципом, характеризующим современный постмодернизм и его тек­сты. Мы имеем в виду принцип комплементарности, или дополнительности, аддитивности [27]. Подоб­ная комплементарность кодов по факту оказывается неравноправной. Как свидетельствуют данные та­блицы 2, промеж кодов явно есть доминирующие — это в первую очередь идеологические коды, по­скольку именно они наиболее содержательны, концептуально и функционально связаны с другими ко­дами и — в контексте технологического процесса рекламной деятельности — с формулированием уни­кального торгового предложения (УТИ), которое, в свою очередь, «оглавляет» рекламную кампанию, «рожает» рекламный слоган или другие структурные элементы самого рекламного текста (заголовок или эхо-фразу, например).

Таблица 2

Принцип комплементарности (дополнительности) кодов

Коммуникативные I
Музыкальные  I ПУТИ:
Визуальные  I Почему я должен это купить?
Культурные  I Чем это отличается от других?

Чем докажете?

Идеологические I
Риторические  I
Текстовые  I

Список использованной литературы

  1. Бюлер, К. Теория языка. Режим доступа : http://www.classes.ru/grammar/lll.Karl_Buller_ Teoriya_yazika/html/3.html.
  2. Геращенко, Л. Психология рекламы [Текст] / Л. Геращенко. — М., 2006.
  3. Евстафьев, В.А. Журналистика и реклама: основы взаимодействия (опыт теоретического ис­следования) [Текст] / В.А. Евстафьев. — М., 2001.
  4. Ермаков, В.В. Рекламное дело [Текст] / В.В. Ермаков. — М. ; Воронеж, 2004.
  5. Ильин, И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм [Текст] / И.П. Ильин. — М., 1996.
  6. Кармалова, Е.Ю. Аудиовизуальная реклама в контексте культуры: миф, литература и кинема­тограф [Текст] / Е.Ю. Кармалова. — СПб., 2008.
  7. Кафтанджиев, Х. Тексты печатной рекламы [Текст] / Х. Кафтанджиев. — М., 1995.
  8. Кафтанджиев, Х. Гармония в рекламной коммуникации [Текст] / Х. Кафтанджиев. — М., 2005.
  9. Квят, А.Г. Лингвокогнитивные технологии позиционирования товаров и услуг : автореф. … канд. филол. наук [Текст] / А.Г. Квят. — Кемерово, 2010.
  10. Крейдлин, Г.В. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык [Текст] / Г.В. Крейд- лин. — М., 2002.
  11. Лазутина, Г.В. Основы творческой деятельности журналиста [Текст] / Г.В. Лазутина. — М., 2000.
  12. Медведева, Е.В. Рекламная коммуникация [Текст] / Е.В. Медведева. — М., 2003.
  13. Павлова, Н.Г. Семиотика и реклама: общенаучные и прикладные аспекты [Текст] / Н.Г. Павло­ва. — Барнаул, 2003.
  14. Пендикова, И.Г. Архетип и символ в рекламе [Текст] / И.Г. Пендикова, Л.С. Ракитина. — М., 2008.
  15. Реклама: культурный контекст [Текст] / общ. ред. Т.Э. Гринберг, М.В. Петрушко. — М., 2004.
  16. Рекламный текст: семиотика и лингвистика [Текст]. — М., 2000.
  17. Рожков, И.Я. Международное рекламное дело [Текст] / И.Я. Рожков. — М., 1994.
  18. Розенталь, Д.Э. Язык рекламных текстов [Текст] / Д.Э. Розенталь, Н.Н. Кохтев — М., 1981.
  19. Рощупкин, С.Н. Язык рекламы [Текст] / С.Н. Рощупкин. — М., 2003.
  20. Савельева, О. Социология рекламного воздействия [Текст] / О. Савельева. — М., 2006.
  21. Смирнов, В.В. Реклама на радио [Текст] / В.В. Смирнов. — М., 2003.
  22. Степанов, В.Н. Провоцирование в социальной и массовой коммуникации [Текст] / В.Н. Сте­панов. — СПб., 2008.
  23. Степанов, В.Н. Этика массовой коммуникации // Средства массовой информации в современ­ном мире. Петербургские чтения : материалы межвуз. науч.-практ. конф. — СПб., 2006 ; Степанов, В.Н. Этика массовой коммуникации // Научно-культурологический журнал Relga. — № 14 [194]. — 01.10.2009. Режим доступа : http://www.relga.m/Environwa/Main?textid=2474&level1=main&level2=articles.
  24. Ученова, В.В. Реклама: палитра жанров [Текст] / В.В. Ученова [и др.] — М., 2004.
  25. Ученова, В.В. История рекламы, или Метаморфозы рекламного образа [Текст] / В.В. Учено­ва, Н.В. Старых. — М., 1999.
  26. Федотова, Л.Н. Социология рекламной деятельности [Текст] / Л.Н. Федотова. — М., 2007.
  27. Фещенко, Л.Г. Структура рекламного текста [Текст] / Л.Г. Фещенко. — СПб., 2003.
  28. Чертов, Л.Ф. Знаковость: опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информаци­онной связи [Текст] / Л.Ф. Чертов. — СПб., 1993.
  29. Шенерт, В. Грядущая реклама [Текст] / В. Шенерт. — М., 2001.
  30. Эко, У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию [Текст] / У. Эко. — М., 1998.
  31. Эркенова, Ф.С. Саморегулирование в рекламе [Текст] / Ф.С. Эркенова. — М., 2003.
  32. Cook, G. The discourse of advertising. — L., 1982.
  33. Cronin, A.M. Advertising and consumer citizenship: gender, images, and rights [Text] / A.M. Cro- nin. — L. ; N.Y., 2000.
  34. Jhally, Sut. The codes of advertising: fetishism and the political economy of meaning in the con­sumer society [Text] / Sut Jhally. — L. ; N.Y., 1987.
  35. Hoffmann, H.-J. Werbepsychologie. Berlin [Text] / H.-J. Hoffmann. — N.Y., 1972.

1 См.: Розенталь Д.Э., Кохтев Н.Н. Язык рекламных текстов. М., 1981 ; Рощупкин С.Н. Язык рекламы. М., 2003.

7 См.: Рожков И.Я. Международное рекламное дело. М., 1994.

8 См.: Геращенко Л. Психология рекламы. М., 2006; Hoffmann H.-J. Werbepsychologie. Berlin ; N.Y., 1972.

10 См.: Эркенова Ф.С. Саморегулирование в рекламе. М., 2003; Реклама: культурный контекст / общ. ред. Т.Э. Гринберг, М.В. Петрушко. М., 2004.

11 См.: Павлова Н.Г. Семиотика и реклама: общенаучные и прикладные аспекты. Барнаул, 2003 ; Эко У. От­сутствующая структура. Введение в семиологию. М., 1998.

 


[1] См.: Ермаков В.В. Рекламное дело. М. ; Воронеж, 2004; Медведева Е.В. Рекламная коммуникация. М., 2003 ; Шенерт В. Грядущая реклама. М., 2001.

[2] См.: Кафтанджиев X Тексты печатной рекламы. М., 1995; Смирнов В.В. Реклама на радио. М., 2003 ; Уче- нова В.В., Гринберг Т.Э., Конаныхин К.В., Петрушко М.В., Шомова С.А. Реклама: палитра жанров. М., 2004.

[3] См.: Ученова В.В., Старых Н.В. История рекламы, или Метаморфозы рекламного образа. М., 1999.

[4] См.: Евстафьев В.А. Журналистика и реклама: основы взаимодействия (опыт теоретического исследова­ния). М., 2001; Cronin,Anne M. Advertising and consumer citizenship: gender, images, and rights. L.; N.Y., 2000; Jhally Sut. The codes of advertising: fetishism and the political economy of meaning in the consumer society. N.Y. ; L., 1987.

[5] См.: Евстафьев В.А. Журналистика и реклама: основы взаимодействия (опыт теоретического исследова­ния). М., 2001 ; Кафтанджиев X. Гармония в рекламной коммуникации. М., 2005 ; Cook G. The discourse of adver­tising. L., 1982.

[6] См.: Савельева О. Социология рекламного воздействия. М., 2006; Федотова Л.Н. Социология рекламной де­ятельности. М., 2007.

[7] См.: Рекламный текст: семиотика и лингвистика. М., 2000; Фещенко Л.Г. Структура рекламного текста. СПб., 2003.

[8] См.: Квят А.Г. Лингвокогнитивные технологии позиционирования товаров и услуг : автореф. … канд. фи­лол. наук. Кемерово, 2010.

[9] См.: Кармалова Е.Ю. Аудиовизуальная реклама в контексте культуры: миф, литература и кинематограф. СПб., 2008 ; Пендикова И.Г., Ракитина Л.С. Архетип и символ в рекламе. М., 2008.

[10] См.: Cronin A.M. Advertising and consumer citizenship: gender, images, and rights. L. ; N.Y., 2000.

[11] Лазутина Г.В. Основы творческой деятельности журналиста. М., 2000. С. 28.

[12] Там же. С. 30.

[13] Там же. С. 30.

[14] Степанов В.Н. Этика массовой коммуникации // Средства массовой информации в современном мире. Петербургские чтения : материалы межвуз. науч-практ. конф. СПб., 2006. С. 290-296; Степа­нов В.Н. Этика массовой коммуникации // Научно-культурологический журнал Relga. № 14 [194]. 01.10.2009. Режим доступа: http://www.relga.ru/Environ/wa/Main?textid=2474&level1=main&level2=articles.

[15] Мисонжников Б.Я. Феноменология текста (соотношение содержательных и формальных структур пе­чатного издания). СПб., 2001.

[16] Кривоносов А.Д. PR-текст в системе публичных коммуникаций. СПб., 2002. С. 63, 66.

[17] Фещенко Л.Г. Структура рекламного текста. СПб., 2003. С. 27.

[18] Бюлер К. Теория языка. М., 1993. Режим доступа: http://www.classes.ru/grammar/111.Karl_Buller_Teoriya_ yazika/html/3.html.

[19] Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. М., 1998. С. 45.

[20] Кафтанджиев X. Гармония в рекламной коммуникации. М., 2005. С. 32.

[21] Чертов Л.Ф. Знаковость: опыт теоретического синтеза идей о знаковом способе информационной связи. СПб., 1993. С. 34.

[22] Там же.

[23] Эко У. Цит. соч.

[24] Кафтанджиев X. Цит. соч.

[25] См.: Крейдлин, Г.В. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык. М., 2002.

[26] См.: Степанов В.Н. Провоцирование в социальной и массовой коммуникации. СПб., 2008.

См.: Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

КУЛЬТУРНАЯ САМОБЫТНОСТЬ В ФОКУСЕ СОВРЕМЕННЫХ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Автор(ы) статьи: ГУЗЕНИНА С. В.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

культурная самобытность, этническая общность, идентичность, федерация.

Аннотация:

Статья посвящена социологическому анализу динамики феномена культурной самобытности. По мысли автора, современные межкультурные взаимодействия противоречивы: глобализация ставит перед человечеством проблему нивелирования культурной самобытности, которая, в свою очередь, в процессах межэтнической коммуникации может служить основанием манипулятивных практик в рамках политического дискурса. Подтверждение своим выводам автор находит и в междисциплинарных научных исследованиях последних лет, посвященных осмыслению культурной самобытности.

Текст статьи:

Социологическое знание, оформившееся научно благодаря теоретическим построениям классиков, совершило со времён Э.Дюркгейма  огромный эволюционный виток — от проблемного поля по определению собственных  задач, целей и методологии новой науки, до современного понимания необходимого междисциплинарного диалога по самому широкому спектру актуальных направлений, требующих комплексного анализа и осмысления.

Зачастую, сегодня, в самом деле, без адекватных научных данных смежных дисциплин представляется практически невозможным обоснованно дать оценку некоторым феноменам и социальным процессам. Многие из них ранее не вызывали как исследовательского интереса, так и пристального внимания, поскольку не были столь акцентированы в социальной жизни. К таким  междисциплинарным областям смело можно отнести актуальные направления научных исследований на границах: медицины и социологии (эмпирические методы исследований старения); социологии, политологии и культурологии (влияние имиджа политического лидера на электоральное поведение граждан); психологии и социологии (применение социологических методов  для исследования аффекта и эмоций); искусства и социологии (аналитика  видеосъемки,  анализ визуальных знаний и культуры, визуальный метод в социологическом  исследовании), а также   более сложных междисциплинарных комбинаций: пересечение информатики,  психологии, культурологии  и социологии, например,  в исследовании влияния виртуальной культуры на личность  или  при  изучении разнообразных социальных групп и сообществ в сети Интернет.

Виртуальная реальность  является  наиболее сложным феноменом для  анализа, поскольку формирует многоуровневое   проблемное поле (скажем, при  исследовании виртуальной зависимости у какой-либо гендерной группы, например, у детей), что предполагает  привлечение данных медицины, психологии, социологии, информатики, педагогики.

Необходимо отметить, что реальность дидактична, то есть диктует не только что изучать (новое), но и как изучать (в том числе и старое), и  в этой связи очевидное, забытое, немодное  предстает сегодня в новом свете, являя миру себя как основу основ, требуя пристального внимания и осмысления в духе нового времени, в перспективах нео-реальности.

Такой темой, очевидно, выступает и проблематика культурной самобытности.

Самобытность этнической общности обычно понимают как особенность, неповторимость, а также  и самостоятельность, независимость, что предполагает выражение этнической сути не через механизмы подражания и копирования, но через существенное и постоянное проявление некоторых компонентов культурного достояния, которое может быть описано как «ядро культуры» и подразумевает самодостаточность. В социологическом смысле такая категория может быть передана через понятие «культурной идентичности». Как отмечает исследователь А.Рубцов,- «свободная, эмансипированная от идеологических манипуляций самобытность означает возможность быть самому в каждый конкретный момент развития, здесь и сейчас» [1].

Особый исследовательский интерес к такому вопросу в ХХ веке утерян  в связи с курсом России на обновление, культурную интеграцию, модернизацию и инновации во всех сферах общественной и культурной жизни. Современные процессы глобализации стали играть существенную роль  в межкультурном пространстве, чему способствует и перемещение многих социальных и культурных институтов  в сеть Интернет, что практически стирает географические границы, формирует общее поле межкультурных, межконфессиональных взаимодействий и контактов, предоставляет возможность общения  и обмена культурным, экономическим, социальным, политическим, профессиональным опытом. Однако описанные процессы требуют и умения координировать самые разнообразные подходы к их осмыслению, поскольку виртуальное и реальное пространство межкультурных взаимодействий ставит перед человечеством новую проблему: вместе с границами в эпоху глобализации наблюдается размывание, а порой и полное нивелирование  культурной самобытности, что представляет угрозу  выживания любой этнической группы или общности.

Следствием объединения государств, создания единых торговых и экономических зон становятся  культурные потери,  которые сегодня уже очевидны для некоторых стран мира: они выступают в обществе потребления ценой,  платой за экономический рост, неминуемо связанный с экспансией не только финансовых потоков, но и чужих культурных образцов (ценностных, языковых, нормативных,  поведенческих и т.д.).

Об этом сигнализируют публикации ряда отечественных специалистов [2,3,4], западных ученых [5,6], всплеск конференций обществоведов (как в России, так и на международном уровне) по вопросам идентичности, глобализации и глокализации, межэтнических конфликтов и противоречий, экспоненциальный рост диссертационных исследований и монографий по обозначенной проблеме [7-11].

Специалистами отмечается, что обращение к глубинным архетипическим корням национальной культуры способно активизировать в массовом сознании процесс регенерации национального образа мира, национальной культуры и воплощенного в ней общественного интеллекта, что способствует отторжению чуждых обществу ценностей, норм, установок и моделей поведения, т.е. выступить эффективным барьером на пути деструктивных информационных воздействий[10].

Нельзя не отметить, что проблема культурной самобытности России зародилась как осмысление ее исторического пути, была отражена в многочисленных спорах представителей известных течений общественной мысли – западников и славянофилов. В славянофильстве теоретическая модель самобытности представлена наиболее полно, не случайно ренессанс славянофильства наблюдается и в современной России, оно «вновь приобрело свою значимость в конце второго — начале третьего тысячелетия как историко-культурный и политический феномен в связи с потребностями познания России как самоценной цивилизации»[12].

Однако ученые обрели сегодня  новые грани и фокусы этой неисчерпаемой темы, поскольку поле культурной самобытности включает в себя не только исследование исторической памяти и культурной традиции, но и  вопросы изучения специфики национального характера, этнического самосознания, социального времени, а также сохранения мест социальной памяти и защиты духовной среды. Не случайно сегодня подчеркивается значимость проблемы защиты  национальных культурных заповедников, реликвий и в целом национальных интересов  в духовной сфере, поскольку они состоят в сохранении и укреплении нравственных ценностей общества, традиций патриотизма и гуманизма, культурного и научного потенциала страны.

Концепция национальной безопасности РФ определяет, что такое положение обусловлено «экономической, демографической и культурно-религиозной экспансией сопредельных государств на российскую территорию» [13].

Вследствие этого глобализация становится поприщем бесконечных иррациональных конфликтов и споров, а соотношение «глобализация — будущее» превращается в дихотомию, одним из наиболее значимых компонентов которой становится проблема культурной самобытности [14], поскольку динамика культуры в эпоху глобализации неизбежно приводит к феномену культурной маргинализации. Санкт-Петербургский социолог В.Голофаст определяет ее через термин «гибридизация», которая  образует  на выходе «культурную смесь» [2].

В самом деле, эпоха глобальных коммуникаций (причем не только на уровне социальных сетей и медиапространства), вызвала  серьезную социальную активность по причине массовых трудовых  миграций, перемещения больших людских потоков вследствие политических решений (иногда конфликтов или войн), международного сотрудничества, личных контактов, развития туристического бизнеса, расширения возможностей приобретения недвижимости за пределами страны проживания. Такая динамика, с одной стороны, неизбежно влечет изменения  в социальной структуре, однако латентно ведет и к обеднению культуры  этнической общности, увеличению доли культурных маргиналов и, как следствие – к  формированию размытой этнической идентичности группы (преобладание смешанной этничности, квазиэтничности[1]), потере национальной и культурной самобытности, конечной точкой которой выступает отсутствие этнического самосознания.

Существует и иной полюс актуальности проблематики, особенно в ракурсе федеративной  культурной самобытности, поскольку феномен может быть осмыслен не только сквозь призму глобализации.

Специфика государственного устройства России (федеративность) подразумевает политическое, экономическое, языковое единство, но, к сожалению, на основе гипертрофированной культурной самобытности или страха ее потери сегодня наблюдается и процесс явного дистанцирования отдельных субъектов РФ от центра. Зачастую искусственно создаваемые  политическими силами конфликты гражданской и культурной идентификации в рамках поликультурного межконфессионального государства, лишь подчеркивают приоритетность  задачи налаживания добрых взаимоотношений между народами России в масштабах национальной политики страны. Подчеркнем, при этом, что главным ее итогом всегда выступало и выступает сохранение и укрепление единого неделимого государства – Российской Федерации, что невозможно сделать без коллективной идентификации членов всех этнических групп и общностей, входящих в состав РФ, с единым Отечеством.

Большую роль здесь должна быть отведена сохранению статуса русского языка, который был и остается как языком титульного русского этноса, так и единым языком межнационального общения, а также русской культуры, которая исторически  впитывает в себя элементы культур многих этнических групп и общностей. Как отмечает председатель Комитета по делам национальностей Е.Н.Трофимов, «русские остаются государственниками, приверженцами принципов патриотизма, стремления к социальной справедливости, отношения русского этноса с другими этносами не всегда были идеальными, однако именно русский народ, его государственность обеспечивали социально-экономический прогресс других народов России, а зачастую и возможность их физического выживания. В России ни один народ, доверивший ей свою судьбу, не исчез с этнографической карты»[16].

В этом смысле культурная самобытность России подразумевает сохранение культуры каждого народа и народности, входящих в состав нашей общей Родины, у которой своя многогранная, особая национальная и культурная самобытность.

Неспроста известный антрополог К.Леви-Стросс указывал на то, что  самобытность определяется не отличием культурных ценностей, но наличием в той или иной культуре особого подхода к их реализации, поскольку и           «мировая цивилизация не может быть в мировом масштабе ничем иным, кроме как коалицией культур, каждая из которых сохраняет свою самобытность»[17].

Список литературы:

1. Рубцов А.В. Российская идентичность и вызов модернизации. – М.: Экон-Информ, 2009. – 260 с.

2. Голофаст В.Б. Гибридизация и культурные смеси // Телескоп, №3, 2003.

3. Гузенина С.В. Предательство Родины в фокусе социологического анализа // Дискуссия: журнал научных публикаций. -  Екатеринбург. №5 (13) Май. 2011.С.74 -77.

4.  Варганова Олеся Флюновна  Образ трудового мигранта в СМИ

(по результатам контент-анализа) // Историческая и социально — образовательная мысль. 2012. № 3 (13).

5. Джордж Ритцер «Макдональдизация общества 5» / Пер. с англ. А.В. Лазарева; вступ. ст. Т.А. Дмитриева. – М.: Издательская и консалтинговая группа «Праксис», 2011.

6. Anindya J. Mishra and Sujata  Kar  Business and Society: McDonaldisation

in Indian Context // Current Issues in Sociology: Work  and  Minorities .

Edited by Gregory A. Katsas . Athens Institute for Education and Research.

2012. Р.55.

7. Булычев Юрий Юрьевич. Проблема культурно-исторической самобытности России как предмет философского исследования: Дис. … д-ра филос. наук: 09.00.13 СПб.,2005. 446 с.

8. Баклова Анна Владимировна. Формирование идеи самобытности исторического развития России в работах Н.М. Карамзина, М. П. Погодина, Н. Г. Устрялова: дис. … канд. ист. наук: 07.00.09  Пенза, 2006.

9. Русакова Наталия Александровна. Политические аспекты защиты духовной среды в геополитическом пространстве России : дис. … канд. полит. наук : 23.00.02 Саратов, 2006 . 181 с.

10. Шевакина Ольга Александровна. Формирование НАФТА. Экономические и социальные последствия участия Мексики в трехстороннем мегаблоке: диссертация … кандидата экономических наук : 08.00.14 / Шевакина Ольга Александровна; [Место защиты: Институт  Латинской  Америки].- Москва, 2010.- 194 с.

11. Лямин С.К. Диалектические оценки категорий «прошлое», «настоящее» и «будущее»: к вопросу о предназначении футурологии // Ineternum.  Общественная прогностика о будущем для настоящего. Вып. 1(4).  2011. С. 5 – 8.

12.Трошина Наталья Викторовна. Ядерные языковые концепты в учении русского славянофильства 30-60-х годов XIX века: Дис. … канд. филол. наук: 10.02.01: Брянск, 2004. 202 c.

13. Концепция национальной безопасности [Электронный ресурс] http://www.nationalsecurity.ru/library/00002/00002concept3.htm (вход 06.06. 2012 г.)

14. Аласаад Ибтисам Я.А. Глобализация и проблемы культурной самобытности в современной арабской мысли: диссертация … кандидата философских наук: 09.00.11 / Аласаад Ибтисам Я. А.; [Место  защиты: Рос. ун-т дружбы народов].- Москва, 2009.- 149 с.

15. Винер Б.Е. Формы этничности, бывает ли у этноса сущность и что сторонники академика Бромлея могут взять у новых теорий // Журнал социологии и социальной антропологии. Том VIII. №2(31),Санкт-Петербург. Издательство «Интерсоцис». 2005.

16.Трофимов Е.Н. Государственная национальная политика России: законодательный аспект (1906-2007 годы).- М.: Изд-во РАГС, 2008.-328 с.

17. Леви — Стросс  К. Первобытное мышление. М., Издательство «Республика» — 1999. — 385 с.


[1] Термин введен социологом Винером Б.Е.[15,с.146].

МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА И ПРОЦЕССЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИЯ

Автор(ы) статьи: ДЕРЕВЯНКО И.А.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

идентификация, этнокультурное взаимодействие, национальное самосознание, кризис идентичности, межкультурный диалог.

Аннотация:

В статье рассматриваются теоретико-методологические проблемы, выявляются приоритеты изучения проблем национальной идентификации, исследуются особенности межнационального взаимодействия и формирования национального самосознания с учетом идентичности.

Текст статьи:

Проблемы национальной идентификации, обусловленные сложными и противоречивыми процессами интернационализации и глобализации с одной стороны и фрагментации и национального обособления с другой, являются одним из наиболее острых вопросов в жизнедеятельности современного российского общества.

Важность определения той самой грани между обособлением и интеграцией народов не вызывает сомнений, именно этим вызван так называемый «кризис идентичности», обусловленный быстрыми темпами глобализации и структурными изменениями социальной структуры.

Господствующая парадигма ценностной ориентации, взывая к принципам, так называемой толерантности, постулирующейся на определенном понимании культурных процессов, не отражает всей глубины человеческого, личностного восприятия тех или иных процессов. Этническая толерантность считается  характеристикой межэтнической интеграции, для которой характерно «принятие» или позитивное отношение к своей этнической культуре и к этническим культурам групп, с которыми данная группа вступает в контакт, понимание адекватности группового восприятия базирующегося на постулате ценностного равенства этнических культур и отсутствия в этом плане преимущества одной культуры перед           другой.[1, с. 154]

Ценностное равенство, декларируемое в кабинетах и доказывающееся в антропологических исследованиях, зачастую не принимается населением под влиянием экономических, политических или социальных факторов. Здесь явно прослеживается уязвимость отсутствия междисциплинарного подхода, отсутствие культурологического подхода изучения проблемы с точки зрения человеческого восприятия.

Социальная идентификация по мнению И. Г. Петрова понимается как процесс отождествления субъекта со своим этносом, в основе которого лежит принцип сопоставления «мы-они». Причем это сопоставление, помимо выявления тождественности, сходства, фиксированного в содержании понятия «мы», включает представления, указывающие на отличия «себя», «своих» от «других» — «они». [2, с. 234]

Здесь хочется отметить, что само наличие дифференцирующей составляющей в психологии восприятия ставит под  сомнения полноценную равность. Присутствие иерархического сознания складывающегося в процессе развития цивилизации, а возможно и обусловленного самой природой человека делает весьма затруднительным освоение релятивизма народными массами.

Высказываемое мнение о скором и неоспоримом вымирании идентичности и формировании общечеловеческой наднациональной общности подвергаются  острой критике, фактологически обоснованной примером этносоциального взаимодействия в Советском Союзе. Убедительно доказанная историческим процессом утопичность складывания наднациональной общности, заставляет нас искать пути решения межнационального взаимодействия, не подвергая сомнению факт наличия национальной идентичности и, формируемой им национальным самосознанием.

Наличие же национального сознания, его экстраполяция в рамках межкультурного взаимодействия является проблемной стороной вопроса. Необходимо всестороннее изучение особенностей российского восприятия межнациональных аспектов, прежде всего со стороны менталитета русского народа, а также весь необходимый учет политико-культурных и социально-экономических факторов, без которых невозможно выявление сути процессов. В рамках школы культурного релятивизма, прежде всего исследователя Ф. Боаса, доказавшего, что каждая культура должна рассматриваться в своих собственных рамках, как закрытая система специфических форм существования.[3, с. 525] необходим конкретно – региональный и четко структурированный подход к проблематики взаимодействия тех или иных культур.

Само наличие необходимости изучение закрытых систем специфических форм каждый культуры не доказывает необходимость отсутствия вычленения общероссийских тенденций, определения примерной и единой культурной парадигмы как господствующей, так и необходимой для решения проблем межэтнического взаимодействия.

Тесное переплетение различных явлений, влияющих на конкретно антропологический процесс, обусловливает более тщательный подход к выяснению необходимых предложений по усилению роли государственных институтов, либо по их ослаблению. Формирующийся стихийно процесс национальной идентичности, находящийся в состоянии постоянного развития и различия форм проявления, тем не менее, нуждается в четкой фиксации со стороны контролирующих общественных и государственных структур.

Упрощенный подход отождествления проявлений идентичности исключительно в рамках традиционной культуры должен подвергаться критике, как рассматривающий проблему только с точки зрения материальной культуры и быта. Отсутствие центров влияния современной и классической культуры, формирует более негативный фон межэтнического взаимодействия, чем возросшая активность национального самосознания под влиянием «чужих» элементов. Более того – отсутствие необходимого контактного уровня взаимопроникновения культур формирует атмосферу недоверия и способствует радикализации, а иногда и шовинизации форм национальной обособленности.

Ни в коем случае не определяя конечным результатом ассимиляцию как частичную, так и повсеместную, как архаичное понятие,  не соответствующее современному уровню развития общества, вопрос влияния, прежде всего русской культуры, как исторически, социологически, политически и экономически обоснованный, должен быть поставлен на первый план. Только присутствие диалога на уровне межкультурного общения предполагает наличие возможных положительных результатов.

Литература:

  1. Бороноев, А. О. Этническая психология / А. О. Бороноев, В. Н. Павленко. – СПб, 1994.
  2. Петров, И. Г. Этническая идентичность и проблема идентичности этноса [Текст] / И. Г. Петров // Мир психологии. – 2009. – № 3.
  3. Боас. Ф. Методы этнологии / Ф. Боас // Антология исследования культуры. Интерпретации культуры. – 2-е изд. – СПб, 2006.

ПЕРСПЕКТИВЫ МИРОВОГО КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ ИЛИ «КУЛЬТУРА МИРА» В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛЬНОГО КОММУНИКАЦИОННОГО ПРОСТРАНСТВА

Автор(ы) статьи: ГРИЩЕНКО А. А.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

глобализация, культура, "культура мира", мировое сообщество, политика, диалог.

Аннотация:

В статье рассматривается перспектива культурного развития мирового сообщества, в условиях формирующегося глобального пространства.

Текст статьи:

Представление о глобализации  и её последствиях, относительно различных аспектов жизнедеятельности современного общества,  становится основой для принятия решений как на государственном, так и международных уровнях. Как итог, принятие ценностных положений, вытекающий из концепции глобализации, на основании которых можно привести некоторые образцы культурных моделей «современности», путём утверждения политики вестернизации, модернизации всех возможных типов, а также демократизации современных обществ. Такую политику можно рассматривать как сознательно утверждающуюся идеологию формирующегося всепланетарного единого общества, соответствующей его потребностям и перспективам развития.

Культура, являясь одним из важных аспектов в изучении процессов глобализации, ставит перед необходимостью понимания современных культурных процессов, связанных с поиском выхода из кризиса социальной и культурной идентичности; что привело к исследованию данной проблемной области, поиску ответов на практически значимые для каждого народа вопросы: какой будет культура глобальной цивилизации и каковы ее содержательные характеристики?

С этой позиции, закономерно обращение к тем авторитетным источникам, которые послужили основанием для формирования нашего представления об актуальных тенденциях и перспективах развития современных социокультурных процессов. К таким основополагающим документам, где рассматривается перспектива культурного развития мирового сообщества, в условиях формирующегося глобального пространства, с нашей точки зрения, следует в первую очередь отнести, проект «культура мира» нового тысячелетия [1]. Согласно данной декларации, культура, представляет собой сочетание ценностных установок, мировоззренческих взглядов, традиций, типов и моделей поведения, нового образа жизни, которые должны основываться:

-  на принципах свободы и равенства человека,

- справедливости, демократии, терпимости, солидарности, сотрудничества,

- равноправии и доступности каждого к свободному потоку информации;

- плюрализма, культурного разнообразия, диалога и взаимопонимания на всех уровнях общества и между народами.

Во многом реализация новой культурной политики  должна основываться на известной общности новых ценностных идеалов, с учетом специфических особенностей культурно-исторического развития каждого народа. Однако, следует признать, тот факт, что современное коммуникационное пространство, напротив, создаёт свои правила, общие стереотипы, параметры для культурного развития локальных культур, тем самым содействуя их единообразию, что радикально изменяет характер природы взаимоотношения между отдельно взятыми культурами. Исходя из этого и учитывая особенности современного этапа глобального развития информационно-коммуникационных процессов, активность которых настолько велика, что возникла настоятельная необходимость обратиться к объективному содержанию новой культурной идеологии, с одной стороны, и к ситуации дальнейшей проработки и реализации замысла «культуры мира» – с другой.

Решающая роль в плане дальнейшей разработки вышеуказанного документа сыграла программа ЮНЕСКО «На пути к культуре мира» [2]. Этот гуманистический манифест рассматривает ключевые позиции нового социотехнокультурного мироздания, основанного на диалоге цивилизаций. Стокгольмский План действий, принятый Межправительственной Конференцией по политике в области культуры в интересах развития (Стокгольм, 1998), отвел культуре центральное место в процессе формирования политики в целях развития, был поддержан участниками обсуждения этой Программы и признан основополагающим для всех инициатив ЮНЕСКО в области культуры. Эти идеи, нашли дальнейшее развитие в решениях  30-й сессии Генеральной Конференции ЮНЕСКО (Париж, 26 октября по 17 ноября 1999 г.), в рамках которой, состоялся Круглый стол, по проблемам культуры и творчества, на тему «Культура и творчество в глобализованном мире» его участники пришли к единому мнению о том, что культура в современном мире должна занимать ведущую роль и не должна быть на втором месте после экономики. Как отмечают авторы знаменитых трудов по вопросам культурного регулирования, М. Пахтер и Ч. Лэндри: «Многие считают, что сейчас происходит «поворот к культуре», ибо она выходит на передний план, и даже экономика и политика испытывают её многообразные влияния»[3].

Другим, не менее важным вопросом, возникшим в условиях современной глобализации, – защита и поддержка культурного многообразия. В виду того, что появление Интернета нарушает основы монологического начала в культуре, приводящее в результате, к закату «локальных»культур.

В своём выступлении на Генеральной Ассамблеи ООН (02. 07. 2012 г.) Франк Ла Рю, напротив, отметил, что «Особая сила Интернета заключается в его интерактивном характере, и поэтому его следует воспринимать как необходимый элемент осуществления многих прав в социально-культурной области, а также поощрения культурного разнообразия в мире» [4].

Кроме того, в дополнение к этническому и национальному типам культуры зарождается новое культурное пространство, которое В. В. Савельев, обозначил как супернациональный или цивилизационный тип культуры [5]. Все эти изменения были отражены, как в документах ЮНЕСКО, так и во Всемирном докладе по культуре 2000 + «Культурное многообразие, конфликт и плюрализм» [6].

Итак, современная ситуация складывается таким образом, что на передний план выдвигаются принципы культуры диалога, которые, должны быть закреплены в культурной политике, как на международном, так и локальном уровне различных стран. Инициирование  таких мер, в конечном итоге, обеспечит реализацию принципов культурного многообразия и межкультурного диалога, что отвечает реалиям современного глобального мира.

Таким образом, становление нового глобального мира вплотную повело человечество к осознанию важности в развитии мирового сообщества культурной сферы, на уровне с экономической и политической, в соответствии с этим, необходимости новой культурной стратегии в условиях глобализирующегося общества.

При этом, следует выделить, тот факт, что культурная политика как самостоятельное направление деятельности государства, отмечается в «Аналитическом докладе о стратегических направлениях культурной политики в странах СНГ» [7], сформировалась во второй половине ХХ столетия. «Право на культуру» и на свободное участие в культурной жизни сообщества было включено во Всеобщую декларацию прав человека (1948 г.), а в 1966 г. был ратифицирован Международный пакт ООН по экономическим, социальным и культурным правам. К концу ХХ века в законодательстве большинства стран культурная политика была определена как деятельность государства по управлению, планированию и проектированию в области культуры. Так в «Основах законодательства Российской Федерации о культуре» (1992 г.) дано следующее определение культурной политики: «Государственная культурная политика (политика государства в области культурного развития) — совокупность принципов и норм, которыми руководствуется государство в своей деятельности по сохранению, развитию и распространению культуры, а также сама деятельность государства в области культуры».

Данное понимание культурной политики было основано, в первую очередь, на достаточно традиционном понимании границ «сферы культуры» и на соответствующих представлениях о том, что нуждается в государственной поддержке: это профессиональное искусство, «высокая культура» и еѐ популяризация. В то же время, к концу ХХ в. произошло переосмысление понятия «культура», во многом определившееся благодаря деятельности ЮНЕСКО. Под культурой стали понимать образ жизни, способ совместного бытия, включая все виды человеческой деятельности [8].

Продвижение вопросов культуры в центр осмысления современных процессов развития различных стран, не может обеспечиваться только политическими заявлениями и решениями, в условиях глобализации, необходима разработка новых культурных моделей, соответствующих духу времени, а также их практическая реализация. 

Литература, источники и примечания

1. Генеральная Ассамблея, ссылаясь на Устав Организации Объединенных Наций, в том числе на содержащиеся в нем цели и принципы по вопросам образования, науки и культуры, ссылаясь на свою резолюцию 52/15 от 20 ноября 1997 года о провозглашении 2000 года Международным годом культуры мира и свою резолюцию 53/25 от 10 ноября 1998 года о провозглашении периода 2001–2010 годов Международным десятилетием культуры мира и ненасилия в интересах детей планеты, признавая ту важную роль, которую Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры продолжает играть в деле распространения культуры мира, торжественно провозгласила Декларацию о культуре мира с тем, чтобы правительства, международные организации и гражданское общество могли руководствоваться в своей деятельности ее положениями в целях распространения и укрепления культуры мира в новом тысячелетии. http://www.tolz.ru/library/?id=440

2. Проект ЮНЕСКО «На пути к культуре мира» (Режим доступа с экрана: http://grani.agni-age.net/articles/unesco.htm#_Toc505093273)

3.См.: Пахтер, М., Лэндри, Ч. Указ. соч. С. 50; Пахтер М., Лэндри Ч. Культура на перепутье. Культура и культурные институты в XXI веке. М., 2003; Культурная политика в Европе: выбор стратегии и ориентиры: сборник материалов. М., 2002 ; Экономика современной культуры и творчества: сб. статей / пер. с англ. М., 2006;

4. Генеральная Ассамблея ООН (02.08.12г.)

Заявление Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека и выступления участников дискуссионной группы.  (Режим доступа с экрана: http://www.ohchr.org/Documents/HRBodies/HRCouncil/RegularSession/Session21/A-HRC-21- 30_ru.pdf) С. 3.

5. Савельев, В.В. Цивилизационный тип культурного пространства и идентичности в России: к постановке проблемы // Национальная идентичность России и демографический кризис / Материалы Всероссийской научной конференции (20-21 октября 2006 г.). М., 2007. С. 476.

6. Всемирный доклад по культуре 2000+. Культурное многообразие: конфликт и плюрализм. М., 2002. С. 414.

7. Аналитический доклад о стратегических направлениях культурной политики в странах СНГ. Подготовлен в соот- ветствии с контрактом между Российским институтом культурологии и Бюро ЮНЕСКО в Москве для Региональной Конференции Содружества Независимых Государств (СНГ) с участием международных экспертов // Государствен- ная служба. 2010. № 1. С. 68−73.

8. Всемирная Декларация о культурном разнообразии (2001), Конвенция об охране и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения (2005), Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия (1972), Международная конвенция об охране нематериального культурного наследия (2003) и другие соответствующие документы.

ТРАНСФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ И СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Автор(ы) статьи: ГРЕБЕНОК М.Н.
Раздел: СОЦИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

социокультурная идентичность, самосознание народа, культура, цивилизация.

Аннотация:

В статье рассматриваются позиции ведущих мировых ученых о социокультурных трансформациях и показывается, что гармоничное взаимодействие различных культур, религий, этнических групп помогает адекватному пониманию происходящих изменений.

Текст статьи:

В периоды социокультурных трансформаций актуализируются проблемы самосознания и идентичности народа. Сегодня, выстраивается новая глобальная политика и одновременно идет процесс модернизации российского общества. Популярно и отчасти объективно мнение, что народы и страны со схожими культурами объединяются. Политические границы корректируются, сверхдержавы сплотившие вокруг себя объединения по идеологическим установкам уступают место новым союзам, сплотившимся на основе общности культуры и цивилизации [1]. Во время холодной войны, страна могла избежать вступления в блок, «но она не может не иметь идентичности. Вопрос «На чьей вы стороне?» сменился более принципиальным: «Кто вы?». Каждая страна должна иметь ответ» [2]. Предельно, острыми стали вопросы гражданского и национального согласия. От ответа на вопрос «Кто мы?», зависит процесс формирования внешнеполитических и внутренних условий существования нашего государства.

В 1990-е гг., утверждает С. Хантигтон, мы увидели вспышку глобального кризиса идентичности, коснувшегося не только новых национальных государств ( например, на территории бывшей Югославии), но и  Канады, США, Великобритании, Индии, Ирана, России, Сирии, Алжира, Китая, ЮАР, Германии, Мексики, Марокко, Туниса, Турции, Украины, Японии» [3]. К сожалению, можно констатировать, что эта вспышка «не гаснет» и имеет гораздо больший радиус,  список государств значительно увеличился. В подтверждение, позволим себе, привести мнение президента России В. В. Путина, как  действующего и непосредственного участника мировой политики: «Реальность сегодняшнего дня – рост межэтнической и межконфессиональной напряженности. Национализм, религиозная нетерпимость становятся идеологической базой для самых радикальных группировок и течений. Разрушают, подтачивают государства и разделяют общества. С «обострением национального вопроса» вплотную столкнулись самые развитые и благополучные страны, которые прежде гордились своей толерантностью. А сегодня – друг за другом объявляют о провале попыток интегрировать в общество инокультурный элемент, обеспечить неконфликтное, гармоничное взаимодействие различных культур, религий, этнических групп. «Плавильный котел» ассимиляции барахлит и чадит – и не способен «переварить» все возрастающий масштабный миграционный поток. Отражением этого в политике стал «мультикультурализм», отрицающий интеграцию через ассимиляцию. Он возводит в абсолют «право меньшинства на отличие» и при этом недостаточно уравновешивает это право – гражданскими, поведенческими и культурными обязанностями по отношению к коренному населению и обществу в целом. Вполне респектабельные европейские политики начинают говорить о провале «мультикультурного проекта». Чтобы сохранить свои позиции, эксплуатируют «национальную карту» – переходят на поле тех, кого ранее сами считали маргиналами и радикалами. Крайние силы, в свою очередь, резко набирают вес, всерьез претендуя на государственную власть. По сути, предлагается вести речь о принуждении к ассимиляции – на фоне «закрытости» и резкого ужесточения миграционных режимов. Носители другой культуры должны либо «раствориться в большинстве», либо остаться обособленным национальным меньшинством – пусть даже обеспеченным разнообразными правами и гарантиями. За «провалом мультикультурного проекта» стоит кризис самой модели «национального государства» – государства, исторически строившегося исключительно на основе этнической идентичности. И это – серьезный вызов, с которым придется столкнуться и Европе, и многим другим регионам мира» [4]. Данные тезисы автор статьи рассматривает, как фактическое отражение теории в практической действительности.

С позиций современного научного знания, становление идентичности происходит под влиянием традиций, обычаев и норм, когда индивид в некотором отношении не отделяет себя от той или иной социокультурной  общности, воспринимая что-либо происходящее как имеющее отношение не только к нему лично, но прежде всего к данному сообществу, к определенному “мы”. Таким образом следует установить и описать структуру ценностных представлений и установок, образующих это “мы”, определить интенсивность подобных связей между индивидом и общностью, ситуации возникновения или распада “мы”, формы и механизмы   воспроизводства идентичности. Человеческая идентичность является ключевым элементом субъективной реальности, она находится в диалектической связи с обществом и его институтами. Формируясь в определенных общественно-исторических условиях, человеческая идентичность поддерживается или изменяется  вместе с радикальными  переменами общественных отношений. Соответственно характер социокультурных процессов связан с состоянием человеческой идентичности и ее природой. Поэтому можно сказать, что общество имеет историю, в контексте которой возникают специфические идентичности. Э. Фромм подчеркивает, что структура личности среднего индивида и социально-экономическая структура общества находятся в двухсторонней переменной связи. Результатом этого взаимодействия между индивидуальной психикой и социально-экономической формацией, он называет, социальным характером. Социально-экономический строй формирует личность таким образом, говорит Э. Фромм, что она хочет делать то, что ей полагается делать. Но, и личность влияет на социально-экономическую структуру, это воздействие придает обществу дополнительную прочность. «Отношения между личность и обществом никогда не бывают статичны… Изменения одного фактора с неизбежностью ведут изменениям второго, а также к изменению взаимоотношений между первым и вторым. Многие политические деятели и теоретики революционного движения считают, что сначала необходимо … изменить политическую и экономическую структуру общества, а уже следующим шагом будет почти неизбежное изменение человеческой психики. … Они полагают, что новое общество, как только оно будет создано, почти автоматически приведет к возникновению нового человека» [5]. Э. Фромм считает это заблуждением, как и другую крайность, когда, сначала необходимо изменить природу человека, его сознание, ценностные ориентации, характер, и только после этого можно начинать строить новое общество [6].

Культурные различия между цивилизациями, как культурными целостностями самого широкого уровня ведут к расколу и конфликтам [7]. Почему это происходит? С. Хантигтон указывает на пять факторов влияющих на данное столкновение.

Во-первых, у каждого индивида есть несколько идентичностей: родственные, профессиональные, культурные, институциональные, территориальные, образовательные, религиозные и т.п., они могут конкурировать или дополнять друг друга.

Во-вторых, необходимость поиска более значимых индивидуальных и на уровне общества идентичностей, в связи с социально-экономической модернизацией на индивидуальном уровне, нарушения привычных устоев и возрождение местных идентичностей культуры — на общественном.

В-третьих, идентичность на уровне личности, племени, расы, цивилизации — можно определить через отношение к «другим». Что отличает «нас» от «них»? Это дает глубокое осознание различий на разных уровнях идентичности.

В-четвертых, основными причинами конфликтов между странами являются: контроль над населением, территорией, богатствами и ресурсами, возможность насаждения общественных ценностей могущественных держав более слабым. Данные вопросы, как показывает история, почти не решаются с помощью компромиссов.

В-пятых, «повсеместность конфликтов», для самоопределения и мотивации людям нужны конкуренты, соперники, оппоненты. Для человека свойственно конфликтовать, в некотором смысле, общество развивается с помощью конфликтов [8].

Таким образом, существенная разница во взглядах, ментальностях, ценностных установках, принципах устройства основных сфер  жизнидеятельности (экономике, политике, идеологии, функционировании социокультурных институтов и т. д.) будет отдалять цивилизации друг от друга и неизбежно приводить к конфронтации. В тоже самое время, говорит С. Хантигтон, общая культура стимулирует сотрудничество между государствами и группами, которые к этой культуре принадлежат  [9].

Большинство стран мира не являются моноэтническими, состоят из различных наций, этносов, религиозных конфессий. Глубокие различия, по мнению С. Хантигтона, могут приводить к массовым насилиям или угрожать существованию страны, он называет их «расколотыми странами».

Эти страны сталкиваются с проблемами сохранения своей целостности, цивилизационные разделения «терзают» политику этих государств. Россию, он также называет «разорванной страной» со времен Петра I[10]. Следует отметить, что принципы формирования Российской Империи, в корне, отличны от истории образования таких стран, как Судан, Кения, других африканских стран, Индии, Китая и т.д.. Уникальность географического месторасположения, величина территории, климатическое и природное разнообразие, влияние Византии, монголотатарского нашествия — бесприцендентные условия  повлиявшие на историю и культуру страны. С момента возникновения, Россия всегда была многонациональным государством. Самобытность корней отечественного государствообразования, на наш взгляд, — отсутствие национализма (различных форм его проявления), толерантное отношение к различным вероисповеданиям. Расширяя свои территории и границы, Российское государство никогда не использовала колониальных принципов освоения и владения ими. Попытки унифицировать исторические особенности формирования того или иного государства, подгонять под шаблоны культурные отличия — не дадут возможность объективно оценивать прошлое и делать прогнозы на будущее.

С. Хантигтон в своем произведении «Столкновение цивилизаций» утверждает, что неотъемлемой чертой национального характера России является западно-славянофильский дуализм. «Петр создал разорванную страну, и в девятнадцатом веке славянофилы и западники вместе сокрушались по поводу этого состояния и рьяно спорили по поводу того, стать ли их стране полностью европеизированной или отказаться от европейского влияния и прислушаться к истинно русской душе [11]. В годы советской власти, пишет С. Хантигтон, борьба между славянофилами и западниками временно прекратилась, поскольку солженицины, и сахаровы бросили вызов коммунистическому синтезу. «После развала этого синтеза споры об истинной идентичности России возобновились со всей прежней силой. Нужно ли России … стать частью Запада? Или Россия воплощает отдельную православную и евразийскую цивилизацию, которая … имеет уникальную судьбу — стать связным звеном между Европой и Азией?»[12]. Этот вопрос, по С. Хантингтону, вызвал серьезный раскол среди интеллектуальной и политической элиты России 90-х годов прошлого века, заметим, остается он актуальным и сегодня. Но не есть ли это, проявление «крайностей» о которых говорил Э. Фромм, только несколько в другом ключе. Следует ли смещать акценты при формировании новой социокультурной идентичности российского общества в область споров славянофилов и западников?Построение нового общества происходит под взаимодействием и взаимовлиянием социально-экономической структуры и личности. «Социальный характер» или личность  среднего индивида формируется социально-экономическим строем, но и, социально-экономическую структуру формирует личность. Безусловно, в  процессе реформирования  или, как принято говорить, модернизации российского общества происходят изменения в социально-экономической структуре. Определяет эти изменения сегодняшняя политическая стратегия власти на внутреннем и международном уровне. Функционирование политической структуры государства, формирование политической культуры гражданского общества,   политическая стабильность в стране — все это невозможно представить без социокультурной идентичности. Человек должен ощущать себя гражданином определенного государства.  Есть, достаточно, распространенное мнение, что в современном мировом обществе большинство моделей идентичности (региональная, конфессиональная, этническая и др.) имеют политический характер. Современная идентичность — политическая по своей сути, это проявляется в стремлениях партий, общественных движений и т.п. использовать в своих программах национальные, религиозные, национально-религиозные, региональные и др. подходы для достижения своих целей [13].  Избежать политизированность в становлении и развитии социокультурной идентичности граждан России невозможно. «Россия является страной с большим разнообразием этносоциальной фрагментации общества. Народ, составляющий большинство в стране, национальности, дающие название российским республикам и не имеющие административных образований, диаспорные группы и среди них новые мигранты — все они имеют разные проблемы, решение которых зависит от модели развития межнациональных отношений, которую вырабатывает государство и общество.»[14] Сегодня, государственная власть декларирует следующее: русский народ является государствообразующим – по факту существования России. Великая миссия русских – объединять, скреплять цивилизацию. Скреплять в такой тип государства-цивилизации, где принцип распознания «свой–чужой» определяется общей культурой и общими ценностями. Такая цивилизационная идентичность основана на сохранении русской культурной доминанты, носителем которой выступают не только этнические русские, но и все носители такой идентичности независимо от национальности. «Самоопределение русского народа – это полиэтническая цивилизация, скрепленная русским культурным ядром. И этот выбор русский народ подтверждал раз за разом … Всей своей тысячелетней историей» [15]. Важно отметить, что  этническая и государственная идентичность могут существовать, как взаимодополняющие: ты можешь себя чувствовать русским и россиянином, татарином и россиянином. Двойная, тройная и более идентичность в современном мире — частое явление [16]. Главное, при планомерной государственной стратегии в достижении общественного консенсуса, чтобы любой человек живущий в России был, прежде всего, ее гражданином, где соблюдались бы все его гражданские права и свободы.

Литература:

1. Хантигтон, С. Столкновение цивилизаций / пер. с анг. Т. Велимеева. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — С. — 185.

2. Хантигтон, С. Столкновение цивилизаций / пер. с анг. Т. Велимеева. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — С. — 186.

3. Хантигтон, С. Там же — С. — 186.

4. Независимая газета Статья Путин http://www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html Владимир Путин. Россия: национальный вопрос

5. Фромм, Э. Иметь или быть? / пер. с нем. Э.М. Телятниковой. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — С.203 — 204.

6. Фромм, Э. Там же — С. 205.

7. Хантигтон, С. Столкновение цивилизаций / пер. с анг. Т. Велимеева. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — С. — 190 -191.

8. Хантигтон, С. Там же  — С. — 190 -194.

9. Хантигтон, С. Там же  — С. — 194.

10. Хантигтон, С. Там же  — С. — 207 — 209.

11. Хантигтон, С. Там же — С. — 213.

12. Хантигтон, С. Там же — С. — 216.

13. Попова, О. В. Особенности политической идентичности в России и странах Европы //Полит.исслед. (ПОЛИС). 2009. — №1.

14. Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. — М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2003. С. 9.

15. Независимая газета Статья Путин http://www.ng.ru/politics/2012-01-23/1_national.html Владимир Путин. Россия: национальный вопрос

16. Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. — М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2003. С. — 22.

«СТАРОСТЬ» В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ

Автор(ы) статьи: ШИПИЛОВ А.В.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

старость, старик, престарелость, модернизация, индустриальные модели, культура, социум.

Аннотация:

Не только во времена древности, но и в совер­шенно недавние эпохи, «старостью» считался не 60 - 70 - 80-летний, а гораздо более «молодой», с современной точки зре­ния, возраст. В России XVIII века 55-летний фабричный работник считал себя стариком, а 56-летних официальные ведомости рассматривали как «престарелых»

Текст статьи:

Современное российское общество представляет собой весьма свое­обычный социокультурный организм. В результате форсированной модер­низации советского периода, когда в течение жизни всего двух-трех поко­лений основная масса населения переместилась из деревни в город, оказа­лись разрушенными и традиционное городское (гражданское) общество, и традиционное сельское общество (община), место которых занял некий социокультурный симбиоз, индустриально-городской по форме и сельско- крестьянский по содержанию. Фантастическая по темпам урбанизация явилась внешней оболочкой еще более фантасмагорической внутренней рурализации общества; этот социум-мутант, в котором, как в слоеном пи­роге, феномены аграрной, индустриальной и постиндустриальной стадий перемежаются друг с другом, в силу отсутствия значимых факторов эво­люции, а может быть, и паритета разнонаправленных ее векторов, оказался при всей своей амбивалентности вполне стабильным, но при этом столь же перманентными сделались и институционально-ценностные несостыковки, латентные, а то и открытые конфликты. Одной из таких проблем выступа­ет разрушение авторитета старшего поколения, утрата старостью атрибута значимой ценности, так как тот социальный опыт и культурная традиция, носителями которого выступают большинство нынешних пенсионеров, оказываются мало или фактически вовсе невостребованными в новых ус­ловиях. Существует достаточно много социологических и культурно- антропологических осмыслений подобных ситуаций (например, известная концепция Маргарет Мид, выделяющей в зависимости от характера меж- поколенческих взаимоотношений постфигуративный, конфигуративный и префигуративный типы культур1), однако для нас больший интерес в дан­ном случае представляет не комментирование имеющихся интерпретаций, а проблема исторической конкретизации самого понятия «старость». Сего­дня «старым», исходя из пенсионного законодательства и обычного слово­употребления, признается человек в возрасте от 60 — 65 лет; но всегда ли так было?

В патриархальном (архаическом) обществе старый — это старший, т.е. человек, который в силу своего сравнительного превосходства в воз­расте почти автоматически выступает обладателем власти/авторитета (auctoritas). Греч. geron — это член герусии, лат. senex — это член сената: старость этимологически ассоциируется не с дряхлостью и упадком, а с властью и превосходством. Русское «старый» или старославянское «старьць» восходят к индоевропейской основе со значениями «большой», «крепкий», «твердый», «сильный»2: имеется в виду отнюдь не немощь, а наоборот, сила, могущество, господство. Почему так?

Дело в том, что не только во времена седой древности, но и в совер­шенно недавние, по историческим меркам, эпохи, «старостью» считался не 60 — 70 — 80-летний, а гораздо более «молодой», с современной точки зре­ния, возраст. В России XVIII века 55-летний фабричный работник считал себя стариком, а 56-летних официальные ведомости рассматривали как «престарелых»3. Та же ситуация была характерна и для верхов общества — в 1752 г. посланник в Австрии М.П. Бестужев в одном письме писал: «я че­ловек престарелый: родился я в 1689 году, и тако 63 год мне идет: лета немалые, более должно назвать престарелые»4. Несколько десятилетий спустя, в 80-е гг. XVIII в., французский посол Л.-Ф. Сегюр в своих запис­ках называл 50-летнего австрийского посланника принца де Линя «стари- ком»5; в «Письмах русского офицера» Ф.Н. Глинки, написанных в 1805­1815 гг., можно прочитать такую фразу: «… один шестидесятилетний ста­рик…»6, — и т.д. и т.п. Можно привести и ряд литературных примеров: в толстовской «Анне Карениной», где описываются события уже 70-х гг. XIX в., 34-летний Стива Облонский характеризует свою жену, «бывшую только годом моложе его», так: «истощенная, состарившаяся, уже не­красивая женщина» (что немудрено, так как Долли Облонская в свои три­дцать три года была уже «мать пяти живых и двух умерших детей»). В другом месте брата Левина, Сергея Ивановича Кознышева, убеждают в том, что в нынешнее время «только в России люди в пятьдесят лет счи­тают себя стариками», в то время как во Франции пятидесятилетний мужчина считает себя «в расцвете лет», а сорокалетний — «молодым чело­веком», — и т.д. Даже в таком позднем произведении, как «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова (этот написанный в 1927 г. бессмертный роман в данном аспекте представляет ничуть не меньший интерес, чем более серьезные сочинения), при описании свадьбы Остапа Бендера и вдовы Грицацуевой сообщается, что «Молодая была уже не молода. Ей было не меньше тридцати пяти лет», а 50-летняя Елена Станиславовна Боур и 52- летний Ипполит Матвеевич Воробьянинов именуются не иначе, как «ста­рик» и «старуха»8.

Дело в том, что продолжительность жизни была тогда столь невысо­ка, что перешагнувший через 50-летний рубеж человек мог считать себя счастливчиком и, действительно, выглядел в глазах окружающих глубоким старцем. Во Франции XVIII в. продолжительность жизни составляла 25-27 лет, при этом, по разным оценкам, от 20 до 35% умирало в первый же год жизни, до 10 лет доживало 49-61%, до 25 лет — 42-55%, до 50 лет — 24- 38%9. В России ситуация была отнюдь не лучше — Ломоносов считал, что из каждого поколения «в три года умрет половина или еще по здешнему не­брежению и больше»10, Екатерина II в своем «Наказе» писала, что «мужи­ки большой частию имеют по двенадцати, по пятнадцати и до двадцати детей из одного супружества; однако редко и четвертая часть оных при­ходит в совершенный возраст», а Петербургская духовная консистория в 1747 г. сообщала, что в пределах епархии из 3211 новорожденных мальчи­ков в течение первого года жизни умерло 968 (и это еще по очень непол­ным данным)11. В середине XIX в. средняя продолжительность жизни кре­стьянина определялась А.В. Терещенко в 33 года12; даже в последней чет­верти XIX в. в России до 5-летнего возраста доживали 550 чел. из 1000 (в Западной Европе того времени — более 700″). До старости доживало, по­нятно, еще меньше — можно привести такой фактический пример: в одном из имений П.П. Шафирова, отписанных в 1723 г. «на государя», из 375 душ м.п. возраст от года до 10 лет имели 108 (28,8%), от 10 до 15 лет — 52 (13,9%), от 15 до 60 лет — 186 (49,6%), и от 60 до 90 лет — 29 (7,7%) чел.14; иными словами, лиц современного пенсионного возраста было всего 8%, а не от одной трети до половины населения, как сегодня.

«Старость», таким образом, начиналась рано; соответственно, срав­нительно с нашими сегодняшними представлениями, столь же рано закан­чивалась «молодость». Традиционным возрастом зрелости был возраст 15- ти лет: именно по достижении пятнадцатилетия дворянский «новик» полу­чал коня, саблю, поместье и мог отправляться на войну. Тем более это было характерно для непривилегированных сословий: к 14-15 годам крестьян­ский сын или дочь считались вполне взрослыми людьми, и не только счита­лись, но и были ими, т.е. могли себя обеспечивать собственным трудом, в том числе и работой по найму. У приписных крестьян уже 10-летние маль­чики становились «годными работниками» и отправлялись отдельно от се­мей на отработки на рудники и заводы15. В XVIII веке на казенных заводах работали дети с 12 лет, а на частных — и с 6 лет; платили им меньше, чем взрослым, что вызвало в 1763 г. особое разбирательство, результатом кото­рого стало распоряжение считать малолетними лиц, не достигших 15- летнего возраста, а лица 15 лет и старше были официально отнесены к взрослым рабочим и должны были получать соответствующую заработную плату16. В Европе в XVIII в. ситуация была такой же: в Голландии, Швейца­рии, Англии, Франции, Австрии, Пруссии в кустарных мастерских, на заво­дах и фабриках работали дети 7, 6, 5 и даже 4 лет от роду; в Пруссии были мануфактуры, на которых работали исключительно дети, в Австрии детский рабочий день продолжался 13-14 и даже 16 часов . Показателен и такой пример: из 85 работников в возрасте от 7 до 9 лет, поступивших на москов­ские мануфактуры в первой четверти XVIII в., до этого занимался ремеслом 1, «разной работой» — 2, из 191 работника в возрасте 10-11 лет ремеслом за­нимался 1, разной работой — 13, из 317 работников от 12 до 14 лет был 1 ре­месленник, 33 разнорабочих и даже 2 торговца: все это были люди, жившие без родителей и самостоятельно зарабатывавшие на жизнь . Перепись бур­лаков, проведенная в 1722 г. в Нижнем Новгороде, выявила 28 работников в возрасте от 7 до 10 лет, и 271 работника в возрасте 11-15 лет (из общего ко­личества в 11 087 чел.); 7-летние дети работали кашеварами, а 12-летние уже тянули лямку вместе со старшими товарищами19.

«Взрослость» традиционно определялась (и определяется) не только способностью самостоятельно зарабатывать на жизнь, но и возможностью вступления в брак. Так вот, по основному кодексу регулировавшего семей-но-брачные отношения в допетровской Руси церковного права – Кормчей книге, минимальным возрастом вступления в брак для жениха было 15 лет, для невесты — 12 лет. В «Стоглаве» 1550 г. также говорилось: «А венчали бы отрока пятинадесяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам» . 14-летние невесты никого не удивляли (в 14 лет уже рожали), так как бывали и 12-ти, и даже 11-летние невесты (например, член голштинского посольства 1633 — 1634 гг. Адам Олеарий пишет: «В этой де­ревне к нам привели мальчика 12-ти лет, который несколько перед тем женился; в подобный же брак в Твери вступила девочка в 11 лет» ), а в удельные и еще более ранние времена — 8-ми и 5-летние . Впрочем, подоб­ное положение сохранялось не только в более ранние, но и в более поздние времена — так, в 1763 г. небезызвестный А.Т. Болотов сватался к 12-летней девочке, однако родители попросили подождать год, и он действительно  подождал, но через год женился ; сенатские и синодские запреты венчать малолетних (восьмилетних и т.п.) издавались в 1774, 1779, 1781 гг. — т.е., в этом была необходимость . Только в 1775 г. бракоспособный возраст был повышен для лиц ж.п. до 13 лет (у лиц м.п. был оставлен тот же — 15 лет), и лишь в 1830 г. было законодательно установлено, что женщина может выходить замуж в 16 лет, а мужчина жениться — в 18 лет .

В течение XVIII — первой половины XIX вв. русские дворяне часто поступали на действительную военную или статскую службу в возрасте 13, 14, 15 лет, и действительно служили, воевали и управляли, достигая еще через несколько лет высоких чинов. Вот лишь несколько примеров: П.А. Румянцев в 18 лет стал полковником, командиром Воронежского пе­хотного полка, а в 30 лет — генерал-майором; С.Г. Волконский в 17 лет ко­мандовал полком, а в 25 лет стал генералом; Н.Н. Раевский получил пол­ковничий чин в 22 года, генеральский — в 28 лет; А.А. Тучков стал полков­ником в 22 года, генерал-майором — в 32 года; М.И. Кутайсов получил ге­неральский чин в 24 года, М.Ф. Орлов стал генерал-майором также в 24 года, Н.А. Саблуков — в 25 лет, М.С. Воронцов — в 28 лет, П.Д. Киселев — в 29 лет, П.В. Завадовский и А.Н. Сеславин — в 33 года. Таким образом, два­дцатилетние «молодые люди» уже командовали тысячами других людей, а тридцатилетние были заслуженными генералами; конечно, в статской службе продвижение шло медленнее, но и здесь положение было совер­шенно несопоставимым с сегодняшним, свидетельством чего является тот факт, что в XIX веке пенсия статским чиновникам назначалась по выслуге 25 лет (в размере оклада; 20-летний стаж обеспечивал пенсию в размере половины оклада жалования), так что «пенсионный возраст» начинался где-то с 45 — 47 лет.

Из приведенных данных видно, что еще менее столетия назад и для высших, и для низших классов российского общества понятие «старость» ассоциировалась с 50 — 55-летним возрастом, а доля «стариков» в возрасте свыше 60 лет была в 3 — 5 раз ниже, чем сегодня. Современное старение общества в развитых странах, в т.ч. и в России, является следствием слож­ного комплекса факторов, включающего в себя развитие здравоохранения, снижение детской смертности, качественное улучшение условий труда, особенно его продолжительности и интенсивности, столь же фундамен­тальное повышение комфортабельности быта и т.д. Российской особенно­стью является то, что в результате скачкообразной урбанизации несколько десятков миллионов крестьян — носителей не только полупатриархальной культуры и системы ценностей, но и обладателей прекрасного генетиче­ского здоровья (следствие многотысячелетнего естественного отбора в ус­ловиях отсутствия какого бы то ни было здравоохранения и фантастиче­ской по нынешним меркам трудоемкости жизни), оказались в совершенно ином физико-социальном ландшафте, существенно увеличившем продол­жительность их жизни. Однако увеличение продолжительности жизни и удельного веса лиц пенсионного возраста оказалось сопряжено с падением востребованности этой доли населения в процессе социокультурного вос­производства, что вызывает фрустрацию, негативные эмоционально- психологические последствия.

 

Литература:

I Мид М. Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями // Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения. — М., 1988.
2 Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2-х т. Т. 2. — М., 1999. — С. 199.
3 Семенова Л.Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века. — Л., 1974. — С. 195.
4 Соловьев С М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XII. Т. 23-24. — М., 1964. — С. 132.
5 Россия XVIII века глазами иностранцев. — Л., 1989. — С. 395.
6 Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. — М., 1990. — С. 342.
7 Толстой Л.Н. Анна Каренина. — Тула, 1970. — С. 5, 530.
8 Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. — М., 1991. — С. 13, 88, 137-147.
9 Кулишер И.М. История экономического быта Западной Европы. Т. 2. — М.-Л., 1931. — С. 8.
10 Семенова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России. Первая половина XVIII века. — Л., 1982. — С. 83.
II Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Екатерининские орлы. — М., 1996. — С. 299.
12 Терещенко А.В. Быт русского народа. Ч. I-VI. — СПб, 1848. — С. 226.
13 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXVII. — СПб, 1899. — С. 99.
14 Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти XVIII в. — М., 1951. — С. 20.
15 Миненко Н.А. Культура русских крестьян Зауралья. XVIII — первая половина XIX в. — М., 1991. — С. 110-118.
16 Черкасова А.С. Мастеровые и работные люди Урала в XVIII в. — М., 1985. — С. 139­140.
17 Кулишер И.М. Указ. соч. — С. 157-160.
18 Заозерская Е.И. Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти XVIII в. — М., 1953. — С. 446.
19 Голикова Н.Б. Наемный труд в городах Поволжья в первой четверти XVIII века. — М., 1965. — С. 67.
20 Рябцев Ю.С. Хрестоматия по истории русской культуры: Художественная жизнь и быт XI — XVII вв. — М., 1998. — С. 339.
21 Там же. — С. 340.
22 Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города. — М., 1978. — С. 213-214; Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. — Новосибирск, 1992. — С. 49.
23 Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. Том второй. 1760 — 1771. — М.-Л., 1931. — С. 252-294.
24 Гольцев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII века. — СПб, 1896. — С. 111.
25 Миронов Б.Н. Русский город в 1740 — 1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое развитие. — Л., 1990. — С. 54.

ТЕАТРАЛИЗАЦИЯ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ ПРАЗДНИЧНО-ОБРЯДОВОЙ КУЛЬТУРЫ.

Автор(ы) статьи: ТАТАРИНЦЕВА Е.А.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

театрализация, обрядовое действие, фольклор, традиции, праздничная культура.

Аннотация:

В статье рассматривается празднично-обрядовая культура, ее воспитательная роль и применение театрализации в проведении массовых традиционных праздников.

Текст статьи:

Театрализованное действие является творческой активностью людей, выражающей свои жизненные стремления художественными, театральными средствами, направленной к достижению духовной цели. Это органическое сочетание реальности, связанной с бытом, социальными отношениями, религиозными воззрениями, идеологическими и политическими склонностями людей, и художественности, заключенной в эмоционально-образном (художественном) материале, созданном путем преобразования этой реальности.

Театрализация праздников зародилась еще в глубокой древности, в эпоху ранних языческих обрядов и ритуалов. Синкретическое сознание древнего человека воспринимало мир, как нечто единое, неразделимое. Явления природы, животные и растения, весь окружающий мир наделялся душой и персонифицировался в том или ином божестве. Для удачной охоты, для богатого урожая, для благополучия семьи следовало задобрить определенное божество. Отсюда возникли обряды и ритуалы, в которых изображались в театральной форме те или иные сцены, связанные с ключевыми, жизненно важными событиями общества. Однако, в отличие от традиционных видов театра, в обрядовых действах установилась главная видовая особенность театрализованных праздников: отсутствие разделения на исполнителей и зрителей. Все участники праздника – активны, все включены в действие.

Русские народные праздники и обряды – одна из наиболее ярких и самобытных составных частей традиционной художественной культуры и в тоже время одно из наиболее сложных и многогранных явлений самого раннего ее типа – фольклора. Фольклор выделился из единой культуры первобытного общества в результате распада ее синкретизма и в связи с разделением труда. К основным аспектам содержания народной культуры можно отнести: мировоззрение народа, народный опыт, жилище, костюм, трудовую деятельность, досуг, ремесла, семейные отношения, народные праздники и обряды, знания и умения, художественное творчество. Следует отметить, что как любое другое общественное явление, народная культура обладает специфическими чертами, среди которых следует выделить: неразрывную связь с природой, со средой обитания; открытость, воспитательный характер народной культуры России, способность к контакту с культурой других народов, диалогичность, самобытность, цельность, ситуативность, наличие целенаправленного эмоционального заряда, сохранение элементов языческой и православной культуры.

Традиции и фольклор являются богатством, выработанным поколениями и передающим в эмоционально-образной форме исторический опыт, культурное наследие. В культурно-творческой сознательной деятельности широких масс сливаются в едином русле народные традиции, фольклор и художественная современность.

Культура народного праздника воспитывает каждую личность и весь коллектив, учит людей умению выражать чувство солидарности. Праздник поднимает настроение, концентрирует творческую энергию масс, выражает коллективные эмоции. Аккумулируя их, праздник раскрывает истинные, идеальные устремления людей. Здесь каждый человек – исполнитель и зритель, творец и участник особой жизни со своими формами коллективного поведения, обусловленного традициями, обычаями, ритуалами, церемониями и обрядами.

Празднично-обрядовое действие лишено пассивной зрелищности, оно превращает театрализованные формы художественно-массовой работы в социально-культурную самодеятельность людей, органично связанную с их трудом, бытом, всей жизнедеятельностью. В празднично-обрядовом действии по-новому используются старые фольклорные принципы. Это позволяет найти нестандартное сценарно-режиссерское решение театрализованного действа на основе народных традиций и фольклора, заключающееся в приемах реализации праздничного настроя, поиске образности, выборе места и времени, оформительском замысле.

Театрализованные формы  культурно-досуговой деятельности, представляют собой вид духовно-практической и предметно-прикладной деятельности, который опредмечивает конкретные идеи общества, систему его социальных ценностей. Празднично-обрядовую культуру следует рассматривать как специфическое явление.

Во-первых, театрализованные формы, опирающиеся на организацию аудитории и материала, предполагают педагогическое стимулирование познавательной, ценностно-ориентационной, коммуникативной и преобразовательной деятельности участников и зрителей.

Во-вторых, с точки зрения педагогики наиболее действенным средством воспитания является специально организованная деятельность индивида. В ходе такого действа, которое основывается на учете реальных потребностей людей в праздничном оформлении актуальных жизненных событий, реализуются их творческий потенциал. То есть празднично-обрядовая деятельность выступает как качественная характеристика личности, выражает уровень развития ее празднично-обрядовой культуры.

Воспитание на основе  древней устоявшейся культуры, помогает развить духовные качества человека. А этого сейчас не хватает современному обществу, тем более молодежи. На пороге нового тысячелетия наше общество начинает все яснее осознавать, что будущее России и судьбы новых поколений в огромной степени зависят от того, удастся ли нам сохранить и приумножить богатейшее наследие народной культуры.

Одна из проблем формирования нравственных и культурных ценностей у современной молодежи заключается в том, что для них предлагаются мероприятия лишь развлекательного характера, без особой смысловой нагрузки. Молодежь чувствует себя потребителем массовой культуры, но никак не участником важного духовного действия. Главным образом, это и отличает празднично-обрядовую культуру молодежи древности и современные культурные мероприятия. Если добавлять некоторые обрядовые моменты в современное праздничное мероприятие, это помогло бы на осознанном и подсознательном уровне приблизить молодое поколение к древней славянской культуре, а также сформировать духовные качества и новые интересы в области родной культуры.

Педагогическая, социально-психологическая и художественно-эстетическая ценность праздников и обрядов осознается далеко не всегда. Поскольку в них отражаются явления каждого исторического этапа жизни общества, то при оценке места праздников и обрядов в духовной жизни порой сложно бывает отделить их объективную роль от ее субъективного понимания.

Система обычаев традиций любого народа – это результат его воспитательных усилий в течение многих веков. Через эту систему каждый народ воспроизводит себя, духовную культуру, свой характер и психологию, в ряду сменяющих друг друга поколений.

Этнограф и фольклорист К.В. Чистяков отмечает, что «традиция – сеть связей настоящего с прошлым, причем при помощи этой сети совершается определенный отбор стереотипов, которые затем опять воспроизводятся. Общество без традиций также невозможно как общество без культуры».

Любая традиция в духовной кладовой народа преследует вполне определенную цель передачи моло­дым поколениям строго очерченных нравственных и эстетических качеств. Прежде всего, следует подчеркнуть духовно-нравственный потенциал семейно-бытовых тра­диций, культивирующих в подрастающем поколении такие гуманные качества, как любовь и сострадание к че­ловеку, доброта и отзывчивость, трудолюбие и порядочность. Именно семейные традиции были призваны вос­питывать неравнодушие к истокам, корням, уходящим не только в личное, семейное прошлое, но и в судьбы и память своего народа; основы будущего нравственного «Я» личности закладываются именно в детстве, и в этом немаловажную роль играют семейно-бытовые традиции. Чем выше, чем духовнее будут воспоминания о детстве, тем более вероятной будет и нравственная состоятельность взрослого человека. И в традициях трудовых, формирующих нравствен­ное отношение к труду, уважение к человеку труда, и в традициях патриотизма, которые питают национальное достоинство и гордость, воспитывают чувства гражданственности и ответственности за судьбы своего народа, ясно просматривается нравственное содержание. Во многих традици­ях и обычаях нашел свое воплощение духовный потенциал общечеловеческой морали.

Традиции и обряды осуществляют в жизни общества важнейшую социальную функцию обеспечения устойчивой связи «прошлое — настоящее – будущее» и сохране­ния преемственности культуры. Ни одно поколение, осмысливая общественное бытие, не начинает все сначала. Национальные традиции и обычаи, праздники являются одними из общественных этнических признаков, определяющих национальный колорит духовной культуры этноса и этни­ческое лицо народа. В то же время они выступают в качестве действенного средства воспитания подрастающего поколения.

Традиции и обычаи доносят до новых поколений как духовное завещание предков образцы высоких нравственных убеждений и чувств, представления о чести и бесчестии, о справедливости и социальном зле, о долге и достоинстве человека труда, о любви к родной земле. Вокруг этих представлений по­степенно объединялись в единую систему средства воспитания, образуя своеобразную программу народной педагогики. Без преемственности поколений, без обмена духовным опытом были бы невозможны прогресс и по­ступательное развитие общества.

Воспитательная роль народного праздника, прежде всего – в сохранении фольклорных традиций народа, проявляя их, через воздействие на каждую личность будь это ребенок, подросток или взрослый человек. Таким образом, народное празднество активно влияет на весь уклад жизни и общества.

Современный уровень знаний о фольклоре закономерно приводит к мысли о системном характере фольклорной культуры, единицами которой являются не песни, мифы, танцы сами по себе, а целостные фольклорные акты, фольклорные действа (ритуалы, обряды в широком смысле слова). В их структуре звук и слово, движение, жест, изображение, процессы пения, игры, рассказывания, драматизации и так далее, образуют нерасторжимое единство, организуемое драматургией этого акта, его функцией, его направленностью на достижение далеко не всегда эстетических, но всегда социально значимых целей. И чем большее значение имеют эти цели для социума в целом, тем более сложной и масштабной становится структура такого акта.

Рассматривая возможности использования народных традиций, обрядов и фольклора в празднично-обрядовом действии, нужно четко понимать, что в сценарно-режиссерском замысле они представляют особый инструментарий, который может существовать и развиваться самостоятельно, вне произведений коллективного народного творчества. Такой подход позволяет программировать активное включение аудитории в театрализованное действо на основе оригинальной, современной сюжетно-образной трактовки фольклора.

Существуют некоторые недостатки использования народных традиций. Необходимо, прежде всего, отметить часто встречающиеся нарушения баланса содержательной, идейно-тематической направленностью действия и зрелищностью, развлекательностью. Следует стремиться к их органичной связи в замысле, где одинаково нетерпимы как бездумная развлекательность, так и злоупотребление информационным материалом, неумело заменяющим порой современное содержательное наполнение фольклорного действия. Также это существующее несовершенство художественной закрепленности народных традиций, слабое владение их основами сценаристов и режиссеров празднично-обрядового действия, что ведет к консерватизму, а порой и просто заштампованности в подборе фольклорного материала.

К другим типичным недостаткам использования народных традиций и фольклора следует отнести слабую активизацию с их помощью аудитории, сохранение ее деления в празднике на зрителей и исполнителей, чего не должно быть в театрализованном празднично-обрядовом действии.

Введение в праздничное действо традиционные фольклорные элементы, импровизацию на основе сложившихся обычаев, появление фигур скоморохов, домовых, леших как персонажей сценариев значительно повышают степень активность участников.

Можно выделить следующие типы активной деятельности, характерные для театрализованного фольклорного действия, основанного на сложившихся народных традициях:

1.  Костюмирование участников, стимулирующее их активность, выступающее своеобразной движущей силой театрализованного фольклорного действа. Костюм, маска, реквизит в сочетании с мимикой и жестом становятся определенной знаковой системой, языковым кодом, под воздействием которых происходит слияние практически-реального и условно-идеального поведения.

2.  Коллективная импровизация, представляющая собой спонтанную художественную реакцию человека на отмечаемое событие и выражающаяся в хоровом пении, массовых танцах. Для народного творчества традиционного характера хоровая и танцевальная импровизация. Импровизированное народное  творчество всегда окрашено эмоционально и поэтому может служить для передачи чувств, отношения к тому или иному событию. Все это делает хоровую или танцевальную импровизацию важнейшим структурным элементом фольклорного действия.

3.  Художественно-творческое, спортивное, состязание в форме игрового конкурса, серии показательных выступлений, театрализованной схватки характерно для структуры любого фольклорного действия, носит соревновательный, порой шуточный характер.

4.  Ритуальное действии, являющееся обязательным структурным элементом, специфической особенностью любого театрализованного празднично-обрядового действия, опирающегося на народные традиции и фольклор. Использование ритуального действия связано как с календарными праздниками, такими, как встреча весны, приход лета, проводы зимы, так и с выполнением определенных обрядовых действий трудового цикла: вспашка первой борозды, окончание уборки урожая, выгон скота на полонину и пр.

Использование народных традиций и фольклора в органичном единстве с выбором места и времени театрализованного действия усиливает их эмоциональное воздействие, создает необходимый настрой участников, расширяет круг их общения, стимулирует каналы проявления активности, раздвигая границы праздника.

Для более чёткого осмысления методики использования народных традиций и фольклора в празднично-обрядовом действии следует обратиться к пониманию художественной специфики русского фольклорного театра, как одного из видов народного искусства, изложенному учёным фольклористом В.Е. Гусевым. Автор в первую очередь подчёркивает коллективность творческого процесса, опирающуюся на всеобщую импровизацию как основу такого театра.

При этом впервые предлагается в фольклорной драме «принцип комбинации блоков», дающий возможность воссоздание содержания каждый раз заново, варьирования сюжета и всего импровизированного действа. Возможность выбора сцен и их перестановки в структурных комбинациях конкретного сценарно-режиссерского замысла, то есть практика монтажа эпизодов празднично-обрядового действия, имеет следствием большую композиционную подвижность и вариантность. Именно эта идея имеет важность для соединения художественно-массовой работы с фольклором, так как позволяет использовать сюжетные «блоки» не только как конкретный художественный репертуар, а как основу эпизодов, активно включающих аудиторию в массовое театрализованное действие, связанное с трудовыми, бытовыми и другими традициями.

Анализируя методику использования народных традиций и фольклора в российских массовых праздниках, а так же обобщая исследования по этому вопросу, следует особенно выделить те воспитательные возможности, которые придают театрализованному действию активный характер.

1.  Целеустремлённость, органическая связь со всем строем и укладом жизни российских людей, которые ценят народные традиции и фольклор именно в идейном, мировоззренческом аспектах как ознакомление с колоритом прошлого, укрепление духа дружбы, уважение к старшим. Эти мотивы прямо вытекают из тех духовных и эстетических запросов, которыми руководствуются граждане нашей страны в повседневной жизни.

2.   Стимулирующий характер используемых народных традиций и фольклора, органичная связь их в празднично-обрядовом действии с актуальной общественно полезной деятельностью масс. Совместный свободный труд: массовая посадка деревьев, закладка садов и парков, возведение чего-либо сообща, — органично входит в театрализованное действие, усиливаемое фольклорными зрелищно-игровыми традициями.

3.  Функциональный характер, конкретная определённость назначения, привязывающая народные традиции и фольклор к определённым событиям жизни людей. Именно в силу этого фольклор всегда рассчитан на определённую форму активного выражения в празднично-обрядовом действии, свойственную конкретной ситуации и содержанию, помогающую художественно оформить значительный, переломный момент жизни, дать выход энергии, чувствам, эмоциям.

4.   Художественная закреплённость, определённость формы выражения. Рассматривая народные традиции и фольклор как художественно-массовое действие, мы должны отметить, что их жизненная сила заключена главным образом в совокупной устойчивости и повторяемости этого действия как в традиционном, так и в модернизированном виде. Передавая атмосферу события, народные традиции и фольклорное действие вырабатывают определённый стереотип поведения в отношении к нему.

Русские народные бытовые обряды весьма разнообразны. Какой и когда следует соблюдать обряд как в сельском, так и в городском быту, определяют традиционные предписания. Они же диктуют способы и сочетания обрядовых действий, создавая их устойчивость и разнообразие (крестины не похожи на свадьбу, рождественские обряды – на купальские или масленичные и т.п.). Обрядовое действие есть комплекс символических, магических, демонстративных и игровых элементов. При магических обрядовых действиях, стимулирующих и обережных, желаемый результат обозначают определенным действием или словом. Так, например, в качестве вербальной (словесной) магии используется слово (заговоры). Кроме обрядов стимулирующих и обережных, существуют так называемые магические обряды, то есть гадания.

При написании сценария, посвященного народному празднику, включающему в себя те или иные обряды и обрядовые действия, следует иметь в виду определенную и порой значительную трансформацию праздника по времени и в сознании людей. Для режиссера сценарий является не просто руководством определенной последовательности праздничных и обрядовых действий, но драматургически разработанным планом, в котором, безусловно, обрядовое действие с реальными участниками становится его художественным.

В настоящее время воспроизведение сценарной основы праздника в том виде, в каком он имел место сто и более лет назад, невозможно, поскольку сценарий в то время и не требовался. Все обрядовые действия происходили в соответствие с обычаем, сложившимся достаточно давно. Сегодня требуется написание сценария уже не праздника в его первозданном виде, но театрализованного представления, темой которого этот праздник является.

Драматургия и режиссура празднично обрядового театрализованного действа процесс сложный и трудоемкий. При разработке литературного сценария народного праздника нужно учитывать традиции и обряды преемственные только для этого праздника, учитывать характерные черты региона, в котором будет проходить данное действо и др.

Заложенные в народном празднике высокая духовность и нравственность, выступает гарантами уважения к традициям, доброжелательных отношений между окружающими, любви и бережного отношения к природе. Языческое наследие и высокая культура нашей страны – два  источника, обеспечившие развитие славянского мира. Сочетание столь несхожих религий привело к тому, что христианство у славян обогатилось многими чертами, неизвестными Западной Европе, а от язычества сохранились лишь самые поэтические мифы и образы.

Традиционная празднично-обрядовая культура – неотъемлимый  элемент народной культуры, имеющей, как правило, региональный оттенок. Праздники существовали всегда, во все времена, трансформируясь по содержанию и форме, сообразуясь с духовным и эстетическим развитием общества. Они несут большую эмоциональную и воспитательную нагрузку, обеспечивая передачу традиций из поколения в поколение.

Метод театрализации – это не только одна из форм проведения праздников, но и значительное социально-педагогическое явление. Развивающая функция театрализованных мероприятий реализуется через воспитание. В результате участия в профессиональных театрализованных мероприятиях происходит эффективное усвоение достижений национальной и мировой культуры, общечеловеческих знаний, способов поведения и деятельности человека.

Воспитательная роль народного праздника, прежде всего – в сохранении традиций народа, проявляя их, через воздействие на каждую личность будь это ребенок, подросток или взрослый человек. Таким образом, народное празднество активно влияет на весь уклад жизни и общества. Следование канонам традиционной культуры развивает у людей чувство собственного достоинства и национальной гордости, способствует осознанию роли своего народа в мировой цивилизации.

Театрализация придает празднично-обрядовой культуре большую выразительность, яркость и образность. В лучшей форме доносит до участников основу народной культуры, передает целый пласт знания в легкой, игровой и праздничной форме.

Театрализованные праздники и зрелища существуют во всяком обществе как непременный институт, общественное и культурное явление, образуя часть организованной и предустановленной жизни общества, классов, отдельных слоев и групп, своеобразную форму регуляции человеческой деятельности. Это динамическая структура, развитие которой протекает в общем поле историко-культурной среды, определяющей характер и сущностное наполнение.

Литература: 

  1. Афанасьев  А.Н. Народ – художник: Миф. Фольклор. Литература. – М.: Сов. Россия, 1986. – 366 с.
  2. Брудный В. Обряды вчера и сегодня. – М.,1968 – 478 с.
  3. Жигульский. К. Праздник и культура. – М.: Прогресс, 1985. – 153 с
  4. Зоркая Н. М. Зрелищные формы художественной культуры. – М.: Знание, 1981. – 47 с.
  5. Конович А.А. Театрализованные праздники и обряды в СССР. — М., 1990, С. 208
  6. Литвинова М.В. Социокультурная динамика массовых праздников и  зрелищ. – Белгород: ИПЦ «ПОЛИТЕРРА», 2003. – 156 с.
  7. Нагирняк Е.В., Петрова В.Я., Раузен М.В. Народные обряды и праздники.   – М.: Советская Россия, 1965. – 301 с.
  8. Ратнер Я. В. Эстетические проблемы зрелищных искусств. – М.: Искусство, 1980. – 135 с.
  9. Ромах О.В. Культурология. Теория культуры. Тамбов, 2006. 386 с.
  10. Ромах О.В. Мифологическое обоснования национального самосознания россиян.  М. Фундаментальные исследования, № 3., 2012.
  11. Русский фольклор. Сост. и примеч. В. Аникина. – М.: Художественная литература, 1985. – 367 с.
  12. Сухов И.В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. – М., 1976. – 234 с.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПРАЗДНИЧНО-ОБРЯДОВОЙ КУЛЬТУРЫ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ

Автор(ы) статьи: ТАТАРИНЦЕВА Е.А.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

праздничная культура, традиции, сохранение, восстановление.

Аннотация:

В статье рассматриваются такие проблемы как современное состояние традиционной русской культуры, а также пути ее сохранения, развития и возрождения.

Текст статьи:

Народная культура – это многовековой концентрированный опыт народа, материализованный в предметах искусства, труда и быта: это традиции, обряды, обычаи, верования; это мировоззренческие, нравственные и эстетические ценности, определяющие лицо нации, ее самобытность, уникальность, ее социальную и духовную особенность. Однако в силу многих причин большая часть духовного наследия и предметов материальной народной культуры оказались утрачены. Процесс безвозвратной потери этого народного достояния продолжается и в наши дни. Создается критическая ситуация, при которой мы можем через некоторое время лишить современное и последующее поколение ценнейшего достояния региональной народной художественной культуры и тем самым окончательно разрушить духовную связь современников с культурными  традициями и творческим опытом прошлых поколений.

На пороге XXI века проблемы сохранения, развития и возрождения традиционной народной культуры приобретают все большую актуальность. Об этом, в частности, свидетельствуют многочисленные публикации на эту тему в научных и периодических изданиях. Многие ученые снова взялись за изучение древнерусской и языческой культуры. Не будет большим преувеличением сказать, что древнерусская мифология – это на 90% реконструкция, то есть восстановление, сделанное на основе поздних верований русских, украинских и белорусских крестьян, и лишь на 10% — оригинальные сведения, почерпнутые из древних источников. Но, несмотря на это работа по реконструкции, изучению и восстановлению мифов, сказаний, предметов обихода и славянской культуры в целом, ведется основательно, с максимальной приближенностью к достоверности.

В связи с ростом интереса к славянской культуре, выпускается все большее количество научных книг по этому поводу, причем написанных доступных для каждого человека языком. Многое из славянской культуры мы можем узнать лишь благодаря огромной работе И.М. Снегирева, И.П. Сахарова, А.В. Терещенко, П.В. Киреевского, Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, В.Ф. Миллера, А.А. Потебня, А.Н. Веселовского, В.Я. Проппа, Б.А. Рыбакова.

Среди современных историков и писателей можно отметить С.Лесного, В.Н.Демина, С.Ларионова, М.Серякова, М.Семенову, В.С.Казакова и др. Все они исследовали историю славян, культуру и быт, рассматривали участие народа в празднично-обрядовой культуре.

Благодаря более углубленному изучению русского народного фольклора, традиций, обрядов, языческих верований, возник рост интереса к народной культуре в целом. Современный социокультурный процесс ориентирован на традиционную народную культуру. Как известно, в культуре разных народов и стран в XX в. прослеживаются две глобальные тенденции, находящиеся в оппозиции друг к другу.

Одна из них определяется образованием неких единых эталонов универсальной и наднациональной культуры, обращенной ко всему миру и представляющей ценности, нормы, идеи, образы, символы, близкие всему человечеству (или значительной его части). Это широкий слой культуры и в основе его лежат общие мощные процессы интеграции.

Другая тенденция связана с потребностью в осознании самобытного культурно-исторического пути, в чувстве укорененности на некотором своем социальном и культурном пространстве, на своей земле, потребность в идентификации своей судьбы с этой землей, страной, религией, с ее прошлым, настоящим, будущим.

В современной русской народной культуре, прямо или косвенно связанной с традиционным народным творчеством, можно выделить несколько типов ориентации на традицию.

Это, прежде всего, чистый фольклор, бытующий и сейчас естественным традиционным изустным способом, путем прямой передачи от поколения к поколению, от мастера к ученику. Сюда можно отнести знатоков местных песенно-музыкальных и иных традиций. Для этих людей фольклор естественным образом включен в их повседневную жизнь. Однако и в этой среде можно выделить разные типы бытования фольклора. В частности, исполняя фольклорные произведения в традиционной ситуации праздника, гуляния, застолья и т.п., участники бытовых ансамблей выступают в роли носителей традиции, и фольклор в этот момент составляет часть их жизни. В других условиях – специально созданных (выступления ансамблей в концерте, со сцены, по радио, телевидению), фольклор становится объектом демонстрации в качестве культурного наследия. Народные исполнители при этом обретают статус хранителей или «ретрансляторов» образцов национальной культуры.

Другой тип представлен бытовым творчеством и прочим творчеством на традиционной основе в молодежных фольклорных группах, преимущественно в городской среде. Будет точнее назвать эту деятельность творчеством, чем исполнительством. Это одновременное вживание в традицию и вживление ее в сегодняшнюю культурную ситуацию. В этом случае сохраняется, как правило, установка на максимальную подлинность, этничность воспроизводимого культурного материала, с одной стороны – и столь же максимальную органичность, личностную идентификацию с этим материалом, культурную и собственно этническую с другой. Это направление специалисты по фольклору иногда относят к фольклоризму в культуре. Подлинная традиция в этом случае попадает в нетрадиционную ситуацию и среду и, обретая в ней свое место, становится не только собственно культурным, но и социальным феноменом, что очень важно. Сюда можно отнести различные исторические клубы реконструкторов, исторические фестивали, старающиеся на определенное время создать условия жизни прошлых веков, проявляющиеся в одежде, музыке, бытовых предметах.

Если отмеченный тип фольклорной ориентации относительно нов и в этом смысле нетрадиционен при всей установке на максимальную традиционность, то фольклорное исполнительство в сценических формах и в профессиональном, и в самодеятельном искусстве – явление очень давнее. Диапазон здесь достаточно широк – различные копии, стилизации, подлинные тексты, адаптированные и несколько обработанные для сцены, исполняемые как носителями традиции в условиях клубной и прочей самодеятельности, так и артистами разного уровня в ансамблях песни и танца, народных хорах, фольклорных коллективах, профессиональных и самодеятельных. Применительно к этому типу можно говорить о вторичной жизни традиции в условиях, заданных целями демонстрации образцов художественной культуры прошлого, при достаточно условной сценической идентификации исполнителей с культурными текстами и формами их подачи.

Еще один самостоятельный тип претворения и продолжения народной традиции – это формирование некоторого набора унифицированных вариантов аутентичной и национальной культуры свободного от регионально-этнической специфики. В известной мере к нему можно отнести ряд молодежных групп бытового песнетворчества. К этому типу тяготеют такие явления, как, например, русская народная песня, молдавский или армянский танец. Словом то, что воспринимается, как нечто народное в целом и заключает в себе некий характерный, почти стереотипный, набор элементов данной национальной культуры в их наиболее универсальном и, как правило, облегченном выражении. В основе таких проявлений народной художественной культуры чаще всего лежит городской (или слободской) вариант культурного текста, который оторвавшись от своей локальной основы, становится по существу явлением массовой культуры, однако сохраняет связь с фольклорной традицией.

И, наконец, стоит упомянуть о такой форме обращения к фольклорной традиции, как оригинальное авторское творчество, косвенно ориентированное на элементы этнической и национальной культуры. Однако авторы оказываются включены в иную (нефольклорную) художественную систему. Такой тип фольклоризма  в основном располагается на территории профессиональной художественной культуры, лишь краем захватывая область любительства.

В реальной социокультурной ситуации разные типы ориентации на национальную и этническую традицию в современной культуре редко присутствует в чистом виде. Сочетаясь в разных дозах, дополняя друг друга и одновременно контрастируя, перетекая друг в друга, они образуют достаточно сложную, многоцветную палитру современной культуры и культурной жизни, являя одновременно и ее богатство, раздвижение границ, и бедность, утраты прошлых достижений, изначальной целостности, — в зависимости от избранных критериев оценки.

Несмотря на то, что на данный момент есть тенденции к укреплению и возрождению родной культуры, народные традиции, праздники с их ритуально-обрядовыми моментами нуждаются в постоянной защите и восстановлении. Ведь для того, чтобы они прижились, нужны века. Многое приходит и уходит, а лучшее остаётся. Традиции формируют личность человека и всё, что касается традиционной русской культуры, свято.

Нужно сказать, что возрождение традиций празднично-обрядовой культуры все осознаннее воспринимается сегодня, как важнейшая идейно-нравственная и эстетическая задача современной культурно-образовательной политики государства. Так как, в связи с процессами глобализации постепенно исчезает уникальность народно-обрядовых традиций Руси. Также, ведется тенденция развития современного общества по западным стандартам, что зачастую неприемлемо для нашего менталитета и перенимаются формы досуга европейской  культуры, которые  носят в основном развлекательный характер. Все это оказывает негативное влияние на состояние современной культуры России, а также культурный уровень его граждан.

В конечном счете, мы видим,  что если не предпринимать никаких действий в отношении сохранения народных традиций, то в современном обществе может произойти  постепенное исчезновение самой народно-праздничной культуры. И это заставляет с особым вниманием отнестись к опыту прошлых веков, к традиционной культуре, выработавшей оптимальное соотношение будней/праздников и создавшей органичную систему праздников, соответствующему своему времени, своим идеалам – социальным, нравственным, духовным.

В последние годы в ряде регионов России (Белгородском, Тверском, Нижегородском и др.) были разработаны и внедрены комплексные программы возрождения народной художественной культуры, нацеленные, в конечном счете, на реализацию ее богатейшего педагогического потенциала. Выдвинутые задачи воспитания и развития детей, подростков и других групп населения на основе высших духовно-нравственных ценностей и идеалов, воплощенных в произведениях народного творчества, в различных традиционных формах празднично-обрядовой и семейно-бытовой культуры, характерных для того или иного региона, приобретают в современных условиях особую социально-культурную значимость. Их решение осуществляется на основе интеграции деятельности социально-культурных и образовательных учреждений по выявлению, сохранению и передаче новым поколениям старинных образцов народного творчества, знаний и опыта народных мастеров, а также по подготовке специалистов в области народной художественной культуры.

При этом необходимо подчеркнуть, что в сложных условиях социально-культурной дезинтеграции сохранение национально-культурного своеобразия различных регионов не противоречит идее создания целостного культурного пространства России в том случае, когда освоение региональной художественной культуры осуществляется в контексте лучших общероссийских традиций, как часть культуры России. Недавние социально-политические преобразования в России, нацеленные на преодоление дезинтеграционных процессов и предусматривающие создание крупных административно-экономических округов, ориентируют социально-культурную политику в регионах на гибкое сочетание в ней общенациональных и локальных интересов.

Особое значение в региональной социально-культурной политике приобретают задачи развития этнохудожественного образования с учетом особенностей истории данного региона, этнического состава его населения, распространенности тех или иных религиозных конфессий, традиций этнопедагогики и художественного образования, своеобразия традиционных форм сельского и городского быта, а также классического художественного наследия.

Народное творчество является важнейшим условием «культурного выживания» любого общества и государства, в том числе и российского. Как отмечено в материалах заседания Совета при президенте РФ по культуре и искусству, традиционная народная культура должна находиться в сфере особого внимания государства, «исходя из необходимости сохранения художественных традиций, а также создания условий для появления новых перспективных направлений».

Сегодня не вызывает сомнения то, что воспитание гармоничной личности немыслимо в условиях отрыва от традиционной культуры. Так как традиционная культура – это бесценное сокровище народа, дающее ему возможность самовыражения и самосохранения. И в наши дни освоение фольклора, традиционных русских ремесел и промыслов должно рассматриваться не только с позиции обогащения знаний, но и реального потенциала для всестороннего развития.

Возвращение к духовным истокам, возрождение национальных традиций для решения наболевших вопросов в сфере культуры и духовности – это составная часть проблемы воспитания нравственности и духовности. Проблема использования традиций и обычаев народа в преодолении кризисной ситуации, привле­кает внимание исследователей самых различных направлений: философов, социологов, психологов, педагогов.

Система обычаев и традиций любого народа – результат его воспитательных усилий в течение многих веков. Через эту систему каждый народ воспроизводит себя, свою духовную культуру, свой характер и психологию в ряду сменяющих друг друга поколений.

Старшее поколение, в силу объективных психологических причин, в городе и на селе всегда было хранителем традиций: фольклора, традиционных элементов материальной культуры, обычаев, обрядов и т. п. А молодежь своим отношением к традициям отражает доминирующие тенденции современности. Однако необходимо отметить, что и среди молодежи постоянно возрастает интерес к фольклорным формам культуры; это, вероятно, связано не только с попытками утверждения национального самосознания и национальной самобытности, но и с поисками новых путей наиболее полного социально-нравственного воспитания и самоутверждения личности. Важно, чтобы в развитии подобной положительной тенденции преобладали истинно гуманистические идеи, псевдонациональное не выдавалось за народное, национальное не смешивалось с национализмом, чтобы интерес к фольклорным формам культуры не перерос в идеализацию архаичных традиций и обычаев.

Сейчас, как никогда, востребованы фольклорные праздники, фольклорный репертуар, фольклорные коллективы. Эстрада включает в свой репертуар современно аранжированные фольклорные произведения. Хореографы всё чаще используют элементы местного фольклорного хореографического материала. Осознание актуальности возрождения национальных корней – необходимость современности.

Различные виды возрождения фольклорного наследия мы наблюдаем на фестивалях и конкурсах народного творчества, в рамках фольклорных спектаклей и филармонических программ, при проведении городских и районных праздников, организуемых культурно-образовательными учреждениями. В отборе материалов, которые станут основой мероприятия, руководитель и участники, как правило, останавливаются на более или менее полной версии традиционного обряда, а иногда воссоздают какой-либо его этап или фрагмент. Большое значение обрядового действия как педагогической системы состоит в том, что, объединяя различные формы культурно-просветительной работы, он становится средством познания действительности, способствует выработке и проявлению социально оправданной идейно-нравственной позиции по отношению к наиболее существенным вопросам жизни общества, формирует общественные настроения, воздействует на сознание участников.

На данный момент можно отметить, что существуют клубы, организации, центры и общества, нацеленные на сохранение и возрождение славянской культуры. Проводятся различные мероприятия, праздники, с приобщением к этому как молодежи, так и людей старшего поколения.

Существуют творческие студии, изучающие народные обряды, проводятся смотры самодеятельности, где особое внимание  уделяется старинным формам представлений.

Для развития и восстановления славянской культуры большую роль играют такие праздники как Масленица, День славянской письменности, День дружбы и единения славян, а также различные фестивали, ставящие перед собой цели и задачи по воссозданию славянской культуры. Это сохранение и развитие русского языка (фестиваль литературы и культуры «Славянские традиции»); выработка единого мнения и отношения к пробуждению культурного самосознания арийских народов, а также наилучших способов восстановления древней веры, обрядов и славянских праздников в сознании соотечественников (международный фестиваль славяно-арийской культуры «Сва Слава»); расширение  границ между народами и нациями через искусство (фестиваль славянской культуры «Славянск»); объединение творческих сил близких по культуре стран и создание мирного сообщества (международный фестиваль искусств «Славянский базар в Витебске»); пропаганда и популяризация славянской музыки среди широких слоев населения (Московский международный фестиваль славянской музыки) и многое другое.

Многие фестивали проводятся с участием исторических реконструкторских клубов (фестиваль «Времена и эпохи», «Русборг», «Путь к солнцу» и т.д.). Следует отметить широкую деятельность клубов, ставящих перед собой научные цели и использующих метод ролевой игры и научного эксперимента. Это воссоздание обрядов, быта, военных искусств и исторических событий. Среди них можно выделить клубы исторической реконструкции «Передовая Застава» (Тамбов), «Колесо Перуна» (Москва), «Китеж» (Киев), «Шатун» (Волгоград), «Старая Рязань» (Рязань) и др.

Такие мероприятия в воссоздании древней культуры славян как проведение фестивалей, праздников, реконструкций с историческими сражениями, воссозданием быта и обрядов, наиболее подходят для воспитания культуры молодежи. Ведь им необходимо быть вовлеченными в действие, а не быть пассивными участниками или слушателями. В процессе проведения подобных конкурсов, фестивалей,  они могут ощутить себя частью истории, на время стать человеком другой эпохи, осознать самобытность родной культуры, сформировать новые взгляды на праздники, традиции, обряды, ритуалы и быт своего народа.

Многие праздники не только хранятся в народной памяти, но и воспроизводятся либо в обновленном виде, либо в отдельных компонентах или символах. Значение подобного рода массовых игр исключительно велико: они противодействуют распространению массовой культуры, формируют национальное самосознание. Ничто так сильно не воздействует на человека, как усвоение народного обычая, навсегда западаемого в сознание. Как молодежь, так и люди в зрелом возрасте ощущают глубокое душевное волнение, соприкасаясь вновь и вновь с непрерывным обновлением жизни. Вот почему так важно, перестраивая наш быт и культуру, извлекать максимум полезного из традиционного культурного наследия.

Возрождение древней культуры и обычаев играет особую роль в понимании самобытности родной культуры и формировании мировоззрения в целом. Это касается каждого человека и, в особенности молодое поколение, так как именно за ними будущее духовное и нравственное воспитание последующих поколений. Поэтому важно осознавать разницу между просвещением и приобщением их к народным традициям, формированием празднично-обрядовой культуры и их увлечением неоязыческими движениеми, тем более, если эти движения с экстремистскими, антиобщественными уклонами. Культурное воспитание современной молодежи должно основываться на знании собственной истории, культуре, традициях и толерантности к другим народностям и религиям.

Восстановление народного празднования и обрядности является важнейшим стимулом освоения и национальных культур народов, проживающих в нашей стране. Необходимо воспитывать уважение к национальной культуре каждого народа, к его языку, эпосу, литературе и искусству, его обычаям. Особое значение приобретает изучение не только русского, но и других языков нашей страны, а также изучение истории и культуры народа.

Осознавая народную культуру как высокую духовную ценность, важно чувствовать ответственность за свою творческую интерпретацию фольклорных традиций, выносимую на суд зрителей. При этом необходимо быть понятным современному человеку, донести до него духовные идеи народной культуры, укрепить ценностное отношение к национальным культурным традициям и пробудить интерес к их познанию и сохранению. Именно тогда он сможет ощутить себя участником культурного процесса, приобщиться к историческим традициям.

Передача традиций через содержание праздников и обрядов, включение в действие мемориальных объектов и памятников архитектуры – все это предполагает деятельность по их сохранению, осуществляемую посредством реализации принципа преемственности, когда в празднично-обрядовых формах сохраняется то из предыдущего опыта, что имеет прогрессивное значение, отвечает лучшим гуманистическим традициям, одновременно выводится из опыта то, что исторически себя изжило и не отвечает современному социально-культурному контексту. Тем самым, глубинные пласты истории нашей страны осмысливаются с социально-психологических, педагогических и художественно-эстетических позиций. 

Литература:

  1. Бакланова Т.И. Русская традиционная культура в современном информационно-образовательном пространстве// Культурология: Новые подходы: Альманах – ежегодник. – М., 1998. №3 – 95 с.
  2. Грядунов А. Сохранить лицо России  -  Орел. 2007. – С. 10.
  3. Жигульский. К. Праздник и культура / К. Жигульский. – М.: Прогресс, 1985. – 153 с.
  4. Каргин А.С. Фольклор в современном социокультурном пространстве: от повседневной практики до элитарного досуга // Прагматика фольклора: Сб. статей, докладов, эссе. – М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2008. – С. 142.
  5. Народная культура в современных условиях : Учеб. Н-30 пособие / М-во культуры РФ. Рос. ин-т культурологии; Отв. ред. Н.Г. Михайлова. — М., 2000. — 219 с.
  6. Панкеев И.А. Обычаи и традиции русского народа. – М.: «БЕТА-Сервиз», 1998. – 289 с.
  7. Ромах О.В. Культурология. Теория культуры. Тамбов, 2006.
  8. Ромах О.В. Мифологическое обоснования национального самосознания россиян.  М. Фундаментальные исследования, № 3., 2012.
  9. Якушкина Г., Яхина Г. Народные обряды и современность // Народное творчество. – 2008. – № 3. – С. 18.

КУЛЬТУРОФОРМИРУЮЩИЕ ДОМАНИНТЫ ДВОРЯНСКОЙ УСАДЬБЫ

Автор(ы) статьи: СУРЕНСКАЯ М.С.
Раздел: ИСТОРИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Ключевые слова:

дворянская усадьба, дворянин-помещик, помещик-рационализатор, крестьянское сословие, сельскохозяйственное образование, воспитательный центр, сельскохозяйственные знания.

Аннотация:

В статье рассматривается деятельность дворян-помещиков в области обучения крестьянского сословия грамоте и сельскохозяйственным навыкам, осуществляемая главным образом в пределах усадебного комплекса.

Текст статьи:

Русская усадьба, как феноменальное историческое явление, привлекает внимание многих современных исследователей. Ее многофункциональность, заключавшаяся в решении комплекса проблем – хозяйственных, социальных, культурных, бытовых – была обусловлена укладом жизни владельцев, природными условиями и особенностями эпох, в течение которых она формировалась и совершенствовалась. [1].

Усадьба – это особый организм, своего рода часть культуры, которая выстраивается в пространстве как архитектурная модель мира. В этом ее всеобъемлющее воздействие на душу владельца и обитателей комплекса. Благодаря разносторонне развитой личности владельца имения, главной задачей любого, пусть и небогатого, усадебного строительства являлось создание камерного идеального мира, со своими ритуалами, нормами поведения, типом хозяйствования, а также особой культурной и эстетической атмосферой.

Анализируя многочисленные источники, посвященные данной проблематике, следует вывод о том, что усадьба являлась своего рода воспитательным центром не только для представителей рассматриваемого нами сословия, но и для всех ее обитателей. Необходимо отметить, что под воспитательными возможностями дворянской усадьбы понимается, прежде всего, влияние совокупности различных сред, так гармонично взаимодействующих друг с другом в пределах имения, и оказывающих развивающее и воспитывающее воздействие на личность каждого проживающего здесь человека.

Изучение жизни и быта дворянских усадеб позволяет сделать вывод о том, что внутри каждой усадьбы была создана своя особая микрокультура. Здесь присутствовала оригинальная среда, существующая по своим законам, хотя и было нечто общее, объединяющее такие разные имения, а именно  образ жизни обитателей и система воспитания. Воспитательные возможности складывались на протяжении длительного времени, впитав в себя народные черты, приобщившись к русской национальной духовной культуре. Сложившаяся система усадебного воспитания характеризуется образом жизни, образованными людьми, элементами высшей эстетики, архитектурой, садово-парковой культурой, библиотеками, а главное соприкосновением сословий дворян и крепостных.

Такое взаимодействие, безусловно, положительно отражалось на формировании и развитии образовательного уровня крестьянского сословия, представители которого вследствие постоянного проживания вместе со своими хозяевами впитывали благоприятную культурную атмосферу имения. Почитание труда крепостных крестьян с детства  подчеркивалось и прививалось дворянским детям. Это было вполне закономерным явлением, так как они ежедневно сталкивались в усадьбе с крепостными, занятыми делом. Например, Лев Толстой внушал своим детям особенное уважение к крестьянам, которых неизменно называл «кормильцами» (7).

Наряду с этим, можно говорить о том, что дворянские усадьбы служили средоточием народных промыслов и ремесел, в том числе художественных, или поощряли их, становились культурными гнездами своих уездов и губерний. При усадьбах воспитывались, получали знания и поддержку талантливые народные мастера-самородки. Необходимо отметить, что появление замечательных и  талантливых мастеров таких как, отец и сын Аргуновы, архитектора Бухвостова, поэта Шевченко или актера Щепкина и многих других народных умельцев было бы невозможно без поддержки помещиков-дворян, которые помогали им подниматься до вершин профессионального мастерства и европейской известности.

Кроме этого, следует отметить, что наряду с культурным просвещением крестьянского сословия в усадьбах помещиков дворянского происхождения велась огромная работа по обучению крестьян грамоте, а главное формированию глубоких знаний и умений в области сельского хозяйства. Многим известен тот факт, что в обществе, когда речь заходит о деятельности российского дворянства существует некий стереотип, а также широко распространенно представление о российских помещиках-дворянах дореформенной эпохи исключительно как об «эксплуататорах крепостного крестьянства» (8). Однако наряду с этим забываются результаты деятельности отечественных помещиков-рационализаторов, которые приложили огромные силы для развития сельскохозяйственного образования в русской деревне в дореформенный период, например, в  Центральной России.

Таким образом, следует отметить, что в конце ХVIII века в помещичьих имениях Центральной России уже существовали школы, в которых крестьян обучали элементарным знаниям грамоты, счета и письма. К ним относились, например, крепостные школы Шереметевых. На этом фоне выделяется деятельность выдающегося помещика-рационализатора Д.М. Полторацкого. В его знаменитое имение Авчурино недалеко от города Калуги помещики отправляли своих крестьян для обучения новейшим агротехническим приёмам и технологиям.

Создание таких образовательных центров оказывало существенное влияние  на уровень грамотности крестьян, так как для большинства из них «официальное» школьное образование прекращалось с окончанием двухклассных приходских школ, а значительное количество сельских тружеников получали начальные знания от местных далеких от знаний грамоты людей. Существовала и своего рода эстафета передачи элементов грамотности, например, от родителей к детям, являвшихся носителями весьма скромных знаний по общеобразовательным предметам.

Говоря о помещиках Центрального Нечерноземья, следует сказать, что они очень целесообразно и оперативно реагировали на необходимость подготовки грамотных и квалифицированных сельских работников. Например, в 1818 году начинает свою деятельность Московское общество сельского хозяйства (МОСХ), быстро превратившееся в крупнейший центр передовой агрономической науки и сельскохозяйственной практики. Организаторами его стали Н.Н.Муравьёв, П.Толстой и другие крупные землевладельцы. Первым президентом МОСХ стал московский генерал-губернатор, крупный помещик князь Д.В.Голицын, который неоднократно подчеркивал, что главная цель членов, возглавляемого им общества — это «умножение познаний наших в земледелии и распространение их в нашем Отечестве». [2].

Необходимо подчеркнуть, что рационализаторы и учёные Центральной России, руководствуясь не только личной и корпоративной выгодой, а главное высокими патриотическими идеями, видели в своей деятельности как важное средство решения конкретных хозяйственных и просветительских проблем средней полосы, так и возможность совершенствования человеческой личности.

В 20-х гг. XIX века начинается активная пропаганда сельскохозяйственных знаний. С 1822 года начинает работу Земледельческая школа МОСХ, готовившая «сельских прикащиков и управителей» для помещичьих имений. Немаловажным являлся тот факт, что школа развивалась как всесословная. Согласно подсчётам З.Д.Ясман, с 1827 по 1860 годы полный курс школы окончили 730 человек, среди которых основную часть выпускников составляли представители крестьянского сословия. Некоторым из них полученные знания помогли стать основателями крестьянских династий агрономов. [3].

Главное внимание в Земледельческой школе обращалось на обучение практическим навыкам ведения хозяйства. Тем самым большинство её выпускников успешно работали в качестве управляющих и агрономов в помещичьих имениях, и, получивши достойные знания и умения, внесли заметный вклад в развитие крестьянского образования.

В то же время на повышение уровня грамотности в деревне оказывала активная позиция по данному вопросу владельца имения. По данным достаточного количества источников, в большинстве случаев именно помещики вносили существенный вклад в развитие крестьянского образования той или иной местности.

Характерным примером является учебное заведение, основанное примерно в 1815 г. в можайском имении князей Ширинских-Шихматовых. Являясь высокообразованным и грамотным человеком, князь А.А.Ширинский-Шихматов организовывал и руководил учебным процессом в основном единолично. В данном образовательном учреждении проводилось обучение таким предметам, как грамота, арифметика, катехизис, краткая Священная история, а также предметы, содержащие необходимые для крестьян хозяйственные знания и практические рекомендации. Следует отметить, что в число учебных предметов входили и дисциплины, направленные на развитие религиозности, а вместе с этим и нравственности обучающихся. Акцент на православную тематику был неслучаен, так как школа наряду с повышением уровня образованности сельского населения  являлась важнейшим центром нравственно-религиозного воспитания крестьян. Содержание учебно-воспитательных курсов в рассматриваемом учебном заведении  строилось с учётом традиций культурно-хозяйственного быта и психологии крестьянства, закладывая прочный религиозно-нравственный фундамент в сознание и души учеников, что было, безусловно, положительным явлением. «Дать грамоту земледельцу – и особенно грамоту христианскую, — отмечал историк и критик С.П.Шевырёв, — значит… дать первое средство к просвещению в нём человека вообще и к образованию разумного земледельца в особенности». [4].

После окончания школьного курса данного учебного заведения каждый крестьянин мог продолжить обучение ремеслу в соответствии, как с личными способностями, так и с желанием родственников. В большинстве случаев, следуя родительским рекомендациям, основная часть учеников продолжала совершенствовать навыки в области востребованного печного мастерства, а также целесообразно применять полученные знания и умения, работая на шёлковых фабриках.

Именно помещики-рационализаторы Центрально-Нечернозёмной России внесли существенный вклад в развитие, как общего народного образования, так и повлияли на рост уровня специальных сельскохозяйственных знаний населения деревень данной территории. Это объясняется, прежде всего, тем, что они, лично занимаясь сельским хозяйством в течение многих лет и прекрасно зная его насущные проблемы, понимали, что развитие личности крестьянина, его знаний, навыков и хозяйственной инициативы – один из важнейших рычагов аграрного прогресса. При этом необходимо было учитывать силу многолетних общинных традиций, которые оказывали двоякое воздействие: с одной стороны, включали в себя ценнейший коллективный опыт народной агрономии (особенно в области земледелия), а с другой – заметно тормозили темпы развития сельского хозяйства, сковывая частную крестьянскую инициативу и предприимчивость.

В связи с этим процесс обучения в помещичьих сельскохозяйственных школах и училищах дореформенной эпохи строился на основе сочетания традиций народной агрокультуры и различных новаций. Для получения положительных результатов внимательно изучались местные традиции, а именно особенности культурного и хозяйственного быта крестьянства отдельных уездов, психология сельского труженика, навыки труда. Учеников знакомили с географией, «земледельческой химией», а также с необходимым набором сведений в области народной агрономии. С другой стороны, проводилось обучение крестьян передовым сельскохозяйственным знаниям, основанным на достижениях науки, а также навыкам ведения рационального хозяйства (с использованием зарубежного опыта).

Таким образом, налицо было стремление помещиков-рационализаторов соединить лучшее из многовекового опыта народной агрокультуры с новейшими достижениями агрономической науки и практики первой половины ХIХ века. Стоит заметить, что эта нелегкая задача решалась многими помещиками весьма действенными способами. Например, показательным примером такого рода является просветительская деятельность известного ярославского помещика-рационализатора Ефима Степановича Карновича. По замечанию многих исследователей это был один из наиболее авторитетных рационализаторов дореформенной эпохи, имение которого Пятницкая Гора в Ростовском уезде Ярославской губернии, являлось одним из лучших во всей России благодаря исключительной обдуманности и организации всех хозяйственных работ.  Грамоте учились целыми семьями, при этом регулярно устраивались экзамены. Обучение велось по  букварю митрополита Платона, стоившему весьма недорого и вполне доступному крестьянам. В своём доме Е.С.Карнович организовал также школу для детей крестьян и дворовых людей, в котором обучалось около 20 мальчиков и девочек в возрасте от 7 до 13 лет. [5].

В имении Е.С.Карновича с 1837 по 1855 год действовало и особое учебное заведение получившее название «Практическая школа для обучения крестьян передовым методам выращивания и обработки льна». Появление его было вполне закономерно, так как Ростовский уезд являлся районом с богатыми традициями льноводства. Ярославский рационализатор, будучи одним из наиболее авторитетных российских специалистов-льноводов, прилагал большие усилия для того, чтобы вывести эту важную отрасль сельского хозяйства Центральной России из затянувшегося кризиса. Следует отметить, что ключевое место при этом отводилось образованию и обучению крестьян, и вместе с тем замене архаичных крестьянских приёмов хозяйствования на более эффективные и технологичные. Высокий  образовательный уровень учебного заведения подтверждается тем, что в нем проходили обучение крестьяне из других областей. Так ученики Ярославской, Вологодской, Костромской и ряда чернозёмных губерний, включая государственных крестьян, на протяжении полугода обучались выращиванию и обработке не только льна, но также ярового рапса, мака и табака, перенимая при этом передовые навыки земледелия.

Показательным моментом организации образования на достаточно высоком уровне являлось и то, что наряду с юношами в школу принимались и девушки, обучавшиеся обработке льна и выделке пряжи. За годы своего существования школа Е.С.Карновича подготовила десятки выпускников. Тем самым, по свидетельству современников, в России «было положено успешное начало улучшениям в возделывании, обработке и прядении льна». Московское общество сельского хозяйства наградило ярославского рационализатора золотой медалью «за учреждение практической школы и беленье полотен по голландскому способу». [6].

Необходимо отметить, что достигнутые успехи во многом объясняются синтезом  российских аграрных традиций и зарубежных новаций, а именно тем, что наряду с местными льноводческими традициями привлекался передовой зарубежный опыт. Реализация этого процесса достигалась, прежде всего, тем, что обучение проводилось как самим Е.С.Карновичем, так и приглашенными зарубежными мастерами, например, бельгийскими льноводами.

По замечанию многих источников, сельскохозяйственное просвещение способствовало улучшению материального благосостояния помещичьих крестьян. Отмечены многочисленные случаи улучшения благосостояния крепостных крестьян после применения ими тех или иных аграрных новаций (например, травосеяния). Конечно, в большинстве случаев указанным начинаниям предшествовала упорная и нелёгкая популяризаторская работа помещика в местной крестьянской общине. Определяющим фактором выступала практическая хозяйственная значимость, а именно тот факт, что важно было не только дать крестьянам определенные знания, но и убедить их в выгодности введения  новаций. Нередко эту сложнейшую задачу всё же удавалось решить. Так, например, крестьяне Романово-Борисоглебского уезда Ярославской губернии, убедившись в выгоде введения травосеяния на примере  известного местного помещика-рационализатора И.И.Самарина, быстро переняли этот опыт, а губерния становится даже примером полевого клевероведения России.

Отметим также отдельные мероприятия по развитию крестьянского образования, проводившиеся по инициативе Ярославского общества сельского хозяйства, созданного в 1843 году. Члены общества,  объединившего местных помещиков-рационализаторов, с 1845 года проводили работу по ликвидации женской неграмотности в Ярославской губернии, а с конца 40-х гг. Х1Х в. регулярно направляли крестьянских мальчиков в Земледельческую школу МОСХ и на Вологодскую учебную ферму для обучения сельскому хозяйству. В 1859 году рационализаторами была организована специальная губернская школа для обучения крестьянских мальчиков «практическому землемерию». Разумеется, полностью решить проблему крестьянского образования эти и другие начинания не могли, однако в условиях предреформенной эпохи имели прогрессивное значение. [6].

Подводя итог вышесказанному, можно говорить о том, что усадьбы помещиков-дворян благодаря усилиям их владельцев служили для крестьянского сословия основной, а в некоторых случаях и единственной возможностью получения общеобразовательных знаний, а также сельскохозяйственных знаний, умений и навыков.  Тем самым, анализируя многочисленные источники, посвященные данной теме можно говорить о том, что в Центральном Нечерноземье накануне крестьянской реформы успешно действовало немало школ, организованных помещиками-рационализаторами. Представители дворянского сословия, будучи высокообразованными людьми, понимали, что грамотный и хорошо обученный крестьянин приносил  владельцу, а главное государству гораздо больше пользы, чем малограмотный работник.

Результаты просветительской деятельности помещиков представляются незначительными лишь на первый взгляд. Так как,  несмотря на то, что её масштабы в данный период ещё не соответствовали растущим потребностям развития экономики и культуры предреформенной России, обучение крестьян и крестьянок основам грамотности, специальным сельскохозяйственным знаниям и передовым производственным навыкам заложило основы для поступательного развития производительных сил, как в крестьянской деревне, так и в помещичьей усадьбе. Всё это стало важным фактором в эволюции менталитета сельских тружеников,  раскрепощении их личной хозяйственной инициативы. 

Список использованной литературы:

  1. Жукова Л.А. Мир русской дворянской усадьбы // Преподавание истории в школе, 2007., № 10, с 22.
  2. Гакстгаузен А. Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России — Т.1., М., 1870.
  3. Ясман З.Д. Русские агрономы из крестьян в ХIХ веке.// Вопросы истории. 1985. № 12.
  4. Шевырев С.П. О цели воспитания. – СПб, 1852.
  5. Козлов С.А. Как помещики обучали крепостных крестьян // Преподавание истории в школе, 2003., № 8, с 25.
  6. Козлов СА. Аграрные традиции и новации в дореформенной России (центрально-нечерноземные губернии). М., 2002.
  7. Ромах О.В. Культурология. Теория культуры. Тамбов, 2006.
  8. Ромах О.В. «Человек культуры» как социально-нравственная норма Человек и культура в становлении гражданского общества в России. М.,2008.